2019-3-1

Поэзия диаспоры

Людмила СВИРСКАЯ (ЧЕХИЯ)

Родилась в Алма-Ате ( Казахстан). В 17 лет переехала в Барнаул (Алтайский край). Окончила факультет филологии и журналистики Алтайского государственного университета (1995 г.). С 1999 года живёт в Чехии, в Праге. Занимается преподаванием, редактированием, переводами. Автор нескольких стихотворных сборников и многочисленных публикаций в журналах и альманахах: «Сибирские огни», «Берега», «Волга», «Симбирск», «Под небом единым», «Север», «Чайка», «Южный остров» и др. Призёр фестивалей «Эмигрантская лира», «Русский стиль», финалист Всероссийского конкурса «К 200-летию И.С. Тургенева» и др. Победитель конкурса «Пушкин в Британии» (2018 г.).

Людмила Свирская – лирик по призванию. Её стихи вызывают неравнодушный отклик на открытость, искренность прямого поэтического высказывания. Радость и грусть идут бок о бок, иногда спасая свою незащищённость самоиронией. Лучшие её стихи отмечены точным словом и лаконичностью стихотворного повествования.

Д. Ч.

* * *

Ни единым облаком не хмурясь,

Замаячил мартовский денёк.

Я с тобою, кажется, рифмуюсь,

Хоть и многим это невдомёк.

Друг от друга нас не отпуская

И на половинки не деля,

Бьётся рифма – женская – мужская,

На которой держится земля.

* * *

Год на исходе. Конец декабрю.

И в эпицентре любви – не трясёт.

Ты мне замолвишь местечко в раю?

К стенке прикнопишь табличку: «RESERVED»?

Нет, не сейчас: ты ведь будешь не рад...

Просто когда-нибудь... в вечер любой...

Если же это окажется ад –

Мне всё равно. Лишь бы только с тобой.

* * *

Я всё жду – вдруг начнётся обратный отсчёт,

И опять повстречаю весну я,

И река – незнакомая – вспять потечёт,

Все пороги умело минуя,

Мимо губ, вечно лгущих. Неверящих глаз.

Снов и сказок, трубящих победу,

В город детства. Единственный. Где родилась.

И откуда уже не уеду.

* * *

Смерть – в вечность один прыжок или на ощупь спуск. Первая боль – ожог. А следующая – укус, даже не скажешь – чей. Просто раздулся, вспух. Сотню разных врачей пригонит к тебе лопух, который не верит, что есть вещи, которых нет. И смерть в голубом манто, как прежде, доступна мне. Все сядут, вздохнув, кружком, чтоб горе изображать. Дыхание перед прыжком попробую задержать. Чего мне бояться, ну, коль рядом твоё крыло? Куда-то на глубину нырну за тобой. Тепло. Пусть кто-то кричит: «Не сметь! Цепляйся, виси, держись!» Ты выбрал однажды смерть, чтоб мне оставалась жизнь.

БЕТХОВЕН

Пыль с мёртвого рояля деловито

Сметает фрау Мюллер день за днём.

Как он звучал, рояль мой! Dolce vita!

Моё ль остановилось сердце в нём?

Не морщась от щелчков и зуботычин,

Я накрепко, до хруста, сжал кулак:

Угрюм и одинок. Косноязычен.

И по губам читаю кое-как.

Клубок судьбы давно уже размотан,

Уплачен долг ещё одной весне.

Проросшими фасолинами ноты

Разбухли в абсолютной тишине –

Заношенной, затянутой, затёртой...

И если с губ срывается упрёк,

Теснятся пирамидами аккорды

На чёрном небе вдоль и поперёк.

А впереди – бемоль, как белый парус.

Квартет «d-moll». Душа идёт ко дну...

Я вытяну всю музыку из пауз

И до последней ноты вам верну.

ПОРОСЕНОК НИФ-НИФ

Нас на этом свете только трое.

Старший брат цеплялся, как репей,

Дом кирпичный предлагал построить...

Я Ниф-Ниф, который всех глупей,

Говорю: быстрее – из соломы,

Потому что рвётся прочь душа...

Не могу сказать, что я бездомный,

Просто мне хватает шалаша.

У меня есть стол, кровать и кружка,

И прохлада в летнюю жару...

«Здесь с тобою рай», – моя подружка

Мне шепнула как-то поутру,

Помня волшебство грибного супа,

Котелок забытый на траве...

Я Ниф-Ниф, который самый глупый,

С золотой соломой в голове.

* * *

По-итальянски – только о весне

И о любви! (О чём ещё, скажите!..)

Пока не знаю слова «небожитель»

И фразы: «Ты вчера приснился мне».

Зато спрошу небрежно: «Come va?»,

Lavoro, cerco, abito спрягаю.

Скажи: carina, то есть – дорогая,

Коль русские теряются слова.

Весна. И бесконечны облака,

Весь мир вокруг mi piace, piace, piace...

Хрустальный колокольчик в сердце плачет

От близости чужого языка.

* * *

– Зато не пью, – сказал он напоследок

И прошептал под нос себе: «Пока».

Стекали тени с мокрых чёрных веток,

И фонари глазами злых соседок

Глядели на него исподтишка.

Из дома вышел – бывшего, родного,

Где стул его пустует у стола,

Где тонкий, тёплый блин в сметане, снова

Налит горячий чай, и лист кленовый

Торчит из вазы белого стекла.

Он знать не знал, что свод небесный рухнет

Вот так, в один момент... Не удержал...

До слёз слепящий свет фонарный – тухнет,

Коль Бывшей стала женщина на кухне

С последнего – шестого – этажа.

* * *

Я пишу про свет и про тьму.

Обжигала муза – звезда.

Я в ночи летала к нему –

Но не долетала тогда.

А теперь, как нянька, торчит

Муза надо мной у стола...

Я опять летаю в ночи:

У меня не крылья – метла...

ПРАЖСКОЕ

Из ирисок, слипшихся бочками, –

Крыши в старом городе моём.

Простучим с тобою каблучками

По нему когда-нибудь вдвоём.

Мы подышим вечности в затылок,

Чтоб чуть-чуть её опередить

И из тёмных башен, как бутылок,

Мудрости столетий нацедить...

ТРИ ГОРОДА

Три города случились наяву

В судьбе: один весёлый, светлый, южный,

Другой – суровый, северный и вьюжный,

А третий – тот, в котором я живу.

И в памяти распахнутой сквозят

Все эти годы, солнечно-туманны:

Вот юная, смеющаяся мама,

И бабушке – едва за пятьдесят.

На доме нашем лозунг: «Мир, май, труд!»,

Оторванная ручка от портфеля,

И выпускной, и старые качели,

И синих гор торжественный уют...

Другой пейзаж: сугробы, тишина,

Тропинка к alma-mater, рифмы, оды,

И всё впервые – истина, свобода –

В одном глотке невнятного вина.

И, наконец, мой третий город – вот.

(Последний, говорите? Нет, пожалуй...)

Коляска на мощёнке дребезжала:

Сын сладко спал в свой самый первый год.

А я брела – и до сих пор бреду,

Под старым замком, до изнеможенья,

Судьбы своей смешное продолженье

Зачем-то сочиняя на ходу...