Поэзия метрополии
Надежда ЕГОРОВА
Родилась в 1969 году в Новгородской области. По профессии – библиотекарь-библиограф. Кандидат педагогических наук. Стихи публикуются в российских и международных периодических изданиях, коллективных сборниках и альманахах. Неоднократный лауреат и дипломант российских и международных литературных конкурсов. Член Международной гильдии писателей, Тверского содружества писателей. Член редакционной коллегии научно-публицистического журнала «Лига культуры» (Одесса). Живёт в г. Долгопрудный Московской области.
Редактор отдела «История культуры русского зарубежья» журнала «Эмигрантская лира».
Надежда Егорова – поэт, безусловно, следующий традициям классического русского стихосложения, придерживающийся чистой, без примесей, силлабо-тонической метрики. Но для меня более значима в текстах автора не преемственность метрических маркировок, а явно ощущаемое родство с той семантической, сущностной доминантой, которая была присуща что золотому, что серебряному веку русской поэзии. В стихах Надежды нет отвлечённых холодных смыслов. Почти каждая строка оплачена подлинным переживанием щедрого и сострадательного сердца. И это помогает автору найти, нащупать, обрести единственно верную, необходимую для каждого лирического высказывания интонацию.
О. Г.
ЦИКЛ «ИЗ ПРОВИНЦИИ В МОСКВУ»
Чашка кофе в руках сиротская.
Та же юбка и та же блузка.
И пятнадцать минут на Бродского
От Речного до Белорусской.
И когда метро меня выплюнет
В центре города на Таганке,
Моё тело, обмякнув, выплывет,
Как бычок из консервной банки.
Заглотнет меня лифт-аквариум,
Буду долго ползти на третий,
Чтобы вечером сёмгой жареной
Закусить на чужом банкете.
В Москве живу я или не в Москве?
Я вижу бесконечные вокзалы,
Платформы, эскалаторы, устало
Ползущие, как змеи по траве.
И день – не день, и в ночь не спится мне.
Мой свет в окне – свеченье монитора.
Где росписи Успенского собора,
Большой театр, Жуков на коне?
Скажи, мой друг: зачем я здесь живу
Просватанной, обманутой царевной?
Уж лучше б созерцала ежедневно
Пусть даже змей, лягушек и траву.
и поплыла на волнах бытия
Улыбкой новый день учусь встречать,
ведь путнику не могут помешать
Как наша претерпевшая страна,
Я сильная. Я выживу. Одна. В любое время.
Мой век двадцать первый – оплаченный трафик,
Где мамина смерть, словно вписана в график
Меж дел неотложных отдельной строкою.
И рядом – «молиться о вечном покое»,
А дальше – работа, экзамен, собранье,
И нет в этом списке строки «наказанье».
И нету в нем слов про душевные муки,
Кто душу чужую возьмёт на поруки?
Я знаю о Том, кто оплачет потерю,
Иду к Нему в Дом и боюсь, что не верю.
Я ставлю свечу, потому что так надо,
Родившийся век – за двадцатый расплата.
Ночь. Комната. Постельное бельё
Я в нём, как в облаках, в небытиё
Я в кокон одеяла завернусь –
Из бабочки я в гусеницу тщусь
И сбрасываю легкую пыльцу
Ребёнку абсолютно не к лицу
И если «быть» предполагает «жить
То я предпочитаю дальше плыть
А против, чтобы чистой в судный час
Младенцем без греха и без прикрас
Идти легко и видеть впереди –
Спеша прижать к тоскующей груди,
Посвящается любимой сестрёнке
Прибалтийская девочка в сером, смурном Альбионе,
Круто водишь авто, говоришь на чужом языке.
Мне тебя не хватает, я снова и снова в загоне,
В сотый раз от любви ухожу в скоростное пике.
Фотки выложишь в сеть, и на каждой второй ты у моря.
Ты скучаешь, я знаю, и знаю, приедешь опять,
И родных, и друзей, и себя, и судьбу переспоря,
На родном берегу серый камушек счастья искать.
Манишь ты серебряной волною,
Но весною в воду не войти,
Волга-Волга, сколько лет с тобою
По пути, всегда мне по пути.
Целовались в губы у истока,
В Ярославле виделись недолго
И в Твери беседовали всласть.
В Городне, Саратове и Плёсе
Любовалась я твоей красой!
На пологом Старицком откосе
Причащалась утренней росой.
По России плавно катишь воды,
Волга-Волга, дай глоток свободы,
Так, чтоб знать, вливаясь в это море
И смиряясь с пройденной судьбой,
Что на всём пути, на всём просторе
Оставалась я самой собой.
Неделю, месяц, два, полгода.
Влила в меня его природа?
Его настой из горных трав,
И в нём щепоть каспийской соли,
Как скакуна спесивый нрав
Москва и сплин не побороли.
Со мной равнин ковыль-трава
И гор рассыпанных громады,
Московский воздух не помог
И первый снег невероятный.
Ни слог пространных монографий,
Ни тур по памятным местам,
Ни строки скучных биографий
В душе российского пиита.
Узнать, понять, постичь его
Когда ж в полночной тишине
Заветный том раскрыла снова,
Ах, как сладко, мой Егорушка,
Снизойди на нас хоть малая
Божья милость, благодать.
Зачем делить одну лишь боль?
Ты ждёшь покорности, изволь,
А кем меня ты будешь звать –
Я не тебе, мой милый, нет,
Ты мне однажды душу спас.
Зачем ты научил меня смеяться
Молчунью и серьёзную девчонку?
Когда придёт пора с тобой расстаться,
То смех мой полетит тебе вдогонку.
Осколки смеха больно сердце ранят,
Но ты переживёшь минуту эту,
Легко и просто скажешь: «До свиданья»,
Закроешь дверь и тихо канешь в лету.
Где-то там, в суете ресторанной,
На горячем морском берегу
Всё осталось: и радость, и раны,
И «Люблю!», и «Хочу!», и «Могу!»
В мягких креслах гостиничных комнат,
Всё осталось, и вряд ли нас вспомнят
Те, кто пил за знакомство вино.
Взгляды, жесты, улыбки, дыханье –
Колебания воздуха, вздор!
Мы с тобой не прошли испытанье
На любовь, вот и весь разговор.
Оказалась нам не по плечу.
И не важно, что я тебя брошу.
Не люблю. Не могу. Не хочу!
Я долго мечтала о сказочных принцах,
Страстной любви, верности, поклонении,
А жизнь посылала каких-то уродцев,
Истеривших и отрубавшихся в опьянении.
У них бывшие жены, внебрачные дети.
Господи, это же преступление:
Влюбляться в подонков редчайших на свете
До самозабвения и осквернения.
Мама, ты же мудрая женщина!
Что все принцы – сволочи, и это не лечится.
Мама, ну ты же ведь точно знала!
Отвернусь от зеркала, выйду на улицу,
Сяду у подъезда на лавочку.
Пусть пара молодая напротив целуется.