sergei-shestakov-1-1

Поэзия метрополии

Сергей ШЕСТАКОВ

Родился (в 1962 году) и живет в Москве. Заместитель главного редактора литературно-общественного журнала «Новый Берег» (Копенгаген). Стихотворения публиковались в журналах «Знамя», «Нева», «Звезда», «Волга», «Литературной газете» и других изданиях. Книги: «Стихотворения» (М.: Весть-Вимо, 1993), «Стихотворения (вторая книга)» (М.: Христианское издательство, 1997), «Непрямая речь» (М.: Водолей-Publishers, 2007), «Схолии» (М.: Ателье вентура, 2011).

* * *

море черное бьется о берег,

видно, солоно даже ему

этой ночью, где новый коперник

озирает окрестную тьму,

и читая небесные версты,

тихо сходит с ума от того,

что вращаются солнце и звезды

вкруг земного окна одного…

ОКТЯБРЬСКАЯ ТРИЛЕГИЯ

1

вот листва, вот солнце – тоску завесь,

вот рука, вот сердце – держись, держись…

господин, ты рядом? – я здесь, – ты здесь,

господин, а что между нами?– жизнь,

как зрачки небесная известь ест,

как на веки давит земная медь,

госпожа, ты рядом? – я здесь, – ты здесь,

госпожа, а что между нами? – смерть…

2

на губах – таруса, в глазах – москва,

и куда ни кинь – журавлиный клин,

и до белых мух только два мазка,

госпожа, два росчерка, господин,

на какое небо уводит звук,

если смерть и нежность – в одной горсти,

госпожа, а много ль над сердцем вьюг,

господин, нет счета им, не грусти…

3

тихо-тихо, едва-едва,

как в печи зола, как в ночи трава,

прошепчу: ты чья, из чьего ребра,

дуновенья, сна, госпожа моя,

тихо-тихо, едва-едва,

отвечает: я лишь тобой жива,

господин, я вся – с твоего пера,

я твое бессмертье и смерть твоя…

* * *

в ряду, и прежде неохотном,

а ныне – просто никаком,

в кривом пальтишке всепогодном,

катая в горле ватный ком,

парила ты над мостовою,

смотрела вслед без всяких сил,

пока архангел над тобою

звезду последнюю гасил…

ФЕВРАЛЬСКАЯ ТРИЛЕГИЯ

1

когда она переходит улицу, в домах на нечетной стороне зацветают фиалки,

в домах на четной стороне скисает молоко, не успевшее убежать,

и полубезумная полька с прозрачными волосами весталки

в семнадцатом молится, чтобы она подольше не возвращалась, морис бежар,

роза в моей руке покрывается инеем, губы темнеют, пустеет имя,

едва она открывает дверь, невнятную как черновик, и на всех пяти

чувствах чистописанию начинает учить ангельскими своими,

маленькими такими, тоненькими, земными, ролан пети...

2

человек, который тебе говорит: прощай,–

превращается – постепенно, хотя на глазах, но не сразу,–

в колумбийский кофе французской обжарки, в китайский чай,

в стекленеющую на морозе фразу,

в черную точку, всасывающую как черная же дыра,

жадная жедыра, ненасытная жедыра, выползшая на сушу,

и болит, болит где-то в области отнятого ребра,

и свербит, свербит, и просится, просится все наружу...

3

пока она произносит в трубку: не помню, уже давно,–

человек на том конце провода становится декабрём, и, почуяв стужу,

его соседка в квартире слева захлопывает окно,

распускает волосы, приглушает свет, безмятежно мужу

говорит: какая долгая в этом году зима…

пока не сойдут снега, они будут любить друг друга,

изредка вслушиваясь, как за стеною в квартире справа бормочет тьма,

или в очередь воет вьюга...

* * *

все бы могло не сложиться иначе,

ах, винниту, винниту,

где вальтер скотт, буссенар и апачи,

где мандрагора в цвету,

смотрит в глаза твои дева обида,

брошен учебник на стол,

жить – это несовершенного вида

и невозвратный глагол…

СЕНТЯБРЬСКАЯ ТРИЛЕГИЯ

1

золотая, в синих прожилках, осень,

желтизна тяжелых, что грозди, лет,

край, где смех немыслим, а страх несносен,

и земля не ближе иных планет,

где возвысит если, то лишь паденье,

где уверен шаг, да неровен след,

где тиран боится постылой тени,

по пятам крадущейся в кабинет,

где лакею снится его ливрея,

где и твой витой оседлав браслет,

как ручной кузнечик, стрекочет время,

отмеряя жизни, которых нет...

2

сентября пробирные палаты,

с безнадежным золотом мешки,

на земле – кленовые заплаты

и небесных зингеров стежки,

не заштопать черные прорехи,

наглотавшись волглого свинца,

остывают медленные реки,

стекленеют веки и сердца,

над болотом колкий крик бекаса,

холодок вползает под пальто,

и глядит из всех зеркал безглазо

на тебя голодное ничто...

3

что осень – золото и тлен,

хтонические параллели,

поплин и полипропилен,

проскрипции и пропилеи,

как бубенцами дурачок,

гремит округлыми громами,

вворачиваясь в мозжечок,

ворочаясь в сердечной яме,

в кольце тоски пороховой,

сжимающемся перед краем

мы поцелуем роковой

предвечный холод размыкаем...

* * *

мизантропия немногое из того,

что есть вешнего в человечестве,

пусть пылающие истово

и получат заём у вечности,

пусть увечности розоваты вычеты,

а у внешности вряд ли разовы,

гоголёк ли, гоголь, чего не вычерти,

всё равно останемся дикобразами...

ДЕКАБРЬСКАЯ ТРИЛЕГИЯ

1

какая жизнь, такая и погода,

кругом разброд и гиблая зима,

майор мальбрук, вернувшись из похода,

весь месяц пьёт, чтоб не уплыть с ума,

ни в мыслимом, ни в зримом нет отрады,

вот-вот падёт последний бастион,

и пустоты безвидные отряды

ворвутся в сердце с четырех сторон...

2

за неделю устал энтомолог,

губы сомкнуты брошен сачок,

призрак ночи голодной, как молох,

в равнодушный вползает зрачок,

весь отряд человекообразных

от случайного слова возник,

людям-бабочкам нравится праздник,

энтомолог не смотрит на них...

3

небо все выше, выше, все дальше земля, земля,

мир стал сплошной прорехой, не подберешь лоскут,

температура времени падает до нуля,

утром тебя разбудят, но не спасут,

встанешь и вновь умрешь в эту жизнь, в ее

прелесть и персть, что подымут, как донный ил,

люди и птицы, ангелы и зверье,

боги и рыбы, все, кто тебя любил...