balmina-rita-2014-7-1

Поэзия диаспоры

Рита БАЛЬМИНА (США)

Поэт, художник-дизайнер. Публиковала стихи и прозу в литературных журналах России, Украины, Европы, США и Израиля, в многочисленных альманахах и антологиях. Номинант Бунинской премии за 2007 год. Член ПЕН-клуба. Участник антологий: «Вольный город» (Одесса, 1991), «Поэты Большого Тель-Авива» (Израиль, 1996), «Левантийская корона» (Израиль, 1998 г.), «Освобожденный Улисс» (Москва, 2004 г.), «Антология поэзии» (Израиль, 2005), «Антология одного стихотворения» (Москва, 2010), «Глаголы настоящего времени» (Киев, 2013) и многих других. Автор книг: «Закрытие Америки» (1993), «Флорентин, или Послесловие к оргазму» (1996), «Стань Раком»(1998), «Гончарный круг» (1998), «Из бранного» (2004), «Лишняя жизнь» (2006), «Недоуменье жить» (2008), «Бал мин» (2008), «Лишнее зачеркнуть» (2013). Живёт в Нью-Йорке.

Мне не раз доводилось утверждать, что женщины в исповедальной лирике превосходят мужчин мужеством открытости и незащищённости. К Рите Бальминой это утверждение имеет прямое отношение. Она бескомпромиссна в своих сюжетах и темах, что вызывает чувство уважения к позиции автора. Но чувство уважения в восприятии художественного текста – довод малоубедительный. Поэтому и дорого с читательской точки зрения, что тексты Бальминой затрагивают эмоциональную сферу сознания, побуждают к сопереживанию, тревожат и отзываются болью. Потому что перед нами художественное воплощение мысли и чувства. Потому что перед нами – поэт.

Д. Ч.

* * *

осипший голос дребезжит

пиндос кацап хохол и жид

на злобный микрофон слюна

ну на хрена

сначала ложь казённых рож

но к ним нельзя и их не трожь

под ацким сотоной страна

потом война

бежит матрос бежит солдат

рабочий тащит банкомат

на площадях аж до отрыжки

горят покрышки

пылает братской дружбы склеп

ты брат оглох или ослеп

в бронежилете перебранки

айда на танки

прощай мой незаконный брат

нам не откроют райских врат

и врать не стану мы не братья

долой объятья.

потомки не найдут в золе

когда не будет на земле

границ и виз и прочей дури

концов культуре

мы были как один народ

но сделалось наоборот

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ПОСЛАНИЕ К АНГЕЛАМ

1

Мой ангел, я тебя любила –

И потому не родила.

Слащаво тает пастила

В слюнявой полости дебила.

Он походя плюет мне в душу,

Потом уходит на носках,

Чтоб ангел, сизый от удушья,

Зашёлся на моих руках.

2

Но бывает ещё больней:

Жмут жгуты до сизых полосок –

Это зверем взревел во мне

Недоскрёбаный недоносок.

Он породой не вышел в знать.

Смою с рыльца пушок пыльцы,

Раз его не желали знать

Все родные его отцы.

И не выросло ничего

На бифштекса кровящей ране.

Это я кромсаю его

В разухабистом ресторане,

Где ухой от заморских тун

Шатко выстелен пол пологий.

Околеет совесть-шатун

Вдалеке от пустой берлоги.

3

Мой ангел сизый, голубь сизый,

почтовый... скорый... электричка,

ведь у тебя была сестричка:

горячий ком кровавой слизи...

4

Мой голубь сизый, почтовый, скорый

Глядит на землю небесным взором,

Перелетая державу ту,

Где Волга впадает в кому и нищету,

А в Каспийское (о чем не писал Расин)

Закачивают керосин.

5

Смотрит сизокрылый мой

Из-за облака домой:

Сквозь протёкший потолок

Видит клок семейных склок.

Видит маму, видит папу,

Видит: кошка лижет лапу.

Это значит: будут гости

Веселей, чем на погосте.

Это – пойло, это – жрачка,

Это – винт, а тут – заначка.

Это вовсе не гестапо

Убивает маму с папой.

P.S.

Я кружусь в танце,

в большом хороводе

со своими нерождёнными детьми...

БАЛЛАДА О ГОНЧАРНОМ КРУГЕ

Гончарный круг вокруг земной оси

Вращается в небесной мастерской.

Останови его, затормози,

Толкни против движения рукой.

Пусть перекрутит часовые стрелки

Обратно – до времён мастеровых

Богов со дна таврической тарелки

И в керамические кармы их.

Пусть он вернёт меня во времена,

Когда была необожжённой, ломкой

Пустышкой глиняной. Керамикой больна,

Я с ним жила рабой и экономкой.

Гончарный круг: по клинкеру клинок

Скользил в руках, как детородный орган

У грязного жреца меж ног,

А жрец был зол, затравлен и издёрган.

Он заливал лазурные глаза

Галлюцинаций глянцевой глазурью,

И жгучая тягучая крейза

Его колесовала дурью.

Он смерть вертел в руках, как наркоман

Калёный свой кальян из каолина,

И кафелем в печи взрывался план,

И каменел от глины фартук длинный,

И мир-мираж, как подиум, пустел,

Распространяя древний запах оргий

От мертвых душ покорных женских тел:

Он пропадал, он падал в беспредел,

А я искала Демиурга в морге...

Диван вращается гончарным кругом,

И от него не оторвёшь башки.

Божки, конечно, обожгли горшки,

Дружки вернулись к жёнам и подругам.

Гончарный круг, скрипевший, как диван

Взрывоопасной смеси бартолина

И спермы, закрутил роман

Руками, красными от глины.

Скрипел и пел, любил, лепил и пил,

Хмелея, задыхаясь и потея.

Но щебнем осыпалась со стропил

Его очередная Галатея.

В те дни хворал божественный гончар:

Он провалил пожизненный экзамен,

Хоть был не глуп. Хоть был ещё не стар,

Носил в мешках усталость под глазами,

Таскал мешки – пигменты и песок,

У муфельной печи сушил обноски,

Неброский скарб, о руку тёр висок

И рисовал наброски на извёстке.

Всё оживало под его рукой

Роденовской, мозолистой, мужской.

Он вылепил меня из ничего,

Из липкой вязкой жижи под ногами,

И я прощала выходки его:

Попробуйте дружить и жить с богами.

Я мужественно обжига ждала,

Училась ремеслу, умнела,

И, как себя, вела его дела.

Но в муфельном огне окаменела

И стала не нужна ему такой.

Он вышвырнул меня из мастерской.

Распался замкнутый гончарный круг,

А я весьма изысканной деталью

Музейных экспозиций стала вдруг,

Сама себя покрывшая эмалью.

Через двенадцать лет, за океаном,

Мне рассказали, что, взорвавшись, печь

Сожгла учителя. Ожогам, ранам

Числа не счесть. Чтоб с честью в землю лечь,

Глотай обид горчащую таблетку.

Из божеских, из обожжённых рук

Поймай спасательный гончарный круг...

Вращай его, как русскую рулетку.

РЕКВИЕМ

1

Кто выдумал тебя, дурная весть,

Порвавшая струну арфистки-стервы?

Употребляя ржавые консервы,

Мы угрожали дирижёра съесть.

Скрипичный ключ скрипел, корёжа нервы,

И струнные настроились на месть.

И только ты, вальяжный, как рояль,

Предпочитая на рожон не лезть,

Топтал в сердцах рояльную педаль

И неуёмно пил, зачем невесть.

Stakatto опрокидывал стакан,

На время обезвреживая рану,

И нотный стан бежал во вражий стан,

И пальцы беглые взлетали рьяно.

От горьких возлияний затяжных

На нет сходило нежное piano,

И уводили пьяного буяна

Под белы руки двое пристяжных.

2

В гастрольном, безалаберном раю

Шуршали по обоям тараканы.

Ни их, ни нас не приглашали в Канны.

Ты говорил: «Кантату раскрою,

Сошью не фрак, а тройку из пике

Фартовей, чем с помойки налегке».

Но дирижёр был в чёрном сюртуке,

И он махнул на нас из горних сфер,

Своей волшебной палочкой взмахнул,

Чтобы душевной музыки баул

Скатился в скверный маргинальный сквер,

Где ты блевал и задыхался, силясь

Подняться, до скамейки доползти.

А у рояля ноги подкосились –

И сделалось с тобой не по пути.

3

Морозный миг финального аккорда,

Тромбон – небритая с похмелья морда –

Своё лекарство разливал по флягам.

Венки проплыли под пиратским флагом –

Вчерашние концертные цветы,

И наконец, с небес увидел ты,

Что, как невеста белый и нарядный,

Взбежал рояль по клавишам парадной,

Ампирные перила теребя, –

Туда, откуда вынесли тебя...

ЗАРЯ КОММУНИЗМА

(сонет)

Прости-прощай угрюмый бог заката –

Империи багряная заря.

Ржавеют безымянные солдаты

Над грудой мёрзлого инвентаря.

Вокруг дрова, распилы и откаты,

И братьев брат ограбил втихаря.

Как дверца от манды твои мандаты

И монстры демонстраций Октября.

Но сказок детства не похоронить.

И больно сердце дёргает за нить

Простая дунаевская запевка.

И снова снов узорчата финифть:

Отряду октябрят не изменить,

Где аленький флажок держу за древко.

ДЕМОНСТРАЦИЯ ТРУДЯЩИХСЯ

1

Я плыву на плече отца

Через площадь, гремящую маршами,

За большим портретом лица,

Генеральным впоследствии ставшего.

Над плащами, пальто из драпа

Поплавком от шариков ярких

Проплываю, командуя папой –

Кораблём, под старую арку

Белокаменных рук атлантовых

Над плакатами, транспарантами

С плавниками из кумача

И цитатами Ильича...

Улыбаюсь улыбкой ангела

Четырёх с половиной, меньше ли...

Вот толпа у трибуны замерла

И в динамиках звук уменьшили.

2

Отец мой, подними меня повыше.

Неси меня с моей усталой жизнью

Сорокалетней суетной особы,

Оставшейся в растаявшей толпе.

Неси меня со всем моим сегодня

Сквозь страны, что не сделались моими,

На площадь, где под танки не придётся,

А если и придётся, то не мне.

Не всё ли мне равно, какие гимны,

Какие лозунги, какие флаги,

Не всё ли мне равно, кто на трибуне,

И разве можно что-то изменить?

А может, опусти меня на землю,

А может, отпусти меня на волю,

А может, помани меня обратно,

Не прерывая временную нить.

* * *

Ты можешь, как волшебный мотылёк,

Сквозь толщу стен и низкий потолок,

Всегда лететь к невидимому свету,

Который излучают те планеты,

Где лишь сегодня зародилась жизнь?

Не можешь? За соломинку держись,

За ломкий пустотелый стебелёк:

Туда твой тёмный путь тебя завлёк,

Где тёплый свет исходит лишь от сердца.

А чем ещё в такую ночь согреться?

Поскольку мили всё милей годам

Умноженных на женщину напастей,

Бомжиха-жизнь, вульгарная мадам,

Морщинистей становится, жопастей.

Не прожигай её, мой верный враг,

Пусть погружается в прощальный мрак

Твоей печальной памяти измятой,

А кубик рафинада с мятой

В заваренный тобой покрепче чай

Уже нырнул – но сделалось ли сладко?

Мой злейший друг, письмо к тебе закладка

Из Книги Бытия. Не отвечай

За то, что не дочёл до эпилога.

Мне пишут, будто ты поверил в Бога,

Чтоб старцем стать, о будущем скорбя,

В том карцере из каменного теста,

Где всем хватало места для протеста,

Но было тесно от самих себя.