kreslavskaja-anna-3-1

Поэзия диаспоры

Анна КРЕСЛАВСКАЯ (НИДЕРЛАНДЫ)

Преподаватель русского языка и литературы, работала в лучших гимназиях и лицеях Запорожья (Украина), в университете Ньюкасла (Великобритания). Работала переводчиком. Занимается литературными переводами. В рассеянии долго жила в Великобритании и Бельгии. Сейчас живет в Нидерландах. Стихи пишет всю жизнь. Они опубликованы на различных интернет-сайтах, более всего их на Стихи.ру и на Самиздате при библиотеке Максима Мошкова. В печатных изданиях стихи были опубликованы в коллективном сборнике сетевых авторов «Серверное сияние» (Спб), «Альманахе поэзии» (США) и в сборнике Пятого Всемирного фестиваля «Эмигрантская лира» (Бельгия, 2013). Лауреат Первого Всемирного интернет-конкурса «Эмигрантская лира». Призёр Пятого Всемирного фестиваля «Эмигрантская лира» (серебряный Манекен Пис).

Анна Креславская не чужда некоторой театральности в своих стихах, подчёркнутости жеста, аллитерационной игры. Это сопряжено с риском проявления манерности, вычурности, но не для этого автора. Креславская тонко чувствует грань, не переходит её, заставляя яркость и эффектность поэтического образа наполняться глубоким содержанием. И в таком случае эффект перерастает в эффективность стихотворного высказывания. Движение души не отягощено внешностью стиха, а обогащено его содержательностью.

Д. Ч.

СИНИЦА

Спой мне песню, как синица

тихо за морем жила...

А. Пушкин

1

Улетела синица за моря. За моря.

Прилетела и села в тени кипариса.

Ах, синица. Ах птаха родная моя, моя.

Ты убежища просишь и зёрнышка риса.

Ты актриса – синица, ты в пальме поёшь

О далёкой земле, где снега да метели.

Да о том, что теперь ты уж не пропадёшь –

Вишь, как ляжки от риса твои растолстели...

Но назад полетишь – знать потянет тоска –

От прекрасных от пальм, от чужих кипарисов

В землю, что не прекрасна, хотя широка.

У которой не выпросишь зёрнышка риса.

2

здесь даже зелень на полтона холодней про жаркий день мечтается умильно

с расчерченных каналами полей здесь тянет сыростью могильной

весь город аккуратен как тетрадь отличника хоть он большой зануда

здесь так невероятно умирать поскольку чудо и уют повсюду

а там всё сушь и всё сплошной надрыв там средостения растений

по смерти помнят гибельный мотив бесстыжей яви сновидений

былого битого стекла рыданий взглядов онемелых

там я ребенка родила там по душе сыскала дело

но я живу не там где был мой дом хвощи колышутся в глазницах

спасённых чтобы плакать журавлём о за морем оставленной синице

и поверяя жалобу мою бессоннице своей подруге шалой

я ничего уже не утаю зажав пространства смятый полушалок

БЛАГОДАРЮ...

Благодарю, что не ведаю страха пред жизнью.

После потопа, войны и других передряг –

я потеряла его в первозданной отчизне,

среди таких же, как я, недотёп и бродяг.

После скитаний и вновь обретённого дома,

после обид, расставаний, потерь, неудач –

я понимаю теперь эту жизнь по-иному,

больше не ставя себе никаких сверхзадач.

Всё решено, ни к чему оставаться занудой,

с сердцем шепча про сомненья и фаустов бред. –

Жизнь – это просто такое короткое чудо.

Это задача, которой не нужен ответ.

ВЕНГЕРКА

Венгерки разлив и страдальчески сдержанный плач...

Куда нас уносит – ему да и нам, – что за дело? –

Колдун семиструнный, скиталец, гитарный палач –

Цыган, черновласый властитель над волей и телом,

Над русской душой и любою пропащей душой...

И русою грустью пробитое сердце – до вздоха

В груди заболело. – И страшно, и так хорошо,

Что больше не помнится жизнь, где всё кончится плохо.

О царство минора – весёлого – вдрызг – до курка

С бессмысленной пулей, проспоренной полночью в пьянке,

Едва не задевшей хмельного гусарством виска

Под грохот осколков, под вопли, под всхлипы цыганки!

Ты рвёшься, гитара, победно и вольно вздохнуть,

закована в кольца, и согнана с праведной почвы.

И только назавтра, когда твою бедную грудь

Терзать перестанет тебя убивавший нарочно –

Ты станешь опять чем была – деревянной доской –

Прокуренно-старой, покрытою лаком облезлым.

И кончится тайна. И канут, уйдя на покой,

Цыганские чары в рассвета разверстую бездну.

Но раз, ещё раз, и не раз, до зари, разъярясь,

Расстроенных душ раззвенятся гитарные струны,

И будешь ты, дерзкая, рваться в аккордах дробясь.

И мы будем так безнадёжно и горестно юны.

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ ИЗ ЦИКЛА «ОХОТА»

* * *

Любви наперекор не жить...

Как волк, оцепленный флажками,

Весь век обречены кружить

любви смертельными кругами.

Так бьётся серебром в сетях

ещё живых рыбёшек стая –

у жизни и любви в гостях

и вечности не постигая.

А вечность растолкует Смерть,

в игре разбрасывая кости.

И тут наш дом. И наша твердь. –

Земля и небо на погосте.

Ну а пока живётся нам –

мы наши души рвём на части.

И разрываем пополам.

И называем это счастьем.

* * *

Здравствуй, новая жизнь, ни на что не похожая!

Я не просто прохожая.

Я живущая тоже.

Здравствуй, Снова Любовь.

Здравствуй, свежесть древесная.

Здравствуй, прелесть небесная. –

Вот опять я невеста.

Не как в юности. – Строже и намного печальнее.

Но такое же счастье.

И такое ж отчаянье.

ВСЕ ВЕТШАЕТ – ГРАНИТ И МОЛВА...

Всего прочнее на земле печаль...

Анна Ахматова

... Когда бы не Елена – что Троя вам одна, ахейские мужи?..

И море и Гомер – всё движется любовью...

Осип Мандельштам

Всё ветшает – гранит и молва...

Про печаль, что жива и нетленна,

Повторяю я Анны слова.

Но молчит, усмехаясь, Елена.

Для Прекрасной Елены печаль –

Словно льдинка, что медленно тает.

Никого ей, бесстрастной, не жаль.

И её красота не ветшает...

Не состарится вечность уже

Под стрельбу ли, рыданья ли, хохот

И настойчивость дерзких мужей –

Будь то слава, любовь или похоть.

Так что вечен желанья размах

И любовь, как и смерть, – постоянна.

И Елена нетленна в веках...

Ах, но дух соглашается с Анной.

Я ПОЮ О САДАХ

я пою о садах где томится в любви Шуламис

где раскатисто ах пробивается в тёмных ветвях

не видали ль вы милого спросит и сердце покатится вниз

или ввысь то и это рифмуется с именем девы в веках

где же милый мой брат соломоновы тёмные очи

что ты хочешь забрать снова тяжесть опущенных век

душно ласточка сердца уже улетела туда где так хочет

этой ночью поймать её чуждый родной человек

а присмотришься может уже и не хочет

не спасти этот сад и свою разрушимую крепость

Суламита сестра ненаглядная тёмная тварь

Нет дороги назад и прекрасна святая нелепость

что на детский твой профиль нацелен библейский букварь

разорвавши одежду о ложь и колючки надежды

разорила гнездо и убила молвою отца

ты жива и живёшь в каждой снова смыкающей вежды

чтоб отдаться любви новобрачной по воле творца

Суламита беги не найти тебе больше покоя

и душа твоя в теле с иною душою сплелась

эти сумерки дышат и движутся грозной рекою

называемой тёмная сила и светлая страсть

я пою о любви где душа виноградником свита

спелой вишней во рту гаснет женственный жаждущий вздох

нет не я это спела поёт по весне Суламита

и слышна её песня для всех кто ещё не оглох

ПРЕОДОЛЕНИЕ (ИЗ ЦИКЛА «ВГЛЯДЫВАЮСЬ В ТКАНЬ»)

здесь ясен свет а мрак всегда глубок

тел произвол как воля высшей власти

здесь каждый странник дик и одинок

поток судьбы прощения глоток

и сердца одичалый огонек

заплаканное ожиданье счастья

надежда и прощания виток

и горести рокочущий поток

и участи суровой безучастье

полотна света шёлково плотны

а звёзды гвозди плоской вышины

в долинах песнопения и пени

извилист путь и путаница лиц

как лицедействующий взмах ресниц

на вечности беспечные ступени

гневливость ветра льющаяся ниц

вода природной резвости и лени

сквозь воскресенье божьих колесниц

где так небезболезненно взросленье

и клёкот утренний раскрепощенных птиц

и тягостные грани искупленья

за предначертанное преступленье

волшебное вращенье древних спиц

и гибельное твёрдое решенье

направить силы на преодоленье

неслышимого самоутешенья

невидимых но ведомых границ

ДАЛЬНЕЙШЕЕ МОЛЧАНИЕ

«распни» не модно можно просто «пни»

от парка юрского культуры пни остались

зудят крестами комарья труды и дни

но парками урезаны они

коптит вовсю ночник и совесть старость

нет повести печальней больше нет

травлёных пуль но всем достанет пыли

другим ли берегам беречь бесхозный бред

и ангелов седых печатать влажный след

он вышел и простыл да и вообще забыли

всей нашей юностью всем памятным былым

мы были одурманены до края

забыв про мёд вкусили едкий дым

сказав отечеству и се аз умираю

мы за ценою больше не стоим

где залпом лжи прокисшее вино

известность на задворках всех ничтожней

вот где ты жил ты всё предвидел но

молчанье не дано и невозможно

хотя в финальный счет и включено

К СТЕМПЕНЮ

на краешке пространства милый мой

обнимемся пока ещё в угаре

ковчег не рухнул жёлто-голубой

пока мы в паре счастливы как твари

пока и ты и я не холодны

мой Стемпеню вздыхающий так больно

пока не выбрал ты своей жены

не вскрикнула я горлинкой «довольно!»

* * *

дай поболеть в уголке у пространства

там где ни доблести ни постоянства

где на краю можжевельник сучится

в нити силка для непойманной птицы

нам поурочно читали морали

где-то в провинции склочном подвале

что там читали и где эти люди

там и морали во веки не будет

* * *

а в песне пелось как любовь сильна

единственный мой Стемпеню без скрипки

депешей смерти бешеной она

мне сердце разорвала по ошибке

ты в прошлой жизни сын мой был а я

была ребенку набожному стражем

и строчек окровавленных белья

на кончик я не выставила даже

*

всё на продажу в мареве без сна

предательски по колее трамвая

вновь наезжает на меня весна

дыханием бессмертным добивая

* * *

я уходила из еврейства

сочилась молодость моя

сквозь рану этого злодейства

неподколодная змея

тогда в немыслимой глубинке

в непредставимой глубине

подобно коклюшу и свинке

бог воспалённо жил во мне

но совести моей и боли

валун с дороги не свернуть

горит укором вечной кори

во мне Христа тернистый путь

и к бездорожью моисея

в заплачке ластится судьба

о мой народ скажи мне где я

твоя славянская раба

* * *

у голосистого перрона

провинциального вокзала

ревела молодость коровой

и в губы пьяно целовала

о как она рыдала сладко

и что она мне завещала

там в сумраке до сплетен падком

сплетя кончины и начала

я как Хаврошечка сквозь ушко

скользнула с шепотком бесследно

и вышла белою старушкой

на бедной станции последней

КУБОК ПЕЧАЛИ ПОЛНЕЕ С ТЕЧЕНИЕМ ДНЕЙ

кубок печали полнее с течением дней

этот саднящий бальзам что он лечит-калечит

дети вначале такое не пьют хоть убей

взрослые пьют но им редко становится легче

чашу любви поднеси к измождённым годам

горечью мертвенной слаще не зная отравы

до положения риз каждый божий упьется Адам

каждая Ева уквасится до переправы

и в сушняке всё смакуешь своим чередом

смутный осадок на донышках чаши и кубка

будто бы виснешь над миром телесным крестом

меж милосердным копьем и отчаянья губкой