mjalin-vladimir-5-1

Поэзия метрополии

Владимир МЯЛИН

Родился и живёт в Москве (1961 г.). Член СП России. Участник антологии современной русской поэзии «Созвучье слов живых». Публиковался в журналах «Московский «Парнас», «Арион», «Волга», «Интерпоэзия», «День и Ночь», «Европейская словесность», «Бег», «Русский писатель» и др. Автор книги стихотворений «Из ближнего рая» (2010 г., издательство «Московский Парнас»). Диплом и юбилейная медаль «М.Ю. Лермонтов 1814 - 1841».

Поэзии Владимира Мялина присущ удивительный эффект, весьма редкостный для нашего оголтелого времени и всё более оголтелого в своей постмодернистской актуальности искусства. В его стихах время замедляется, будто Некто, управляющий этим незримым процессом, осаживает безрассудных коней Хроноса. Тексты поэта, будь то интроспекция, живописание или некая жизненная история, предоставляют возможность неспешно рассматривать мир в его самых явственных и самых зыбких, тонких, непостижимых проявлениях пристальными глазами поэта, постигать всю его полноту и трагичность. И это настолько увлекательное занятие, что хочется обратиться к поэту его же словами: «Пряди, тяни, веретено,//Врезаясь в дыры перфораций»…

О. Г.

* * *

Когда похмельный дед заплачет –

То сядут рядом сыновья,

Нальют и выпьют за удачу

И за родимые края –

Края, где холодно и сыро,

И в долгой памяти дворов

Есть колебание эфира

И нимбы ветреных костров.

И древний угольщик с корзиной –

Как Ной, качнётся на волнах;

Тугой воскресной паутиной

Засвищет скука в проводах…

В квартире, раненной навылет,

Застонут рамы и паркет…

И сыновья нальют и выпьют

Тогда – когда заплачет дед.

* * *

Ты – смоквы мешочек лиловый

Зелёный мешочек – в пурге.

Назло моей скуке столовой,

Моей коммунальной судьбе.

Назло моей горькой кручине –

Мучнист ты и розов и трезв;

Такой же падучий и синий,

Как мой заметённый подъезд.

Освенцима узник на стуле,

К сиденью примёрзший старик,

Что дремлет под липой в июле, –

Положит тебя на язык.

И речь оживёт молодая,

В иссохшем его существе...

И сложит старик, умирая,

Метельную быль – о тебе.

ВСПОМИНАЯ БРЕЙГЕЛЯ. МИЗАНТРОП

1.

Там где мельница, овцы и луг –

Черный скептик в лиловых одеждах.

Вынул сердце крестовый паук –

Режет жилу последней надежды.

Впрочем, это – крестьянин-сосед,

В шар стеклянный по брюхо упрятан,

Отсекает кровавый кисет

Иль мошну, где и злато, и ладан...

Не заметил пропажи старик.

А брюхатый хитрец не в убытке:

С липким сердцем в трактире возник,

Шар разбил – и пропился до нитки.

2.

И пошёл он дорогой своей,

Не любя и не зная людей.

Весь иссох, бородёнка седа.

Чёрный куколь, сутана;

беда,

Как трава приминалась под ним.

А навстречу желтеющий нимб –

Может – солнце;

А может, святой

Шёл от мельницы лёгкой водой.

* * *

Мы будем любить твою душу всегда –

Гудели в осипшей ночи провода,

Прогорклая ухала арка с огнём –

И ветер качался в зрачке золотом.

Ты только продлись, пустотелая ночь,

Убьёт тебя утро – гони его прочь!

Пора пробужденья, похмелья пора...

Баюкаю душу твою до утра.

И в светлый височек целую её.

Уходит на цыпочках время моё.

* * *

Липы отцвели уже в июле.

Мельница на облаке стоит...

Чтоб ветра осенние подули,

Держит путь Кихано инвалид.

Хороши доспехи у Алонсо –

Затекает в стремени нога...

И толстяк, вкусив вина и солнца,

Бьёт осла в упругие бока.

Липы, липы с порошковым мёдом,

Со шмелиным зудом ...

Не ханжой

Губернатор острова – с народом;

Господин – с потешной госпожой...

Много в жизни разных обстоятельств –

И случайность в них, и Божий перст...

Липы отцвели уже, приятель.

И ветряк – зерно и ветер ест.

* * *

На колокольне свален свет;

Небес темнеющих прорехи.

Как странно: нас с тобою нет

Ни в этом, ни в прошедшем веке.

Куда девались? – вот те на –

В такие благостные годы:

Не трус, не голод, не война,

Лишь – прибывающие воды...

Лишь полюс тающей свечой

Да Фукусима, да Невада;

Да плавно сходим мы с тобой

В горючий шорох листопада...

* * *

Пряди, тяни, веретено,

Врезаясь в дыры перфораций, –

Скупое серое кино

Секунд, к которым не пробраться.

Не за рогожей, не в окне,

Не в чёрных кубиках паркета –

Они, как башмаки во мне,

Как шаг, проткнутый шилом деда...

Как бас, задет струной отца, –

Они и в доме – на подмостках

Кино... И не было конца

Разлукам, встречам – перекрёсткам...

И башмаков взбирался шаг

Над всем, что верило и жило...

И были: струны и пиджак;

И нить суровая, и шило...

* * *

Напиши мне всего два слова

Про лазурь, белотелый храм –

И про то, как земля сурова

К передрогшим родным гробам.

Этот вкус сладковатый клея

На губах – и сургуч, и мёд...

Опусти ты конверт, жалея,

В синий домик... «Почтовый» ждёт.

И дудит он в дуду златую,

И чудно ему без дорог...

И лежим мы в земле не всуе:

Ничего чернозём не сжёг.

* * *

Всё выдумка на свете – правды кроме...

А правда что?.. Луна в забытом доме;

Паркет щербатый, голая стена,

Обрывки ветхие обоев, тишина. –

Та, что наполнена буфетом, шкафом, полкой,

Шекспира бюстиком, прабабки сказкой долгой,

Лампадой медленной, железною швеёй,

Дверной накладкою да лампой жестяной;

В прихожей – грудой башмаков старинной,

Бархоткой, щётками да банкой с гуталином...

Что выдумка на свете?.. В темноте

Всё правдой кажется в душевной простоте;

Всё истиной зовётся сквозняками –

В забытом доме – вечными гостями...

* * *

И когда я уйду непроторенным днём,

Будут слепо мигать фонари,

Будут лампочки вспыхивать в сердце моём;

Только стёкла от слёз оботри.

Всё по-старому, всё на привычных местах:

Книжный шкаф, небеса, табурет.

И дождями давящийся город в глазах

Человека, которого нет.

И теперь лишь подумай, пойми, разберись,

Чья в окне усмехнётся судьба...

И огнями забрезжит дождливая высь,

Неутешная наша вдова.

* * *

Заклубившийся змей паровозный,

Языки золотого огня...

Топкий снег, голубой и бескостный,

Сохраняет следы для меня.

Елей лапы и пальчики белки,

И семян ноготки на снегу...

Перевод ожидаемой стрелки

Я никак угадать не могу...

Голубеют снега и заносы,

Змей клубится, деревья обняв.

У него и у смерти белёсой

По зиме одинаковый нрав...