2020-4-13

Малая проза

Даниил ГОРБУНОВ (РОССИЯ)

Родился в 1971 году в Перми в семье инженеров. С детства увлекался чтением, особенно короткой прозы, – Чехов, О'Генри; в старшей школе – фантастикой. Увлекался рок-музыкой – «Дип Пёрпл», «Лед Зеппелин», «Пинк Флойд». В данный момент работает руководителем спортивной организации. Разрабатывает методики обучения и тренировок. Имеет шестой дан по тхэквондо, есть ученики-чемпионы Мира и Европы.

ПОЕЗД В ПРОШЛОЕ

ПРОЛОГ. ПОЕЗДА.

Поезда – своеобразные устройства, создающие настроение. Я понял это давно, в глубоком детстве. Садишься в электричку и смотришь в мутное стекло, за которым вечер, и видишь одновременно себя и людей, бродящих по вагону, и не понимаешь, что здесь –реальность, а что – отражение. Это создаёт особый, романтичный настрой, хочется чего-то не конкретного, но обязательно хорошего… Да. Например, путешествий.

Когда я попал в Японию в первый раз, местные поезда меня очаровали. Кажется, я больше времени проводил в них, чем в городах – благо, специальный туристический проездной позволял ездить бесконечно. Можно было заскочить в любой вагон, не разбираясь, куда идёт поезд, и ехать, пока вид за окном не подскажет: «выходи». Потом пройтись по парку или кривым улочкам, заглянуть в местный ресторанчик, съесть там рамен, вызвав радостное оживление окрестных старушек по поводу появления в такой глуши иностранца, а затем снова шагнуть в открывшиеся перед тобой двери поезда, идущего в неизвестность.

Сами поезда в Японии настолько разные, что их можно разглядывать изнутри и снаружи, они – как детский аттракцион. Есть сверхсовременные гипертехнологичные, в них как будто попадаешь в далёкое будущее, а есть милые разрисованные вагончики из прошлого. Переполненные серые составы и полупустые жёлтые поездочки из пары вагончиков, с нарисованными анимешными мордашками. В таком малюсеньком поезде, тихо ползущем в гору, я и встретил Кумико.

В отличие от поездов, японки не отличаются большим разнообразием. Или, если выражаться корректно, японки придерживаются нескольких моделей поведения. Бывают весёлые и улыбчивые, бывают незаметные. Большинство тамошних женщин существуют в футляре униформы. Школьная форма, серый офисный костюм, кимоно… За футляром не видна личность. Только весёлые больше размахивают руками и хихикают, чем все остальные, но подозреваю, что это тоже футляр, стереотип поведения. К тому же, именно у весёлых зубы почему-то кривые.

Так вот, Кумико не была в футляре, я это сразу почувствовал. Обычная школьная форма, обычный портфель, напомнивший мне моё детство, стандартные туфли и стандартные белые гольфы на стандартных, слегка кривоватых японских ногах. Может, она была чуть выше среднестатистический японской женщины, но футляра на ней точно не было. Девчонка забралась в вагончик с короткой платформы, над которой нависали деревья с только что прорезавшейся листвой, и плюхнулась на ближайшее сиденье. Весьма аскетичное сиденье, кстати – по тому горному маршруту ходили старенькие поезда с деревянными скамеечками. Кумико немного поёрзала, устраиваясь, потом заметила меня. Её лицо сразу озарила улыбка, мы встретились взглядами, она отвернулась, потом решительно подхватила портфель и пересела на пустующую скамеечку напротив.

– Хелло.

Её голос пусть и был высоким, как у всех японок, но она не пищала на пределе восприятия.

– Конитива.

Кумико хихикнула. Собственно, так мы и познакомились. Её английский был неплох, так что проблем в общении не возникло. Благодаря Кумико я стал приобщаться к настоящей, живой Японии.

– Вы – иностранец?

Естественно, я не местный. Но она сама уже рассмеялась над своим глупым вопросом…

– У нас редко бывают иностранцы. Хотя, наш городок очень красивый. Но нет даже школы.

– У вас заканчивается учебный год?

Я не из того поколения, которое хорошо говорит по-английски, поэтому придумываю фразы медленно.

– Да, экзамены закончились, все ждут оценок, но мне все равно.

– Почему?

– Я не буду поступать в университет. У моего дедушки семейное кафе, я буду помогать ему.

– Понятно.

У меня на языке вертелся какой-то вопрос, уже не помню, какой. Я протянул ладонь, а Кумико опасливо вжалась в сиденье. Я не собирался её трогать: японки боятся прикосновений, как огня. Мы помолчали.

– Вы любите рамен?

– Люблю, конечно.

У рамена нет эталонного рецепта, как, например, у карри. В каждом регионе свои традиции его приготовления. Можно проехать одну станцию на поезде и убедиться в устойчивости местечковых традиций на примере рамена. Я кивнул. Глаза Кумико загорелись.

– У дедушки единственный ресторанчик с раменом. Ммм… – Кумико улыбнулась, и мне показалось, что она покраснела, – У нас в городке несколько гостиниц с онсенами, а так – ничего интересного.

– Онсены? Я никогда не был в онсене.

–Тогда вам у нас понравится.

Мне понравилось. И я даже не сомневался в том, что понравится, когда шагнул из жёлтого вагончика на узкую платформу и пошёл за Кумико по крутой лесенке в новый для себя мир.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. СРЕДНЕВЕКОВЬЕ.

Домой я вернулся, как в прошлое, в его плохом смысле. В Средневековье. Вонючие туалеты, грязь и серость. Слякоть под ногами и липкое нечто сверху. Весна же, время радости и цветения.

– Как съездил? – Дина, по обыкновению, не оторвала взгляд от ноутбука, когда я зашёл на кухню, – Понравилось?

– Нормально. Как твоя аттестация?

– Пока всё в порядке.

Дина закрыла ноутбук.

– Сделаешь мне кофе? Я устала.

– Хорошо.

Я начал возиться у плиты. Дина не умеет готовить. Это единственный её недостаток. Она бегала за мной шесть лет, при этом кичилась своей «невинностью», как она сама это называла. Помесь девственницы и навязчивой преследовательницы. Дина очень красива. Бешеная смесь разных кровей. Настойчивая, целеустремленная, принципиальная, с внешностью порноактрисы, и, да – была девственницей до первого раза со мной. В постели она вялая, кажется, вся её страсть уходит на главную в жизни цель – стать судьёй. Не скажу, что Дина тупая, она окончила университет с красным дипломом, но поговорить с ней не о чем. Когда я говорю, она слушает, открыв рот. Любые сентенции, которые она рожает, не выходят за рамки суждений, навязанных образованием. Наверное, судьёй она станет хорошим.

Однажды она созналась в том, что я заставил её пересмотреть взгляды на жизнь. Я долго не мог понять, о чём это. Потом оказалось: она всегда думала, что будет принадлежать только одному мужчине – мужу. А я даже не пытался обманывать. Не говорил, что женюсь на ней. После того признания меня замучила совесть, и я купил обручальное кольцо, дорогое и красивое, но так и не смог довести дело до конца. Коробочка с кольцом, любимого Диной розового цвета, пылится в нижнем ящике секретера.

Мы молча выпили кофе. Дина нервно морщилась. Вообще, мне нравятся нервные лица, люблю, когда что-то есть в глубине, но у Дины волнуется только поверхность.

– Хочешь, пойдём в постель?

Она так проявляет инициативу.

– Нет.

– Хорошо.

Странно. Бывают места, где ты точно чужой, и ясно понимаешь, что никогда не станешь своим. Чужим я ощущал себя в Японии. Мне было там интересно, спокойно, но это не мой мир, не моя страна. Мне ближе Средневековье. Только рядом с Кумико, почему-то, на удивление, я чувствовал себя как дома.

Неделю она не давала к себе прикасаться, да я и не пробовал лезть к ней. Девушка просто назначала мне время встречи и водила по разным, чисто японским местам, типа «Лалапорта» или синтоистских храмов. Когда я подавал ей руку, чтобы помочь спуститься по лесенке в храме или поддержать на эскалаторе, она испуганно отстранялась. Нет так нет. Это их традиция, их образ жизни, я не собирался оставаться там и лезть со своим уставом…

Потом, однажды, она сама пересекла ею же установленную границу. Мы просто сидели в кафе, Кумико пила отвратительно сладкий кофе с кучей сливок и зефирок. От одного взгляда на такое количество сахара у меня начинала болеть голова, поэтому я заказал просто зелёный чай. Кумико болтала и размахивала руками. Широкие рукава тёмно-синего джемпера сползли до локтей, и я заметил очень тонкие аккуратные шрамы на предплечьях Кумико. Она замолкла на полуслове, заметив мой взгляд, застенчиво вернула рукава на место. Потом привстала и плюхнулась на диванчик рядом со мной, прижавшись боком. Такой плотный контакт где-нибудь, кроме общественного транспорта, в Японии – нечто экстраординарное. Кумико положила руку на стол и провела пальцем по шраму.

– Можешь потрогать.

Я подчинился.

– Это от операции. У меня такие же на ногах.

Честно, когда близко сталкиваешься с тем, о чём только читал, когда абстрактная информация превращается в беду твоего знакомого, становится дурно.

– Хиросима?

– Не, Нагасаки. Прадедушка и прабабушка. – Кумико заглянула мне в глаза, – не расстраивайся!

Сейчас всё уже хорошо.

Она чмокнула меня в щёку. Невесомый, почти неощутимый поцелуй, как свежераспустившийся цветок.

Две недели я занимался делами. С Диной мы виделись только поздно вечером. Это меня устраивало – не надо напрягаться, придумывая темы для разговоров. Я пытался переписываться с Кумико, но переписка не шла. Замудрёные фразы, которыми она пользовалась в письменной речи, даже со словарём были мне непонятны, а сам я вообще по-английски не пишу. Накануне отъезда я встретился с Лёхой.

– Привет.

– Здрасьте, надолго уезжаете?

Я знал его, когда он был ещё маленьким мальчиком.

– На девяносто дней. Потом надо выехать. Собственно, я так собираюсь пожить некоторое время. Поэтому мне и нужно, чтобы ты приглядел за арендой и коммуналкой.

– Ну, – Лёха немногословен.

– Я тебя освобожу от аренды полностью. А ты посмотришь.

– Ладно. Так то, это мне выгодно. Уверены?

– Мне сейчас это нужно.

– А Дина что?

– Она пока не посмотрит в «Консультант», решение не примет, а тут надо оперативно решать.

– Ладно, понял.

Мы распрощались. Я взял чемодан и поехал на вокзал. Поезд в моё будущее. Из прошлого. Из Средневековья.

ГЛАВА ВТОРАЯ. КОНСУЛЬТАНТ.

Легко ли не замечать толпу? Мне, жителю провинции, вечная суета Москвы или переполненные пляжи Анапы кажутся адом. Сезон цветения сакуры на Хонсю нужно умножать на десять. В любом поезде, в любом кафе, на любой аллее вас обязательно возьмёт в тиски толпа из миллиона японцев и полумиллиона туристов. Все галдят, дети чавкают, поедая местную «шаурму», пестрота кимоно режет глаз, разноязыкий гул разъедает мозг. Правда, и красоту стоит умножить на десять. Только я этого не замечал. Осознал позже, просмотрев фото и видеозаписи. Бесконечно голубое небо, бесконечно пёстрая толпа, бесконечно ровные лужайки и подавляюще-яркий розовый цветущих сакур. Розовый взорвал в моем мозгу цепь ассоциаций, и я пожалел одинокую розовую коробочку, уныло ждущую на пыльной полке. Она была куплена не тогда, и не для той, и терпеливо ждала своего времени. Я понял, что это время настало.

Кумико, как всегда, невесомо обнимала меня, пока я просматривал альбом, от неё пахло неуловимой свежестью цветения и уютом. Мы поцеловались. Всё было нежно и невинно – лёгкие касания, закрытые глаза, учащённый пульс. Я не смел зайти дальше объятий, а Кумико расплылась у меня в руках, подставив шею для поцелуев. Мы провели вместе три месяца. Раз в несколько дней катались на поезде куда-нибудь, туда, где могли побыть вдвоём среди незнакомых людей, не отвлекаясь на дежурные улыбки и формальные приветствия.

На людях Кумико научилась ходить под руку, а когда мы оставались наедине, позволяла, даже провоцировала, некоторые вольности. Я с радостью поддавался, но не форсировал. Я как будто вернулся в прошлое. Как будто стал подростком, испытывающим подобное в первый раз. Это и было в первый раз. Когда мы прощались на узкой платформе, ожидая поезд, который унесёт меня в кипящую жизнью Тибу, я нисколько не переживал и не расстраивался. Ну, подумаешь, месяц. Зато я смогу забрать пыльную коробочку и привезти с собой, чтобы отдать её Кумико. И то, что внутри коробочки, и то, что живёт внутри меня, то, что жило всегда, но только тогда, благодаря Кумико, вырвалось на поверхность. Когда я зашёл в приветливые жёлтые двери и обернулся, Кумико кинулась ко мне на шею, поцеловала в губы и тут же выпрыгнула на платформу. Двери закрылись, и Кумико начала махать ладонью с растопыренными пальцами. Я прижался лбом к стеклу. Там, снаружи, я оставлял то, что навсегда сохранится внутри меня.

Кумико, я вернусь. Наверное, первый раз в жизни я ощутил, что желание спешить принесёт мне удовлетворение. Раньше я торопился жить, торопился работать, торопился отдыхать. Спешка, казалось, отвлекала меня от чёрных мыслей и неудобных эмоций. Только потом, когда гонка заканчивалась и появлялся результат, это не приносило удовольствия. Как будто скорый поезд, в котором ты провёл ночь, доставил тебя не на тот вокзал и вообще не в тот город. Сейчас было по-другому. Я решил ехать в своё Средневековье поездом. Пока новый блестящий состав с зачехлёнными в одинаковое синее проводницами дотащится от Владивостока до Европы, я успею всё обдумать. Я и обдумал. За окном чередовались день и ночь, в купе менялись попутчики, я успевал делать звонки и отдавать распоряжения по Вайберу, стремясь сократить время пребывания дома.

Собственно, уже не дома. Собственно, мне надо было просто забрать одну вещь.

Когда я зашёл в квартиру, Дина была в душе. Хорошо. Не придётся объясняться. Я положил на кухонный стол папку с документами на квартиру и запиской. Сходил в комнату, быстро собрал необходимые вещи в большой чемодан на колёсиках. Достал из глубины секретера розовую коробочку.

– Ты же только приехал?

Дина уже вышла из душа. Это плохо – я хотел сбежать, не вдаваясь в объяснения. Не люблю выяснять отношения.

– Я уезжаю.

Я спрятал коробочку в карман.

– Не хочешь меня поздравить?

– С чем?

– Я прошла аттестацию.

– Ясно. Поздравляю. Документы на квартиру на столе.

Выйдя в подъезд, я облегчённо вздохнул. Мне не нужно смотреть в «Консультант», чтобы принять решение. Что бы ни случилось. Даже от имущества я теперь не завишу. В маленьком семейном кафе, где работают только старенький дедушка и хрупкая девушка, всегда есть много дел для сильного мужчины.

И готовлю я хорошо.

ЭПИЛОГ. РОЗОВАЯ КОРОБОЧКА.

До времени любования клёнами было ещё далеко. Период удушливой жары и дождей уже закончился, потому природа источала благостный покой тёплого лета. В горах вообще было по-райски хорошо. После душной Тибы и кондиционированного воздуха «Синкансена» прозрачная чистота провинциального японского неба не оставляла шансов для печали. Я бросил чемодан в кафе, поудивлялся отсутствию туристов.

Дедушка Кумико объяснил мне, где её найти. Он человек старой школы, неэмоциональный, но под маской жёсткости просматривается настоящая доброта, свойственная только сильным людям. В ожидании поезда я прошёлся по городку. Тот спал в предвкушении нового бурного сезона, когда уставшие от мегаполисов мелкие предприниматели и служащие рванут отмачивать свои скрюченные спины в онсенах. И хорошо, что на улицах пусто – не надо здороваться и натянуто улыбаться. Можно просто погрустить. Можно просто спуститься обратно к станции, сжимая розовую коробочку в руке и посидеть полчаса на скамейке, глядя на едва колышущуюся листву.

Жёлтый вагончик принял меня в свои объятия, как старый знакомый. Ехать две станции. Там потрясающие виды: озеро, обрамлённое горами и вековыми деревьями. На противоположном берегу меня ждёт Кумико. Честно – я боялся встречи, боялся, что не выдержу, она же сказала, что всё уже нормально, а на самом деле нормально не было. И я подозревал это. Всякие мистические причины тут ни при чём. Типа, вот не было счастья, а потом – бах, привалило, значит, что-то тут не так. Бесплатный сыр в мышеловке и тому подобное. Кумико не скрывалась в футляре. Чтобы решиться на это в таком нежном возрасте, нужна сила духа. Или особые обстоятельства. К несчастью, они, эти обстоятельства, были.

К счастью – жёлтый поезд всё-таки увёз меня в будущее. Пересадка костного мозга в Японии – операция из разряда ординарных. Они живут в будущем технически, хоть и навсегда застряли в своём традиционном Средневековье со всеми этими кимоно, ономияки и онсенами. Куда уж нам с нашими балалайками и медведями, мы – просто нация раздолбаев.

Поезд проехал мимо кладбища – традиционного, в тенистой роще у подножия храма – и остановился. Я вышел. «Как я буду говорить с ней?» – вот какой вопрос мучил меня. Наше общение состояло из медленного английского и случайно выученных мной японских фраз. Да нам и не нужны были слова. Это нечто трансцедентальное, общение по смыслу, без словарей и дефиниций. Просто оно было. Просто я понимал её, наверное, потому что много знал об их культуре, а она из-за того, что ждала кого-то, вроде меня.

Всё совпало. Совпало навсегда и бесповоротно.

Японцы странные. Чтобы заглушить горе, они созерцают нечистоты. На кладбищах у них стоят алтари с полками, куда каждый может поставить подношение. Иногда очень дорогое. Эти подношения не трогают. У нас на кладбищах даже водку из стопок допивают бродяги. У них не трогают дорогие украшения, вроде обручальных колец в розовых коробочках. В глухой провинции, где нет видеокамер на кладбищах, тоже не трогают.

Я нашёл Кумико быстро. Не пришлось объясняться с персоналом, ходить по аллеям – она как будто ждала меня.

– Привет.

– Привет.

– Ты меня обманула, сказала, что будет всё хорошо.

– А разве было плохо?

– Нет, но я хотел большего.

– Понимаю. Но я боялась, что и того, что с нами случилось, могло не быть, и… И обманула…

– Ладно, проехали. Смотри, что я тебе привёз.

– Красивая коробочка. Похожа на цветущую сакуру.

– По-моему, цвет отвратительный.

– Не знаю. У меня есть юката такого цвета.

– Я помню. Ты под неё…

– Юкату не носят с бельём…

Она должна была покраснеть. Но, естественно, не покраснела, ведь мы говорили молча.

– Я специально надела её в прошлый раз, мне понравилось, как ты обнимал меня.

– Если бы ты не соврала, я не только обнимал бы тебя.

Она закрыла глаза. Собственно, она их и не открывала.

– Время есть другое, извините.

Писк подошедшей девушки в фиолетовом комбинезоне заставил меня вздрогнуть.

– Сегодня есть сильно вечер, извините.

– Хорошо, простите, я приду завтра.

– Завтра будет приходить хорошо, извините.

– Сумимасен годзаимас. Я приду завтра.

Мы поклонились друг другу. Потом, повинуясь внезапному порыву, я протянул розовую коробочку и вложил её в руку Кумико. Она открыла глаза и покраснела под медицинской маской, скрывавшей её губы и нос. Медсестра в фиолетовой униформе строго посмотрела на нас и покатила кресло к зданию больницы.

Я вернусь завтра, Кумико. Я буду возвращаться каждый день, приезжать на жёлтом поезде. Давно устаревшем, но всё ещё перевозящем пассажиров из будущего в прошлое и обратно. А потом ты вылечишься, и мы уедем на нём вместе.

Лев Каплан. Поезд в зиму.

Бумага, акварель, 56Х38.