Поэзия диаспоры
Люба ФЕЛЬДШЕР (ИЗРАИЛЬ)
Журналист, переводчик, автор шести сборников стихов и книги переводов из лирики румынского поэта-классика Джордже Баковии. Закончила журфак МГУ. Жила в Кишинёве. С 1990 года живёт в городе Нетания.
Стихи Любы Фельдшер пронизаны чистым и ясным светом её мировосприятия. У неё негромкая и ненавязчивая интонация. Но за этой интонационной сдержанностью отчётливей прослушивается весь драматизм, а порой и трагизм протекающей жизни. Она в своих стихах щедра на «испарившейся жизни приметы», на неброские детали, которые автор побуждает нас увидеть в свете каждого прожитого дня. И вдруг обнаруживается, что за этой тихой лирической исповедью таится глубокий и мудрый взгляд на нашу жизнь, полную печали, боли и надежды.
Д. Ч.
ВО МНЕ ПРОВИНЦИЯ ЖИВЁТ
Помню клочья тумана на ветках
и нестойкой зимы гололёд,
и разбавленный кофе буфетный,
и с прокуренной лестницы вход,
стол в редакции скучной газеты,
стук машинок за тонкой стеной –
испарившейся жизни приметы
С её медлительным укладом,
Сараем, погребом и садом,
Канавой, где крапива жжёт.
Чернил морозная лиловость
Всё от тебя – и волны грусти,
Снова дрожит занавеска, белея.
Словно и не было прожитых лет.
Бабушка Фейга, в окне каменея,
Мне, уезжающей, смотрит вослед.
Прежде чем в облаке пыли исчезну,
Я оглянусь и махну ей рукой.
Все утешенья мои бесполезны
Перед её неотступной тоской.
Снова крадутся к ней тени из гетто,
И над оврагом сгущается мгла.
Знаю сейчас, что единственным светом
Я в её сломанной жизни была.
На улице, что на базар вела,
В приземистом домишке сестры жили.
Постарше – Женя, помоложе – Миля.
Под окнами шелковица росла.
Над их крыльцом витал и в ранний час
Ванильный дух домашнего печенья.
Они как будто поджидали нас,
Чтобы к себе зазвать на угощенье.
Вдвоём кивали маме на меня:
«Большая стала, как года несутся…»
И доставали праздничные блюдца,
Как будто мы им близкая родня.
Про Женю с Милей знаю я лишь то,
Что их семья погибла где-то в Польше.
Зачем пишу о них? – затем, что больше
Не вспомнит их, наверное, никто.
Белая хвоя искусственной ёлки.
Посеребрённых снежинок пластмасса.
Воспоминаний живые осколки
Ждут не дождутся заветного часа.
Лица ушедших, залитые светом,
Молоды вечно и вечно прекрасны.
Предновогоднее таинство это,
Памяти нашей немеркнущий праздник.
Она глядит на нас, застывшая навеки
В музейной тишине на плоскости холста:
Там ежатся дома, и замерзают реки,
И розоватый дым спускается с моста.
Мерцает желтизна – любимица Ван Гога.
Оттенки серебра являет Клод Моне.
Пустынны их поля, заметена дорога.
Лишь огонёк свечи колеблется в окне.
Там что-то вдруг мелькнёт видением из детства,
Что вряд ли бы смогла я разглядеть сама.
Снег на холстах лежит, на памяти, на сердце.
Французская зима… и русская зима.
Приглушенного плача звук,
Я впаду в отчаянье вдруг,
Хоть вокруг – ничего плохого.
Чьей-то грусти в роду наследство,
Мне знакомо с далёких дней
То ли юности, то ли детства.
Крепкий кофе слегка горчит.
Пар горячий над ним клубится.
С тем, кто сердце мне леденит,
Всё пытаюсь договориться.
Виртуальный роман – он совсем как обычный,
Как лицо за стеклом – не коснуться рукой.
От случайного слова он вспыхнул, как спичка,
И летят наши письма строка за строкой.
Нет резона для поиска модного платья.
Чашка кофе… призывно мерцает экран.
Может, можно и так – ни звонков, ни объятий,
Ни поездок в любимый ночной ресторан.
Виртуальный роман – он совсем как реальный.
Заблестели глаза, и заботы ушли.
Я пишу тебе утром, и ночью – из спальной,
Ты со мной говоришь, оставаясь вдали.
Дни бегут, и однажды тоска ледяная
Занесёт меня снегом неслышным своим
В этом царстве теней, где тебе я чужая,
С одиночеством – грузом давнишним моим.
Я прощаюсь с тобою, мираж и подделка.
Виртуальный роман пережит до конца.
Заболела душа, и нужна ей сиделка.
Силуэт за окном – не коснуться лица.
утро, обрывки неясного сна,
в старом блокноте ночные заметки…
тускло мерцают в проёме окна
в эти минуты со мной тишина,
и облака, и дыхание ветра –
даль за домами ещё не видна:
кто-то уходит и, глядя в окно,
вдруг различает во мгле предрассветной
то, что другим разглядеть не дано:
Осенние цветы впадают в тихий сон.
В нём радуга блестит, благоухает мята.
И голоса людей, звучавшие когда-то.
Осенние цветы боятся темноты
И дорожат любым прикосновеньем света.
И если есть расцвет печальной красоты,
То это красота осеннего букета.
В парке – горящие листья…
Чувство – подобье болезни.
Всё чаще обхожу длинноты.
Как музыки печальной ноты,
Всё то, чему романы в прозе
С весенним пряным ароматом.
Сливаясь с серебристой мятой.
В нём и других немало нот:
Про двор и сад, и грозы мая?..
Спасаясь от мыслей тревожных,
Иль радужным летним дождём,
Она, не боясь потрясений,
У ног наших детских клубилась,
В закатных лучах золотилась
В нарядной толпе городской,
И к ней я спешила с вокзала,
Когда возвращалась домой.
С далеких дней, с далеких лет.
Чтоб обе мы в житейском круге
Чтоб те же строчки повторяла,
И близкими людьми считала
И чтоб любила дождь осенний,
И ветром сорванный цветок,
И боль внезапных потрясений,
И малых тайн большой клубок.
А вдруг да сбудется мечта…
Вот эта, может? Или – та?