chkonia-daniil-2015-3-1

Поэтическая критика

В ПОЛЕ ЗРЕНИЯ «ЭМИГРАНТСКОЙ ЛИРЫ»

РЕЦЕНЗИИ НА КНИГИ 2013 – 2015 ГОДА

Даниил ЧКОНИЯ (ГЕРМАНИЯ)¹

СТРОКА НА ВЫДОХЕ

Тариэл Цхварадзе. Когда молчать нельзя уже. – Тбилиси: изд-во «Дани», 2014. – 136 стр.

Тариэл Цхварадзе – поэт сильного жеста. Поэт прямой речи! От публикации – к другой, от книги – к следующей, он накапливает энергию стиха, не склонного к полутонам, что подводит к мысли, будто перед нами – зарифмованная публицистика. Не тут-то было! Его стихи рождаются на стыке гражданской позиции и художнического, и глубоко человеческого переживания. Это очень болевые стихи!

Тот мне брат, и этот не чужой,

но у каждого свои пороки…

Как щенков слепых, их за собой

привели к обрыву лжепророки.

Хладнокровно в спину подтолкнут

и стена на стену в бой со свистом…

В новостях объявят: это – бунт,

а на деле вновь братоубийство!

Тема войны и хрупкого мира занимает поэта со всей остротой чувствования того, что происходит с нами. Цхварадзе, как сейсмограф, предощущает грядущий масштаб беды, картины которой разворачивает в уже творящихся сюжетах, в описании завершённой короткой смертоносной боевой схватки:

Полчаса гуляла смерть в осинах,

изгалялась, сука, так и сяк,

покосила, сволочь, покосила,

уложила свежий молодняк.

Не щадит своего читателя автор, не даёт животворной картинки ложного благополучия, предпочитая правду жизни, правду поэтической исповеди. Вот строки, с которыми он обращается к другу-стихотворцу в час братского застолья:

Мы выдохнем свои стихи,

на скатерть бросим жизни повесть,

и даже мелкие грехи

не даст укрыть сегодня совесть.

Кстати, Цхварадзе вообще щедр на стихи, обращённые к друзьям-поэтам, на посвящения. И это не застольные подношения, а голос трепетной души, которая дорожит человеческой дружбой!

Тариэл Цхварадзе обратился к поэзии сравнительно поздно, но как верно заметил в своей характеристике автора, помещённой на последней странице переплёта, Алексей Цветков, поэту «удалось, казалось бы, невозможное – обрести поэтический голос в возрасте, в котором некоторые подбивают неутешительные итоги». При этом Цхварадзе демонстрирует стремительный путь развития своего дарования – ещё недавно бросались в глаза шероховатости его стихотворной речи, некоторая угловатость, наличие ритмических сдвигов, но в новой книге почти нет отвлекающих внимание придирчивого читателя промахов. Зато во всю мощь данной автору природы звучит крепнущий голос поэта, голос, который воплощает его боль, его любовь, его надежду.

НЕСТРОЕВЫЕ СТИХИ ВИНОНЕНА

Роберт Винонен. Синие сумерки SUOMI. – Москва: изд-во «Кругъ», 2013. – 120 стр.

Роберт Винонен. Муравейник. – Москва: изд-во «Кругъ», 2014. – 156 стр.

Роберт Винонен – известный московский поэт, уже долгие годы живёт в Хельсинки, периодически перемещаясь между Москвой и Тбилиси. В Москве с завидной периодичностью появляются его стихотворные книги, включая большой двухтомник избранных стихов, вышедший в 2005-2006 годах общим объёмом более 500 страниц. Казалось бы, столь частые издания должны нести на себе налёт инерционного стиха, но это случай не Винонена. Что подтверждают две новые книги поэта, уже подзаголовки которых свидетельствуют: читателю не грозит однообразие стихотворной речи и поэтических приёмов. Взять хотя бы один из подзаголовков: «Миниатюры в пяти темах». Винонен неуёмен в своих поисках неизбитой рифмы:

Далековато нас прогресс умчал

И старый не срабатывает опыт:

Во многом знании премногая печаль…

А весело вернуться в идиоты б!

Или ещё:

Изобретает яды,

Бациллами полнит колбы,

Чему генералы рады

И ждут: испытать на ком бы?

Да вот, хоть так:

У Пиросмани конура

Была под лестницей в подъезде.

Перебивался до утра,

До размышлений: где поесть бы?

Но как бы автор ни экспериментировал со сложными составными рифмами и ассонансами, сколь ни играл бы ритмическими сбоями, стихи его – не плод досужих версификационных фейерверков, а всегда тревожное художническое размышление над жизненными явлениями. При этом иронии, а то и сарказма ему достаёт:

Делят мебель коммунары:

Кому – кресло, кому – нары!

Или:

Искусство – свыше, но оно

Готово низко пасть,

Хоть и с народом заодно

Обслуживая власть.

Винонен как раз менее всего расположен «обслуживать власть», которая раньше лелеяла идеи поворота рек, а нынче, кажется, оставив реки в покое, мечтает об иных поворотах:

Да не о реках нынче речь –

Теперь дозволено им течь

Везде по милости натуры.

А кто-то хочет как-нибудь

Теченье времени вернуть

Туда, к верховьям диктатуры.

Назад пойдём за строем строй,

Надежду прежнюю лелея,

Что снова тот или иной

Покойник помахать рукой

Поднимется из мавзолея.

Винонен не настроен на строевой шаг к верховьям диктатуры, потому и не путает власть и Россию, любовь к которой, несмотря ни на что, впитана им с детства, как и любовь к русскому языку, к русской речи. Боль и самоирония переплелись в его строках о самом себе:

Звенели вешние ручьи,

Когда в сельце у горизонта

Финн народился на Руси

И обрусел бесповоротно.

Оттуда всех смела, как сор,

Судьба, и даже за бугор

Того забросила чухонца.

Забот не зная за бугром,

Он и во племени родном

Чужеязычным остаётся.

И никаких красот и льгот

Нет у него дороже речи.

Не гроб ли этакого от

Русскоязычия излечит?

Что тут комментировать? Сказано исчерпывающе.

ПРЕОДОЛЕНИЕ БОЛИ

Лилия Газизова. Касабланка. – Москва: изд-во «Воймега», 2015. – 44 стр.

Лейтмотив новой книги Лили Газизовой – плач по дорогому и утраченному:

Несла тебя на вытянутых руках…

Реки вброд переходила…

Но большую гору не одолела. У подножия положила…

Руки несладко болят –

Пустые…

Это ключевые строки из стихотворения, открывающего книгу. Книгу, наполненную силой памяти, силой преодоления боли. Внешняя простота верлибров Газизовой обманчива. Они, её стихи, рассчитаны на внимательное чтение, на тонкий слух. Она собирает мгновения по крупицам, стремясь удержать их в живой памяти, продлить их:

О чём она думала,

Когда бежала в синем платье

По мокрому от дождя перрону,

Боясь опоздать

Или разминуться…

Пусть не знает будущего

(Оно всегда безутешно).

Снова и снова возвращается память к общим любимым книгам, событиям, фильмам («Касабланка»), снова и снова проживается боль утраты:

Каждое утро

Придумываю твою смерть.

И к вечеру

Она сбывается.

Но к рассвету

Ты снова оживаешь

И гладишь мои волосы.

С этим трудно жить, и спасение приходит с поэзией. «Я жду утешных дней. / Когда слова вернут себе / Значения исконные» – признаётся автор. Отсюда и строки, дающие надежду на то, что пережитое не только ранит, но и высвечивает продолжение пути:

Ты снова приземлилась

На четыре лапы,

Душа моя.

Исхитрилась,

Ловкая,

Не разбилась.

Говоря словами самой Лилии Газизовой, эта книга – «Утренняя дымка / Перед всепоглощающим восходом солнца».

МУЗА УТРАТ

Ребекка Левитант. Влюблённое зеркало. – Нью-Йорк: изд-во «Villian», 2015. – 112 стр.

Книга Ребекки Левитант открывается такими жёсткими строчками:

Знаешь, друг мой, тут нету мистики.

Пусть в беспорядке летают листики,

А мы в лучшем случае цифры статистики,

А в худшем – пища жирных червей…

Разумеется, последующие строфы опрокинут этот зачин, но впечатление от первой строфы остаётся. И первый же катрен стихотворения, обращённого к родному Вильнюсу, тоже не успокаивает, тревожит, вызывает желание вслушаться в этот голос печальной музы, вызывает желание понять её истоки:

Ты остался вдали со своей ненавязчивой готикой,

твоё небо пьянело под действием легких наркотиков,

источаемых иглами башен отнюдь не из золота,

твоё небо крестами костёлов навеки исколото.

Похоже, стихи этого автора рождаются под влиянием некой музы утрат. За многочисленными лирическими любовными признаньями автора возникает главная тема – тема любви:

Будут чувства храниться в тайне,

Речь-утопленницу стеречь…

Но речь чаще идёт об утраченной любви или любви короткой, тайной, скрытой и оттого грустной, что раскрывают характер её исповедальных стихов. Это женское ожиданье, эта готовность любить жертвенно, даже безответно:

Научись, наконец, любить

и взамен ничего не требуй…

Сохрани только трепет и нежность…

Только воздуха нежный объём

меж твоей и моею плотью…

В жизни моей оказалось не так уж и много толка,

не удалось прикипеть мне крепко к полезному делу.

Только одно и умею – топтаться у книжной полки.

Там ты меня и приметишь… Я для тебя созрела…

Можно ещё долго цитировать строки Ребекки Левитант, но и приведённых цитат достаточно, чтобы понять эту скрытую силу женской любви, сдержанной страсти, понять, что её негромкий голос стоит услышать.

ШАГНУТЬ ЗА ГОРИЗОНТ

Иван Волосюк. Под страхом жизни. – Киев: изд-во журнала «Радуга», 2013. – 56 стр.

И. Волосюк. Стихотворения. «Эмигрантская лира» (№2, 2014), «Дружба народов» (№9, 2015).

Иван Волосюк, молодой донецкий поэт, печатался во многих периодических изданиях, помимо выше упомянутых. На его счету публикации в журналах «Знамя», «Крещатик», «Дети Ра» и других. Эти публикации и его книга стихов «Под страхом жизни» свидетельствуют о склонности автора к яркому поэтическому жесту, о чём мне уже доводилось писать. Отмечая характер его поэтического дарования, его образное мировидение, заселённое вспышками метафор, признаюсь, именно в этом видел главное – и чуть ли не единственное – достоинство его стихов.

Но знакомство с книгой поэта побудило услышать ту драматическую ноту, делающую болевой содержательность его стихотворной речи. При этом выясняется, что Волосюк прочно стоит на земле, помнит, откуда вынес своё слово, где ищет новое дыхание своих поэтических строк. «И сам я – не ножкой шаркаю, / С Петровкой и Пролетаркою / Я думаю об одном», – признаётся автор. О своих истоках он пишет:

И, не зная ещё языка и законов природы,

Я был частью Вселенной и крохотным сердцем своим

Ощущал, как из мрака земли пробиваются всходы,

Как зерно умирает и небо рыдает над ним.

Оживаю для слова и временной жизни не знаю.

День сгорает, как спичка, и, падая камнем в постель,

В полусне-полуяви я ясно теперь ощущаю:

До сих пор твои руки качают мою колыбель.

И, словно продолжая тему, сообщает:

И, когда засыпаю, ночных электричек гул –

Вездесущему мату подспорье и дополненье.

Нестоличное время, в тебя, как в пожар, шагну,

Чтобы вынести слово живым, невредимым, цельным.

И словно на волне этой же темы привязанности к своему, родному, кровному, Волосюк широко распахнутым – будто детским – взглядом воспринимает огромный мир, выходя за рамки бытового пространства, давая волю своему метафоричному слову:

Здесь какой-то не донецкий –

Привозной покой и быт,

Слышен моря шум, и детский

Смех по воздуху летит.

Неба синие пилюли

Принести ты мне должна,

Разве в море, как в кастрюле,

Помещается волна?

Эти жалкие тревоги,

Дни, потраченные зря,

На невидимые ноги

Опирается земля...

Парадоксальный взгляд автора заставляет нас иначе воспринимать масштаб этого мира, заземлённого и одомашненного поэтом, или же иначе – бытовой взгляд на вещи обретает космическую всеохватность:

В комнате было накурено.

Или не так: накурено было в космосе.

Кто-то сказал, что это – Млечный Путь.

У него был дар

поэтический,

хотя просто нужно было

открыть вселенскую форточку.

В игру зримого и слышимого Волосюк включает столкновение строчных и прописных букв, делая картинку неожиданно выразительнее:

Добирался

с несколькими пересадками.

Хотелось пить.

Сумка давила плечо.

И только возле ВДНХ

ВыДоХНул.

А разве не такой же неожиданностью оборачивается его иронический пассаж, отвечающий на демагогические лозунги или споры на тему выноса известного тела:

Если бы Ленин был

живее всех живых,

у него бы образовались пролежни.

Иван Волосюк затягивает читателя в свой образный поэтический мир остротой и свежестью мировосприятия, побуждая нас в повседневном и привычном явлении или факте увидеть иные горизонты, шагнуть за них:

Когда приезжали

родственники из Запорожья

на невообразимо роскошной «пятерке»,

мечтал снова поехать за город,

потому что на выезде из Дзержинска

была «Вулканизация»,

а в прошлый раз я так и не увидел

магму, выходящую на поверхность.

«Оживаю для слова», – говорит поэт. Похоже к этому он призывает и своего читателя.

¹ Информация об авторе опубликована в разделе «Редакция»