2018-1-1

Малая проза

Анастасия ХАЙМЕ (ГЕРМАНИЯ)

Родилась 12 октября 1985 года в Ростове-на-Дону, закончила отделение международной журналистики Южного федерального университета (2008), а также Независимый российско-германский институт журналистики и публицистики при Южном федеральном университете. Работала ведущей и редактором молодёжной программы на радио «Дон–ТР», журналистом в печатных и электронных изданиях, продавцом в книжном магазине, переводчиком, преподавала немецкий в языковой школе, стажировалась в парламенте Германии. В настоящее время живёт в Потсдаме, учится на детского педагога и работает по специальности в семейном центре с детьми беженцев. Публиковалась в журналах «Крещатик», «Южная звезда», «Буква». Автор пьес для немецкого студенческого театра.

ПЧЕЛАПКИНСКИЕ ВОЙНЫ

С бабкой Пчелапкой война велась постоянная, как только она приезжала то ли из Минвод, то ли из Черкесска, куда её забрала из станицы дочка. Старушка она была своенравная, как все казачки. Выяснилось потом, что она из очень зажиточной семьи. Семья её деда и отца мало того что владела обширными стадами овец, коров, волов, десятком тутовых деревьев, но и небольшой маслобойкой, меленкой и даже своим лимонадным заводиком. Всё это вместе с оборотистым и работящим отцом и братьями кануло в небытие в годы раскулачивания, и обида на судьбу ещё больше закалила и испортила характер когда-то красивой, статной и гордой казачки. Приезжала она на родину довольно часто. Может, сильна была тоска по былому, но скорее всего, дочка отправляла её куда подальше, чтобы немного отдохнуть от капризов и причуд мамаши.

Тут-то и начинались наши с Пчелапкой баталии. Фамилия её, весьма уважаемая в станице – Чилапко, но для нас прозвище ассоциировалось с постоянно жужжащим, надоедливым и временами агрессивным насекомым. Во время своих наездов селилась она в Родничке у своих родственниц – хромоножки бабы Ноты, в детстве покалеченной жаткой на поле, и безропотной, добродушной, вечно хлопотавшей по двору бабы Нюрки.

Детей на улице было много. Не было в то время интернета, да и телевизор мало у кого имелся, поэтому жизнь проходила в основном на улице, не закованной ещё в асфальт. Любимыми играми у нашей ватаги были лапта, футбол, войнушка, казаки-разбойники, жмурки, прятки и прочая беготня. Но тут вступала Пчелапка. Утром мы мешали ей своим криком, в обед – поднимали тучи пыли, какая попадала ей в тарелки, в жаркие полуденные часы будили своим гомоном, вечером нарушали ритуал пустопорожнего лясоточения или отвлекали своим мельтешением перед глазами во время излюбленной игры в лото.

Просто наша любимая поляна для игр располагалась как раз между нашим двором и двором старушек на противоположной стороне улицы, и никто не хотел уступать. Пчелапка жаловалась на нас нашим родителям, директору школы. Не видя ощутимых результатов, брала нас измором – подзывала по очереди и читала длинные нотации, потом кричала, срываясь с альта на фальцет, что будем все, ироды окаянные, жариться на сковородах в аду. И как только такая голосина в сухоньком, скрюченном артритом тельце умещалась? Пчелапкина шея при этом краснела, косынка съезжала набок, а вена на виске вздувалась и начинала пульсировать в бешеном ритме, что было страшнее всяких угроз. Так-то она ничего себе старушка была, опрятная, чистенькая. «Со следами былой красоты на лице», как в книжках пишут. И пахла приятно – молоком и свежим хлебом. Но как заведётся – спасайся кто может.

Тогда и мы, воспитанные в духе уважения к старшему поколению, вынуждены были всерьёз вступить в эту беспощадную, развязанную не нами войну. Через пару дней неустановленные до сих пор личности, играя в раскопки в пещерах за Лихим болотцем, наткнулись на скелет (партизанский, видимо) времён Второй мировой – там, говорят, братская могила неподалёку была. Ребятки его выкопали, собрали, в речке обмыли, обсушили и хотели было домой к себе утащить, да гнева родительского побоялись. В итоге аккуратно разложенный на пчелапкинском крылечке скелет без малого чуть не стал виновником летального исхода.

На рассвете станица пробудилась от Пчелапкиных возмущённых воплей. Кляня негодников на чём свет стоит и угрожая детской комнатой милиции, тюрьмой и виселицей в будущем, старушка громогласно требовала найти и выдать ей виновных. Разбирательство было масштабным и зрелищным. Когда же ни поиски следов, ни угрозы, ни задушевные разговоры, ни даже посулы отменить наказание так ни к чему и не привели, родителями сорванцов было принято беспрецедентное решение: посадить под домашний арест не только зачинщиков, но и сочувствующих, а значит, всю банду, на целых две недели, «дабы неповадно было кощунникам со смертью шутки шутить». Недолго наслаждалась бабка Пчелапка тишиной и покоем, не замечая вражеских мимолётных взглядов, обещавших сладкую месть. Состояние вынужденного перемирия закончилось вместе с амнистией.

Пакостей было много, так как работал коллективный детский ум, которому в чём-чём, а в фантазии отказать нельзя. То ухитрился какой-то ловкач подбросить старушкам в хату ежа, который так шуршал и фыркал в сенях, что бедняжки во всех грехах покаяться успели, пока виновника переполоха под слоем соломы нашли. То рыбу дохлую для запаха по кушерям во дворе да в огороде припрячут. То цепь колодезную размотают и ведро на дерево прицепят, а то и калитку клейстером смажут.

Ночью, дождавшись, когда погаснет тусклый свет в окошках старых вдов, самые смелые пробирались через дырявый плетень в палисадник вражеской армии, втыкали в оконную раму булавку или гвоздик с привязанной на нитку гайкой, с другим, длинным концом нитки прятались в кустах душистой сирени. Когда и зрители, и исполнители занимали свои позиции, начиналась потеха. «Тук, тук, тук!» – стучала гайка в окошко. В домишке тишина. «Тук-тук-тук!» – настойчивее гремела гайка. «Кто там?» – кричал сонный голос. Вместо ответа – дребезжание стекла от ударов гайки. Загорается свет. Дверь ветхого крылечка приоткрывается, сначала появляется ухват, потом костыль, потом робко выходит посланная на амбразуру самая младшая и добродушная баба Нюра. Боязливо оглядываясь, подходит к калитке, делает обход курятника, проверяет овец и козочек, ругает старого шелудивого Шарика за то, что проспал главное – ей же невдомёк, что враг давно уже переманил куриными потрошками верного пса на свою сторону. Наконец Нюраша возвращается в дом, гасит свет. Угомонились. Пауза, как у хорошего режиссёра в хорошем театре. Снова, как гром: «Тук-тук-тук!!!». Теперь свет горит во всех спаленках. Дверь распахивается и появляется армия в полном боевом составе. Троица смело выходит на улицу, обследует двор и улицу. И выходов таких было несколько, пока с помощью керосиновой лампы не была, наконец, обнаружена гайка.

Наутро месть осуществлялась руками родителей, поскольку в доме зачинщиков обнаруживалась пропажа катушки ниток, что было в то время не такой уж и малой, по станичным меркам, ценностью, а Пчелапка уже обошла все дворы. Война была продолжительной и изощрённой. Несколько раз по ночам вырывали из земли любимую скамейку старушек, на которой по вечерам они смотрели уличные сериалы – заборы-штакетники и плетни были низкие и редкие, а жизнь честная и открытая. Впрочем, с течением времени именно пчелапкинские баталии с соседской ребятнёй стали собирать всё больше зрителей, больше даже мелодраматических разборок с битьём посуды у Чугуновых.

По праздникам же, особенно в прекрасную Пасхальную неделю, когда работать было грешно, пчелапкинская скамейка собирала соседок-старушек в нарядных беленьких ситцевых платочках, и, наконец, начиналась игра в лото с нешуточными ставками в десять, а иногда и в тридцать копеек на кон. Так вот, врытую в землю скамейку аккуратно выдергивали и, перевернув, оставляли тут же, на месте. Поскольку такие же события происходили и на соседних улицах, виновников было не найти. Бабушки, с божьей помощью, сообща вкапывали скамью на прежнее место. А далее их задача усложнялась, так как лавочку не только выдергивали, но и старались упрятать куда подальше. В лучшем случае она находилась в чьём-то огороде, а то и на соседней улицe.

Немало в битвах тех было крови попито, нервов потрёпано, лясов сточено, арбузов зеваками съедено да семечек поплёвано, побасен о проделках тех сложено. Нет уж давно ни старушек тех, ни даже хаты нет и ни лавочки. И проказники повыросли да разъехались. А войну ту, где ни победителей ни проигравших не было, добрые люди до сих пор вспоминают и внукам своим пересказывают.

Мария Комарова. «Натюрморт на комоде». 2002 г. Холст на картоне, масло. 50 х 70 см.