gandelsman-vladimir-2014-6-1
Поэзия метрополии
Владимир ГАНДЕЛЬСМАН
Родился в 1948 году в Ленинграде, закончил электротехнический вуз, работал кочегаром, сторожем, гидом, грузчиком и т. д. С 1991 года живёт в Нью-Йорке и Санкт-Петербурге) – поэт и переводчик, автор книг стихов: «Новые рифмы», «Школьный вальс», «Исчезновение», «Ладейный эндшпиль», «Читающий расписание», «Видение», многочисленных публикаций в журналах «Октябрь», «Огонёк», «Знамя», «Новый мир», «Новая юность», «Звезда», «Урал», «Волга» и т.д.; переводов из Шекспира (сонеты и «Макбет»), Льюиса Кэрролла, Уоллеса Стивенса, Джеймса Меррилла, Ричарда Уилбера, Имона Греннана, Энтони Хекта, Томаса Венцловы и др.
Владимир Гандельсман публикуется в разделе «Поэзия метрополии», поскольку, проживая и в Нью-Йорке, и в Санкт-Петербурге, не позиционирует себя как поэта диаспоры.
Владимир Гандельсман в представлениях не нуждается. Являясь обладателем уникального в своей иррациональности и парадоксальности поэтического мышления, он каким-то одному ему ведомым или неведомым образом приближается к истине, открывает читателю вещи, которые становятся для него необходимыми, насущными. Впрочем, не стану долго разглагольствовать, а лучше оставлю читателя наедине с этим удивительным поэтом.
О. Г.
СТИХИ ИЗ КНИГИ «АРКАДИЯ»
ВОЗНИКНОВЕНИЕ
– Ты кто? – Я мысль. – Куда ты? – Я к тебе. –
Вот уж не звал. – А я из приходящих
без спроса – при еде, или ходьбе.
Или во сне. Подобно голытьбе,
непрошеная, – я не для хотящих.
– О чём ты? Почерк твой не разберу... –
Я ни о чём. Я есть возникновенье.
Так шёлковый внезапно на ветру
плеснёт флажок на утреннем смотру.
Запомни. – Что? – Прекрасное забвенье.
– А незабвенное забыть? – Забудь. –
Откуда ты? – Я не рождалась. – Если
ты не рождалась, не к чему прильнуть. –
Ты видишь книгу? В ней сокрыта суть.
Читай вот здесь. – Постой, придвину кресло...
Ты где? – Исчезла.
МЕТАМОРФОЗЫ
Всё, что бесследно
в сети уловлено,
истинно свет, но
не обусловлено.
Не протяжённость,
не притяжение,
ни отражённость,
ни отторжение.
Сна не избегли,
яви, всё – невидаль:
таянье, снег ли,
облако ль, дерево ль.
Молний и лилий,
раннего моря ли
свет не продлили
и не оспорили.
НА ПОВОДКЕ
Остальное время
гулять с собакой,
глядя, как, ослепительно рея,
летят облака.
Поводок – только повод,
чтоб увидеть в строке,
кто на чьём поводке.
Остановлен ли, крутится ворот?
Так не видит различий
между небом и небом взгляд птичий,
день за днём
пролетающий тем же путём.
На осколок блюдца
засмотреться в ручье
и забыть, как вернуться
и зачем.
РОСПИСЬ НА ВАЗЕ
Когда вращаются колёса
океанических глубин
и над поверхностью белёсой
слетает с обода дельфин,
за ним другой – как за иглою
игла, скользя, сшивая две
стихии выгнутой игрою,
с летучей рифмою в родстве, –
я вижу берега Коринфа
с накатом лёгких пенных волн,
где за изменчивою рифмой
поэт, беспечной веры полн,
охотится, – свежо и рано,
дельфины мчат на всех парах,
и за спасенье Ариона
я их спасу в своих стихах.
КАДР С ПОВТОРОМ
Ниоткуда подует, и двор
покачнётся, и резко
в распахнувшийся створ
выбросится занавеска.
Тут как тут шелкопряд
тутовый, и сквозь ветки
вдруг просыплется град,
застучав по беседке.
Среди ясного неба
град в июне! Замру
и секундную стрелку
умолю, узаконив игру,
повторить... Ветер, двор,
и тряпица проворно
в распахнувшийся створ
выбросится повторно.
РИФЕЙ
Ядовитоязычные змеи обвили шеи
всех троих (по числу «петель» в «Лаокооне»).
Нежной ночью отряд отборный
из утробы дубовой вылез, и дрогнул город.
Предо мною, как на ладони Вергилия,
запылавший Пергам предстал, где скворечник
сердцевитая птица облюбовала.
Но горел Приамов дом, и она задохнулась.
Если бы не юный Рифей прекрасный,
в одиночку вышедший на данайцев,
чем бы мы пустынные наши палаты
оправдали и череду чертогов от гари чёрных?
Всё списали бы на богов беспощадных
и обитель Орка, которой обречены живые.
Но каков Рифей, не сказавший: гибнуть,
ничего великого не свершив, не время?
В ШВЕДСКОЙ ДЕРЕВНЕ
Розы, выросшие на камнях,
остров роз,
запах спящего дерева в церквях,
детский Христос,
созданный не Отцом,
а плотником, Его отцом.
Шёлк бабочек, шёлк, шёлк,
знающий в лепетанье толк.
На щеках прихожан
отсвет земляничных полян.
Там, где к ночи густеет замес
волн морских
и, под стать им, мускулистых небес,
голос не стих
твой и взгляд не исчез, –
нет исчезновенья чудес.
ДАВИД БЛАГОДАРИТ
Блажен, кому отпущены грехи,
кто Господу, что новые мехи.
Дух взаперти пытал меня, как гость
из преисподней, сохли кровь и кость.
Так тяжела была рука Твоя,
что я открылся, грех свой не тая,
до глубины, и Ты, склонив Твой слух
ко мне, освободил скорбящий дух
для радости. Пусть праведник творит
молитву и Тебя благодарит.
«Я вразумлю тебя – в Моих руках
твой путь, не попирай себя, как прах.
Не будь, как необузданный лошак,
чтобы уздой Я сдерживал твой шаг».
Путь нечестивого – греховный тлен.
Ты ж, праведник, пой Господа, блажен.
АПРЕЛЬ
Исчезновенья чистый отдых.
Пока глядишь куда-нибудь,
трамвай, аквариум в Господних
руках, подрагивает чуть.
Есть уголки преодолений,
где можно преклонить главу,
и солнца крапчато-олений
узор, упавший на траву,
и есть под шапкой-невидимкой
куста прозрачная весна,
внезапно розовою дымкой
осуществившаяся вся.
Апрельский замысел так тонок,
что крошечных двух черепах
смеющихся везёт ребёнок
с аквариумом на руках.
Ирина Душацкая. «Пруд» (лён, вышивка).