Поэзия диаспоры

Андрей ГРИЦМАН (США)

Известный поэт русского зарубежья, родился в Москве (1947). Окончил 1-й Московский Медицинский институт им. И.М Сеченова. Кандидат медицинских наук. С 1981 года живет в США, работает врачом, специалист по диагностике рака. Пишет по-русски и по-английски, публикуется в России с середины девяностых в журналах «Октябрь», «Арион», «Вестник Европы», Альманахе «Петрополь», в «Новой Юности», « Сибирских огнях», на сайте Вавилон, за рубежом: «Новый журнал», сборник «Встречи», «Иерусалимский журнал», «Стетоскоп» (Париж), «Крещатик» (Германия), «Зарубежные записки» (Германия) и др. Стихи и эссеистика по-английски опубликованы также на английском языке в американской и британской периодике: Richmond Review (London, UK), Manhattan Review, NewOrleans Review и многих других. Стихи были включены в антологии Modern Poetry in Translation (UK); Crossing Centuries (New Russian Poetry), USA; Voices from the Frost Place (USA). В 1998 г. закончил литературный факультет Университета Вермонта со степенью магистра искусств по литературе. Автор книг стихов «Ничейная земля» (Альманах Петрополь, 1995), «Вид с моста» (Слово-Word, Нью-Йорк, по-русски и по-английски, 1998). «Двойник» (Эрмитаж, США, 2002), «Пересадка» (Арион, 2003), «In Transit» (Бухарест, на английском и румынском языках, 2004), сборник стихов «Остров в лесах» (Пушкинский фонд, Санкт-Петербург) и книга стихов и эссе на английском языке «Long Fall» (Spuyten Duyvil Press, New York City). Организатор и ведущий международного клуба поэзии в Нью-Йорке и редактор сетевого журнала поэзии INTERPOEZIA. Постоянный член жюри фестиваля «Эмигрантская лира».

ГОЛОСА

не жалею, но зову, а лучше

ты включи компьютер, посмотри

ты меня в коробке черной прячешь

не читая голубой курсив.

но потом, когда меня не будет

мы посмотрим, как ты запоешь

постоишь на ледяной дороге

и молчишь и мокрый снег жуешь.

молодая, ты гранатометна

блузка от Версачи, алый лак

почему опять себя ты прячешь

а все лучше выглядишь с утра.

без тебя все равно все не так

все не так как вчера

так и небо полюбишь любое

и деревья стоят, как в колодце вода.

и пора со двора, и пора умирать

а мы все говорим про другое.

он придет, тот другой,

и сойдет по холодному трапу

в преисподнюю жизни или наоборот

чтобы Джиму дать доллар на лапу

а потом погибать за народ.

но ему не нужна твоя жертва

пей страстей голубой лимонад

я и сам люблю тебя, но больше

перед сном холодный виноград.

кто-то пишет, успевая к сроку,

золотые строки про всех нас

кто-то утром вышел на дорогу,

собираясь на всю жизнь пропасть

хорошо в культурном Вавилоне

между двух зеленоватых рек

заглянуть к Роману или к Моне

где солянкой дышит человек.

он не глуп – толоконный лоб

он не скуп, сидит в углу,

заказав на всех икру,

он по-своему не глуп.

а у Мани от Армани

золотой в мозгу шуруп.

по утру, по утру не сыграть ли в бу-

риме нам с крошкой Ру.

вот – суд, вот – дзот,

а там – дот, дот.ру

мы опять не ко двору.

послушайте, ведь если люди выживают

значит, это кому-нибудь нужно

значит, кто-то хочет докурить по последней, но слушайте

вам ужин прощальный не нужен

пропали и друг мой и враг

и парень ведет недотрогу

в черемухой полный овраг

и там он ее заломает

и лифчик в горошек сорвет

в сосудах гормоны играют

ее уж ничто не спасет

но время еще не настало ее –

от любви умирать

сестренка, отдайся ты брату

чтоб запах родной до утра

под сводами райского сада.

где больше цветам не цвести

кончается время икры

уходят, уходят Soldaten

и ананасы в шампанском

к их холмику не принести

вот и все, смежили очи черные

и когда распяли на троих

словно в опустевшем коридоре

зазвучал прощальный лейб-мотив

говоря, как частное лицо деепричастному лицу,

свисая с площадок

бессонница, омар, тариф

и длинный список

актеров с камешками фраз и что

конец предельно близок

но это вовсе не про нас

вот лестница, вот сеновал

я каталог прочел от Блюмингдейла

синод и сенат замело на сто лет

замерз ледокол министерства

вот желвак на щеке

вот батон на столе

Пикассо на стене

человек вот усталый от сердца.

И не разойтись, а потом не уснуть

А так ведь хочется покоя

И чтоб легко на свете жить

и энергичною рукою...

да больше некому служить

души прекрасные порывы

туши как таянье свечи

когда не пьем четвертый день

ты посмотри как мы красивы

жить хочется, но говорят

что в мире есть такая карма

которую и Солнцедаром

с бычком в томате не пронять

не спится мне, такие ссуки

пиши-пиши им невдомёк

и замыкается виток

почти смертельной подоплеки

но в мире есть такие области:

шумерская или скифская

и склифосовская-ямская

где на костях последней доблести

стоят колонны из песка

а мы, на волосок от смерти,

себе находим оправданье

мы не рабы, но наши дети

с дежурным пионерским пеньем

поганки ищут утром ранним

в тумане пригородный поезд

везет похмельных грибников

малыш уж отморозил пальчик

и был таков

но, ищут пожарные, ищет милиция

где бы им с ним бы распить на троих

в мерзлых витринах их теплые лица и

в гулком дворе замороженный крик

а он в прокуренном вагоне им

Кьеркегора продавал

его веселая обложка

старушек била наповал

подходя постепенно к далекой черте

ты вздыхаешь легко, покоряясь судьбе

а куда ты уходишь,там нету имен

только молча зияет оконный проем

нет ответа на эти вопросы

только воет норд-ист как в ведро

вот ты выкрашена купоросом

замерзая стоишь у метро

мы на улицу все, на дорогу

на морозную ту благодать

то учащиеся, то матросы,

слесаря, а то ... твою мать

там проспектами в траурном марше

воронеют центурий шелка

хороша была девушка Саша

хороша, но уж слишком легка

вот и выпьем стакан на плаву,

тот, граненый, за русские косы,

а потом, закурив папиросу,

по-мужски помолчим на луну

ночь меняет рассвет на пол-слова

мордой в студне наш дружеский стол

поздний поезд идет в Комарово

в камышах застывает весло

поздний лес облысел, роща правая

шелестит на прощанье слова

и какой барабанной Полтавою

оборачивается Литва

что ж, у мутности рюмки бездонной

в том шашлычном дыму голубом

появляется в облаке банном

исчезающий образ Его

он молчит, да ему не до нас

днепр далек, он этим и чуден

поцелуй высыхает Иудин

на поверхности гипсовых глаз

до поры никому не понять

что нам сделало это столетье:

игры в бисер в полуночном свете

на рaссвете – другая игра.