2018-2-1

Поэтическая критика

В ПОЛЕ ЗРЕНИЯ «ЭМИГРАНТСКОЙ ЛИРЫ». КНИГИ 2018 ГОДА

Алексей ФИЛИМОНОВ (РОССИЯ)

Поэт, литературовед, переводчик. Родился в 1965 году в г. Электросталь Московской области, окончил факультет журналистики и Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М. Горького. Исследователь творчества Владимира Набокова и переводчик его английских стихотворений. Автор шести книг. Основатель литературно-философского направления «вневизм». Член Союза писателей России. Живёт в Санкт-Петербурге.

МЕТАПСИХОЗЫ СТИХА КИРИЛЛА ПОМЕРАНЦЕВА

Кирилл Померанцев. Оправдание поражения. – СПб.: «Русская культура». Составитель А.П. Радашкевич. 2018 – 640 с.

Это души никогда не живших

С душами умерших говорят.

К. Померанцев

Книга избранных произведений поэта первой волны русской эмиграции Кирилла Дмитриевича Померанцева (1906–1991) «Оправдание поражения», вышедшая благодаря поддержке издательского проекта «Русская культура», включает полный корпус его стихотворений (с вариантами и разночтениями), эссе-воспоминания «Сквозь смерть», «Итальянские негативы» – о путешествии и особого рода духовном паломничестве в Италию, статьи, рецензии, некрологи и богатый раздел комментариев. Издание содержит редкие архивные фотографии и иллюстрации Юрия Анненкова

Эти произведения в разных жанрах К. Померанцева, «последнего из могикан» первой волны русской эмиграции, объединяет одна живая идея о единстве поступка и воздаяния, автор ведёт непрекращающийся диалог с Георгием Ивановым и его современниками, диалог с читателем о поэзии, о жизни и смерти, о России страдающей и России вечной, о мировой музыке, об одиночестве и страшной судьбе изгнанника. По словам составителя и автора предисловия книги А.П. Радашкевича, сборник ждал выхода в печать ровно четверть века, пока не представился неожиданный счастливый случай. Многие материалы книги представлены на «Острове-сайте» Александра Радашкевича.

Переехав из Америки в Париж, сотрудник «Русской мысли» поэт Александр Радашкевич, как до него Юрий Кублановский, сдружился с работавшим там же много лет Кириллом Померанцевым. К. Померанцев много рассказывал о своей дружбе с Георгием Ивановым и другими известными эмигрантами, о долгом пути в поэзию, о послевоенных временах, когда, по его выражению, «Поэзия ещё жила».

Мысль Адамовича об эмиграции как угасании дара, о невозможности его полного раскрытия в изгнании, сполна проходит через лирику и эссе Кирилла Померанцева. Он писал: «Творчество – это значит преодолённое одиночество. Творить – это находить свет в беспрерывной ночи одиночества. А не преодолеть, не найти света – значит, уйти в небытие.

В эмиграции к одиночеству творчества прибавляется ещё одиночество изгнания, так что получается двойное одиночество, двойная стена, окружающая поэта-эмигранта… И все трое – Георгий Иванов, Владимир Смоленский и Юрий Одарченко – так и погибнут, не преодолев бесчеловечной судьбы поэта-эмигранта, не найдя выхода из своего двойного одиночества». В статье о философии Георгия Иванова К. Померанцев отмечал: «Борясь со злом, проходя через опыт зла, человек совершенствуется». Однако борьба со злом сама по себе не спасает душу. Ещё более безысходной ему представлялась лирика Владимира Смоленского, написавшего:

Какое там бессмертие – пуста

Над миром ледяная высота.

Здесь можно найти перекличку со строками известного стихотворения Владислава Ходасевича «Перед зеркалом»:

Только есть одиночество – в раме

Говорящего правду стекла.

Кирилл Померанцев немало перенял у своего друга и наставника Г. Иванова – эстетику, строй мыслей, многие слова и образы. Так, строка Г. Иванова «В сиянии одеревенения» нашла органичное продолжение у К. Померанцева, потому что «сияние» – одно из любимейших слов обоих поэтов, а «одеревенение» – конечно же, не отупение и не пассивное равнодушие, а хайдеггеровское «крайствование» в двоемирной поэзии К. Померанцева – необходимый барьер и дистанция для того, чтобы мир не потерял иерархию ценностей.

Также весомое значение для поэзии К. Померанцева имел опыт Владислава Ходасевича, обоим близка тема «развоплощения» мира, хотя младший поэт высказывал ему веские заочные замечания за «приукрашивание» действительности. Так, ангелы и другие потусторонние силы у В. Ходасевича казались К. Померанцеву неорганичными, а поза «первого поэта эмиграции», принимаемая Ходасевичем, театральной и нарциссической. Разбирая строфы «Баллады» Ходасевича («Мне невозможно быть собой…»), Померанцев писал: «Можно ли после этих строк сомневаться, что Ходасевич никогда не видел и не слышал духовного мира? Ведь если бы действительно Ходасевич видел ангелов, а не ф а н т а з и р о в а л о них, то разве ему пришло бы в голову бить их, да ещё ременным бичом? За что? за дурно сотворённый мир? За неравенство между ним и идущим в синема безруким?» В этой гневной отповеди Ходасевичу мне видится полемика с Набоковым-Сириным, провозглашавшим эстетизм высшим качеством поэзии и написавшем о «Балладе» Ходасевича в 1929 году в рецензии на его «Собрание стихов»: «Если поэт хотел возбудить в читателе жалость, сочувствие и т. д., то он этого не достиг. Упиваешься его образами, его мастерством и ровно никаких чувств к ушибленному не испытываешь».

Таковы две непримиримых позиции – и Померанцев говорит о необходимости главенства гуманизма в литературе. Вспоминая свою молодость в Константинополе перед отъездом во Францию, он писал в главе «Генуэзское кладбище» в «Итальянских негативах», оглядываясь на великую русскую литературу: «У меня никогда не болела спина от угольных корзин. А вот теперь перед каждой строкой, перед каждым словом моих итальянских воспоминаний – хоть выходи на улицу и вой.

И вовсе не потому, что хочется написать с каким-то вывертом, не так, как другие. Не до вывертов в наше время, и какое мне дело, как и о чём пишут другие: “Что у кого болит – тот о том и говорит!”

А болит у меня весь мир. Я болен всем миром, и весь мир болен мной. Каждым из нас.

Ну, а кто не болен миром, значит, тем не нужен мир и они не нужны миру».

Поэт вёл напряжённый диалог, преодолевая одиночество, с современниками и писателями прошлого. В его квартире «На стене в столовой висела большая картина, изображавшая Христа в пустыне. Лицо Спасителя было сплошным свечением», – вспоминает Александр Радашкевич. Таким же надмирным свечением отмечено сделанное К. Померанцевым последнее прижизненное фото Г. Иванова, где нечёткое изображение словно уже приняло неизбежность близкого слияния с вечным светом.

Книга «Оправдание поражение» – постскриптум к русской поэзии, и её новое открытие, потому что вместе с лаконичными, предельно ёмкими музыкальными образами К. Померанцева в памяти читателя оживают строки Г. Державина, А. Пушкина, М. Лермонтова, Тютчева, И. Анненского, А. Блока, А. Белого, Н. Гумилёва, Г. Адамовича, А. Ахматовой, Г. Иванова, В. Ходасевича, С. Есенина, В. Набокова и многих других поэтов, являвшимися собеседниками поэта-изгнанника.

Страстный мотоциклист, участник Сопротивления, К. Померанцев верил в рок, судьбу, а также в грядущее перевоплощение, следуя учению Рудольфа Штейнера. Поэтому он считал важным любой жест, поступок, слово. Его стихи – не только молитва за живущих и ушедших, они обращены в будущее, он написал, следуя Блоку:

«Всё это было, было, было»,

И это всё прошло, прошло.

И даже память позабыла

Тех дней бессмысленное зло.

Так жизнь пройдёт – и не заметишь,

Но за последнею чертой

Не то ужасно, что т а м встретишь,

А то, что принесёшь с собой.

Его вера – в грядущее воскресение России через невозможные её искупительные страдания:

Ни в атомную катастрофу,

Ни в благоденствие людей,

Я верю только лишь в Голгофу

Бессмертной родины моей.

Сегодня сбывается мечта Кирилла Дмитриевича Померанцева, «Вернуться в Россию – стихами», как предсказал Георгий Иванов. Стихами, несущими свет и волю к духовному преображению.