Поэзия метрополии
Ирина ГЛЕБОВА
Родилась в Саранске. Окончила факультет иностранных языков МГУ им. Н.П. Огарева. Дважды лауреат Международного фестиваля-конкурса «Литературная Вена» (Австрия, 2010 и 2012), бронзовый и серебряный призёр Всемирного поэтического фестиваля «Эмигрантская лира» (Бельгия, 2011 и 2013), лауреат Конкурса им. В.Г. Короленко в номинации «литературный стиль» (Россия, 2012), бронзовый призёр Международного конкурса малой прозы «Белая скрижаль» (Россия, 2012).
«Звуки громче. А голос, // мой голос всё тише»… В «негромкой», но полнозвучной и прозрачной лирике Ирины Глебовой всё удивительно настоящее – природа, женщина, музыка, надежда… Некоторые киноистории предваряют титром – «фильм основан на подлинных событиях». Лирика Ирины Глебовой точно так же происходит из самых что ни на есть доподлинных движений души. Впрочем, такой лирике вряд ли требуется предварение.
О. Г.
Ах, мне б в Париж да в Рим, да в Ниццу или Канны,
на белой яхте бороздить бы океаны,
омаров кушать, пить коктейль и плавать брассом,
и соблазнять на пляже старых ловеласов.
Но можно ближе – в лес, на речку или дачу.
По полю мчаться, хохоча, на тощей кляче,
ловить рыбёшку, разговор вести ненужный,
и водку пивом запивать, и бить баклуши.
Но мой сегодняшний пейзаж – пустырь за домом.
Трава и мусор, и забор, такой знакомый,
и гаражи… Ни Канн, ни Ницц.
Рутина! Серость без границ.
Судьба такая – созерцать чужие крыши…
Большая рыжая труба тихонько пышет,
пускает кольца, как и я, в уединенье,
как нимбы ангелов с конвейера смирения.
Помолчим обо мне, дорогой.
Я пыталась быть музой, ниспосланной свыше,
в эту трудную роль уходя с головой.
Безыскусностью дней изувеченный гений.
И поёт из динамиков Бах (или Бог) –
уходи тишиной, не бросай обвинений,
от того, кто ни разу расслышать не смог.
Умирают последние доли ноктюрна.
Уцелевшего храма блестят купола.
где так долго затворницей я прожила.
Светило робкое сквозь сонную листву
ласкает оголившиеся камни.
Его другим я именем зову,
разбуженная в час промозглый, ранний.
И с неба низкого, как будто с потолка,
плывущие вальяжно и нескоро,
как в зеркала, в бездонные озёра.
Растрёпанная чайка на ветру
прозрачные распахивает крылья,
и на камнях старинной мостовой
не видно русской, милой сердцу пыли.
На старой башне время дрогнет вспять,
и колоколен незнаком мне говор.
«Есть время жить, есть время воскресать», –
поют часы и будят город снова.
Руки сомкнуты – не разъять их.
Принимай и это как данность.
О других молчи неустанно,
раскрываясь в моих объятьях.
нагота в берегах пологих.
Мы с тобой удивлялись сами
Отчего ты, ни раб, ни пленник,
возвращаешься вновь к вечере,
не роняя слёз в исступленье.
На струне у седьмого лада
песней, пляскою хороводной –
только мне ни слова не надо.
возле церкви Святой Марии.
расправляет пустые плечи.
Перекупщик мой ловит взгляд,
не узнав чужестранной речи.
Лейтмотив продолжая петь,
попаду, от дождя продрогнув,
в узкогорлых проулков сеть
к заглянувшим друг в друга окнам.
мне навстречу, в ладонь зевая,
«Кто-то выключил свет…» –
сокрушается лампа под цветным абажуром.
и на пальцах я звёзды загибала, как дура.
прикасается к стёклам дым густой. Сигаретный.
А минздрав мне сказал, что курить – это вредно.
и на воду с тобой в два дыхания дули.
а любовь шла ва-банк… стосплетением улиц.
ушедший младенческий гомон.
заброшенной клумбы у дома.
в позёмке закружит безгласно,
к осенним ветрам безучастной.
из дрогнувших рук – врассыпную...
и зовущее к жизни глухое окна перекрестье.
Крылья дрогнут под пальцами, отболев.
Но мне хочется верить – она воскреснет…
что на острые ветви садится мягко, по-птичьи…
Безнадёжность – в надежде, но время её истекло,
и в молитвах, бескрыло садящихся на стекло,
к пустоте, обретшей божественное величье…