gabriel-alexandr-3-1

Поэзия диаспоры

Александр ГАБРИЭЛЬ (США)

Бывший минчанин, теплоэнергетик по образованию, а ныне проживающий под Бостоном (США) тестировщик программного обеспечения. Дважды лауреат поэтического конкурса «Заблудившийся Трамвай» им. Н. Гумилёва, автор трёх книг стихов и многочисленных газетных и журнальных публикаций в США, России и других странах.

Александр Габриэль обладает сложившимся поэтическим характером: самоирония, как тоненькая защитная стенка нежного сердца, мужество лирического признания, стремительное развитие «сюжета», афористичность высказывания – фирменные знаки его авторского портрета. Его «повествования» никоим образом не относятся к зарифмованной прозе, здесь – поэтическая образность, художественность мышления присутствуют во всей своей органике.

Д. Ч.

ЗОЛОТО

В шумном мире, дрязгами расколотом,

мы страдаем, любим, пьём вино...

Но молчанье остаётся золотом,

хоть в Начале было не оно.

Слово есть костёр в процессе тления.

Спешка. Недодуманность. Недуг.

Странно лживы по определению

мысли, обратившиеся в звук.

Видим снег, и ад, и синь небесную,

ввысь взлетаем, падаем на дно...

Нет, не обратишь в труху словесную

то, что нам прочувствовать дано.

И пускай нам будет во спасение,

обретя уверенность и вес,

сдержанное непроизнесение

ничего не значащих словес.

SUMMERTIME

Июльский ветерок, горяч и чист,

по лицам хлещет, как заряд картечи...

У входа в молл седой саксофонист

играет «Summertime», сутуля плечи.

Храни нас, Бог. И музыка, храни.

И души утомлённые согрей нам...

Ну что нам сорок градусов в тени,

коль рядом тени Паркера с Колтрейном?!

Позволь нам рассмотреть, бродяга-скальд,

живущий вопреки законам рынка,

как время вытекает на асфальт

из мундштука, как тающая льдинка,

и шепчет нам на языке небес,

познавших всё, от штиля и до вьюги,

что Порги точно так же любит Бесс,

как сотню лет назад на жарком Юге.

Не осознать непросвёщенным нам –

мы в силах лишь следить заворожённо –

какие чудеса творятся там,

в причудливом раструбе саксофона...

Прохожий, хоть на миг остановись

и ощути, умерив шаг тяжёлый,

как музыка и боль взлетают ввысь,

взрывая музыканту альвеолы.

ПРЕДОСЕННЕЕ

В небесах – серых туч джиу-джитсу;

дождик в воздухе тонкий, рябой...

Лето, мы не смогли подружиться –

мы не слишком похожи с тобой.

Раскалённый сверкающий слиток

выжег души до самого дна...

Ты собой воплощало избыток.

Мне привычнее полутона.

Я в другом существую режиме

и во времени греюсь другом.

Оттого мы остались чужими,

ограничив общенье кивком.

Но сейчас, на краю, на пределе

твой изломан воинственный строй...

И вот-вот – счет уже на недели –

ты, как давний фольклорный герой,

разухабисто грянешься оземь,

обратившись в того, кто знаком...

И заглянет в глаза мои осень

неподвижным вороньим зрачком.

ОПЫТ

Так как жизненный опыт всему голова,

и для душ он – подобие бронежилета,

чем ты старше – тем зримей выходят слова,

тем понятней и ближе источники света.

Так как жизненный опыт всему балансир

и всему измеритель послушный и чуткий,

ты легко обойдешь мышеловочный сыр,

даже если от голода сводит в желудке.

Только мысли, в мозгу непрерывно свербя,

рвут тебя на куски.

Мир твой тёмен и зыбок...

Будь он проклят, тот опыт, лишивший тебя

сладкой яростной боли от проб и ошибок.

Ты находишься там, где покой и успех,

научившись у опыта верам досужим

и уменью смиряться с отсутствием тех,

кто единственно нужен.

СПЕЦЭФФЕКТЫ

Ты давно не глупый, давно не маленький

и привык служить попугаем в клетке,

но в концовках писем рисуешь смайлики,

как студент весёлой своей соседке.

Пули счастья, шедшие по касательной,

прерывают вдох и идут навылет.

Ты сегодня странный, необязательный,

словно свет, что солнцем на землю вылит.

Пролетают волны по глади омута,

размыкая силой объятья ряски.

И живей глаза, и просторней комната,

и длиннее дни, и реальней сказки.

Спецэффекты эти судьбой затеяны

лишь таких прозрачных мгновений ради...

И как странно ярок твой мир затерянный

несмотря на трещины на фасаде.

ЗАЧЁТ, ИЛИ «НЕ» С ГЛАГОЛАМИ

И я, как все, порой сбивался с галса,

терял себя и зряшно тратил дни,

но вот с грехами смертными – не знался,

поскольку знал, что смертные они.

За вехою одолевая веху

и путая порой со светом тьму,

я в жизни не завидовал успеху,

богатству и могучему уму.

От отроческих лет своих доныне,

тащась в обозе иль держа штурвал,

я в жизни не был пленником гордыни

и у других её не признавал.

К чужому не тянул дрожащей длани,

как, впрочем, и не жил чужим умом,

и рабство необузданных желаний

меня своим не метило клеймом.

Увы, совсем недавно я заметил,

и сразу стало горше мне вдвойне:

лишь только повстречаешь Добродетель –

она всегда глагол с частицей «не».

А время мчит резвее иноходца...

Как странно всё, что в истинной цене...

Ведь то, что я не делал – мне зачтётся,

а то, что делал – не зачтётся мне.

МИРАЖИ

Другие б, может быть, сказали: «Баста! Точка.

Пора покинуть царство сказок и былин».

А в нас стучит бессменной сотней молоточков

шальной надежды шебутной адреналин.

В закате осени мы видим свет весны, и

упрямо гоним мысли чёрные взашей.

Нет, мы не то чтоб оптимисты записные –

у нас лицензия на ловлю миражей.

В нас нет наивности, достойной Паганеля.

Бывает так, что все усилия – зазря,

а пресловутый мягкий свет в конце тоннеля –

порой лишь отсветы чьего-то фонаря.

О, как же просто и легко утратить веру

на этом жизненном безжизненном плато

и провалиться в вожделенную пещеру,

во власть неверья ни в кого и ни во что!

Но нас, ей-богу, не для этого рожали,

мы из бродяг не превратимся в сторожей...

Сезон охоты.

Нам пора за миражами.

На этом свете жизни нет

без миражей.