2020-2-9

Поэзия диаспоры

Анатолий НИКОЛИН (УКРАИНА)

Родился в 1946 году в Екатеринбурге. Поэт, прозаик, эссеист. Окончил филологический факультет Донецкого государственного университета. Публиковался в журналах «Москва», «Новый журнал», «Слово\Word», «Белый ворон», «Крещатик», «Семь искусств». Лауреат Литературной премии им. Марка Алданова (2015,2017). Лонглистер Бунинской премии (2016). Живёт в Мариуполе, Украина.

Анатолий Николин избрал для этого скорбного цикла стихотворений интонацию вневременную. Боль, которую переживает автор, оправдывает этот приём, но и свидетельствует о глубоких слоях поэтической культуры, которые так органичны для его художнического мировоззрения. Николин находит точное слово, побуждающее читателя к сопереживанию.

Д. Ч.

ПИСЬМА В ЭЛИЗИУМ

«Напишите ей письмо», - промолвил Ангел, расправляя крылья, чтобы взлететь.

«Письмо? Туда?! Разве это возможно?»

«Разумеется», - скучно сказал Ангел, передёрнув плечами, так что оперенье за его спиной дрогнуло и зашевелилось.

«Как глупы эти люди!..» – подумал он, с голубиным трепетом крыльев, взлетая…

Фрагмент сна

I

* * *

Как в роще слышен каждый звук,

Так в тишине полночной

Внезапно выпорхнут из рук

Стихи четою непорочной.

В них голос твой не слышен мне,

Но я-то знаю, в самом деле,

По чьей не воле, но вине

Они проснулись и запели.

Не ты ль в Элизии хранишь

Мой дар и скорбь на пепелище?

И чем печальнее молчишь,

Тем голос мой звучней и чище.

* * *

Как долго жить мне, я не знаю.

Но вот – гляди – с недавних пор

Что потерял, то обретаю –

Тоску с названием «Аmor».

Чем дольше нет тебя, тем слаще

Мне обнимать тебя во сне,

Дарить цветы… Смеяться, аще[1]

Ты снова улыбнешься мне.

* * *

В садах с названьем горьким «hortis»

Я не найду Любви, хоть плачь!

И по пятам несётся вскачь

Свирепый конь по кличке «Mortis».

И что теперь – трястись несмело

В Элизий на его спине,

Иль подождать, как ты велела,

И ты сама придёшь ко мне?

* * *

О чем твердит мне голос вещий? –

Того, что было, не вернуть.

Сады, строенья, лица, вещи –

Исчезнет всё. Когда-нибудь.

Одна лишь тень твоя и возглас

Какой-то странный, неземной,

Да сыроватый этот воздух

Мне говорят, что ты – со мной.

И ничего не изменилось,

И что всё так же буду я

Твердить, что мне опять приснилась

Не ты, но только тень твоя.

* * *

Старый дом без тебя опустел.

Опустела, остыла душа.

Только вот, на дворе чистотел

Вдруг зацвёл у ворот гаража.

И ни выехать мне не даёт,

Ни проститься: «куда вам спешить?!»

Будто вместе с хозяином ждёт

Ту, что выйдет его проводить.

* * *

Эти пылинки на листьях растений,

Это глухое молчание дна…

Всюду какие-то робкие тени,

Словно в предчувствии вечного сна.

Тихо и сонно… И жалобно, тонко

Скрипнут обои над креслом твоим.

Плед, позабытая в кресле гребёнка…

Вздох сокрушения: «помним, скорбим».

* * *

Ушла ты осенью, а скоро будет лето,

И зацветёт черемуха в саду.

Гурьбой повалят из лицея дети

И закричат, как грешники в аду.

Соседки выйдут посидеть у груши

И посудачить о своём, родном.

И полдень станет и светлей, и суше,

А лето - бесконечней с каждым днём.

Оно взлелеет каждую букашку,

Но без тебя так скуден этот мир!

Как злато, превращённое в бумажку,

Иль без короны всемогущий Лир.

II

* * *

Я вижу фото: ты цвела

В неполных восемнадцать лет,

И нежность на меня текла

Из глаз твоих, которых – нет.

И слезы льются из моих

Очей, как бы в ответ тебе

За то, что помыслов иных

Я не желал себе, –

Как только видеть каждый час

Твоё лицо и взмах руки…

Судьба соединила нас,

Как две печальные строки.

И без второй меня уж нет,

И не было. И никогда

Не повторятся полдень, свет.

И ты, и я… И мы. Да-да…

* * *

Пергамент прошлого не под моей рукой

Внезапно оживёт, и дней моих излишек

Не я, владелец их, а кто-нибудь другой

Бесстрастно соберёт, оценит и опишет.

И образ твой, совсем, совсем иной,

Он воскресит, освободив из плена:

Такой счастливый, радостный, живой, –

Прекрасный, как троянская Елена.

* * *

Покрытые саваном-снегом тяжелые, крепкие доски.

Усыпаны саваном-снегом холмы и кладбищенский мусор.

Последние речи… Последние слезы – не слезы, а слезки, -

И ветер гудит над твоею Голгофой, как в дни Иисуса.

Печалью налито мое омертвевшее сердце.

Оно не живёт, только дышит и горестно бьётся

В надежде, снедавшей когда-то печального Герцля,

Что есть тот Сион, где нам место с тобою найдётся.

Я всех отпустил. Ни священника нет, ни раввина

На мертвом погосте, где ляжет твоё драгоценное тело.

И только равнина, великая наша равнина,

Обнимет тебя и, как мать, поцелует несмело.

* * *

Нет, не могу поверить до сих пор,

Что нет тебя, и ты со мною

Не заведешь поутру разговор,

Что, слава Богу, стороною

Едва наметившийся дождь

Прошёл, и снова будет жарко;

Что ты звонка подруги ждёшь

И ждешь от дочери подарка…

И так привычно и легко

Тянулась жизнь потоком вечным,

Что смерть казалась далеко,

А наше счастье – бесконечным.

* * *

Время прошло, а я вновь заливаюсь слезами,

Как-будто войдёшь ты и скажешь: «Не хочешь прилечь?»

Тебя поминаю я эхом, молчаньем, глазами,

Но как мне в молитву молчанье ночное облечь?

У нас ураганы бушуют и воют ночами –

Уходит зима, как и множество вёсен и зим.

А что у тебя? Не полна ли ты вечной печали,

Как полон и я неоплаканным горем моим.

* * *

Когда-то здесь кипела жизнь:

В прихожей голоса звучали,

Они твердили мне: «Держись!»

За что держаться – не сказали.

И я держусь, что было сил,

За сумерки в отцовском доме,

Где каждый уголок мне мил,

Как фото в позабытом томе.

И в этой жуткой тишине

Былая жизнь опять проснулась,

И стало представляться мне,

Что ты пришла, что ты вернулась.

[1] Аще – если (старосл.).