2020-4-3

Поэзия диаспоры

Сергей ШАБУЦКИЙ (ГЕРМАНИЯ)

Поэт, редактор, переводчик. Родился в 1976 году в Москве. Окончил филологический факультет МГУ (отделение теоретической и прикладной лингвистики). Публиковался в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Иностранная литература», «ШО», «Зеркало», «Интерпоэзия», «Homo Legens», «Лиterraтура. Участник Форумов молодых писателей в Липках, в 2010 году вёл там мастер-класс поэтического перевода. Участник Международного фестиваля поэзии в Труа-Ривьер (Квебек, 2011), фестивалей «SloWWWo», «Плюсовая поэзия», «М-8», «Киевские лавры», «Рукописный ввод», Львовского издательского форума и др. Лауреат премии MyPrize (2017). Стихи переведены на белорусский, фламандский и французский языки. Автор книги стихотворений «Придёт серенький волчок, а в кроватке старичок» (М., 2016). Живёт в Бонне (Германия).

Сергей Шабуцкий строит свои стихи на парадоксах. Он не признаёт гладкописи, не признаёт инерционного стихотворства. Вольный в своих ритмах, отражающих его неуёмные поэтические фантазии, он часто работает на грани фола, но стилистика поэта оправдана его способом видеть окружающий мир.

Д. Ч.

СТАРИННАЯ МОРСКАЯ

Одновёсельный стоякорный

Заливисто плывёт

То мористее берёт

То опять «куда ж нам плыть».

А во кубрике на коечке

Матросец молодой

Уж подёрнута слюдой

Молодая его плоть.

Смертенята-смертеняточки

Белы-горячи

Скачут ему нá плечи

Достать до лица.

Всё-то жалуются матушке

Они да оне:

Мама-мама, они не

Выковыриваются.

Ой ты, матушка гальюнная

Дубовая грудьми

Смертеняточек уйми

Поднеси ты мне винца.

Одновёсельный стоякорный

Ноет на дне:

Мама-мама, они не

Выковыриваются.

* * *

Старику Шабуцкому

Полтораста лет молчала

Я думал, она смуглая,

А тут купил какую-то полироль для металла

Начал тереть

Чтобы вы представляли себе картину –

На ней из одежды только хайр

И змий на лодыжках

«Судя по тому, как ты трёшь лампу, о повелитель...»

В общем, пошла она красными пятнами

А потом говорит:

Меня даже он так не полировал

Нет, он меня любил, ещё как

Пигмалион недоделанный

У меня ж лицо этой, как её...

Он из-за неё стреляться хотел

А фигура другая

Саму-то он голой не видел,

Это он с горя пошел по домам терпимости

Впечатляться

Вот что ты наделал? И так-то фигура блядская

А теперь ещё блеск этот блядский

Дура ты, говорю

Дура моя латунная

Золотая

* * *

Он в пять утра меня разбудил.

– Вставай, вставай, моделист.

Угробил я, парень, твой SE5,

Ты уж меня прости.

Отказ на взлёте, а я сглупил,

Вставай уже, моделист,

Сегодня выпивка за мой счёт.

Ты уж меня прости.

– В четвёртый раз ты приходишь в пять.

Маккаден, в четвёртый раз!

Месяц работы коту под хвост.

Можно хотя бы в семь?

– Но я дышал ещё полчаса.

Не как в предыдущий раз.

Ты просто не сделал в кабине часы,

А так я пришёл бы в семь.

– Я сделал магнето и бензонасос.

Я чешский купил движок.

Ты представляешь себе масштаб

Один к семидесяти двум?

Я даже капот собирал с нуля,

Чтобы впихнуть движок.

Но где я стрелки тебе найду

Один к семидесяти двум?

– А ты попробуй из волосков,

Лаком зальёшь и всё.

Кружок бумаги на циферблат –

Вот и будут часы.

Знаешь, не нужен мне SE5

Без толку это всё.

Ты просто сделай часы, моделист.

Просто сделай часы.

ЗОЕ ДМИТРИЕВНЕ ИВАНОВСКОЙ

В ДЕНЬ, КОГДА ЕЙ ИСПОЛНИТСЯ 18 ЛЕТ

Начинает курица: пупок, пупок

Отвечают лягушки: бедро, бедро

Умолкают и – в воду: лобок, лобок

И уже из воды: старо, старо.

Ну чего старо, ну чего старо?

Сам-то я бы начал с чела, с чела.

Лебеда, ну да. Борода, ребро.

Ну так это ж курица начала.

* * *

Петроний стал сдавать. Не ловит мух,

Где шерсть была, дымится детский пух.

Заквакает – сбивается на пафос.

И слух не тот, и стул не тот, и глаз.

Петроний спит, он больше не за нас

Он даже пьёт теперь, не просыпаясь.

Петроний плох совсем. Теряет вес,

Не пляшет, получая смс,

Не гонит нас под вечер за букетом.

Его осталось только усыпить,

Вздохнуть, отмыть и чучело набить

И уронить в пространство за буфетом.

Петроний снова бодр. Мы друзья.

Топорщится на рёбрах чешуя.

И перья дыбом у него в короне.

Вот он взлетает по команде «фас!»

И мы, кончая за ночь в третий раз,

Не думаем, что он другой Петроний.

* * *

Нет, ну это же очевидно.

Раз Он всеведущ,

Ему всё равно,

Откуда я к Нему обращаюсь.

Кощунственно думать,

Что есть места,

Из которых Ему

Лучше слышно.

Но ведь эти стоят!

Я что, фарисей?

Считаю себя лучше их?

Да какое я право имею

Говорить о них «эти»?

Кто последний,

Братья и сёстры?

– Дяденька, это вы

Александр Петрович?

Вам просили сказать:

«Быстро домой,

Мудило ты грешный!

Простудишься –

Заразишь

Мне ребёнка»

* * *

А он хотел купить диван.

А продавали стол.

И он себя переборол:

Стол, ясно дело, не диван,

А всё-таки не пол.

Теперь лежит он на столе,

Как дань, готовая земле.

* * *

Психанул так психанул.

Всех в посте упомянул –

С кем по разу, с кем всерьёз.

Написал – и понеслось.

Зайку бросила хозяйка.

Забрала свою нагайку,

И страпоны, и седло.

Ожидаемое зло.

Волны ходят по сетям,

Шлют его ко всем чертям.

Море желчи, море слёз,

Море всяческих угроз.

Написали, все кто мог.

В Телеграм и подзамок.

Даже та, что умерла,

Удержаться не смогла.

Только эта вот одна

Всё не пишет ни хрена.

Он сидит и тупо ждёт.

Ждёт. Предатель. Идиот.

* * *

Сказано есть в Стоглаве:

Австровенгре и югославе

Погибоша аки

Чехословаки.

А вот советские человеки

Пребудут, похоже, вовеки.

* * *

Пингвин разгоняется под водой

до полста км/ч и вылетает на лёд.

100 Правый 4, Трамплин

200 Полёт

50 Левый 5

Узко. Трамплин. Полёт.

– Ну и зачем это? Стопятисотая хохма

про глупого жирного пи́нгвина?

– Почему это жирного?

Он отлично сложен. И уж точно не глупый.

Попробуй-ка маневрировать

на скорости 50.

У него GPS, радиокомпас,

индикатор поворота-скольжения

и авиагоризонт.

А вот ты

ты друг от друга-то их отличишь?

– А, так это что ли мультфильм?

– Какой мультфильм?

– Ну не знаю, какой. Пиксаровский.

– А, Пиксар – хорошая студия.

– Ну так что? Для чего ты всё это?

Чего ты сказать хотел?

Типа «я – поэт, написал про пингвина,

потому что я так хочу»?

– Ещё скажи «потому что я должен».

* * *

Она лежит. В голове ринит.

А в другой голове амбал.

Амбал говорит: мадам, говорит,

Давно я вас не амбал.

В одной амбал ничего не лабал,

Там сухо и мерзкий вкус,

Но в другой голове играет блюз,

Взбалмошный, как Лаба.

И амбал горит, и она горит,

И у меня горит.

И третья – моя – голова болит,

И две никак не вместит.

* * *

Вынос тела тривиален.

А вот если бы из спален,

Говоря «Стоп-стоп» и «Ыть!»,

Впереди печальной свиты

Всякий раз бы деловито

(Осторожнее, трюмо!)

Тело пятилось само –

Было б легче выносить.

Или, скажем, патанатом.

Это ж надо быть фанатом...

Ну а что? А я бы смог.

Если б тот, кого вскрываю,

У стола стоял бы с краю

Говоря: «Вот это да!

А залезь-ка вон туда.

Точно: третий позвонок».

Два харона с «Ритуала»

Завязали покрывало.

Поплывут в дверной проём.

Я для них его раззявил.

«Вам помочь?» «Вы – сын? Нельзя вам».

«До свида...» «Вы что! Нельзя!»

Ой, боюсь. Казя-базя.

Я-то думал, все умрём.