2018-4-1

Поэзия диаспоры

Григорий МАРГОВСКИЙ (США)

Родился в 1963 в Минске. Окончил дневное отделение поэзии Литинститута. Публиковался в «Юности», «Дне Поэзии», альманахе «Латинский квартал». Выступал как критик в «Литературном обозрении», переводил болгарскую и польскую поэзию. В 1993 эмигрировал в Израиль, с 2001 живёт в США. Издал четыре книги стихов, автор двух романов.

Григорий Марговский – человек резкого жеста. Таково и его творчество. Он не хочет и не может вести речь на полутонах и если высказывается, то совершенно прямо, что многих раздражает. А между тем, стихи его – при всей жёсткости интонации и непримиримой публицистичности – порождение лирической исповедальности. Слово и звук у него очень точные, образность яркая, ирония и самоирония выразительны. Темперамент зашкаливает. Поэзия.

Д. Ч.

ПУШКИНИАНА

Познать, бывает, вознамерюсь

Все виды счастия подряд:

В Испании глотаю херес,

А в Греции – густой мускат;

С восточной девой под сурдинку

Греха усладам предаюсь,

Ласкаю пышную блондинку,

С печалью вспоминая Русь;

В изгнании, меняя страны,

Ремёсла и отважных жён,

Потею, бороздя барханы,

В бадью сигаю, обнажён;

Пред арфою благоговею,

На светских раутах хамлю,

Где пейсы оборву еврею,

Где бомбой пригрожу Кремлю;

С учёным мужем про Арахну

Судачу, интернет кляня,

Да вдруг по Мекке шандарахну,

Пришпорив резвого коня;

Играю в покер и в рулетку,

Коплю ракушки и значки,

С ватагой мчуся в кругосветку,

Сдыхаю в подполе с тоски;

Кропаю оды, эпиграммы,

Поэмы в пятьдесят страниц,

Тибетского послушник ламы,

Ямайских конфидент блудниц;

То мёрзну, подбивая шпалы,

То жру икру в особняке –

Брюзгливый, бодрый, исхудалый,

В «чероки», с брюхом, налегке...

Для битвы есть, для поцелуя

И страсть, и в голосе металл:

Затем, что просто жить люблю я

И с детства Пушкина читал!

Из цикла «ТЕТРАКАТРЕНЫ»

ПРОМЫСЕЛ

Всё, Господи, продумано Тобой

До мелочей, не зря и край обрыва

Ты оживляешь ящеркой рябой,

Следящей за кузнечиком игриво.

А этот венценосный серпантин,

Закрученный арбою изнуренной

К расплавленному золоту лавин,

Белеющих поверженной короной!

Всё выверил своим аршином Ты,

Сообразуя с сущностью пейзажи

Саванны иль суровой мерзлоты

В круговороте купли и продажи...

Шуршит, за лето выгорев, трава,

Обманута судьбой, душа немеет,

И даже вечность, что всегда права,

Твои деянья обсуждать не смеет.

РАЗНИЦА

Москва – такая впадина большая,

Куда рекой текут и нефть, и газ,

Там варятся скандалы, разрешая

Насмешливо пошикивать на нас.

Там, одного куратора проекта

Меняя на другого впопыхах,

Жужжит с утра забористая секта,

Что твёрдо разбирается в стихах.

А здесь у нас то призрак суховея,

То прерии пылят под стук колес,

И с шёпотом растерянности: где я? –

Из трейлера высовываешь нос...

Но здесь поёт диковинная птица

С не менее диковинных ветвей,

И можно наконец уединиться,

Доверившись просодии своей.

ИЕЗАВЕЛЬ

Плод манго на столе порозовел,

И из него сочится мирозданье.

Все выходки твои, Иезавель,

Пророками предсказаны заране.

Но там, в окне, отчаянье пруда

Целят волшебно лилии соблазна:

В миг сладости невелика беда

Нечестие, и ты со мной согласна!

Что жертвенник, когда, за гибкий стан

Обняв тебя двумя крылами сразу,

Я верю в святость разнопланетян,

Приблизивших вселенную к экстазу?

Зарядит дождь – и, каплею упав,

Как будто дети пляшут на батуте,

На лепесток одной из тех купав,

На бездыханной кончится минуте...

ПОЕЗД

Так хочется поговорить про поезд,

В котором мчится юный пассажир,

Он курицу с варёною крупой ест

Над книжкою, зачитанной до дыр.

Эй, машинист и кочегар, ускорьте

Движение в оазис тёплых стран!

В Геленджике закрутит он на корте

С цыганкой Клавой бешеный роман.

А на экране то Лорен, то Дитрих,

За три копейки с бульками сироп,

И юности чужой, ползущей в титрах,

Фуражкой машет старый остолоп...

Корёжит рельсы торможеньем резким,

Свет меркнет в наступившей тишине,

Так хочется поговорить, да не с кем,

Лишь чей-то пыльный вензель на окне.

СЦЕНАРИЙ

Младенец спит у мамы на плече,

Зажмуря глазки, лепестка нежнее.

Что снится крохе? Капля на свече?

Велосипед в извилистой аллее?

Иль прозревает отрочество он

И юность предстоящую? Застолье

На Рождество? Поездку в Гранд-Каньон

С хохочущим приятелем по школе?

Объятья хрупкой леди в «Шевроле»?

Экзамены в Вест-Пойнте? На бархане

Зацветшие так пышно в феврале

Кустарники? Заката полыханье?

Ракету неприятеля, сквозь тьму

Стенания, зрачок застывший карий?

Что предвещает будущность ему,

Безвинно вовлечённому в сценарий?

ПИАНИСТКА

Зайдя в одну манхэттенскую церковь,

Заговорил я с девушкой: война,

Судьбу её нещадно исковеркав,

Была талантом дерзким сражена.

В углу стоял рояль, и тонким пальцам

Легко давался огненный прелюд.

Порой необходимо стать скитальцем,

И свет небесный ангелы прольют!

Сжирала деньги жадная аренда,

Изгнание тянулось по часам.

Застыли мы: адажио, крещендо,

Как можно так играть, не знаю сам.

Вдруг мать её, расслышав песню эту,

Воскликнула беззвучно: «Тбилисо!»

А я простёрся ниц, обняв планету,

В слезах благодаря её за всё...

ЧИТАТЕЛЬ

О, Господи, услышь, как тяжело!

Ни дар не помогает, ни харизма.

Всем правит в эмиграции бабло,

На родине разгул патриотизма.

Химера славы гробит мастерство,

И выскочек порука круговая

Швыряет остраконами в него,

Коммерцию с тусовкой воспевая.

Толкает ресторанный пустобрёх

Невнятицу обрюзглым идиотам;

Орава подхалимов и пройдох

Продажным восторгается сексотом.

Прошу Тебя, останься же моим

Читателем единственным, последним!

Чем буду я взыскательней любим,

Тем дольше не поддамся этим бредням.

ВОСПОМИНАНИЕ

В проулке за Елоховским собором

Беру я с чебуреками сто грамм,

И крохи достаются краснопёрым

Порхающим безвредно снегирям.

Хрустальное на берегу ли рощиц

Потрескиванье, или в снегопад

Разлапистые па регулировщиц,

Чьи валенки казённые скрипят?

Оглядываюсь: очередь, скользота

И пыжиковых шапок маскарад,

«Вечёрку» мне протягивает кто-то,

Бенгальские троллейбусы искрят.

Под варежкой кургузой неразменен

Пятак, прибережённый на проезд,

И важно представляется: «Арбенин»

Жених одной из святочных невест.

СТЕНА ПЛАЧА

Святилище разрушено к беде

Народа Книги, сломленного горем,

Фундамент лишь белеет кое-где,

Служа благословению подспорьем.

Великий наш поэт бен Галеви,

Рыдая, заплатил большую цену,

Сам Иисус, твердивший о Любви,

Въезжая в город, видел эту Стену.

Доколе ж вам, о, Запад и Восток,

На пятачке сшибаться ради славы?

Пророчество услышьте между строк,

Смягчите ваши гибельные нравы!

Стенающий от родины вдали,

Оставьте, повторяю я упрямо,

Создателю и неба, и земли

Хотя бы это основанье Храма!

КАМЕРТОН

Замкнуться в комфортабельном мирке

И разбирать наследие – ну, скажем,

Того, с кем долго был накоротке

И с каждым новым постигал пассажем.

Иль, если уж в политику встревать,

То подвывая дюжим троглодитам,

К казне не подпуская ни на пядь,

Чтоб в голодуху оставаться сытым...

Но нет, поэт! Лишь правде ты свояк

И бедности: плюя на госструктуры,

Не извлекаешь выгоды из драк

И трупный яд не пьёшь из синекуры.

Всеобщий смысл присущ твоей судьбе,

И тем верней ты подлинному звуку,

Чем больше сострадания в тебе

К бесчестно обречённому на муку.

THE WESTPORT ART GROUP

Я вспоминаю группу двадцати

Художников, мой восемьдесят третий:

Чтоб Малую Грузинскую найти,

Я исходил всё прошлое столетье!

Хоть было им творить разрешено

В своей неподражаемой манере,

Бухали в меру, мыслили темно,

Испытывая к трону недоверье...

И ведь недаром: власть их предала!

Маразм бровастый, лысый иль в погонах –

Без разницы... Печаль твоя светла,

Читай теперь о взятках миллионных,

Что в виде интеллекта всем подряд

Отчизна раздавала, и картинки

В прибрежной галерейке, седоват,

Рассматривай неспешно по старинке.

ВЫВОД

Годами прохлаждались в ЦДЛ,

Пирожное жевали, губы в креме,

Судили Осташвили под раздел

Посёлка графоманского и премий.

Один бухал и с прикусом острил

Весьма ложноклассическим, другая

В шиньоне прорицала из шиншилл,

Концлагерем в Силезии пугая...

С тех пор немало утекло воды,

Я понял, что пахать – большое счастье:

Строгая брус иль пестуя плоды,

Рыбацкие перебирая снасти.

Включу TV – всё те же и про то ж,

И, на груди рванув шершавый тельник,

Свирепо гаркну в прорву этих рож:

«Торговка! Пустомеля и бездельник!»

КОМПАРАТИВИСТ

«Мой деверь тоже компаративист, –

Она вздыхает, – корифеем ЛГИТМиКа

Считался. А теперь засох как лист.

Кому сдалась классическая ритмика?..»

Что ж, это правда. С лязгом шестерни

Вращаются. Я сравниваю с Вест-Портом

Нью-Бедфорд и бесплодно трачу дни,

В делах марьяжных притворяясь экспертом.

Или экспертом... Карты спутал смерч,

Царит повсюду ударений вольница!

А кто-то от ПЕН-центра ездит в Керчь.

Когда ж поэта чаянья исполнятся?

Судьба, верни регалии – жюри

Хочу возглавить в честь барона Врангеля!

Пиджак мне чесучовый подари!

Позволь в ЧК преподавать Евангелье!