grigori-kulchinski-1-1

Поэзия диаспоры

Григорий КУЛЬЧИНСКИЙ (ИЗРАИЛЬ)

«В миру – израильский (русскоязычный) журналист. Жизнь предпочитает неточные рифмы, поэтому (поэт по этому?) могу определить свои географические координаты, как Харьков-Хайфа. «Поэты пишут стихи»? Слишком банально для того, чтобы быть истиной. Стихи, скорее, пишут нас, потому что они предшествуют жизни. Так Тора предшествует Творению, которое она описывает. Собственно, с наукой дело обстоит точно так же: все мировые физические законысуществуют и действуют вне зависимости от того, что кто-то их «открыл» или «не открыл». Ведь из чего-то мы исходим, отбрасывая слово (строчку, рифму, образ), а в другом случае что-то нам подсказывает – в нас кричит – вот! Оно самое! В связи с этим, думаю, что стоит внимательно просмотреть, изучить черновики и варианты ушедших поэтов, а также стихотворные опыты любителей, дилетантов, версификаторов, графоманов. Ведь откровения посещают нас не в заслугу, а по высшему произволу: – Мои пути – не ваши пути…»

ИЗ ЦИКЛА «ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ»

* * *

Морская соль. И пена. Пыль. И камень.

И нет границ, и время замирает.

И все во всем взаиморастворимо.

Земная твердь творит рельеф подошвы.

Вздох неглубок, чтоб не обжечь гортань

и слово испаряется мгновенно.

Здесь не хватает щедрости для глаза -

Посмотришь вдаль, а взгляд упрется в небо.

И нет границ. И время замирает.

* * *

Пусть вино отстоится и выпадет горечь в осадок,

и Всевышний сочтет, что уже ничего не исправить…

Меня к жизни воротит слепых твоих губ прикасанье

Из единого корня лекарство растет и отрава.

Встречи нам по плечу, а прощанья – привычней чем встречи

Время в стаи сбиваться и силы копить для отлета

Пусть листом календарным наш путь никогда не отмечен –

расписанье у птиц поточней чем у Аэрофлота.

Что нам лоб утруждать – рассуждать о награде и мести

на любую измену найдутся наряд и управа

встречи и расставанья, как узники связаны вместе

Из единого корня лекарство растет и отрава.

пусть вино отстоится и выпадет горечь в осадок

и зерно умирает, чтоб в будущем снова родиться

встречи и расставанья, как узники связаны вместе

И пробьется отросток сквозь землю зеленым побегом …

* * *

… А если постараться

и втиснуться в минувшее мгновенье?

И в железобетонных пасторалях

Провидеть кровь, текущую по венам?

Прозрение – как рана ножевая,

быть гением – великая нескромность.

Отечество! Врагу не пожелаю

Такой любви, соседствующей с кровью.

И разобравшись с этими и с теми

(о пряный изыск страсти без пощады!)

от пыток коммунального застенка

до рандеву на лестничной площадке –

мир волен над собою лишь отчасти,

а будни отличаются от сути

по признаку страдательных причастий…

А время все учтет и все рассудит,

все запятые по местам расставит,

оформит розыск и приход с повинной…

Потом возьмет поэтом на полставки.

И богом. На другую половину.

Цена любви? Но почему так много?

За слабость – крест и плаха за оплошность?

И тысячи сапог шагают в ногу,

в свободу, как в отдельную жилплощадь.

Где словно в сказке жили-поживали

И слушали, как дождь стучит по кровле…

Отечество! Врагу не пожелаю

Такой любви, соседствующей с кровью.

* * *

Сударыня! Вы мне…

Но это осталось в минувшем столетии:

взгляды украдкой,

таинственность сада, гравюры на стенах…

А здесь – февраля телеграфная краткость

от рукопожатия и до постели.

От первого и до последнего года,

а я – лжесвидетель, что жив и поныне

на Страшном суде присягну в чем угодно,

как в детство безумно впадая в гордыню.

И коль покраснею, то лишь от досады,

что плохо соврал – слишком правдоподобно:

гравюры на стенах, таинственность сада

и дождь за окном – плагиатом Потопа…

И жалкою речью, и празднеством скудным,

богов коронуя то старых, то новых

расцветкою флагов пятнадцати республик

и скольких – не вспомню уже – автономных

Вселенскому хору что толку перечить?

Не перекричать сотен глоток осанну

и напрочь забытая формула речи

почти ежедневно выводится заново

ТРИУМФАТОРЫ

Пришли. Отреклись от ошибок.

До жен дорвались и вина.

И с жадностью осушили

победную чашу до дна.

но выживший слезы не скроет

и с места ему не сойти

густою венозною кровью

отмечены наши пути

и уши заткнувши от воя

всех труб протрубивших отбой,

услышали – Мир тебе, воин!

Тебе и убитым тобой.

мир памяти телу и праху

но вечна времен кабала

и дышим не воздухом – страхом

с осенним дождем пополам

но выживший жить не устанет

какой еще казнью пугать?

лишь пальцы до хруста в суставах

все тянутся к горлу врага…

СЛУЧАЙ ВОВСЕ НЕ ФАНТАСТИЧЕСКИЙ

Я пил вино в заботах и печалях,

имел, как говорится, бледный вид…

Но тут мне в дверь внезапно постучали.

Открыл. Смотрю – красавица стоит.

Футболочка с эмблемой «череп-кости»

и импортно-фирмовые джины…

Оторопело приглашаю в гости

(добро, что дома не было жены!)

И шутка оборачивалась явью,

И суеверья были ни причем…

Она вошла. И закурила «Яву»,

и повела божественно плечом.

И для знакомства протянула руку,

горячую. Какой тут, к черту, сон!?

- А, понимаю, ты все ждал старуху?

Беззубую? С заржавленной косой?

И так захохотала озорно,

что в доме электричество погасло…

И понял я, что смерть пришла за мной,

Но я ее ничуть не испугался.

Коль это – смерть, то в чем, простите, горе?

Такую пожелает и любой!

К тому ж она сказала мне: - Григорий,

я чувствую – поладим мы с тобой!

Я знал, что мне остался час, не более,

Но вовсе не «охватывала грусть».

И мы поговорили о футболе

и Бродского читали наизусть,

и пили чай. А остальное – скрою.

Ну, скажем так, – мы долго пили чай.

(во-первых, говорить о том нескромно,

а во-вторых – я обещал молчать)

И вот, почти у самого порога,

футболку поправляя на боку,

она сказала: – Поживи немного!

Я как-нибудь в субботу забегу!

Хотите – верьте, а хотите – смейтесь!

Но с этих пор меня – не запугать.

Друзья мои, к чему бояться смерти!?

Двух не бывать.

Своей – не миновать.

БЕРЕЗА

Некому березу заломати…

Тот след хранит высокая трава

я только на секунду задремала,

а он прошел и ветку обломал…

- Ну почему же, милый мой, так мало!?

Над миром – полудождик, полуснег,

а я опять томлюсь мечтой высокой

и жду тебя в лесу

чтоб по весне

мне ствол ты вскрыл

и всласть напился сока

так пусть же поторопится весна,

чтоб ты меня искал, забыв усталость…

топор меня разбудит ото сна

и боль настанет

значит – жизнь настанет

Глаз радовать – неужто все дела?

Цвести и прославлять свою породу…

нет, мне судьба – в печи сгореть дотла,

просыпаться золою у порога

Еще тепло, но по стволу – мороз

благодарю последнее мгновенье

за то спасибо, что из всех берез

меня избрал топор прикосновением