pogojeva-galina-2015-1-1

Творческий портрет

Галина ПОГОЖЕВА (ФРАНЦИЯ)¹

В НАЧАЛЕ БЫЛО «СЛОВО»

Жан Бланкофф и его перевод «Слова о полку Игореве»

Недавно, а именно в январе сего года, зазвал меня знакомый француз, из этих трогательных романтиков, любящих Россию и всё Русское, на конференцию, как он сообщил, «о князе Игоре». Погода была омерзительная, холодный дождь, свинцовое небо, ветер, поломавший последний зонт. Я думала, про оперу будет.

Оперу Бородина я могу и дома послушать, и в театре сколько раз была, короче, идти не хотелось. Но дабы уважить старого приятеля, готового ради нашей родной культуры подставлять себя стихиям, устыдясь, направилась во что-то вроде дома культуры в замечательном Латинском квартале. Придя куда, певцов не обнаружила, а суетились на сцене два старичка, путаясь в проводах динамиков и мучась с не наводящим резкость проектором. Публика терпеливо дожидалась, все пожилые, приличного вида граждане. Наконец началось. И я подумала: как я могла через не могу идти сюда! Речь-то пошла о самом главном, самом начальном в нашей литературе, о том, что как Пушкин, наше всё! Речь пошла не об опере, а о самом Слове о полку Игореве! Это была презентация нового перевода на французский язык.

«Слово» во Франции знают приблизительно в той же пропорции, как у нас знают «Песнь о Роланде». То есть культурный слой. Первый перевод был сделан в 1879 году славистом Ф. Де Барган Фор Рионом, видимо, с первого перевода Мусина-Пушкина и его помощников. С тех пор было сделано ещё несколько переводов на французский язык, в том числе и тот, о котором пойдет речь. Собственно, перевод этот новый-старый. Жан Бланкофф, профессор брюссельского Вольного университета, член Королевского археологического общества, осуществил его ещё молодым человеком, в 1968 году. В 1997-м сделал новый вариант. И вот теперь он напечатан во Франции. В промежуток попала целая жизнь этого слависта и археолога русского происхождения, хотя и выучившего русский язык уже взрослым. Это не просто очередная изданная книга…

Это книга-дань благодарных потомков через почти что тысячелетие великому неизвестному поэту, созидателю этого величайшего произведения человеческого духа. Издана так, как прежде издавали только Библию. В драгоценном кожаном переплёте, украшенном перегородчатыми эмалями, на специально изготовленной холщовой бумаге, безмятежно голубая, она как будто просит прощения. Символично, что издана она во Франции... ведь сгорела рукопись во время пожара Москвы в 1812 году, во время нашествия Наполеона. И безумно трогательные красивейшие иллюстрации художника Пьера Жубера, немного в духе Билибина, на которых мы видим и княжеский терем на фоне луковок церквей в стиле московского храма Василия Блаженного, и даже зубчатые итальянистые стены московского Кремля, то есть пятнадцатый, а не двенадцатый век. Ну и пусть, ладно... Сработано с любовью. И сотворил все это издатель Жан-Поль Мартен, издательство «Le Rameau d'Or», Версаль. У Жана Поля Мартена есть сайт его галереи, на котором можно посмотреть и на саму книгу, и на иллюстрации, есть там и документы, относящиеся к истории находки и публикации «Слова о полку Игореве», с некоторыми, правда, неточностями. Поскольку мне не удалось ознакомиться с текстом перевода, остаётся только молиться и надеяться, что долгие годы кропотливого труда переводчика не прошли даром и что перевод был пересмотрен с учётом всех новых открытий и расшифровок этого драгоценного памятника. Слишком уж много вложено в это издание...

Разумеется, для пришедших на эту конференцию людей, в большинстве своём не специалистов-славистов, автору перевода и издателю понадобился предварительный экскурс в эпоху Киевской Руси и подробный пересказ событий, описываемых в «Слове о полку». И чтобы слушатели не очумели от нагромождения исторических сведений, лекция перемежалась ариями из оперы Бородина. А в окне виднелся хмурый январский Латинский квартал. Но некоторые подробности истории перевода поразили.

Никогда не предполагала, что такой трудной и увенчанной терниями может быть жизнь человека, избравшего мирный труд исследователя и переводчика! Тем более в Бельгии с глазами принцессы Мален! Мне приходилось заниматься переводом и стихов, и прозы с французского. Дело это было в советские времена очень хлебное, поэтому пробиться в литературный перевод было очень трудно, и даже маститые переводчики не стеснялись устраивать молодым, особенно талантливым и конкурентноспособным, всяческие гадости. В связи с чем я лично плюнула и ушла в технический перевод. Но в Европе заработки эти не стоят того, а борьба на этой ниве, оказывается, может быть и похлеще. Во Франции, например, после семнадцатого года русский язык учили чаще всего люди, симпатизировавшие СССР, в частности, дети коммунистов. Переводился Маяковский, жутчайший Горький. Там же рядом в забвении жили великие писатели и поэты, Бунин, Иван Шмелев, Борис Зайцев, Георгий Иванов... Никто их не переводил. Сориентировался один Газданов, начав писать по-французски, остальные – как повезет: не такую уж великую Берберову разрекламировало издательство «Акт Сюд» в восьмидесятые, Пастернака растиражировали в связи с Нобелевской премией, а вообще только в последнее время стали выходить самые значительные русские книги. Причем им трудно соревноваться с современными. Давно же умершие авторы мало интересуют издателей.

Так и «Слово о полку Игореве» увидело сейчас свет благодаря подвижничеству издателя и галериста, переводчика и художника. К слову, стоит книжечка 2900 евро, всего выпущено 400 экземпляров, а на мой вопрос, почему параллельно нет дешёвой карманной версии, Жан Бланкофф грустно сказал, что издатели теперь печатают что-либо исключительно, если книга принесет доход.

У «Слова» на западе своя интересная история. Нам трудно смириться с тем, что оригинал, а точнее, позднейший список с него, и тот утрачен, сгорел в захваченной, или кому больше нравится, сданной Наполеону Москве в 1812 году. А сохранилась и досталась поэтам и переводчиком только копия, сделанная для Екатерины Второй. А подари граф Мусин-Пушкин ей саму рукопись, у нас бы она была теперь! Наверно, некоторым западным специалистам по русской литературе трудно было смириться с тем, что у диких русских с медведями и балалайками аж в двенадцатом веке была написана такая хорошая вещь.

Во всяком случае, мнение о том, что «Слово» есть не что иное как позднейшая фальсификация, было очень распространено среди славистов. Во Франции активную позицию занимал всемирно известный специалист по древнерусской литературе академик Андре Мазон. И хотя его вроде бы успешно опроверг Якобсон, Мазон, будучи еще и Директором института славяноведения в Париже, то есть большим начальником, относился к молодым учёным, отстаивавшим его подлинность, с неприязнью и препятствовал их публикациям, научным исследованиям и вообще, как теперь говорят, карьерному росту. Ломались перья, ломались копья – война была нешуточная, невидимые миру слёзы текли, хорошо хоть не кровь. Видимо, понадобились долгие годы, чтобы Жан Бланкофф достал с полки свой перевод, подготовил его к печати и доверил издателю...

В России «Слово о полку Игореве», раз возродившись в самом начале девятнадцатого века, проросло сквозь всю нашу литературу, всю поэзию, вошло в состав нашей крови. Пушкин, открыв для себя этот источник живой воды, не расставался с ним до конца дней своих, и кто знает, не погибни он так внезапно, его внеземной гений, возможно, проник бы во множество и до сих пор неразгаданных, тёмных, спорных мест безусловно пострадавшего от переписки и перетолкований подлинника. Шевырёв свидетельствует: «ˮСлово о полку Игоревеˮ Пушкин помнил от начала и до конца наизусть, готовил ему объяснение. Оно было любимым предметом его последних разговоров». Пушкин, конечно, понимал, что сама гениальность текста, диктуемого свыше, опровергала любые сомнения в подлинности. «Подлинность же самой песни доказывается духом древности, под который невозможно подделаться», – писал он. И вот уже более двухсот лет эта гениальная летопись-плач растворяется, рассыпается драгоценными вкраплениями по всей нашей русской, и не только, поэзии и прозе. Осколки её блестят в стихах Тарковского, Бродского, Чухонцева. Без малого сто переложений на современный русский язык было сделано за это время, и конечно, это не предел, найдутся новые храбрые безумцы.

С двумя из них меня свела жизнь. В моей непечатной юности однажды случилось чудо. Стишок один был всё же напечатан. Все тогда рассказывали друг другу легенду о первой публикации. С неё, говорили, начинают отсчет творческого стажа при начислении пенсии. И вот мне восемнадцать лет – и пенсия в кармане (ха-ха, забегая вперед, сообщаю, что как бы не так, это только для членов Союза советских писателей). А печатал нас, глупышей, замечательный поэт Александр Аронов, его вся страна потом узнала, он автор песни «Если у вас нет собаки» из затёртого нами до дыр фильма «Ирония судьбы». Сидел он в газете «Московский комсомолец». И печатал симпатичные, свежие стихи и картинки молодых. Некоторые картинки были совершенно замечательные. Автором их оказалась школьница Ирина Зайцева. Выросла она в одного из самых замечательных художников нашего времени, работает сейчас в фарфоре, живёт, увы, в Америке, горячо любит оттуда Россию. Вот так вокруг Аронова мы все, зелёные-презелёные, перезнакомились. Звали его дядей Сашей. Один раз я спросила: «Дядь Саш, ну зачем вы пьете?» Он посмотрел на меня внимательно и назидательно произнес: «Ты что, правда не понимаешь? Люди пьют, чтобы достичь того состояния, в котором ты постоянно пребываешь!»

В Зайцеву влюбился поэт Андрей Чернов и тут же женился, пришлось дружить с обоими. Чернов был человек специфический. Гриппом, наверное, болел тяжелее других. Потому что «Словом» заболел тоже как-то особенно тяжко. Принялся переводить. Уже и с Иркой они развелись, и в Ленинград Андрей переехал, а всё переводил «Слово...»

Тем временем я закончила авиационный институт и стала работать переводчицей с французскими музыкантами, ну вы поняли, всё у меня не слава Богу. Годы прошли... И вот приезжаю в Питер с каким-то дирижёром. Тяжело отстояв репетицию с оркестром, которому после Мравинского и Темирканова никакой дирижёр не угодит, решила отдохнуть по-человечески подальше и от оркестра, и от дирижёра. А был мне выдан Черновым ключ от пустой квартиры на Васильевском, сам поэт уехал на дачу. Радостно предвкушая полную тишину, захожу в огромную старинную квартиру. В глубине её нехорошо брезжил тревожный огонёк. В дальней комнате за завидным письменным столом сидел Андрей Чернов. На столе стояла настольная лампа, бутылка «Алазанской долины», лежала стопка листков. «Садись, – торжественно сказал Андрей. – Я буду читать тебе свой перевод ˮСлова о полкуˮ». Как, опять?! Я не Пушкин и наизусть всего не помню, но помню всё-таки довольно много. Поэтому очень скоро я Андрюше сказала: «Постой, вот тут, кажется, ошибка. По-польски это слово значит не то». Он послушался и благодарно поправил. Невзирая на это, пришлось слушать до конца...

Я пересмотрела много переводов, пересказов, стихотворных вариаций «Слова». Поразило в большинстве случаев какое-то свойское, обычное отношение к необычному тексту. Прежде всего перевод академика Лихачева. Он очень небрежный. Где академику слово непонятно, он дает транскрипцию. Тёмные места аккуратно переставлены в новый текст и остаются не менее тёмными. Пользоваться им для перевода на другие языки нельзя. Уж лучше стихотворный пересказ Заболоцкого. Но почитав таких переложений несколько, понимаешь, что надо брать первоисточник, то есть что от него осталось, копию рукописи шестнадцатого века, и что называется, разбираться самостоятельно. Понимаешь ещё, что на это потребуется много лет, практически жизнь. И вылупляется неизбежный вывод – нужен первоначальный текст с разъяснениями, комментариями, догадками и предположениями исследователей, предпочтительно положивших на это жизнь. Как, собственно, и хотел сделать Александр Сергеевич Пушкин.

Закрывшись в Интернет, я выудила оттуда имя до боли знакомое, знакомое-полузабытое, что-то родом из детства.

Я училась хорошо, если не соврать, что отлично. С вечной четвёркой по физкультуре или пению, или по биологии, потому что молодой биолог подло ставил мне четвёрки, чтобы не думали, что он в меня влюблен. И вот из-за не совсем отличной учёбы подарили мне один раз в конце года не большую книгу, а маленькую книжечку стихов. До этого я собралась было стать поэтом и потребовала от родителей купить мне современной поэзии, потому что в доме советской литературы не держали, эстеты тоже мне. Мама дёшево отделалась, приобретя в киоске Союзпечати три книжечки – Софронова, Василия Фёдорова, третьего я забыла, Щипачёва какого-нибудь. (Как тальи носят? – Очень низко...). Действительно, очень низко... Я расстроилась и передумала становиться поэтом. И тут мне в школе дарят сборничек Юрия Сбитнева... Издательство «Молодая гвардия», 1968 год, Юрий Сбитнев, «Высота». Вчера он мне сказал по Скайпу: «Я хотел назвать «Звонница». Какое там… И самые лучшие стихи выбросили, и столько правок...». Ещё бы! Знаю я это издательство! Там кому попало правки лепят.

Юрий Сбитнев был выбран мной прежде всех без колебаний, потому что в поисковой строчке блеснуло: Автор «Слова о полку» – женщина! Юрий Николаевич Сбитнев, впервые заболев «Словом» с того урока литературы в селе Талеж под Лопасней, ныне город Чехов, где жил поблизости в имении Мелехово Чехов, работал врачом, строил на свои средства школы в деревнях, в одной из которых работала учительницей моя бабушка – Чехова там боготворили! Потом стал писателем и путешественником, несколько раз прошел по следу Игорева полка, по тем местам, где полк его попал в котел, и князь не бросил своих простых людей, не прорвался на конях сквозь окружение, попал в плен, и плакала Ярославна, как плачут сейчас женщины на той же земле, как плачем мы о тех и об этих... «Черна земля под копыты костьми была посеяна, а кровью поляна: тугою взыдоша по Русской земли». Писатель на долгие двадцать пять лет вернулся в Талеж, жил там отшельником и писал. Бывал в восстановленном храме Георгия Победоносца, в селе Капустино, где служили мой прадедушка и дедушка... Как близко, и не по одному разу, проходят иногда мимо люди, с которыми мы должны были встретиться, и с которыми встречаемся несмотря ни на что, но десятилетия спустя...

Юрий Сбитнев не первый предположил, что автор «Слова» – женщина из близкого окружения князя Игоря, из княжеской семьи. Женщины на Руси были и грамотны, и учёны, и свободны, и управляли странами наравне с мужчинами. Княгиня Ольга, княжна Анна Ярославна, супруга французского короля Генриха 1 – это те, о которых мы знаем. А мало мы знаем... Болеслава, в крещении Мария. О ней, о Юрии Николаевиче Сбитневе я расскажу в следующий раз. С ней я тоже встречалась давно уже, в своих стихах, которые кто-то там высоко за меня, ленивую, пишет.

Времени больше нет. Вместе идут по одной многострадальной земле Игорь и его войско и их далёкие потомки в камуфляже. Вместе с нами стоят в новом ёлочном Храме Св. Игоря Черниговского, что в Переделкино, на Покаянном Каноне Андрея Критского те, с кем разделяют нас многие сотни лет, а они ближе нам рядом стоящих. И я выхожу оттуда в вечер, в последний снег перед весной, и бреду по дороге, которую что-то рано развезло, в дом творчества, где творцы теперь редки, звонить почему-то как раз в Чернигов. Туда уехал на родину предков писатель Юрий Сбитнев, который рассказал мне столько интересного, что придется написать о нём в следующий раз. Надо же, как все сплелось – как всё сбылось! Только Игорева храброго полку не кресити!..

А Болеслава приснилась мне. В крещении Мария. Выбравшая благую участь.

От птиц златокрылых, летящих над нашей страной,

Три тёмные тени метнутся сквозь диск заходящий

И грянутся оземь, и станут тобою и мной,

А третьей – княжной, в слюдяные окошки глядящей.

В стрельчатые окна ты смотришь спокойно и зло

И видишь, как княжество брат поднимает на брата.

Что жизнь подкосило, что так её вкривь повело?

Что, лишь пережив, понимаешь – одна лишь утрата.

Из паволок платье, и сокол сидит на плече.

Так рано закончилась жизнь, путь служения начат.

Такие не плачут, такие грустят о мече.

И прямо на двор чужеземные витязи скачут.

А ты холодна и сравнима лишь с горным ручьём,

Но тоже он мчится с высот в полноводные реки.

Над медную глиной мы к дальней земле потечём.

Оставь свои нитки. Пусть ангелы вышьют навеки!

Вот уже идёт весна, и лето не за горами, когда соберутся в Бельгии на фестиваль «Эмигрантская лира» русские поэты из разных стран. Как хорошо было бы, если бы на фестиваль пришёл со своим французским «Словом», с этой красавицей-книгой Жан Бланкофф – в общем-то Иван, наш соотечественник, подвижник, археолог, искатель берестяных новгородских грамот. А мы бы поприветствовали его. Не каждый день такие книги выходят.

Но уже сейчас на неё можно посмотреть на сайте www.galeriejpm.fr

¹ Информация об авторе опубликована в разделе «Редакция»