volosuk-ivan-2014-6-1

Поэзия диаспоры

Иван ВОЛОСЮК (УКРАИНА)

Родился в 1983 году в Дзержинске Донецкой области (Украина) в семье шахтёра. Выпускник русского отделения филологического факультета Донецкого национального университета. Автор сборников стихов «Капли дождя» (2002), «Вторая книга» (2007), «Продолженье земли» (2010), «Донецкие строфы» (2011), «Под страхом жизни» (2013). Публиковался в журналах «Знамя», «Литературная учеба», «Воздух», «Новая Юность», «Дети Ра», «Зинзивер», «Московский вестник», «Огни Кузбасса», «День и ночь» (Россия), «Радуга», «©оюз писателей», «Літера_Dnepr», (Украина), «Западная Двина», «Новая Немига литературная» (Беларусь), «Нива» (Казахстан), «Наше поколение» (Молдова), «Планета поэтов» (Латвия), «Крещатик», «EDITA», «Студия» (Германия), «Иные берега» (Финляндия), «Окно» (Ирландия), «Побережье», «Связь времён», «Время и место» (США). Участник 12 Форума молодых писателей России, СНГ и зарубежья (Липки, 2012). Живёт и работает в Донецке.

Иван Волосюк – склонен к яркому поэтическому жесту. Его образное мировидение заселено вспышками метафор, звуковыми и ритмическими сигналами, провоцирующими небрежностями, которые на самом деле формируют наше представление о его поэтическом характере. Подчиняешься движению стиха, вовлечённый в «детективный» сюжет стихотворения, и вдруг обнаруживаешь, что тебя увели в сторону от банального повествования, раскрыв не само движение этого «сюжета», а весь драматизм проживаемой жизни.

Д. Ч.

* * *

Появилась большая белая птица

…к моим ногам упал большой круглый белый хлеб.

Ю. Вознесенская

Местночтимым поэтам ничейного времени пригоршни

Насыпают в подол и бессмертием кормят из рук,

А я шёл через город, до ночи тебя не увидевший,

Полуслеп, близорук.

Но, когда почернев, вдруг подсветится небо софитами,

Убегу и напьюсь, в страшный ливень шагну я, взбесясь,

Только скрипнет калитка, тобой до конца не закрытая,

Потаённая связь.

И в неслышимом мире, где тень, как скала, неподатлива,

Мне дышать тяжело, как зашедшему в воду по грудь.

Ты мне с птицею белой пшеничного хлеба печатного

Посылать не забудь.

* * *

Ночь себя ещё проявит

(Ты и каждая – моя),

Только ветер шепелявит:

Шорох, шершень, чешуя,

Чтоб к тебе привёл Создатель

Переходное звено.

(Главный правообладатель.

Колесо. Веретено.)

Кириллические смётки –

Многословие чтеца.

Свистопляска, свистоплётка.

След на пальце от кольца.

Но трамваи стали звучней.

Без кондуктора, один.

За случайное созвучье

Мы свободу отдадим.

* * *

Живёт под Макеевкой, днём спит,

Хоть и не лыком шит.

А звёзды с балкона видит почти

Так же, как москвичи.

А как понаедут к нему друзья

(Мне ведь туда нельзя),

Он обо мне им плетёт за глаза,

Мол, у меня шиза.

* * *

Следи за собой, будь осторожен…

В. Цой

У деревьев своё ощущенье времён, и близки им

Ожиданье дождя, сила ветра, дорожная пыль.

Воздух после грозы, как дыхание новой России,

У которой всегда две дороги в один монастырь.

Это слово само появилось и точками Брайля

Проступило, когда от меня отошла темнота.

И встречал я тебя легким привкусом вечного мая,

Лепестками черемух целуя родные уста.

А потом я уснул, как под лёд провалился, но сон мне

Не принёс облегченья, и я не боролся за жизнь.

Я теперь параноик, и возглас священника «Вонмем»

Для меня означает: следи за собой, берегись.

* * *

Говорят, что полгода назад был другой совсем.

Перемены в себе замечать не хочу. Точка!

Может быть, это продлится до самой осени,

А после уже не смогу написать ни строчки.

Будет страшной зима: пепелищем покажется поле мне,

И, глаза завязав, отвезут меня в кукольный дом.

Я почти не живу, но тебя не боюсь, меланхолия,

Настоящее время хочу отложить на потом.

* * *

Дикое время, пропахшее водкой и потом,

Завтра не будет тебя и меня — ну и пусть.

Будут работать за нас полтора землекопа.

Новое время, я больше тебя не боюсь!

Слово моё догорело и скоро погаснет,

Пепел его не выносят, как сор из избы.

Господи, как это страшное время прекрасно,

Как же обидно его отдавать без борьбы!

* * *

Б. М.

Здесь, в ментальном пространстве, на пересечении улиц,

Как из глины словесной, ещё возникают дома.

Тень скользнула легко и затихла, как платье на стуле, –

Это через Крещатик неслышно прошли времена.

Суеверья отбросим! У прошлого нет повторенья.

Если встретимся снова под тенью каштанов твоих,

Ты узнаешь нас, Киев, как будто одно поколенье

Вобрало в себя боль и страдания всех остальных.

* * *

Способ письма не исправят строки брекеты,

Чувствую что-то внутри её аорт.

Бытописатель, сказитель, поэт рэкета,

Жизни, как хлеб, серой (второй сорт).

Может, вернётся сама, чтобы здесь стариться,

Чтоб до всего ей додуматься самой.

В утреннем соке тумана дома варятся,

Как же теперь ты несчастлива со мной.

* * *

Стану бродягой, чтоб гнали меня взашей

От порога дома с белым заборчиком.

Идти по мосту и бояться летучих мышей,

И писать, словно врач в поликлинике, неразборчиво.

Видеть другую столицу, не ту, которая

Нарисована на коробке конфет «Киев вечерний»,

С теми, кого в пять утра забирает «скорая»

После драки на Гончара у кафе «Харчевня».

И пока не открыли метро, тишина сладкая

Обволакивает, убаюкивает: «Сдайся!»

Но к тебе не добраться никак: ни с тремя пересадками,

Ни с помощью GPS или других девайсов.

* * *

Оплетают меня сомнений змеи,

Разное: «to be» там, «or not to be».

Если взломают пароль емейла,

Повешусь на кабеле USB.

Буду доказывать: «Я не робот»,

Капчу любую осилю враз.

Вдруг резануло: любимую трогать,

Если в последний раз?

Место намолено: здесь и я был

После тебя, до тебя, когда

Вдруг навалился листвой ноябрь

На полусогнутые города.

* * *

О. Е.

Я за рыбным обозом пытался успеть,

Автостопом дойти до Москвы хотел.

А у рыбы, наверное, лёгкая смерть,

И филе двести граммов на выходе.

Рыбьим глазом смотрел на луну, а в ночи —

Очертанья предметов пугающи.

Громко били крылом, подгоняли сычи

Отстающих и неуспевающих.

А когда добрались (через тысячи верст),

Я мечтал, как здесь всё обустроится:

Вверх Останкинской башни поднимется перст,

А под землю шагнут метростроевцы.

* * *

Из дома сбежал я, как будто скатился вниз,

Никого ни о чём не спрашивал.

Потом оказалось: мы сделались трое из Простоквашино.

Вещи собрал за пятнадцать минут: айпад,

Что-то на первое время из шмоток ношеных.

И откуда узнал я: в деревне дома стоят

Брошены.

Родители сразу, конечно, пошли к ментам.

Днём из дома не выйдешь, чтоб мне прокормить

свою братию,

Приходилось ночами ходить по колхозным полям

С металлоискателем.

И пока по ломбардам рассовывал, что нашёл,

Брал коту молока, а собаку кормил пельменями.

Так бы длилось и дальше, но Печкин в «АЛЛО» прочёл

Объявление.

И пока я на дурке лечился от наркоты

(Потому что я справлюсь, сыночек у мамы умница),

Кот Матроскин жил впроголодь так же, как все коты,

Шарик с клипсою в ухе бродил по холодным улицам.

* * *

Памяти Д. С.

Ситцевым временем не дорожи, изгой.

Междоусобица, осень, трамвай в отстой.

– Ну-ка, построились в очередь, – рёв и рык.

Ради забавы Адаму размять язык.

В нерукописное время, в туман людской,

На «единице» от площади до Складской.

Всё тебе впору, бессмертие, всё как раз!

Выключи прошлое: кухня, угарный газ.

ПОСТ МОСКОУ

Московское время длиннее нашего.

Пространство комнаты

(огромный дом на Тверском бульваре)

вываливается из окна.

Выключают свет,

и снова всё на своих местах:

темно внутри,

темно снаружи.

* * *

Голос мой в Москве могут узнать

киоски фаст-фуда,

автоматы с отверстиями для ПЭТ-бутылок,

таблички на зданиях, в которых родились или жили

большие поэты,

автомобили таксистов-«бомбил», припаркованные

в самых неожиданных местах.

Проходя мимо них, я разговаривал по мобильному.

Люди меня не заметили.

* * *

Добирался

с несколькими пересадками.

Хотелось пить.

Сумка давила плечо.

И только возле ВДНХ

ВыДоХНул.