Поэзия диаспоры
Юрий БЕРГ (ГЕРМАНИЯ)
Поэт, прозаик, фотожурналист, корреспондент журналов «Тенгри» Международных Казахских Авиалиний «Air Astana» и «RoJo» (Бавария). Лауреат международных литературных конкурсов «Литературная Вена», «Перекрёсток», «Золотое Перо Руси», лауреат премии им. А.И. Куприна «Гранатовый браслет», обладатель звания «Золотое Перо Руси», кавалер ордена «Владимир Маяковский». Родился в 1948 году на Украине, большую часть жизни прожил в Луганске и Киеве. По образованию – инженер-строитель. С 2002 года живёт в Германии. Автор двух книг стихов и прозы: «Живи, пока живёшь!», стихи (2009, Мюнхен); «Точка кипения», стихи и проза, (2014, Мюнхен); многочисленных публикаций в сборниках.
Юрий Берг в своих стихах предстаёт автором разного характера – едкая ирония сменяется драматическими интонациями, молитвенный экстаз сопровождается сочувственным взглядом на житейскую реальность и художественным осмыслением времени и места. Улыбка готова смениться грустным оттенком бытия. Но от чьего имени ни строилось бы стихотворение, оно всегда оказывается искренним поэтическим переживанием автора.
Д. Ч.
...Мне б машинку купить, хорошо «белошвейку»,
я бы сшил для тебя сарафанчик со шлейкой.
Полежать-помечтать, снова к порту пройти ли,
может, вспомнится вдруг, как Россию любили?
Но, закрою глаза – в небе коршун-охотник
и, качаясь в седле, стонет раненный сотник...
Пробирается свет сквозь немытые стёкла,
сонно муха жужжит, да лепёшка намокла.
Воет где-то зурна, минареты и фески,
тараканий уют, да окно с занавеской.
Жалко, нет табака, чтоб свернуть самокрутку,
жаль, убили вчера в кабаке проститутку.
Водку пили опять, а сегодня – всё снова...
...Не видать англичан, не слыхать Милюкова.
За себя не прошу я, Го-спо-ди,
за детей – своих и чужих,
слышишь то, что шепчу, поди:
– Покарай меня, но не их.
Труден был самый первый шаг,
а виновен в чём, так подай же знак,
по поступкам моим воздав.
Рано так не вели казнить,
жизнь-жестянка – товар в сельпо,
на булыжник масло не дай пролить
Дай увидеть свет и врага простить,
дай услышать, как дождь поёт,
дай оставить след, дай ещё пожить,
старики умирают не от старости,
они умирают от одиночества.
Тумбочка, кресло, окно да кровать. С кем бы поговорить?
Прожито, пролито, нечего ждать, некому позвонить.
Что там на ужин – овсянка да чай? Может, соседа прибить?
Тянет из форточки. Вечер и май. Некому позвонить.
Было да сплыло, пришло да ушло. Чем бы таблетки запить?
Чёрное с белым, немое кино «Некому позвонить».
Пусто у сердца, а с улицы смех, кто-то пытается жить.
Счастье – его не поделишь на всех. И некому позвонить.
Будто за терпение в награду
встреча, предназначенная мне –
и погост, и церковь на холме.
Потемнела от дождей церквушка,
заперт вход, не слышен благовест,
ухватилась лапою за крест.
У надгробий каменные лица,
лишь в рябине тенькает синица,
созывая к пиршеству подруг.
Я люблю холодный этот воздух,
сладкий запах вянущей листвы –
осень, что всю жизнь любила ты.
раскрытым держишь на коленях,
а над тахтой – ковёр с оленем,
Щелястый пол, потёртый плед,
и в кресле спит свернувшись кошка,
и от гвоздя на стенке след.
А на столе – остывший чай
с чаинками на дне стакана
и две пластинки Мулермана.
Казалось всё простым вполне,
как принцип действия клистира,
как корка хлеба на столе.
И были «здравствуй» и «прощай»,
и ночь была, и было утро,
и мне тогда казалось будто,
ты шепчешь мне «Не обещай».
...Годичной давности журнал
держу раскрытым на коленях,
а в памяти – ковёр с оленем.
Я о таком всю жизнь мечтал.
Природа сонно привечает улыбку робкую зари,
и за рекою вымирают в селе ночные фонари.
Мой мир глядит безмолвно в небо глазами стылыми озёр,
и на песке уходит в небыль седыми углями костёр.
Ленивый ветер гладит хаты, воды ленивую струю,
и сосны – старые солдаты, – навечно замерли в строю.
У чёрно-белой, доминошной, волны неспешный разговор,
да чьей-то лодки заполошной стучит рассерженно мотор.
Ты не буди меня так рано, не торопись проверить сеть...
В реке заря качалась пьяно, стараясь к облаку взлететь.
Ну, наконец, и тут заянварило –
то снег с дождём, то жахнет минус пять,
нормальная немецкая погода,
любой другой не стоит ожидать.
А где-то Рождество и в доме ёлка,
скрипит снежок и щиплет морозец,
колокола звенят, и в санках катят с горки,
а на столах и хрен, и холодец.
...Скорей сто грамм, и руки греть над печкой,
пока домашние накроют и нальют,
в душе светло. Как вкусно пахнет сдоба!
И хрипло полдень ходики поют.
Наш старый дом – в нём никому не тесно,
за всё, что дал, Творцу воздам хвалу.
...Казалось мне, что счастье будет вечным,
как смех детей, возившихся в углу.
Понедельник – день тяжёлый, недосып и маята,
дождь осенний, невесёлый, зарядил с шести утра.
Город спит, чуть-чуть лиловый,
да стекает влага струйкой с запотевшего стекла.
Тяжело, с тележным скрипом трутся мысли в голове,
и по капле цедит время с птичкой домик на стене.
Что кукушка тратишь время? Скоро кончится завод.
Всё одно не знаешь, сколько мне осталось –
Всё же, ты кукуй потише, на дворе такая рань,
видишь – дождик с неба сыплет,
Сладких трелей соловьиных голос твой куда милей!
...Может, в гости накукуешь
Развесёлый мой вагон, боковые полочки,
снегом выбелен перрон, фонари да ёлочки.
Огоньки бегут назад, будки, рельсы, стрелочки,
до свиданья, Киев-град: шляпки, шапки, кепочки.
Перелески да поля, свет звезды над ригою,
с посошком бредёт судьба попиком-расстригою.
Неприступна, холодна, с мёрзлою дорогою,
мамка-родина одна, даже если много их.
Сколько надобно страдать, и грешить, и маяться,
может службу заказать, да во всём покаяться?
Ко святым мощам схожу со свечой зажжённою,
в дароносицу вложу душу обнажённую.
Вскрикнет колокол в ночи, хриплый от бессонницы,
ошалелые грачи сыпанут со звонницы...
Город, ты меня дождись. И, каштанно-липовый,
белым цветом разродись в Кожемяках с Липками!
Мой рыжий кот, гуляка и бандит,
устав от мартовских интрижек и баталий,
меж кактусов, бегоний и азалий
на подоконнике задумчивый сидит.
Он провожает взглядом знатока
всех проходящих мимо окон женщин,
не говоря уже о наших братьях меньших –
на них он смотрит просто свысока.
Мой рыжий плут, не помнящий родства,
прожжённый тип, красавчик и пройдоха,
с ужимками шута и скомороха,
и простотой, что хуже воровства.
Ну что тебе оконный тот проём,
прости, котяра, друг мой и коллега,
уже весна, и нет на крыше снега,
так что пойдём, проветримся вдвоём!