aleinikov-vladimir-2016-2-1

Поэзия метрополии

Владимир АЛЕЙНИКОВ

Русский поэт, прозаик, переводчик, художник, родился 28 января 1946 года в Перми. Вырос на Украине, в Кривом Роге. Окончил искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ. Работал в археологических экспедициях, в школе, в газете. Основатель и лидер легендарного литературного содружества СМОГ. С 1965 года стихи публиковались на Западе. При советской власти в отечестве не издавался. Более четверти века тексты его широко распространялись в самиздате. В восьмидесятых годах был известен как переводчик поэзии народов СССР. Публикации стихов и прозы на родине начались в период перестройки. Автор многих книг стихов и прозы – воспоминаний об ушедшей эпохе и своих современниках, в том числе и собрания сочинений в восьми томах. Стихи переведены на различные языки. Лауреат премии Андрея Белого, Международной Отметины имени Давида Бурлюка, Бунинской премии, ряда журнальных премий. Книга «Пир» – лонг-лист премии Букера, книга «Голос и свет» – лонг-лист премии «Большая книга», книга «Тадзимас» – шорт-лист премии Дельвига и лонг-лист Бунинской премии. Член редколлегии журналов «Стрелец», «Крещатик», «Перформанс», «Дон», альманаха «Особняк». Член Союза писателей Москвы, Союза писателей 21 века и Высшего творческого совета этого Союза. Член ПЕН-клуба. Поэт года (2009). Человек года (2010). Награждён двумя медалями и орденом. Живёт в Москве и Коктебеле.

Время, в котором мы живём, становится всё более дискретным, функциональным, не бессмысленным, но безмысленным, и поэтическая речь, увы, стремится этому времени всё больше подражать и соответствовать. Но, к счастью, есть поэты, которые над временем. Владимир Алейников как раз из тех редкостных, удивительных поэтов, которые обладают подлинно поэтическим мышлением. В его стихах почти отсутствует рутинная повседневность, разрозненный быт. Поэтика Алейникова не в разъятии музыки, а, напротив, в чудесном синтезировании онтологических «отдельностей» и «случайностей» до симфонии сущностей и явлений, до их метафизики, до явственного ощущения их тайны. И делает это поэт Владимир Алейников воистину с блеском.

О. Г.

ВОСКРЕСАЯ В ОГНЕ

I

Многих дней облака проводив,

Поначалу не дрогнет рука –

Но почудится новый мотив

И затронет, коснувшись слегка,

Чтобы в музыке зримой опять

Находить предугаданный ключ, –

А лета не умеем считать –

Весь их путь точно солнечный луч.

II

Многих обликов помня черты,

Не рассеяньем живы сердца

Посреди мировой темноты,

Где в колодце не сыщешь лица, –

Но проклюнется слово-птенец,

Уподоблено юной звезде, –

И как эхо венчальных колец

Отзовутся венки на воде.

III

Многих взоров храня волшебство,

Мы смиреннее были не раз,

Чем теперь, осознав торжество

Осязаемых розами глаз, –

И в слезах, закипевших рекой,

Столько будет ещё доброты,

Что приди и меня успокой

Посреди роковой красоты.

IV

Многих песен постигнув залог,

До скончания века щедры,

Мы судьбе не стирали порог,

Но зажгли в неизбежном костры,

Чтобы, вещим простором дыша

У реки, что и впрямь глубока,

Пить как равные, лишь из Ковша,

Провожая на юг облака.

V

Многим звёздам подвержены въявь,

Очевидцами славными быв,

За венками не ринемся вплавь –

Кто из нас не сгорал, горделив! –

Но всегда, воскресая в огне

И в любви обретая приют,

Жил, как ангел, в родной стороне,

Пел, как птицы пред утром поют.

* * *

Перемена погоды:

Поворот, переход,

Сквозь небесные своды –

Только выход и вход,

Лишь блужданье вслепую

Лабиринтами дней,

Чтобы ласку скупую

Ощутили сильней.

Посреди листопада

Постоим на краю

Облетевшего сада –

Словно были в раю,

Но присутствие ада

Сознавали не раз,

Вдалеке от распада

Находясь и сейчас.

То-то стёкла набрякли,

Как подглазья, вдали,

Чтобы роли в миракле

Разобрать не могли,

Чтобы звуки не стихли

Приснопамятных лет

И взлетали артикли

За пернатыми вслед,

Чтобы ветви намокли

И окошки зажглись –

И двоилась в бинокле

Вслед за моросью высь,

Чтобы здесь, в захолустье,

Не сводила с ума

С безысходною грустью

Непроглядная тьма.

ЭЛЕГИЯ

Кукушка о своём, а горлица – о друге,

А друга рядом нет –

Лишь звуки дикие, гортанны и упруги,

Из горла хрупкого летят за нами вслед

Над сельским кладбищем, над смутною рекою,

Небес избранники, гонимые грозой

К стрижам и жалобам, изведшим бирюзой,

Где образ твой отныне беспокою.

Нам имя вымолвить однажды не дано –

Подковой выгнуто и найдено подковой,

Оно с дремотой знается рисковой,

Колечком опускается на дно,

Стрекочет, чаемое, дудкой стрекозиной,

Исходит меланхолией бузинной,

Забыто намертво и ведомо вполне, –

И нет луны, чтоб до дому добраться,

И в сердце, что не смеет разорваться,

Темно вдвойне.

Кукушка о своём, а горлица – о милом, –

Изгибам птичьих горл с изгибами реки

Ужель не возвеличивать тоски,

Когда воспоминанье не по силам?

И времени мятежный водоём

Под небом неизбежным затихает –

Кукушке надоело о своём,

А горлица ещё не умолкает.

ЛУНА В СЕНТЯБРЕ

Отзвуки дальнего гула ночного, –

Ветер пройдёт – и в саду тишина, –

Словно сквозь сон прозреваешь ты снова,

Мир пред тобой заполняет луна.

О, эти всплески листвы за окошком,

О, хризантем этих отсвет в ночи!

Льётся сиянье, бежит по дорожкам,

В сердце твоё проникают лучи.

О, пробудись в эту ночь ненароком,

Выйди навстречу кручине с крыльца!

Свет разгорается – там, за порогом,

Краешком острым касаясь лица.

Тени вокруг никуда не уходят,

Неудержимо плывут облака, –

Что же с тобою? – да так и выходит –

Милое имя выводит рука.

Видишь – вон там, позади, за оградой –

Всё, что невольно манило сюда, –

Быть ему нынче тоской и отрадой –

Что возразишь, коль ушло навсегда?

Что и осталось – лишь ясное слово,

Зов с высоты да утрат глубина,

Отзвуки дальнего гула ночного,

Мир, над которым восходит луна.

В СТРАНЕ, ГДЕ СЕРДЦЕМ Я ГОЩУ

Ну что за лето! – жар всеядный

И тороват, и ядовит,

Как взгляд, заведомо превратный,

На то, что скрыться норовит.

Кручёной жилой повилика

Скрепляет целого куски,

Прохлады малая толика

Рукой ложится на виски.

Пчела мелодии далёкой

Не устает ещё кружить,

Чтоб глазу с едкой поволокой

Подспудным зреньем дорожить.

Лишь ночью дышится привольней

Тому, кто в полдень не погиб, –

И вьётся тропкой своевольной

Реки серебряный изгиб.

Вздымая небо в сердоликах,

Земля топорщится везде,

В коровьих пятнах, в лунных бликах

На застоявшейся воде.

Всё с явью кажется несхожим

В стране, где сердцем я гощу, –

И в каждом чудится прохожем

Давид, сжимающий пращу.

СТАНСЫ

Как странно в одиночестве своём

Искать неумолимую дорогу,

Ведущую к надменному итогу,

Где судят нас, – ведь были мы вдвоём!

Нахлынувшего чувства не сдержать –

Сближение тогда неповторимо,

Когда в груди, как таинство, хранимо –

А рук уж ни за что нам не разжать.

Утешь меня хотя бы тем, что въявь

Жива ещё и странствуешь по свету,

Как птица, отыскавшая примету

Участия, – его-то ты и славь.

Оно уже настолько велико,

Что, мир души сияньем заполняя,

Подъемлется, сердца воспламеняя, –

А верность достаётся не легко.

Так в комнату внесённая свеча

Обитель эту светом озаряет –

И мучится, покуда не узнает,

Зачем она в ладони горяча.

Так пламя негасимого костра

Согреет леденеющие щёки –

За то, что были слишком одиноки

В извечном постижении добра.

И смотришь сквозь растущие цветы,

Застигнута метелью лепестковой,

Туда, где к первозданности рисковой

Воздушные протянутся мосты.

В СУМЕРКАХ

Одна половина луны – надо мной,

Другая – во ртах у лягушек, –

И воздух, не вздрогнув, томит пеленой,

Завесой пространной иль думой одной,

Дыханье стеснив, как окно за стеной,

Как очи в любви у подружек.

Одна половина лица – на виду,

Другая – в тени невесомой, –

Не лай ли собачий звучит на беду,

Не конь ли незрячий идёт в поводу

У месяца мая в забытом саду,

Где созданы ветви истомой?

Где сомкнуты веки и ветер пропал,

Ушёл отдышаться к собратьям,

Не сам ли очнулся и вновь не упал –

И к этому саду всем телом припал –

И в листьях зелёных глаза искупал,

Как будто тянулся к объятьям?

Не смей возражать мне – ты не был со мной,

Не видел ни сумерек зыбких,

Где пух тополиный, как призрак родной,

Напомнил дождю, что прошёл стороной,

О звёздах, – ни звёзд, – и зачем, как больной,

Бормочешь, слепец, об ошибках!

ДЕКАБРЬ

Этот месяц, последний по счёту,

Размохрится бровями ветвей,

Чтобы в нас настораживать что-то,

Будоражить струенье кровей.

Он поистине выйдет навстречу,

Провожая доверчивый год, –

И тогда, коль успею, замечу,

Чем он за душу сразу берёт.

Он напьётся морозного сока,

Чтоб досталось ему поделом

И тумана молочное око

Растекалось в слезах за стеклом.

Он поднимет набрякшие веки,

Чтоб синели прожилки дорог, –

Знать, порыв не угас в человеке,

Если весь на ветру не продрог.

Пахнет ёлочной терпкою хвоей,

Липнут к пальцам обёртки конфет, –

И мерещится призрачной Троей

То, чего даже в помыслах нет.

Не ищи же в снегу запоздалом

Хоть намёка незримых высот,

К испытаньям готовься немалым,

А не то и январь не спасёт.

Всё осталось в тебе, как впервые, –

С глазу на глаз природа добра,

Хоть смущают шатры снеговые

Холодком роковым серебра.

УШЕДШИМ ДРУЗЬЯМ

Помню, помню, помню я вас –

Лепестки ваших песен тают, –

И на западе луч погас,

И венки у воды сплетают.

На востоке забрезжит свет,

Станет оку опять просторней,

А ушедшего – больше нет,

Оттого и глядит покорней.

Будет сердце ещё больней

Задыхаться в словах минувших,

На пороге грядущих дней

Поминая давно уснувших.

Целовали вы дев следы,

Обнимали деревья летом –

Но всегда шепоток беды

И для вас не бывал секретом.

Постигали вы страшный смысл,

Некий корень искали тайный,

Оказавшись рабами числ,

Господами хандры бескрайней.

И настиг вас не меч, не луч –

А игла уколола злая,

Чтобы вздох был последний жгуч

И терзались, причин не зная.

Что же делать и как нам быть?

Снисхожденье – неволя Рока, –

То ли запад протянет нить,

То ль окликнут ещё с востока.

И стоим посреди страстей,

Чтобы, дар восприяв общенья,

Провожать не спешить гостей

И любви осознать значенье.

* * *

Если можешь, хоть это не тронь –

Не тревога ли в душу запала? –

И зажёгся в окошке огонь,

И вихры тишина растрепала.

Сколько хочешь, об этом молчи,

Не твоё ли молчание – злато?

В сердцевине горящей свечи

Всё увидишь, что издавна свято.

Всё найдёшь в этом сгустке тепла,

В этой капле томленья и жара –

Напряженье живого крыла

И предчувствие Божьего дара.

Всё присутствует в этом огне,

Что напутствует в хаосе смуты –

Потому-то и радостно мне,

Хоть и горестно мне почему-то.

Всё, что истинно, в нём проросло,

Всё, что подлинно, в нём укрепилось,

Опираясь на речь и число,

Полагаясь на Божию милость.

Потому он в себе и несёт

Всё, что в песнях продлится чудесных,

Всё, что сызнова душу спасёт

Во пределах земных и небесных.

* * *

Вишни цветут не на шутку в апреле,

Льют за дождями дожди, – неужели

Выветрит время рассветные трели,

Вытолкнет с маху пичуг

В дали гремучие, в хаос и смуту,

В холод и голод, где жил почему-то

Век, напоказ оборвавшийся круто? –

Нет, это всё-таки юг!

Нет, это всё-таки с каждым бывало –

Этого много, но всё-таки мало,

Солнце взошло – и беда миновала,

Страхи растаяли вмиг,

Пчёлы гудят о таком, что дороже

Эха былого, что сердца моложе,

Свищут пичуги о счастье – но всё же

Камешком в горлышках – крик.

* * *

Покуда марево в степи

Скрывает времени приваду

И вряд ли держит на цепи

Разрухи рыхлую громаду, –

Не поддавайся и не спи

Ненастной, смутною порою,

Но звенья ломкие скрепи

Ключом пробившегося строя.

О том, что понял, прохрипи,

Глухую боль превозмогая,

Но миг заветный не проспи,

Пробиться звёздам помогая

Сквозь непогоду и беду,

Обрывки связывая нитей

В глуши, где нету на виду

Ни слов, ни мыслей, ни событий.

Часы бессонные продлив,

Прилюдных слёз не проливая,

Гляди на горы и залив,

За всё вокруг переживая,

Покуда корчится в крови

Войны корявая химера

И объясняется в любви

Ещё не брошенная эра.

Но в мире слышится уже

Биенье жизни потаённой

На покаянном рубеже

Страны, отравой опоённой, –

О нём никак не умолчишь –

И ты глаза поднимешь к свету,

И вздох невольный различишь

Души, предчувствовавшей это.