avrutin-anatolii-2015-1-1

Поэзия диаспоры

Анатолий АВРУТИН (БЕЛАРУСЬ)

Поэт, переводчик, критик, публицист. Родился в 1948 году в Минске, окончил Белгосуниверситет. Автор двадцати поэтических книг, изданных в России, Беларуси и Германии, двухтомника избранных произведений «Времена». Главный редактор журнала «Новая Немига литературная», в 2005–2008 гг. – первый секретарь Правления Союза писателей Беларуси. Член-корреспондент Академии поэзии и Петровской академии наук и искусств. Лауреат нескольких международных литературных премий. Название «Поэт Анатолий Аврутин» в 2011 г. присвоено звезде в созвездии Рака. Публиковался во многих российских и белорусских журналах. Живёт в Минске.

Анатолий Аврутин знает, с чем он хочет выйти к читателю, всуе слова не тратит. Опыт разностороннего литературного профессионала подсказывает ему, как строить свою стихотворную речь – и он точен и лаконичен в своей поэтической публицистике, но, кажется, по-настоящему раскрывается в лирических стихотворениях, продиктованных искренним чувством, переживанием: «она проснётся и проснётся свет»…

Д. Ч.

* * *

Четвертый час… Неясная тоска…

А женщина так близко от виска,

Что расстояньем кажется дыханье.

И так уже бессчетно зим и лет –

Она проснётся и проснётся свет,

Сверкнёт очами – явится сиянье.

И между нами нет иных преград,

Лишь только этот сумеречный взгляд,

Где в двух зрачках испуганное небо.

А дальше неба некуда идти –

На небеса ведут нас все пути…

На тех путях всё истинно и немо.

Погасла лампа… Полная луна

Её телесным отсветом полна,

Её плечо парит над мирозданьем.

И я вот этим худеньким плечом

От боли и наветов защищён,

Навеки защищен её дыханьем.

Струятся с неба звёздные пучки,

А нагота сжигает мне зрачки,

И нет уже ни полночи, ни взгляда.

Есть только эта шаткая кровать –

На ней любить, на ней и умирать,

И между этим паузы не надо…

* * *

Чёрные отсветы чёрных прозрений,

Памяти чёрной прилипчивый страх.

Нету пронзительней, нету блаженней

Отсветов чёрных на чёрных губах.

Пусть же судьба именуется роком

Или же рок именуют судьбой –

Чёрные отсветы в небе высоком

Алыми кажутся в час роковой.

Сполохи сгинут… Останутся тени…

Но и над ними закончится свет.

Нету пронзительней, нету блаженней

Отсветов чёрных, сошедших на нет.

Сирая Родина! Божие светы!..

Над пепелищем поник чернобыл.

Сколько их, канувших, что не отпеты –

Люди забыли и Бог позабыл!

Небо расколото… Ясень расколот –

Недосмотрели Матфей и Иов.

Боже, какой это мертвенный холод –

Змейкой крадущийся вдоль позвонков.

Так, покалечено-неизлечимо

Нам и нести этот холод в спине.

Сирая Родина шествует мимо,

И оттого-то дороже вдвойне.

И оттого-то, меж тягостных строчек,

Чувствуешь, корчась, как всё же велик

Каждый просёлочек, каждый листочек,

Каждый невзрачный болотный кулик.

* * *

Что не по-русски – всё реченья,

Лишь в русском слове слышу речь,

Когда в небесном облаченье

Оно спешит предостеречь

От небреженья суесловий,

Где, за предел сходя, поймёшь,

Что языки, как группы крови,

Их чуть смешаешь – и умрёшь.

* * *

В Россию можно только верить

Федор Тютчев

Хмур проводник… В одеяле прореха…

Старой любви не зову.

Кто-то в истории, помнится, ехал

Из Петербурга в Москву.

Кучер был хмур… Дребезжала карета.

Лошади хмуро плелись.

Хмуро вплывало тягучее лето

В хмурую русскую высь…

Тысячи раз отрыдала валторна, –

Мир без концов и начал.

Помнится, памятник нерукотворный

Кто-то уже воздвигал.

Нету концов… Позабыты начала.

Прежний отвергнут кумир.

Вспомнишь с трудом две строки про мочало,

Что нам твердил «Мойдодыр»…

Вспомнишь… Под визг тормозов на уклоне

Вытащишь хлеб и вино.

Снова умом ты Россию не понял,

Снова лишь верить дано…

* * *

Небо изрытое, небо сквозное,

Что же разверзло тебя надо мною

В чёрной, холодной ночи?

Просто за ворот, черно и отвесно,

Сверху струится сермяжная бездна…

Так что кричи – не кричи…

Просто за старым скрипящим забором

Бездна бесстрашно висит над собором,

Птиц от крестов отогнав…

Просто, как старые чуни скрипучи,

Небо закрыли тягучие тучи…

Просто идёт ледостав.

И поднебесье горбатое злится,

Что не под силу в реке отразиться –

Льдисто-горбата река.

Как бы душа этой ночью хотела

Враз упорхнуть из усталого тела

В чёрную высь… В облака…

Ночью измученной, ночью слепою

Только Отчизна парит над тобою,

Тоже от горя черна.

Даже из собственных помыслов изгнан,

Разве ты вправе грешить на Отчизну

В чёрную полночь без дна?

В полночь, когда ни шагов и ни лая,

Будто бы жизнь наступила иная…

Мраком несёт из квартир.

Только один – вдоль корявых обочин, –

Кто-то бредёт, темнолиц и всклокочен,

Лживый, как внутренний мир…

Страшно… Не вскрикнуть… И что остаётся?

Ждать, когда лучик дыханья коснётся,

Чем-то подобен ножу?..

Если со мною такое случится,

Руки сложу… И, смежая ресницы,

Вам ничего не скажу…

* * *

Откуда этот гул возник,

сменив живое слово,

И что за мрачный человек бредёт сквозь этот гул?

С лицом безликим, словно лик безликого святого, –

Ни Петр, ни Авель, ни Фома,

ни Ной, ни Вельзевул?..

У человека на плечах дырявая котомка…

Котомка, что ни говори, отлична от сумы.

Ещё он предок – для меня,

прапредок – для потомков,

Но сам он – тьма,

бредёт – во тьму,

и вышел он – из тьмы…

Он загляделся в чёрный пруд,

как в зеркало кривое,

И что-то в воду уронил, и охнула вода…

С тех пор уже четвёртый день

ночами в трубах воет

И кто-то топал на крыльце,

не вытоптав следа…

Я слышал гул…

Я слышал стон…

Я слышал этот топот…

Я сгрёб с крыльца пушистый снег без признаков следов.

И этот рокот грозовой

сошёл на полушепот,

И этот странный человек

мелькнул и был таков…

Не кончен век…

Не пробил час…

Не кончено сказанье…

За что, измучась, не схватись, всё будет нет, не то…

Но кто-то, странный и немой,

мелькнул над мирозданьем

С лицом безликим, словно лик…

А я не понял, кто…

* * *

Алесю Маковскому

Ненастный месяц март… Пустяшная погода.

Ни плакать, ни писать, ни думать не хочу.

И папы рядом нет почти уже полгода,

И завтрашний маршрут – в аптеку да к врачу…

А жизнь течёт скучней, хоть вроде всё обычно.

Привычные дела в привычной спешке дней.

Вчера – ого, какой! – начальник самолично

Мне руку протянул… Теперь ещё скучней.

Всё видишь в пелене… Туманно… Нереально…

Неясные слова… Размытые черты…

В столичной кутерьме душа, патриархальна,

Бесплодно суетясь, страшится суеты.

По чарочке?.. Но пост идёт уже неделю,

В такие дни грешат мерзавцы да попы…

А снегу? – не сойдет, пожалуй, и к апрелю,

В метели фонари почти полуслепы.

За что-то на людей обиделась природа…

Попробуй, календарь с тоски перепиши…

Обычный месяц март… Обычная погода.

Обычная печаль обугленной души…

* * *

Бредёшь… И в зрачках твоих – мука…

Под галочий вечный галдёж

Ты, может, протянешь мне руку,

А, может быть, мимо пройдёшь…

Как знать… Но, кляня непогоду,

Мне думать, бредя напрямки:

За что же ты руку мне подал?..

За что мне не подал руки?..

* * *

…Так зачем говорить про напрасное чудо прозренья,

Про осколки созвездий, застрявшие в тающем льду,

Если нету прощенья… Я знаю – мне нету прощенья,

И под зыбкие кроны я больше уже не приду?

Что копилось в душе, то осталось в снегах ноздреватых,

Что забылось – забыто, что просто ушло в никуда…

И – распят на ветру – среди тысяч невинно распятых,

Ты кропишься водой, и не знаешь, что это вода.

Заскорузлой душе даже этого кажется много,

Что ей серое небо и долгий грачиный галдеж,

Коль ответили все – от убогой гадалки до Бога,

Что под зыбкие кроны ты больше уже не придёшь?

Будет просто гонять шалый ветер траву перекатом,

Будет в омуте чёрном обманчиво булькать вода,

Будет давняя боль ночевать на диване несмятом,

Будет чёрная кровь запекаться у впалого рта…

И услышит в ночи только старый бобыль одичалый,

Что не спит и всё шепчет молитвы всю ночь напролёт,

Как с котомкой бродил непонятный, расхристанный малый,

И всё мямлил под нос, что он больше сюда не придёт…

* * *

И предо мною люди в белом

Поставят бледную свечу.

Александр Блок

Снега или снеги? Теней вереницы…

Неузнанной птицы медлительный лёт…

В такие часы – лишь рыдать да молиться,

Но губы не шепчут, слеза не течёт.

Неровная стёжка… То кочка, то яма.

И томик под мышкою… В бренности дней

Я тоже придумал Прекрасную Даму –

Ещё не известно, какая чудней.

Как долго до этого строчки молчали,

Душа обмелела до самого дна…

Я тоже послал бы ей розу в бокале,

Но роза моя ей совсем не нужна.

Бокал разобью… Отложу полотенце,

Не помня – родился какого числа?..

Я тоже бы принял чужого младенца,

Когда бы младенца она принесла.

А приняв бы – понял, что время не лечит,

Изранит, а после – кричи не кричи,

Хоть кто-то всё носит мне бледные свечи,

А после до хрипа рыдает в ночи…