Люди, часть 1

ОТ АВТОРА

Со всеми этими людьми мне посчастливилось общаться в странствиях. Материала собрано немало, он аккумулирован в проекте "Письма из Глубинки"; здесь - лишь некоторые характеры, хотя и подобранные по не самому, подозреваю, идеальному авторскому вкусу. Надеюсь, у меня получился Музей русской души - невеликий, но весьма капитальный.

Тех, кто ждет здесь проявлений квасного патриотизма, спешу разочаровать. Не слишком-то я уважаю народ, который уже столько десятилетий упорно выбирает тиранически-тоталитарную модель управления. Вот я лично считаю, что живу в стране, а не в царстве-государстве. И Вы наверняка в этом уверены. Только почему мы молчим, когда очередной негодяй навязывает нам идею "национального лидера"? Всегда кто-то найдет убежище в патриотизме и погонит русских мальчиков на очередное мероприятие, которое ему - мать родна.

Они живут русской Глубинке (которая, если Вы не знаете, от слова "глубина"), говорят и думают по-русски. Полагаю, "русским" именно такого человека стоит называть, который русский язык считает родным, (пусть даже "вторым") - вне зависимости от формы его лица, разреза глаз или цвета кожи. Не уверен, что мы чем-то особенны. Нормальная нация, не лучше и не хуже других. Есть "загогулины характера", о них мои герои поведают немало интересного, причем, по-нашему, "с подвывертом". Изредка они размышляют и о судьбе страны. Но все же они - люди поступка, а не броского словца. Про таких принято говорить: "с царем в голове". Искал я тех, кто не ведет себя как скотина в стаде, у кого душа болит. Да-а-а... ну, как объяснить человеку иной культуры, как эта нематериальная сущность хворать способна. А ведь может, леший ее задери!

Геннадий МИХЕЕВ

P.S. В работе меня вдохновляло стихотворение Бориса Пастернака "На ранних поездах". Вот его фрагмент:

"...Сквозь прошлого перипетии

И годы войн и нищеты

Я молча узнавал России

Неповторимые черты.

Превозмогая обожанье,

Я наблюдал, боготворя.

Здесь были бабы, слобожане,

Учащиеся, слесаря.

В них не было следов холопства,

Которые кладет нужда,

И новости и неудобства

Они несли как господа..."

Две деревеньки рядом - Балдино и Мундырь. Населения на обе - 60 душ. Вокруг заросшие бурьяном поля, у горизонта - лес. Летом, в зелени, картина отрадная. Зимой - пустыня. И как-то я понимаю Андрея Оськина, деревенского скульптора: среди унылых равнин хочется чего-то выпуклого, нарушающего однообразие пространства.

Он живет в деревне Мундырь, когда-то славящейся дородностью и зажиточностью людей. Мундырь - самая старая деревня в округе, а по убеждению Андрея люди не стали бы селиться на скудных землях. Бабушка Андрея Мария Яковлевна рассказывала, что у людей были амбары, большие дворы. А жили хорошо потому что много работали. Подкосила война: лишь один двор из пяти вернулся хозяин. Кстати, как говорила бабушка, название деревни произошло от слова "мундир", переделанного на крестьянский лад. Петр Великий когда-то проезжал по Сибирскому тракту (он проходил в нескольких верстах от Мундыря) и подарил здешнему жителю, по видимому, изношенную часть своего одеяния.

В Мундыре две трети домов безлюдны. Одну из изб под скульптурную мастерскую занял Андрей. Там у него мольберт, софиты, запас глины. В Мундыре есть ферма, в которой тридцать голов дойного стада. Как говорят, скотину общественную держат только для того, чтобы окончательно хозяйство не загнулось. Как не смешно, ферма - завидное преимуществ Мундыря: в окрестных селения не осталось и такой роскоши.

Две коровы, два теленка семьи Оськиных - самое крепкое хозяйство в деревне. Детей у Петра Дмитриевича и Галины Александровны Оськиных трое. Андрей - старший, ему 28. Младшему брату Ивану 17лет, сестра Елена чуть старше. Аккурат на днях приехала. Из Костромы. Учится она там в техникуме на строителя. Смотрит вокруг себя с какой-то тайной ухмылкой, снисходительно. Видно, надышалась городского воздуха и одурманил он ее. Деревня для нее - недоразумение, считай, темная часть биографии. Да и логика проста: "Зачем возвращаться туда, где лет пятнадцать уже ничего не строят, а только растаскивают на дрова?"

Особенно ей непонятен и даже страшен Андрюха. Ну говорит ей брат, что любит землю, природу. А статуи эти для чего ему? Зачем выделяется? А для Андрея скульптура - вторая жизнь. А, может быть, и первая.

Он хотел куда-нибудь поступить после школы, ведь он лепил что-то из пластилина и глины, сколько себя помнит. Но отец уехал в очередное свое плавание и на Леше осталось хозяйство, младшие брат и сестра. Отец - моряк, он часто и надолго пропадает. Однажды брал на Дальний Восток жену, и так получилось, что родился Андрей в городе Находке. Ну, что делать: душа отцова морская, любящая вольные ветры. Андрей другой. Он любит основательность, созерцание.

До армии он успел поучиться в ПТУ на мастера - резчика, но специальность из-за того, что уволились преподаватели, закрыли. Когда вернулся из армии (Андрей служил на границе), совхозу уже никто не был нужен. Пошел работать в зону, которая возле ближайшей от Мундыря станции Поназырево, охранником. Вот ведь судьба: в армии границу охранял, на гражданке пришлось охранять зеков (и там, и там ему довелось стоять на вышке). Работа охранника неплохая, ведь после смены остается время на хозяйство и на творчество. Но через три года вышел конфликт: поступил он на юрфак, а начальство настояло: "Или ты на вышке, или в институте. Выбирай..." Алексей не жалеет об этом, говорит: "Ну, какой из меня юрист?.." У него другая любовь: лепка. Его "библия" и одновременно настольная книга так и называется: "Лепка". Написал ее великий скульптор Лантери и Алексей считает великой удачей, что книга эта попала к нему. Края страниц у книги засалены, обложка потерлась, а он все читает, читает...

После зоны Андрей трудился у одного предпринимателя на лесоповале, сучкорубом. Там был обман, хозяин всегда недоплачивал, и Андрей ушел на "шабашку", то есть на случайные заработки. И лишь недавно он нашел место в райцентре, в пожарной охране. Режим работы - сутки через трое - позволяет уделять время и земле, и все той же "шабашке", и творчеству.

Себя он не считает скульптором. Оправдывается:

- Я сейчас из себя ничего не представляю. Это просто мое увлечение. Художник - особое состояние, когда умеешь свою душу показывать. Я начинал в дереве работать; познакомился с хорошим мастером-резчиком из города Шарья, Масленниковым Николаем. Понаблюдал - и понял, что он под структуру дерева подлаживается. Для меня это - не то, мне свободы выражения хочется. Пробовал рисовать, но мне не хватало объема. Вроде рисуешь лицо, но так и тянет обе руки задействовать, чтобы форму чувствовать. Оттого и пришел к глине, к гипсу. Но пока у меня не то получается. Не то...

Лепит Андрей в основном односельчан. Толика Юркова, Володю Старостина, брата, сестру, маму. Сейчас работает с Витькой Голубевым. Витька - один из Андреевых "подопечных". Он с братом почти ровесник, оба готовятся в армию пойти и для Андрея эти парни как дети. И Ваньку он с младенчества растил, и Витька ему не чужой. Парень живет с бабушкой и сестричкой Анькой, потому что мама их погибла, а отец пропал. Вместе - Андрей, Ванька и Витька - "калымят": доски грузят на пилорамах, строят, срубы рубят (это уже в сообществе с отцом). И сенокос у них вместе, и картошка. Пчелами занялись, перенимают бесценный опыт пчеловодства Толи Юркова, опытного пасечника.

Сейчас "мундырской тройки" появилась цель: заработать денег, купить подержанный трактор и начать серьезно обрабатывать землю. С целью прибыли, а не для удовлетворения потребностей натурального хозяйства. Андрей считает так:

- Нам, конечно, не повезло, что мы молодые Когда в совхозе все "раздербанивали", я юношей был, технику не смог взять. Но если у нас получится - будем развивать у себя сельское хозяйство: скотину расплодим, пасеку увеличим, целину распашем. Я вот, что думаю: с работы могут нас уволить, а с земли никто не уволит!..

Андрей много экспериментирует с разными культурами. Картошку он сажал на разных почвах и нашел, что на смешанных почвах картошка лучше растет, чем на глиноземе или на песке. В заветных местах (а земли сейчас свободной хоть отбавляй) он получает с ведра картошки пятнадцать, а то и двадцать ведер. Он уверен в том, что именно сейчас, когда деревня северная нарушена основательно, настало время крестьянина, только крестьянина думающего:

- Кушать-то все хотят, а производителей почти не осталось - разбежались по городам или спились. Здесь когда был совхоз, думали, что пусть все будет так, как есть, не искали новых путей. А деревню можно поднять. Нужно только, чтобы отношение людей изменилось. Чтобы не потребительская точка зрения была во главе угла, а... душа. Земля без нашей души благодать свою дарить не будет. Но нужно частное хозяйство. Свое. И будет тогда сила, чтобы вставать до рассвета и ложиться поздно!

...Конечно Андрей - идеалист. Но он - счастливый идеалист, так как рос уже после советской власти, не знал рабской философии. Жаль только, его крестьянские стремления приходят в противоречие со страстью к скульптуре:

- В городе скульптурой лучше заниматься, потому что с натурой проще. Да, я здесь могу лепить коров, лошадей, кошек. Деревенских наших людей лепить могу. А вот тело человеческое... Здесь у нас в деревне менталитет какой: начнешь натурой обнаженной заниматься - сразу разговоры всякие начнутся. Четыреста мышц человека, больше трехсот костей - где все это изучить? Я даже одно время думал поступать в медицинский институт - только для того, чтобы анатомию изучить. Но это так, в порядке бреда... В материальном плане, конечно, в деревне хуже, да и с информацией плохо (ну, где ж мне про скульптурное искусство новости узнать!). Но - душа... Друзья. Природа...

-...Когда сестра Нина жива еще была, все легче жилось. Она ж городская уже стала, в Архангельску у ней квартера была. Но - умерла полгода назад, дак...

...Задумчивая и одновременно величественная река Мезень. На правом ее берегу, прижатый лесами и болотами к обрыву, одинокий дом. Большой дом, крепкий, с широким звозом - по нему можно в дом ввезти воз сена. Крепкая банька рядом. И - больше ничего. Тишина и пустота в округе. А между обрывом и водой - песчаная дюна метров в сто. Как пустыня.

Трудно вообразить, что в относительно недавние времена Жукова Гора было большой поморской деревней. Основали ее выходцы из Великого Новгорода еще в те времена, когда Иван Грозный топил вольный город в крови. Поморы очень внимательны к своим корням, к своей истории, и поэтому история Жуковой Горы известна в подробностях. В 1623 году, согласно подворной переписи, здесь было семь жилых дворов при одном пустом. Земли за крестьянами было "восм четей в поле да в дву потому ж, сена сто копен". Были и голодные годы; к середине XVII столетия в деревне остался лишь один жилой дом Феофилка Петрова - все остальные ушли на более благодатные земли.

Ко времени царя Петра году деревня стала заполняться и к 1710 году в ней уже было двенадцать жилых дворов с населением 63 человека. Традиционным занятием населения всегда было рыболовство и морские промыслы. Валентина Ивановна помнит времена, когда в Жуковой Горе жили 130 человек, а домов было до 27-ми:

- ...А кака деревня была! Река по самый бережок, место-то видное. Деревня была вся по угорушку, и все мы водили: картошку, капусту, турнепс... Большая бригада была, скотные дворы, зародов сколь ставили. А потом война, голод... ой, как голодали! Мужиков-то у нас на войну ушло много, а вернулись единицы. И как-то незаметно исчезла вся деревня. А дома все на дрова разобрали...

Валентине Ивановне повезло: муж ее (тогда еще будущий), Иван, пришел с войны живым. Не повезло в другом - у них не было детей. Она вдвоем работали на Мезенском техучастке, были бакенщиками. Вдвоем, каждое утро и каждый вечер зажигали гасили на бакенах огни. Тогда на северной реке была значительная навигация. Теперь навигации считай что нет, рыбачий карбас раз в день протарахтит - и то в радость. В 79-м Иван умер и осталась Валя Сюмкина одна. Все так же до пенсии она зажигала на бакенах огни, а теперь уже и зажигать нечего - бакены все куда-то сплыли.

День Валентины Ивановны незатейлив. С утра берет флягу - и спускается к реке. Воду здесь исстари пьют речную. Только река с годами уходит все дальше и дальше. Был свой колодец, при дому, но как хозяин умер, он нарушился, а у пожилой женщины, которой уже "подкатывает" к 80-ти, сил залезть в колодец и почистить его не осталось. Потом - ухаживание за своим огородиком. От скотины пришлось отказаться, когда ныне покойная сестра уговорила на зиму приезжать к ней в город. Раз в неделю женщина ходит в магазин в деревню Жердь - за хлебом. И много-много времени у нее остается на... общение с рекой Мезенью, на берегу которой она всю жизнь прожила.

Ей есть о чем поплакаться реке. Случаются и маленькие радости, это когда люди, которые в сторону Жуковой Горы приезжают купаться (другие деревни находятся далеко от реки), привозят колодезную воду. Жалеют бабушку и понимают... А этой зимой случилось нехорошее:

- Я в городе была, дак. И залезли двое, они с деревни Кимжа пришли. Раньше-то все спокойно у нас было, никто ничего не брал, а тут... И унесли-то много: и швейную машинку, о образа, и рубашки мужнины, и брюки. Муки взяли мешок... и как это они натворили-то! Кажный уголок обнюхали... Их споймали. Они, оказывается с барышней своей тут жировали несколько дней. По четыре года им присудили, дак, они ж - бичи, пьяницы, может, в тюрьме им лучше даже. Машинку-то швейную вернули, а образа - не все...

Вечерами, тягучими северными вечерами она выходит на берег и рассказывает реке обо всем. Река молча выслушивает и так же молча уносит слова женщины студеной водой в океан. Может быть река и отвечает, только ответ - всего лишь едва слышное журчание, язык, понятный немногим.

Валентина Ивановна, миллион раз избороздившая реку, зажигая и гася бакены, знает, что река ничего никогда не скажет. Но все равно Мезень живая, потому что все, что река впитывает в себя, она будет хранить тот срок, что отпущен этой реке на Земле. Но и реки на лице Земли не вечные, пусть срок ей отпущен немалый - миллиардолетний - но и он тоже когда-то кончится. Но сколько таких маленьких исповедей она уже хранит в себе!..

- ...Были б у нас дети, дак... тогда б было другое дело. Нас-то у матушки с тятюшкой десятеро было, а всех раскидало. Я старшая была, а из десятерых-то одна осталась... Раньше было не страшно жить, а теперь страшновато, дак. А все равно приезжать буду, коль буду хотя б в таком состоянии. Без хозяина дом нарушится. Вот если бы с мужиком, а той Ваня-то умер - ему всего пятьдесят семь было. Приезжаешь сюда после разлуки-то, душа-то знаешь, как радуется! Если я исчезну, значит Жукова-то... все....

На стене, под зеркалом, фотография. Женщина у самовара пьет чай из блюдечка. Видно, что фотография любимая, ее даже кто-то раскрасил.

- Это матушка моя, Александра Осиповна. Они с татушкой, Иваном Ивановичем ой, какие хорошие были! Вот так же, как мы сейчас, чай пили, один мужчина зашел, схотографировал. А теперя я с етой хатографией, когда чай пью, тоже разговариваю. Матушка с татушкой недалече отсюдова лежат. Там же и Ваня мой...

Предприятие в селе Долгоруково только одно: маслозавод. И молодежи нечего здесь делать. Есть и положительное: в колхозы пришли инвесторы, покупают технику, строят фермы. Миллионы долларов вкладывают в землю новые хозяева! И специалисты - особенно в сельском хозяйстве - будут нужны. Весь вопрос, какие: то ли среднего звена, то ли высшего. Никто не будет спорить, что без высоких технологий в агрономии и животноводстве деревня не научится жить достойно. Кто нужен больше: доярки, скотники, трактористы или агрономы, зоотехники и менеджеры? Если учесть, что и трактора, и даже коровы будут компьютеризированы - рано или поздно мы к этому придем - нужны будут просто грамотные спецы. И не важно, с каким дипломом. Кстати о статистике: до 80% выпускников Долгоруковского Лицея поступают в ВУЗы. И это при том, что в лицейских классах учатся не все, а половина детей.

Кто-то съерничает: "Зачем козе баян!" В смысле зачем селу Лицей. Но к этому здесь шли долго, десятки лет. Лицей предусматривает повышенный уровень образования, упор на науку - именно поэтому "Лицей" а не гимназия. И не только за счет дополнительной нагрузки, но и при помощи талантливых и самоотверженных учителей. Потому что образование - это не циркуляры сверху и не методический чертополох. Образование - это прежде всего учителя.

Лицей расположен в обыкновенном школьном здании. Отличается разве тем, что внутри не коридоры, а залы: "литературный", "художественный" и т.п. А на крыше - громадный зимний сад с неимоверным количеством экзотических растений - детище директора. В прошлом оранжерея выручала школу (она еще не была Лицеем): для того, чтобы как-то выжить, здесь на продажу выращивали рассаду и цветы. Ныне зимний сад выполняет исключительно научную задачу, а это все-таки знак того, что жизнь стала чуточку лучше.

И еще лицеистов выделяет форма. Строгий фасон и темную расцветку (черную в полосочку) выбирали на специальной конференции с участием учащихся и родителей. Шили на фабрике в Липецке и в итоге комплект формы обошелся около 750 рублей. Согласитесь, это дешево, что для села чрезвычайно важно. По мнению директора при помощи формы в Лицее смогли "сломать гонку друг перед другом": дети из семей разного достатка, и тем лицеистам, семьям которых не хватает доходов, чтобы купить дорогущие джинсы или куртки, не грозит комплекс неполноценности. Перед Знаниями в Долгорукове все равны, потому что в отличие от столичных элитных учебных заведений дети учатся бесплатно. Даже получая углубленные знания по избранным предметам.

Ну, рассказал я о фундаментальных основах, о традициях, о проценте поступления в ВУЗы. А Учителем года России (с получением соответствующего знака "хрустальный пеликан") стала... простая учительница начальных классов Татьяна Сараева. Или фундаментальные основы закладываются все же в малышей?

У Татьяны Петровны был конфликт с мужем. Юрий Алексеевич придерживается патриархальных взглядов - это значит, чтобы жена дома после работы была, "киндер-кирхен-кюхен". Путь к вершинам "педагогического Олимпа" занял больше года и значительную часть этого пути Татьяна Петровна провела в разъездах. Был и критический момент, это когда муж давал жене свой паспорт со словами: "Ты знаешь, что с ним делать. Жена - хранительница семейного очага, а не путешественник. Я женился на учителе..."

В каком-то смысле он был прав. Во-первых никто не верил, что сельская учительница победит корифеев. Во-вторых младшему ребенку Сараевых Анечке всего-то 4 года. Старшему, Алексею, - 14 лет, но и сей факт не отменяет материнских обязанностей. Но Татьяна Петровна пошла до конца. Хотя сейчас жалеет: она ведь не для славы, а из-за того, что директор уговорил. Тем более что своих учеников (а у нее сейчас третий класс) запустила. Чтобы наверстать, приходится сейчас работать вдвойне. Результат - усталость. Страшная усталость...

Про мужа Татьяны Петровны скажу вот, что. Они познакомились в пединституте, где он учился на физика-математика. Она же пошла на "начальные классы" из комплекса; боялась, что нечто белее серьезное не потянет (теперь-то поняла, что нет ничего главнее в жизни человека первой учительницы - это как первая любовь). Но Юрий Алексеевич так и не попал в школу. Он был инспектором по делам несовершеннолетних, сотрудником ОБЭП, но из-за своего бескомпромиссного характера ушел в строители. Руки у него золотые, внутренняя отделка домов - его "конек". Тем более что когда ты простой работяга - нет над тобой ни начальников, ни дураков. Правда полгода назад Юрия упросили занять должность начальника отдела по делам молодежи, семьи и демографии. Он пошел в чиновники в том числе и потому, что жена рассказывала про то, что в Лицее все меньше и меньше детей.

У дочери кстати такой же как у отца характер. Неуступчивый. И Анечка обижалась - и вполне резонно - на отсутствие мамы. Впрочем они - подружки. И родила-то второго ребенка Татьяна потому что почувствовала, что Алеша отдаляется от нее, ближе становится папе. Да и любовь у них с отцом общая: техника.

Учитель начальных классов по мнению Татьяны Петровны отличается от учителя основной или средней школы:

- Более кропотливый труд нужен. Если скажу: "любить детей...", то все должны любить. Если скажу: "быть открытым...", конечно же все учителя должны быть открытыми. Вот, что надо: нужно быть самому ребенком, чтобы понять мировосприятие ребенка. Чувство справедливости, чувство долга - все закладывается в начальной школе. Ты - член семьи, и здесь главное - теплота душевная. Разве ее подделаешь? Не зря говорят: "учительница - вторая мама для ребенка". А если одним словом ответить: все заключается в слове "любить". И еще - преемственность. В нашем коллективе многие работают из тех, кто и меня учил. К их талантам - Наталья Николаевна Кондратьева тогда еще была молоденькой девушкой - теперь добавилась и мудрость. Или Татьяна Ивановна Гущина, которая химические формулы рисовала как художник картину... от нее я поняла, что значит хорошо знать предмет...

Показали недавно по телевизору документальный фильм про настоятеля одного из знатных русских монастырей. Всем был хорош батюшка - и строил, и окормлял, и учил - но была у монаха слабость: коллекционировал он картины известных художников. Любил, понимаешь, жить в окружении шедевров. В Доме Самойловых только один предмет старины: настенные часы фирмы "Г. Мозенъ и К". И в музей села Нижняя Синячиха они не попали по простой причине: их купил в 1900 году отец Ивана Даниловича Данила Николаевич. Хорошо поторговал на Ирбитской ярмарке зерном, самолично выращенным, вот и решил порадовать родных. И кстати часы до сих пор идут. Они как символ несгибаемости Самойлова.

Это сейчас Ивана Даниловича превозносят и поют ему панегирики. При советской власти его деятельность рассматривалась партией не как простое чудачество, а как подрывная деятельность. Дело в том что всего-то в четырех километрах от Синячихи находится шахта, в которой в 1918-м году были зверски замучены члены царской семьи, включая Елисавету Федоровну Романову. И коммунисты старались сей факт скрывать от мировой общественности. И тут - на тебе! - районный землеустроитель принимается самостоятельно реставрировать в Нижней Синячихе Спасо-Преображенский храм. Вроде как, получается, памятник Романовым воздвигает! Это сейчас у шахты строится целый монастырь; в те времена восстановительную деятельность Самойлова рассматривали чуть не как терроризм!

Но Иван Данилович, или, как его и сейчас в просторечии называют, Данилыч - фронтовик, весь в ранениях и медалях. Его партийные бонзы трогать побаивались, в высших сферах партийной иерархии могли неправильно оценить атаку на ветерана войны. Впрочем, могли бы Данилыча и в психушку упрятать... Но здесь Самойлов сам проявил отменную тактическую сноровку, ведь офицер, имеет представление о правильной диспозиции...

Слово "музей" к Нижней Синячихе подходит не очень. Это скорее "идеальное" уральское село, вобравшее в себя все лучшее, что сотворил русский гений, весьма комфортно освоивший за четыре столетия отроги Уральских гор. В Синячихе все доступно, все постигаемо даже без экскурсовода (хотя несколько жителей села именно работают экскурсоводами). По селу вольно раскиданы образцы уральской архитектуры, привезенные из самых отдаленных деревень. Это часовни, дома, усадьбенные и общественные постройки. Есть мельница, кузница и даже пожарная. Здания не пустуют: в часовне Александра Невского размещена экспозиция деревянной резьбы; часовня Вознесения Господня стала выставкой работ крестьянки Христины Денисовны Чупраковой (она вышивала картины); часовня Зосимы и Савватия Соловецких - зал художницы "из народа" Анны Ивановны Трофимовой.

В Синячихе лучшее в мире собрание уральской домовой росписи. Жемчужина - "белая горница" из Тугулымского района, расписанная чудо-мастерами столетие назад. Ну, и довлеет над всей этой красотой сам Преображенский храм: это подлинный шедевр XVIII века, исполненный в стиле "тобольского барокко". 64-метровый гигант даже издалека смотрится как уверенно рассекающий волны гигантский корабль. С него-то, храма, все и начиналось.

...Из армии Иван Самойлов пришел в 46-м. Еще в 41-м под Москвой он был впервые тяжело ранен, но деревенская закалка (а вырос Иван в деревне Исакова, недалеко от Алапаевска) помогла встать на ноги; капитан Самойлов, командир взвода пулеметчиков, добил-таки врага в его логове. Вернулся на Родину - на станции Коптелово встретил молоденькую бухгалтершу по имени Аня. Гуляли недолго - с осени и до Рождества - и в 47 году поженились. Анна Ивановна Самойлова с теплотой вспоминает то время:

- ...Он был бравый, подтянутый капитан! Кудрявая голова, не пьет, не курит... Девок после войны много было, парни с войны не вернулись... и Бог, наверное, пожалел меня, что подарил мужа. Только блажь на его голову "стукнула". Сорок лет Синячихе отдал...

А вот Иван Данилович убежден в том, что Господь именно его "пожалел". Потому что не было случая, чтобы супруга упрекнула его за увлечение. Она всегда обеспечивала надежный тыл. От города Алапаевска, где живут Самойловы, до Синячихи 15 километров, и частенько Иван Данилович опаздывал на последний автобус и возвращался домой заполночь. Она терпела. Трудно было пережить Самойловым смерть единственного сына Николая (имя ему было дано в честь не пришедшего с войны брата Ивана Даниловича), Иван Данилович даже слег. Однако Анна Ивановна проявила удивительное мужество: она буквально заставила супруга забыть про болезни, встать с одра и работать... Нужно было заканчивать труд над книгой об уральской росписи. Кто знает, чего это стоило ее собственному здоровью...

...В мире ничего случайного не бывает, и когда Самойлов говорит что его выбор на Синячиху пал случайно, он немного лукавит. Он работал землеустроителем в районном отделе сельского хозяйства и земли Алапаевского района буквально протоптал своими ногами. А увлечение стариной, народным искусством в нем проснулось еще до войны. Это судьба так распорядилась, что в 1940-м его призвали в армию, после войны нужно было приобрести надежную гражданскую профессию, семью кормить... Тем не менее Самойлов еще с 46-го года начал собирать предметы народного искусства. И только в начале 60-х он задумался: "А для чего, собственно, я все это делаю?" Между тем в Нижней Синячихе совхоз бросил полуразрушенный храм, который уже невозможно было использовать под зернохранилище.

И Самойлов решил отреставрировать храм и сделать там музей. Еще до войны в Нижней Синячихе несчастье случилось: из-за напора весеннего половодья прорвало плотину, перекрывающую реку Синячиху, и спустился пруд, созданный три столетия назад для Синячихинского железоделательного завода. Это после, уже во времена, когда к Самойлову стали проявлять уважение, плотину восстановили, да и вообще музей получил статус государственного. А тогда власть решила поставить крест на Нижней Синячихе, причислила село к разряду "неперспективных". Ну, и к "блажи" районного землеустроителя отнеслась снисходительно.

Впрочем в райкоме партии нашлись люди, которые были сильно против. Реставрацию Самойлов начал сам и без всяких "благословений" со стороны власти. В то время тенденция была несколько иная: храмы доламывали, объясняя это тем, что они аварийные и дети, играющие на развалинах, могут покалечиться. В райкоме так и говорили про Самойлова: "Вот нашелся чудак! Церковник хренов..." Кличка "церковник" прилепилась к Ивану Даниловичу надолго. А между тем Самойлов из синячихинских стариков сколотил бригаду - пять человек. Они были пенсионеры, директора совхоза (который просто бесился, видев, что в храме начались работы) не боялись, и кстати, в Бога верили. Директор в отместку дедам покосов не давал, лошадей для пахоты не выписывал, а они на него плевали, отчего тот еще пуще злился и специально гонял трактора вокруг храма, чтобы грязи намесить. Самойлов мужикам платил. Деньги он "нашел", продав корову (тогда Самойловы скотину держали) и отцовский дом в деревне Исаковой. Ну, и семейные накопления тоже пригодились. По тем временам сумма накопилась немалая - семь тысяч. На них можно было "Волгу" новую купить. Иван Данилович и сейчас убежден в том что поступил правильно. Спасо-Преображенский храм стоит не только денег, но и человеческой жизни.

Давила власть по-черному. Самойлова прессовали по полной программе. На закрытом собрании те из партийных, кто войну прошел, выступили за Самойлова: "Ивана Даниловича на фронте в партию приняли, а вы, засранцы, ничего не заслужили..." Это они к молодой партийной поросли так обращались - тем, кто себе скорую карьеру сделал. Тем не менее в 76-м году Самойлова из партии исключили. Но остановить реставрацию даже партбоссы не могли: Самойлов был председателем районной организации Общества охраны памятников (ВООПИК), реставрацию вел официально, с документацией (все отпуска Самойлов посвящал поездкам в старинные русские города с целью изучения опыта реставрации). И финансирование шло как бы с членских взносов ВООПИКа. Пусть это были жалкие 30 копеек в месяц с члена, но ведь вклад Самойлова считался добровольным пожертвованием, а это не запрещали даже советские законы.

А в селе Нижняя Синячиха абсолютное большинство жителей, глядя на Самойлова, крутили пальцем у виска. Этому же обучали и своих детей. Теперь эти дети работают в музее экскурсоводами и смотрителями (музей дал селу больше 40 рабочих мест), но тогда... "Церковник" - и все тут. Вроде как городской сумасшедший. В 78-м году в почти отреставрированный храм приехал председатель облисполкома Мехренцев. Ходил слух: "Ну, наконец прикроют гнездо мракобесия! И на нашего "церковника" управа нашлась!" А между тем председатель райисполкома, посмотрев два этажа храма, вышел, и... похвалил Самойлова! Это были первые неругательные слова власти по отношению к Ивану Даниловичу за все 17 лет реставрации! Так и сказал: "Ну, Иван Данилович... ты делаешь великое дело. Если что надо - обращайся, будем помогать..." Народ безмолвствовал. Очень скоро у Музея появился свой автомобиль и даже назначен штат. А ведь даже в районном сельхозотделе коллеги с Самойловым не здоровались и смотрели на него как на потенциального клиента психушки. Когда музей посетил первый секретарь обкома Борис Ельцин и, выпив в восстановленных хоромах XIX века рябины на коньяке, добродушно произнес: "У вас, Иван Данилович, тут, понимаешь... мировой центр культуры!", все точки на "i" были расставлены.

Канувшие в Лету отрицательные настроения людей Иван Данилович оценивает мудро. Тогда народу в голову вбили, что церковь - это вчерашний день. А злились партбоссы оттого что давил на них комплекс вины за изничтоженный царский род Романовых. Видно шли из Центра секретные директивы: "Не допустить гласности о произошедшем в шахте в 18-м году инциденте..." Многие из тогдашней молодой поросли коммунистов и сейчас при власти. Приезжают в монастырь Новомучеников российских молиться. Ну, да Бог им судья...

Недавно Ивану Даниловичу земляки подарок преподнесли. Обустроили в Синячихе родник, часовенку над ним срубили. Пригласили на открытие и супругов Самойловых. Хоть и пожилые уже, путь по деревенской улице от Спасо-Преображенского храма к роднику проделали пешком. Подходят - и читают табличку на часовенке: "Данилыч". Вот стыдоба-то... А синячихинцы кричат радостно: "Сюрприз, Иван Данилыч! Это ж мы всем селом решили... не обессудь..." Иван Данилович бесконфликтный, решил не перечить. Ну, раз решили люди - пусть.

А вообще - человек, мне кажется, заслужил даже большего, нежели "именной" родник. Много ли на Земле есть людей, о которых, к примеру, академик Дмитрий Сергеевич Лихачев сказал: "Иван Данилович - человек большой и чистой души, воплотивший в себе наилучшие черты национального характера. Каждый экспонат музея - эпизод биографии его создателя, и все вместе они - рассказ о его судьбе, подвижничестве и бескорыстии..."?

Так пускай всегда течет родник "Данилыч"! И кстати на памятной доске у входа в Спасо-Преображенский храм начертаны имена плотников, каменщиков, кровельщиков, маляров - всех, кто принимал участие в его реставрации.. Своего имени Иван Самойлов на этой доске не начертал.

...Районные власти для решающего удара выбрали удачный момент. В июле все Михалкино трудилось на сенокосе. Едва по окрестным лугам пронесся слух о том, что комиссия прибыла закрывать школу, все - на лошадях, на тракторах, пешком, с вилами, косами, граблями - примчались к школе. Но было поздно... Акт о закрытии был подписан.

Сто с лишним лет дети учились в своей школе, а теперь (согласно акту) школьное здание оказалось "пожароопасным" и "непригодным". Чиновники вальяжно заявляли: "У вас нет пожарной сигнализации. А пятьдесят тысяч на установку вы все равно не найдете..." Председатель колхоза "Свобода" Галина Степанова тут же созвонилась с пожарными в райцентре и те сказали, что хоть сегодня поставят сигнализацию за десять тысяч. Но и это не помогло, ибо начальство уже поставило подписи под документами. Оправдывались: такое распоряжение поступило сверху. В общем, на школу был повешен замок, и дверь опечатали... А через некоторое время школьное здание... выставили на продажу. Оказалось, таким жестоким образом чиновники решили залатать дыры в районном бюджете! Все попытки Андрея доказать, что, поскольку школа была построена на средства михалкинских староверов, она и должна принадлежать общине, не возымели действия. Чтобы судиться, нужны большие деньги, а где их взять?

К осени деревня Михалкино опустела. Молодые семьи (в первую очередь учительские)уехали кто куда, и остались в Михалкине лишь старики. Из молодежи только разве Андрей Васильев. И теперь Андрею уже никто не помогает в строительстве часовни, ибо все члены старообрядческой общины поморского согласия - старики.

Когда-то в Михалкине жило 900 человек. Нынешнее население деревни - 55 душ. Приблизительно половина - прихожане. Но членов общины всего-то девять человек. Жизнь в Михалкине пошатнулась, и надежд на то, что она наладится, немного. Иногда отчаяние нападает даже на Андрея. На людях дурное настроение он не кажет, ведь уныние - страшный грех, но все же, все же... До сих пор про михалкинцев в народе говорят, что нет людей трудолюбивее и богаче. Ведь староверы традиционно молились и работали, а табак с водкой не принимают до сих пор. На всю Псковщину славятся михалкинские огурцы, которые на здешних добротных землях растут как на дрожжах. Но мало кто догадывается, что рук, умеющих взрастить эдакую вкусноту, теперь раз, два - и обчелся...

Михалкино в истории Великого Раскола сыграло когда-то значительную роль. Уже только поэтому Андрей твердо решил не оставлять родную деревню. Друзья, ровесники, перебравшиеся в города (конечно не все там себя нашли, но никто не жалеет о своем выборе) считают его "чудаком". А вот Васильев искренне не понимает: как эти люди, воспитывавшиеся в среде староверов, могли так легко попрать традиции предков? Да что там традиции и вера! Народ продает свои колхозные паи - 6 гектар за какие-то 10 тысяч рублей... А это уже не попрание традиций, а великая глупость! И, кстати, никто точно не знает, кто покупает землю и для каких нужд... Просто приезжают какие-то парни на иномарках и уговаривают народ поставить подпись под какими-то непонятными бумагами. И находятся такие, кто не глядя эти бумаги подмахивает!

Андрей догадывается, в чем дело. Михалкино - подлинная глубинка, тупик. Рядом большое озеро Липпо (другое название - Свято), исток реки Сороть. Вот и хочет некий толстосум на берегах озера устроить охотничьи угодья. И школьное здание он купит - причем только для того, чтобы обустроить школу под "охотничий домик". Богатею плевать на историю, на веру. Он покупает тишину. И, чем меньше народу будет жить в Михалкине, тем ему лучше.

Андрей живет рядом со старой моленной, чудом пережившей войну. Так получилось, что рано умерли его родители, и Андрей вынужден был ухаживать за дедушкой и бабушкой. Потому и не женился... Дед скончался. Бабушка, Евдокия Ермолаевна, жива. Вдвоем они и живут, ведут хозяйство. Выращивают огурцы, продают. У Андрея единственная не весь район ферма подсадных уток. Он страстный охотник. И такой же страстный рассказчик. Об истории родной деревни Андрей может рассказывать часами.

Никто не знает, когда Михалкино было основано, но в летописи отмечено, что еще при Иване Грозном, в 1583 году в Михалкиной слободке (так первоначально называлась деревня) был 51 дом, 12 дворов крестьян, которые занимались рукоделием, чем и жили, в 22 дворах жили бобыли и "непашенные нищие". Были в слободке ремесленники: 2 горшечника, кузнец, портной, судовщик. На озере была пристань, приплывали из Пскова на судах с товаром купцы. Благодаря торговле и положению портово-перевалочного центра Михалкина слободка процветала. В слободке был свой воевода, которого звали "князь". К сожалению имени его история не сохранила.

Церковный Раскол застиг Михалкино, когда слободка была на подъеме: большое селение, крепкие основательные постройки, деревянная церковь, пристань, кузницы, конюшни, склады и многое другое, позволяющее жить, работать и горя не знать в родном государстве михалкинскому мужику... Для кого-то принятие церковных нововведений Никона, быть может, означало всего лишь переменить привычку креститься с двоеперстия на троеперстие, привыкнуть к новому мотиву пения на службе, принять как правильное другое Имя Спасителя, и жить дальше, торговать, строить - расти экономически. В большинстве русских селений люди приняли нововведения. А вот Михалкино заартачилось. Единогласно зароптали мужики на князя, который неуверенным голосом посчитал своим долгом известить о ближайшем приходе обоза с новыми книгами и новыми иереями.

Когда обоз подошёл к деревне, вестовой солдат прискакал к михалкинскому дьякону и зачитал указ о реформе, на что дьякон ответил отказом изменить веру отцов. Вестовой зачитал, что в таком случае будет с теми, кто против нового закона. Но была ниточка, за которую можно "зацепиться", - в указе содержались вопросы, на которые нужно было ответить знающим людям. Вестовой подал свиток и сказал, что через пополудни отвечавшие должны подойти к обозу и ответить. Если же не ответят, то деревня будет взята силой, и в ней будет восстановлена "истинная" вера.

Вот здесь с удовольствием перескажу удивительную историю, которая передавалась в Михалкине из поколения в поколения. Она одновременно и красива, и поучительна. Жил в Михалкинской слободе сирота Савелий. Парня жалели, и, когда он подрос, поставили дьячком в церкви. Савелий тянулся к книгам, а самая большая библиотека была у князя. Ну, и вошел он в доверие к князю, а одновременно и к его дочери Екатерине. Книги конечно Савелий читал, и даже очень внимательно. Но и Катю он тоже внимательно "прочитал"... да так, что та отяжелела. Грех - да и только! Время идет, живот у девки растет, а Савелий все похаживает к князю книжки читать. Князь, когда тайну невозможно стало скрывать из-за размера живота, поступил мудро: заблудшую дочь он отослал рожать в далекое свое имение. Наказал дочери: "Родишь, месячишко понянчишь, а после отдашь какой-нибудь доброй бабе на воспитание". Савелия, чтобы не раздувать скандал, прелюдно не наказывали, но тихонько из дьячков-то расстригли.

Савелий уединился, ни с кем почти не общался, и, как говорят, "нес крест покаяния". Прослышав о решении князя бросить дитя, он отважился пойти в далекое княжье имение - просить Екатерину, чтобы она ему младенчика на воспитание передала. Как видно, между молодыми людьми еще сохранялась симпатия, ибо Екатерина согласилась на это предложение и мальчика бывшему любовнику отдала. Вскоре Катю выдали замуж за дворянина, и она уехала из слободки навсегда. Брак у нее был несчастным: муж пил, бил жену, и детей у Екатерины больше не было. Савелий в Слободке сказал, что мальчика нашел на дороге (в те времена это случалось часто), и стал его воспитывать один. Когда случился Великий Раскол и в Михалкино пришел обоз с новыми книгами и попами-обновленцами, мальчику шел уже 11-й год.

Итак, священник развернул перед михалкинским народом свиток с вопросами (их было 106) и начал зачитывать. Мужики молчали. Некоторые, правда, заговорили: "Может, лучше принять новую веру? Не стоит гневить государя нашего - батюшку..." И тут к обозу вышел Савелий с сыном. И он ответил на все вопросы! Отвечал он уверенно, подтверждая сказанное текстами в книгах, указывал страницу и строку. Проверяющие удивлялись его спокойствию и знанию. Помогал Савелию сынок, изредка подсказывая нужную страницу в книге. Даже сопровождающие обоз стрельцы вопрошали: "Так как креститься-то надо?" И обоз покинул деревню! С той поры Михалкинскую сторону стали называть "староверщиной".

Приблизительно в это же время под Великим Новгородом в Куржицкой обители собрались ревнители древлего православия. Это случилось в 1666 году. Участвовали Архиепископ Павел (его Никон прелюдно избил посохом - такого никогда не было в христианстве!) протопоп Аввакум, и многие другие. Ревнители благочестия пришли к выводу: пришло время антихриста и нужно бороться. Но Куржицкою обитель уничтожили, Павла и Аввакума сожгли... Соловецкий монастырь после 8-летней осады пал. Иноки ушли в поморские скиты. Так зародилось Поморское согласие, к которому принадлежат христиане деревни Михалкино. Это беспоповское согласие, отличающиеся строгостью нравов и особой непримиримостью.

Есть предание, что вскоре после поражения представителей законной власти Савлий стал лидером михалкинских староверов. Его вызывали на споры с "новокрещенными" попами в разные селения, и неизменно он побеждал. Но однажды его схватили. И так случилось, что попался он на землях, принадлежащих законному мужу Екатерины. И она приказала его освободить. Что было дальше, покрыто мраком тайны. Не так давно Андрей раскопал на Михалкинском кладбище древнее надгробие. На нем сохранилась надпись: "Екатерина. 1738 годъ". Уж не та ли эта Екатерина? Могила Савевелия не найдена. Неизвестно, что сталось с сыном Екатерины и Савелия...

В Михалкине никогда не было крепостного права, хотя вокруг в двух верстах находились крепостные "мирские" деревни (Барута, Юхново, Лжун...). Деревня росла и крепла, слухи о большом староверском поселении летели во все края России, Михалкино называли "солью земли Псковской". В исторических записях о Михалкине тех лет сказано: "Деревню населяют старообрядцы, люди с очень строгими нравами. Молодежь должна подчиняться и почитать старших. Курить и пить считается великим грехом. Строго соблюдаются христианские заповеди. Очень трудолюбивы. Деревня вольная, с чужаками говорят мало, едят только из своей посуды. Много зажиточных крестьян".

Старообрядческие семьи строго следили за тем, чтобы не было смешений в вере, и поэтому михалкинцы женились только на староверках. Бывали случаи, когда брали замуж и "мирских", но перед этим их крестили в моленной. Стали появляться разногласия между родами. Озеро делилось на участки, где каждый род занимался рыбной ловлей. Был случай, когда в воскресение одна из семей мирских выехала в поле пахать. Мужики-староверы собрались, пошли в поле, насильно распрягли лошадь и отправили хозяев домой, потом объяснили: в праздник работать грешно. Никониане послушались.

В 30-е годы прошлого века начали образовывать в Михалкине колхоз. Население деревни открыто противодействовало властям, но после очередной "раскулачки" пришлось смиряться. Один из участников "коллективизации" вспоминал: "Очень трудно было проводить коллективизацию в Михалкине. Население деревни выступило против. Трижды выезжали представители райкома партии в деревню и не могли застать взрослое население. По деревне бегали одни ребятишки. Как узнавали о нашем приезде, это было загадкой, мы не могли понять. На четвёртый раз нас на въезде в деревню встретили женщины с кольями и камнями, разбили стёкла в машине, гнали из деревни..."

Войну Михалкино пережило неплохо. Немцы колхоз распустили и приказали каждому крестьянину заниматься личным подворьем. Может, и скверно об этом говорить, но правды не скроешь: поскольку михалкинцы с советской властью были не в ладах, оккупация для них была благом. Они просто трудились и молились. А большего им и не надо было. В 1944-м, года немцы отступали, они были уже не самонадеянные и самодовольные вояки. Они сжигали все деревни - просто из злобы. Поджигали и дома в Михалкине. К этому времени жители деревни уже, забрав всё самое ценное, ушли за озеро, в партизанские леса. В Михалкинской школе немцы наткнулись на двух советских разведчиков, которые возвращались из вражеского тыла. Завязался бой, были убиты шесть немцев и один наш.

Школу немцы подожгли, но прибежавшие с озера мужики сумели ее потушить. Немного позже шёл через Михалкино ещё один немецкий батальон, и опять загорелась школа. Но мужики опять её потушили. Из других домов спасли только моленную. Едва немцы подъехали с огнеметом, вышел наставник, отец Павел, и стал упрашивать карателей, чтобы не тронули святое. И немцы пожалели старца, не тронули моленную. Получается, от старого Михалкина остались лишь моленная да школа. Теперь вы понимаете, какие чувства испытывали михалкинцы, когда чиновники закрыли школу, и здание выставили на продажу...

В моленной во времена хрущевских гонений на Церковь сделали клуб. Он долго не проработал, закрылся. И вот, что интересно. Когда Андрей захотел в этом здании воссоздать моленную, власти сказали, что дом принадлежит им. Представляете: отобрали, а теперь говорят, что по закону это ихнее! Даже несмотря на то, что моленная в аварийном состоянии, она невосстановима, власть заявила, что это ее собственность, и никакой моленной там не будет! Чиновники опираются на юридический казус: не сохранилось документов, доказывающих очевидный факт. А значит, здание может продолжать разрушаться под "чутким" надзором государства... Именно потому Андрей затеял строительство новой часовни. Может, оно и к лучшему...

Андрей знает, что его прабабка Дарья была богатой михалкинской купчихой. Бабушка, Евдокия Ермолаевна, 1921 года рождения и, естественно, не знает, что происходило в царские времена. Зато в доме у бабушки и дедушки в самые злые времена проходили молитвенные собрания. Андрей знал, что он старовер, с младых ногтей. Крестик он носил еще под пионерским галстуком. Изучал "Кормчую книгу", древнее христианское творение; именнно "Кормчую" с особым рвением сжигали никониане, ибо в ней написано много такого, отчего мировоззрение христианина может поменяться. У поморцев-беспоповцев три книги считаются святыми: "Евангелие", "Апостол" и "Кормчая". Староверы понимают Церковь как корабль, который ведет кормчий, капитан. Поморцы не приемлют священства. Но зато большое внимание уделяют молитве.

Андрей научился у бабушки и у отца: молитвенное правило должно быть не менее часа в день. В воскресенье в Михалкине даже при колхозе не работали. Но ИНН и паспорт михалкинцы принимают. Дед Андрея, Макей Григорьевич воевал в Первую Мировую, он георгиевский кавалер. Отец служил на атомной подводной лодке; от облучения он долго не прожил, сердце отказало... Андрей тоже служил на флоте, в морской пехоте. Та получилось, что уходил он в армию из богатой деревни, а вернулся в нищий колхоз. Плодородные земли теперь зарастают лесом. Работал Андрей егерем в государственном охотхозяйстве. Но его должность сократили... Теперь источник к существованию - михалкинские огурцы и ферма подсадных уток. Андрей не жалуется, даже несмотря на то что официально он безработный. В 32 года жизнь только начинается...

...В середине деревни стоит пятисотлетний дуб. Его называют "Шагаев дуб", ибо растет он на огороде уже отошедшего ко Господу деда Ивана Шагаева. Дуб пережил много войн, Великий Раскол, несколько смут, падений и взлетов России. А на вид он еще крепок, ни одного дупла или изъяна на нем не увидишь. Андрей часто ходит к Шагаеву дубу. Поклонение деревьям - язычество. Но Андрей не молится у дуба, он учится у дерева стойкости. Васильев давно понял: дерево сильно прежде всего корнями. Для Андрея корни - вера его предков. А потому он убежден: пока есть вера, строится часовня, сохраняется община, - Михалкино будет стоять. Да, сейчас падение. Но ведь такое уже случалось, но всякий раз деревня возрождалась. Неужто не возродится снова?

В деревне Блинные кучи их называют "Иваныч" и "Ивановна". Еще относительно недавно они были местными "олигархами" - фермерами. Было в хозяйстве много телок, свиней. Теперь, после того как пенсионный возраст перешагнули, все домашнее животноводство сокращено до крольчатника. Кроликов много, несколько сотен. Для кроликов играет музыка. Иванович заметил, что они лучше растут под музыку. Он предпочитает ставить классику, Ивановна - русский шансон. И то, и другое пушистые симпатяги слушают с придыханием.

Дом (он четвертый в их жизни) большой. Строил его Иваныч с прицелом на то, что дочери останутся в деревне. Но дочери уехали. Правда - недалеко; живут в районном центре. Старшая, Татьяна, - преподаватель хореографии. Арина и Александра свое дело завели: открыли частную парикмахерскую, на двоих. В свое время дочери в полной мере "хлебнули": они ведь детьми были, когда родители фермерством занялись. Изначально в Блинных кучах к ним относились как к чужакам. Даже "оккупантами" называли. Было такое, что стадо быков отравили. А однажды в телятнике свет отрубили - как раз во время отела, и девчонки, со слезами на глазах, на одеялах переносили телят в безопасное место... Тогда еще в Блинных кучах колхоз был, так вот председатель дал землю для выпаса на противоположном берегу реки Ипуть. Река глубокая, полноводная - и девчонки на тот берег плавали вместе с коровами...

Скоро Заплоховы отпразднуют свою "золотую" свадьбу. У них шесть внуков, а потому летом в доме шумно и весело. В доме вообще всегда людно, здесь никогда не запираются двери. Заплоховы помогают всем - даже местным бездельникам и пьяницам. Закрыли они свое дело - пьяницы свинарник да телятник по кирпичикам стали растаскивать (а Заплоховы сами все это строили!). А все равно они не в обиде, даже подкармливают нерадивых селян. Это особенность сибирского характера, ведь Заплоховы - сибиряки. Иваныч любит повторять: "У нас запросто, не тушуйся. Хочешь кушать - так и скажи: жрать давайте чего-нибудь!" Октябрина Ивановна - "чолдонка", потомок донских казаков, выселенных на Енисей еще Петром Великим. Она немногословна, немного застенчива. Но трудолюбива. Иванович не отрицает, что пальму первенства в доме именно Ивановна держит. Если он расслабился, "разлегся" (после Крайнего Севера, труда на 50-градусном морозе косточки-то болят...) она его чуть не с одра подымает: "Володя, не время раскисать. Нут-ка пошли в огород, капусту надо сажать!" Дед Владимира Ивановича был пресвитером секты молокан, старовер. Своего внука он прочил на свое место. Не получилось... Молокан и "чолдонка" - гремучая смесь. Но семья получилась на удивление крепкая!

История жизни Владимира Ивановича - ярчайшая иллюстрация того, что произошло с нашей страной за последние 70 лет. Заплоховы смело могут сказать: "Наш адрес - Советский Союз!" Да, в общем-то, они - граждане Мира, ибо (возможно и сами того не понимая) постигли главную истину жизни: неважно, где ты живешь, важно - как. То, что последние 20 лет место обитания семьи Заплоховых - деревня Блинные кучи, игра судьбы. Они могли бы жить и в Норвегии, и в Китае, и в Аргентине... Тут уж как карта бы легла. Главное, что супруги вместе, и они трудятся. А где - это уже вторично...

Родился Заплохов в Башкирии, в русском городке Стерлитамаке, у самого Уральского хребта. В 41-м на отца пришла похоронка: "геройски погиб в сражении под Москвой..." Мать с малыми детьми, чтобы не голодать, подалась в Казахстан. И рос Володя Заплохов в селе Новоишимка. Крепчал в боях (в селе жили сосланные хохлы, немцы, чечены, и мальчики разных национальностей не дружили друг с другом, частенько выясняли отношения на кулаках), пас быков, лошадей. Когда ему исполнилось 12, мама решила переехать в большой город Челябинск, в надежде на то, что там будет сытнее.

Надежды не оправдались. Тогда, в 50-м, в Челябинске царил голод. И столько в городе беспризорников было, ворья! В те послевоенные времена в моде были даже не хулиганы, а самая что ни на есть натуральная "гопота", воры. Хочешь - не хочешь, а хотя бы подражать надо было... Но Володя не подражал, он втянулся по-настоящему. "Работал за ширму"; это "второй номер" у карманника, который "щипача" должен прикрывать. Воровали по трамваям, пригородным поездам. Возможно, и скатился бы Вовка Заплохов по наклонной, но помешала этому романтическая натура. А вот младший брат с этой дорожки не свернул. Отбыв в общей сложности 25 лет в местах "не столь отделенных" (в последний раз за сбыт наркотиков), он бесславно скончался от туберкулеза.

У "приблатненных" ребят тогда, в послевоенном Челябинске "фантазия" оформилась: надо ехать в Ташкент, на Юг; там "яблоки прямо на дорогах растут". Пробирались они на пригородных поездах. Воровали, конечно... И на одной станции, уже в Казахстане, мальчиков "повязали". Посмотрели добрые дядьки на Володьку Заплохова - долговязый, крепенький, глядит волчонком - и определили его в фабрично-заводское училище, чтобы он получил профессию штукатура-лепщика: эдакий фитиль с легкостью хоть до потолка дотянется! Выдали мальчикам матрасы, постельное белье - и отправили к месту учебы. Ну, пацаны перво-наперво матрасы свои продали... и без того на полу привыкли спать. А деньги потратили на еду, да на кино. Владимир Иванович вспоминает, что в те времена у них даже и мыслей не было о куреве, выпивке, или каком-то там "сексе". Два идеала было у отроков: пожрать от пуза, да в киношку сходить...

После ФЗО направили Володю Заплохова на строительство нового города Вышневогорска. Там, на берегу озера Касли какое-то месторождение открыли, и для его строительства целый город затеяли. Там Володе не понравилось. Тоскливо стало, к мамке захотелось... И отправился он в Челябинск, к маме и братишке с сестренкой. Денег нет, в поезд не пускают... А дело зимой было; повис Вова на облучке - едет, и чувствует, руки-то на ледяном ветру у него чувствительность теряют... Но пожалела проводница. Открыла дверцу - да втянула бедолагу в теплый вагон.

В те времена бегство с места работы считалось почти дезертирством. Володя после того как повидался с мамкой, решился пойти в управление "Трудовые резервы" (было такое). Пришел - и прямо с порога: "Мне главного начальника". Люди, сидящие в приемной, разинули до ушей рты: "Че-го-о-о-о?.." Но тут мужчина какой-то из кабинеты вышел, увидел отчаянного пацана и затащил к себе: "Для чего пришли, молодой человек?" - "Хочу работу в городе, и чтобы мамке, брату и сестре квартиру дали" - "А сколько тебе лет-то?" - "Пятнадцать... будет". Начальник невольно почесал свой затылок. Усмехнулся: "А большую тебе квартиру или маленькую?" - "Все одно, я отработаю..." - "Ну, хорошо работу тебе, пацан, подберем. А на квартиру придется тебе самому заработать!"

Попал Володя в организацию "Челябметаллургстрой", в строительную бригаду. Мужики в бригаде приметили, какой шустрый парень, и прижимать его не стали. И даже на "халтуру" стали брать, только предупредили: "Не болтай, за левые заработки сажают..." В первый раз в жизни Володя заработал на свои (не казенные!) ботинки. Настоящие хромовые! Он их не носил, поставил, и, придя с работы, до ночи любовался...

Но не понравилось Володе в строительной бригаде. Хотелось ему честного труда, законного. И устроился он на элеватор, грузчиком. В 16 лет он уже полноценно умел "наливать" (грузить мешки на плечо), "держать марку" (не отставать от общей очередности). А мешки тогда были 75-ти, и даже 100-килограмовые (с китайским рисом)! Работали по системе "выгрузка на выносливость": из бригады в 10 человек деньги получали только пятеро или шестеро. Если из системы кто выпадал, не выдерживал, оставался ни с чем. А соперничать приходилось с очень серьезными мужиками! Например, на разгрузке подрабатывали цирковые борцы Загорулько. И пацану никто не давал поблажки. Как-то утром Вовка попытался встать с койки - а ноги-то его не слушаются. Изработались они на элеваторе... А закон у грузчиков простой: прогулял - уволен.

Пришлось Володе наняться на макаронную фабрику. Правда и там он тоже был грузчиком. Дальше была армия. Его сначала брать не хотели, потому что от тяжелых грузов весь перекошен был. Но Володя работников военкомата упросил. Служил в городе Шуе, а после демобилизации солдаты решили поехать "на освоение целины". Попали в Красноярский край, в село Атаманово, на дикий берег Енисея. Но там жрать нечего было, и, продав все свои значки, солдатики пешком подались в райцентр. А это - 110 километров. Пришли в деревню Миндерла. Повалились у стога сена отдыхать, а тут мужик с деревянной ногой причапывает: "Ну, куды, рябяты, бяжитя? У нас оставайтеся, коровник отремонтируете. Я - председателем буду..."

Остались. Там много девок шустрых - из Красноярская студенток на практику прислали. Ведут себя вольно, в "бутылочку" предлагают сыграть, а то и просто пристают. А приметил Володя на кухне девчушку одну. Не гулящая, деловитая. Все крутится, крутится около кастрюль, все чего-то моет, подметает... А уж когда имя ее узнал - Октябрина (ее так назвали потому что в октябре родилась) - решил: "Эта - точно моя!" Октябрина приехала в Миндерлу из деревни Таловка, это 150 километров от Енисея вглубь, в тайгу. Там люди особые живут, как уже говорилось, "чолдоны". Суровые, молчаливые, но гостеприимные.

Через три месяца Владимир и Октябрина поженились. Поехали в Челябинск, где у них родилась Татьяна. Жили у матери в комнате. Работали на ткацкой фабрике; он - кипозакладчиком, она - прядильщицей. И как-то приехала из Якутии сестра Октябрины. И рассказала, что есть такой поселок Депутатский. Он за Полярным кругом, почти на берегу Ледовитого океана. Раньше-то в этом Депутатском только ссыльные жили, причем "элитные" из высших партийных сфер. Ну, а 60-е в Депутатском очень хорошие деньги можно было "заколотить"; добывали там какой-то редкий металл, из горной породы под названием касситерит. Такой редкий, что даже рабочим не говорили, что именно они выгрызали из земли. Там, на Крайнем Севере, в вечной мерзлоте они Заплоховы прожили 16 лет.

Владимир Иванович считает "северные" годы самыми счастливыми в своей жизни. Он про Якутию может часами рассказывать. И жители Блинных куч часто в доме Заплоховых собираются - чтобы только послушать "воспоминания" Иваныча. Один только адрес чего стоит того места, где он на зимнике работал: "Якутия, Депутатский, Паусендино, на Дьяртырдах через Терехтях - в лес". В депутатском они родили еще двух дочерей. Там же построили дом, которому завидовали даже начальники. Владимир Иванович там теплицу построил. Все смеялись - а он исхитрялся выращивать лук, укроп, редиску и даже морковку. Потом местные, якуты, ботву от морковки с удовольствием поедали, думая, что это деликатес. Владимир Иванович и на лесоповале трудился, и на зимнике бульдозеристом был, и на промывке касситерита. Но все же соскучился по теплу, по природе, не схваченной вечной мерзлотой... Сутками на зимовье он мечтал о цветущей яблоне, о смородине под отрытым небом.

Поехали жить на Украину, под Харьков. Дочери, впервые увидев голубей, перво-наперво кричали: "Папка, хватай ружье - куропашка!" Поселились в деревеньке Курешанки, насадили яблони, вишни, сливы, виноград. Завели нутрий, кроликов, гусей, свиней, индоуток. И как раз Горбачев пришел к власти, придумал "семейный подряд". Посовещались Заплоховы - и решили взять на откорм полторы сотни телок. Но местные им сказали: "Кацапы, не морочьте себе голову. Уматывайте в свою лапотную Кацапщину - и там працуйте, что хотите!"

И Владимир Иванович поехал. В Москву, в Минсельхоз. Попал он там в какой-то кабинет. В то время "архангельский мужик" был в моде, и чиновник "мужика" принял благосклонно. Он рассказал, что в Смоленской области вполне могут принять семью, желающую самостоятельно трудится на земле. Владимир Иванович вспомнил, что на Смоленщине воевал его отец, а, значит, эта земля в чем-то ему сродни. Дал чиновник Заплохову бумагу, и с ней он поехал в Смоленск. Требований у него было всего три: асфальт, крыша и река. Деревенька Блинные кучи по этим параметрам подошла. Особенно потрафила река Ипуть, чистая и полноводная. И так ему понравилось здесь! Деревня вся в лесу, ароматы лета, тишина... Так появилось фермерское хозяйство, которое по решению дочерей назвали "Червонец".

С "Червонцем" вышли приключения. Из-за приблатненного названия зачастили к Заплоховым бандюги из города. Нет, не за рекетом! Они покупали свинину, говядину. И "бабло" отваливали, не жалея. Ну, непростые сношения с коренным население упустим. Всякое бывало. Как-то уехал Владимир Иванович по делам, и один мужик из деревни крест посередине деревни поставил. И сказал: "Это по Иванычу крест. Сбежал он от семьи, не вернется..." Дочери сами выдрали эту штуку, отнесли и бросили возле дома злопыхателя: "Не дождетесь. Скорее, вы лопнете от зависти..."

На дочерях много обязанностей лежало, не ленивые они. А образование получили они такое, чтобы быть при хозяйстве. Татьяна по професии - токарь. Арина - шапочник-модельер (она из кроличьих шкурок прекрасные шапки шьет). Александра - тракторист. Вместе трудились, пока родители не достигли преклонного возраста. Заплоховы комбайн и трактор подарили друзьям. И скотину распродали, для себя только кроликов оставили.

После того как в Блинный кучах колхоз развалился, народ в деревне без работы остался. А тут еще и несчастье случилось в прошлом году: школа сгорела. Детей стали возить на учебу в райцентр, учителя не знают, куда деться... Владимир Иванович не любит тех, кто ноет, просит чего-то. А в деревне таких большинство. Но есть и такие, кто, глядя на то, как пашут Заплоховы, сами развели крепкие хозяйства. Это бывший учитель Александр Сергеевич Копанков, бывшие трактористы братья Шеевы, бывший шофер Алексей Смашнев. Александр Сергеевич до сих пор ходит к Заплоховым за советом. Хотя и сам развел столько скотины, что и Владимиру Ивановичу есть чему поучиться у учителя. А значит, зерно, зароненное семьей Заплоховых, дало добрые всходы.

Стартовало всё это свинство около шести лет назад, аккурат когда начал разваливаться колхоз и на его жалких остатках возникли т.н. инвесторы из "Легиона". Инвесторы посчитали нерентабельным и ликвидировали животноводство, к тому же не соблюдают севооборот, губят землю. Но сейчас им как законным хозяевам никто не указ. Конечно, ничего случайного не бывает, в колхозе всегда была свиноферма, на которой разводили свиней редкой ливенской породы. В современном свиноводстве появились и лидеры: семьи Астапенковых, Каравашкиных, Темешевых и Зайцевых, которые держат по доброму десятку свиноматок.

Администрация вначале старалась приструнить "легионеров" чтобы они больше оставляли селу (реально они на пай выдают раз в год всего три центнера зерна), но в итоге, поняв, что бьется в глухую стену, успокоилась. Ну, нет у капиталистов альтруистических идей! Даже несмотря на мусульманские посты. Сосредоточилась местная власть на распределении дотаций, которые были введены три года назад. Кстати дотация в 600 рублей положена и на вторую корову. Но из-за низких закупочных цен на молоко на эту "коровью" подачку почти никто не зарится.

С реализацией мяса свиней тяжело. Перекупщики свинину покупают по цене, близкой к уровню рентабельности. Сейчас конъюнктура пошла на попросят. Стоят они на рынках не меньше 1000 рублей за штуку и это вполне рентабельно. Анекдот жизни заключается вот, в чем: есть километрах в 20 от Казинки такое село Афанасьево. Там в относительно недавнее время было несколько тысяч свиных голов во вполне современном свинокомплексе. Так кот в прошлом году в Афанасьеве последнюю хрюшку зарезали, обосновав тем, что она (свинья) сжирает больше, чем стоит самолично. А в Казинке свиноводство процветает! И не только, кстати, само со себе свиное хозяйство, но и частное растениеводство, работающее исключительно на кормовую базу. Здесь личные огороды занимают по два гектара, на них выращивают картошку, свеклу и фуражные зерновые.

Но и на этом очень трудно было бы протянуть, если бы в прошлом году не пришло спасение. В селе Тербуны открылся солодовый завод от какой-то пивоваренной компании, так завод этот продает относительно дешево (около 1000 рублей за тонну) свои отходы, которые идеально годятся для фуража. Продал одного поросенка - купил тонну еды для хрюшек. Бизнес - что надо!

Семья Зайцевых, можно сказать, образцово-показательная - и не только в смысле свиноводства, но и в других областях животноводства и жизни вообще. У Александра Алексеевича и Людмилы Николаевны двое пацанов - 15-летний Алеша и 10-летний Женька, которые тоже участвуют в работе богатого подворья. Как родители сами говорят, "нашим детям достается..." Ведь все лето они на огороде, на сенокосе. И круглый год чистят за свиньями. Хозяйство немаленькое: в нем кроме 10 свиноматок имеется 2 коровы, 2 теленка, 3 козы, жеребец. Птиц здесь вообще не считают. Двух коров держат, кстати, тоже для поросят: продавать молоко невыгодно.

Людмила была бухгалтером в колхозе. Александр 15 лет проработал там же ветврачом. В той же должности он трудится и сейчас, только он теперь - участковый ветврач, обслуживающий два сельсовета. Знания сильно выручают, к тому же значительно возрос авторитет Зайцева, ибо частники, увлекшиеся свиньями, на Александра смотрят как на "панацею".

Солодовый завод в Тербунах - тоже панацея. Раньше Зайцевы (как впрочем и все свиноводы) покупали зерно и мололи на мельнице. Кстати Зайцевы благодарны и перекупщикам мяса, которые везут свинину в Липецк, Воронеж или Москву. Считай они (тоже кстати нерусские люди) выполняют функцию заготконторы. А вот поросят Зайцевы возят продавать сами. Они как "Отче наш" знают, в каком райцентре какой день базарный и все крутятся, крутятся по областным рынкам. Время такое: надо крутиться.

Александр еще застал времена, когда из колхозного свинарника возили хрюшек аж на выставку в Москву, на ВДНХ. Теперь ливенскую породу здесь не культивируют. Она хоть с "скороспелая", но мелкая и сальная. Сейчас в Казинке в почете "крупная белая" порода - мясного направления. Сало ныне не в почете.

Свой огород Зайцевы рассчитывают так: 30 соток у них уходит под свеклу, 80 - под картошку, около гектара на многолетние травы и зерновые. Своей крупной техники у них нет и трактор они нанимают.

Приходится обновлять маточное стадо, покупать маток на стороне - чтобы порода не вырождалась. Зато Зайцевы не держат хряка. Проблема в помещении. Да по любому нужно нескольких хряков держать в одном хозяйстве - чтобы родственных связей не допустить. Легче взять хряка в другом подворье, заплатить за "свиданку" 500 рублей и жить спокойно. В селе хряков немного, так как хряк должен постоянно иметь "прямую нагрузку", работать по полной программе. Иначе все свои мужские качества растеряет.

Самое трудное в свиноводческом хозяйстве - опорос. Работа у Зайцевых поставлена так, что свиньи поросятся круглый год, а значит легкого сезона у них не бывает. Впрочем самая тяжелая нагрузка весной - по причине того, что в этот сезон на ранке самая высокая цена на поросят. Свиноматка в родах порой становится агрессивной, даже может укусить - и это несмотря на то, что Зайцевы постоянно отбирают для своего стада "добронравных" хрюшек. Бывало Александр даже убегал от свиней, которые находились в родах. Он просто как ветврач знает, какие у свиньи зубы (доску-пятидесятку легко перегрызет) и в случае чего предпочитает ретироваться.

Свиньи - животные умные. Очень ласковые, доверчивые и прекрасно знают своих поросят. Впрочем чужих поросят они не принимают и могут даже их загрызть. Всякое бывает в жизни свиновода: и мор, и эпидемии, и желудочно-кишечные заболевания, и гибель новорожденных (при опоросе могут погибнуть около половины малышей). Но занятие хрюшками пока позволяет более-менее жить. А это главное.

Деревня Бабки находится в Приильменье, местности, "откуда есмь пошла земля Русская", здесь русские люди жили задолго до того, когда к нам был призван править варяг Рюрик. Именно отсюда мы дан старт развитию нашего государства, в результате чего оно "приросло" северными землями, Уралом и Сибирью. Но теперь этот регион - один из самых разоренных в стране. Почти все колхозы закрыты, деревни обезлюдели, даже дачники в последние годы перестают приезжать сюда на лето, потому как дорога в глубинку стала слишком недешева. В тех же Бабках дошло вот, до чего. Совхоз "Приильменский", отделение которого имелось в деревне, почти мертв, и людям раздали земельные паи. И знаете, что ждут "счастливые" обладатели земли? Чтобы сельскохозяйственные угодья как можно скорее заросли лесом, чтобы... собирать там грибы! Потому как грибы и ягоды - это живые деньги, к тому же растущие без посторонней помощи.

...Случилось это в 1986-м, еще при советской власти. Тогда администрация еще стремилась поддерживать "боевой дух" умирающих деревень, и однажды, когда дошла очередь до Бабок, решили здесь провести праздник этой деревни, который здесь издавна отмечался в Михайлов день. Работники культуры сочинили сценарий и заехали сюда, в глубинку с агитбригадой. Деревня будто встрепенулась от многовекового сна, собрались у клуба все (правда, уже к тому времени здесь жили в основном пенсионеры) ее жители, и тут работники культуры пришли в замешательство.

"Бабчане" плясали какие-то очень сложные танцы, пели незнакомые песни, принесли они балалайки, гармони, и не в единственном числе, так что представителям администрации не пришлось вмешиваться в ход празднества. Они поняли, что здесь сохранился целый пласт народной культуры, который долго оставался невидимым. Это действительно было похоже на чудо.

Кстати, надо бы объяснить происхождение столь необычного названия деревни. Если откровенно, подлинной правды никто не знает, так как с момента наименование прошло не менее 508 лет, но есть версия, что издавна в деревне проживали преимущественно лица женского полу. В наше время это имя можно дать всем русским весям, потому как известно, что живут сейчас в деревнях в основном старухи.

Из "бабчан" собрали фольклорный ансамбль, который назвали "Дубравушка" - потому что Бабки относятся к Дубровскому сельсовету. Известный герой-разбойник Дубровский не имеет никакого к этому отношения. Просто сельсовет когда-то располагался в еще более заброшенной деревне Дубровы. Ансамбль побывал во многих городах, на разных праздниках, "бабчан" представляли как носителей самобытно сохранившегося народного фольклора. Выступали на сценах, на подмостках, на полянах, а однажды их даже привозили петь в какой-то "Большой театр", где приличная публика аплодировала им стоя минут пять. Продолжалось такие поездки довольно много лет, но не так давно случился "надрыв". Незаметно возраст самого младшего участника "Дубравушки" перевалил за 70, а самого старшего приблизился к 90.

Возобладали болезни, да и финансовые возможности района не улучшались а скорее наоборот. Короче, "артистов" из Бабок перестали возить и стали потихоньку забывать. Так получилось, что молодые в Бабках как-то не "завелись" и сохранять этот чудесный культурный феномен стало некому. Я давно слышал про Бабки, знал, что там все "затихло", и все-таки решил там побывать; мы понимали, что вряд ли кого-нибудь удастся собрать и рассчитывали просто походить по избам и пообщаться с людьми по отдельности. Я ошибся.

...В сельсовете (а сельсовет теперь находится в Бабках, в здании давно закрытого детсадика) собрались почти все. Уже по глазам этих людей можно было прочитать, что они просто и абсолютно искренне истосковались по общению. Были песни и пляски, действительно такие, которые лично я и не видывал, небольшое застолье; ну, после познакомились поближе. Оказалось, все "бабчане", которые участвовали в ансамбле, - простые крестьяне, в бывшем колхозники. Когда-то здесь был передовой, известный на всю округу телятник и женщины трудились телятницами. Мужчины, как правило (вообще-то в этот день в сельсовете их было всего трое), работали скотниками или пастухами. Ферму, после того как ее нарушили, растащили полностью, до последнего кирпичика, и теперь на ее месте - голый пустырь. А вот деревня пока еще жива, хоть и население ее небольшое, всего 86 душ. Недавно в Бабках случилось знаменательное событие: родился ребенок, первый за последние несколько лет. Он, кстати (зовут его Димой), пока мы гуляли на посиделках в детском садике (бывшем) мирно посапывал на улице в коляске.

После я действительно, как и задумывалось, прошел по небогатым избам и поговорил с людьми "тет на тет". Сначала, естественно, я направился к самой пожилой из "бабчан", главной хранительнице традиций Александре Дмитриевне Егоровой. В маленькой деревне у каждого жителя есть прозвище, данное ему еще в детстве, так вот, эту женщину 1914 года рождения попросту зовут Аронихой.

Прежде всего она рассказала, что это за пляски такие устраиваются в Бабках. Самая главная из них - "ленец". Танцует одновременно четыре парня, которые приглашают столько же девок, движений в ленце много, приходится складывать целый узор из пар, но смотрится все довольно красиво, ладно и немного чудно. Кстати, по словам Аронихи, в какой-то деревне этот же танец называли "лансе" и возможно приблудил он когда-то из какой-нибудь Франции. Сама Арониха "ленца" уже не пляшет, возраст не тот, зато она прекрасно поет "развалиху" - песня так называется потому что гармонист, подыгрывая, широко растягивает, "разваливает" меха своего инструмента. Кстати, в Бабках из за постоянного недостатка в мужиках выдумали "играть гармонь на языке", то есть имитировать игру гармониста голосом. Еще одно местное "ноу-хау" - "матаня" (прошу не путать с мультяшной Масяней!). "Матаня" - особенный "хулиганский" распев, наподобие частушек, как правило, "матаня" изобилует эротическим а так же матерным элементом, например:

К деревне Бабки мы подходим,

Телеграмку подаем:

Забирайте, бабы, девок,

А то всех... замуж уведем! (окончание я из понятных соображений смягчил).

А ведь жизнь Аронихи была очень непростой - и не с чего вроде бы песни да пляски поминать. Она здесь, в Бабках, пережила с маленьким сыном оккупацию, потом муж не вернулся с войны и она, имея на плечах ребенка, своих родителей и родителей мужа, тянула лямку в колхозе (в прямом, а не в переносном смысле - таскала плуг и борону!)

Большинство женщин, в том числе и Александра Дмитриевна, даже не знают, как называется их ансамбль. Они для другого выступают - чтобы себе хорошо сделать и людям было интересно. В общем, для веселья поют:

- Раньше мы на работу шли - пели, с работы - пели, и никогда замучивши не были, все в радость!

А город Арониха не любит. Говорит, там народ "метляется", то бишь мечется без разбору. А здесь тишина, голубика, морошка, клюква, черника, брусника... Да, если бы разъехались в свое время по городам - разве ж такие песни и пляски сохранились бы?

...Май прошлого года выдался самым тяжелым. Представьте себе: на руках у Володи со Светой годовалая дочка Катя, приехали гости, и ночью похищают трех лучших лошадей. Злодеи хорошо знали повадки животных, тихонько их отвязали, завели в кузов грузовика и... Милиция оказалась бессильна, да они и сами сказали, что напрягаться не будут. Гутеневы сами пытались искать лошадей, но - бесполезно. С тех пор обзавелись двумя овчарками, лошадей далеко не отпускают, а Володя каждую ночь выходит в "ночное". Попросту - сторожит лошадей в леваде. С оружием. А вот в одежду древних норманнов они переодеваются реже.

Володя со Светой, естественно, и раньше не ходили в экзотических нарядах викингов постоянно. Они облекаются в одежды, которые шьют сами, только для гостей. Но, по сути, быт их мало чем отличается от быта людей, живших тысячелетие назад. Из подарков цивилизации - только электричество, но окружающая реальность, с полуразрушенными каменными домами, сараями, дорогами, прорезающими чернозем, такова, что погружаешься в древность волей-неволей. Ко всему прочему - своенравная, иногда тихая, местами бурная река Сосна, скалы, бесконечные просторы...

Поселились они здесь, в Голиково, в 93-м. А познакомились и полюбили друг друга, когда жили и работали в НИИ Коневодства под Рязанью. Володя был там одним из ведущих специалистов, без пяти минут кандидат наук, Света работала там же после техникума. Все бы хорошо, но чего-то не хватало... "Все мы родом из детства" - объясняет Володя. Родился и вырос он в Сибири и часто жил в таежной деревне у бабушки. Там еще дядя привил ему вкус к охоте. Володин отец Валентин Федорович (он преподает в Елецком университете) купил в Голиково дом под дачу, но почти там не жил. И они решились.

- Мы приехали в Голиково с идеей организовать центр конного туризма. Постепенно мы купили второй дом, благо в такой глуши они до смешного дешевы, и оборудовали его для того, чтобы принимать гостей. Сейчас домов больше, вот Свете тяжелее, конечно, стало, ведь гости - на ней.

Сейчас у них десять лошадей: после похищения они залезли в долги и купили трех новых, а в придачу давнишнюю свою мечту - племенного жеребца. К тому же в из Ельца приехала девушка, Лена Лаврищева, которая пожелала стать конюхом. Она прочитала про Гутеневых в газете и для того, чтобы получить возможность работать с лошадьми, Лена закончила специальные курсы конных тренеров. Володя не знает, долго ли девушка проработает у них, тем не менее, част забот с его плеч все-таки спала.

-...А что это за "чумовая" идея с викингами?

-В Ельце есть клуб военно-исторической реконструкции. - продолжает рассказ Володя. - Главный там Алексей Дудин. Он многое знает и умеет делать, от мечей до одежды. И вот мы с ним задумались: как сделать так, чтобы лошадей было поменьше, а людей, то есть туристов - побольше... И решили - попробовать воссоздать быт наших северных соседей.

-Но, все-таки, викинги - как-то странно...

-Просто надо лучше знать историю. Елец - удивительный город. Он расположен на границе Дикого поля, к тому же по Дону проходил один из путей "из варяг в греки" (но не основной - ладьи гоняли по Днепру). Эти несносные норманны здесь торговали. И служили у русских князей. Границу охраняли. Поэтому викинги здесь не только привычны, но в некоторых сегодняшних ельчанах течет их кровь. Но в будущем я хочу, чтобы здесь, у нас - гости могли созерцать сразу три культуры: славян, кочевников и варягов.

-Вас в селе, пожалуй, чудаками считают...

-Есть такое.

-Но чудаков ведь любят?

-Это заблуждение. В деревне к чудакам относятся, мягко говоря, напряженно. Как ко всему непонятному. Вообще, находить общий язык тяжело. Когда мы только сюда приехали, растекались добрыми чувствами, а потом - раскаивались.

-Володя ходил по домам, - добавляет Света, - он же хороший ветеринар. Лечил коров, коз - денег за это не брал, но договаривался, что потом, если выздоровеет животное, отдадут хозяева, к примеру, ножкой поросячьей. А когда узнаешь, что закололи поросенка, придешь, а тебе: "Какая такая ножка?.." Еще местные до сих пор не могут понять, для чего нужна лошадь, на которой нельзя пахать и сеять...

- Вот все думают, - продолжает Володя, - что в деревне исконно, постозно (то есть, все посты соблюдают). Но здесь очень мало людей богобоязненных. На самом деле в селе - чем человек беднее - тем он злее. Травы здесь - немерено. Но две бабушки - наши соседки - за лишний клочок луга могут так поссориться, даже палками друг на друга замахиваются. Вот я профессиональный физиолог, а не могу объяснить одно явление: у обеих бабушек по пять овец, так вот одна наступает на другую, и овцы с ней. Причем, аргументы в споре смешные: "Я, мол, дояркой была, а ты кто такая! Моя полоска!" Другая наступает - овцы первой пятятся. И так до бесконечности, туда-сюда. Не случайно - понимаю теперь - у епископа посох, как у пастуха. Да и называется он "пастырь", а верующие - "паства", то бишь - стадо. В основном в селе старики живут, но вот молодые иногда наезжают. Проведать. Несколько раз пьяные к нашему дому подходили: "А ты кто такой тут, давай бабки отстегивай! Завтра кончать придем тебя!" Не приходили (видно, трезвели поутру). Но представьте наши со Светой чувства... Тут и до смешного доходило. Света три года назад окончила Агроуниверситет в Воронеже по специальности "зооинженер" (она к тому же у меня дипломированный тренер по конному спорту). Была она на сессии и приехала погостить жена брата с двумя детьми. И тут же узнаю "главную новость" села: "Володя жену свою выгнал к черту и взял другую с двумя мальцами..."

Постепенно привыкают в Голиково к Гутеневым. Может, поверили, что они всерьез и надолго? Да и глаз притерся к виду гарцующих на лошадях "иноземцев". Несколько местных мужиков подрабатывают у Володи. Достраивают конюшню, делаю две подводы и даже... ладью викингов. Володя платит им исправно и каждый (!) день; деньги эти могут показаться смешными, но для Голиково они огромны.

Приезжающие туристы (их называют по-домашнему гостями) бывают двух категорий. Это во-первых, группы молодых людей или семьи, которым интересно погрузится в мир древности и лошадей. Другая категория - охотники. А, когда мужчины приезжают зимой на природу, они - как горько иронизирует Владимир - "в основном, пьют". И тяжелее всего приходится хозяину; поскольку этикет обязывает "употреблять" наравне с гостями, Володя знает, что это - часть церемониала охоты, и наутро с больной головой выводит мужиков на лису или зайца ( для этого завели борзых собак). Таковы особенности национального отдыха...

Володя так сформулировал свою мечту:

-Мы хотели бы воссоздать мир лошади. С рыцарскими турнирами, историческими реконструкциями. В общем, что бы человек, приехав в одно место, в Голиково, смог бы увидеть самые яркие вещи, связанные с лошадью. Сейчас я увлекаюсь стрельбой из лука, прямо из седла, на ходу. Для этого я изучил историю лука, постиг все технологии его изготовления. Наша цель - чтобы люди, приехавшие в Голиково, полностью окунулись в мир... ну, наверное, сказки, отдохновения от цивилизации.

Переехали они сюда в 94-м, движимые, по словам Василия, "чувством здорового авантюризма". "Десант" состоял из Василия - с супругой Инкарой и двумя сыновьями, Мишей и Ваней, и Леонидом - тоже с супругой Александрой и тоже двумя сыновьями (от первого брака Леонида; теперь они взрослые, давно покинули отчий дом, а потому о них писать не буду). С собой они взяли главное богатство, которым они собрались жить: сто пчелиных семей. Поставили вагончики, ульи - и приступили к строительству домов.

Андрей, средний брат, остался в Алма-Ате. Если бы он, к тому времени уже ставший академиком и профессором, бросил бы свою работу, в целом государстве не осталось бы ни одного грамотного специалиста по чуме и прочим заразам. Зато мама с папой переехали в Россию очень скоро после своих решительных сыновей, но поселились они в райцентре.

Ошибку братья допустили уже на первом этапе. Пчелы стали погибать от болезней, к которым у них не было иммунитета. К тому же деньги уже были вложены в элементарное благоустройство, и не осталось средств для того, что бы обеспечить зимнюю подкормку пчел; большую часть своих сбережений Дмитровские вынуждены были потратить на линию электропередач к свой "земле обетованной". Последний удар нанесли пасечники Украины: они буквально заполонили Россию дешевым медом сомнительного качества. В общем, затея с пасекой провалилась. Но Дмитровские не таковы, чтобы бросать намеченное.

Они порешили заняться более прозаическими, нежели благородные насекомые, вещами: землей и скотоводством. Этим, собственно, занимаются и поныне.

...К деревне Дюкарево от большака надо пробираться через "трубу", вязкую болотистую низину. Когда идешь через эти диковатые места, возникает ощущение, будто попал в кинофильм про Сталкера. Если идти посуху, путь удлинится вчетверо и составит 20 километров. Места, выбранные братьями, благодатны по всем статьям, только разве слишком безлюдны. Деревню Глинки, куда ведет хорошая дорога и ответвление от которой тянется к Дюкареву, относительно недавно за многочисленность населения называли "Китаем". Теперь в этом "Китае" проживает пять стариков. Население Дюкарева - и то больше, семь человек.

Два подворья охраняют злобные псы, способные дать отпор даже стае волков (что не раз случалось). Хозяева обладают разными характерами. Леонид по-кулацки замкнут, он не сторонник общения. Со своей женой, тоже геологом, они обитают во вросшем в землю вагончике, а в почти построенный дом переселяться не торопятся. Василий тоже еще не достроил дом, точнее, под крышу это 4-этажное сооружение подведено, но в верхних этажах еще гуляет ветер. Тем не менее они с женой, и трое их детей уже поселились в своем грандиозном творении. В холодные месяцы стараются держаться поближе к печке, подлинном сердце дома. Печь топится только одна, так как протопить все строение не только трудоемко, но и накладно. Зато завели компьютер - чтобы сыновья не росли неучами.

В Дюкареве родился их третий сын, Дмитрий. Ему сейчас уже 6 лет. Старших сыновей, которым сейчас 13 и 15, Инкара обучает дома. Иван и Михаил чуть-чуть успели поучиться в начальной школе деревни Глинки, но ее закрыли. Ради того, чтобы ей разрешили самой давать образование детям у себя в Дюкареве, Инкара билась долго, дошла даже до губернатора. Теперь старшие раз в четверть приходят в школу, что в 12 километрах по прямой от Дюкарева через "трубу", и сдают экзамены. Старший в своем личном деле имеет почти одни пятерки, средний сын ниже четверок оценок не имеет.

Инкара - женщина удивительная. Начать хотя бы с того, что она - прямой потомок... Чингиз-Хана. Она из рода Торе, это что-то вроде рода Рюриковичей для России. Один из ее прадедов, Аблай-Хан, смог объединить три враждующих казахских рода и подписал мирный договор с Российской империей. И у Инкары была элитная семья с соответствующим воспитанием, ведь отец ее, Тауке Азимханович Кенесарин, работал в Президиуме Академии наук Казахстана. Сама же она была журналистом, как и ее супруг. Впрочем, происхождение из "золотой молодежи" ни в какой степени на сказалось на нынешней манере поведения супругов Дмитровских. А уж стоицизм, с которым они переносят нынешнее свое бытовое положение, способен вызвать лишь уважение. Их мужеству удивлена даже мама, Татьяна Ивановна, которая, впрочем, тоже не падает духом. Ей 81 год, а она все еще работает инфекционистом в районной больнице. Может, низковато для ее уровня, но все же Татьяна Ивановна приносит пользу людям - разве бывает счастье выше этого?

Отец Инкары нескорое время пожил у своей дочери, в Дюкареве, но уехал домой, так и не поняв ни дочери, ни зятя, ни внуков. Здесь он был обыкновенным добрым дедушкой, там же, в Алма-Ате он - аксакал и значительный человек.

В 2001-м умер глава семейства, Иван Максимович; фронтовые раны доделали-таки свое черное дело. Он завещал, чтобы похоронили его в Дюкареве. Теперь на погосте, точнее, чуть в стороне появилась ухоженная и скромная могила. До того не хоронили здесь в течение 30 лет. Вскоре после этого пришла добрая весть: областная дума приняла решение деревню Дюкарево нанести на карту России. То есть Дюкарево вновь стало полноценной деревней. Редкий для нашего времени случай, русские веси в последнее столетие у нас только стираются с карт...

Василий и Инкара - люди идейные. Только с одной стороны они - отшельники. Их духовный наставник из Оптиной пустыни, старец Илий, называет Дмитровских "пустынниками" - ведь живут они именно в пустыни (в христианском понимании). Старец, кстати, одобряет поведение Дмитровских, правда, не устает напоминать, чтобы они обязательно занимались скотоводством.

Василий тоже убежден в том, что основа сельского хозяйства - животноводство. В хозяйстве Василия - три коровы и 9 голов молодняка. В хозяйстве Леонида - корова, 40 овец, свиньи. Птицы на двух дворах тоже немало. В отличие от брата, Василий серьезно занимается полеводством. Он на арендованных 42 гектарах выращивает картошку и капусту - десятками тонн, на продажу - именно "на капусте" он и смог поднять такой завидный дом. Скотиной занимается его жена, потомок Чингиз-Хана. Дмитровские пробовали нанимать работников из окрестных деревень, как правило, это - опустившиеся люди и алкоголики. Никто не задержался. Не выдерживают местных условий...

Сами себя Дмитровские называют не "пустынниками" или "отшельниками", а просто крестьянами. Крестьянин, по их понятиям, - человек, имеющий в собственности землю и живущий плодами своего труда. Колхозники же, по мнению Василия, это "наймыки" (словечко это он у Гоголя вычитал), батраки. Налогов Дмитровские не платят (кроме земельного), и в сущности власти их не замечают. Но счастье крестьянина, по мысли Василия, это не нынешнее состояние их хозяйства, когда их никто не трогает (хотя был период, когда Дмитровские давали отпор бандитам, пытавшимся обложить их данью), а умение выгодно продать плоды своего труда. Продавать удается, хотя и с трудом. Василий убежден в том, что лучшее время для русского крестьянина придет, но в данный момент крестьянин в стране считается изгоем:

- У меня была возможность уехать и в Австралию, и в Аргентину. Туда звали, говорили: "Землю дадим". Но понимаете... Мой отец имел четыре тяжелых ранения. Он на этой земле сражался с фашистами, я на этой земле сражаюсь... за Россию. По маминой линии у меня в роду полковники русской армии, по отцовской - три георгиевских кавалера. Рэкет мы прогнали, на рынке в Москве, когда с сыновьями ездили капусту продавать, тоже гнали эту мразь. У нас в Сибири и в Казахстане рабов не было, и знаете, что... живем мы здесь не сказать, что легко. Вот, дом никак не можем достроить. Но Мишка наш (он аналитик по уму) сформулировал такую мысль: "Пока есть цель - человек не разлагается". Пока мы строим - мы живем.

Отец Ирины, Казимир Львович Войтунь, поехал в Сибирь за длинной деньгой. В Бурятии, на руднике Холтосон, он вкалывал на шахте. Не выберись Ирина из эдакой глубинки к цивилизации, на озеро Байкал, она не обрела бы свою судьбу.

В городе Бабушкине, куда она приехала погостить к подруге, Ирина познакомилась с Дмитрием Васильевым. Она - западная украинка, он - русский, тем не менее сошлись она на "украинской мове". Потому что оба были родом с Украины. Дмитрий приехал после армии к другу, погостить, да и озеро Байкал посмотреть. У клуба, после танцев, как услышали каждый родную речь, так всю ночь и проговорили. А через пару дней он уехал. Ей было 16 лет, он на 6 лет старше, вроде девчонка мала еще, однако ровно через месяц Дмитрий снова совершил марш-бросок через всю страну. К Ирине. А через два года, когда она закончила медицинское училище, поженились.

Жили они в городке Селенгинске, она была медсестрой, он - сварщиком на стройке. О каких-то удобствах не думали, вполне были довольны общежитием. Но доняла Ирина мама Анна Васильевна. Она всегда жалела, что оставила "ридну" Украину, в поселке при руднике ей жилось туго и мама постоянно "оттачивала" в дочери мысль о том, что пора бы вернуться к истокам. Состарился и отец, шахтерская доля ему нравится перестала. Тем более что заработки не так и радовали; чтобы прокормиться, приходилось держать скотину и возделывать огород.

Но переехали молодые супруги Васильевы не на Украину, а в город Саратов. Жизнь большого города, среди каменных громадин, да еще с отбыванием повинности на громадном заводе обоим пришлась не по душе. Скоро они подались к родственникам Дмитрия в Белоруссию, в село, где Ирина снова устроилась медсестрой, а ее муж - сварщиком.

Дмитрий Петрович так всю свою жизнь и проработал сварщиком. Это теперь, будучи на пенсии, в крестьянском хозяйстве своей жены он числится "водителем". Хотя на самом деле все равно возится со всякими железками, а так же оборудует теплицы. Ну, и транспортные работы по доставке овощей клиентам тоже, естественно, на нем. А вот Ирина Казимировна несколько раз меняла род своей деятельности, причем - круто. Тем не менее она считает мужа главным вдохновителем семейных побед и даже идеологом:

- ...У меня Дима такой, что он все время советы дает, дельные. Он людей-то насквозь видит. Сразу свое суждение о человеке имеет. Я за счет его все время и двигалась...

Их хозяйство, расположенное в деревеньке Нивы называется "Крестьянским хозяйством Васильевой Ирины Казимировны". Члены семьи - работники. Имеются и соответствующие записи в трудовых книжках: Дмитрий Петрович (как уже говорилось) - водитель, дочь Марина - овощевод, Маринин муж Виктор Потепко - механизатор. Дети Марины и Виктора, Вика и Галя - еще маленькие, им 14 и 11 лет, но они - полноценные труженицы. Девочки ухаживают за рассадой, пропалывают овощи. Бабушка даже им зарплату начисляет. В общем - полноценный семейный бизнес. Честный, основанный не на перепродаже, а на кропотливом труде.

Есть у Васильевых еще одна дочь, Валентина. Ей сельская жизнь неинтересна, она - спортсменка, живет в Петербурге. Маленького сына воспитывает. Не всякого тянет к земле...

Нивы - деревня маленькая и почти, можно сказать, забытая Богом. Раз в неделю, по четвергам, о деревне вспоминает разве что РАЙПО: приезжает в Нивы автолавка. Купить хлеб, водку и яйца (меня потрясло: селяне яйца покупают!) сходится все живое население. Людей немного: 28 человек в 14 домах. С тех пор как развалился совхоз, люди ощутили себя брошенными. Кто-то сбежал в город, кто-то запил, кто-то замкнулся в себе. И на этом безрадостном фоне в Нивах поселяются Васильевы! Вот уж чудо так чудо...

Кстати, подсобили Казимировна и Петрович (Васильевых любят называть по отчеству) соседу Вите Федорову. Он молодой, неженатый, живет с матерью. Был трактористом, теперь никому не нужен... прямая дорожка к тому, чтобы впасть во власть зеленого змия. Васильевы помогли купить парню трактор. Теперь он огороды землякам пашет, грибы-ягоды собирает и сдает.

К нынешнему своему "овощному" положению Васильевы пришли не сразу. Метаний было многовато. На Смоленщину они переехали в 72-м из Белоруссии, когда партия бросила клич о возрождении Нечерноземья. Здесь, в селе Беляево, давали дом. Дмитрий, как и положено, устроился в совхозе сварщиком, Ирина сначала была завклубом, а после - медсестрой в детсадике. Резкая перемена настала, когда Ирину, бойкую "хохлушку", в 27-летнем возрасте выбрали председателем сельсовета. С тех пор она и стала "Казимировной". Шесть лет она была во власти, а, когда окончила сельхозтехникум, ушла в агрономы.

А в 91-м в районе две семьи - в том числе и Зайцевы - стали первыми в районе фермерами. Вторая семья кстати скоро бросила это дело, уехала в Смоленск и занялась предпринимательством. А Зайцевы как получили землю, 50 гектар возле Нив, так на ней и трудятся. Мама (она тогда еще жива была) противилась: "Зачем тебе надо это? Выделяться..." Казимировна ответствовала: "Да надоело мне на панов работать!" Землю выбирал Петрович, он сразу заявил, что своя земля должна быть в глубинке, подальше от больших дорог, от суеты, шума, крика. Он же настоял на том, чтобы семья переехала в Нивы. Когда ему возражали: "Там жилья нет...", он отвечал: "Ничего, со временем построимся..."

И построились. Даже два дома поставили: для Зайцевых и для семьи дочери. Марине повезло в жизни: она вышла замуж за трудолюбивого парня из Беларуси. И у молодой семьи была попытка изменить жизнь, поселиться в городе. Они жили в Витебске; Виктор Потепко на стройке трудился, Марина - на обувной фабрике. И каждые выходные - в деревню (до белорусского Витебска от Нив всего-то 70 километров). Смотрела, смотрела Казимировна, с какой любовью зять в огороде копается, и сказала однажды: "Вить, ты ж в деревне родился... Сгинете в городе-то!" Виктор сначала "держал марку" хорохорился - "мол в городе-то перспектив побольше" - но все-таки они в деревню переехали. Он сразу включился в дела крестьянского хозяйства, Марина до 97 года еще пыталась "зацепиться" за некрестьянский труд: сначала была швеей-закройщицей в сельском пункте бытового обслуживания, потом преподавала труды в школе.

Теперь на Марине вся "овощная кухня". Она определяет севооборот, выбирает семена, занимается поиском новых сортов. По сути Марина - агроном, но у них часто с мамой возникают споры неземельного характера. О политике. Как ни крути, Казимировна - из Советского Союза и склонна к ностальгии по былому "золотому веку" деревни. Который по странности совпал с эпохой застоя. Марина уверена в том, что та же семья Шершиных (которые телят откармливали) - типичный продукт прошлых времен, которые крестьянина испортили, отучили отвечать за самих себя. Впрочем в том, что их нынешнее положение замечательно, они сходятся. Ведь здесь, в Нивах, над ними нет хозяина. Но жалобу я все же услышал. Как ни странно, от молодого поколения, от Марины. Она просила обязательно написать о том, что российского сельскохозяйственного производителя прижимают. Страна обязана сама себя прокармливать! Вот, написал. От старшего поколения я (повторюсь) жалоб не услышал. Казимировна утверждает, что всегда была довольна тем, что есть в данный момент. Но мать оправдывает дочь с зятем:

- Все-таки они из такого поколения, которое надеяться привыкло только на себя. Они видели обманутые поколения и своих дедов, и своих родителей, и поняли, что нет веры государству. Чем мы отличаемся от колхоза: на производстве (любом) не понравилось - ушел. И душа не болит. А у нас все время мысли о том, как жить дальше. Ну, куда мы со своей земли? И внуки, возможно, получат работу в своем хозяйстве. Иной раз приду вечером: мужа нет дома. Я туда, к дочери. Прихожу - они сидят; не только телевизор смотрят но и разговаривают. Проблемы обсуждают: что завтра делать, куда капусту, морковь везти, какие удобрения покупать, средства защиты... А девочки-то - 11 и 14 лет! - тоже ведь свое словечко вставят! А Марина, считай, четыре года уже вместо меня. Я занимаюсь с банком, с налоговой, а дочь - всем остальным. Кроме технических работ, они на наших мужчинах...

На рынке даже не верят, что такие морковь и капуста могут в России расти. Морковка - крупненькая, чистенькая, и размера примерно одного. Капуста крепкая, сочная. И хранится до весны - даже не в хранилищах, в гуртах. Марина на одной из ярмарок в Питере освоила особую технику зачистки, при которой ни одного загнившего листика не остается.

Старшая внучка Виктория из поколения, которое хочет быть "моделями". У нее и рост соответствующий - за 1.75. Но девочка уже поставила себе цель: после 9 класса поступить в агрономический колледж. Любимое чтиво для нее - книги по овощеводству.