В ожидании ревизора

...Чиновники чурались меня как черти ладана. Некоторые ссылались на жуткую занятость, иные трусливо бежали, и только глава района (после того, как секретарша тщательно изучила мою корочку) любезно принял. От секретарши, я впервые и услышал о недавнем конфузе устюжан. Позже этой историей мне проели плешь.

Дело в том, что ровно за месяц до моего приезда в сей прелестный город здесь побывал некто, представившийся маститым корреспондентом. Интересовался разными вопросами, в том числе жизнью сельских производителей района, но в итоге так никуда не поехал, хотя транспорт ему предлагали. Он обещал лучшего руководителя хозяйства района “выдвинуть на Столыпинскую премию” и вообще намекал на тесные связи с власть имущими. Жил в гостинице на халяву, назанимал у чиновников много денег (несколько тысяч - говорил, что попридержался), а, когда свалил, никто почему-то не запомнил имени корреспондента, а так же названия издания, которое он представлял. Сыграло роль то, что жулик преставился личным другом главы района Николая Платонова, в то время как главы в городе не было.

Теперь, видишь, выгодно представляться не ревизором (уж очень много развелось проверяющих организаций), а корреспондентом. Или, в крайнем случае, телевизионной звездой. Гоголь предвидел мнимый триумф представителей масс-медиа вложив в уста Хлестакова слова о корреспонденте: “...пусть он их (чиновников - Г.М.) общелкают хорошенько... если кто попадет на зубок (корреспонденту - Г.М.), - берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит...”

Мне плевать на этого “Хлестакова-2”, но у меня-то проверяли документ чуть не на каждом шагу! Да еще спрашивали, “не я ли тот самый инкогнито”... Немногим погодя чиновники потеплели, так как поселился я в гостинице “Тараканья щель” за деньги, к тому же не только интересовался темами, но и выезжал в район. И не просил взаймы денег. “Тараканья щель” - историческое название гостиницы, зафиксированное даже в прозе Куприна, который здесь живал; теперь она именуется: “Мини-отель”. До революции она официально называлась “Гостиницей Орлова” (а в народе той самой “щелью” - видимо, не без основания) и в ней не самом деле в позапрошлом веке останавливался прототип Хлестакова.

Гостиница в конце прошлого века была брошена, первый этаж у нее сгорел, но честь и хвала современному предпринимателю Хореву, который из развалины сделал “конфетку”. Ни тараканов, ни даже мышей, которые автору в провинциальных гостиницах досаждают изрядно, здесь нет, даже иностранца здесь поселить не грех. Гостям из-за кордона конечно, наши комплексы неполноценности малоинтересны, но нам-то, русским людям, - какое удовольствие жить в той самой “Тараканьей щели”, в которой разыгрывался трагифарс со лжеревизором!

Вся эта история, когда начальство настолько перепугалось, что их наконец выведут на чистую воду, что готово было проходимца носить на руках, - не выдумка, а реальный исторический факт. В архивах сохранился запрос новгородского губернатора Денфера к устюженскому городничему Макшееву от 27 мая 1829 года (привожу документ в сокращении):

“Милостивый государь!

Известясь честно, что приезжающий из Вологды на лошадях и в карете некто в партикулярном платье, с мальтийским знаком, проживает во вверенном Вам городе более пяти дней, о причине столь долгого нахождения, ниже того, к какому классу он принадлежит, никто из жителей и даже и сами Вы незнаете, почему необходимостию считаю иметь от Вас сведения по какому случаю он проживал...

С почтением имею честь быть Ваш покорный слуга Август Денфер”

Гоголь написал “Ревизора” с подачи Пушкина. Он просил поэта в письме: “Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или не смешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию...” И Пушкин вспомнил случай, как его однажды в Нижнем приняли за ревизора. По-видимому слухи о происшествии в Устюжне дошли-таки до Петербурга. Кстати, сам император Николай, присутствовавший на премьере “Ревизора”, обронил: “Ну, пьеска! Всем досталось, а мне - больше всех!”

Город и сейчас отдален от крупных городов на значительное расстояние, случайные люди здесь бывают редко, и как когда-то было сказано, “хоть скачи от города три года - ни до какого государства не доедешь”. В общем Устюжна - своеобразный маленький мирок, всячески себя оберегающий. Отсюда и конфузы.

Здесь была попытка придумать какое-нибудь праздничное действо, посвященное “Ревизору”, даже приглашали сатирика Измайлова, чтобы он эту затею продумал. Но все как-то спущено было на тормозах. Начальник районного отдела культуры и туризма Ирина Малышева (отнесшаяся ко мне, кстати, не только благожелательно, но даже приветливо, поэтому, говоря о том, что все чиновники - трусы, я не прав) заметила, что менталитет города не таков, чтобы праздновать “Ревизора”. Народ в Устюжне добрый, но несколько консервативный, присматривающийся ко всему (и всем) новому с подозрительностью. Зато в городе прекрасна прижилась Поздеевская ярмарка, названная в честь устюженского купца и благотворителя Якова Поздеева. Но - ревизор...

В Росси есть города, ставшие прообразами Васюков и Глупова. Но с Хлестаковым и обитателями безымянного города история слишком непростая. Зарвавшийся мелкий чиновник Иван Хлестаков? Это приемлемо. А проворовавшиеся городничий, попечитель богоугодных заведений, почтмейстер, судья... Ведь народ не дурак, он будет проецировать тех на этих! Да и как вообще как быть с нашей страной в глобальном смысле? Весь мир знает, что уровень коррупции в России - выше, чем в Мозамбике или в Колумбии. И в этой связи писать про сегодняшних чиновников как о честнейших и благороднейших людях? Или оговариваться, что ВВП все искоренил?

Или еще один момент. В пьесе к Хлестакову приходят устюженские купцы (ой, простите - просто городские купцы, так как в пьесе у города названия просто нет) и жалуются на самого городничего! На поборы с его стороны, на хамство. Вот если бы ко мне в номера пришли современные предприниматели и подали жалобу на главу района... Да не самоубийцы они, ведь глава их после поедом съест, а корреспондента к суду, за клевету. Будет похлеще, чем в “Ревизоре”, когда городничий кричал квартальному: “Запиши всех, кто только ходил бить челом на меня, и вот этих больше всего писак, писак, которые закручивали им просьбы!..” И спрашивается: все эти революции, перестройки, гласности, - для чего?

Вышесказанное не относится лично к нынешнему городничему (точнее, к главе Устюженского муниципального района) Николаю Платонову. Тем более что этот замечательный человек не был поставлен сверху, а пришел к власти при помощи демократических выборов. И, кстати, только он да начальник отдела культуры и туризма имеют силы и ум разговаривать об устюженских корнях “Ревизора” без панического страха в глазах.

Устюжан называли в старину “устюженскими остроголовиками” - за сообразительность. Николай Владимирович горд тем, что за время правления, с 2001-го года, количество предпринимателей в городе и районе выросло в три раза и превысило 1000 человек. Это значит, что купеческий дух Устюжны не умер. В городе очень много хороших и чистых магазинов, да и вообще Устюжна - опрятный и чистый город. Платонов поступил смело: некоторые из памятников гражданской архитектуры, которые находились в аварийном состоянии, администрация отдала предпринимателям в долгосрочную аренду. Глава вообще собирается избавиться от всех муниципальных предприятий, так как они нерентабельны. Ту же тему “Ревизора” тоже смогут раскрутить частники, люди, успех которых будет зависеть от количества туристов, приезжающих в город. В Устюжне имеется хорошая гостиница, два кафе и ресторан, будет открыто даже казино. Частник не будет вкладывать деньги в провальные идеи, а значит назад дороги нет. Туризм - это бизнес, а все российские туристы хоть однажды в жизни читали про Хлестакова.

Есть только одно “но”. Во власть Платонов шел с мыслью сократить бюрократический аппарат с нынешних 72-х до 12-ти. Но вступает в действие Закон об общих принципах местного самоуправления. Согласно закону в Устюжне должна быть создана мэрия, в корой будет работать 15 человек, и каждому надо кормить семью. Да еще появляется новая должность главы администрации района, на которою человека не избирают, а назначают. И у него (имя уже названо: г-н Коновалов) тоже будет свой аппарат. В общем, все идет к тому, что чиновников станет не 12, а 120. Или того больше. В этой административной грациозной свистопляске есть плюс: ярмо “городничего” от главы района перейдет к мэру.

Но бог с ними, с реформами. Устюжна прекрасна и без сомнительной истории о ревизоре. Городу от роду больше 750 лет и когда-то он назывался Железным Устюгом. Здесь, в окрестных болотах, добывалось “кричное” железо, и еще задолго до Тулы в Устюжне начали изготавливать огнестрельное оружие. Это теперь в районе остался лишь один кузнец, а при Петре Великом устюжане буквально выковали великую Российскую империю, ведь воевали шведа и турка в большинстве здешним оружием. Об этом можно было бы рассказать больше, да в музей меня не пустили, посчитав, как видно, очередным то ли “Хлестаковым”, то ли “Чичиковым”. Отказ мотивировали тем, что “кто вас знает, а икону чудотворную у нас сперли”. Икону, некогда спасшую город от польских интервентов, действительно украли в 1994 году. Ноя здесь не при чем, клянусь.

Если идти от музея дальше, по улице Карла Маркса, можно увидеть другие не мене замечательные места: больницу, большую зону, называемую “Учреждение ОЕ 256/20, кладбище. На кладбище стоит действующая церковь Казанской Божьей матери, куда пускают всех, без различия имен, званий или намерений. Может быть, если б чудотворная икона была не в музее (который, впрочем, занимает духовное сооружение - собор Рождества Богородицы), а в действующей церкви, злодеи ее и не тронули бы. Недавно в музей после реставрации вернули другую местно-чтимую святыню - чудотворную икону “Рождество Богоматери”. Музейщики от греха запрятали ее в хранилище. Считай, посадили Богородицу в темницу. Жаль, ведь даже дети знают, что добрые чудеса в казематах не творятся...

...А ревизор (настоящий ревизор!) все ж таки настиг Устюжну. За день до моего отъезда в город прибыла комиссия, которая проинспектировала пилорамы, коих вокруг города насчитывается больше 20-ти. Полвина из них была закрыта - либо потому что они расположены на берегу реки Мологи, в водоохранной зоне, либо оттого, что они действуют нелегально. Устюженские лесопромышленники в ужасе. Но я думаю вот, что: ежели вскоре эти выгодные объекты запилят снова, значит тому, кому положено, была уплачена мзда.

Чуть не двести лет прошло, а ничего у нас не поменялось. Как говаривал городничий (в пьесе, конечно, а не в жизни) : “Ну, слава Богу! Деньги взял. Дело, кажется, теперь пойдет на лад...”

Мечтания плотника Жабрева

Восьмой десяток лет «разменял» житель городка Устюжны Владимир Иванович Жабрев, а фантазия плотника не перестает производить на свет удивительные идеи. Большинство из этих мечтаний, что характерно, находят свои воплощения.

Прежде чес стать плотником, человеком (по его мнению) самого благородного труда, дядя Володя Жабрев прошел в прямом смысле огонь и воду. Это теперь он мирно поживает в старинном доме в самой древней части города Устюжны, которая называется «Горой» (там когда-то стояла крепость, защищающая северные пределы Руси), у украшает свой дом всем, что не заблагорассудится - от русалок до витязей.

Внешне такая жизнь кажется упокоением, но на самом деле плотник дядя Володя Жабрев глубоко не удовлетворен духовно. Он постоянно ищет приложения своим далеко не слабым рукам, например, недавно при действующей церкви Казанской Божьей Матери он построил великолепный резной колодец, с домиком и колесом. Примерно такой же колодец - для пробы - он соорудил во дворе своего дома. Если касаться только дома, в нем можно увидеть много причудливых вещей, и не перестаешь удивляться даже тому, откуда у этого мудрого мужика столько фантазии. Ну, прям ребенок!

А дядя Володя всегда следовал простому призыву Христа: «Будьте как дети!» К Богу Жабрев обратился очень и очень давно. Так случилось, что отец, пройдя всю войну и вернувшись домой, пожил два месяца и уехал в Ленинград, оставив но волю Божью шестерых своих детей. Навсегда. Мама, Анна Васильевна, работала уборщицей и прачкой, а жили они в комнате гнилого многоквартирного дома на левом берегу реки Мологи. Жила еще в этом доме семья, приехавшая из Великого Устюга, а в семье этом была бабушка, все имущество которой состояло из сундука. На нем она спала, а в сундуке хранились книги. Они были сплошь духовного содержания, и вечерами эта бабушка читала свои книги детворе. И дочиталась: однажды к Вове Жабреву явилась... Богородица.

Дядя Володя и сейчас не знает, была ли он плодом детского воображения, либо все гораздо серьезнее. Хотя, в сущности, принципиальной разницы он не видит. Комната, в которой они жили, была малюсенькой. На одной кровати спали трое братьев, на другой - сестры. Самая младшая сестренка Валька качалась в зыбке, на очепу. Ночью его кто-то тронул за плечо, он проснулся, и увидел перед собой женщину. От нее исходило сияние, и потому Вова разглядел ее лицо. Она молчала, поглаживала мальчика по голове и пристально смотрела ему в глаза. Сначала Вова страшно испугался, но скоро успокоился и даже попытался той женщине что-то сказать. Она кивком головы дала знать, что говорить не надо, да он и сам это понял. Он уже знал, что пришла Мать Божья, та самая Мария, про которую читала старуха. Она коснулась еще раз его лба и растворилась в лунном свете.

Конечно братья Вове утром не поверили, но с тех пор он на всю жизнь уяснил себе, что верить обязательно надо.

Братья подросли и уехали в Ленинград, в ремесленное училище. Вове учиться не нравилось и, едва ему исполнилось 14 лет, подался он в шабашники. Взяли его в бригаду, в которой сплошь были взрослые мужики. Разгружали баржи, вылавливали в Мологе топляк, пилили дрова, в общем, исполняли самую черновую работу. В 17 лет Вову «жахнул» радикулит: прихватило его прямо в реке, мужики вынесли его, как бревно - и в скрюченном состоянии отнесли больницу. На месяц.

Но в армию его взяли, отслужил он три года на Кольском полуострове, а когда вернулся - снова на «шабашку»: но уже с братьями, которые после ремесленного вернулись безработными. Потаскал Вова бревна, попилил дрова, а потом подумал: «Что же всю жизнь что ли на подсобных работах?» И поехал он поступать в Череповец, в Лесной техникум. Его приняли, а закончил Владимир это заведение с «красной корочкой» и с молодой женой. Его прочили в Ленинград, в Лесную академию, но молодая жена встала наперекор: «Или я - или академия!» И остался Владимир работать при техникуме, а авторемонтном цехе. Вскоре он перешел на металлургический комбинат, в сортопрокатный цех. На стане-350 Владимир проработал 13 лет.

А после случилась жизненная коллизия. Жабрев работал, много работал, а жена в это время гуляла. И гуляла крепко. Когда они разошлись, он оставил жене квартиру, ведь с ней остались две их дочери, и решил податься в плотники. До этого момента Жабрев топора в руках не держал. Пристал он к плотницкой бригаде, а те его взяли в условием, что он через месяц не будет отставать от всех в мастерстве. И он справился с этой задачей, превозмогая свой застарелый радикулит. С тех пор он из «Володьки» превратился в «дядю Володю». В плотники он пошел по трем причинам. Во-первых большой город смертельно надоел и тянуло либо в деревню, либо в любой маленький городок типа родной Устюжны. Во-вторых плотники «заколачивали» бешеные по тем временам деньги. На прокатном стане, когда дядя Володя уходил, на прокатчику платили 220 рублей; в первый же месяц плотницкой работы он заработал 650. В третьих, он верил в Бога, а в индустриальном городе, тем более таком, как Череповец, с верой народ как-то не дружен.

Почему-то в плотниках дядя Володя забыл про все свои хвори. Он вообще понял, что его всю жизнь тянуло именно к дереву. К тому же он научился делать лечебную гимнастику: если какое-то движение вызывает боль - надо повторять это движение до устали, и этому правилу дядя Володя следует до сих пор.

В 78-м году он наконец вернулся на родину - вместе со второй женой, Лидией Дмитриевной, которою он взял вместе с сыном. С тех пор они не расстаются. Если бы он не был плотником, своего счастья он не нашел бы:

- Очаровала ее моя плотницкая натура. Куда ей было деваться, когда веселый, здоровый мужик, деньжатами сорит... У нас, у плотников, как было: видишь в магазине дорогой коньяк армянский, ну, и берешь... ящик. А здесь мы, как приехали, купили этот вот дом, он как сарай был, и тут же я начал его отделывать...

В Устюжне дядя Володя попал в бригаду хороших плотников, строил склады, фермы, в общем, занимался любимой работой. Постепенно он стал восстанавливать детали бытия своих предков, и тут он удивился: оказалось, что его деды, прадеды и дядья держали свое дело, строили баржи на реке Мологе. Люди они были небедные, их даже «купчишками» называли, ну, как когда пришла революция, свои баржи они отдали городу, а сами зимой столярничали, а летом служили на Мологе шкиперами. Тут-то дядя Володя и понял, откуда у него тяга к деревянному рукомеслу. В 37-м дедам и дядьям власти припомнили их прозвище «купчишки», реквизировали жилье. Так, собственно, и очутилась многодетная семья Жабревых комнатке многоквартирного дома на Левой набережной (набережные в Устюжне так и называются: Левая и Правая).

Работал он много, а перед пенсией вдруг увлекся художествами. Теперь его любимое занятие - отыскивать в лесу редкие капы (наросты на березах) и делать из них фантастические скульптуры или мебель. По дереву он работает много и сейчас, особенно для церкви, а, пока руки заняты, в голову лезут стихи. Например:

Много было домен над Мологой,

Кузниц много - больше семисот,

Рудокопы, углежоги, ратники,

Ну, и барж торговых целый флот.

В ратном деле люди не последние,

Шли к победе смело, напролом.

И ломилась вражеская сила -

Не был устюжанин побежден!

Жабрев гордится своим городом, ведь Устюжна - один из древнейших русских городов, ей больше 750 лет от роду. Здесь когда-то ковалась слава Отечества, так как в здешних кузницах делалось громадное количество оружия. И город действительно ни разу не сдался на милость врагу.

Дядя Володя недавно стал собирать всякие вещи, связанные со стариной. Например, сундуки, шкафы, зеркала. Устюжна раньше славилась железом, которое добывалось в окрестных болотах. Город и назывался когда-то «Железным Устюгом». Железо собирали семьями, прямо в корзины, потом в маленьких домнах его переплавляли, получая уродливого вида железные «блины» которые назвались «кричным железом». Нигде нет, а у дяди Володи эти железные «блины» имеются. Он их нашел на дне Мологи - и сам оттуда вытащил.

Дядя Володя счастлив, что судьба вернула его на берега родной реки. И к тому же только здесь он понял, для чего живет человек:

- Конечно для созидания. Я свой век почти прожил, и пришел к такому выводу. Мы взяли много от природы, и теперь должны ей отдать - хоть что-то. Сотворить доброе дело, построить, воспитать... У меня и стихи про это есть (это последнее, что я сочинил):

Мы созданы, друзья, для созиданья,

И потому не жгите время зря.

Ведь каждый день пустого прозябанья

Из жизни вырван как листок календаря...

Фантазий и идей у дяди Володи немало. Он знает точно, что всего ему не сделать. Но он приложит силы (которых у него еще немало!) к тому, чтобы сделать больше. И прежде всего - для родной Устюжны.

Пенат по имени Светлана

Пенаты - боги древнеримской цивилизации, покровители домашнего очага и связующие звенья живых с предками. Это позже смысл исказился и “пенаты” стали обозначать просто родной кров. А знаменитое словосочетание “отечески пенаты” изобрел поэт Константин Батюшков.

И что я знал, пока не очутился в селе Даниловском, о Батюшкове? Только разве то, что в центре города Вологды стоит так называемый “памятник коню Батюшкова”... Каждый вологжанин это знает, так как творение скульптора Клыкова поставили настолько неудачно, что лошадь видно, а Батюшкова - нет. Сам Клыков, говорят, на открытии расплакался, так как расположили памятник на пленэре без его спроса неумные чиновники.

Я был убежден в том, что строки “О, память сердца! Ты сильней рассудка памяти печальной...” принадлежат перу Пушкина. Оказалось - Батюшков их написал. Ох, на многое открыла мне глаза Светлана Юрьевна Белова, заведующая музеем-усадьбой Батюшковых и Куприна. Она не директор, так как усадьба - всего лишь филиал районного краеведческого музея, расположенного в городке Устюжна. Но для села Даниловское Светлана - действительно фигура светлая.

По сути усадьба - единственное место работы Светланы, и в должности заведующей эта молодая еще женщина работает с 1987 года. Штат маленький: она, два смотрителя, три сторожа и сантехник - и это еще лучшие времена, так как в середине 90-х в усадьбе трудились всего трое, включая одного смотрителя и одного сторожа. Да и вообще районные чиновники имели твердое намерение закрыть усадьбу как объект, не приносящий прибыли.

Ей было 22 года, и по образованию она была библиотекарь, когда Светлане предложили стать “хозяйкой” усадьбы. Аккурат праздновалось 200-летие поэта и наконец детский садик, который находился в барском доме, перевели в более приспособленное помещение, а сам дом был отреставрирован. Помогли краеведы из Устюжны, ведомые великим стариком Аркадием Васильевичем Бобровым, почти всю жизнь положившим на то, чтобы усадьба заработала как полноценный музей. Почему выбор пал на Светлану, она и сама не знает, возможно, у краеведов, которые были старцами и провидцами, сработала интуиция. Возможно сыграл роль тот факт, что Светлана - жительница Даниловского и ей не надо было предоставлять жилье.

У усадьбы непростая судьба. Последний ее дореволюционный владелец, профессор Федор Батюшков, являлся близким другом писателя Александра Куприна. Писатель подолгу гостил в Даниловском, здесь написаны самые лучшие его произведения: “Суламифь”, “Река жизни”, “Яма”. В мезонине дома теперь устроена экспозиция в честь Куприна, состоящая, правда, лишь из фотографий.

В 1918 году, после экспроприации, в усадьбе расположилась трудовая коммуна и началось разбазаривание барского добра. Чуть позже в усадьбе организовали машинно-тракторную станцию. В 40-х годах сломали фамильную церковь Спаса Нерукотворного -вместе с могилами отца, деда и прадеда Батюшкова. А из церковного кирпича построили мастерские совхоза “Вперед”, образовавшегося из коммуны. Гараж сейчас разрушается, но связано это не с мистическими делами, а с чистой экономикой. Во всем совхозе остались работать всего 25 человек, в том числе Светланина мама, которая там трудится кассиром.

Светлана может рассказывать про Батюшкова без устали часами и она искренне жалеет о том, что поэт этот плохо знаком даже россиянам. Некоторые наиболее продвинутые любители поэзии знают, что стихотворение “Не дай мне Бог сойти с ума...” Пушкин написал именно про Батюшкова. Дело в том, что в 34- летнем возрасте Батюшкова настиг маниакально-депрессивный психоз и следующие 34 года своей жизни поэт был сумасшедшим. Когда Костя Батюшков был еще ребенком, он жил в этой усадьбе. Воспитывал его дедушка, Лев Андреевич, он еще и обучал его наукам; других учителей дед не допускал.

Уже взрослым человеком Батюшков бывал в усадьбе только наездами. Были у него и другие имения, но до наших дней из мест, не просто связанных с жизнью Батюшкова, а хранящих живую память о нем, осталось только это (кроме разве его могилы в вологодском Спасо-Прилукском монастыре).

Помогли сохранению барского дома, как это ни странно, коммуна и МТС: все-таки они не спалили дом и не разобрали его на дрова, а худо-бедно поддерживали его жизнеспособность.

Итак, едва Светлана освоилась в должности заведующей и поняла, каким непризнанным гением является Батюшков, на нее насели чиновники. Они стали настойчиво требовать, чтобы усадьба сама себя научилась прокармливать. Намекали, что в мезонине неплохо было бы открыть... кабак. Ну, и насокращали сотрудников. Были периоды, когда начальники грозились закрыть усадьбу - каждый день начинался для Светланы с телефонного общения с начальством - оно давило и настаивало. Если приезжала в Устюжну, там крик: “Вы не приносите прибыли вы - аппендикс, вы, вы!..” В общем-то для всей страны были времена тяжелые, ведь зарплаты не платили по году, а потому и чиновников судить не стоит. Главное, сотрудники Даниловского филиала все это выдюжили, а остальное для истории - лишь мелкие детали.

Рядом с барским домом стоит дом управляющего. С управляющим, Иваном Араповым, очень дружил Куприн. В этом доме сейчас находится контора горе-совхоза “Вперед”, так вот совхоз пальца не приложит, чтобы хоть как-то подремонтировать разваливавшийся дом, и строение может погибнуть. Но ведь и музей не в самом лучшем положении, так как он на районном бюджете. Светлана мечтает о том, чтобы взять дом управляющего под свое крыло, но... по крайней мере, она благодарна этому “Вперед” за то, что они хотя бы поддерживают в доме тепло.

Жизнь в Даниловском сейчас тяжела. Мужики еще как-то могут пристроится, а среди женщин безработица страшная. Муж Светланы, Владимир, работал в совхозе слесарем (в той самой мастерской, которая была построена из церковного кирпича), но теперь ушел и трудится сейчас в лесу: валит для частника лес. Так же все здешние мужики: шабашничают в лесу, на стройках. На их плечах лежит забота о семействах, так как даже те женщины, которые устроены, зарплату получают мизерную. Работники культуры (включая музейщиков) - даже меньше, чем мизерную. Из-за развала хозяйства, многие отказались и от личной скотины, так как комбикорм нынче дорог. В прошлом году избавилась от коровы и Светлана. Жалко, ведь у нее трое детей: 15-летняяя Людмила, 7-летняя Виктория и 6-летний Алексей. Старшая девочка ходит в школу в соседнее село Брилино, за 5 километров, ведь в Даниловском имеется только начальная школа, объединенная с детским садиком.

Этой зимой, в одну из шибко морозных ночей, Светлана со своими смотрителями Ниной Орешкиной и Наджибат Загировой спасли от замерзания усадьбенный дом. Кочегар в котельной, которая отапливает одновременно детсад, клуб и усадьбу, что-то начудил и в системе случились неполадки. Всю ночь женщины в усадьбе лили кипяток на трубы и все-таки спасли дом. Так же - уже другие женщины - спасли и детский сад. А вот клуб не отстояли и теперь он стоит размороженный.

Но это еще “цветочки”. В 2002-м году на усадьбу был совершен настоящий бандитский налет. Случилось это аккурат под Новый год: в полночь в барский дом постучали, сторож по наивности открыл, не спросив кто. Ворвались двое в масках, сторожа избили, связали, и взяли всю бронзу: подсвечники, часы, скульптуру... Дело так и осталось нераскрытым, но зато районное начальство теперь как минимум озабочено тем, чтобы сберечь то, что украсть не смогли (или не успели). Грубо говоря, дозволили иметь побольше сторожей. Ведь в сущности, если приезжают в район важные гости, из больше и свозить некуда (чтобы похвалиться) кроме Даниловского.

Кроме самого дома, в усадьбе есть замечательные природные памятники: высоченная ель, посаженная по преданию еще дедом Батюшкова, Львом Андреевичем. Еще есть великолепные сосны - целая аллея, - тоже ровесники поэта. Ими восхищался в свое время Куприн.

Идей по дальнейшему развитию у Светланы много. Она хочет воссоздать истинный тип дворянской усадьбы, восстановить старинный парк, сделать полноценную экспозицию, посвященную Куприну, возродить дворовые постройки, построить на месте разрушенной церкви и фамильной усыпальницы часовню. Путь сейчас такая глубинка как Даниловское ничего из этого сделать не в состоянии, все равно - и Светлана в этом убеждена - все это будет.

Это зимой в усадьбе затишье, в начиная с весны сюда едет много туристов - и организованных, и “диких”. Добираются не только на личных автомобилях, но и на велосипедах и даже автостопом (с общественным транспортом здесь плохо - автобус ходит лишь дважды в день). На самом деле посетителям интересней Куприн. Сама Светлана все больше и больше открывает для себя Батюшкова, его удивительную поэзию. Сам я, повторю, к поэзии равнодушен, но думаю вот, о чем: не будь на Земле подвижников, может быть имя Батюшкова было бы забыто вовсе.

Картофельный рай

С количеством картофелеводческих фермерских хозяйств, которые действуют в Николе, наблюдается путаница. Сами фермеры называют числа от “54” до “57”. Официально в сельсовете зарегистрированы 43 фермера. Другие, как мне сказали, “пребывают в стадии оформления”. Больше всего меня, кстати, поразили не дома фермеров (в конце концов не все из них “крутые”, и некоторые фермеркие жилища можно опознать лишь по картофелеуборочным комбайнам, стоящим у фасадов), а сельская администрация. На верхнем этаже древнего купеческого дома сидели аж шесть женщин! Может я чего не понимаю, но для сельского округа с численностью населения меньше 600 человек шесть чиновников - это, мягко говоря, перебор.

Справедливости ради скажу, что до прихода в сельсовет я целый день общался с фермерами и никто не предложил даже чая - эти добрые женщины и чаем напоили, и угостили сладостями, а напоследок рассказали, что недавно в селе полетел мотор, который подает воду в водонапорную башню и администрация объявила кампанию по сбору средств. Нужные 6 тысяч набрали, но фермеры, которые считаются в Николе “капиталистами”, не дали ни копейки. И еще кое что мне сказали: среди фермеров есть некто Иван Мальков, который после окончания сельхозакдемии возглавлял “Россию”. При нем-то колхоз и завалился.

Я ронял, что в Николе существует антагонизм. Так сказать, классовое расслоение.

С фермерами общение шло не просто тяжело, а порой даже невыносимо. Человек, который должен был объяснить причину феномена, бывший главный агроном колхоза Павел Суханов при виде корреспондента срочно уехал в город по делам. В дом отца-основателя попасть не удалось, так как при входе во двор дефилировал пес марки ротвейлер. Позже мне объяснили причину уклонений: “Вечно вы, журналисты, понапишите, а нам потом неприятности...” Обычная для всех бизнесменов отговорка. В просторечии это называется: “расставлять пальцы веером”.

Более-менее разговор получился с Николаем Сахаровым, да и то, наверное, потому, что он - лицо ответственное, председатель потребительского кооператива “Фермер”. В этот “Фермер” входят 8 фермеров из 54-х (все-таки это число упоминалось чаще всего), остальные в картофельной кутерьме крутятся поодиночке.

Николай Петрович Сахаров, русский крестьянин, фермер и предприниматель, все мне наконец объяснил.

Образования у Николая - 8 классов. После он не хотел учиться, так как во-первых он рос в неблагополучной семье, в которой отец беспробудно пьянствовал, а во-вторых Николай очень любил всякую технику. Родился и вырос Николай в деревеньке Осиновик, в 10 километрах от Николы. Работал водителем в колхозе “Россия”, ну, а когда в коллективном хозяйстве стал намечаться путь у развалу, Николай задумался: чем жить будет? Здоровых и трезвых мужиков тогда в Осиновике насчитывалось четверо: Николай Сахаров, еще один водитель Василий Соловьев и два механизатора - Александр Соловьев и Николай Голубков. За паи эта “великолепная четверка” смогла взять в собственность колхозную пилораму. Кажется пили себе - ди пили, но леса хорошего в округе нет, и тогда мужики деревни Осиновик погнались за “отцом-основателем” Буровым: занялись картошкой.

Так они вчетвером по жизни и идут, мужики самого творческого возраста - от 40 до 50-ти. На каждого оформлено отдельное фермерское хозяйство, но на самом деле все 100 гектар они обрабатывают вместе. Постепенно вся четверка переехала на жительство в Николу, поближе к цивилизации, и теперь в Осиновике живет только один старик. И еще медведь-шатун погостевать захаживает. Зато в Осиновике находится одно из картофелехранилищ, подлинная гордость фермеров. Систему хранения картофеля фермеры переняли в Финляндии; специально туда ездили - к тамошним “картофельным магнатам”, чтобы понять, почему при советской власти страна умудрялась гноить весь урожай - даже если он был отменным. Ведь сами когда-то колхозную картошку закатывали в гурты, чтобы она там гнила.

Такие картофелехранилища в окрестностях Николы - главное достояние фермеров. На четверых мужиков из Осиновика хранилищ две штуки (второе - в Николе), собираются строить третье; а общее число хранилищ приблизительно равно количеству фермеров. Система хранения оказалась проста до гениальности: главное - осенью ее перебрать хорошенько, да чтобы помещение было сухим. А тепло картошка обеспечивает сама, ведь она же живая, дышит, - ей бы только вентиляцию обеспечить.

Самая болезненная точка для фермеров - наемная рабочая сила, батраки. В хранилища, что в деревне Осиновик, в батраках работают все трудоспособные жители окрестных, едва живых деревенек. Впрочем, трудоспособных немного. Проблема вот, в чем: если фермер наймет человека, с него налоги буду брать по другой схеме, проще говоря, задушат налогами. Поэтому трудятся мужики полулегально. Фермеры их не обижают, платят хорошие деньги (конкуренция такова, что, если батрака обидят, он перейдет к другому хозяину), но скользкость ситуации сохраняется. Фермеры - народ в сущности нежадный, они говорят: “Оформляйте сами фермерство, войдем в долю...” Не хотят. Боятся ответственности.

Сахаров изучал в Финляндии и этот вопрос. Он узнал, что там тоже есть наемные работники, среди них он видел даже детей, так один финский “картофельный магнат”, когда Николай его спросил про какого-то пацана, моющего контейнеры (самая по идее тупая работа), тот ответил: “Так это же ребенок... я ему и плачу мало - всего шесть евро в час”. Но и продают фермеры картошку там не дешевле, чем по 35 центов за кило. Там и программы государственные, и дотации, и налоговое бремя не такое тяжелое, а финские “магнаты” все равно ворчат: “Денег катастрофически не хватает...” У наших “картофельных королей” другое соотношение: батракам фермеры платят 200 рублей в день, а на картошку отпускная цена уже четыре года не меняется - 6 рублей за килограмм. Если перевести на евро - то получится, у нас работа стоит 67 центов в час, а картошку фермеры продают по 16 центов. То есть труд у нас по сути ничего не стоит...

Переняла “картофельные короли” и голландскую влагоустойчивую технологию выращивания картофеля; она не требует дополнительного полива. Соблюдается и севооборот - по научным книгам. С сортами экспериментировать не устают никогда - каждый год сорт меняется: голландские “Витал” и “Астерикс”, российская “Симфония”, финская “Елизавета”... никольские поля - выставка достижений мирового картофелеводства! Кстати, начал Сахаров “копать” историю этой “Елизаветы”, и открыл, что на самом деле это наш, русский сорт, который до революции назывался “Невским”. Средняя урожайность на полях под Николой сейчас - 280 центнеров с гектара. И это при общероссийской в 130...

Кстати: вначале я говорил о восьми фермерах, вошедших в потребительский кооператив, председателем которого является “недоучившийся” Сахаров. Его создали фермеры-“пионеры” уже давненько, для того, чтобы устроить переработку картофеля на месте. Хотели они делать чипсы и картофельную муку. Чуть позже выяснилось, что поскольку в стране много чего похерено, никольским “картофельным королям” надо не о переработке заботиться, о об урожайности и качестве. Фирмачи приезжают за картошкой сами, больше им в сущности (особенно весной - когда в гуртах все сгнило) ехать некуда. И теперь потребкооператив “Фермер”, как юридическое лицо, приглядывает невостребованные земли и леса - не только в ближайших окрестностях, но и в дальних краях.

...Сидит Николай Петрович Сахаров у себя дома, у компьютера самой последней модели, и вспоминает своего прадеда, Осипа Смирнова, которого, он, впрочем, не видел. Этот Осип был кулаком, так как у него были наемные работники. Он, хотя и жил в деревеньке Дремучая, имел мясную лавку в самом Петрограде. Когда Осипа раскулачили, он исчез... Отец Николая пил беспробудно потому что ненавидел советскую власть и это была его тихая форма протеста. И вот Вам сюрпляс истории: правнук кулака тоже стал... кулаком.

Но эти “картофельные короли” не так просты. Это сейчас, зимой, они батраков нанимают. Все лето они в поле сами, без подмоги. Землю они не доверяют никому. Потому что она даже самого маленького послабления не простит:

- Приехал тут один мужик к нам из Питера. Купил землю, помещения, семена взял - и вперед - картошку сажать. Ведь мы никому не мешаем, если хочешь - присоединяйся к нашему картофельному делу. Но ничего у того питерского не вышло. А все потому, что он то сюда наезжает, то обратно в Питер, к семье. А с землей-то надо как с ребенком. Чуть задождило, захолодало, - надо бежать в поле, что-то придумывать. Если увидишь хоть одну личинку жука - сам заряжаешь опрыскиватель - и в воле, обрабатывать...

Есть только одна маленькая загвоздочка. У Николая сын и дочь. Сыну, Александру, 17 лет, и он видя, как пашет отец, как-то в поле перестал стремиться. Сейчас он в Новгороде, учится на механика. По наблюдению отца, сын “видит, что он обеспечен, что напрягаться вроде бы и не надо...” В общем, типичный сын отца, который сделал себя сам.

...Несмотря на злобного ротвейлера у ворот к “отцу-основателю” Виктору Александровичу Бурову я пробился. Но Бурову вместе с зятем Алексеем Новожиловым, тоже “картофельным королем”, нужно было принимать новый автокар, который они по случаю купили. Поговорили к колхозном гараже, который Буров выкупил. Автокар, кстати, оказался не новым, а списанным с какой-то овощной базы.

Буров отработал в колхозе 21 год, был энергетиком, механизатором, а уходил с должности главного инженера. Ушел еще в 92-м, когда до раздрая еще было далековато, однако тенденцию Виктор Александрович почувствовал. В тот года в колхозе было большое стадо, 1800 голов, фермер Буров тоже решил начать с КРС, завел у себя четырех коров. Когда сырзавод в райцентре перестал расплачиваться за молоко, а не платил он четыре года, от коров пришлось избавиться; последнюю корову Буров сдал в 2000-м. С колхозом, по его мнению, произошло вот, что:

- ...Чисто психологическая история. Раньше председатели назначались райкомом и большинство из них требовательные были. А, когда выбирать начали... ну кому понравится, если руководство “закручивает гайки”? И пошли безвольные председатели. А, если председатель жесткость проявит - его тут же переизберут!

В общем Буров решил заняться картошкой. Первый урожай вышел приличным, покупатели были, они твердили: “Давай, давай еще!...” И к Бурову стали присоединяться другие никольские мужики. Так и вырос целый феномен. Причину этого “никольского чуда” Буров видит в том, что в Николе мужики всегда были деловые - можно сказать, не по эпохе. К тому же, когда колхоз покатился под гору, встал вопрос об элементарном выживании.

От себя добавлю, что село Никола несколько выбивается из общего ряда северных русских весей. Веками про него ходит такая присказка: “голодным, холодным в Николу приедешь - никто домой не пустит, воды не даст испить”. Куркули, в общем, здесь живут. Но, может, крестьянин и должен быть таким? Сейчас судить об этом трудно, потому что истинного крестьянина у нас в 20-м веке изничтожили - под лупой даже не разглядишь. В “картофельных королей” никольские фермеры выросли не сразу; это теперь они крутыми кажутся, к ним “гости” всякие наезжают, относительно недавно смотрели на них сверху вниз, а теперь...

- ...У нас это “шмонами” называется. Это когда приезжает налоговая инспекция и начинает урожай “обмерять”. Подсчитают площади, помножат на урожайность, восклицают: “У-у-у-у!...” Они думают, у нас миллионы водятся, а, когда посмотрят, какие у нас затраты - на ремонт техники, на горючее, на сезонных рабочих, на удобрения, на... в общем, непростой это “второй хлеб”. Да еще пусть кто-нибудь попробует в поле целый день пылью подышать, химикатами. А в благодарность за все это мы платим с прибыли 53 процента налогов. Все что остается - на зарплату, на технику, на стройку. И у нас как здесь получается: кто раньше начал и коллективом работает, тому и лучше...

Буров - один восьми членов кооператива “Фермер”. Если производитель продает не 10, а 10 000 тонн, к нему отношение со стороны оптовых покупателей другое, но такой объем могут произвести несколько фермерских хозяйств - в этом и смысл кооператива. Объединение, по его мнению, процесс естественный, в той же Финляндии, где он тоже бывал, фермеры объединены. Только там, как он заметил, власти более лояльно относятся к человеку труда. Да там и отношения между коллегами более доброжелательные.

- ...А какая у нас лояльность? Кредиты нам дают в банке под 27%; создано когда-то было “Общество взаимного кредита”, призванное помогать сельхозпроизводителям. А процент там еще больше, чем в банке! Некоторые особо невоспитанные кричат: “Вас надо раскулачить!” Я бы с удовольствием махнул в город, там и заработок приличный, и о судьбе своего дела не надо думать - за меня другие отвечать будут. Но так получилось, что мы здесь родились, нам эту землю и поднимать. Ну, раскулачат нас - а что останется? В деревнях населения нет, колхозы на последнем издыхании, и что - будем финскую картошку есть? Нет, мы любыми путями будем выкарабкиваться из этого “болота”...

...Справедливости ради замечу: на развалинах колхоза, в деревне Сычево возникло коллективное хозяйство: Товарищество на вере “Горбунов и К”. Там по сути система другая, чем в Николе, к тому же животноводство в Сычеве сохранено. Но и выращивание картофеля тоже поставлено на широкую ногу. Я это к тому, что нельзя подводить экономику к единой схеме. Главное - чтобы страна сама себя научилась прокармливать, а уж каким макаром это произойдет - дело второе. Те же батраки в Николе - по сути колхозники. Ну, не устроил Господь этот мир так, чтобы каждый человек был и хитрым, и мудрым, и предприимчивым.

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Вологодская область.