“Свеча”

Настоящие, древние и глубокие обычаи почти истерлись с лица России, как стирается со временем позолота. И радостно узнавать, что в той или иной деревне, еще живы обряды, праздники, таинства. Праздник, бытующий в деревне Лужная, незатейливо называемый “Свеча”, способен погрузить свидетеля во тьму веков, подарить радость ощущения единства людей, братства, взаимопомощи.

Деревня Лужная переживает не самый лучший период в свой многовековой истории. Колхоза здесь нет, он несмотря на звонкое название “Прогресс”, накрылся медным тазом. Все в Лужной только закрывается да сокращается.

Взять Луженскую школу: когда Татьяна Петровна Сивохина пришла в нее учительствовать (а это случилось почти 30 лет назад), в ней было столько учеников, что занятия вынуждены были проводить в две смены. Теперь в школе всего-то четыре ученика; да и школа теперь лишь начальная, основная школа в соседнем селе Кузьмичи. Жаль… ведь Луженская школа отметила свое столетие, она много достойных граждан Отечества воспитала и выпустила… Учительница начальных Елена Анатольевна Кульпинова рассказала, что, возможно, она – последний учитель в истории Лужной. Через год в школе будет только два ученика, а прибавления в обозримом будущем не предвидится. Елена Анатольевна готовит “плацдарм” для отступления: едва школу прикроют, семья Кульпиновых переедет в районный центр. Жаль: Елена Анатольевна искренне любит родную деревеньку Бобрывец; пусть на работу приходится ходить пять километров, деревенская жизнь ей нравится. Вот только жить в деревне все труднее… Еще относительно недавно Кульпиновы держали двух коров. Отказались от скотины только по одной причине: в Бобрывец перестали заезжать скупщики молока. Нет скотины, и уже ничего вроде и не держит в родной деревне…

Еще не отказывается от скотины Татьяна Петровна. Жаль только, прошлом году Сивохина оставила работу учителя. Она по профессии – географ, и очень любит свою работу. Устала Татьяна Петровна ездить в Кузьмичи (когда Луженскую школу сдали начальной, пришлось перевестись туда). Сосредоточилась она теперь на руководстве народным фольклорным коллективом деревни Лужная “Молодушки”, а так же над созданием районного краеведческого музея. Татьяна Петровна несмотря на занятость еще и находит время учиться: недавно, к примеру, закончила курсы “православного воспитания”, может преподавать Закон Божий. Вопрос – кому? Но ведь отсутствие перспектив – еще не повод к тотальному пессимизму!

Родные дети Татьяны Петровны, как и подавляющее большинство молодых жителей Лужной (да и других соседних деревень) на заработках в Москве. Знакомая для нашего любезного Отечества история… Из-за массового отъезда молодых в “Молодушках” остаются только старухи. По возрасту – но не по душе! Ибо все нынешние “народные” артистки вовсе не собираются ставить крест на своей песенной и танцевальной карьере. Радость Татьяне Петровне, что она воспитывает внучку Регину: дочь сдала свое дитя бабушке, ибо в столице, в условиях общежития, трудно с детьми… Ну вот, кажется, и все о “социально-экономическом” положении деревни.

Добавлю только, что Лужная находится на самой границе с Белоруссией, так сказать, на краю государства. В результате причудливого смешения культур традиции в Лужной довольно оригинальны; здесь и традиционная одежда совсем не похожа на русскую, да и говор ближе к белорусскому. И обряды какие-то чудные. Взять “Свечу”: ни в одном другом уголке великой России такое вы не увидите! Хотя говорят, “Свеча” в старину была весьма распространена. Обряд очень красивый, и рассказать о нем стоит.

Еще относительно недавно “Свеча” кроме Лужной праздновалась в деревнях Мацилевка и Литвинова Буда. Но, поскольку эти деревни почти умерли, правом на “эксклюзив” стала обладать Лужная. О том, как поддерживается традиция и кто ее сохранил, поговорим попозже, а сейчас о содержании и сути “Свечи”.

“Свечей” в году всего пять. Две “Никольские” (на Николу вешнего и зимнего), “Михайловская” (на Михайлов день), “Мироносинская” (на праздник Жен-Мироносиц) и “Егорьевская” (на Егория вешнего).

Сама Свеча (без кавычек, но с заглавной буквы) – конкретный предмет. Это настоящая толстенная и длиннющая свеча из натурального воска, которую к празднику украшают как… куклу. Натягивают настоящую шитую юбку, обвязывают лентами… А ставят ее не в подсвечник, а в плошку с пшеничным зерном; это символизирует богатство. Вот, читатель может поворчать: “Богатство, богатство… как все приземлено!” В Лужной богатство понимают по-своему: богатый тот, в ком Бога много…

Их, Свечей, столько же как и праздников – пять. И каждая Свеча – будь то Егорьевская, Михайловская или Никольская, живут по много-много лет. Есть сведения, что, к примеру, Егорьевской Свече никак не меньше сотни лет! Она уже оплыла, потолстела, но все же еще некоторый намек на былую стройность в ней есть.

Удивительна судьба Свечей: каждый год они переходят от хозяина к хозяину, из дома в дом. Считается, что Свеча оберегает жизнь и здоровье людей, а так же благополучие и достаток семьи. А так же ограждает от черных помыслов колдунов. В Лужной, как мне сказали, людей “с нехорошими намерениями” в достатке…

В канун очередного праздника, к примеру, Николы вешнего (22 мая), происходит “сговор”. Договариваются члены семьи, в которой Никольская Свеча хранится, с представителями семьи, которая хочет принять Свечу на хранение к себе. Последние называются “сватами”.

Передача Свечи из семьи в семью обставляется торжественно: после службы в храме свершается крестный ход на… перекресток. Там постелен тканый половик. Свечу проносят по нему (при этом ее именую “барыней”), и, поцеловав иконы, передают в новые руки. Новые хозяева встречают “барыню” хлебом-солью и старая хозяйка желает новой здоровья, счастья и (естественно) богатства. После этого в новом доме происходит праздничное застолье. Пиршество весьма напоминает свадебное; и даже считается, что “Свеча”, как свадьба, играется в три дня (включая “сговор”). Интересно, что даже за праздничным столом поются песни исключительно духовного содержания, славящие Иисуса, Богородицу, Николая Угодника. Например:

“Прошу тебя, Угодник Божий,

Святой Великий Николай,

В житейском море утопая:

Руку помощи подай!

К твоей иконе припадаю:

Меня, угодничек, спаси…”

Или:

“Там стояла церковь малюванная,

У той церкви престол стоял,

На том престоле дитя лежал.

Приходили туда попы, дьяки,

Попы, дьяки, архиереи,

Они думу думали, они раду радили:

Как дитя назвати?..”

Семья, которая принимает Свечу, “обрекается”, то есть берет на себя определенный обет. Свеча никуда не денется, и будет со всей старательностью сохраняться от случайных посягательств. Мало ли кому что в голову придет, есть и недобрые люди… Свеча из дома выносится только в одном случае: если в деревне пожар. Тогда со Свечей обходят горящий дом, спасая другие дома от распространения огня.

В родной деревне Татьяны Петровны Высокий Борок праздника “Свечи” не было. И это несмотря на то, что она относительно недалеко от Лужной, в том же районе. Про “Свечу” она узнала только тогда, когда переехала сюда жить и работать. До определенного момента “Свечу” в Лужной справляли тихо и по возможности незаметно: боялись прокоммунистических властей, которые не приветствовали все церковное. Единственным “оплотом” православия в деревне оставалась (да и сейчас остается) кладбищенская часовня. Она никогда не закрывается на замок, те не менее в часовне я увидел множество икон, украшенных рушниками, а так же бумажные деньги, запросто лежащие в плошке для приношений. И никто все это не крадет!

И все бы здесь проходило бы тихо и незаметно. Но однажды, двадцать лет назад, поступила из райцентра разнорядка: работникам культуры собрать фольклорный коллектив. И тогдашние культработники Саша Титов да Саша Штемберг пошли на ферму, к дояркам: “Девочки, давайте что-нибудь такое-эдакое придумаем!” Женщины в Лужной всегда пели. И на отдыхе, и на работе… не только духовные, конечно, песни, но и светские, простые. Маша Алексеева, Нюра Милольчикова, Тамара Морозова, Прасковья Баркова, Маша Денисенкова согласились, в общем-то… только боязно было им на сцене выступать, в районном доме культуры. И для поддержки в свою “команду” пригласили учительницу географии. Татьяна Петровна всегда была общественницей и умела организовать людей, а так же их успокоить. Она ведь на все руки мастерица: и деревню всю обстригает, и поросят кастрирует, и уколы старикам делает, и даже огороды пашет на своем (!) тракторе. А уж поет-то как замечательно!

Подоставали женщины из сундуков старинные поневы, чехлики, лапти, фартуки, андрики (юбки), которые в наследство от бабушек достались. На концерте исполнили песни, которые слышали от своих матерей. Доярок из Лужной ждал оглушительный успех. Ну, а дальше были областная сцена, всероссийская… С тех пор доярки уже пенсионерами стали. А “Молодушками” остаются – до сих пор! А то как же: на концертах хохмить любят: устраивают юмористический “показ мод” или “классический балет”. Прославились – и стали безбоязненно “Свечу” праздновать.

“Свеча” и “Молодушки” – вот, собственно, и весь нынешний “позитив” деревни Лужная. Селу Кузьмичи повезло гораздо больше, нежели Лужной: там есть храм, который никогда не закрывался. Жаль, что за шесть ограблений, которые в прошлом веке пережил храм, освященный во имя Вознесения Сына Божия, украдены все самые ценные иконы… Храм-то не закрывали, да не было здесь постоянного священника, хозяина. Теперь батюшка появился. Иеромонах Гермоген (Антонов) развернул в Кузьмичах активную миссионерскую работу. Батюшку уважают и даже любят. Все селяне. Или почти все… я уже говорил, что в этом углу довольно много людей, связанных с темными силами (проще говоря, колдунов). Трудно здесь батюшке… Но факт есть факт: из других деревень народ бежит, в а Кузьмичи приезжают. Целыми семьями, с детьми! И батюшка организовывает рабочие места: при храме создана небольшая ферма, образуется цех деревопереработки. Отец Гермоген рассказывает:

- Хочется, чтобы люди научились жить на земле, работать на земле. Большинство людей сейчас находится в отчаянии, в безразличии. Все это лечится трудом, желательно - простым, сельским…

Довольно своеобразное отношение у отца Гермогена к этой странноватой “Свече”. Дело в том, что многие священники отрицательно относятся к местной традиции, считая “Свечу” чуть не проявлением язычества. Отец Гермоген не только приветствует “Свечу”, он участвует в крестном ходу “до перекрестка”, и даже помогает в устроении праздничной трапезы деньгами:

- Я раньше слышал про этот праздник, читал про него в духовной литературе. Обряд “Свечи” распространен в Белоруссии. К сожалению, в России традиция эта почти везде утрачена. Сыграло, видимо, большую роль то, что храмы были закрыты, вера преследовалась. Лужная здесь скорее - счастливое исключение из общего правила. В чем положительное значение “Свечи”: обряд сближает Церковь с народом. А, если мы и дальше будем сближаться, развиваться, то наверняка Господь не оставит этот уголок России! И где вы еще увидите, что так много людей собрались вместе и пели духовные песни? Часто слышу: “Скоро конец света, светопреставление…” Если народ поет и славит Имя Божие – какой же это “конец”?..

…Не случайно на сей раз Свеча передавалась из Лужной, от семьи Татьяны Афанасьевны и Ивана Викторовича Евсеенковых, - в Кузьмичи, в семью Любови Николаевны Новиковой. В Кузьмичах просматривается будущее. Пусть оно не такое, какое себе могли представить местные старожилы. Но факт, что будущее есть.

Свеча – удивительная вещь. Она одновременно и мистическая и такая домашняя! Не случайно про свечи так много написано стихов. Православный поэт, священник Николай Гурьянов сочинил такое стихотворение:

Угодна ты Богу, свеча восковая,

Пред образом Божьим ты в храме горишь.

В тебе отражается жизнь трудовая,

Ты звездочкой ясной для верных блестишь.

Ты символ усердный души непорочной,

Пред Богом горящей во тьме полунощной,

Ты избранный светоч для всех христиан,

Цена твоя – жертва святая на храм.

В саду Гефсиманском Иуда-предатель

С толпою злодеев иной имел свет.

Его засветил древний змий зложелатель,

И в свете Иудином радости нет.

Твое же мерцанье, свеча восковая

Нам радует сердце, мир Божий дает,

Всевышний усердию верных внимая,

На них чрез тебя свет Божественный льет…

Путь к Благодати

Доброносичи, Блинные кучи, Благодать… Какие чудные названия имеют деревни, приютившиеся на берегах реки Ипуть!.. Как, должно быть, прекрасна жизнь людей, проживающих здесь! Наверняка оно похожа на сказку. Но любая – даже самая волшебная сказка начинается обычно с присказки. Моя “присказка” – рассказ о жизни на Ипути.

Доброносичи

…Шли к деревне со столь милым сердцу названием с редактором районной газеты Татьяной Исаевной Матушовой. Я упросил ее, чтобы она была моим провожатым, ибо меня предупредили: в Благодати чужаков не приемлют – сразу же полицаев вызовут, даже фамилию не спросят. Татьяна Исаевна десять лет проработала учительницей в соседней деревне Высокий Борок, и ее здесь все знают. Дорога к Благодати скверная, но при условии, что накануне не было дождя, проходимая. По Пути мой провожатый рассказывала мне про местную достопримечательность – древние курганы, которые буквально россыпями красуются вдоль реки.

Ипуть – древняя славянская река. По ней еще во времена сказателя Баяна проплывали торговые караваны на пути из варяг в греки. Да и название реки трактуется как “и-путь”, “идеальный путь”. Исследователи говорят, что курганы - это захоронения племени кривичей. Все курганы разрыты, разграблены. Искали не древние артефакты. В краю ходят легенды о “наполеоновском золоте”. Якобы французы при отступлении где-то зарыли сокровища, награбленные ими в Москве. Говорят, пока не нашли…

Расхваливала Татьяна Исаевна здешнюю кладбищенскую часовню, занесенную в список интереснейших памятников Смоленщины. Зашли на погост. И увидели, что от часовни-то остались развалины, полусгнившие бревна!..

Благодать встретила звонким собачьим лаем. У каждого дома на привязи озлобленно рычали не меньше двух псин, причем, все собаки - немаленьких габаритов. Цепи устроены так, что собака не даст подойти к дому ближе, чем на десять метров. На огороде одного их хозяйств копалась старуха. На наши окрики она не откликалась. Возле самого крепкого на вид дома паслась лошадь. И собак не было заметно. Моя спутница как-то нервически проворчала: “Нечего нам в этом доме делать… Здесь живет дядя Володя. Ну, очень нехороший человек!” И мы вышли на южную окраину Доброносичей. Там мы увидели жизнь. Сразу несколько мужиков, пристроившись вокруг пня, с азартом резались в карты. Рядом красовалась стройка: среди соснового леса стоял почти достроенный каменный коттедж.

Татьяна Исаевна узнала в одном из мужиков местного жителя. И ее почти что перекосило. Это был тот самый “дядя Володя”, которого она призывала сторониться. Но с кем-то в Доброносичах мне поговорить-то надо! И я подошел. Кроме дяди Володи, все остальные мужики оказались приезжими белорусами. Естественно, я не постеснялся спросить, для кого они строят эдакую красоту. Белорусы усмехнулись: “Ты че, паря! Це ж мы сторожку строим. Коттедж буде вот тута, рядом…” И они указали на громадный котлован. Здесь скоро вырастет “родовая усадьба” одного богатого москвича.

Дядя Володя, Владимир Алексеевич Бычков, оказался человеком разговорчивым. Правда, на редактора поглядывал как-то косо и с опаской. Может, между ними когда-то что-то произошло? Впрочем, не мое дело. Появление “пана” в Доброносичах – знаменательное событие. Построят усадьбу, надо будет ее охранять. И прибираться в ней. А то ведь дядя Володя лесником работал, де его сократили. Может “пан” работу какую даст? Глухо здесь… Доброносичи автолавка – и та приходит раз в год! Все пять жителей деревни не видят хлеба месяцами. Белорусы “завели” свою песню: “батька” их на родине прижимает, не разрешает “калымить”. А здесь, в России, такие гроши можно заколотить! Только трудись…

Согласно версии дяди Володи Доброносичи так названы оттого что они “добро несут”. Бывший лесник нас вызвался проводить. Ему все хотелось что-то рассказать, он показывал на разрытые курганы, на речные перекаты. Все порывался сводить на старый мост, разрушенный, говорят, еще французами в 1812 году. В общем видно было, что истосковался человек по общению с чужими людьми. Но, видя напряжение моего провожатого, я набрался наглости резко попрощаться с разговорчивым лесником.

По пути в райцентр миновали ту самую школу, в которой Татьяна Исаевна преподавала. Школа закрыта, окна и двери заколочены. Детей ни в Доброносичах, ни в Высоком Борке нет… Еще Татьяна Исаевна рассказала, что относительно недавно в Доброносичах жил почти святой человек, почетный механизатор Адам Иванович Марченков. Тракторист он был от Бога, да и человек чрезвычайно душевный. От своей душевности, от того что слишком переживал за нерадивых сельчан, скончался еще в расцвете лет… Еще и то его добило, что жена с вином подружилась. После смерти Адама “Ева” спилась окончательно и отправилась на тот же погост.

Блинные кучи

В происхождении названия деревни не надо искать ничего ироничного. Был тракт, по которому императрица Екатерина Великая ехала из поместья своего полюбовника Григория Потемкина-Таврического на Юг. И в деревне ее встретили огромными стопами блинов, целыми блинными кучами!

Вообще сей позитивны посыл как-то благотворно повлиял на деревню. Блинные кучи довольно населены и здесь имеется даже частное стадо коров. Вот, только школа в прошлом году сгорела. Дотла… И 15 блиннокученских детишек вынуждены ездить на учебу в районный центр. А вот 10 местных учителей остались, к сожалению, без работы.

С легкой руки (и по наводке) Татьяны Исаевны я хотел встретиться с местным поэтом Володей Прозоровым. Только редактор предупредила меня, что живет он в нечеловеческих условиях, как бомж. Володя занимает половину бывшего “учительского” барака и у него нет даже света. После того как учителя остались без работы, Володя не смог даже оплачивать электроэнергию и от его барака отрезали свет.

Но Володя пошел на отчаянный шаг. Он тайком, ночью накинул на линию электропередач “крюки” и несколько дней жил при свете. Пока кто-то не доложил куда следует. Володю в деревне жалеют (сиротой ведь рос, да и семьи не создал только по блажи), но нашлись злые люди… Володю судили. Присудили с штрафу в 3 тысячи рублей и дали год исправительных работ. По счастью, условно, приняв во внимание добрые отзывы односельчан. Вот так: за уворованные миллиарды у нас ордена дают. За уворованные несколько киловатт электроэнергии могут и посадить!

Володя, точнее, Владимир Александрович Прозоров, живет тем, что рубит дрова бабушкам, копает им огороды, пасет скотину. Еще рыбу ловит… Кстати, о рыбе. В мой приезд в Блинные кучи реку в районе деревни осадили десятки рыбаков. Дело вот, в чем. Где-то раз в неделю молочный завод, который расположен выше по течению Ипути, “тайком” сливает в реку сыворотку. Там, понимаешь ли, нет в наличии очистных сооружений, вот и приходится… хитрить. От сыворотки у рыбы забиваются жабры, она теряет сознание и всплывает. Вот тут-то рыбаки ее “тепленькой” и берут! Хоть лопатой черпай рыбу из реки! Среди рыбаков, говорят, и прокурорские работники встречаются. Но на кой черт закон, ежели такой улов в голые руки идет! А Володя в эти дни уходит от реки и глубоко страдает в своем бараке. Там-то я его и застал…

У Володи в деревне прозвище: “Солист”. Потому что хорошо поет под гитару. Вид Володиного жилища действительно ужасен. Он даже не решился меня к себе впустить. Его стеснительный вид, глубокие и растерянные голубые глаза сразу навевают сравнение: “шукшинский чудик”. Но стихи у него действительно хорошие, Татьяна Исаевна сама у него их записывает (Володя все стихи держит в голове и записей не ведет; говорит: “Они помрут со мной…”) и печатает в районке. Например (я сам с Володиных уст записал) такой стих:

Безлюдно мне… Томительные грезы…

Придумал я любовь в конце весны.

Как звездочет придумывает звезды,

Когда мечты, как звездочки, ясны.

Любимая, смотри, сирень какая!

Как зелен май, березок нежен цвет…

Цветет сирень, на встречу намекая.

А я живу, как будто тебя нет.

…Весь огород Володи – сотка картошки. Можно сказать, питается он святым духом, да рыбой. Причем рыбой, которую сам поймал – на удочку или на нехитрую снасть “телевизор”. В день сброса в Ипуть сыворотки он уходит подальше от реки, потому что сильно переживает ее осквернение. Для Володи Ипуть – живое существо. Он наедине с рекой долгие часы проводить может. А то и сутки напролет все ведет, ведет с рекой немолчный разговор. Стихи свои реке читает. Или слушает ее равномерное журчание… В деревне его не понимают, конечно. Особенно не возьмут в толк, почему такой видный парень – да так девку себе не нашел… да еще не пьет и не курит. К чему блажит? Но у Володи свой путь.

Его отец умер, когда ему было семь лет. Мать страдала сильно, ибо у родителей была сильная и какая-то возвышенная любовь. Ненадолго она пережила супруга, отнесли маму на тот же погост… И началась у Володи детдомовская жизнь. Там же воспитывались четверо его сестер. Родители не только друг друга любили, но и детей… Получил профессию столяра. Пробовал жить в городе, но понял, что это не его. Володе одиночество нужно, а он его только в Блинных кучах, на реке обретает. И в детском доме он часто убегал и на реке ночевал (пока не отловят и водрузят в казенный дом). Работал заведующим клубом, преподавал в здешней школе физкультуру и рисование. И не его вина, что школа сгорела.

Володе хорошо в свое бараке. У крыльца два гнезда ласточек. На чердаке ласка живет, за ласточкиными птенцами охотится. Под шорох животной жизни хорошо сочиняется. Такое, к примеру, про Змея-горыныча и про нынешнее состояние русской деревни:

Что ни партия – то голова.

Обещают крестьянам жизнь дивную.

Сладко ушам, ослепляют слова.

Но чую нутром я поступь змеиную!

Не три, и не девять, а сто голов

Грабят-нищают Русь-матушку!

Деревня у нас – пять седых стариков.

Охрипли, “укая” Иванушку…

С Горынычем Ваня рядиться б не стал,

Допьет – и не только в день праздничный.

Сгнила соха и сдал на металл

Иван Кладенец свой сказочный…

Ну, к Блинным Кучам стих не относится. Здесь много трудолюбивых людей, и молодежь есть. Взять учителя математики Александра Колпакова: он будто предчувствовал, что будет со школой беда, и развел много скотины. Одних коров у него – четыре головы! Или Братья Шеевы: у них дворы тоже крепкие. Алеша Смашнев, бывший механизатор (колхоз в Блинных кучах тоже приказал долго жить) частный магазин открыл. На Володю “Солиста” мужики смотрят свысока. Да, Володя – “шукшинский чудик”. Деревенский дурачок, если вам угодно. И все-таки я скажу, что думаю: не стоит деревня без праведника. Один “чудик” по странном русскому закону целую весь спасает. Кстати, ниже мы еще раз окунемся в стихию Блинных Куч – токмо с другого боку.

Благодать

И вот, наконец, она… Благодать! По виду – ничего особенного. Равнина, с двух сторон типовые хатки. Редактор, Татьяна Исаевна, порекомендовала мне встретиться с одной интересной семьей – Николаем Ивановичем Зайцевым и Еленой Карловной Гапоновой. Говорила, они не только замечательные знатоки родного края, но и люди с трудной, но интересной судьбой. Кроме них, не с кем и поговорить-то в Благодати. Только предупредила: Елена Карловна инвалид, она не ходит, и все работы по дому и по огороду – на муже.

Елена Карловна – латышка. Она рано осталась сиротой, ибо ее родителей раскулачили – и они канули в неизвестность. Сестру застрелили в войну немцы, брат был в партизанах – и погиб. Сама работала на ферме, Николай Карлович – на “химии” под Благодатью из сосновых корней добывал скипидар. В общем, есть о чем старикам рассказать. Только случилась незадача. Когда я пришел, наконец в деревеньку, увидел безлюдье. Ни в одном из домов признаков жизни не наблюдалось. Лишь через полчаса из одной хатки вышла пожилая женщина. На мой вопрос о том, где живут Зайцев и Гапонова, она искренне удивилось:

- Так ведь как же? Померли они. Еще прошлой осенью. Сначала Таня, а через два месяца – Колька. На погост снесли, теперь рядышком лежат…

Сама женщина, представившаяся Лидией Селиверстовной, сказала, что она – “дачница”, приезжает в Благодать время от времени из Москвы. Страшно здесь стало в последнее время, ибо постоянного населения остались только три человека. Да и те – никакие…

Впрочем Лидия Селиверстовна кое-что вспомнила. Она сорок лет назад уехала из Благодати, но корни ее здесь. Ее дед пас свиней у здешнего пана, фамилия которого была Жук. У этого Жука было все хорошо в поместье. Два озера рукотворных, парк насажен. Именно потому и Благодатью названо имение, что Жук хотел создать у себя идеальный мир. Деревня на месте бывшего имения появилась только в 1939 году. Крестьяне при пане жили на хуторах, только после 17-го года из лесу вышли. Вначале пограбили и сожгли усадьбу. Потом сожрали панские запасы. Ну, а потом, когда нужно было уже и своим трудом кормиться, потихонечку отстроились. Теперь эти постройки догнивают. Последний удар по деревне – уничтожение двух рукотворных озер: какие-то придурки ради того чтобы выловить всю рыбу спустили оба озера…

Вот и вся присказка. Сказка про Благодать могла бы быть впереди. Но я лично – не мастер сказок, ибо должность обязывает передавать быль. И мораль извлекать не буду. Пусть приедут на Ипуть настоящие писатели – и воспоют удивительный и древний край на свой лад.

Маргинальное путешествие

Была великая страна, называлась Советский Союз. И в одночасье жители великого государства стали обитателями далекой-далекой окраины. Речушка Ректа, разделяющая деревеньки Сенная и Орловка, стала ГОСУДАРСТВЕННОЙ ГРАНИЦЕЙ. И поселилась между дружественными деревнями рознь…

“Маргинал” согласно словарю – “человек, находящийся на границе различных социальных групп, систем, культур и испытывающий влияние их противоречащих друг другу норм”. Я определю проще: маргинал – человек, живущий на границе. С “пограничными людьми” интересно, они всегда оригинальны и непредсказуемы. Но одновременно нелегко: их настораживает все, они живут как бы на взводе. На сей раз не получилось вот так, “черно-бело”; вышло, что много в “пограничье” полутонов…

Граница между белорусской Орловкой и российской Сенной весьма условна. По крайней мере, на ней не стоят вооруженные люди, и нет контрольно-следовой полосы. Просто протекает речушка, а через нее перекинут импровизированный мост, сооруженный из половых досок. Доски, между прочем, “заимствованы” из Орловской школы. Она закрыта и имеет вид весьма разбомбленный. Меня предупредили, что на территории Беларуси меня могут встретить представители КГБ суверенной республики и препроводить в свои “застенки” для персонального разбирательства. Что ж, я рискнул… Тем более, что у государств-братьев, стремящихся к союзу, нет визового режима пересечения границы, а значит, я преступления не совершил…

Через речку Ректу когда-то был хороший мост. После того как в 1944-м немцы при отступлении мост взорвали, его восстанавливать не стали. Еще относительно недавно брод рядом с бывшим мостом “работал” очень даже активно. Через Орловку и Сенную проходит “партизанская тропа”, транспортный путь, на котором на стоят таможенные посты. “Фуры” частенько застревали на броде, и аборигены, вытаскивая транспортные средства из трясины тракторами, неплохо на этом деле зарабатывали. Еще один “траффик” именуется “металлическим”. Предприимчивые товарищи переправляли из Беларуси в Россию металлолом. Приемный пункт металлолома, кстати, находится с ближайшей от Сенной деревне, Лужной. В данный он не работает. Если есть “траффик”, как не быть конфликтам интересов? Можно сказать, между некоторыми гражданами суверенных государств происходит действо, которое весьма приближенно к военным.

Война, как говорят, идет нешуточная. Воюют силовые структуры из Беларуси и России. Участники действий (будем точны – все же небоевых), являются “наши” и “ихние” правоохранители, которых местные упорно именуют (генетическая память?) "полицаями". В самых неожиданных местах устраиваются засады, и каждая сторона неимоверно радуется, “повязав” нарушителя со стороны противника. Охота идет, конечно же, не на граждан, а на контрабандистов. Знающие люди говорят, чрезвычайно азартное занятие! Сам пока не пробовал побывать в шкуре хищника или жертвы, а потому не знаю, правы ли знатоки…

Русские

…Сначала кажется, что деревня Сенная – миф. Идет хорошая асфальтовая дорога, ровная, почти девственная… и вдруг она обрывается! Дальше – кусты… Если бы у меня не было проводника, “сталкера”, я бы подумал, что меня обманули и повернул бы назад. Володя (так зовут “сталкера”) “пришпоривает своего “железного коня” и дальше мы шагаем пешком. За очередным скопищем кустарника показывается, наконец, дом. По пути, кстати, Володя предлагает купить “железного коня” за четыре тысячи российских рублей. Говорит, он еще послужит. Его расстраивает то, что даже родной брат не хочет покупать чудо техники, которому неизвестно, сколько лет (возможно, мотоцикл и трофейный). Зато он заводится с полуоборота. Брат говорит: “С калыма приеду – “Харлей” куплю!” Только что-то все не уезжает он на этот калым…

Возле дома напряженно стоят старик и старуха. Я на мгновение представил себя оккупантом, пришедшим за “млеком и яйками”. Во всяком случае, вид пожилых людей говорил о том, что хорошего они не ждут. Володя – родной сын стариков. Их зовут Василий Николаевич и Зинаида Ивановна Долженковы. Брат Колька живет с ними. Собственно, эти три человека и есть все население Сенной. Володя проживает в соседней деревне, на центральной усадьбе. Кстати, поселение, к которому относится Сенная, называется Сеннянским – в честь описываемой деревни. Возможно, Сенной скоро не станет вовсе, а вот имя деревни уже увековечено! Мелочь, а радостно…

Старики так и не разговорились. Да и в дом к себе не пустили. Но из “уличного” разговора кое-что про жизнь в русской деревни Сенная удалось прояснить. В частности, что третий обитатель Сенной, Колька, пребывает сейчас в глубоком запое, а потому его лучше не трогать. “Колька выпил – и он безраздельный хозяин в доме”.

Почему в деревне так мало жителей: в прошлом году, как всегда, поджигали траву, и огонь перекинулся на дома. Сгорело двенадцать строений. Старики Долженковы искренне благодарны пожарным из районного центра – за то, что мужики спасли их “хатку”. И один белорус тоже помог победить огонь. Хотя бы их “хатку” совместными усилиями отбили у стихии… Жаль, что других домов не осталось. Но штука в том, что в них, в “других”, жили только летом – дачники. В сущности и до пожара в Сенной жили трое. Ну, приезжать перестали люди на лето… Но ведь зимой все одно трое Долженнковых остаются на рандеву с безмолвием!

Почта в Сенную не приходит. И за пенсией старики ходят на центральную усадьбу сами. И за продуктами туда же ходят. Ходили раньше в Беларусь; в Орловку регулярно приходит автолавка. Но несколько лет назад белорусские продавцы перестали брать российские деньги. Так же в Сенную не ходит общественный транспорт. Скажу прямо: власти забыли, что есть такая деревня, и оставили стариков “на самомпрокорм”. Впрочем, не совсем: иногда, после большого снегопада обрываются электрические провода. Электрики реагируют быстро – приезжают и восстанавливают подачу тока. Но было бы подло не приезжать: Долженковы все же за свет платят регулярно!

Да и заслуженные, как ни крути они люди: Василий Николаевич всю жизнь трудился в колхозе трактористом, Зинаида Ивановна пастухом была, коров пасла. И до сих пор, несмотря на преклонный возраст, явят трудолюбие. Еще в прошлом году, до пожара, они держали корову. Хозяин руку выбил, когда дрова рубил, и не смог косить. А куда корове без сена? Конечно, можно было бы положиться на сына Кольку. Но с ним “надрыв” получился. Он, как и отец, был механизатором. Когда колхоз развалился, Николай подался на заработки в Москву. Не понравилось, вернулся домой. Сказал, что его там “круто кинули”. И запил… А что делать крестьянину? Юность Николая совпала с началом реформ (читай – развала деревни). Семьей не обзавелся, ибо в Сенной и невест-то не осталось. В городе прижиться не удалось. Вот, и остается топить стресс в вине. Другой вопрос: где берет? Даже брат Владимир не понимает, где… Но ведь исхитряется не просыхать!

Зинаида Ивановна частенько ходит на белорусскую сторону. Дело в том, что Долженковы держат свиней, и бабушка там берет (простите) “гавнюки” – лошадиный навоз. Его русские свиньи уминают за милую душу! Там бабушка общается с белорусом Николаем Федоровичем Барановым. Ну, в первую очередь “мониторят” свои пенсии. То есть, сравнивают. Получается, пенсии и на той, и на этой стороне приблизительно равны. Еще Николай Федорович с Зинаидой Ивановной спорят. О преимущества и недостатках жизни в суверенных странах. Хвалят каждый своего президента. Но сходятся в одном: действительно хорошо им жилось только в СССР, общей стране.

Гораздо чаще, чем политику и экономику, вспоминают, как молодыми на танцы бегали. В те времена Сенная была больше Орловки, и в российской деревне жизнь била ключом. Да и невест здесь хватало. Одно время Баранов ухаживал за молоденькой Зиной, но быстро переключился на другую – свою, белоруску. А кто знает, как все могло повернуться… А Николай ходит в Орловку в библиотеку. Он книжки берет читать. С чем еще лучше убивать долгие зимние вечера, как не с сокровищами мировой литературы? Тем более что там библиотекарша молодая… Правда сын почему-то из библиотеки всякий раз возвращается в подпитии…

На глупый вопрос, а не боятся ли они вот так жить среди безлюдной дикой пустыни, Зинаида Ивановна запросто ответила: “А куда деваться? Да, у нас тут чужие на ходят…”

Ad marginem

Возле границы, на реке, Володя поведал много интересного. Например, про то, как возле моста в войну фашисты расстреляли русскую партизанку. Зимой, голую ее вели через деревню. И она перед гибелью кричала: “Смерть фашистским гадам!” Сам Володя не видел, он молодой еще. А вот старики – видели. Вообще, из местного населения в войну почему-то многие в полицаи шли. В партизаны – меньше. Может, за это и поплатились? А бабушка Володина была черной колдуньей. Здешние края вообще колдунами славились. В Сенной чужаки лишний раз старались не появляться.

Еще Володя рассказал, что очень часто возле брода встречались “наши” и “ихние” хлопцы. В особенности, после дискотеки, которая проходила в Орловке. Девок в 80-е годы в белорусской деревне было побольше, вот, их и делили. Естественно, при помощи кулаков. Согласно утверждению Владимира, чаше “наши” одерживали победу. Не знаю, что бы сказали белорусы Володиного возраста... Впрочем, пусть это была жестокая, с применением кулаков – но жизнь!.. Худая жизнь лучше доброй смерти.

Белорусы

Первое здание за мостом – Орловская школа. Она брошена и разграблена. Зато рядом стоит новенький сруб. На двери красуется табличка: “Библиятэка працуе з 10.00 да 14.00”. Я уже знал, что население деревни Орловка – восемь душ. И для восьмерых человек – целая библиотека! На столбе, в центре деревни, висит табличка, на которой указан график прихода автолавки. Рядом табличка с расписанием автобусов из райцентра.

Невдалеке, в огороде копаются старик и старуха. В отличие от стариков из Сенной, эти даже не обращали на нас с Владимиром внимания. Они увлеченно трудились. Оказалось, это тот самый Николай Иванович Баранов (с которым Зинаида Ивановна спорит) и его жена Валентина Павловна. Бабушка (она, видно, придавленная болезнью, вся скрюченная “баранкой”, прямо к земле пригнутая) все время ворчала: “Чего ты, Колька, будешь лясы точить… Пойдем за скотиной убирать!” Барановы держат корову и лошадь. И земли возделывают полгектара. А дворы в Орловке выглядят, ну, очень богатыми!

Все население Орловки – пенсионеры. Восемь человек – четыре семьи. Молодая библиотекарша из другого села, ее на работу привозит муж. Наличие живых мужиков преклонного возраста – отличное доказательство тому, что старики в Беларуси помирать не собираются. Да и государство в этом помогает: раз в месяц, согласно расписанию, в Орловку приезжает врач и осуществляет плановый осмотр населения. На одной из хаток висит красивая табличка: “Дом социальных услуг”. Там доктор и осуществляет прием. В этом доме проживает староста деревни Михаил Андреевич Дубинин с женой. Он же одновременно является депутатом местного Совета. Получается, маленькая деревенька имеет своего представителя во властном органе. Удивительно, что орловцы выписывают много прессы. Одна семья получает шесть газет: “Советскую Белоруссию”, “Шлях Костричника”, “Хозяюшку”, “Народного доктора”, “Магазин здоровья” и “Молитвы и исцеляющие иконы”. Опять минус “нашей” деревне! Старики из Сенной даже забыли, как выглядит газета. Да и все телевизоры у Долженковых от частых перепадов напряжения погорели. Но, может, оно и к лучшему? Не узнают в Сенной, как у нас государство процветает!

Говорят, в Беларуси нет ни одного нераспаханного клочка земли. “Батька” самолично облетает республику и строго наказывает руководителей хозяйств, которые допустили запущенность. Под Орловкой действительно земли распаханы, или на них уже колосятся зерновые. Земли под Сенной уже давно заросли кустарником, а то и молодым лесом. Хотя лучшими землями считаются именно наши, что под Сенной. В общем, в области сельского хозяйства белорусы нас круто обошли.

И вроде все в Орловке хорошо в плане социального устройства. Только… где молодежь? Библиотекарша не в счет – она не местная. У Дубининых трое детей, так вот один живет в России – в Тюмени, на “нефтянке” работает. Двое других детей на Родине. В каком-то совхозе трудятся. Так же разъехались по всему бывшему СССР и другие отпрыски орловских стариков. И никто не собирается возвращаться на малую родину! Это ведь тоже научный факт...

Скажу честно: в Орловке мы задерживаться не стали. Мне просто вспомнилась история. Летел я как-то военным бортом из Душанбе в Москву. Но борт приземлился через час, посреди пустыни. Едва откупорили “калитку”, сунулись в нутро “Ила-76” две морды: “Мужики, вы в Туркменистне, в оазисе Мары. Вам водки надо? Только быстро думайте, у нас положено про всех посторонних в органы докладывать. Через десять минут комитетчики приедут…” Вдруг и в Белоруссии так? В общем, мы поспешили удалиться с вра… простите – с сопредельной территории. Родина хоть и сильно запущена, но все же своя. В Сенной как-то и дышалось лучше. У моста нас встретил Колька. Изрядно пьяный. Сказал, что скучно ему, поговорить бы… Владимир стыдливо отвернул от брата лицо, с полуоборота завел своего трофейного “железного коня” и скоро мы мчались в глубину России. По хорошей, между прочим, дороге!

Можно похвалить белорусов за то, что они деревни не бросают. Но есть одна закавыка. На следующий день после посещения пограничных деревень я побывал в российской деревне с приятным именем Доброносичи (о ней я рассказал чуть ранее). Там мужики строили ну, очень крутой особняк. Как они пояснили, стараются для московского богатея. Оказалось, все строители – белорусы. Ох, как они кляли родную Беларусь! Говорили, что “там” невозможно “заколотить хорошие бабки”. Начальники прижимают… Понимают ли они, что всего лишь участвуют в перераспределении российских нефте-газо-долларов? В их стране без богатых недр сохранили социальное государство. Социализм. Мы не сохранили, точнее, дозволили перевести нашу громадину на капиталистические рельсы. Кому лучше? Кто победил?

Ивановичи из Блинных куч

Владимир Иванович Заплохов гордится там, что за пятьдесят лет своей супружеской жизни со своей дрожайшей Октябриной Ивановной они никогда не жили в казенном доме. Всегда, едва Заплоховы переезжали на новое место, Владимир Иванович зачинал строить свой дом. А помотались Заплоховы по стране ой, как немало!..

В деревне Блинные кучи их называют “Иваныч” и “Ивановна”. Еще относительно недавно они были местными “олигархами” – фермерами. Было в хозяйстве много телок, свиней. Теперь, после того как пенсионный возраст перешагнули, все домашнее животноводство сокращено до крольчатника. Кроликов много, несколько сотен. Для кроликов играет музыка. Иванович заметил, что они лучше растут под музыку. Он предпочитает ставить классику, Ивановна – русский шансон. И то, и другое пушистые симпатяги слушают с придыханием.

Дом (он четвертый в их жизни) большой. Строил его Иваныч с прицелом на то, что дочери останутся в деревне. Но дочери уехали. Правда – недалеко; живут в районном центре. Старшая, Татьяна, - преподаватель хореографии. Арина и Александра свое дело завели: открыли частную парикмахерскую, на двоих. В свое время дочери в полной мере “хлебнули”: они ведь детьми были, когда родители фермерством занялись. Изначально в Блинных кучах к ним относились как к чужакам. Даже “оккупантами” называли. Было такое, что стадо быков отравили. А однажды в телятнике свет отрубили - как раз во время отела, и девчонки, со слезами на глазах, на одеялах переносили телят в безопасное место… Тогда еще в Блинных кучах колхоз был, так вот председатель дал землю для выпаса на противоположном берегу реки Ипуть. Река глубокая, полноводная - и девчонки на тот берег плавали вместе с коровами…

Скоро Заплоховы отпразднуют свою “золотую” свадьбу. У них шесть внуков, а потому летом в доме шумно и весело. В доме вообще всегда людно, здесь никогда не запираются двери. Заплоховы помогают всем – даже местным бездельникам и пьяницам. Закрыли они свое дело – пьяницы свинарник да телятник по кирпичикам стали растаскивать (а Заплоховы сами все это строили!). А все равно они не в обиде, даже подкармливают нерадивых селян. Это особенность сибирского характера, ведь Заплоховы – сибиряки. Иваныч любит повторять: “У нас запросто, не тушуйся. Хочешь кушать – так и скажи: жрать давайте чего-нибудь!” Октябрина Ивановна – “чолдонка”, потомок донских казаков, выселенных на Енисей еще Петром Великим. Она немногословна, немного застенчива. Но трудолюбива. Иванович не отрицает, что пальму первенства в доме именно Ивановна держит. Если он расслабился, “разлегся” (после Крайнего Севера, труда на 50-градусном морозе косточки-то болят…) она его чуть не с одра подымает: “Володя, не время раскисать. Нут-ка пошли в огород, капусту надо сажать!” Дед Владимира Ивановича был пресвитером секты молокан, старовер. Своего внука он прочил на свое место. Не получилось… Молокан и “чолдонка” – гремучая смесь. Но семья получилась на удивление крепкая!

История жизни Владимира Ивановича – ярчайшая иллюстрация того, что произошло с нашей страной за последние 70 лет. Заплоховы смело могут сказать: “Наш адрес – Советский Союз!” Да, в общем-то, они - граждане Мира, ибо (возможно и сами того не понимая) постигли главную истину жизни: неважно, где ты живешь, важно – как. То, что последние 20 лет место обитания семьи Заплоховых – деревня Блинные кучи, игра судьбы. Они могли бы жить и в Норвегии, и в Китае, и в Аргентине… Тут уж как карта бы легла. Главное, что супруги вместе, и они трудятся. А где – это уже вторично…

Родился Заплохов в Башкирии, в русском городке Стерлитамак, у самого Уральского хребта. В 41-м на отца пришла похоронка: “геройски погиб в сражении под Москвой…” Мать с малыми детьми, чтобы не голодать, подалась в Казахстан. И рос Володя Заплохов в селе Новоишимка. Крепчал в боях (в селе жили сосланные хохлы, немцы, чечены, и мальчики разных национальностей не дружили друг с другом, частенько выясняли отношения на кулаках), пас быков, лошадей. Когда ему исполнилось 12, мама решила переехать в большой город Челябинск, в надежде на то, что там будет сытнее.

Надежды не оправдались. Тогда, в 50-м, в Челябинске царил голод. И столько в городе беспризорников было, ворья! В те послевоенные времена в моде были даже не хулиганы, а самая что ни на есть натуральная “гопота”, воры. Хочешь – не хочешь, а хотя бы подражать надо было… Но Володя не подражал, он втянулся по-настоящему. “Работал за ширму”; это “второй номер” у карманника, который “щипача” должен прикрывать. Воровали по трамваям, пригородным поездам. Возможно, и скатился бы Вовка Заплохов по наклонной, но помешала этому романтическая натура. А вот младший брат с этой дорожки не свернул. Отбыв в общей сложности 25 лет в местах “не столь отделенных” (в последний раз за сбыт наркотиков), он бесславно скончался от туберкулеза.

У “приблатненных” ребят тогда, в послевоенном Челябинске “фантазия” оформилась: надо ехать в Ташкент, на Юг; там “яблоки прямо на дорогах растут”. Пробирались они на пригородных поездах. Воровали, конечно… И на одной станции, уже в Казахстане, мальчиков “повязали”. Посмотрели добрые дядьки на Володьку Заплохова – долговязый, крепенький, глядит волчонком – и определили его в фабрично-заводское училище, чтобы он получил профессию штукатура-лепщика: эдакий фитиль с легкостью хоть до потолка дотянется! Выдали мальчикам матрасы, постельное белье – и отправили к месту учебы. Ну, пацаны перво-наперво матрасы свои продали… и без того на полу привыкли спать. А деньги потратили на еду, да на кино. Владимир Иванович вспоминает, что в те времена у них даже и мыслей не было о куреве, выпивке, или каком-то там “сексе”. Два идеала было у отроков: пожрать от пуза, да в киношку сходить…

После ФЗО направили Володю Заплохова на строительство нового города Вышневогорска. Там, на берегу озера Касли какое-то месторождение открыли, и для его строительства целый город затеяли. Там Володе не понравилось. Тоскливо стало, к мамке захотелось… И отправился он в Челябинск, к маме и братишке с сестренкой. Денег нет, в поезд не пускают… А дело зимой было; повис Вова на облучке – едет, и чувствует, руки-то на ледяном ветру у него чувствительность теряют… Но пожалела проводница. Открыла дверцу – да втянула бедолагу в теплый вагон.

В те времена бегство с места работы считалось почти дезертирством. Володя после того как повидался с мамкой, решился пойти в управление “Трудовые резервы” (было такое). Пришел - и прямо с порога: “Мне главного начальника”. Люди, сидящие в приемной, разинули до ушей рты: “Че-го-о-о-о?..” Но тут мужчина какой-то из кабинеты вышел, увидел отчаянного пацана и затащил к себе: “Для чего пришли, молодой человек?” – “Хочу работу в городе, и чтобы мамке, брату и сестре квартиру дали” - “А сколько тебе лет-то?” – “Пятнадцать… будет”. Начальник невольно почесал свой затылок. Усмехнулся: “А большую тебе квартиру или маленькую?” – “Все одно, я отработаю…” - “Ну, хорошо работу тебе, пацан, подберем. А на квартиру придется тебе самому заработать!”

Попал Володя в организацию “Челябметаллургстрой”, в строительную бригаду. Мужики в бригаде приметили, какой шустрый парень, и прижимать его не стали. И даже на “халтуру” стали брать, только предупредили: “Не болтай, за левые заработки сажают…” В первый раз в жизни Володя заработал на свои (не казенные!) ботинки. Настоящие хромовые! Он их не носил, поставил, и, придя с работы, до ночи любовался…

Но не понравилось Володе в строительной бригаде. Хотелось ему честного труда, законного. И устроился он на элеватор, грузчиком. В 16 лет он уже полноценно умел “наливать” (грузить мешки на плечо), “держать марку” (не отставать от общей очередности). А мешки тогда были 75-ти, и даже 100-килограмовые (с китайским рисом)! Работали по системе “выгрузка на выносливость”: из бригады в 10 человек деньги получали только пятеро или шестеро. Если из системы кто выпадал, не выдерживал, оставался ни с чем. А соперничать приходилось с очень серьезными мужиками! Например, на разгрузке подрабатывали цирковые борцы Загорулько. И пацану никто не давал поблажки. Как-то утром Вовка попытался встать с койки – а ноги-то его не слушаются. Изработались они на элеваторе… А закон у грузчиков простой: прогулял – уволен.

Пришлось Володе наняться на макаронную фабрику. Правда и там он тоже был грузчиком. Дальше была армия. Его сначала брать не хотели, потому что от тяжелых грузов весь перекошен был. Но Володя работников военкомата упросил. Служил в городе Шуе, а после демобилизации солдаты решили поехать “на освоение целины”. Попали в Красноярский край, в село Атаманово, на дикий берег Енисея. Но там жрать нечего было, и, продав все свои значки, солдатики пешком подались в райцентр. А это – 110 километров. Пришли в деревню Миндерла. Повалились у стога сена отдыхать, а тут мужик с деревянной ногой причапывает: “Ну, куды, рябяты, бяжитя? У нас оставайтеся, коровник отремонтируете. Я – председателем буду…”

Остались. Там много девок шустрых – из Красноярская студенток на практику прислали. Ведут себя вольно, в “бутылочку” предлагают сыграть, а то и просто пристают. А приметил Володя на кухне девчушку одну. Не гулящая, деловитая. Все крутится, крутится около кастрюль, все чего-то моет, подметает… А уж когда имя ее узнал – Октябрина (ее так назвали потому что в октябре родилась) – решил: “Эта - точно моя!” Октябрина приехала в Миндерлу из деревни Таловка, это 150 километров от Енисея вглубь, в тайгу. Там люди особые живут, как уже говорилось, “чолдоны”. Суровые, молчаливые, но гостеприимные.

Через три месяца Владимир и Октябрина поженились. Поехали в Челябинск, где у них родилась Татьяна. Жили у матери в комнате. Работали на ткацкой фабрике; он – кипозакладчиком, она – прядильщицей. И как-то приехала из Якутии сестра Октябрины. И рассказала, что есть такой поселок Депутатский. Он за Полярным кругом, почти на берегу Ледовитого океана. Раньше-то в этом Депутатском только ссыльные жили, причем “элитные” из высших партийных сфер. Ну, а 60-е в Депутатском очень хорошие деньги можно было “заколотить”; добывали там какой-то редкий металл, из горной породы под названием касситерит. Такой редкий, что даже рабочим не говорили, что именно они выгрызали из земли. Там, на Крайнем Севере, в вечной мерзлоте Заплоховы прожили 16 лет.

Владимир Иванович считает “северные” годы самыми счастливыми в своей жизни. Он про Якутию может часами рассказывать. И жители Блинных куч часто в доме Заплоховых собираются – чтобы только послушать “воспоминания” Иваныча. Один только адрес чего стоит того места, где он на зимнике работал: “Якутия, Депутатский, Паусендино, на Дьяртырдах через Терехтях – в лес”. В депутатском они родили еще двух дочерей. Там же построили дом, которому завидовали даже начальники. Владимир Иванович там теплицу построил. Все смеялись – а он исхитрялся выращивать лук, укроп, редиску и даже морковку. Потом местные, якуты, ботву от морковки с удовольствием поедали, думая, что это деликатес. Владимир Иванович и на лесоповале трудился, и на зимнике бульдозеристом был, и на промывке касситерита. Но все же соскучился по теплу, по природе, не схваченной вечной мерзлотой… Сутками на зимовье он мечтал о цветущей яблоне, о смородине под отрытым небом.

Поехали жить на Украину, под Харьков. Дочери, впервые увидев голубей, перво-наперво кричали: “Папка, хватай ружье – куропашка!” Поселились в деревеньке Курешанки, насадили яблони, вишни, сливы, виноград. Завели нутрий, кроликов, гусей, свиней, индоуток. И как раз Горбачев пришел к власти, придумал “семейный подряд”. Посовещались Заплоховы – и решили взять на откорм полторы сотни телок. Но местные им сказали: “Кацапы, не морочьте себе голову. Уматывайте в свою лапотную Кацапщину – и там працуйте, что хотите!”

И Владимир Иванович поехал. В Москву, в Минсельхоз. Попал он там в какой-то кабинет. В то время “архангельский мужик” был в моде, и чиновник “мужика” принял благосклонно. Он рассказал, что в Смоленской области вполне могут принять семью, желающую самостоятельно трудится на земле. Владимир Иванович вспомнил, что на Смоленщине воевал его отец, а, значит, эта земля в чем-то ему сродни. Дал чиновник Заплохову бумагу, и с ней он поехал в Смоленск. Требований у него было всего три: асфальт, крыша и река. Деревенька Блинные кучи по этим параметрам подошла. Особенно потрафила река Ипуть, чистая и полноводная. И так ему понравилось здесь! Деревня вся в лесу, ароматы лета, тишина… Так появилось фермерское хозяйство, которое по решению дочерей назвали “Червонец”.

С “Червонцем” вышли приключения. Из-за приблатненного названия зачастили к Заплоховым бандюги из города. Нет, не за рекетом! Они покупали свинину, говядину. И “бабло” отваливали, не жалея. Ну, непростые сношения с коренным население упустим. Всякое бывало. Как-то уехал Владимир Иванович по делам, и один мужик из деревни крест посередине деревни поставил. И сказал: “Это по Иванычу крест. Сбежал он от семьи, не вернется…” Дочери сами выдрали эту штуку, отнесли и бросили возле дома злопыхателя: “Не дождетесь. Скорее, вы лопнете от зависти…”

На дочерях много обязанностей лежало, не ленивые они. А образование получили они такое, чтобы быть при хозяйстве. Татьяна по профессии – токарь. Арина – шапочник-модельер (она из кроличьих шкурок прекрасные шапки шьет). Александра – тракторист. Вместе трудились, пока родители не достигли преклонного возраста. Заплоховы комбайн и трактор подарили друзьям. И скотину распродали, для себя только кроликов оставили.

После того как в Блинный кучах колхоз развалился, народ в деревне без работы остался. А тут еще и несчастье случилось в прошлом году: школа сгорела. Детей стали возить на учебу в райцентр, учителя не знают, куда деться… Владимир Иванович не любит тех, кто ноет, просит чего-то. А в деревне таких большинство. Но есть и такие, кто, глядя на то, как пашут Заплоховы, сами развели крепкие хозяйства. Это бывший учитель Александр Сергеевич Копанков, бывшие трактористы братья Шеевы, бывший шофер Алексей Смашнев. Александр Сергеевич до сих пор ходит к Заплоховым за советом. Хотя и сам развел столько скотины, что и Владимиру Ивановичу есть чему поучиться у учителя. А значит, зерно, зароненное семьей Заплоховых, дало добрые всходы.

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Смоленская область.