НЕрабы 4

-- У зеркала

- ...Как насчет покурить, брат?

Над нами стоял бородатый мужик. Одет он был в заросшие глиняной грязью кирзовые сапоги, джинсы, голубизна которых едва угадывалась за сальными потертостями, брезентовую штормовку и выцветшую шапку-панаму типа "гриб". Он, несмотря на свою солидную комплекцию, легковесно и почтительно присел невдалеке, аккуратно сложил на траву рюкзак, взял протянутую моим коллегой сигарету и попросил еще парочку. Коллега не пожалел.

- Спаси Господи! Да-а-а... Светлояр. Давно сюда стремился. - Видно было, что мужику охота поговорить. - Вона, смотрите: ползут ведь. Не знаете этого обычая?

Мы еще не знали. Но, приглядевшись, действительно увидели двух старушек, которые, варьируя между отдыхающими, ползли на коленях. Выглядело это как-то нелепо: пипл в купальниках - а среди них старухи в платках, а колени их тряпками обмотаны.

- ...Обычай такой. Древний. Надо вокруг озера проползти. Три раза. Тогда

Китеж-град и увидишь...

- А вы видели?

- Нет еще. Тут ведь как: с верою в Господа нашего надо ползть. И грехи с себя скинуть. Мне говорили как: ты ползешь, а сатана тебя сворачивает с пути. Старухи раньше ползли, а Сатана в детишек вселялся. Детишки прыгают на старушек как на лошадей - а они ползут. Ноги в кровь стираешь - но ползи! Только тогда Благодать Божья на тебя нисходит.

- А что рассказывают: каков он, Китеж-град?

- О-о-о-о... Каждому он по-своему открывается...

Мужик не стал развивать эту тему. Возможно хотел придать себе значительности. Чтобы прикончить затянувшуюся на несколько минут паузу, я спросил:

- Та вы не местный.

- До-о-олгая история... - Его бас помягчел, из чего следовало, что мужика просто распирает хоть кому-нибудь рассказать. - А шел я сюда тысячу километров.

- Это откуда же?

- Из града Электростали. Под Москвой. Слышали?

Откровенно говоря, работая в прессе я привык ничему не удивляться. Главный девиз нашего брата: "в жизни может быть все". К тому же люди склонны несколько преувеличивать свои достижения. Ну, зачем тащиться пешком, коли сюда вереницы транспорта ходит? Мы разумеется подыграли:

- Конечно знаем! Сколько же вы шли?

- Девятнадцать дней. Ровно. Именно в этот час из дому и вышел...

Бородач, наслаждаясь хорошей сигаретой, не спеша вещал. Он работяга, пахал на заводе, потом завод накрылся медным тазом, и Василий (его звали Василием) стал безработным. Благо, ни жены, ни детей нет (живет он с мамой), а потому земные блага нужны ему в небольшой степени. Кстати, я пригляделся к Василию и увидел, что он в общем-то молод, наверное ему еще нет и тридцати. Он ездил в Москву и там подрабатывал, разгружая на станциях вагоны. Парень он не слабого десятка, но, скажем так, отличается особой тонкостью душевной организации. И непременно должен был настать момент, когда он понял, что что-то в этой жизни не так. Он стал читать книги, в основном мистического содержания. В результате в голове Василия сварилась мыслительная каша, вылившаяся в довольно своеобразную философскую систему. Один из выводов Васильевой системы заключался в том, что в мире существуют места духовного откровения и озарения, в которых непременно обитают истинные учителя человечества. Едва только он прочитал в какой-то брошюрке про что, что Светлояр существует на самом деле, он собрался и на следующий уже пребывал в пути.

Факт, что про праздник Владимирской Вася не слышал, тем не менее он пришел к озеру именно в его канун - ну разве можно отрицать мистику наотрез?! Василий не знал точно, где находится Светлояр, но, хотя путь его пролегал по довольно сложной и беспорядочной траектории, все равно он вышел к цели. Мистика-то как раз здесь не при чем: мост через Волгу в Нижнем один на сотни верст, рано или поздно он все равно к нему вышел бы, ну, а в Заволжье разве что ленивый или окончательно спившийся не знает про Светлояр, до которого от моста не больше 150 километров.

Глаза Василия выражали то ли счастье, то ли идиотизм. Меня он, откровенно говоря, уже достал своей разговорчивостью и я оставил их со своим коллегой тет на тет, а сам пошел наблюдать жизнь на Светлояре.

Бродил я долго и вполне изучил состав паломников (если их можно назвать таковыми). В лесной части группировались люди в старинных холщевых одеждах и с повязками на головах. Как я понял, это были язычники, точнее, городская интеллигенция, увлеченная этим темным делом. Так же в лесу сидели группки православных верующих. Они вернулись после окончания крестного хода и трапезничали. Приметил я так же несколько "паломников" типа Василия, такого же бомжистого вида. Вели они себя беспокойно и с каким-то болезненным то ли интересом, то ли осуждением поглядывали в сторону загорающих лиц женского пола...

...Я описал первое мое свидание со Светлояром. Не буду размусоливать, в каком гадюшнике я тогда жил, как мы с достопамятным Василием спасали от кары пьяных "арийцев" поимевших глупость заехать на Светлояр кришнаитов, как мне разбили очки и как абориген, сдававший нам свой гадюшник, подло выпил мою водку. Подставляете: возвращаемся уже ночью с праздника, протираем кружки, откупориваем баночку огурцов - и... Впрочем не будем о печальном. Я хочу поговорить о более значимом - жизни духа. Десятилетие назад "духовно блуждающие" люди были буквально задавлены... простыми обывателями. Потому что подавляющая масса приехавших к Светлояру прибыла сюда только лишь за тем, чтобы использовать очередной повод выпить, расслабиться, отдохнуть. Прошло десять лет. Изменилось много. На сей раз с первой минуты я подумал, что попал на другой Светлояр. Тот был азиатским, этот - если не европейский, то как минимум "прибалтийский".

Я имею в виду культуру. Дорога - с идеальным асфальтом, в селе Владимирском появилась гостиница, у самого озера - идеальная чистота, а дорожка вокруг святыни устелена деревянными мостками. Много хороших магазинов в селе появилось, правда один из них (он одновременно магазин, кафе и выставочный зал) носит странное название "Сантана". Наверняка местные старухи читают вывеску без первой буквы "н". Позже я узнал, что открыли эту "Сантану" приезжие с Дальнего Востока, последователи учения Рерихов, а переводится она с санскрита как "поток жизни". "Рерихов" (так последователей "Живой этики" именуют во Владимирском) теперь здесь обитает много.

Светлояр притягивает всех. Верующие христиане здесь вполне могут соседствовать с представителями каких угодно религий. Лично меня и на сей раз у Светлояра меня охватило ощущение какого-то Вавилонского столпотворения. Обывателей снова большинство, но они уже не подавляют; по крайней мере пупсовую музыку не включают (хотя водку на берегу пьют). И еще. Крестный ход с иконой как бы отделен от праздника, все ждут ночи, когда... нет, не купальские игрища начнутся - с нескромными забавами. Они конечно последуют. Но будет еще более удивительное действо: шествие вокруг озера со свечами. Его принято называть "китежским благовестом" - потому что шествие сопровождается звоном колоколов.

Полночь. На озером вздымается туман, отчего многим кажется, что это невидимый град восстает. И двигается молчаливая вереница людей. У каждого свеча в руке, каждый сосредоточен. Путь вокруг озера - полчаса. Процессия идет часа три и нетрудно высчитать, что людей можно выстроить вокруг Светлояра в шесть рядов. Странное действо, отсылающее ко временам когда христианство еще только подразумевалось...

Говорят, озеро когда-то называлось "Светлый Яр", в честь светлого славянского бога Ярилы. Давно это было, еще во времена жрецов. У Светлояра поспешили "отметиться" многие из старых русских писателей и мыслителей. Так Пришвин писал: "В этой точке на Светлом озере сходятся великие крайности русского духа. Это настоящий христианский антихрист..." Как это - "христианский антихрист"? Но я уважаю Михаила Михайловича, а потому пытаюсь осмыслить ...

Андрей Мельников-Печерский еще в середине 19 века про озеро писал так: "...Собирались сюда русские люди старые свои праздники праздновать, чествовать светлого Бога Ярилу. В "Навий день", на Радуницу, справляли здесь "оклички" покойников; здесь водили ночные хороводы Красной горки; здесь величали Микулу Селяниновича, и на другой день его праздника справляли именины Сырой Земли и водили хороводы Зилотовы; здесь в светлых струях Светлого Яра крестили кукушек, кумились, завивали семицкие венки; здесь справляли Зеленые святки, и с торжеством зажигались купальские костры в честь отходящего от земли бога жизни и света, великого Яра..."

То есть Светлояр в древности был местом языческих требищ. История в изложении атеистов такова: во времена христианизации боголюбивые старцы стали являться к озеру с крестами, иконами и книгами. Народу, приходившему справлять Ярилины праздники, стали читать Псалтырь и петь каноны. И на тех келейных сходбищах иные огни затеплились: постепенно родилась легенда (и какая красивая!) про невидимый град Божиих святых, Великий Китеж, который врагу не дался и весь в воды ушел. Но не можем мы, грешные, узреть красоты его, понеже осквернится место делами бесовскими. Вот здесь-то мы сталкиваемся с удивительной инверсией атеизма в веру: легенда о Китеже вдруг воспринимается как данность!

Археологи выписали Светлояру приговор: никакого культурного слоя на его берегах нет, а значит города вовсе не было. Озеро обмерили тщательно: длина его - 210, ширина - 175 метров. Наибольшая глубина - 29,2 метра. Ученые установили, что дно озера действительно проваливалось, но не от чудес, а из-за землетрясений. Во впадине, образующей озеро есть две террасы: на глубинах 7 и 19 метров. Считается, что Светлояр образовался в три приема: глубоководная чаша возникла около 1500 лет назад, нижняя терраса - около 800 лет назад, верхняя терраса - 400 лет назад. Возраст нижней террасы (в ней обнаружены остатки еловой древесины) соответствует событиям, описанным в легенде (поход Батыя на Русь). Совпадение?

Есть научное объяснение тому, что вода из Светлояра не портится. Озеро питается за счет родников, вода на дне студеная, не выше 4 градусов, в ней нет бактериальной флоры. А вот происхождение тихих звонов из глубины (их слышат многие) пока не раскрыто. Иные говорят, это русло реки Люнды доносит звоны далеких храмов - законы распространения волн причудливы. Но штука в том, что звоны слышны были, когда все храмы в радиусе 150 километров были закрыты и разорены. Огоньки крестных ходов, которые якобы на дне движутся вообще многими причинами можно объяснить. Разум все готов истолковать. Только душа почему-то чуда хочет.

Об этом и говорили мы с Алексеем Грозой, человеком, которого в полной мере можно назвать "хранителем Светлояра". Сейчас он - специалист по туризму администрации района, еще недавно возглавлял детский центр "Китеж", что в селе Владимирском. Он появился здесь впервые в 96-м, в качестве паломника. Уже через год Алексей, чистый горожанин, нижегородец, стал возле Светлояра стал жить и учительствовать в местной школе. Вместе с таким же подвижником, Людмилой Жебель, создал детский центр. И женился он на местной уроженке Екатерине - она тоже учитель.

Алексею завидуют. Считают его "выскочкой" к тому же уверены, что в сельских учителях он "отсиживался", чтобы "закосить от армии". Но факт, что до Грозы вокруг озера царили смрад и пьянка. Теперь озеро действительно приобрело облик святыни. Призывной возраст истек - а Гроза не убегает из села в "свой" город. Странно, аборигены новой подоплеки ищут... Сектанты и представители всяких экзотических течений, которых озеро как магнит притягивает, по мнению Грозы для Светлояра - благо:

- ... Надо быть созвучным по своей внутренней чистоте с Китежем. Пусть здесь сектанты, но я бы взял во главу угла другой аспект: они уважают святыню. Они следят за чистотой, мусор убирают; у нас ведь дворников на озере нет. Эта исконная особенность Светлояра: сюда съезжались и старообрядцы, и баптисты, и толстовцы, и язычники. Сейчас вот последователи "Анастасии" и "Живой этики" приезжают. Для Господа не важно, кто ты. Важно, что из тебя излучается. Я думаю, у нашей планеты все же есть "аккупунктурные точки", "место сил". Когда сюда, в Керженские леса, пришли старообрядцы, они не случайно выбрали Светлояр как свою святыню. Один итальянец, когда я ему про Светлояр рассказал, не был удивлен; он поведал, что идея Светлояра сходна с легендой о Граале. В Англии в ходу легенда об острове Авалон; там невидимый град, в котором праведники живут. Светлояр для нас - национальный образ, духовная опора. Здесь ведь никогда не купались, запрещено было. Когда Короленко в воды Светлояра окунулся, старик ему говорит: "Ну, все, завтра ко Господу отойдешь..." А "раскупоривать" озеро стали лишь после войны. Не так давно встретил я одну бабушку-старообрядочку - Секлинарию. Она мне молитву сказала: "Святые воды, святые горы, святые соборы, подземные люди! Молите Бога о нас..." Бабушка говорила, почему сейчас Китеж не открывается: народ во грехе. Безусловно нам нужно очиститься... Сейчас идут разговоры про национальную идею России. Китеж - идея. Но этот образ только нарождается - в муках, в борениях. Мое мнение: мир катится к пропасти, с бешеной скоростью. Светлояр - "ремни безопасности". Может и спасемся...

А я лично скажу проще. Веками на купание в озере было наложено табу. Когда в водах Светлояра перестанут купаться люди - просто так, ради свежести и развлечения - тогда мы себя и ощутим нацией, страной, единой семьей. Возможно такого не случится никогда, но, как говориться, "будем посмотреть", лет эдак через десять - пез пафоса, спокойно, трезво.

В день Владимирской Божьей Матери у Алексея Грозы родился первенец, сын. По все срокам он должен был появиться на свет Божий на неделю позже. Здесь возле Китежа, слишком много совпадений.

...А озеро... Оно мне представляется зеркалом, отражающим того, кто хочет в него взглянуть. Только взглянуть туда отваживаются немногие. Кто по-настоящему узреет - путь даже не разглядит там Китежа - уже не сможет остаться прежним. Он уже не будет пылинкой, которая сегодня вот приехала к Светлояру выпить и девок потискать, а завтра растворится в небытии. Он станет неотъемлемой частью Вселенной, от которой зависит Ее существование.

Село Владимирское

-- Из книги П.И. Мельникова-Печерского "В лесах" (про Светлояр):

Верховое Заволжье -- край привольный. Там народ досужий, бойкий, смышленый и ловкий. Таково Заволжье сверху от Рыбинска вниз до устья Керженца. Ниже не то: пойдет лесная глушь, луговая черемиса, чуваши, татары. А еще ниже, за Камой, степи раскинулись, народ там другой: хоть русский, но не таков, как в Верховье. Там новое заселение, а в заволжском Верховье Русь исстари уселась по лесам и болотам. Судя по людскому наречному говору -- новгородцы в давние Рюриковы времена там поселились. Преданья о Батыевом разгроме там свежи. Укажут и "тропу Батыеву" и место невидимого града Китежа на озере Светлом Яре. Цел тот город до сих пор -- с белокаменными стенами, златоверхими церквами, с честными монастырями, с княженецкими узорчатыми теремами, с боярскими каменными палатами, с рубленными из кондового, негниющего леса домами. Цел град, но невидим. Не видать грешным людям славного Китежа. Скрылся он чудесно, божьим повеленьем, когда безбожный царь Батый, разорив Русь Суздальскую, пошел воевать Русь Китежскую. Подошел татарский царь ко граду Великому Китежу, восхотел дома огнем спалить, мужей избить либо в полон угнать, жен и девиц в наложницы взять. Не допустил господь басурманского поруганья над святыней христианскою. Десять дней, десять ночей Батыевы полчища искали града Китежа и не могли сыскать, ослепленные. И досель тот град невидим стоит, -- откроется перед страшным Христовым судилищем. А на озере Светлом Яре, тихим летним вечером, виднеются отраженные в воде стены, церкви, монастыри, терема княженецкие, хоромы боярские, дворы посадских людей. И слышится по ночам глухой, заунывный звон колоколов китежских.

Так говорят за Волгой. Старая там Русь, исконная, кондовая. С той поры как зачиналась земля Русская, там чуждых насельников не бывало. Там Русь сысстари на чистоте стоит, -- какова была при прадедах, такова хранится до наших дней. Добрая сторона, хоть и смотрит сердито на чужанина.

В лесистом Верховом Заволжье деревни малые, зато частые, одна от другой на версту, на две. Земля холодна, неродима, своего хлеба мужику разве до масленой хватит, и то в урожайный год. Как ни бейся на надельной полосе, сколько страды над ней ни принимай, круглый год трудовым хлебом себя не прокормишь. Такова сторона!

Накануне Аграфены Купальницы, за день до Ивана Купалы (23 и 24 июня.), с солнечным всходом по домам суета поднимается. Запасливые домовитые хозяйки, старые и молодые, советуются, в каком месте какие целебные травы в купальские ночи брать; где череду от золотухи, где шалфей от горловой скорби, где мать-мачеху, где зверобой, ромашку и девясил... А ведуны да знахарки об иных травах мыслят: им бы сыскать радужный, златоогненный цвет перелет-травы, что светлым мотыльком порхает по лесу в Иванову ночь; им бы выкопать корень ревеньки, что стонет и ревет на купальской заре, им бы через серебряную гривну сорвать чудный цвет архилина да набрать тирлич-травы, той самой, что ведьмы рвут в Иванову ночь на Лысой горе; им бы добыть спрыг-травы да огненного цвета папоротника (Череда -- Bidena tripartita. Шалфей -- Salvio officinalis. Мать-и-мачеха -- Tussilago farfara. Ромашка -- Chamomilla vulgaris. Зверобой -- Hypericum perforatum. Девясил -- Inula helenium. Перелет-трава -- сказочное растение, как и цвет папоротника; его радужный, огненный цвет мотыльком перепархивает по воздуху в Иванову ночь. Есть и настоящие травы, называемые перелетом: одна -- Oenothera. Другая -- Lotus corniculatus. Ревенька -- ревень, Rheum rhaponticum. Архилин -- сказочное растение. Тирлич -- Gentiana amarella. Спрыг-трава, она же разрыв-трава -- сказочное растение, с помощью которого даются клады, а замки и запоры сами спадают.).

Добро тому, кто добудет чудные зелья: с перелетом всю жизнь будет счастлив, с зашитым в ладанку корешком ревеньки не утонет, с архилином не бойся ни злого человека, ни злого духа, сок тирлича отвратит гнев сильных людей и возведет обладателя своего на верх богатства, почестей и славы; перед спрыг-травой замки и запоры падают, а чудный цвет папоротника принесет счастье, довольство и здоровье, сокрытые клады откроет, власть над духами даст.

Молодежь об иных травах, об иных цветах той порой думает. Собираются девицы во един круг и с песнями идут вереницей из деревни собирать иван-да-марью, любовную траву и любисток (Иван-да-Марья -- Viola tricolor. Любисток, или заря -- Ligusticum. Любовная трава, или любжа -- Orchis incarnata.). Теми цветами накануне Аграфены Купальницы в бане им париться, "чтобы тело молодилось, добрым молодцам любилось". А пол, лавки, полки в бане на то время густым-густехонько надо устлать травою купальницей (Купальница -- Trollius loropocus.). После бани сходятся девицы к одной из подруг. С пахучими венками из любистка на головах, с веселыми песнями, с криками, со смехом толкут они где-нибудь на огороде ячмень на обетную кашу, а набравшиеся туда парни заигрывают каждый со своей зазнобой... На другой день варят обетную кашу и едят ее у речки аль у озера, бережно блюдя, чтобы каши не осталось ни маковой росинки. Съедят кашу, за другие исстари уставленные обряды принимаются: парни возят девок на передних тележных колесах, громко распевая купальскую песнь:

Иван да Марья

В реке купались:

Где Иван купался,

Берег колыхался,

Где Марья купалась,

Трава расстилалась.

Купала на Ивана!

Купался Иван

Да в воду упал.

Купала на Ивана.

Под вечер купанье: в одном яру плавают девушки с венками из любистка на головах, в другом -- молодые парни... Но иной молодец, что посмелее, как почнет отмахивать руками по сажени, глядь и попал в девичий яр, за ним другой, третий... Что смеху, что крику!.. Таково обрядное купанье на день Аграфены Купальницы.

Надвинулись сумерки, наступает Иванова ночь... Рыбаки сказывают, что в ту ночь вода подергивается серебристым блеском, а бывалые люди говорят, что в лесах тогда деревья с места на место переходят и шумом ветвей меж собою беседы ведут... Сорви в ту ночь огненный цвет папоротника, поймешь язык всякого дерева и всякой травы, понятны станут тебе разговоры зверей и речи домашних животных... Тот "цвет-огонь" -- дар Ярилы... То -- "царь-огонь"!..

Немного часов остается до полночи, когда на одно мановенье тот чудный цветок распускается. Только что наступит полночь, из середины широколистного папоротника поднимается цветочная почка, шевелится она, двигается, ровно живая, и вдруг с страшным треском разрывается, и тут является огненный цвет... Незримая рука тотчас срывает его... То "цвет-огонь", дарованный богом Ярилой первому человеку... То -- "царь-огонь"...

Страшно подходить к чудесному цвету, редко кто решится идти за ним в Иванову ночь. Такой смельчак разве в несколько десятков лет выищется, да и тот не добром кончает... Духи мрака, духи хлада, духи смерти, искони враждебные Солнцу-Яриле, жадно стерегут от людей его дар. Они срывают цвет-огонь, они напускают ужасы, страсти и напасти на смельчака, что пойдет за ним в заветную Иванову ночь... Они увлекают его за собой в страну мрака и смерти, где уж не властен отец Ярило... Страшно поклоняться Яриле в лесу перед таинственным цветом-огнем, зато весело и радостно чествовать светлого Яра купальскими огнями.

Наперед набрав шиповнику, крапивы и других колючих и жгучих растений, кроют ими давно заготовленные кучи хвороста и сухих сучьев. И лишь только за небесным закроем спрячется солнышко, лишь только зачнет гаснуть заря вечерняя, начинают во славу Яра живой огонь "взгнетать"... Для того в сухой березовой плахе прорезывают круглое отверстие и плотно пригоняют к нему сухое же березовое, очищенное от коры, круглое полено... Его трением в отверстии плахи вытирают огонь... И то дело одних стариков... И когда старики взгнетают живой огонь, другие люди безмолвно и недвижно стоят вкруг священнодействия, ожидая в благоговейном страхе чудного явленья "божьего посла" -- царя-огня...

Потом обливаются старики, "творя божие дело"... Впившись глазами в отверстие плахи, стоит возле них по-праздничному разодетая, венком из цветов увенчанная, перворожденная своей матерью, девочка-подросток с сухой лучиной в высоко поднятой руке (Непременное условие при добыванье "живого огня", чтоб его приняла перворожденная, непорочная девица. Перворожденную отыскать не трудно, но чтоб не ошибиться в другом -- дают лучину восьми-девятилетней девочке.).

Разгорелось детское личико, смотрит она, не смигнет, сама дыханья не переводит, но не дрожит поднятая к небесам ручонка... Безмолвно, набожно глядит толпа на работу старцев... В вечерней тиши только и слышны шурк сухого дерева, молитвенные вздохи старушек да шептанье христианских молитв... Но вот задымилось в отверстии плахи, вот вспыхнул огонек, и просиявшая восторгом девочка в строгом молчанье бережно подносит к нему лучину... Снисшел божий посол!.. Явился "царь-огонь"! Загорелся в кострах великий дар живоносного бога!.. Радостным крикам, веселому гомону, громким песням ни конца, ни края.

В густой влажной траве светятся Ивановы червяки (Иначе светляк, появляющийся обыкновенно около 24 июня.), ровно зеленым полымем они переливаются; в заливной, сочной пожне сверкает мышиный огонь (Растение Byssus phosphorea. Его цветки иногда светятся ночью. Мышиным огнем называется также древесная гнилушка, издающая по ночам фосфорический свет.), тускнет заря на небе, ярко разгораются купальские костры, обливая красноватым светом темные перелески и отражаясь в сонных водах алыми столбами...

Вся молодежь перед кострами -- девушки в венках из любистка и красного мака, иные с травяными поясами; у всех молодцев цветы на шляпах... Крепко схватившись за руки, прыгают они через огонь попарно: не разойдутся руки во время прыжка, быть паре, быть мужем-женой, разойдутся -- свадьбы не жди... До утра кипит веселье молодежи вокруг купальских костров, а на заре, когда в лесу от нечистых духов больше не страшно, расходятся, кто по перелескам, кто по овражкам.

И тихо осеняет их радостный Ярило спелыми колосьями и алыми цветами. В свежем утреннем воздухе, там, высоко, в голубом небе, середь легких перистых облаков, тихо веет над Матерью Сырой Землей белоснежная, серебристая объярь Ярилиной ризы, и с недоступной высоты обильно льются светлые потоки любви и жизни.

Теперь в лесах за Волгой купальских костров не жгут. Не празднуют светлому богу Яриле. Вконец истребился старорусский обряд.

На скитских праздниках, на келейных сборищах за трапезами, куда сходится народ во множестве, боголюбивые старцы и пречестные матери истово и учительно читают из святочтимого Стоглава об Иванове дне:

"Сходятся мужи и жены и девицы на нощное плещевание и бесстудный говор, на бесовские песни и плясания и на богомерзкие дела... и те еллинские прелести отречены и прокляты..."

И от грозного слова "прокляты" содрогаются ядущие и пиющие. "Такова святых отец заповедь, таково благочестивого царя Иоанна Васильевича повеление!.." -- возглашают народу келейные учители... И возглашают они такие словеса не год и не два, а с тех пор, как зачинались в лесах за Волгой скиты Керженские, Чернораменские!

Одно только помнит народ, что в старину на холмах у Светлого Яра на день Аграфены Купальницы языческие требища справлялись и что на тех холмах стоял когда-то град Китеж... И поныне, сказывают, стоит тот град, но видим бывает только очам праведников.

Не стало языческих требищ, град Китеж сокрылся, а на холмах Светлого Яра по-прежнему великие сходбища народа бывали... Собирались сюда русские люди старые свои праздники праздновать, чествовать светлого бога Ярилу. В "Навий день", на радуницу, справляли здесь "оклички" покойников; здесь водили ночные хороводы Красной Горки; здесь величали Микулу Селяниновича, а на другой день его праздника справляли именины Сырой Земли и водили хороводы Зилотовы; здесь в светлых струях Светлого Яра крестили кукушек, кумились, завивали семицкие венки; здесь справлялись Зеленые Святки и с торжеством зажигались купальские костры в честь отходящего от земли бога жизни и света, великого Яра...

Поревновали скитские старцы и келейные матери... "К чему, -- заговорили они, -- сии нощные плещевания, чего ради крещеный народ бесится, в бубны и сопели тешит диавола, сквернит господни праздники струнным гудением, бесовскими песнями, долоней плесканием, Иродиадиным плясанием?.. Зачем на те сатанинские сходбища жены и девы приходят?.. Зачем в их бесстудных плясках главами кивание, хребтами вихляние, ногами скакание и топтание, устами неприязнен клич и скверные песни?.. На тех бесовских сходбищах мужем и отроком шатание, женам и девам падение!.. Не подобает тако творити!.. Богу противно, святыми отцами проклято!.."

И огласили Светлый Яр и холмы над ним "святыми местами"... Тут, сказали они, стоит невидимый град божиих святых, град Великий Китеж... Но не можем мы, грешные, зреть красоты его, понеже сквернится место делами бесовскими...

И стали боголюбивые старцы и пречестные матери во дни, старым празднествам уреченные, являться на Светлый Яр с книгами, с крестами, с иконами... Стали на берегах озера читать псалтырь и петь каноны, составили Китежский "Летописец" и стали читать его народу, приходившему справлять Ярилины праздники. И на тех келейных сходбищах иные огни затеплились -- в ночь на день Аграфены Купальницы стали подвешивать к дубам лампады, лепить восковые свечи, по сучьям иконы развешивать...

Поклонники бога Ярилы с поборниками келейных отцов, матерей, иногда вступали в рукопашную, и тогда у озера бывали бои смертные, кровопролитье великое... Но старцы и старицы не унывали, с каждым годом их поборников становилось больше, Ярилиных меньше... И по времени шумные празднества веселого Яра уступили место молчаливым сходбищам на поклонение невидимому граду.

Двести лет прошло от начала скитов; спросить про Ярилу у окольных людей, спросить про царь-огонь, спросить про купальские костры -- никто и не слыхивал...

-- Поимские "миллионщики"

Два года назад к избе-молельне старообрядцев Белокриницкого согласия, что в селе Поим, подъехала скромная "Волга". Находящихся в молельне старушек попросили выйти и сказали: "Бабушки дорогие, надо ж вам документы поменять! Нут-ка, тащите белую простынь, будем на дворе вас фотографировать на паспорт..." Сфотографировали. Уехали. Вернулись старушки в избу - и икон-то... нету! Сперли...

Ценные были иконы, дониконовские. Поплакали женщины - и собрали для своей молельни иконы из своих домов. Через полгода молельный дом снова был ограблен, теперь уже без всяких таких фотографирований. Снова поплакали, снова поскребли по сусекам, - и опять восстановили убранство молельни. Только теперь обязательно дежурят там мужики покрепче (из тех, кто верует), с топорами.

Или другая история. Есть в Поиме свой молитвенный дом и у старообрядцев Спасова согласия. Наставница общины, Таисия Петровна Шишкина, или попросту тетя Тая, дружила с неким художником по фамилии Смирнов, уроженцем здешних мест и отпрыском старообрядческого рода. Один раз этот Смирнов выпросил из молельни икону "Тайная вечеря", якобы для реставрации. Видно он думал, что тетя Тая ничего не мыслит в средневековой русской иконописи и вернул ей жалкую халтурную копию. Обидно было тете Тае, ведь этот человек втирался в ее доверие годами. Но как теперь докажешь, ведь ни в каких описях святыня не была зарегистрирована...

У тети Таи своя философия. Она знает, что Смирнов этот все одно заплатит за святотатство. По слухам эту икону он продал, а на вырученное купил дом в Подмосковье. А еще говорят, "он дочь свою обживает, а жена у него в прислугах". В общем, в грехах погряз. Не знает он, что подлинная расплата ждет его впереди...

В молельный дом Спасова согласия я попал не просто так, а по протекции. Помогли супруги Самойленко и друг их семьи Николай Васильевич Чесноков, чьи предки были членами этой общины. Без этих людей меня бы погнали не просто поганой метлой, а придумали кое-что порадикальнее. Дело в том, что после злосчастной воровской волны сын выдал тете Тае ружье, научил, на что там нажимать, и предупредил, что врага не надо бояться, а надо первым выстрелом - в ноги, вторым - на поражение...

Прежде чем обратиться к нашим героям, договорю о тете Тае. Она - наставница общины Спасова согласия, самой большой из представленных в селе Поим. Раскольнические толки в этом селе переплетены настолько причудливо, что разобраться в них непросто даже искушенному в старообрядчестве человеку. Поим уже больше 200 лет носит титул "истинного гнезда раскола". Кроме Белокриницкого и Спасова есть здесь еще и Поморское согласие, и каждое из согласий имеет свои общины, свои тайны, и не допускает в свой мир чужаков. Спасово и Поморское согласия относятся к тому же к беспоповщине, не приемлющей священство и предельно замкнутой. Общинами управляют т.н. наставники, люди, руководящие духовной жизнью, проводящие молитвенные собрании и исполняющие требы - от крещения до отпевания.

Тетя Тая

Тетя Тая - потомственная наставница, и ее наставничество длится уже 30 лет. Полное название их Спасова согласия: "Спасителя Мира Иисуса Христа" и отличается эта вера строгостью. В просторечии это согласие называется "Морозовой верой". Белокриницкая вера называется в Поиме "часовенской", а поморцев именуют "кулугурами-калганниками" (мужчины этой общины выстригают у себя на затылках волосы, оставляя "калган", похожий на венец Христа). С другими общинами тетя Тая общего языка не находит, так как службы везде ведутся по-разному. Один только чин отпевания у морозовцев длится два с половиной часа - какая ж еще вера способна такую честь умершему оказать? Есть в Поиме еще и официальная церковь, подчиняющаяся Московскому патриархату, РПЦ. Настоятель ее, отец Георгий, не устает приглашать тетю Таю к себе - службы помогать вести. Она вообще-то не против церкви, но идти отказывается. Говорит:

- Я в чужой монастырь со своим уставом не пойду. Как я могу, ежели мне все наши говорят: "Пока ты держишься - держимся и мы..."

А больше гордится тетя Тая своим внуком, Алексеем Шишкиным. В свое время она запретил снохе делать аборт, сама Лешеньку ростила до 5 лет, а теперь, живя в городе Саратове, Алексей стал богатырем-тяжелоатлетом, самым сильным мужиком Поволжья. За иконами (которые, может, стоят дороже, чем весь Поим), она хранит вырезки из газет, в которых описываются подвиги ее внучка-богатыря...

Александра Ивановна Самойленко тоже из старинного раскольничьего рода. Материалов по старообрядчеству в Поимском музее, созданном ее стараниями, много. Так же, как много и всего, что в той или иной степени относится к истории села. Сейчас музей занимает двухэтажный купеческий особняк, в котором до недавнего времени были ясли. Детишки в Поиме стали родиться все реже и реже, необходимость в яслях отпала и Александра Ивановна, пока еще опустевший дом не растащили, выбила здание под музей (который до этого ютился в Доме культуры).

Теперь только в музее можно узнать о том, почему поимские жители считались "миллионщиками", и откуда сюда пришло старообрядчество. Хотя и считается, что название "Поим" произошло от мордовского "пою" ("осина"), село основано русскими людьми. В 1713 году основал его князь Алексей Черкасский, и заселены были сюда крепостные люди, пригнанные из Нижегородской, Рязанской и Московской губерний. В 1743 году Поим достался в качестве приданого за дочерью Черкасского, Варварой графу Петру Шереметьеву. В селе этом он никогда не бывал, но способствовал во многом его процветанию. Из села (тогда оно называлось "Никольское, Поим тож") стали выделяться деревеньки - Самодуриха, Агапиха, Митрофаниха, Котиха, Топориха, Поганка, Лягушиха, Кобыльи Выселки, Вертогузиха - но скоро они становились частью села и старые названия становились именами сельских улиц.

Крестьяне Поима находились на оброке, платили относительно небольшую сумму - от 2 до 3 рублей - и предоставлены в сущности были самим себе. Многие занялись торговлей и дошло, до того, что в селе появились люди (простые крестьяне!) с миллионными состояниями. Эти "миллионщики" заработали свои капиталы на торговле или на умелом использовании здешних ремесел: сапожного, кожевенного, валяльного, прядильного, шапочного, веревочного, кузнечного и судостроительного (в Поиме строились баржи-будары и сплавлялись по реке Вороне, которая протекает через село, в Дон). Предприимчивый характер населения укрепили раскольники всевозможных толков, которые переселялись в Поим из Поморья, с Керженца, из Белой Криницы и других потаенных мест. Первыми раскольниками-поселенцами стали братья Кир и Гавриил из местности под названием Гуслицы, что в Московской губернии. Мужики они были грамотные, оборотистые, стали обучать местных по старинным книгам и внедрять идеи древлего православия. Они представляли Белокриницкое согласие. Через несколько лет в Поим было занесено Спасово согласие, а чуть позже - Поморское.

Староверы были народом непьющим, хитроватым и дружным (первое и последнее, если откровенно, в сущности не присуще русской нации). И что интересно: местные "миллионщики", из крепостных графа Шереметьева вовсе не стремились избавиться от своего рабства, хотя заплатить за свою вольную хоть сто тысяч не представляло для них значительного труда. Им было даже выгодно находиться на положении крепостных! Дело в том, что они могли таким способом избежать налогов. В 1861 году, после отмены крепостного права, здесь были сильные народные волнения, для подавления которых присылали войска. Народ с вилами да острогами требовал оставления себя на оброке. Ну, не хотели "миллионщики" воли...

К концу XIX века Поим вырос до неприличных для села размеров; в нем проживало до 15 000 человек, имелись 3 церкви (включая Единоверческую, призванную объединить раскольников с "новоправославием"), 5 школ, библиотека, телеграф, 23 маслобойни, 12 кирпичных заводов, 24 кожевенных завода, 23 кузницы, 12 постоялых дворов. Поим по своему экономическому значению соперничал с губернскими городами Пензой и Саратовом. Купцы соседних городов даже били челом к государю-императору: просили высочайшего указа о закрытии базара в Поиме. Это все было. Было...

Ныне в Поиме ребенка встретить трудно. Село хоть и сейчас довольно крупное, имеет больше 3 000 населения, но живут здесь преимущественно пенсионеры. Упадок виден повсюду - начиная от вида церквей и заканчивая уличной грязью. Здесь совсем еще недавно живы были строительные предприятия, но они развалились. Совхоз еще держится, находится он далеко не в лучшем положении. Его недавно взял под свое крыло т.н. инвестор, бывший руководитель одной из разоренных строительных организаций по фамилии Берников. В народе он почему-то получил кличку "барин". Вот, собственно, и вся экономика Поима. Есть здесь еще больница, организованная в бывшей Шереметьевской усадьбе, интернат для умственно отсталых детей, но все это - сектор бюджетный, призванный расходовать средства, а вовсе не зарабатывать их.

На фоне всей этой серости музей и Дом детского творчества выглядят жемчужинами. Музеями сейчас не удивишь, домами творчества - тем более, но там происходят истинные чудеса. Чудеса эти - не от Господа, а от людей. Только "простыми" людей этих не назовешь. Музеем руководит его основательница Александра Ивановна Самойленко. Домом детского творчества - Вячеслав Трофимович Самойленко. Как Вы поняли, они - супруги.

Александра Ивановна - коренная поимская жительница она росла в семье потомственного валяльщика (он делал валенки) Ивана Захаровича Роганова. Сначала семья относилась к Белокриницкому согласию, после отец пел на клиросе Единоверческой церкви, ну, а Александру "докрещивали" в Новоправославной церкви. Отец мечтал, чтобы все его дети стали учителями. Он почти достиг мечты, поскольку из семи братьев и сестер пятеро действительно получили высшее образование и стали работать преподавателями. Александра Ивановна трудилась в Поимской школе - учителем истории и завучем - а, уйдя на пенсию, сосредоточилась на музее.

Вячеслав Трофимович попал в Поим в четырехлетнем возрасте, его привезли сюда в эвакуацию из Киева. Отслужил после школы во флоте, вернулся - и поступил работать на Поимский пенькозавод (было в Поиме и такое предприятие по переработке конопли). Одновременно пришел вести кружки в местный Дом пионеров. Это сейчас он имеет название "Дом детского творчества", но про себя работники его все равно именуют его "Домом пионеров".

Знали они друг друга с раннего детства, и Александра уже тогда уважала мальчика Славу за то, что он лучше всех знал окрестности Поима, умел ловить птиц, выуживал больше всех рыбы в реке Вороне, да и вообще хорошо понимал всякую тварь. Тогда Поим был районным центром. Молодежь сюда стремилась, было здесь весело, шумно; чугунный мост в центре села, построенный после Первой Мировой пленными австрийцами, Соборная площадь, - были местом гуляний, здесь встречались влюбленные. Теперь, хотя православный батюшка и возрождает один из храмов (Никольский), а Дом культуры получил статус "Социокультурного центра", центром притяжения большей части поимских мужиков стал бар "Кречет", больным зубом торчащий аккурат между храмами и Домом культуры.

Оба, Вячеслав и Александра, учились в ВУЗе, бросали, когда тяжело заболела младшая дочь, снова хватались за учебу, когда буквально "вытащили" ее с того света. Кстати, вместе поднимали и музей. Точнее, как утверждает Александра Ивановна, музей лежал на плечах ее мужа, потому что все, что нужно было сделать качественно и надолго, сделаны именно руками мужа. Если быть более точным, помогали еще зять, Виктор Найденов, и местный художник Виктор Горин. Но о музее скажу позже, пока же - о "Доме пионеров".

Руководителей кружков Дома детского творчества когда-то называли "придурками из пионерлагеря". Когда в страдную пору их бросали на помощь совхозу, крестьяне смотрели на этих мужиков, которые действительно в чем-то не от мира сего, как на недоразумение. Хотя на самом деле "придурки" выходили в поле пахать на тракторах, собранных из металлолома, подобранного на свалке у совхозного гаража. Теперь, когда совхоз окончательно разваливается под неусыпным глазом "барина", Дом детского творчества стал спасением для селян.

Вячеслав Трофимович построил здесь кузницу, организовал столярную, слесарную мастерские. И практически селянину, когда у него сломалась тяпка или агрегат "Крот", больше не к кому идти. В селе, некогда славившимся кузнецами, осталась одна единственная кузница и один кузнец - Самойленко. Здесь даже наладили маленькое производство садового инвентаря и маленьких сельхозагрегатов собственного изобретения, ведь у людей порой нет денег, чтобы купить это в магазине. Здесь же, у Самойленко, работает и Николай Чесноков. Николай Васильевич - вообще уникальный человек: с утра он идет в совхозный гараж, где работает токарем (он просто жалеет совхоз, в котором начинал свой трудовой путь), после обеда подтягивается в Социокультурной центр, где у супруги Тамары Александровны работает оформителем и режиссером, а ближе к вечеру идет в Дом детского творчества, где ведет музыкальный кружок. Как он все это успевает - не понимаю, но явно он делает это не для денег, так как везде в сущности платят гроши.

Теперь вопрос: существуют ли по сию пору ли "поимские миллионщики"? Если говорить о деньгах - то вряд ли. Что касается икон, они материальной ценности для поимцев не имеют, а духовную как-то подсчитывать не принято...

Село Поим

-- Большая Духовная Стирка

В далекой северной деревне Кривой наволок сохранился удивительный обычай ежегодного омовения икон в водах реки Кер-ю. Без шуток: священные доски выносят из деревенской часовни, крестным ходом идут с ними к реке и в буквальном смысле... стирают. За несколько веков исполнения обряда с икон изображение смыто, тем не менее считается, что ритуал дарует окрестным деревням жизнь...

...На Вашке царит матриархат. Все главы сельских поселений, руководитель единственного на всю Вашку сельхозпредприятия - представительницы слабого пола. Хотя "слабыми" их не назовешь. Женщины здесь всегда были активны, независимы, а мужики наоборот слишком подчинены власти спиртного, которое отнимает не только волю, но и разум. Не все мужчины опустились, многие из них - охотники и рыбаки; но они настолько свыклись с таежной жизнью, что явления культуры и цивилизации им нисколько не интересны. Кстати всех вашкинских дам, в особенности глав администраций искренне возмущает слово "поселение", официально введенное новым, 131-м, законом. Дело в том, что здесь, на севере республики Коми, "поселениями" всегда называли поселки системы ГУЛАГ, в которые ссылали неугодных государству. Что же получается: теперь неугодны все?

Как бы то ни было, прозябать здесь не собираются. Совхоз, правление которого находится в столице Вашки селе Важгорт, лет десять живет по принципу "последний год - и кранты", но все равно не умирает. Есть ферма и в Кривом, пусть маленькая - но есть. Главная достопримечательность Кривого (другое название деревни - Кривой наволок, а на коми-языке она называется Куодж) - часовня Великомученицы Параскевы, древнейший памятник деревянной архитектуры на территории республики Коми. Перестраивали часовню не единожды, в последней раз реставраторы работали в Кривом несколько лет назад и управились за пять полных сезонов. Вообще, если верить преданию, Часовня Параскевы-Пятницы впервые была поставлена в Кривом еще в начале XIII века и стала первой на Вашке. По традиции установления святынь при слиянии рек построена она была при впадении в Вашку реки Кер-ю (что с коми переводится как "бревно-вода").

При советской власти часовню пытались разрушить, но ничего у богоборцев не получилось. Старухи помнят, в каких мучениях умирал человек, который сбросил с часовни колокола: в течение недели тело его покрылось язвами и он истек кровью. В 30-е годы прошлого века местные комсомольцы скрывались в лесу, когда начальство заставляло их распилить часовню на дрова - такое уважение к святыне внушили им старики. А в 60-е годы часовню спас от разрушения председатель здешнего колхоза А. Остапов.

Кстати святая Параскева (в Кривом ее называют "Параскевьей") издревле почитается покровительницей женщин и женского труда. Параскева отвечает за семейное благополучие и сурово наказывает за нарушение обычая пятницы: в этот день женщине не дозволяется работать. Но зато в пятницу женщина на Вашке отдыхает. Если женщина бесплодна или у нее умирают дети, считается, она наказана Параскевой за какой-то грех. Его можно отмолить в день Параскевы-Пятницы, совершив паломничество в Кривое и поучаствовав в обряде Омовения. Часовня Великомученицы Параскевы находится в ведении женщин, и праздник Омовения - исключительно женский праздник. Мужчинам не доверяют нести даже иконы. Мужики частенько проявляют и свой характер, который из-за задиристости часто доводит до драк. Еще в относительно недавнее время здесь отмечался и мужской праздник, "Прокопий Праведный", в который с крестным ходом с иконой святого Прокопия ходили исключительно представители сильной половины. Но, видимо из-за того, что сила оной половиной была несколько утеряна, действо отменили. К тому же странным образом пропала икона Прокопия Праведного - самая большая из "мытых" икон.

Их, "мытых" икон, было гораздо больше, причем, несмотря на то, что на древних досках лишь местами остались куски краски и левкаса, женщины прекрасно знают, где Спаситель, где Богородица, а где Параскева. Нынешняя смотрительница часовни Капитолина Михайловна Калинина - женщина простая и слабо разбирающаяся в ценностях. Однажды, года два назад в Кривое приехали некие "дельцы". Они нашли смотрительницу и сказали: "Бабушка, зачем вас старые иконы? Мы возьмем их на реставрацию..." Поскольку в Кривое редко кто заезжает из чужих, "реставраторам" поверили. Взамен они оставили бумажные иконы. Что интересно, в прошлом году, когда часовню сдавали после капитального подновления настоящие, а не самозваные реставраторы, из Сыктывкара, поднесли в дар новонаписанную икону Параскевы. Я пригляделся к ней внимательнее и обнаружил, что написан образ на очень старой доске. Значит, действительно одна икона была отреставрирована, причем очень качественно. Есть надежда, что и другие доски вернутся на Вашку - причем в обновленном виде.

История Вашки (не как реки, а как местности) удивительна. Дело в том, что что Вашка оторвана от внешнего мира на сотни километров; веками здесь формировался свой мир, со специфическими жизненными понятиями. Издревле на Вашке живут коми, да и говорят здесь исключительно на коми-языке. Но вот молитвы читают на церковнославянском, причем как молятся, так и поют духовные песни по старообрядческому канону, то есть так, как делали это на Руси до никоновских реформ.

Староверы пришли на Вашку относительно недавно, в конце XVIII века. Тогда, спасаясь от государственной переписи, потянулись в эти дикие места раскольники с Онеги и Двины. Впоследствии они смешались с местным населением, освоили коми-язык, зато привили вашкинцам русскую песенную традицию (до сих пор большинство песен здесь поют по-русски, хотя разговаривают, повторюсь, исключительно на коми).

Главным расколоучителем Вашки стал все же не пришлый человек, а местный уроженец Петр Бозов. Местные староверы стали именоваться "бозовыми", хотя на самом деле это согласие беспоповского толка ближе всего к Филипповскому. На Вашке заправляла очень суровая секта, отрицавшая брак, царскую власть и крест с написанием "пилатова титла". В сущности, бозовское согласие соответствовало характеру местности - малонаселенной, дикой - и с народом, руководимым странными представлениями о мироздании. Именно поэтому чуть позже "бозовщины" распространилась по Вашке идеология т.н. бегунов или странников, которых на Вашке прозвали "скрытниками". Эти люди категорически не принимали мир, в котором, по их мнению, спасение невозможно, ибо антихрист в него уже пришел. Адепты этой секты проживали тайно либо в кельях в лесной глуши, либо в схронах у "странноприимцев", последователей согласия, живущих в миру и считавшихся "оглашенными". Гнездом странноприимства считалась деревня Чупрово; там скрытники кормились чуть не в каждом втором доме. В случае болезни странноприимца скрытник крестил его, и если он выживал, он должен был оставить дом, семью, и уйти странствовать. Рассказывают, скрытничество искоренили в 1938 году. Специальные отряды НКВД поотлавливали всех "учителей благочестия" и расстреляли.

Главным центром Раскола на Вашке стало село Важгорт. В разных деревнях старообрядцев принимали по-разному, в некоторых до сих пор не позволяют посторонним людям пользоваться своей посудой, для приезжих держат особую посуду, а так же не приемлют табак. Правда, паспорта и пенсии с недавних пор стали получать - но только из-за того, что жизнь стала слишком тяжела и без внешней поддержки не выжить. Деревни, в которых скрытников не слишком-то принимали, называли "мирскими". Кривой наволок относился к "мирским", тем не менее обряд омовения икон, который в позапрошлом веке практиковался в нескольких вашкинских деревнях, ныне сохранился только здесь. В Кривом как бы и приемлют православных священников, а молебны ведут по старообрядческому образцу. Надо сказать, священники в Кривое ехать что-то не торопятся.

Одно из местных названий праздника Параскевы-Пятницы (его здесь отмечают в десятую пятницу после Пасхи): "заветной лун висьысьяслон" (заветный день больных). Ведь вода в реке Кер-ю после омовения в ней икон в течение нескольких дней считается не только священной, но и целебной. Когда-то в день Омовения в Кривой наволок приходили паломники не только с Вашки, но и с Мезени, с Печоры и с Пинеги. Причем шли пешком сотни верст, так как путь к Кер-ю считался святым обетом. На берегу реки, аккурат напротив кладбища, установлен обетный крест; именно здесь совершается сам обряд.

Начинается все утром, в часовне, где перед иконами - как старыми, намоленными, так и новоделами - зажигаются свечи. Женщины читают положенные каноны: Спасу Вседержителю, Пресвятой Богородице, Прокопию Праведному, Великомученику Георгию и Параскеве. Кстати, среди новодельных икон есть написанные умельцем из Важгорта Василием Яковлевым по прозвищу "Репин". Они примитивны, написаны не по канону, тем не менее старухи уважают и эти неказистые образы.

В крестный ход к реке - через деревню и заливной луг - отправляются, как уже говорилось, женщины. Некоторые из икон дозволяют нести маленьким девочкам. Конечно, сзади пристраиваются и мужчины, но в любом случае они стараются держаться в стороне.

"Стирка" икон занимает совсем немного времени, все-таки их стараются беречь, хотя в сущности и беречь-то в нескольких сохранившихся раритетах (из тех, что не взяли на "реставрацию") нечего. Но ведь иконный ряд постоянно обновляется и в воду попадает ко всему прочему и подновленная Параскева-Пятница. Лик этой святой, как главной виновницы торжества, опускается в воду последней. После обряда омовения в воду дозволяется войти всем лицам женского пола. Одновременно освященной водой наполняются разномастные емкости, которые паломники предусмотрительно берут с собой. После этого у обетного креста совершается молебен и иконы отправляются по месту постоянной "прописки" - в часовню Великомученицы Параскевы.

Позже у деревенского клуба силами работников культуры организуется концерт, обычно заканчивающийся застольем. На столе блюда, приготовленные местными женщинами дома. Ну, и, конечно, сур - национальный напиток коми (что-то типа слегка хмельного кваса).

Поскольку праздник переходящий, он может попасть и на период, когда заливной луг еще под водой (при ранней Пасхе). Однажды, когда вода еще не спала, к обетному кресту шли по пояс в воде. Помнили более ранний случай: не дошли, омыли иконы в озере, в стоячей воде. Такая вода считается "мертвой". Тут же подул пронзительный северный ветер, налетели свинцовые тучи, потемнело. Пришлось по воде, в холод, идти к реке Кер-ю и купать иконы в положенном месте. Считается, в день Омовения обязательно будет дождь и гром. Когда мне посчастливилось побывать в Кривом, дождь с грозой действительно был - аккурат после обряда. Теплый дождь считается здесь даром Божьим и благодатью: значит Господь замечает старания вашкинцев и пока еще любит их.

Деревня Кривое

-- Держатель Мира

...Громадные шершни атаковали нас неожиданно и резко. Одно из этих чудовищные насекомых буквально повалило моего попутчика наземь и вцепилось ему в темя. Он отбивался, шершень отлетал - и вновь пытался ужалить. Другая особь повисла аккурат перед моим носом. Я боялся сделать малейшее движение и даже затаил дыхание. Насекомое будто бы с любопытством глянуло мне в глаз - и... улетело обратно, к дубу. Пронесло...

Дуб, или как его здесь называют "Дубок" снизу расколот и его широкое дупло выжжено. Первое при встрече с Ним - удивление: как Он может держаться на изгнившем стволе? Дубок обнесен забором. Без калитки. Рядом - какая-то горка, на ней деревянный крест. Дубок охраняют шершни; они устроили гнездо аккурат в том месте, где уродливая трещина рассекла ствол. Позже нам рассказали, что насекомые поселились там два месяца назад. И местные никак не могут понять: то ли это охрана небесная, то ли происки дьявола. Во всяком случаи подступиться к Дубку теперь невозможно. А люди все идут и идут к Дубку - непрерывным потоком. Ведь в народе верят, что Дубок исполняет желания.

Если пройти еще немного в сторону Разрытого, с той же, правой стороны от дороги Вы найдете могилу старца. Имя его Василий Яковлевич Яцков. В народе его звали обычно Яковлевичем. Могила сопрятана за забором. Там же - громадный крест и два деревянных дома. Над входом в один из них написано: "Успенская церковь Святого Иерусалима. Построена в 1993 году во имя Екатерины Евлампии Евлампий". Все ухоженно, свежевыкрашенно, у креста и на могиле горят лампады. Хотя во всем этом странном комплексе - ни души, тем не менее задерживаться нет желания, и мы отправляемся дальше. Тем более что у моего напарника, укушенного в голову шершнем, кружится голова и (как он говорит) "появились звездочки в глазах". Интоксикация...

Село Разрытое тоже кажется пустынным. Еще бы - ведь это тупиковое село, население его впоследние годы стремительно сокращалось. Специалист администрации местного поселения (именно она нам все показала и препроводила) Нина Карпиленко рассказала, что на все село всего-то два ребенка. Только ради них - чтобы в школу возить - в Разрытое еще ходит рейсовый автобус.

Разрытое так называется потому что здесь сильно рассечена местность, "разрыта". Будто стадо великанов потопталось! Есть версия, что здесь когда-то был древний город. Он даже в летописях упоминается - под названием Зарытый. Летописи говорят, что его в 1239 году разорили и сожгли татары, всех же обитателей города они перебили. Возможно разрытовские ямы и холмы - остатки таинственного города.

В Разрытом мы так и не встретили людей и, если бы не Нина, уйти бы нам восвояси. Она привела нас к странным воротам, над которыми была надпись: "Разрытовский Святотроицкий монастырь". За воротами виднелась часовня, кресты и довольно ветхий дом. Мы вошли, постучались в дверь. Оттуда выглянула старуха. Подозрительно нас изучила и нырнула обратно. Из недр старой постройки были слышны голоса - кто-то хором молился. Минут через пять вышла женщина помоложе. Она представилась Верой (Нину она знала, та ее - тоже, а потому особенного напряжения не было), отвела нас поближе к часовне - и начала рассказывать. Поскольку двое сопровождавших меня - местные (Нина - из соседнего села, мой пострадавший товарищ родом из села относительного близкого), они потом некоторые детали рассказа Веры подтвердили. "Вера" - духовное имя этой женщины, в миру ее зовут Валентиной Александровной. В самом конце разговора Вера призналась, что приехала она сюда из Оренбургской области, у нее были семья и дети... со всем порвала и уехала в Разрытое.

Но вначале Вера рассказала о том месте, в котором мы находимся. Часовня стоит на месте храма. Он был освящен во имя Александры и Василия, родителей княгини Александры Голицыной, основавшей в 1900 году христианскую общину. Каменный храм сломали. От него осталась только закладная табличка; ее совсем недавно нашли при строительстве часовни. Да и все монастырские постройки сломали; почему-то большевистские власти панически боялись этого места и хотели стереть его с лица земли. Остался только единственный деревянный дом, в котором сейчас живут сестры возрожденной обители - и то лишь потому что в нем при советах устроили клуб. Его называют "Матушкиным местом". По сути только Вера здесь пребывает постоянно, остальные - приезжающие. За пределами монастыря, на той стороне старого княжеского пруда стоит церковь Архистратига Михаила. Она уцелела, хотя и сильно подпорчена временем. Под прудом прорыт ход, связывающий храм с монастырем. Раскапывать его пытались, но не прошли дальше нескольких метров: уперлись в завал.

Итак, основала в 1900 году добрая барыня общину. В 1904 году она получила статус монастыря. Примерно в это же время пришла в монастырь девушка и попросилась в послушницы. Игуменья ее не пустила. Девушка, ее звали Екатериной, сказала: "Как вот эти голубки разлетятся, так и вы скоро разлетитесь...". Странная она была: всегда носила с собой короб, в котором два голубочка сидели. Всю свою долгую жизнь носила, за исключением разве тюремных лет. И Екатерина ушла из Разрытого. Она пустилась в долгое странствование по Руси. В 1918 году монастырь прикрыли, а сестер пустили по миру.

Екатерину тоже ждала нелегкая участь. Она была схвачена (говорили: "за веру") и ее осудили на каторгу. Отсидела несколько лет на Колыме, и почему-то ее в середине 30-х отпустили. Как видно, пожалели блаженную. И пошла она пешком, через всю страну, сюда - в Разрытое. И всего-то имущества у нее было - посошок да коробок с голубями. Несколько лет она шла, а когда наконец прибрела и увидела развалины монастыря, долго и горько плакала. Приютила странницу семья Борщовых, они на хуторе жили под Разрытым (Там, где теперь могила старца). Они поселили ее в своей баньке. Жила тихо, но люди к ней тянулись: старица людей исцеляла - как духовно, так и физически.

Себя она звала: "Евлампия Евлампий". Это необычное имя, по ее словам, соединяло в себе женское и мужское начала, растворенные в монашеском подвиге. Разрытое Екатерина почему-то прозвала "пятым уделом Божьей матери" и "будущим всех праведных". Екатерина часто ходила молиться к засохшему дубу. Народ говорил, он сотню лет вот таким, безжизненным стоял. И вот однажды весной дуб вдруг взял - и зацвел! Среди народа пронесся слух, что монахиня всего лишь единожды прикоснулась к дубу - и он ожил. Но это было не совсем тек: она очень много в уединении молилась у дуба. А еще однажды старица сама поставила деревянный крест на холмике у Дубка (так она сама его прозвала). Объяснила вот, чем: пришел к ней в видении человек и взмолился: "Мать, помяни нас, мы здесь столько лет лежим, нас - сорок душ..." Здесь триста лет назад, во время Северной войны русские воевали со шведами и русских воинов в количестве сорока похоронили, курган насыпали... и забыли. За упокой их душ Екатерина и молилась.

Тот факт, что в баньке живет старица и исцеляет людей, властям сильно не нравился. Она частенько хотели ее забрать (живет без паспорта, без регистрации и т.п.) но никак не могли подступиться. Слишком многим Екатерина помогла и можно было вызвать вспышку народного гнева. Тем более что всякий раз, когда участковый милиционер или уполномоченный КГБ появлялся в Разрытом, Екатерина говорила: "Время мое еще не пришло..." Жила в баньке, хотя однажды - за одну всего ночь - построили возле нее хороший дом. Случилось так, что приехал один генерал к старице просить об исцелении лежавшей при смерти дочери (врачи от нее отказались). Помолилась старица - дочь исцелилась. Генерал приехал с деньгами, но старица сказала: "На что мне бумаги... вот молельни у нас нет..." И тот прислал рту солдат, которые за ночь сруб и поставили. Но власть и здесь подсуетилась: через два года сруб перевезли в село Симонтовку и сделали там медпункт. Этот сруб три года назад перевезли обратно, на прежнее место. Здесь уже потрудился старец Василий Яковлевич со своими духовными чадами.

В июне 1959 года Екатерина была совсем немощна и слепа. Тем не менее, она принимала страждущих и старалась помогать им. На сей раз милиционер с уполномоченным приехали забирать старицу по вполне законному поводу: в больницу ее положить. Для сего и машину "скорой" прикатили. На защиту Екатерины встали ее посетители и некоторые жители села. Они забаррикадировали дверь. Один из врачей разбил окно, туда забралась "группа захвата". Почитатели готовились защищаться... но старица сказала: "Пустите их. Пришел мой час...". Ее переложили на носилки погрузили в карету "скорой".

Екатерина до этого события часто говорила: "Могилки моей не увидите и белые кони унесут меня в горнее..." Всерьез ее слова не принимали даже близкие. Настал момент, когда пророчеству надлежало сбыться. "Скорая помощь", когда кортеж проезжал мимо Дубка, заглохла. Стали копаться в моторе - и вдруг с неба опустилось темное облако, из которого вырвался светящийся столб, который уперся прямо в землю! Это продолжалось несколько минут и все стояли будто завороженные. Столп вновь ушел в облако, которое как-то быстро испарилось. Носилки, на которых еще недавно лежала немощная старица, были пусты.

Народ у нас во все времена любит чудеса, но верим мы, если честно, не так и сильно. Ну, кто из Вас поверит, что реальный человек может на небеса улететь? Среди народа пронесся слух: "Катерина-то наша... вознеслась..." Справедливости ради замечу, "сам процесс" все же никто не видел. Только разве "столп световой". Но разве ж это доказательство? Короче: я лично воздержусь от выводов истинности произошедшего полвека назад. Если эта история - всего лишь вымысел - пусть он останется на совести последователей старицы Екатерины.

А тогда власти придумали хитрый ход: они быстренько нашли одинокую больную старушку, обвешали ее иконами (хотя настоящая Екатерина не вешала на себя иконы) и поместили в больницу села Дубровка. Народу ее демонстрировали с удовольствием. Через два месяца старушка тихо умерла и ее так же тихо похоронили. Могилу быстро забросили и забыли...

...Теперь вкратце о старце Василии Яковлевиче. Поскольку он скончался недавно, здесь уже никто не даст соврать. В первый раз Василий Яцков приехал к старице Екатерине в 1946 году. Он только вернулся с фронта (служил в пехоте, прошел от Москвы до Берлина, хотя говорил, что никого так и не убил) и приехал в Разрытое скорее из любопытства. А старица возьми - да и скажи: "Ты мало еще испытал... впереди у тебя новые страдания". Иными словами говоря, старица благословила фронтовика на... тюремные испытания.

Василий Яковлевич действительно прошел ГУЛАГ: сидел в Орловской тюрьме, потом отбывал срок на Северном Урале. Его посадили по трем пунктам злополучной 58-й статьи: "критика советской власти", "призыв к государственному перевороту" и... "расхваливание английского и американского образа жизни". Уже в преклонном возрасте Яковлевич смеялся: "Как я мог расхваливать Америку и Англию, если я там никогда не был?.." Выпустили Яцкова в 56-м, по амнистии. И он пустился в странствия по Руси. Много лет путешествовал, и в конце концов осел в Сергиевом Посаде. Там у него были духовные чада, почитатели. В общем, вполне благополучно он мог закончить свою земную жизнь.

Но однажды, в 1979 году старцу Василию пришло откровение: идти туда, где "матушкино место". Вначале он не хотел (все-таки возраст - он ведь 1916 года рождения, здоровье, подпорченное окопами и тюремными камерами...), но откровения приходили не один раз. И он переехал сюда. Стал восстанавливать монастырь, подворье, где старица Екатерина жила.

Василия Яковлевич часто молился у Дубка. Говорил, что много откровений от Него получал. О чем эти откровения, не рассказывал, говорил только, не время еще.

Дубок несколько раз поджигали. Благо село рядом - прибегали и тушили. Кто эти глупые поджигатели - так и не было выяснено, но на всякий случай вокруг него поставили глухой забор. Выгоревший изнутри ствол смотрится весьма печально. По сути Дубок держится на одном правом (относительно дупла) корне и (как в народе говорят) на милости Божьей.

Старец при жизни говорил: "Дубок - олицетворение Мира. Он завалится - и Мир завалится..." Дубок считается "говорящим". То есть, если тебе трудно, есть неразрешимый вопрос жизни, - иди к Нему и помолись. Но откровения придут только тому, кто искренне верит.

Василий Яковлевич преставился 12 февраля прошлого года. Похоронили его возле баньки, где старица Екатерина "Евлампия Евлампий" подвизалась. Яковлевич и за двадцать лет до своей кончины говорил, что уйдет на "Трех Святителей". 12 февраля - аккурат праздник святителей Василия, Иоанна и Григория. Вера была при старце келейницей.

Напоследок скажу все же свое мнение о том, что сам здесь передал. Для меня реальностью являются дуб, стоящий "на честном слове" и злющие шершни, не подпускающие к старому дереву. Остального я лично не видел. Да, Вера как последовательница старицы Екатерины и старца Василия, заинтересована в своей правде. Она призналась, что старец только четыре года назад благословил рассказывать о разрытовских чудесах. До того здесь вообще рот на замке держали. Но есть во всей этой катавасии большой плюс: дуб. Будем наблюдать за Его дальнейшим поведением...

Село Разрытое

-- Другим звоном крещеные

К Евдокии Петровне Сергеевой шел я под впечатлением только что увиденных фото. Непонятно, как они дожили до наших дней. На них изображены люди. Мертвые люди в солдатских шинелях. Фотокарточки датированы: "1919 годъ. Позиции под Шеломами". Люди на фото, как мне пояснили, умерли от тифа, в Гражданскую. Но возможно они были расстреляны. И не понять, красные они или белые. Впрочем, перед Богом, кажется, все равны. Еще одно фото из той же пачки: люди в форме белых офицеров на позициях пьют из горла вино. Вид у них весьма счастливый. Вот такое оно, раскольничье село. Странное. Зачем карточки хранили? При Сталине за них можно было и на каторгу попасть...

Перед тем как попасть к Евдокии Петровне, попытался наладить контакт с "уставщицей", своеобразным духовным лидером старообрядческой общины. Не получилось - притворилась, что ничего не знает и хата ее с краю. Раскольники - они такие: сотни лет прячут свою веру, не доверяют порой даже себе самим. А поговорить было бы интересно. С тех пор как молельный дом старообрядцев в 30-х сломали, а на его месте построили клуб, члены общины прятали по домам святые иконы и среди них самую почитаемую и чудотворную: Казанскую Богородицу.

Старообрядцы - народ аккуратный и культурный. У них все вехи записаны. История раскола в Шеломах началась в 1695 году, когда сюда, на земли казака Силы Зинченко, пришел раскольник из деревни Храпкино Козельского уезда Василий Сычев. С него-то все и закрутилось, ибо народ потянулся к духовному вожаку, ища успокоения в самоотверженной вере. Шеломы стали значимым центром старообрядчества.

Прославились в частности, здесь иконописцы. Одного из них, Максима Григорьевича Павликова, даже забрали в Москву образа писать. Хотелось мне пообщаться с его потомками, но и с ними вышла незадача: спились, бедняги. Эдакая русская напасть и на потомков раскольников наваливаться не боится.

Евдокия Петровна, старая прихожанка и активистка беспоповской веры, оказалась разговорчивее. Даже кое-что рассказала. Правда так и не раскрыла, где теперь старообрядцы собираются для молитв; грубо говоря, молельный дом теперь засекречен. Есть резон:

- ..Как у нас молельню закрыли - ту саму, на месте которой теперь клуб - колокола посымали, да и образа многие тоже забрали. Хотели уставщика нашего арестовать. Не получилось: народ заступился и не решились его брать. Хорошо, главные образа спасли.

- Много вас молится собирается?

- Сейчас нема никого. Только мы, бабы, собираемся. Мне же и приходится "панахиды" служить. Ну, и когда покойник помрет, "третины", "девятины", "сорокодневы" читаем. Последним уставщиком мужского Максим Григорьевич был. Как он уехал - только мы, бабы... А детки его по стопам тяти не пошли. Выпивают...

- Чем ваша вера от православной отличается?

- Только строем службы. Ну и другим звоном мы крещены. Мы так считаем: в какой вере родился - в такой и умереть должен. Только мы, несколько женщин, перешли тут к отцу Серафиму.

- ?!

- В поповскую веру перешли. В Новозыбкове, на набережной церковь старообрядческая. Отец Серафим там настоятель, раньше он в типографии работал. Мы так решили: ежели помрем, никто по уставу нас не похоронит. Мы приехали в город, посмотрели: такие же самые иконы, молитвы те же самые. Может и во грех вошли...

Паспорта здесь, в Шеломах даже матерые староверы стали уважать. Раньше ни принимали, считали их "метками сатаны". Говорят, самые отъявленные в свое время пенсии отказывались получать. Ныне вряд ли кто-то способен от денег отказаться. А вот посуду чужакам типа меня и сейчас не дают. Если бы я воды попил - выбросила бы бабушка чашку. Впрочем дети у Евдокии Петровны уже другие: они и попить дадут, и поесть из своей посуды. Про своих детей бабушка говорит так:

- Они иконы держат, а Богу не молятся. Но Его чувствуют. И хозяин мой вроде матюкается, а Бога тоже чувствует...

...Не знаю я, что такое "чувствовать Бога". Но кажется в Шеломах раскольничья вера дала крен. А может она ушла в еще более глубокое подполье, предчувствуя грядущую беду? Как бы то ни было, чудотворная Казанская Богородица все еще где-то прячется...

Село Шеломы

-- НЕзвонкое село

При советской власти Волое с легкой руки одного из журналистов получило прозвище: "Звонкое село". Потому что Волое буквально "звенело" от множества голосов детишек, шумно резвящихся на улицах. Трудно поверить, но в селе жили двадцать семь (!!!) матерей-героинь. Прошло каких-то двадцать лет, и...

...Увидеть в Волом человека - событие. Позже меня убедили в том, что летом здесь и впрямь шумно и "звонко", ибо дети из многодетных семей привозят в Волое отдыхать своих детей. Естественно, сначала хотелось бы побывать в Воловской школе, чтобы посмотреть: сколько детей в Волом сейчас. В 1988-м в школе учились 234 ребенка и корреспонденты сетовали на то, что в 70-е годы их число превышало 700. Один из корреспондентов сообщал, что "жизнь в селе налаживается: только-только к Волому наконец подвели асфальтовую дорогу, многие молодые семьи стали оставаться на родине, строить жилье, рожать, и в начале 90-х ожидается стабилизация демографической ситуации". Поскольку прогноз оказался ошибочным, не рискну делать выводов и я. Не хотелось бы, чтобы через 20 лет измывались над моими писаниями... но оставим прошлое и будущее, давайте ворвемся в сегодняшний день!

На сегодня число учеников Воловской школы - 26. Детского сада не существует, в его помещении два коммерческих магазина: "Березка" и "Своячок". В школе, среди учителей только и разговоров что про... войну. Учителя воюют за сохранение своей школы, ибо над учреждением уже несколько лет висит "топор закрытия", и чиновничью руку, держащую колющий инструмент, удается сдерживать с трудом. Самая многодетная мать села, имеющая детей дошкольного возраста, - учитель русского языка и литературы Александра Федоровна Дроздова. У нее трое. Младшая, 8-летняя Маша сидит на уроке мамы, среди старших учеников, ибо ребенка на время работы (Машины уроки кончились) пристроить некуда. Муж и старшие сыновья Александры Федоровны, как и большинство трудоспособных мужиков, в Москве на заработках. По-местному это называется "отъезжим полем". А потому Волое не "звонкое" село, а, по выражению учителя, "женский батальон".

У родителей Александры Федоровны было 9 детей, у родителей мужа - 11. Оба они - коренные, а потому учитель русского-литературы прекрасно знает, почему рожали и ее, и ее братьев-сестер. Все дело... в вере. Об этом не принято было говорить, но рожали в Волом потому что аборты считались страшным грехом. Волое - старообрядческое село, здесь сильны религиозные традиции. Все дети воспитывались в строгости, их приучали Бога бояться. Александра Федоровна вспоминает как по молодости попала по распределению работать в село Желтоухи. Там она была просто шокирована разгульным образом жизни аборигенов и свободой местных нравов. Целый год она это терпела - и попросилась домой.

И вот, что интересно. При советской власти в селе Волое не было церкви; ее сломали еще в 1930-х. Собирались тайно, в избах-молельнях. Так же тайно венчались и крестили своих детей. Теперь положение с верой изменилось. На народные пожертвования и силами селян один из магазинов перестроили, и теперь там полноценный храм "Николушки святого", относящийся к Рогожскому согласию староверов. Так вот, в чем парадокс. Не было церкви - в народе жила вера. Веру гнать перестали, церковь построили, и даже священника прислали - женщины в Волом стали делать аборты. Значит, церковь и вера - категории разные? Власть высочайше дозволила верить и открыто молиться - а вера из людей испарилась!? Да уж, лучше помолчать, а то ведь обвинят в каком-нибудь, прости Господи, экстремизме...

Героини репортажа 20-леней давности по счастью живы и здоровы. Тогда их звали запросто: Галя Трудовая, Анна Антошина, Матрена Золотова, ведь они были совсем не старыми - от 40 до 50 лет. Мы их посетили вместе с нынешней главой Воловского поселения Валентиной Григорьевной Семкиной. По пути глава рассказала о нынешнем "социально-экономическом положении". В селе живет около 600 человек. Точнее, прописано, ибо почти половина "на отъезжем поле". Местный колхоз "Имени Ленина" дошел до ручки, в нем осталось несколько десятков коров и дюжина рабочих. Недавно в колхоз пришел инвестор, местный уроженец, тоже дитя многодетной семьи, Иван Филимонов. Он "раскрутился" в Калуге, стал там каким-то (никто не знает точно, каким) начальником, и вот - купил родной колхоз. Местные сначала пытались сдать свои паи в аренду, но "землячок" настоял на продаже. Такса простая: тысяча рублей за гектар. Половина поддалась на посулы и продали свои четыре гектара. Половина не сдалась и осталась при своих. Как бы то ни было, колхоз обошелся капиталисту родного "пошива" дешевле комнаты в московской коммуналке. Пока новоявленный инвестор не сделал ничего, чтобы хотя бы приподнять упавшее хозяйство. Как продавшиеся, так и сохранившие свои паи напряжено ждут, что будет. Может "землячок" что-то нехорошее задумал? Например, продаст колхоз каким-нибудь извергам, которые сделают Волое крепостным селом... Сейчас можно ожидать всего. Только не хорошего...

Из 13 детей Галины Акимовны Трудовой двое умерли во младенчестве. Остальные, слава Богу, здоровы. В райцентре говорят, что "дети матерей-героинь на джипах теперь в Волое приезжают". Да, некоторые приезжают и на джипах. Но особо крутых все же нет. Галине Акимовне оной ведь пришлось детей поднимать, откуда у детей "стартовые капиталы"? Муж, Иван Иваныч, "трезвый был - совестливый, а, как запьеть - хоть святых выноси..." Он трактористом был: "завербует" его народ дрова привести, сено, огород вспахать - магарыч дают. Скончался муж молодым (когда журналисты 20 лет назад у Трудовых гостили, он еще жив был), и даже легче как-то Гале Трудовой стало. Забот поменьше. Она рожала (исправно, раз в полтора года) - и работала. Два месяца в декрете сидела - и снова в колхоз. Поскольку много баб "пузатыми ходили", легкой работы никто им не давал.

Сетует Галина Акимовна на судьбу своих детей:

- Видишь ли, мой хороший... Не скажу, что детки мои плохие, но не везеть им. В женитьбе, в жизни... Вот младший мой сынок Алеша. Он на подводной лодке служит, на Севере живет. А молодка его "забраковала", загуляла. И Алеша с маленьким ребенком один остался. И сказать правду - из деток моих все бедные. Два зятя только машины хорошие имеют, а у сынов моих - ни у кого машин нет. Может, оттого и не рожают, всего - то у меня десять внуков. Хотя... у нас-то с Ваней мошны не было, а детей родили сколь Господь дал. Но мы ведь по вере рожали, знали, что аборт - грех. Я и не понимаю точно, что за вера наша. Вера - и все, "столообрядческой" ее называют. Мы в среду, в пятницу скоромное не едим, постимся, грехов не творим. Детей рожали - не раздумывали, что будет. Просто жили, работали "поопрящь", не покладая рук, и все тут...

...Сейчас пенсия у Галины Трудовой - 6170 рублей. Плюс 200 рублей на проезд, та самая "монетизация льгот", которая вышла очередным обманом. Дрова - и те приходится за свои деньги покупать. Природного газа в Волом не предвидится... Великая ценность - многочисленные медали и знак "Мать-героиня". Цыгане приходили, выпрашивали, но Трудовая не отдала, а запрятала в еще более укромное местечко. Дети-то разъехались, только сама себя защитишь.

Пенсия Анны Григорьевны Антошиной чуть побольше: 7118 рублей. Сами судите, каково ей на такие деньги жить. От скотины пришлось отказаться потому что инсульт с ней случился. Это расплата - ведь и нее муж совсем молодой был, когда погиб, а на руках у нее оставалось двенадцать детишек, самому младшему из которых был всего-то годик. А тут еще сына похоронила, Алешку. Дети в городах обретаются, все равно родная земля их принимает. Хотя бы таким способом...

А внуков у Анны Григорьевны "можно сказать что и нету" - всего-то 11. Вот дочка Таня погостить приехала из Кирова; так у нее один всего. А как больше заведешь: живет в общежитии, муж ушел, работа на заводе тяжелая... Таня мне рассказала, как им хорошо с мамой было. Они несмотря то что без отца росли, не бедствовали: три коровы были у Антошиных, пять телят, несколько свиноматок. Поскольку Анна Григорьевна на хлебозаводе работала, покосы семье в колхозе на давали. Косить всей семьей ходили за много километров. И в детский сад детей не отдавала: не на что было, а "неколхозникам" (даже несмотря на то что покойный муж именно в колхозе работал) льгот на детсад не положено.

Как бы то ни было, слез в семье не было. Вместе дружно работали, и все-все на столе было свое. И помнят дети родной дом - до боли. "Поскребыш" Рома сейчас в Москве, в полиции служит. Иногда звонит матери: "Мам, я сейчас на дежурстве, так привиделась мне третья штакетинка справа на заборе. Трещинка там. Я ведь, мам, каждую штакетинку помню!" А приедет домой на побывку, и утром к матери в постель: "Мам, давай, я тебе ноги погрею, как ты мне в детстве грела!" Представьте картину: громадный мужик (у Антошиных все - крупные) греет старухе-матери ноги. Роман и рад бы в Волое вернуться, да где здесь работу найдешь?

...Матрена Золотова в отъезде, гостит у одного из детей. Зато дома отец семейства, Михаил Егорович. Он в трудах: плетет "кузово" из лыка. Это приработок, чтобы печаль пенсии скрасить (пенсия супругов - 6520+6915). Заказов по счастью хватает, ибо таких мастеров как Золотов, единицы. Золотовы побогаче внуками: их 11 детей родили 20 внуков. По мнению Михаила Егоровича это - ничто, меньше дух на семью. Тем не менее внуки - это уже богатство. Как оживает старый дом летом, когда они приезжают!

После многодетных матерей мы посетили многодетного отца. Григорию Яковлевичу Аверьянову исполнилось 85 лет; он отец главы поселения, и Валентина Семкина (глава) попросила меня, чтобы я сходил к старику: он один живет, а в юбилей его и поздравить в сущности некому. У него было 12 детей, четверо умерли в детстве. Жена скончалась два года назад, и старику одиноко. Я не пожалел, что побывал у этого человека, которого вполне можно назвать подлинным богатырем земли русской.

Григорий Яковлевич с войны пришел капитаном, увешанным орденами. Завидный жених! Поскольку большинство мужиков не вернулись, искушений много было, да и женщин "свободных" немало. Хотя Аверьянов и коммунистом был, божьим заповедям следовал. В его семье появилось двенадцать детей, и ни разу он жене не изменял. Как это соизмеряется с коммунизмом? Да просто! Если в райкоме узнают, что председатель колхоза ребенка крестил, не сносить председателю головы. А потому крестил Аверьянов своих детей тайно. А иконы на полках в Красному углу, чтобы начальники не заметили, книгами заставлял.

Двадцать семь лет Григорий Яковлевич был председателем колхоза "Имени Ленина", и все крутилось, все работало. А теперь из 2100 гектар засевает колхоз только 30. На остальных полях березняк растет с кулак. Ну, разве не горе? Хотя горе случалось и покруче. Отца Григория Яковлевича, Якова Зиновьевича, в 37-м году забрали и расстреляли. За веру. Отец в старообрядческой общине певчим был, и ему "пришили" религиозную пропаганду против советской власти. Всего тогда забрали тридцать одного мужика. Живыми вернулось двое. Отец аккурат перед арестом успел построить просторную хату. Трое из четверых сыновей Якова погибли на войне, вернулся лишь Григорий. В отцовой Григорий Яковлевич воспитал все своих детей. Не знал фронтовик, что свой юбилей одному отмечать придется...

...Крупный районный чиновник ответственно заявил, что школы в Волом не будет. Если все детишки помещаются в один автобус, зачем тратить тонны угля на отопление громадного здания? Оптимизация, понимаешь... Тем более что в соседнем селе Фоминичи школа еще лучше, и там тоже мало ребятишек. Волое ждет значительный удар судьбы. Но, может, воловцы сами виноваты в том, что не верили в свою родину и, покинув его, оставили на поругание чиновникам?

Но с другой стороны: другие деревни (их тысячи!), где школы под угрозой закрытия, тоже виноваты? На самом деле в Волом рождаемость есть. Семеро детей родились в Волом в ушедшем году. Родители своих малышей здесь, в Волом прописали. А в школу через семь лет пойдет ноль, ибо родители детей будут учить по месту работы и жительства (Москва и Подмосковье). Нет, что-то здесь не так. Не может же вся России быть виноватой!

Село Волое

-- Притяжение Улеймы

...Мужики водружают крест. Громадный, метров двенадцать. Из вековых сосен срубленный. Он настолько тяжел, что даже одну из крестовин поднять в силах не меньше десятка человек. Мужики молчаливы и деловиты. Каждый делает свое дело, никто никому не мешает и видно, что сегодня для них значимый и торжественный день. Ведь они ставят древлеправославный крест. Такой, какие сплошь на Руси существовали до церковного Раскола.

Они - старообрядцы. Приехали из разных краев, но в основном из Сибири, с диких мест на Алтае и в Забайкалье. Но постороннему они ничего не расскажут. В частности, не скажут, чем их притянула Улейма. Надо еще учесть, что Николо-Улейминский монастырь - женский. Мужики - хотя они тоже из староверов - всего лишь строительная бригада, занимающаяся реставрацией. Сами сестры ведут настолько замкнутый образ жизни, что их даже на территории монастыря трудно увидеть. Еще бы: устав, по которому они живут, мягко говоря, слишком уж суров.

"Чин правильных канонов" начинается в три часа ночи; насельницы служат Полуночницу. Потом Утреня, Первый час, за которым после двухчасового "расхода" следуют Часы - третий, шестой, девятый... А после них еще Обедница. А в праздничные дни свершается еще и Всенощное бдение, которое начинается после Полуночницы и заканчивается в шесть утра. Каково? Вот она, монашеская жизнь по древлеправославному образцу...

...С утра, сказали мне, в монастырь посторонних не пускают, ибо молятся. Но предупредили, что настоятельница, игуменья Варсонофия, очень доброжелательная женщина, а потому надо просто обождать. Зато есть время оглядеться. Село не слишком большое и весьма вольно разбросано. Вид довольно запущенный - и белокаменный монастырь по контрасту со старыми домишками смотрится как нечто эфемерное, не от мира сего. Где-то в самом центре села, у самой реки Улеймы, несколько мужиков (не монастырских) строят приличный двухэтажный дом. Значит здесь имеются и зажиточные люди.

К монастырским стенам примыкает краснокирпичное двухэтажное здание. Это бывшая монастырская гостиница. Там долгое время была Улейминская школа. Теперь, когда рядом пристроили новое здание, дети в гостинице не учатся. Старое гостиничное здание кстати выглядит гораздо прочнее нового школьного. В монастырской гостинице теперь живут учителя, в частности, и директор школы. А три комнаты на первом этаже занимает музей села Улейма. Его создательница и хозяйка, учитель истории Лидия Александровна Железнова любезно согласилась показать свое творение и рассказать об истории села.

Но сначала о настоящем. Колхоз "Улейма" еще жив, но работает там мало народу, потому что не платят. Могли бы и жить, да молоко так дешево покупают, что легче плюнуть на эту скотину и вообще забросить поля. Что почти и сделано. В основном трудоспособный народ на заработках в далекой стороне. На территории монастыря долгое время было спецучреждение: интернат для детей с нарушениями психики. Детишки были очень тяжелыми, но интернат давал рабочие места. Но где-то под Рыбинском построили новый интернат и больных детей перевезли туда, а в монастыре в 1993 году появились староверы. Почему именно они - никто в селе не знает, ведь до революции это был обычный православный монастырь.

Что интересно, первоначально монастырь был возрожден как мужской. То есть первыми духовными поселенцами были монахи, а не монашки. Верховодил ими некий отец Александр Панкратов. Очень убежденный он был старовер, любил спорить с учемской интеллигенцией (учителями), доказывать правильность своей веры. Монастырь он хотел сделать большой сельскохозяйственной общиной, развести много скотины, пашню обрабатывать. Только на деле все вышло иначе. Мягко говоря, братия "загуляла". Среди них конечно монахов не было, сплошь трудники. Вот они-то искушению и не поддались. Как следствие и хозяйственная деятельность монастыря пошла насмарку. И Александр куда-то пропал. После него еще один руководитель появился, он лошадей захотел разводить. Но и он был сломлен - как видно, суровостью монастырского устава.

Ну, а теперь об истории. Селение Улейма появилось много позже монастыря. Изначально в этом таежном местечке появились монахи, ну а после вокруг обители в надежде найти защиту стали обосновываться простые крестьяне. В большинстве случаев это себя оправдало, но несколько раз от рук врагов не защитили и монастырские стены.

Основал Улейминский монастырь странствующий монах Варлаам. Случилось это (страшно представить!) больше полутьысячи лет назад. Варлаам был уроженцем города Ростова и в своих путешествиях дошел до итальянского города Бари, где упокоен Николай Чудотворец. Там он купил икону Святителя, и всюду странствовал к ней. Однажды, в 1460 году Варлаам шествовал из города Углича к себе домой, в Ростов. В пустынном месте, на берегу реки Улеймы он прилег отдохнуть. Перед этим он пристроил свою святыню на старую сосну, между ветками. Отдохнув, он хотел снять образ с дерева, но... Николай будто приклеился к нему. Тщетно старался Варлаам оторвать икону от сосны, но ничего у него не получалось. Упал монах в изнеможении и забылся. И явился ему во сне святитель Николай, который сказал: "Останься с образом в этом месте уединении на постоянное жительство. Я же буду просить о милости Божьей к вам..." Старец так не посмел коснуться образа, а рядом с сосной он поставил себе келью.

Слава об одиноком отшельнике дошла до угличского князя Андрея Васильевича Большого; он сам прибыл на Улейму, чтобы поклониться чудотворному образу. Князь имел возможность самолично удостоверится, как у Николая Чудотворца исцелялись люди. И он решил поставить здесь храм. Так начался монастырь.

Однажды, в 1609 году на монастырь напали поляки. Согласно летописи, когда, разграбив Углич, полки польского короля Жигмонта подошли к монастырю, монахи и жители села Улейма во главе с игуменом Варсонофием закрыли ворота и некоторое время выдерживали осаду врагов, не давая им разграбить монастырь. Наконец ворота были пробиты. Братия и другие защитники монастыря закрылись в храме Введения, служили там литургию и причащались Святых тайн. Тем временем поляки обложили церковь дровами и угрожали сжечь ее со всеми находившимися там. Игумен Варсонофий желая спасти мирных жителей, нашедших убежище в храме, вышел вместе с 27 иноками к врагам. Они были в парадном облачении, несли иконы и хоругви и шли с пением, желая усовестить поляков, чтобы они пощадили обитель и людей. Однако им не удалось образумить интервентов. Игумен Варсонофий и все монахи были зверски замучены врагами. Поляки сожгли храм вместе со всеми укрывшимися там людьми. Монастырь был разрушен и разграблен. Поляки и второй раз изничтожали монастырь: это случилось в 1619 году, при игумене Ионе. Монастырь вновь был опустошен, а братия с игуменом перебита. Ныне недалеко от западной стены выстроенной вновь церкви Введения находится братская могила жертв польско-литовской интервенции. Ее обозначает крест.

Только после заключения 1620 году окончательного мира с Польшей монастырь смог начать беспрепятственно восстанавливаться и населяться. Чудотворный образ Святителя Николая сохранился во время всех испытаний и пользовался огромной популярностью у прихожан. Монастырь богател и процветал. В числе его благодетелей были многие знатные люди, в том числе и московские государи. Особенно замечательный дар сделала монастырю боярыня Прасковья Нарышкина. Ее вкладом в монастырь стала частица мощей Николая Чудотворца, которую ей, как "мамке" царевича Алексея, в свою очередь, подарил, государь Петр Алексеевич. Эта святыня была приобретена им во время путешествия с Великим посольством. С появлением в монастыре этой святыни слава о чудотворных исцелениях милостью Николая Угодника еще более возросла. В 1713 году богатый купец Федор Верещагин в благодарность за чудесное исцеление на свои средства возвел вокруг монастыря каменные стены с башнями (которые сильно были порушены в лихие времена). Над западными въездными вратами была построена и украшена "со всем благолепием" стараниями того же Верещагина надвратная церковь Пресвятой Троицы.

После 1917 года монастырь неоднократно пытались закрыть. Но популярность его среди верующих была такова, что он продолжал действовать до 1930 года. Тогда началось его новое разорение, на сей раз уже местными жителями. Церковная утварь была вывезена в музеи Углича и Ярославля. К сожалению чудотворная икона и частица мощей Николая бесследно пропали. Ночью комсомольцы раскапывали могилы, ища драгоценности. Кстати, оскверненная могила одного из настоятелей монастыря была случайно найдена в 1997 году. Одна женщина, проходя по территории монастыря, провалилась в полуразрушенный склеп. К счастью, все обошлось благополучно. Теперь на этом месте стоит крест, и монахини ухаживают за могилой.

...Матушка Варсонофия (в миру Валентина Евдоксеевна Килина) - степенный и рассудительный человек. Правда сразу сказала, что сестер фотографировать нежелательно. Люди не соврали, что она искренна и доброжелательна. Видно, что возраст ее весьма преклонен, но держится она довольно моложаво. И она, и монашки, которые неслышно проходили мимо нас во время нашего разговора, весьма худы, я бы сказал, сухощавы. Похоже, и вправду изматывают себя суровыми постами. Рассказала матушка, что родом она с Алтая, покойный муж ее был старообрядцем, уставщиком, вот и она пошла по его стезе:

- Сами мы принадлежим к старообрядческой митрополии, у нас есть свой митрополит: Корнилий. Раньше-то по Сибири было у нас монастырей и скитов немало. Но при коммунистах все разорили и разогнали. Только один монастырь у нас и оставался, в селе Куничи. Там я тридцать пять лет подвизалась. Ну, а теперь - сюда вот наши духовные власти направили - по решению Собора...

Не скрыла матушка и тайны (впрочем, всем известной) про мужиков-монахов, которые не вынесли тягот жизни в четырех стенах и съехали. По ее мнению, не на то они ставили. Один хотел коров разводить, другой - лошадей. А о душе они и не заботились в должной мере. Тенденция не удивительная: сейчас на Руси много бывших мужских монастырей открываются как женские. Такой вот "трансвестизм" имеет объяснение: женщины в наше время все же более сильны духом. Сестры действительно родом из разных мест в Сибири; есть из Омска, из Минусинска, из Читы. Там сильное старообрядчество и во многих селах твердо хранят "древлее" православие.

Матушка объяснила, почему они, старообрядцы, обосновались именно здесь. Николо-Улейминский монастырь основан до Никоновских реформ, а потому здесь веками сохранялась истинная (по мнению староверов) духовность. И в частности те монахи, которые пали от рук поляков, отошли ко Господу в истинной вере. А значит и молится о душах усопших - обязанность старообрядцев. И еще: Углич и окрестности еще во времена Раскола принимали сторону "древлего" православия, то есть здешние священники противились реформам Никона. За что и страдали смертным страданием. По сути значительно число сибирских староверов имеет здешние, угличские корни (в шестом-седьмом коленах). Конечно старообрядческая церковь не обладает такими финансовыми ресурсами, как Московский патриархат, но (опять же в Сибири, и еще в Молдавии) есть духовные центры, которые помогают и материально. Ведь те мужики-трудники, которые сегодня водружают крест, тоже присланы из духовных старообрядческих центров. Они не только отреставрировали храмы, но и отстроили заново изрядно порушенные монастырские стены.

Сестрам гораздо проще, поскольку в их обязанности входит лишь хозяйство и молитва. Хотя молиться им приходится очень даже немало. Матушка одно время пыталась приглашать местных жителей на службу, однако никто так ни разу не пришел (напомню: по версии местных жителей их туда просто не пускали и не пускают). И в итоге монастырь и село существуют как бы отдельно. "Два мира - две системы".

Но монастырь, заметила на прощание матушка Варсонофия, не община. Здесь так и должно быть. Молитвенное уединение...

...Когда уезжал, молчаливые мужики все еще монтировали гигантский крест. В их движениях чувствовалась уверенность. Я подумал: ведь триста пятьдесят лет прошло, а они, последователи протопопа Аввакума и боярыни Морозовой, все еще несут свою веру. Между прочим, купцы-староверы век назад подняли Россию. Жаль, их дети-атеисты все ту же Россию отдали на съедение темным силам. Только полтора десятилетия назад попробовали подняться с колен. Вроде и Бога разрешили, однако силенок все равно не хватило и все еще на коленях стоим. Поднимемся ли снова?

Село Улейма

-- Старовер

Андрей Васильев

В 2003 году Михалкинская школа отмечала свое столетие. Здание, построенное на средства крестьян-староверов, отремонтировали сами учителя, причем все материалы они купили на свои деньги. Праздновали широко, радостно, и никто не подозревал, что скоро грядет катастрофа...

Районные власти для решающего удара выбрали удачный момент. В июле все Михалкино трудилось на сенокосе. Едва по окрестным лугам пронесся слух о том, что комиссия прибыла закрывать школу, все - на лошадях, на тракторах, пешком, с вилами, косами, граблями - примчались к школе. Но было поздно... Акт о закрытии был подписан.

Сто с лишним лет дети учились в своей школе, а теперь (согласно акту) школьное здание оказалось "пожароопасным" и "непригодным". Чиновники вальяжно заявляли: "У вас нет пожарной сигнализации. А пятьдесят тысяч на установку вы все равно не найдете..." Председатель колхоза "Свобода" Галина Степанова тут же созвонилась с пожарными в райцентре и те сказали, что хоть сегодня поставят сигнализацию за десять тысяч. Но и это не помогло, ибо начальство уже поставило подписи под документами. Оправдывались: такое распоряжение поступило сверху. В общем, на школу был повешен замок, и дверь опечатали... через некоторое время школьное здание... выставили на продажу. Оказалось, таким жестоким образом чиновники решили залатать дыры в районном бюджете! Все попытки Андрея доказать, что, поскольку школа была построена на средства михалкинских староверов, она и должна принадлежать общине, не возымели действия. Чтобы судиться, нужны большие деньги, а где их взять?

К осени деревня Михалкино опустела. Молодые семьи (в первую очередь учительские) уехали кто куда, и остались в Михалкине лишь старики. Из молодежи только разве Андрей Васильев. И теперь Андрею уже никто не помогает в строительстве часовни, ибо все члены старообрядческой общины поморского согласия - старики.

Когда-то в Михалкине жило 900 человек. Нынешнее население деревни - 55 душ. Приблизительно половина - прихожане. Но членов общины всего-то девять человек. Жизнь в Михалкине пошатнулась, и надежд на то, что она наладится, немного. Иногда отчаяние нападает даже на Андрея. На людях дурное настроение он не кажет, ведь уныние - страшный грех, но все же, все же... До сих пор про михалкинцев в народе говорят, что нет людей трудолюбивее и богаче. Ведь староверы традиционно молились и работали, а табак с водкой не принимают до сих пор. На всю Псковщину славятся михалкинские огурцы, которые на здешних добротных землях растут как на дрожжах. Но мало кто догадывается, что рук, умеющих взрастить эдакую вкусноту, теперь раз, два - и обчелся...

Михалкино в истории Великого Раскола сыграло когда-то значительную роль. Уже только поэтому Андрей твердо решил не оставлять родную деревню. Друзья, ровесники, перебравшиеся в города (конечно не все там себя нашли, но никто не жалеет о своем выборе) считают его "чудаком". А вот Васильев искренне не понимает: как эти люди, воспитавшиеся в среде староверов, могли так легко попрать традиции предков? Да что там традиции и вера! Народ продает свои колхозные паи - 6 гектар за какие-то 10 тысяч рублей... А это уже не попрание традиций, а великая глупость! И, кстати, никто точно не знает, кто покупает землю и для каких нужд... Просто приезжают какие-то парни на иномарках и уговаривают народ поставить подпись под какими-то непонятными бумагами. И находятся такие, кто не глядя эти бумаги подмахивает!

Андрей догадывается, в чем дело. Михалкино - подлинная глубинка, тупик. Рядом большое озеро Липпо (другое название - Свято), исток реки Сороть. Вот и хочет некий толстосум на берегах озера устроить охотничьи угодья. И школьное здание он купит - причем только для того, чтобы обустроить школу под "охотничий домик". Богатею плевать на историю, на веру. Он покупает тишину. И, чем меньше народу будет жить в Михалкине, тем ему лучше.

Андрей живет рядом со старой моленной, чудом пережившей войну. Так получилось, что рано умерли его родители, и Андрей вынужден был ухаживать за дедушкой и бабушкой. Потому и не женился... Дед скончался. Бабушка, Евдокия Ермолаевна, жива. Вдвоем они и живут, ведут хозяйство. Выращивают огурцы, продают. У Андрея единственная не весь район ферма подсадных уток. Он страстный охотник. И такой же страстный рассказчик. Об истории родной деревни Андрей может рассказывать часами.

Никто не знает, когда Михалкино было основано, но в летописи отмечено, что еще при Иване Грозном, в 1583 году в Михалкиной слободке (так первоначально называлась деревня) был 51 дом, 12 дворов крестьян, которые занимались рукоделием, чем и жили, в 22 дворах жили бобыли и "непашенные нищие". Были в слободке ремесленники: 2 горшечника, кузнец, портной, судовщик. На озере была пристань, приплывали из Пскова на судах с товаром купцы. Благодаря торговле и положению портово-перевалочного центра Михалкина слободка процветала. В слободке был свой воевода, которого звали "князь". К сожалению имени его история не сохранила.

Церковный Раскол застиг Михалкино, когда слободка была на подъеме: большое селение, крепкие основательные постройки, деревянная церковь, пристань, кузницы, конюшни, склады и многое другое, позволяющее жить, работать и горя не знать в родном государстве михалкинскому мужику... Для кого-то принятие церковных нововведений Никона, быть может, означало всего лишь переменить привычку креститься с двоеперстия на троеперстие, привыкнуть к новому мотиву пения на службе, принять как правильное другое Имя Спасителя, и жить дальше, торговать, строить - расти экономически. В большинстве русских селений люди приняли нововведения. А вот Михалкино заартачилось. Единогласно зароптали мужики на князя, который неуверенным голосом посчитал своим долгом известить о ближайшем приходе обоза с новыми книгами и новыми иереями.

Когда обоз подошёл к деревне, вестовой солдат прискакал к михалкинскому дьякону и зачитал указ о реформе, на что дьякон ответил отказом изменить веру отцов. Вестовой зачитал, что в таком случае будет с теми, кто против нового закона. Но была ниточка, за которую можно "зацепиться", - в указе содержались вопросы, на которые нужно было ответить знающим людям. Вестовой подал свиток и сказал, что через пополудни отвечавшие должны подойти к обозу и ответить. Если же не ответят, то деревня будет взята силой, и в ней будет восстановлена "истинная" вера.

Вот здесь с удовольствием перескажу удивительную историю, которая передается в Михалкине из поколения в поколения. Она одновременно и красива, и поучительна. Жил в Михалкинской слободе сирота Савелий. Парня жалели, и, когда он подрос, поставили дьячком в церкви. Савелий тянулся к книгам, а самая большая библиотека была у князя. Ну, и вошел он в доверие к князю, а одновременно и к его дочери Екатерине. Книги конечно Савелий читал, и даже очень внимательно. Но и Катю он тоже внимательно "прочитал"... да так, что та отяжелела. Грех - да и только! Время идет, живот у девки растет, а Савелий все похаживает к князю книжки читать. Князь, когда тайну невозможно стало скрывать из-за размера живота, поступил мудро: заблудшую дочь он отослал рожать в далекое свое имение. Наказал дочери: "Родишь, месячишко понянчишь, а после отдашь какой-нибудь доброй бабе на воспитание". Савелия, чтобы не раздувать скандал, прилюдно не наказывали, но тихонько из дьячков-то расстригли.

Савелий уединился, ни с кем почти не общался, и, как говорят, "нес крест покаяния". Прослышав о решении князя бросить дитя, он отважился пойти в далекое княжье имение - просить Екатерину, чтобы она ему младенчика на воспитание передала. Как видно, между молодыми людьми еще сохранялась симпатия, ибо Екатерина согласилась на это предложение и мальчика бывшему любовнику отдала. Вскоре Катю выдали замуж за дворянина, и она уехала из слободки навсегда. Брак у нее был несчастным: муж пил, бил жену, детей у Екатерины больше не было. Савелий в Слободке сказал, что мальчика нашел на дороге (в те времена это случалось часто), и стал его воспитывать один. Когда случился Великий Раскол и в Михалкино пришел обоз с новыми книгами и попами-обновленцами, мальчику шел уже 11-й год.

Итак, священник развернул перед михалкинским народом свиток с вопросами (их было 106) и начал зачитывать. Мужики молчали. Некоторые, правда, заговорили: "Может, лучше принять новую веру? Не стоит гневить государя нашего - батюшку..." И тут к обозу вышел Савелий с сыном. И он ответил на все вопросы! Отвечал он уверенно, подтверждая сказанное текстами в книгах, указывал страницу и строку. Проверяющие удивлялись его спокойствию и знанию. Помогал Савелию сынок, изредка подсказывая нужную страницу в книге. Даже сопровождающие обоз стрельцы вопрошали: "Так как креститься-то надо?" И обоз покинул деревню! С той поры Михалкинскую сторону стали называть "староверщиной".

Приблизительно в это же время под Великим Новгородом в Куржицкой обители собрались ревнители древлего православия. Это случилось в 1666 году. Участвовали Архиепископ Павел (его Никон прилюдно избил посохом - такого никогда не было в христианстве!) протопоп Аввакум, и многие другие. Ревнители благочестия пришли к выводу: пришло время антихриста и нужно бороться. Но Куржицкою обитель уничтожили, Павла и Аввакума сожгли... Соловецкий монастырь после 8-летней осады пал. Иноки ушли в поморские скиты. Так зародилось Поморское согласие, к которому принадлежат христиане деревни Михалкино. Это беспоповское согласие, отличающиеся строгостью нравов и особой непримиримостью.

Есть предание, что вскоре после поражения представителей законной власти Савелий стал лидером михалкинских староверов. Его вызывали на споры с "новокрещенными" попами в разные селения, и неизменно он побеждал. Но однажды его схватили. И так случилось, что попался он на землях, принадлежащих законному мужу Екатерины. И она приказала его освободить. Что было дальше, покрыто мраком тайны. Не так давно Андрей раскопал на Михалкинском кладбище древнее надгробие. На нем сохранилась надпись: "Екатерина. 1738 годъ". Уж не та ли эта Екатерина? Могила Савелия не найдена. Неизвестно, что сталось с сыном Екатерины и Савелия...

В Михалкине никогда не было крепостного права, хотя вокруг в двух верстах находились крепостные "мирские" деревни (Барута, Юхново, Лжун...). Деревня росла и крепла, слухи о большом староверском поселении летели во все края России, Михалкино называли "солью земли Псковской". В исторических записях о Михалкине тех лет сказано: "Деревню населяют старообрядцы, люди с очень строгими нравами. Молодежь должна подчиняться и почитать старших. Курить и пить считается великим грехом. Строго соблюдаются христианские заповеди. Очень трудолюбивы. Деревня вольная, с чужаками говорят мало, едят только из своей посуды. Много зажиточных крестьян".

Старообрядческие семьи строго следили за тем, чтобы не было смешений в вере, и поэтому михалкинцы женились только на староверках. Бывали случаи, когда брали замуж и "мирских", но перед этим их крестили в моленной. Стали появляться разногласия между родами. Озеро делилось на участки, где каждый род занимался рыбной ловлей. Был случай, когда в воскресение одна из семей мирских выехала в поле пахать. Мужики-староверы собрались, пошли в поле, насильно распрягли лошадь и отправили хозяев домой, потом объяснили: в праздник работать грешно. Никониане послушались.

В 30-е годы прошлого века начали образовывать в Михалкине колхоз. Население деревни открыто противодействовало властям, но после очередной "раскулачки" пришлось смиряться. Один из участников "коллективизации" вспоминал: "Очень трудно было проводить коллективизацию в Михалкине. Население деревни выступило против. Трижды выезжали представители райкома партии в деревню и не могли застать взрослое население. По деревне бегали одни ребятишки. Как узнавали о нашем приезде, это было загадкой, мы не могли понять. На четвёртый раз нас на въезде в деревню встретили женщины с кольями и камнями, разбили стёкла в машине, гнали из деревни..."

Войну Михалкино пережило неплохо. Немцы колхоз распустили и приказали каждому крестьянину заниматься личным подворьем. Может, и скверно об этом говорить, но правды не скроешь: поскольку михалкинцы с советской властью были не в ладах, оккупация для них была благом. Они просто трудились и молились, а большего им и не надо было. В 1944-м, года немцы отступали, они были уже не самонадеянные и самодовольные вояки: сжигали все деревни - просто из злобы. Поджигали и дома в Михалкине. К этому времени жители деревни уже, забрав всё самое ценное, ушли за озеро, в партизанские леса. В Михалкинской школе немцы наткнулись на двух советских разведчиков, которые возвращались из вражеского тыла. Завязался бой, были убиты шесть немцев и один наш.

Школу немцы подожгли, но прибежавшие с озера мужики сумели ее потушить. Немного позже шёл через Михалкино ещё один немецкий батальон, и опять загорелась школа. Но мужики опять её потушили. Из других домов спасли только моленную. Едва немцы подъехали с огнеметом, вышел наставник, отец Павел, и стал упрашивать карателей, чтобы не тронули святое. И немцы пожалели старца, не тронули моленную. Получается, от старого Михалкина остались лишь моленная да школа. Теперь вы понимаете, какие чувства испытывали михалкинцы, когда чиновники закрыли школу, и здание выставили на продажу...

В моленной во времена хрущевских гонений на Церковь сделали клуб. Он долго не проработал, закрылся. И вот, что интересно. Когда Андрей захотел в этом здании воссоздать моленную, власти сказали, что дом принадлежит им. Представляете: отобрали, а теперь говорят, что по закону это ихнее! Даже несмотря на то, что моленная в аварийном состоянии, она невосстановима, власть заявила, что это ее собственность, и никакой моленной там не будет! Чиновники опираются на юридический казус: не сохранилось документов, доказывающих очевидный факт. А значит, здание может продолжать разрушаться под "чутким" надзором государства... Именно потому Андрей затеял строительство новой часовни. Может, оно и к лучшему...

Андрей знает, что его прабабка Дарья была богатой михалкинской купчихой. Бабушка, Евдокия Ермолаевна, 1921 года рождения и, естественно, не знает, что происходило в царские времена. Зато в доме у бабушки и дедушки в самые злые времена проходили молитвенные собрания. Андрей знал, что он старовер, с младых ногтей. Крестик он носил еще под пионерским галстуком. Изучал "Кормчую книгу", древнее христианское творение; именно "Кормчую" с особым рвением сжигали никониане, ибо в ней написано много такого, отчего мировоззрение христианина может поменяться. У поморцев-беспоповцев три книги считаются святыми: "Евангелие", "Апостол" и "Кормчая". Староверы понимают Церковь как корабль, который ведет кормчий, капитан. Поморцы не приемлют священства. Но зато большое внимание уделяют молитве.

Андрей научился у бабушки и у отца: молитвенное правило должно быть не менее часа в день. В воскресенье в Михалкине даже при колхозе не работали. Но ИНН и паспорт михалкинцы принимают. Дед Андрея, Макей Григорьевич воевал в Первую Мировую, он Георгиевский кавалер. Отец служил на атомной подводной лодке; от облучения он долго не прожил, сердце отказало... Андрей тоже служил на флоте, в морской пехоте. Та получилось, что уходил он в армию из богатой деревни, а вернулся в нищий колхоз. Плодородные земли теперь зарастают лесом. Работал Андрей егерем в государственном охотхозяйстве, но его должность сократили... Теперь источник к существованию - михалкинские огурцы и ферма подсадных уток. Андрей не жалуется, даже несмотря на то что официально он безработный. В 32 года жизнь только начинается...

...В середине деревни стоит пятисотлетний дуб. Его называют "Шагаев дуб", ибо растет он на огороде уже отошедшего ко Господу деда Ивана Шагаева. Дуб пережил много войн, Великий Раскол, несколько смут, падений и взлетов России. А на вид он еще крепок, ни одного дупла или изъяна на нем не увидишь. Андрей часто ходит к Шагаеву дубу. Поклонение деревьям - язычество. Но Андрей не молится у дуба, он учится у дерева стойкости. Васильев давно понял: дерево сильно прежде всего корнями. Для Андрея корни - вера его предков. А потому он убежден: пока есть вера, строится часовня, сохраняется община, - Михалкино будет стоять. Да, сейчас падение. Но ведь такое уже случалось, и всякий раз деревня возрождалась. Неужто не возродится снова?

Деревня Михалкино

Геннадий Михеев

Если у Вас есть замечания по материалам, помещенным в книгу "НЕрабы", пишите автору по следующему адресу: genamikheev@mail.ru