Гречухин

Рассказал я Гречухину о своих впечатлениях. О туристическом конвейере, о появлении в облике города урбанистических элементов. Гречухин поморщился, вроде бы погрузился в себя. Но все же ответил:

- Это неизбежно. Мышкин еще стоит на перепутье, но уже ясно, куда он пойдет. У нас крошечный город, у нас все друг друга знают. Как говорит наш батюшка: “Похоже на семью...” Но сюда все чаще возят высоких гостей. И мы скорее всего утратим свою самость. Впрочем направление - на турбизнес - выбрано верно. Газовики и нефтяники скоро будут все свои налоги платить в федеральный бюджет, а городу останется только туризм...

...Договорились, что встретимся вечером, в музее. Когда суета затихнет. А пока Гречухин хочет погулять с внуком. У них взаимная тяга, а вот так пообщаться удается не часто. И вообще - удастся ли еще раз вот так пообщаться двум поколениям. Философ...

Пока понаблюдал за туристами, которые не только с теплоходов сходят, но и автобусами подъезжают. Думал увидеть в них некоторую столичную надменность, но нет - в основном видел утомленность от долгой дороги. С теплоходов в основном сходят пожилые. Автобусами приезжает молодежь. Скучающих немного, больше восхищенных лиц. Особенно любопытствуют, когда осматривают разнообразную экзотическую технику. И с восторгом позируют, переодевшись в одежды “обывателей” позапрошлого века или в средневековые латы. Только по мне уж слишком суетливо - человеческий поток все течет, течет... А Гречухин сосредоточено размешивает раствор, зачищает старые кирпичи и кладет печь. Только к вечеру разговорились по-настоящему.

Оказалось, долгие годы мышкинцами двигала... глубокая обида:

- ...Обида - чувство страшное. Она подняла в свое время Минина и Пожарского. Подняла и нас. Однажды, еще в 1917 году нас лишили статуса города и мы просто стали “селом Мышкиным”. Обиженные имеют тенденцию сплачиваться и свою боль они запоминают ой, как надолго! Возникло протестное движение, которое прошло сквозь всю историю города. Все говорили: “Это мышкинская дурость, ваш комплекс!” Спасибо обидчику: он не понимал, что творит монолитное сообщество...

Дальше Владимир Александрович рассказал про свою жизнь. Она - и это не удивительно - всегда почти была как бы нитью в общей мышкинской ткани. Правда родился он не в городе, а в деревне, в Мышкинском районе. Точнее, в селе Юрьевском. День рождения уникальный, ибо прожить в мире сразу после рождения Володеньке Гречухину довелось один день: 21 июня 41-го. Отца так и не увидел, он погиб на фронте. А мама была сельской учительницей, причем “резервной” то есть ее переводили на внезапно освободившиеся вакансии из деревни в деревню. Впервые Володенька попал в Мышкин, когда ему было восемь лет. Его поразила его громадность, шумность... город его раздавил и он целый месяц страдал и плакал. И в конце концов убежал. Таскался за матерью по всему район, пока...

- ...Случилось должное. Это был восьмой класс и я увидел девочку. Очень скромного облика, простую, но... Я ей ничего не сказал про, как ее любил. Но я полюбил еще и этот город, и школу, и улицу, по которой она ходила... все! Я и готов был сражаться - и за город, и за ту девушку, и за Родину. Но первым к ней подошел мой приятель...

- А где сейчас та девушка?

- Ее уже нет на этот свете. Да... Ну, а после школы было миллион проблем. Я уже в школе был расположен к краеведению и знал, что нужно служить моему городу. По настоянию матери пошел в педагогический техникум, немного поработал учителем начальных классов, ну, а после - армия...

Служба была счастливая. Потому что на службе Гречухин строил ракетные шахты на Севере, а в свободное время обследовал старинные русские деревни. Там он даже написал свой первый научный труд: “Этнические особенности населения реки Великой”. Правда он так и не был издан... После армии поехал по “романтическому зову” на комсомольскую стройку. Строил завод в Ярославле. Школа жизни там оказалась крутая, ибо “комсомольцами” работали сплошь одни зеки. Незаключенных их было всего восемь. Но и среди криминального элемента было довольно много порядочных людей. Однажды Гречухи понял, что “великая стройка” - вранье одно, и вернулся в Мышкин Лучше, подумал он, заниматься понятным строительством в понятном месте.

Сразу решил: “Буду делать музей!” А работать устроился в межколхозную строительную организацию. Дослужился до бригадира, но бригада его зарабатывала меньше всех. Дело в том что Гречухин - бескомпромиссный человек и всегда говорил правду. Однажды прямо с собрания даже в тюрьму угодил - на 15 суток - накричал матом начальнику, кто он таков на самом деле. Параллельно со стройкой все время писал в районную газету. За то его и пригласили работать в отдел писем. В таковой должности он пребывает и поныне.

- ...Музей мы начали создавать втроем. Это я, мой “духовный отец”, старый краевед Александр Константинович Салтыков (вот светлый был человек, какая душа!), и мой приятель, директор сельской школы Валера Молочков. Эх, жаль, умер он... В поезде, и схоронили на какой-то станции... По счастью председатель райисполкома был в прошлом учитель и понимал ситуацию. Дал нам комнатенку в госбанке, хотя тогда в цене была любая сарайка. Это был 66-й год. Мышкин представлял собой печальное зрелище; все в грязи, все заросло кустами. Какая-то поэзия заброшенности и забытости. Крохотный кирпичный завод, сельхозтехника, сыродельный завод - и все. Нас даже статуса райцентра лишили, к Рыбинску присоединили...

И началась казалось бы бесполезная дискуссия. Ее называли: “О букве О”. “Село Мышкино” большинство мышкинцев удовлетворяло, ведь сельский статус дает 25% надбавки бюджетникам. Но среди интеллигенции все же создалась активная группа из восьми человек, которая постоянно бомбила разные инстанции петициями: “Вернем Мышкину статус города!”

- ...Тогда нами верховодил Владимир Александрович Порецкий, учитель математики. У него был замечательный “западный” ум и он не боялся никого. Он был страстный борец за то, чтобы букву “О” удалить. И мы с ним шли - от поражения, к поражению... Перетянули ветераны. Хотя они тоже теряли, как селянам им компенсировали дрова и электроэнергию. Порецкий обратился к землякам через газету: “Мы, ветераны, готовы отказаться от пенсии своей. Только верните нам статус!”

...И они добились своего. В 91-м Ельцин подписал специальный указ о возвращению Мышкину статуса города. Именно поэтому город голосовал за Ельцина чуть не поголовно даже в эпоху его заката. Но мало кто знал, сколько копий было сломано ради того прекрасного дня! Не случайно говорится, что город слагается не из камней, а из людей...

Местные депутаты и после избавления от буквы “О” удивлялись: “Ну, город, село... можно и в селе заниматься туризмом...” Гречухин не уставал доказывать: на туристическом рынке село “продать” труднее, чем древний город. Почему Мышкин селом сделали: здесь было много купцов, имелись патриархальные традиции, и комиссарам это дело не нравилось. Уничтожив город, они хотели покорить мышкинцев, унизить их. Им это почти удалось. Но “почти” у нас не считается.

Год прихода газа в Мышкин - 69-й. Внешнюю жизнь он не поменял ибо для газовиков в стороне построили отдельный микрорайон. Грязь как была, так и осталась. Музей успел побывать в кладбищенской церкви, а осел в бывших школьных мастерских. Позже эти “мастерские” разрослись на целый квартал. Появились музеи “водочного короля” Смирного (местного уроженца), мыши, тайн XVIII века... Всего - десяток музеев, хотя Гречухин называет их “музееподобными объектами”. А из экспонатов, которых тысячи и тысячи, для него самое дорогое - две мышки, подаренные Дмитрием Сергеевичем Лихачевым.

Поток большой, и в “общественном” музее уже появился штат. В частности там работают Одна из дочерей Владимира Александровича и его зять. Всего же, считая экскурсоводов, в музейном деле заняты 60 человек. Пятеро из них, включая Гречухина, работают бесплатно. Кто они - энтузиасты, альтруисты? Сам Гречухин называет их (и себя соответственно) “героическими пессимистами”:

- ...С одной стороны это безумие. Но и то, что происходит в городе сейчас, тоже безумие, потому что подрываются основы. В целом моя оценка российской действительности пессимистична, но здесь вот, какая ситуация. Есть все же такое понятие как любовь. Если ты видишь, что женщина плоха морально - но ты ее любишь, простишь ей все. Я примиряюсь с утратой Мышкиным патриархальности, старой “уездности”. Но не примирюсь с утратой самобытности. Нас рано или поздно не станет, а миф, созданный нами, будет еще жить. Лет десять-пятнадцать... Раньше казалось, что в каждом нашем дворе зарыт клад, каждый забор индивидуален... Есть такая поговорка: большое дело начинает энтузиаст, а заканчивает ловкач. Что ж, так мир устроен... Но беда в том, что ловкий человек - не духовный человек. Оборотистые люди, приходящие в туризм, культуру, краеведение, обладают пронырливостью. Но не обладают обаянием. А любому городу нужен обаятельный посредник между собой и огромным широким миром. Один ученый, профессор, тринадцать лет назад нам сказал: “Ничего у вас в городе не получится с туризмом. У вас нет персоналии, интересной всем, значимого исторического события и архитектурных памятников...” А мы обрели свою “персоналию”: мышь...

Да, выбрав мышь в “персоналии”, мышкинцы не прогорели. Раздались даже гнусавые голоса: “Вот, придумали себе тотем и поклоняются ему!” Попробовали бы они так как мышкинцы оказаться однажды без всего... Нашлись бы у них силы, чтобы подняться? А впрочем - пусть попробуют. У нас по одной только Волге-матушке не меньше двадцати таких вот “Мышкиных”.

Махаев, купеческий внук

Когда Геннадий Иванович только начал свою деятельность в качестве хозяина “Махаевской лавки”, жители Мышкина приходили просто на него посмотреть, а самые наглые - и потрогать Геннадия Ивановича: “Неужели он из тех, из хозяев “Махаевской деревни”?!. Выходит так, что отставной питерский токарь - наследник великой фамилии...

Немногим погодя мышкинцы остыли. Привыкли. Ну, в конце концов - все шесть тысяч мышкинцев (такого население этого волжского городка) посмотрели на “того самого” Махаева. Поняли, что он не будет претендовать на былое владычество, и успокоились.

Дело, которое затеял Геннадий Иванович Махаев, мягко говоря, необычное. Он - хозяин заведения при мышкинском народном музее, которое называется: “Махаевская лавка”. Туристы, которые с удовольствием переодеваются в одежды позапрошлого века и фотографируются в “купеческом” антураже - с самоваром, баранками, завитушками и рюшками - не догадываются, что человек, который им помогает это делать, а так же собирает за это деньги, - настоящий потомственный купец Махаев.

Удивительно, что заработанные за “антуражные съемки” деньги Геннадий Иванович отдает на нужды общественного музея. Все - до копейки. Сам же вот уже несколько лет ютится на съемной квартире, ибо власть советов отняла у Махаевых все.

Геннадий Иванович отыскал в архивах купчую на “Махаевскую деревню”. Согласно ей мышкинский купец II гильдии Иван Капитонович Махаев приобрел целый городской квартал, ограниченный с Запада и Востока Угличской и Набережной улицами, а с Севера и Юга - ручьями Никольским и Гремячим. Произошло это в 1896 году. Квартал, который в народе прозвали позже “Махаевской деревней” были построены знаменитый на всю Верхнюю Волгу ресторан “Венеция” (с гостиницей) и несколько жилых домов - для членов богатой семьи. Дело в том, что за год до этого у купца Махаева умерла первая жена Александра Муравьева; Иван Капитонович женился во второй раз (на купеческой дочери Александре Свешниковой), а трем сыновьям от первого брака - Александру, Николаю и Михаилу - нужно было вступать в самостоятельную жизнь.

Было в архивах найдено и множество других документов, касающихся жизни и судьба Махаевых. Несколько лет копался Геннадий Иванович во всевозможных архивах, дабы установить истину. Иначе он и не мог: ведь он - родной внук основателя династии.

Иван Капитонович Махаев, хотя и слыл богатеем, являлся купцом в первом поколении. Был он выходец из крестьян села Фроловского, довольно бедного и унылого селения. В 1881 году, в 22-летнем возрасте Иван Махаев числится как “торгующий крестьянин”. Занимался мелочным торгом, считай - офеня. В 1887 году он уже - купец, держатель двух лавок, бакалейной и скобяной. Всего добился трудом. В купеческом городке, где торгующие люди у всех на виду, обманом и подлостью сколотить капитал было невозможно. Только трудом и умом. Даже в период своего расцвета, когда у Махаева имелась лесная биржа, кирпичный завод и несколько магазинов, в “рейтинге” мышкинских купцов он был приблизительно четвертым. Его собственный капитал не дотягивал до миллиона. Выше него стояли: Чистовы, Сицковы и Серебряковы.

На “Махаевской деревне” было построено восемь домов. Там (кроме, конечно, гостиницы-ресторана “Венеция”) проживал весь род. От второго брака с купеческой дочерью Свешниковой были рождены Евдокия, Николай, Валентина, Геннадий и Иван. Последний, “поскребыш” - отец Геннадия Ивановича.

В 17-м году семья Махаевых вкусила немалую долю горя. Махаевых просто взяли - и насильно выкинули из их домов. В никуда. Уехали в Петроград. Ютились в коммуналке на улице Войнова. В одной комнате жили дед с бабушкой, их сыновья Геннадий и Иван, и старшая дочь Евдокия с мужем. Остальные дети пристроились кто куда смог.

Дядя Гена, по рассказам отца Геннадия Ивановича, в годы НЭПа проявил родовую коммерческую сноровку: он открыл керосиновую лавку. Навык-то был, еще в отцовских лавках мальчиком прислуживал. Ему помогал младший братишка, будущий отец Геннадия Ивановича. Муж Евдокии Сергей Орешников (он тоже был из купцов) содержал парикмахерскую. Ах, если б НЭП продолжался... но пришло время, когда семья поплатилась за свою оборотистость.

В 1930 году деда арестовали и отвезли в зловещий “Большой дом”. Из Мышкина от некоего “борца за правду” в ленинградское НКВД пришел донос: якобы Иван Капитонович Махаев где-то запрятал горы золота. Все эти годы революционные халявщики метр за метром обследовали “Махаевскую деревню” в поисках кладов. Ничего не нашли, озлобились - и написали ленанградским чекистам. Деда пытали, причем изощренным способом: в шубе посадят в жаркое помещение, а следом в одном исподнем - в холодное. Старику - много ли надо? Через неделю Ивана Капитоновича отпустили домой. Умирать. Все ценности, которые требовали с Махаевых, на самом деле были отданы еще в революционную годину.

Удивительно, но детей не тронули. Хотя и лишили избирательных прав. Геннадий Иванович благодарен своему отцу, Ивану Ивановичу, за то что тот не отрекся от отца, не поменял фамилии. Хотя неприятностей в связи с этим было немало. Иван Иванович участвовал в Финской войне, а в 42-м, после тяжелого ранения, полученного на Пулковских высотах, был списан. Работал медником-жестянщиком на заводе “Большевик” и прожил долгую жизнь; умер он в 1990-м году.

Геннадий Иванович Родился в 47-м. Воспитывал - и его, и брата Сергея - отец, мама умерла рано. Жили на окраине Ленинграда, на Рабфаковской улице. Жизнь у Геннадия Ивановича в общем была проста: учился в ремесленном, а после работал на Электровагоноремонтном заводе слесарем. Достичь чего-то большего “купеческому отпрыску” было почти невозможно.

В Мышкине оставалась жить родная сестра бабушки, Римма Алексеевна Свешникова. Она замуж не вышла, детей у нее не было и отец часто ездил ее навещать. Говорили, у Риммы Алексеевны в Империалистическую войну был роман с молодым офицеров; он погиб и они дала обет никогда не выходить замуж. Несмотря ни статус “старой девы” внучатая бабушка была очень добрым человеком. Геннадий Иванович гости у нее два раза в детстве и один раз в юности и в сердце носил самые теплые воспоминания о ней. Но так получилось, что двадцать пять лет он в Мышкин не ездил вообще. Семья, дети, дача... обычная рутина горожанина. А когда решился-таки поехать в 88-м году, Риммы Алексеевны уже не было в живых.

Поскольку ее квартирку государство отобрало, остановились у знакомых. Погуляли по городу (который впрочем тогда и статус города потерял), и зашли в самодеятельный музей. Здесь-то Махаев и познакомился с городским энтузиастом и борцом за возвращение Мышкину городского статуса Владимиром Александровичем Гречухиным. Он поразил Геннадия Ивановича своей внутренней целостностью, устремленностью. Ведь и музей-то был всего лишь общественным собранием мышкинской старины, и никто его не признавал. Но Гречухин утверждал, что рано или поздно к пристани “Мышкин” будет швартоваться сотни пароходом. Узнав, что Геннадий Иванович из тех самых Махаевых, долго расспрашивал, интересовался деталями прошлого. На том в общем-то и расстались.

Прошло восемь лет. Геннадий Иванович вновь погрузился в обывательские заботы у себя в Питере, но... образ тихого и прекрасного города, чистоты улиц и сердец, искренности человеческой - его преследовали как назойливые призраки. И однажды он решился. Тем более что из-за тяжелой работы (на сквозняках, с металлической пылью) получил группу инвалидности. Первые несколько лет он приезжал в Мышкин на лето. Концепция “Махаевской лавки” созрела в творческом споре с Гречухиным. Махаев хотел немножко по-своему, его друг и оппонент - иначе. В итоге получилось именно то, что нынешние туристы имеют удовольствие созерцать сейчас. Мышкинцы добились своего: и статус города они себе вернули, и туристические теплоходы сюда идут непрерывным потоком. Последние три года Геннадий Иванович не выезжает из Мышкина никуда. Прикипел... Живет на съемной квартире, в стесненных условиях. Зато он духовно свободен и никому не подчинен. Даже тот факт, что Махаев заработанные деньги отдает на общественные нужды - элемент свободы.

Нынешний павильон “Махаевская лавка” - на самом деле павильон купцов Сицковых. Его перенесли из городского сада, который Сицковы основали. От махаевского в Мышкине ничего не осталось. Весь квартал, включая “Венецию” ушел под воду после разлива Рыбинского водохранилища, став частью “Волжской Атлантиды”.

Геннадий Иванович сейчас увлечен историей. К этому токаря с купеческими корнями подтолкнула работа в архивах. Написал недавно например труд о местном выходце священнике Агафадоре (в миру Павел Флегонтович Преображенский). Он был здесь простым попом, а вознесся до сана митрополита Кавказского и Ставропольского. Был духовным писателем: его “Закон Божий” до революции издавался 48 раз. Вообще жанр исторического расследования для Махаева - истинная отдушина.

Как человек, серьезно занимающийся историей, Махаев против реституции, то есть возвращения потомкам дореволюционных богатеев собственности. Если этот процесс начать, такая каша заварится! Лучше уж не бередить демонами прошлого... Свое бескорыстие Геннадий Иванович объясняет так:

- Я мог бы заниматься купеческим делом, знаю, что у меня получилось бы. Но не хочу. Нажива что-то мне претит. Сейчас для нас важнее не благосостояние свое повысить, а собрать камни, которые разбросали предыдущие поколения...

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Ярославская область.