Весьегонск

Весь Ёгонская

Трудно говорить о городе, которого в сущности нет. То поселение, в котором обитают нынешние весьегонцы, - это другой Весьегонск, вовсе не похожий на старый, лежащий на дне Рыбинского водохранилища. Наверное и горожане уже не те, забывшие нравы и обычаи древней Веси Егонской (так когда-то назывался город).

В Новгородской республике, еще когда ее не покорила в кровавой междоусобице Москва, было несколько волостей, одна из которых называлась Ёгна. Деревня с таким названием жива до сих пор, правда современника она запомнилась по иной исторической причине, намного более поздней. После Октябрьской революции егонский учитель Иван Петрушин прорвался к самому Ленину и выпросил у вождя пять ящиков гвоздей и две бочки дегтя. В благодарность местный колхоз назвали “Путь Ленина”, причем это название сохраняется до сих пор. Колхоз так себе, однако он еще жив, что без сомнения редкий случай для Нечерноземья.

Так вот, про Ёгну. Теперь это - маленькая деревушка, а, когда императрица Екатерина Великая думала, какое селение преобразовать в уездный город, Ёгна соперничала с Весью Ёганской. Победила последняя - по причине того что Весь Ёганская примыкала к большой реке Мологе, а Ёгна стояла в глуши. Весьегонску высочайшим указом был пожалован герб, на котором кроме тверского герба был изображен рак. Задницей вверх. По идее герб означал, что “местность сия изобилует тварью означенной”, однако весьегонцы восприняли рака несколько иначе. Как дурной знак. И пятится неторопливо, и падалью не брезгует. И они не ошиблись.

Затапливали город мучительно, в течение нескольких лет. Ради этого взорвали Богоявленский собор, церковь Кирика и Иулиты, храм Николая Чудотворца, часовни Спаса Нерукотворного и Александра Невского. И много еще всякого ценного взорвали, хотя проще было бы построить дамбу. Впрочем что такое какой-то там Весьегонск по сравнению с идеями Великого Кормчего?

А в советской энциклопедии записали: “свое основное историко-архитектурное значение Весьегонск утратил”. Впрочем два кусочка старого Весьегонска остались. Это так называемый “Старый город”, где кладбище и деревянная церквушка Иоанна Предтечи на нем; и Грабиловка, местечко, славившееся тем, что здесь в золотые годы Весьегонска грабили прибывающих в город купцов.

Предводитель весьегонского дворянства Петр Дементьев прославился тем, что основал город... Санкт-Петербург. Не тот, который мы знаем (его все же основал Петр Великий), а другой, в Северной Америке, в штате Флорида. Не понравилось талантливому организатору, что зажимают у нас в России подвижников. А в Америке раскрутился, причем всего лишь начинал с лесопилки. К слову, Весьегонский район - лесной, и здесь сейчас много частных лесопилок. Только вырастут ли из них такие вот Дементьевы, достойные места в музее (в Весьегонском музее есть раздел, посвященный основателю американского Санкт-Петербурга)?

Дементьев незадолго перед смертью (а умер он в 1919-м) приезжал на родину. Ностальгия видно притянула. Правда звали его уже Питером Деменсом. Приехал, покачал головой - и был таков. Он будто предчувствовал, что города не будет…

...Любимое времяпровождение весьегонского художника Владимира Геннадьевича Арефьева - путешествия по “городу теней”. Есть такой период в конце лета и начале осени, когда уровень Рыбинского водохранилища падает и часть затопленного Весьегонска явит себя на свет Божий. Не весь, а небольшими островами. Город перед тем как затопить, разобрали и разломали, тем не менее сетку улиц видно хорошо и в наше время.

Арефьев гуляет и с женой. Когда она приезжает, конечно. Ей нравится. Но, говорит, жутковато. Как на кладбище. А вот в Весьегонске ей не нравится. Говорит, скучновато.

Однажды Арефьев нашел клад: кубышку с “чешуйками”, монетами эпохи Василия Шуйского. И золотые украшения находил не раз. Давно правда это было, в молодости. Да и вообще денег старинных Арефьев много насобирал; вода, по весне поднимающаяся, а после уходящая, творит чудеса. Рекорд Владимира Геннадьевича - 88 монет за одну вечернюю прогулку по “Атлантиде”. Однажды, когда разномастных монеток набралось 600 штук, сложил их Арефьев в рюкзак и подался в город Устюжну. В музей свое богатство сдавать. В Весьегонске музея еще не было, а в Устюжне был, тем более что город выше на 60 километров по реке Мологе (Весьегонск тоже стоял на Мологе, пока та не разлилась и не превратилась в Рыбинское море) и не пострадал от Великого сталинского потопа.

Пешком шел, принес свое достояние, на стол вывалил, а музейщики ему деньги отсчитывают (при советской власти дело было, музеи еще не нищенствовали). Арефьеву стыдно стало, он убежал. Даже обиделся - ведь для истории монеты приносил, а не для выгоды. 60 километров до дома шел - все чувствовал, как стыд со щек не сходит...

Теперь другие времена. В “Атлантиду” приезжают “черные” археологи, с металлоискателями и прочим спецоборудованием. Что же век теперь жестокий, сердца аналогичные. Тем не менее Арефьев прогулки свои продолжает. Не для поисков чего-то такого. Для души. Не случайно ведь на родину вернулся, будучи благополучным и успешным. Жену - и ту оставил в сытом Подмосковье.

Возможно повлияла гибель сына. Ему было 27 лет. Понял Владимир Геннадьевич, что род Арефьевых на сем прервался, и что-то внутри него перевернулось. Он занялся необычным творчеством: стал создавать картины... из дерева. Резные картины. Разные - от икон до бытовых сценок из жизни старого Весьегонска и деревни, в которой он гостил у бабушки. А больше всего Арефьев любит “банные” сцены, с женской обнаженной натурой. Потому что - и в этом мастер убежден - нет в мире ничего прекрасней женщины.

Когда Арефьев родился, Весьегонск был уже затоплен. До 16 лет он здесь прожил и без сожаления поехал учиться на каменщика в Великие Луки. А потом полжизни мучился тоской по родному городку. Жил он во Пскове, потом в Софрине. Работал там на фабрике при Патриархии, в экспериментальной мастерской. Художественная была работа, всякие крестики и образа выдумывал. Не отпускали Арефьева из мастерской, златые горы сулили, но он настоял.

Здесь, в Весьегонске какое-то время проработал на ДОКе №15 (лесоперерабатывающем предприятии, некогда градообразующем предприятии Весьегонска), а, когда там все развалилось, полностью ушел в творчество. А сейчас еще и с детишками в Доме школьника занимается. Тоже резьбой. Пусть запомнят, что был такой человек в Весьегонске: добрый и веселый мастер Арефьев.

...Пили вино “El caballero simpatico”. Переводится как “хитроумный рыцарь”. Вино, между прочим, весьегонского разлива и хорошее. Есть в Весьегонске винный завод, который подобные чудеса производит. А вот в бывшем клубе винного завода теперь вовсе не “винное” заведение; здесь теперь молодежно-спортивный центр “Кировец”, в котором верховодят супруги Смирновы. Михаил - его директор, Ольга - специалист по спорту.

Ольга и Михаил - не просто молодая семья. Они - многодетная семья, в которой трое детишек: 11-летняя Маша, 10-летний Дима и 3-летний Илья. Живут Смирновы в Старом Городе, точнее на самой его окраине, улице Лизы Чайкиной; в стареньком доме предков Михиала, в более чем скромной обстановке. И у Смирновых в жизни случилось возвращение.

Познакомились они в Ленинградской области. Ольгу увезли из Весьегонска, когда ей было два годика от роду, Михаил учился в военном училище. Ольга - спортсменка, мастер спорта по гимнастике. Михаил - морпех, “черный берет”, не мыслящий себя без спорта и единоборств. На спорте первоначально и сошлись. О том что оба - коренные весьегонцы, узнали позже.

Михаил с определенного момента знал, чего хочет и добился своего: он смог поступить в Общевойсковое командное училище, после которого вышел морским пехотинцем, частью подлинной элиты вооруженных сил. Служил Северном флоте, но... выяснилось, что военных в нашем государстве не уважают, армию постоянно подставляют. Были в военной биографии старшего лейтенанта Смирнова “горячие точки”, бои... в итоге закончилось тем, что он из армии ушел. Пытались жить под Петербургом, в Гатчине, но в конце концов поняли, чего им не хватает: Весьегонска. Магнит какой-то, что ли в этом тихом городке... Там более что заболел отец Михаила и надо было помогать маме вести хозяйство.

Первые два года работали в школе села Чамерово. Он - учителем ОБЖ, она вела физкультуру. Уже там Смирновы решили создать патриотический клуб. И название заранее выдумали: “Кировец”. Дело вот в чем: военное училище, в котором получал офицерское образование Михаил, расформировали. А оно носило имя С.М.Кирова. И он решил воссоздать частичку своей “альма матер” в Весьегонском районе. Стали выступать с деревенскими детьми на разных соревнованиях - по лыжам, стрельбе, полиатлону - и брали призовые места. И предложили супругам создать что-то подобное, но более масштабное в Весьегонске.

Даже когда окончательно осели в Весьегонске, переняли традицию села Чамерова: там принято иметь помногу детей. И помногу скотины. В семье Смирновых, хотя они и в городе живут, есть корова, теленок, поросята. Есть трактор, на котором Михаил возит дрова и распахивает огороды. В общем по сути жизнь-то у супругов Смирновых деревенская. А иначе-то и нельзя: зарплата-то у преподавателей известно какая, а троих детишек кормить надо.

Вообще-то Михаил в детстве мечтал стать охотоведом, любил природу, лес, тишину. В музыкальной школе занимался и более склонен был к искусству. Но в 7 классе пришел работать во 2-ю школу (она в Старом городе) хороший учитель физкультуры Александр Иванович Богатынин, который многих ребят в Весьегонских заразил спортом. В старом Городе вообще-то ребята были хулиганистые и Михаил хотел и за себя научится в одиночку стоять. Так Миша Смирнов заразился спортом. И еще армией стал бредить, так как Богатынин тоже служил когда-то в морской пехоте.

Что интересно, Александр Иванович и сейчас с детишками занимается, он их тренирует на весьегонском стадионе. И к делу воспитания будущего поколения подключился и ученик Богатынина, Михаил Смирнов.

Бывший клуб винного завода помогают ремонтировать мамы Ольги и Михаила, Надежда Павловна и Татьяна Ивановна. Просто так, безвозмездно. Ремонт-то вынуждены сами делать, средств, чтобы нанять строителей, нет. Очень мамы хотят чтобы детище их детей - “Кировец” - поскорее переехало в новое помещение. Мамы ведь тоже коренные весьегонки, им хочется видеть свой город не только красивым, но и культурным. Дети, которых воспитывают в патриотическом ключе, обязательно должны быть культурными.

Весьегонск в сущности малюсенький город, в котором все знают всех. Есть версия, что “Весь-Ёганск” с какого-то из угро-финских языков переводится как “тихая вода”. Жизнь здесь неторопливая, размеренная, как бы заторможенная. Но умный человек способен извлечь из этого плюсы. Супруги Смирновы хороша знают настроения детишек и в зависимости от этого выстраивают свою работу. И ребята тянутся в клуб, потому что хорошо понимают: если будешь сидеть спокойно, на печи, или слоняться без дела - ничего в жизни не добьешься. Весьма немаловажно, что дети за занятия не платят ни копейки. Михаил гордится успехами “Кировца”:

- Наши выпускники выходят - и становятся нормальными людьми. Даже девушка у нас недавно поступила в военное училище. Мы готовим детей к жизни. Опыт, который мы им передаем, - это больше чем уроки. Мы же и духовным воспитанием занимаемся (есть у на духовный наставник, отец Михаил, сельский священник из села Алферово). У нас три слова на гербе: “Отечество. Долг. Честь”. И еще. Если взять инородцев у нас в Весьегонске: они знают, что есть у нас такой клуб, и более спокойно себя ведут...

Весьегонские аргонавты

Житель тихого северного городка Весьегонска Николай Самошкин вместе с сыном Григорием повторил подвиг легендарного Одиссея: проплыл на собственном суденышке “от Колхиды до Аттики”. Впрочем путь “весьегонских аргонавтов” был в несколько раз больше, чем у героя сказания великого Гомера...

Сыну Николая Борисовича Самошкина Григорию тогда было 12 лет. Он был матросом, отец - капитаном яхты “Святая Елена”. И вдвоем они достойно победили стихии, ибо цель у отца и сына была благородна: они совершили морской поход из Весьегонска в Иерусалим. Яхта конечно, в Иерусалим не попала, стояла в порту Яффа; до Гроба Господня Самошкины добрались по земле, тем не менее остальная часть пути, кроме нескольких десятков километров по Израилю, была проделана водным путем.

Николай Борисович вообще-то не весьегонец, он коренной москвич, однако судьба определила Самошкиным этот скромный городок, о чем никто в семье не жалеет. А семья немаленькая. В ней трое детей. Кроме старшего, Григория, который сейчас учится в педучилище, это средняя дочь Мария и маленькая дочка Дашенька.

Супруга Николая Борисовича, Елена Анатольевна - учительница, преподает в школе математику. Николай Борисович - тоже учитель, сейчас ведет в спортивной школе лыжную секцию. Невысок достаток в семье педагогов, однако Самошкины живут иными категориями, богатство видят в другом. В детях. И в своих детях, в тех детях, которых они образовывают и воспитывают. В том числе и при помощи яхты “Святая Елена”.

Яхта так названа по разным причинам. Во-первых св. Елена - женщина, нашедшая Крест Господень. Во-вторых Еленой зовут маму Николая. В третьих - в честь жены, без которой (и в этом Самошкин уверен) у него ничего в жизни не получилось бы. Со своей супругой он познакомился в школе, он преподавал историю и труд, она - математику.

Всего у Самошкина три высших образования, и судьбу свою он ломал несколько раз. Рос он в Москве, в интеллигентской семье, но с детства бредил морем. К тому же все лета он проводил у Черного моря, под Одессой - у родственников. Уехал после школы во Владивосток и поступил в военно-морское училище имени Макарова. Доучился до последнего курса и вдруг понял, что военная служба не для него. Николая и его брата Игоря мама воспитывала одна, без отца, и крепко привила им понятия о культурности. А тут, когда командир военного корабля перед строем моряков без стеснения сквернословил, когда к подчиненным относились как к нелюдям... в общем Николай ушел из военно-морского флота и поступил в Электротехнический институт связи. Поработал инженером - и снова поступил в ВУЗ, на сей раз в педагогический, на исторический факультет. Он понял, что его стезя - учить детей.

А брат совсем другой дорогой пошел. Он не менял однажды избранного пути и сейчас он - профессор, хирург. Впрочем свой путь Николай Борисович считает не худшим. Только закрученным излишне.

Историческое образование требовало чтения гуманитарных книг. Постепенно Николай все чаще и чаще тянулся к духовной литературе. Теперь семья Самошкиных - воцерковленная, они глубоко верующие люди. Но и тягу к морю Самошкин не мог в себе погасить. Он увлекся парусным спортом. Свою “Святую Елену” он приобрел еще в 1992-м. Это была не просто самая дешевая яхта. В те годы этот тип плавсредства был единственный, который мог купить простой русский интеллигент. Тип яхты - “Ассоль”, и производили их в Петрозаводске. Стоила она чуть меньше “Запорожца”. Спроектирована она была для семейного отдыха на воде, в ней есть каюта, в которой могут спать четыре человека, и несколько помещений для скарба. И самое главное, этот тип яхты практически непотопляем. Ну, разве только если ее пополам переломить - тогда утонет. Но и переломить затруднительно. Судно сделано из прочного советского стеклопластика. Яхта не утонет даже в случае, если будет полностью затоплена каюта. А вот дорогие яхты, те же яхты Абрамовича, имеют гораздо большие шансов пойти на дно. Ну, проигрывает, конечно, тип “Ассоль” в смысле обитаемости. Тесно, мягко говоря, в каюте. И джакузи нет. И туалета не имеется. Во время путешествий команда “Святой Елены” пользовалась портативным биотуалетом.

В Весьегонск Самошкины перебрались случайным образом. Семья учителей, немного не от мира сего, середина 90-х, когда даже в столице преподавателям задерживали зарплату... в общем тяжело стало жить. И узнал Николай Борисович, что в этом городке, почти на самом берегу Рыбинского водохранилище, продается домик. Самошкин, как настоящий мореман, посмотрел на карту и увидел, что на самом деле из затерянного где-то на северо-восточной окраине Весьегонска доступны все... океаны. Если идти по Волго-Балту, можно попасть в Балтийское и Белое моря. Волга спускается к Каспию, а через Волго-Дон нетрудно попасть в Азовское и Черное моря. Да и Рыбинское водохранилище вполне соизмеримо с морем. А что такое яхта в Москве? Только одно членство в яхт-клубе стоит порядка 50000 долларов... Первые весьегонские годы Николай Борисович вел яхт клуб, в который приходили местные ребятишки, но, поскольку на одной-единственной яхте много детей сразу ходить не может, администрация перестала поддерживать начинание. Власти нужна массовость, охват. А для бедного городка приобрести даже сильно подержанную вторую яхту (кроме “Святой Елены”) - почти неразрешимая задача. И, когда после дальнего похода яхту пришлось оставить на Черном море, в бухте Голубая бездна, детский яхт-клуб в Весьегонске прекратил свое существование.

Дом их стоит на улице со странным названием Дельская. От этого таинственного имени веет чем-то далеким, непонятным. А рядом совсем неромантическое предприятие: леспромхоз. Впрочем там стоит портовый кран, ибо когда-то лес грузили в баржи. Считай, Самошкины и вправду живут возле порта.

Многие из друзей-москвичей Самошкиных не поняли. А они просто любят природу, лес, большую воду. Вместе ходят по ягоды, по грибы, имеют немаленький огород, с которого и кормятся. Когда отец семейства уходит в плавания, хозяйство полностью на Елене Анатольевне. За что Николай Борисович перед ней бесконечно благодарен. Он до сих пор удивляется, сколько Господь подарил его супруге терпения, веры и надежды.

Идея похода в Святую землю родилась едва они только переехали в Весьегонск. Готовился капитан Самошкин к “одиссее” пять лет. Спроектировал плавание он как каботажное, это чтобы берег всегда был виден. Именно так и почти по этому же маршруту три тысячи лет назад плыл Одиссей в поисках Золотого руна. Только наоборот, с Юга на Север.

За пару лет до Большого путешествия прошли всю Волгу и Дон - до Черного моря. Понравилось, но очень уж занудно, ведь, если считать от Петрозаводска до Геленджика, нужно пройти 280 (!) шлюзов. Это не тяжело, просто утомительно.

Из весьегонских жителей никто не помог кроме предпринимателя Магомеда Магомедова. Он хоть и мусульманин, но внимательно следит за успехами семьи Самошкиных, и, что самое главное, оказывает материальную поддержку. Властям города путешествия “Святой Елены” неинтересны. Помог, естественно, и брат-хирург, который лучше всех понимает Николая Борисовича.

Речное путешествие не сравнить с морским. Поэтому настоящий морской поход все же начался не из Весьегонска, от мыса Идокапас, что под Геленджиком. Шли вдоль берега России, Абхазии, Грузии, Турции. На моторе, чаще под парусом, ведь топливо старались экономить. Как только таможенники досматривают судно - граница для него закрывается. И “Святая Елена” становится крохотной частичкой Российской федерации, отданной во власть стихии. Отец - капитан, сын - матрос, и существование яхты переходит в юрисдикцию морских законов. У капитана Паспорт моряка, к которым он имеет право заходить в любой порт и ставить там визовые отметки.

До Босфора шли три недели. В порты не заходили, поскольку турки берут за сутки стояния в порту 18 долларов. Нужно было только регулярно выходить на связь с охраной побережья. Но и турецкие пограничники просто так не могут взойти на борт крошечного суденышка, так как “Святая Елена” - суверенная территория чужого государства.

Самые трудные испытания ждали в Босфоре, Мраморном море и Дарданеллах. Опасность представляли крупнотоннажные суда и в особенности танкеры. Они, танкеры, огромные, но идут совершенно неслышно. И у них такой “подсос” воды под корпус, что эти громадины легко утянут мелкие суденышки в пучину. Спасались Самошкины хитростью: вывешивали на мачту большой радиолокационный отражатель, чтобы “Святую Елену” воспринимали как крупное судно. Всеж-таки у Николая Борисовича радиотехническое образование.

У турок существует простая восточная система мореходства: “ночью надо спать”. Это означает, что суда всех водоизмещений на ночь встают на якорь и команды отдыхают. Оттого-то мы и не слышим о каких-либо катастрофах в проливах между Черным и Эгейским морями. К яхтсменам турки относится снисходительно. Берут всего лишь 40 долларов за проход по своим водам - и все. И кстати заплатить за “проход по водам” можно любому должностному лицу - полицейскому или пограничнику. Получил квитанцию - и плыви. Никто к тебе не пристанет. У турок политика такая: даже если ты пристал к берегу, чтобы купить пакет сока или рулон туалетной бумаги - ты уже вложил средства в экономику страны.

Вообще в всеми мире к яхтсменам относятся как к сумасшедшим, “крейзи”, и пристают к ним редко. Слишком самоотверженны и не от мира сего. В этом смысле Россия - противоположность Миру. У нас те, кто при должности, справками замучат и начнут взятки вымогать. Именно потому в российские воды иностранные яхтсмены наведываются только если сильно припечет.

В Эгейском море главное - лоция. Ведь в море, в греческих водах, тысячи островов, среди которых легко заблудиться. Останавливались на малозначительных островках; там и люди попроще, доброжелательней, и цены ниже. А стоянка вообще бесплатная. К тому же Греция - страна православная, у греков очень много общего с русскими не только в духовности, нот и в бытовой культуре. В общем до Кипра плылось хорошо, сплошные братания.

Проблемы начались после Кипра. Израильские пограничники строги и привносят много запретов. В израильских водах царствует “нельзя”, потому что евреи боятся террористов. Им неважно арабы приплывают, американцы или европейцы - досматривают всех. Зато многие евреи говорят по-русски (наши люди в сущности), и не было проблем с пониманием. Сама береговая черта Израиля всего-то 100 километров, портов немного, и то, что “Святой Елене” для стоянки определили Яффу, - большая удача. За стоянку, естественно, надо платить - и немалые деньги - но “Святой Елене” пошли навстречу. Поскольку она была самой невзрачной и утлой (по крайней мере на вид) яхтой за несколько лет истории яхт-клуба, ей выделили местечко, за которое платы не требовалось. Тем более что никто не верил, что отважные путешественники аж из самой России.

В Иерусалим ездили на рейсовом автобусе. Видели Гефсиманский сад, Стрый город, Голгофу. Самое сильное впечатление оставил Храм Гроба Господня - здесь отец с сыном испытали настоящий катарсис. Николай Борисович и сейчас не может найти слов для описания своих чувств.

Путь назад был тяжелее. Испортилась погода и несколько раз пережили шторм. Однажды (уже в Черном море) болтало так, что даже Николая Борисовича, опытного моремана, вывернуло наизнанку. О Григории даже и речи нет, но он все вытерпел, как настоящий мужчина. И “Святая Елена” вела себя прекрасно, прыгала себе как поплавок и показывала пример стойкости людям.

Поход туда и обратно занял три месяца. Путь легендарного “Арго” был превзойден как минимум втрое. “Святую Елену” оставили под Геленджиком.

Теперь яхта исполняет несколько иные функции. В летний отпуск супруги на базе “Святой Елены” организовывают своеобразный летний лагерь. Они принимают детей и обучают их морскому делу. Поскольку Самошкины - профессиональные педагоги, родители из Москвы с удовольствием отдают им своих детей. Плохому здесь не научат. На борту (да и в палаточном лагере) недопустимо сквернословие, нельзя курить, запрещены прочие плохие привычки. Дети воспитываются в строгости и недопустимо непослушание. Николай Борисович - капитан и все под его контролем.

Естественно детишек в лагере воспитывают не бесплатно. Благодаря лагерю Самошкины сумели скопить денег и недавно посетили Святую землю всем семейством. Естественно не водным путем, а воздушным, тем не менее Николай Борисович горд, что помог и жене осуществить ее мечту. Она же тоже мечтала о Гробе Господнем.

Самошкин вообще считает, что если бы не его прекрасная Елена, ничего бы у него не вышло. Она удивительные и терпеливый человек. Недавно купили систему навигации GPS и три месяца сидели без хлеба. И ни одного слова в укор Николай Борисович от жены не услышал.

Теперь у Самошкиных новые планы. Они хотят на своей “Святой Елене” совершить поход в Бари, к мощам Николая Угодника, духовного покровителя Руси. Ну, и по пути зайти в Венецию. На сей раз они обязательно пойдут в плавание втроем - с сыном и дочерью. Младшей, Дашеньке, еще рановато, но и до нее очередь дойдет. В мире много святых мест, куда душа рвется.

Там, где любят гостей

Вообще-то названия некоторых деревень, окружающих Любегощи, оптимизма не внушают. Например Косодавль. Легенда гласит, что когда татары заняли долину Рени, они придумали такую казнь: клали два бревна, поперек несколько русских людей, сверху еще одно бревно - и... в общем не буду подробности смаковать. В мире и без того много жестокостей. Представьте: почти 800 лет прошло, а люди помнят изуверства завоевателей. Даже увековечили страшное событие в имени деревни.

А рядом с Косодавлем еще Кишкино есть. Даже представить не решаюсь, отчего так названо. Дальше, за деревней Козлы, - поселение Страшино. А вот деревня Батеевка вообще с связана с татарским ханом Батыем: якобы у него в этом месте ставка была.

Про Любегощи Маргарита знает вот, что. Это было торговое село, здесь несколько ярмарок проходило, и в Любегощах останавливались до нескольких сотен торгующих одновременно.

Уже дома у Маргариты понимаешь, что такое - местное гостеприимство. Более чем скромна зарплата у деревенского библиотекаря, однако на стол поочередно были водружены щи, всевозможные соленья, рагу в горшочках (прямо из печи, с пылу-жару), деревенский творог, молоко, мед (Маргарита сама пчелами занимается). И четыре вида домашнего вина: крыжовниковое, калиновое, малиновое и черноплодно-рябиновое. Ей-Богу - царская трапеза!

Судьба Маргариты Алексеевны Кузнецовой непонятна и таинственна. Девушка из глубинки заканчивает в Москве Литературный институт имени Горького, имеет хорошую работу, вхожа в круг знаменитых писателей... и вдруг все бросает и возвращается на родину. Становится простым деревенским библиотекарем. Впрочем, бывают ли простые библиотекари? Два километра из деревеньки Федорково (где ее Родина, отчий дом) до Горы (где библиотека) и обратно - это как молитва. Каждодневная.

Сейчас Маргарита в смятении. Дело в том, что ее библиотеку грозят закрыть. Якобы должно быть не меньше 300 читателей, а у нее всего 228. Причем директивы свыше упорно настаивают, чтобы читателей называли “пользователями”. Неужели библиотека - как дурная женщина, у которой “пользователи”?... Ну, что Маргарите сделать, если на весь библиотечный участок - а это несколько деревень - 228 жителей. То есть все живые - читатели. Неужто они не имеют права на чтение?

Когда пришла весть о смерти Виктора Петровича Астафьева, в библиотеку пришли все. Потому что поняли: на страну свалилось горе. Здесь вообще классику читают - даже скотники и трактористы.

И какое может быть увеличение народонаселения, если в Горе даже школу начальную закрыли?! Недаром последний хороший председатель колхоза говорил: “Держитесь за школу руками и ногами! Упустите - не поймаете...” Но это ж он своим говорил, а не туда, наверх. И там, наверху, порешили закрыть. Вот есть у Маргариты подруга в Горе, Ирина Ершова. Хорошая у нее семья, трое детишек у нее но... встает Ирина в 6 утра, идет на большак, к автобусу, и едет со своей младшей дочкой Лидочкой в Любегощи. Там где-то проводит время, пока дочка учится, и назад уезжает автобусом в 4 часа дня (автобус-то ходит лишь дважды в день). А ведь еще и со скотиной надо водиться, и за домом следить... ну, разве ж это жизнь?

А ведь с Маргаритой дружат столичные литературные “тузы”, что выражается в том, что присылают ей хорошие книги. От власти-то лишь директивы, на книги у власти средств не хватает! И получается, библиотека в Горе - истинный центр просвещения. Потому-то сюда и тянутся. “Тузы” из столицы не понимают Маргариту. Но регулярно наведываются к ней в гости. Гуляют по просторам вокруг Любегощ, прогоняют сквозь свои легкие здешний кристальный воздух, а перед тем как вернуться к привычной суете, пытаются в очередной раз допытаться у Маргариты: ну, чего она здесь нашла?

Страсть к литературе, к таинству слова родилась не из пустоты. Училась Маргарита в бывшем барском доме (пока там была школа). Здесь, под Любегощами, вообще сплошь бывшие барские да монастырские земли. Вот Федорково было “монастырским” и считалось, что здесь самые бедные земли.

Рита, наслушавшись рассказов стариков про дворян, мечтала стать... гувернанткой в барской усадьбе. Ведь рассказывали почему-то только хорошее о дворянах. Отец - и тот помнил, как его мальчонкой на елку вместе с другими деревенскими ребятишками приводили в барский дом. Маргарита и сама воочию видела, как в деревеньку Ларихово тайком приезжали (еще при советской власти) потомки дворян Калитвенских. Так вот старухи местные на колени упали и завопили: “Ой, кормильцы вы наши!..”

Старшие классы Маргарита заканчивала в райцентре Весьегонске. Хоть это к каких-то сорока километрах от Федоркова, все равно тосковала по дому. После школы поехала поступать в Тверь, в культпросветучилище. И там к Маргарите прислушались...

Дело в том, что Маргарита рассказывала бабушкины сказки и “бывальщины”. С детства они их слышала. Делала что-то по дому, а бабушка лежит на печке - и рассказывает. По жизнь деревни, про обычаи. Сказки сплошь древние какие-то, в книгах таких нет. И услышал Ритин пересказ бабушкиных россказней один столичный писатель. Послушал, послушал, потом посадил Маргариту за стол, дал бумагу, ручку: “Пиши!..” В общем закончилось тем, что попала Маргарита Кузнецова в литературный институт, в класс маститого Бориса Васильевича Бедного.

В институте случился международный скандал. У Маргариты завязался роман с иностранцем. Финн по имени Тимо ради нее даже развелся с финской женой. Отношения были бурными, но... еще была у руля компартия, порочащие социалистическое отечество связи никому не были нужны и русско-финскую любовь разлучили. Насильно. Финн уехал в свою Финляндию (говорят, там он нашел себе жену очень похожую на Маргариту, да и зовут ее Риттой), а Маргарите по окончании института предложили распределиться либо в Магадан, либо в Вологду.

Естественно, она выбрала Вологду, о чем не жалела никогда. Поехала с чемоданом фанерным, к которому подушка привязана Она работала литературным редактором, общалась с такими величинами русской культуры как Астафьев и Белов. Девять лет в интеллигентной и немного обиженной судьбой Вологде (потому что издавна Вологда была городом ссыльных) обогатили. Но Маргарита вышла замуж за сельского врача и все-таки сбежала в родную деревню. Все с тем же чемоданом фанерным и с любимым Юшпрахом.

Это звали любимого так: Дмитрий Юшпрах. Удивительный был человек, талантливый. Приехал - и сразу баню себе срубил. Один, хотя сам чисто городской. Заведовал он больницей в Любегощах (тогда она еще была). По национальной еврейской особенности был очень деятельный и пробивной. Но хорошему доктору с амбициями рано или поздно становится тесно в деревне. Ему город подавай и желательно большой. И работу подавай в элитной клинике. Вполне разумное желание, тщеславие - двигатель прогресса. На том они и разошлись, ведь Маргарита больше никуда не хотела уезжать дальше 10 километров от Любегощ. Надоело ей все уезжать и уезжать.

Маргарита уверена, что жизнь с Юшпрахом - лучшее, что у нее было. Уже хотя бы потому что она была за сильным мужиком. Повздорил как-то Юшпрах с председателем РАЙПО (в Любегощах дело было), за правду повздорил, так взял его за шиворот - и на крюк к стене подвесил. Как Буратино. А теперь, без мужа, даже в родной деревне приходится за свое коровой с совком ходить. Потому что старухи говорят: “Твоя корова гадит не так...” Вот если бы мужик был, корова “так как надо” бы клала...

Никто не верил, что “писательница” (а Маргариту все считали именно писательницей) хотя бы одну зиму в библиотеке проработает. А Маргарита работает уже двадцать лет и зим. Только “записывать” сказки и россказни Маргарита перестала. Гектар пашни, гектар покосов, много работы, библиотека много времени занимает. Но может быть, она выучилась оставлять письмена... в человеческих сердцах?

- ...И мне так повезло, что у меня столько детей в библиотеке! Что они такие... чистые. Они не говорят: “Дай мне то, дай мне это...” Даже те не говорят, кто в городах живут и приезжают сюда только на лето. И я знаю, что все равно они сюда приедут...

...За своим хлебосольным столом Маргарита Алексеевна рассказала об одном местном барине, которого звали Петр Дементьев. Он был предводителем уездного дворянства, имел много идей и планов, но не давали, не давали в России ему развернуться. Таланты у нас всегда зажимали. Барин разорился, говорят, не получилось ему реализовать проект по акклиматизации у нас голландской породы коров. Коровы по неустановленной причине поиздохли. И с шестью рублями подался Дементьев в Новый Свет, в Соединенные Американские штаты. Он построил в глубинке, среди болот полуострова Флорида, лесопилку. После, когда прибыль пошла, насадил апельсиновый сад. Стал еще богаче, и основал город Санкт-Петербург. Теперь это большой город, даже университет в нем есть. Дементьев возвращался сюда однажды, только тогда его уже звали Питером Деменсом. Ритин отец помнил этого лощеного старика. Дементьев и для Любегощ много хорошего успел сделать. Школу построил, когда-то в ней даже туалет теплый был. Жаль только, в американском Санкт-Петербурге имеется музей, в котором о Деменсе рассказано, а в Любегощах - нет. Есть только немного материала, который Маргарита собрала в своей библиотеке. Больше о бывшем предводителе здешнего дворянства не узнать нигде. Эх, Россия... Кстати у нас сейчас голландские-то породы как раз наиболее перспективные.

Докторша Татьяна

Олежку оставлять не с кем и доктор Татьяна Александровна Журина на ночные вызовы отправляется вместе с ним. Так повелось с той поры когда сыну исполнилось три с половиной месяца, ибо лечить людей было некому помощи ждали только от Татьяны.

Участок большой, от края до края 42 километра. В нем 64 населенных пункта, в которых проживает 2004 человека. Характерно, что больница села Чамерово - единственная сельская больница на весь район. Никакими коврижками не заманишь ныне врача в глубинку, тем более что Весьегонский район - самый отдаленный от областного центра. Не заманишь даже перспективами и деньгами, коими снабдили так называемого “врача общей практики” (иногда его называют “семейным врачом”).

Такой статус приобрела и Татьяна Журина. То есть в Чамерове теперь не “сельская больница”, а “офис врача общей практики”. Что это дало? Конечно прежде всего прибавку к зарплате. Раньше, будучи простым терапевтом, Татьяна, работая на двух ставках, получала 11 тысяч. Теперь, когда она “семейный врач” - на полторы ставки она будет получать 16 тысяч. Добавили зарплату и медицинским сестрам - по 5 тысяч - а их в офисе трое: Вера Корнилова, Любовь Пономарева и Галина Жукова. Еще на сумму ровно в миллион закупили новое оборудование: УЗИ, ЭКГ, набор окулиста и много разных мелочей. И еще новую “буханку” для экстренных вызовов. Появление оборудования, по мнению Татьяны, самое лучшее: теперь наконец-то серную пробку можно вынуть не дедовским способом, а при помощи специального устройства, на покупку которого не хватило бы всего бюджета дореформенной сельской больницы. Или взять портативный аудиэндоскоп: стоит он 35 тысяч, никогда бы его не купить, а теперь Татьяна может самостоятельно проверить у пациентов слух.

И еще есть польза: чтобы получить статус “семейного врача”, Татьяна полгода училась, а значит не только обновила знания, полученные в институте, но и узнала много нового, ведь медицина не стоит. Ну, была она простым сельским доктором, в рутине утопала - разве ж у нее был такой шанс?

Но есть и момент, который напрягает. Больше двадцати лет в Чамерове работает стоматолог Галина Алексеевна Лупанова. Ну, в какой деревне сейчас найдешь зубного врача? А Галина Алексеевна верой и правдой лечит зубы односельчан. И почему-то этот прекрасный специалист оказался за бортом “национального проекта...” Была у нее зарплата 4 тысячи - таковой она и осталась... Как Татьяне теперь смотреть своему коллеге в глаза? А ведь оставили без внимания еще и труд фельдшера-лаборанта Анны Смирновой, водителя Николая Шурупова и санитарочку Елизавету Бодрякову. Неужели они относятся к “семи парам нечистых”?

А народу в сущности все равно, какие у медиков зарплаты. Людям лечиться надо. Как Татьяну называли на селе “докторшей”, так и зовут. “Докторша” для людей - это спасение и надежда.

Но изменилось и еще кое-что. В сельской больнице было несколько стационарных коек. То есть лечиться можно было, не уезжая за 50 километров в райбольницу в Весьегонск. Теперь эти койки ликвидированы и стационар превратили в Дом сестринского ухода. Грубо говоря, в богадельню. Впрочем Татьяна нововведение воспринимает положительно:

- Конечно население недовольно, но... в маленькой больничке люди ведут себя, мягко говоря, странно. Днем выспятся - а ночью колобродят. В районной больнице дисциплина другая и там не побалуешь. А мне без коек лучше: меньше нагрузки и больше времени амбулаторному наблюдению... Впрочем сейчас, когда у нас Дом сестринского ухода, здесь люди до “финиша” лежат... настроения это как-то не поднимает, ведь смерть приходится констатировать мне...

...Олежка - особая часть жизни Татьяны. Она родила его без мужа. Дело в том, что работа отнимает столько времени, что с личной жизнью пришлось поступиться. Ведь за 12 лет, что Татьяна здесь, у нее не было ни одного выходного, ни одного праздника, перерыв делала только на последние недели беременности и роды, и еще на курсы “семейных врачей”. Какой муж вытерпит, когда утром жена на работу уходит - и вернется “неизвестно когда”?

- Мне и Олег сказал: “Никто на тебе не женится...” Чтобы быть хорошей женой надо много времени... В деревне, понятное дело, меня осуждали, ну, как же: мать-одиночка! Но ведь я с людьми много общаюсь, есть уважение. Я еще и депутат районного совета. Депутатство для меня - еще и способ бороться за больницу, за людей, за их здоровье. Был ведь момент, когда больницу вообще хотели закрывать, но я тогда сказала: “Буду лечить людей, даже если все закроется...”

Итак, Олежка с мамой на вызовах с 3,5-месячного возраста. Сейчас, когда ему шесть лет, он даже дисциплинированней мамы. Стучат ночью в дверь их дома, Олег первый встает, одевается - и маму трясет: “Мама, поехали!” Зато и морально поддерживает - и маму, и больных. Едут, например, с роженицей, женщина: “Ой, у меня схватки, кажется, кончились, сейчас рожу!..” А Олег: “Вы не бойтесь, не бойтесь, кричите. Я не боюсь. Кричите - легче будет...” (ведь при малыше женщины стесняются кричать-то...) Или мужчину со сломанной челюстью везут, он воет, как собачка, а Олежка (серьезно так, с укором): “Надо было, мужчина, под ноги глядеть...” И у всех, несмотря на ночь и на холод, настроение поднялось. Даже у травмированного.

Или попросили как-то Татьяну женщину из запоя вывести. Поставила она капельницу, а та крутится, суетится - в любую секунду система на пол грохнется. Олег подходит и спокойно внушает: “Тебе же сказали: лежи смирно. Сейчас воздух в кровь попадет - умрешь...” Вот такой он. Взрослый в чем-то. Хотя в сущности такой же как и все - дитя.

Чамерову вообще-то повезло. Дело в том, что здесь относительно неплохой колхоз имени Чапаева, в котором даже зарплату платят. Есть хорошая школа, детский садик. Имеется церковь, которая никогда не закрывалась. Казанской называется. Одна была на весь район, своеобразный светоч духовности. А ведь известно, что такие места, где храм намоленный, - они особой благодатью отмечены. И священник местный о. Николай не торопится уезжать из села. А ведь с сельскими батюшками такая же петрушка, как и с врачами на деревне: никого не затащишь в глубинку.

А глубинка болеет. Во всех смыслах, в том числе и медицинском. Татьяна слишком даже познала сей факт. На первом месте сердечно-сосудистые заболевания, на селе громадное число гипертоников. Люди в деревне не любят лечиться, а мужики обычно и пьют до упаду - и работают до упаду. Такова наверное наша русская натура, не умеем праведно “тлеть”. Оттого-то деревенские и кажутся старее, чем городские, “изработаны” они.

Много онкологических больных. Только в этом году на участке двое молодых мужчин умерли от рака легких. Это конечно от курения - и никакая экология не помогла. Воздух здесь без сомнения чистый, однако деревенские подсаживают свои пищеварительные органы дешевыми продуктами типа колбасы или консервов, которые буквально напичканы сомнительной химией. Домашние молочко, творог, капусточка - это хорошо, конечно, однако только ими сын не будешь. Олег - и тот, когда заглядывает дома в холодильник и не видит искомого, вопрошает: “Мам, так жить нельзя. У нас ни то что сосисок - сарделек нет!” Стал он к маме в последнее время немножко как к ребенку своему относится. Взрослеет, наверное, слишком рано.

Еще распространена мочекаменная болезнь, хронические бронхиты, сахарный диабет. С последним бороться стало легче, поскольку в офисе “семейного врача” появился глюкометр, при помощи которого можно выявить диабет в ранней фазе.

Пять лет назад Татьяна взяла к себе престарелого отца - не в богадельню же его отправлять! Еще приютила девочку из далекой деревни, Кристину. Ее родители живут не очень хорошо, то есть выпивают, у них еще четверо детей, и Татьяна упросила их, чтобы те отдали ей девочку - для того, чтобы та смогла достойное образование получить. Татьяна вообще хотела больше одного ребенка иметь и жалеет, что сама родила поздно, в 29 лет. Впрочем Татьяна еще молодая женщина и все впереди.

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Тверская область.