Моё

-- Геннадий Михеев

-- МОЁ

история человеческих отношений в забавном изложении

Нет большего несчастья,

чем незнание границы своей страсти,

и нет большей опасности,

чем стремление к приобретению богатств.

Лао-цзы

На обложке -- репродукция картины Питера Брейгеля Старшего "Мизантроп", 1568 год. Фраза на нидерландском языке, размещенная в нижней части круга, переводится на русский так: "Так как мир столь коварен, я ношу траур".

ИЗВЕЧНАЯ БОРЬБА "ДАЙ" И "НА"

Родители далеко не всегда рады, когда первое слово, произнесенное их прекрасным чадом, выражает желание что-то получить. Есть от чего насторожиться, ведь младенец является чистейшим отражением взаимоотношений в семье. Но маленькие детки -- совсем крохотные бедки, тем более что в процессе взросления мы открываем все большее число смыслов простых слов "дай" и "на", которые могут использоваться в том числе и во время разрешения конфликтов.

Мы привыкли считать, что человек -- существо социальное, но так бывает далеко не всегда. В группы люди собираются чаще всего для того, чтобы что-то оберегать, а то и завладевать новыми ценностями, не всегда, кстати, материальными. Ради спасения от агрессии многие покидают общества. Некоторые из анахоретов впоследствии признаются святыми, но -- редко. Кого больше на свете: филантропов или мизантропов? Я задал неверный вопрос: в каждом из нас сидят и тот, и другой, а явят они себя в зависимости от обстоятельств.

Есть люди, отстраняющиеся от социума ради достижения отвратительных целей. Таковые придумывают свои правила, порой идущие вразрез с установленными в обществе нормами. Хорошо еще, речь идет о каком-нибудь бродяге, образ которого гениально воплотил Чарльз Спенсер Чаплин. А если это -- злодей? Что характерно, имена маньяков мы помним наизусть; про них сочиняют книги и снимают художественные и документальные фильмы. Впрочем, и подвижников тоже не забываем, особенно, когда надо покичиться близостью хотя бы с одним из таковых.

Мы вынуждены удерживаться в рамках приличия хотя бы ради того, чтобы нас не зачислили в разряд изгоев. "Будь индивидуальностью -- купи айфон последней модели": таков основной лозунг нашего века. Если мы заключим, что живем в обществе потребления, сами себя ограничим в плане перспектив человечества в целом. Нет, конечно, я здесь всего лишь играю словами: для нас, грешных, тот же интернет -- средство впитать все знания, накопленные человечеством. Нам же и целого мира мало, а в конечном итоге мы вырвемся из Солнечной системы ради покоре... то есть, пардон, освоения видимой Вселенной. Да к тому же можно быть дельным человеком и думать о красе гаджетов.

И все же мы жадны, алчны и корыстны. "Ну еще бы! -- воскликнет пессимист: -- А как может быть иначе, ежели у человека рука в свою сторону гнется". То же, кто даже на кладбище наблюдает множество плюсов, напомнит, что мы вправе гордиться славными сынами и дочерьми, среди которых далеко не все являлись бессребрениками.

Истина может и валяется где-то посередине, но, по большому счету -- какое нам до нее дело. Бывает, мы в очередной книжке, читаемой ради упокоения души, открываем ее, родную, а утром уже не помним, в чем она. Мы существуем, бывает, мыслим, а, значит, все это для чего-то нужно.

Иероним Босх, "Несение креста", 1500 год.

КОГДА ИСТОРИИ ЕЩЕ НЕ БЫЛО

Человечество существовало еще два миллиона лет назад, об этом говорят археологические находки. Наверняка те существа, которых мы, вероятно, имеем право называть предками, держались группами. Мы можем назвать их стадами или прайдами -- ярлык неважен. Существовали отношения как внутри коллективов, так и между кланами.

Не грех попытаться дать четкий ответ: что сделало существо, более напоминающее примата, человеком? То есть ? что нас делает людьми? Мы и ныне наблюдаем "двуногих существ без перьев", которые модно одеваются, постят в социальных сетях котиков и даже посещают художественные выставки. Возможно, не все из нас имеют обычай созерцать звездное небо (что, впрочем, еще не показатель высокой культуры индивидуума). Но в том-то и дело, что, когда в том или ином обществе начинали отделять людей от нелюдей, материализовывались кошмары.

Большинство специалистов сходятся в том, что мы, современные люди, классифицирующиеся как подвид Homo sapiens sapiens, возникли не раньше 200 000 года до н. э. А около 140 000 лет назад случилась некая катастрофа, видимо, климатическая, из-за которой люди почти что вымерли. "Почти" не считается -- от оставшихся в живых нескольких сотен особей и произошли все мы. По крайней мере, это показывают современные генетические исследования. Есть даже гипотеза, что все мы -- потомки одной единственной африканки, той самой "Евы". "Адамов" все-таки было несколько более одного. Пожалуй, если бы не существовало моральных преград и женщина, не знающая физиологии оплодотворения, захотела родить идеального ребенка, она постаралась бы получить семя от разных мужчин: умного, красивого, сильного, отважного, удачливого, нежного... ну, какие там еще бывают. Что характерно, на определенном этапе человеческой эволюции женщины так и делали.

Скорее всего, перенеся катастрофу, наши едва выжившие предки изменились как физически, так и в плане социальной организации. Последние исследования генетиков установили, что счастливчики жили в Южной Африке. Мы можем лишь предполагать, что скорее всего люди научились абстрагироваться и образно мыслить; так же усложнился процесс коммуникации и сформировались технологии накопления и передачи знаний.

Подлинный старт нашей цивилизации, скорее всего, состоялся около 40 000 лет назад; именно тогда наш подвид начал демонстрировать поведение, которое мы можем назвать "современным". Пожалуй, за эти четыреста веков человек особо не изменился. Внешняя атрибутика -- фактор ничтожный: одень Никиту Джигурду в звериные шкуры ? получишь, так сказать, образец.

Скорее всего, женщины (о чем свидетельствуют и мифы) похищались или завоевывались, но возможны разные варианты -- как и теперь, впрочем. Почему-то тот период именуют "золотым веком"; возможно, в первобытном коммунизме жили и счастливо, но недолго -- в среднем до 25 лет. С другой стороны, может наша проблема в том, что мы теперь слишком долго живем? Вот, например, поэты погибают молодыми, при этом успевая обессмертить свое имя. Забегая вперед, обозначу основную проблему современного человека, то есть, нас: слишком много свободного времени.

Несмотря на то, что все люди -- братья, человечество долгое время стремилось к культурному многообразию, которое почему-то все время стремится выродиться во вражду. У каждого социума появились свои особые способы изготовления орудий труда, охоты и войны. Поводы к боевым действиям явно были: мирно делить некие ценности удавалось не всегда. Традиции и память о предках являлись теми самыми "духовными скрепами", которые теперь многих пугают. Среди образов, созданных художниками глубокой древности, мы находим сцены охоты и кровавые столкновения групп мужчин. То есть, элементы агрессии. Но на сводах пещер вы не найдете картин мирной жизни. Видимо, пасторальные сюжеты не были популярны. Если учесть, что рисование в те времена было ритуальным действом, изображали то, за что и боролись.

Не имея документальных подтверждений, мы вправе только предполагать, но и в доисторические времена явно имели место выдающиеся явления. Взять археологический памятник "Гёбекли-Тепе", расположенный на вершине холма на Юго-Востоке Турции. Он был построен приблизительно 11 500 лет назад, как предполагают, не усилиями оседлых людей времен неолита, а охотниками-собирателями, еще не оставившими кочевой образ жизни. Есть гипотеза, что это религиозное сооружение. К слову, оно старше английского Стоунхенджа примерно на пять тысяч лет.

Гёбекли-Тепе, реконструкция.

Впервые на развалины Гёбекли-Тепе наткнулись в 1960-х годах: крестьяне заметили обломки известковых глыб, торчавшие из земли. Прибывшие ученые, сочтя их остатками заброшенного византийского кладбища, не стали развивать тему. В 1994 году пахарь наткнулся плугом на то, что впоследствии оказалось верхушкой громадной колонны. Наконец прозревшие археологи бросились копать и выяснили, что колонны Гёбекли-Тепе образуют круги диаметром до 30 метров. У каждого круга есть две дополнительные Т-образные колонны в центре - в виде гуманоидных фигур с продолговатыми головами и длинными, худыми телами. Возведение этого колоссального даже по нынешним понятиям сооружения требовало доставки больших камней, весом до шестнадцати тонн. Необходим был хорошо организованный труд сотен людей, то есть работала большая артель.

Стройка велась еще до изобретения металлических инструментов и колеса -- и прежде, чем люди научились одомашнивать животных и использовать их как тягловую силу. Более того: Гёбекли-Тепе воздвигли до того, как люди стали жить в городах. На колонах высечены различные животные, но, в отличие от наскальных рисунков палеолита, это не образы добычи, которой питались строители сооружения, и они не связаны с охотой или другими повседневными делами. Это изображения устрашающих существ: львов, змей, диких кабанов, скорпионов и зверя, похожего на шакала с разверстой грудной клеткой. Решено было считать их мифологическими персонажами.

До сих пор не обнаружено ни единого признака человеческого обитания в этих местах, за всю историю человечества ? ни источников воды, ни строений, ни очагов. Зато археологи обнаружили кости тысяч газелей и туров, которых, похоже, приносили сюда с определенной целью. Если резюмировать совсем коротко, Гёбекли-Тепе есть памятник возникновению всеобщих ценностей -- как минимум, для групп, обитающих в обширной местности. Этот объект призван был прежде всего объединять людей. Но что-то произошло, и в результате сооружение было брошено и забыто. Отличный ребус для археологов, которые еще продолжают раскапывать это чудо!

Каменные стелы Гёбекли-Тепе.

ИЕРИХОН ЕЩЕ БЕЗ ТРУБ

Его обнаружили в 1955 году. Я о первом в истории городе (точнее, одним из первых). Мы не знаем, как он назывался, но те города, которые росли на его развалинах, именовались Иерихоном. Открывшая древнейший город англичанка Барбара Кеньон стала тем самым человеком, который разгадал загадку происхождения крупных человеческих поселений.

Иерихон оказался древнее первых построек Египта и Месопотамии. Ученые долго полагали, что люди восемь тысяч лет назад жили в пещерах, землянках или шалашах. Здесь же, в древнейшем слое они наткнулись на крепкие каменные стены и массивную башню -- того рода, что всегда строили с целью обороны. Общая площадь первобытного города составляет пять гектар, и предположительно в нем обитали около восьми тысяч человек. Дома обнесены стенами, образующими дворы. Строения центре города -- побольше; видимо, там жили вожди или жрецы, то есть, элита. Все -- как у нас.

Скорее всего Иерихон возник в оазисе, весьма благоприятном для жизни. Для "более диких" племен он представлялся "землей обетованной" и кочевники (согласно археологическим данным) много раз его захватывали и разграбляли. В четырнадцатиметровом культурном слое ученые натыкались на следы пожарищ и разгрома примерно каждые тридцать сантиметров. Выводы: стены не всегда спасают; крупные поселения вызывают раздражение у тех, кто в них не живет. Будем честны хотя бы перед собой: идея большого города привлекательна, ибо век от века таковых становится все больше.

ОТКУДА ВЗЯЛИСЬ НАРОДЫ

На этот вопрос дает оригинальный ответ Бенедикт Андерсен в своем труде "Воображаемые сообщества". Есть такие книги, в которых ответ содержится уже в названии, но мы все же в этот труд заглянем, подразумевая, что есть иные подходы, а монополией на истину у нас еще никто не завладел (хотя, в истории человечества случалось и такое).

Принято считать, что прежде всего народ объединяет язык. Сейчас в мире есть один международный язык -- естественно, английский -- но ведь люди, общающиеся на нем, не являются одним народом. Взять новозеландцев или ямайцев. Жители США, кстати, говорят вовсе не на американском языке, хотя некоторая солидарность англосаксонского мира все же наблюдается.

В средневековой Европе тоже был международный язык общения: латынь. Более того, в школах обучали только латинскому, а другим языкам не обучали. Но в XVI веке все стало стремительно меняться, ибо в дело впряглись т.н. "гуманисты". Особенно интеллектуалов того времени восхищали утонченные стилистические изыски античных авторов. Прежняя латынь была сокровенна только из-за того, что на этот язык была некогда переведена Библия, но латынь Овидия и Горация -- это уже нечто иное, пышущее подлинной жизнью.

Повлияла и церковная Реформация, на удачу совпавшая с изобретением печатного станка -- а последний есть одно из достижений зарождавшегося капитализма. До наступления эпохи книгопечатания католический Рим легко выигрывал в Западной Европе каждую войну против ереси, поскольку внутренние линии коммуникации у него всегда были лучше, чем у его противников. Когда в 1517 году Лютер вывесил на церковных воротах в Виттенберге свои тезисы, они были напечатаны в немецком переводе, и вскоре революционные призывы стали владеть умами чуть не половины тех, кто мыслил по-немецки. С 1520-40 годах книг на немецком языке было опубликовано втрое больше, чем в период с 1500-й по 1520-й. Сочинения Лютера составили треть всех книг на немецком, проданных с 1518-й по 1525-й.

Характерно, что "германской нации" тогда еще не существовало, а были разрозненные государства ? и пруссаки не слишком любили, например, тирольцев. Как рассказывает в своей книге Андерсен, в направлении, указанном Лютером, быстро последовали другие национальные деятели; они развернули колоссальную религиозную пропагандистскую войну, которая охватила в конечном итоге всю Европу. В этой титанической "битве за человеческие души" протестантизм всегда вел себя наступательно, поскольку знал, какую пользу можно извлечь из растущего рынка печатной продукции на родном языке. Рим старательно оборонял цитадель латыни, а символом этого служил выпущенный Ватиканом Index Librorum Prohibitorum, каталог запрещенных произведений.

"Апофигей" настал в 1535 году, когда Франциск I подписал запрет на печатание каких бы то ни было книг в его королевстве -- под угрозой смертной казни через повешение. Глупый указ привел к развитию рынка контрабандной печатной продукции, а центром производства "запрещенных" книг стала Швейцария. Взять хотя бы одну кальвинистскую Женеву: если за период с 1533 по 1540 годы там было выпущено всего 42 издания, то в период с 1550-й по 1564-й их число подскочило до 527, а на исходе этого периода не менее 40 типографий работали сверхурочно.

Любопытна история становления финской нации. В XVIII веке государственным языком в Финляндии был шведский. После присоединения этой территории в 1809 году к Российской империи официальным языком в ней стал русский. Однако усиленный интерес интеллектуалов Финляндии к финскому языку и прошлому, который первоначально выражался в текстах, писавшихся в конце XVIII веке на латинском и шведском языках, стал к 20-м годам XIX века все более выражаться на родном языке. Лидерами зарождавшегося финского националистического движения стали люди, чья профессия включала главным образом работу с языком: писатели, учителя, пасторы и юристы. Изучение фольклора, новое открытие и собирание народной эпической поэзии сочетались с публикацией учебников грамматики и словарей финского языка. Все это привело к появлению периодических изданий, которые стандартизировали финский литературный язык, от имени которого теперь можно было предъявлять более жесткие политические требования. Результат: победа "финского духа", пусть при сопутствии военных поражений.

Эжен Делакруа, "Свобода, ведущая народ", 1830 год.

Андерсен напоминает, что придворным языком Санкт-Петербурга в XVIII веке был французский, а языком значительной части русского провинциального дворянства -- немецкий. После нашествия Наполеона граф Уваров в докладной записке от 1832 года предложил, чтобы государство держалось на трех основных принципах: Самодержавии, Православии и Народности. Если первые два принципа были старые, то третий явился инновацией -- тем более для эпохи, когда половину "народности" все еще составляли крепостные (читай: рабы), а более половины общались между собой вовсе не по-русски. Доклад принес Уварову пост министра просвещения, но еще полвека царизм сопротивлялся "уваровским искушениям". Лишь в годы правления Александра III русификация стала официальной политикой: гораздо позже, чем в Российской империи появились украинский, финский, латышский и иные национализмы.

ФРИЦ ЭНГЕЛЬС И СЕКС

Но я поторопился -- вернемся в древность, а помогут нам в этом известные интерпретаторы. Фридрих Энгельс теперь представляется тенью Карла Маркса, о чьей теории, определяющей темные стороны человеческих отношений, мы еще поговорим. Энгельс кроме фамильного состояния обладал еще и отменным литературным даром; на Марксе в этом смысле природа отдохнула. Энгельса можно еще назвать талантливым популяризатором марксистских идей, практически, отцом марксизма. И ныне можно взахлеб читать книжку Энгельса "Происхождение семьи, частной собственности и государства", которая большей частью посвящена сексуальным отношениям в человеческих средах.

Семья в современном (для нас и для Энгельса) понимании -- довольно молодой институт, который "ячейкой общества" назвали много позже, собственно, Энгельса, который, кстати, более опирается не на труды своего соратника, а на работу американца Генри Моргана "Древнее общество".

Женщина, согласно теории Моргана, некогда являлась объектом собственности, товаром или военным трофеем, семья же во многом напоминала скотобазу, но не стоит древних людей обвинять в дикости. Определенное социальное устройство в роде или племени определялось принципом выживаемости группы.

Появившийся однажды парный брак можно считать и прогрессом, и деградацией. В конце концов, когда Юрий Никулин в известной комедии поет о том, что, если б он был султан, имел бы трех жен, многие артисту симпатизируют, представляя и себя в окружении томнооких "Гюльчатай". Вот только жаль, что реальность всегда отстает от фантазий. А, может, и наоборот хорошо, ведь некоторые люди способны навоображать такое, что лучше бы у них и мозгов бы не было.

Энгельс напоминает, что слово familia у античных римлян первоначально означало не идеал современного филистера, представляющий собой сочетание сентиментальности и домашней грызни; оно относилось не к супругам и их детям, а только к... рабам. Famulus значило "домашний раб", a familia -- совокупность принадлежащих одному человеку рабов. Даже современная (и для Энгельса, и для нас) семья в своем зародыше несет элементы рабства и крепостничества.

Если же говорить о древних греках, есть различие между дорийцами и ионийцами. У первых, классическим образцом которых служит Спарта, культивировался парный брак, видоизмененный в соответствии с принятыми там воззрениями на государство и во многих отношениях еще напоминающий групповой брак. Бездетные браки у дорийцев расторгались: царь Анаксандрид, имевший бездетную жену, взял вторую и вел два хозяйства; около того же времени царь Аристон, у которого были две бесплодные жены, взял третью, но зато отпустил одну из первых.

Совершенно иное положение было у ионийцев, основавших Афины. Девушки учились лишь прясть, ткать и шить, самое большее -- немного читать и чертать буквы. Они жили почти затворницами, пользовались обществом лишь других женщин. Женский покой находился в обособленной части дома, в верхнем этаже или в глубине, куда мужчинам, в особенности чужим, проникнуть было непросто и куда женщины удалялись при посещении дома мужчинами. Женщины не выходили без сопровождения рабыни; дома они буквально находились под стражей. Аристофан в своих комедиях упоминает о молосских собаках, которых держали для устрашения нарушителей супружеской верности. В греческих городах Азии для надзора за женщинами держали евнухов, которые "фабриковались" на острове Хиос для продажи.

У Еврипида жена обозначается словом oikurema; ее считали вещью для присмотра за хозяйством (слово это среднего рода), и для афинянина она действительно была, помимо деторождения, не чем иным, как старшей служанкой. Для плотских утех афинский муж имел к своим услугам рабынь, а в "лучшие" времена процветала проституция, которой покровительствовало государство. Именно на почве первой древнейшей профессии выработались единственные яркие типы греческих женщин, которые так же возвышались над общим уровнем женщин античности -- умом и художественным вкусом, как спартанки -- своим характером. "То обстоятельство, - заявляет Энгельс, - что нужно было сначала сделаться гетерой, чтобы стать подлинной женщиной, служит самым суровым осуждением афинской семьи".

Кадр из фильма Владимира Мотыля "Белое солнце пустыни", 1969 год.

Ионийская семья, видимо, благодаря привлекательности этой модели, сделалась образцом, по которому устраивали свои домашние порядки не только афиняне, но постепенно и все греки -- как внутри страны, так и в колониях. И все же гречанки довольно часто находили возможность обманывать своих мужей, а последние, стыдившиеся обнаружить хотя бы какое-нибудь чувство любви к своим женам, развлекались любовными похождениями с гетерами.

Унижение женщин мстило за себя и унижало самих мужчин, вплоть до того, что в конце концов они погрязли в порочной любви к мальчикам и лишили достоинства даже своих богов, как и самих себя, мифом о Ганимеде.

СИЛЬНЫЕ - СИЛЬНЕЮТ, СЛАБЫЕ - БЕДНЕЮТ

По Энгельсу, при родовом строе семья никогда не была ячейкой общественного устройства, потому что муж и жена принадлежали к двум различным родам. Род целиком входил во фратрию, фратрия -- в племя, семья же создавалась ради продолжения рода мужа. В Аттике было четыре племени, в каждом из них -- по три фратрии и в каждой фратрии -- по тридцати родов. Как, когда и почему это произошло, мы не знаем.

В те времена четыре племени афинян занимали в Аттике обособленные области; даже составлявшие их двенадцать фратрий имели еще отдельные поселения в виде двенадцати городов Кекропа. Организация управления обществом была такова: народное собрание, народный совет, басилей. В эпоху, с которой начинается писаная история, земля была уже поделена и перешла в частную собственность. Наряду с зерном производилось также вино и растительное масло; морская торговля по Эгейскому морю все более изымалась из рук финикийцев и попадала большей частью в руки жителей Аттики.

Было введено приписываемое Тезею устройство: в Афинах было учреждено центральное управление, то есть часть дел, до того находившихся в самостоятельном ведении племен, была объявлена имеющей общее значение и передана в ведение пребывавшего общего совета. А это уже -- государство.

Второе приписываемое Тезею нововведение состояло в разделении всего народа, независимо от рода, фратрии или племени, на три класса: эвпатридов, или благородных, геоморов, или земледельцев, и демиургов, или ремесленников. Это разделение не привело к каким-либо результатам, кроме замещения должностей благородными, так как оно не устанавливало никаких других правовых различий между классами.

Во главе государства стояли избранные из среды благородных архонты. Господство знати все более и более усиливалось, пока около 600 года до н.э. не сделалось невыносимым. Основным средством для подавления народной свободы служили при этом деньги и ростовщичество. Главное местопребывание знати было в Афинах и их окрестностях, где морская торговля, а вместе с ней морской разбой, которым при случае все еще занимались, обогащали эту знать и сосредоточивали в ее руках денежные богатства.

На полях Аттики теперь всюду торчали закладные камни, на которых значилось, что данный участок заложен тому-то и тому-то за такую-то сумму денег. Если сумма, вырученная при продаже земельного участка, не покрывала долга или если заем не был обеспечен залогом, то должник вынужден был продавать своих детей в рабство в чужие страны, чтобы расплатиться с кредитором: таков был первый плод отцовского права и моногамии!

Если кредитор все еще не был удовлетворен, он мог продать в рабство и самого должника. Ко времени наивысшего расцвета Афин общее количество свободных граждан, включая женщин и детей, составляло приблизительно 90 000 человек, а рабов обоего пола насчитывалось 365 000, и к этому числу надо еще добавить состоявших под покровительством -- чужеземцев и вольноотпущенников -- 45 000.

Новый землевладелец окончательно сбросил с себя оковы верховной собственности рода и племени; он порвал также узы, до сих пор неразрывно связывавшие его с землей. Что это означало, разъяснили ему деньги, изобретенные одновременно с частной собственностью на землю. Земля могла теперь стать товаром, который продают и закладывают. Едва была установлена собственность на землю, изобрели ипотеку. "Как по пятам моногамии следуют гетеризм и проституция, - резюмирует Энгельс, - так по пятам земельной собственности отныне неотступно следует ипотека".

Карфаген. Реконструкция.

НЕ ТОЛЬКО ФИНИКИ

Первое, что следует сказать о финикийцах: они говорили с евреями на одном языке. Поэтому не думайте, что евреи существуют, а финикийцы -- уже нет. Просто, последние... как бы мягче сказать... мимикрировали, что ли. Ничего в никуда не исчезает -- тем более народы.

Финикийская цивилизация, процветавшая больше тысячи лет, возникла примерно в XIII веке до н.э. на плодородном, но узком берегу -- там, где теперь Ливан. Греки еще "варились" в своей дикости, а финикийцы уже колонизировали многие "аппетитные" участки побережья Средиземноморья. Само название "финикийцы" говорит о торговле: оно означает "продавцы пурпурной краски". Производимая в Тире краска в древности пользовалась особым спросом и неплохо стоила.

На монетах, которые финикийцы начали чеканить в VI веке до н. э., изображены торговые корабли на фоне моря. В отчете ассирийского купца IX века до н. э. рассказывается о жизни гавани Тира: верфи, уставленные плавсредствами, склады, в которые непрерывно входят и из которых выходят люди, торговля лесом и волнения из-за нового повышения налогов.

В злых пророчествах библейского Иезекииля говорится о городе, гордом своей красотой. Приводимый им перечень имеющегося в Тире добра составлен с целью произвести впечатление разлагающей роскоши. Но начинает Иезекииль с основы всякого богатства -- корабельного леса и самих корабельщиков: стройматериалы и экипажи, кедр из ливанских лесов, дуб для весел, слоновая кость для скамей, паруса из египетского льна, моряки и конопатчики с финикийского берега.

Самые ранние из финикийских колоний -- Утика (там, где сегодня Тунис) и Гадес (современный Кадис в Испании) -- были основаны в XII веке до н. э. Финикийские мореплаватели вышли в Атлантический океан и основали торговый форпост в Могадоре. В римских текстах говорится о том, что финикийцы огибали Аравийский полуостров и Африку. Независимые города, оставшиеся в Ливане, поглотили Вавилония и Персия, после чего центр тяготения финикийского мира переместился на запад. Карфаген, основанный в конце IX или начале VIII столетия до н. э., стал главным претендентом на контроль над средиземноморской торговлей -- он соперничал вначале с греческими городами, затем и с Римской империей. Этот город был расположен идеально для центра морской цивилизации: отличная гавань посреди Средиземного моря, именно там, где в ней нуждается большинство кораблей, с прилегающей узкой, но плодородной территорией, изобилующей стадами, пшеничными полями, орошаемыми садами, в которых росли гранаты, и виноградниками. Остается только удивляться, почему гавань Карфагена через полтора тысячелетия не пришлась по душе арабам, а, впрочем, в свое время мы поговорим и об этом народе.

Римляне искренне ненавидели Карфаген. Катон продемонстрировал это римскому сенату одним жестом: желая показать, почему Карфаген должен быть разрушен, он показал только что привезенные оттуда спелые сочные плоды инжира -- это свидетельствовало и о плодородии земли, и о легкости доставки из нее. Окончательное торжество Рима в 146 году до н. э. оказалось столь полным и мстительным, что Карфаген был разрушен до основания, а почва, на которой он стоял, засеяна солью.

Нубийские пирамиды.

ОТМЕННЫЙ КУШ

Мы много знаем про древний Египет, но нам почти ничего неизвестно про страну Куш. Археологи между тем неплохо покопались -- и нарыли список царей, которые правили в Куше с 1200 года до нашей эры до 200 года нашей. Многие надписи, правда, так и остались непрочитанными. Кушиты создали свою письменность на основе египетских иероглифов, но не скопировали их, а приспособили к своим нуждам, то есть значение многих иероглифов не имеет ничего общего с египетскими, и внешнее сходство обманчиво.

Кушиты отличались от египтян и цветом кожи (обитатели Куша были гораздо темнее), и языком, и родом занятий. Египет был рожден Нилом, который кормил его, а Куш был силен скотоводством, потому что их земли были не пустыней, подступающей к реке, как в Египте, а степями, где паслись дородные стада. Столицей кушитского царства был город Напата, у четвертого нильского порога. Там находились основные храмы верховного бога, которого кушиты изображали в виде барана. Считается, что в таком образе они видели египетского бога Амона, культ которого они переняли у египтян.

Куш для Египта был "суровым и враждебным южным племенем". Однажды кушиты начали наступление на Север, причем, с не вполне ясными целями, что египтян ужасало. Одна за другой сдавались египетские крепости и в Египте началась паника. Есть сведения, что египетские жрецы тайно помогали завоевателям, так как те были верными поклонниками Амона и их цари обещали священнослужителям поддержку, которой они лишились при правивших в те времена недостаточно уважаемых фараонах. Кушитский царь Пианхи взял Фивы, затем, после осады, захватил Мемфис. Победив последнего фараона из Двадцать четвертой династии, Пианхи не стал грабить Египет, не ушел оттуда, а при поддержке египетских жрецов и части египетской знати основал Двадцать пятую династию. И на протяжении семидесяти лет Египтом правили темнокожие "дикари".

Неизвестно, как бы повернулась дальше история Египта, но на страну напал куда более жестокий и сильный враг - ассирийцы, мрачные и безжалостные завоеватели с Северо-Востока. Они были вооружены железными мечами и копьями, даже наконечники их стрел и спицы колес их колесниц были сделаны из железа. Египет, в котором еще не кончился бронзовый век, технологически значительно проигрывал. Эта война походила на войны европейских завоевателей с мушкетами против индейцев, вооруженных лишь луками и стрелами.

Кушитские фараоны и кушитское войско, потерпев поражение, ушли вверх по Нилу, скрывшись за бурными нильскими порогами в своих исконных краях, куда ассирийцы сунуться не посмели. В течение еще нескольких столетий Куш сохранял независимость - о нем попросту забыли. В римские времена легионы новых хозяев Египта вторгались в Куш, но править там римляне могли лишь формально, ибо контролировать страну, расположенную за Сахарой, они были не в состоянии. По счастью для кушитов, были открыты железные рудники Мероэ, и Куш вступил в новую эру процветания.

Кушиты успешно торговали железом со всей Африкой и даже с Южной Азией, но однажды рудники оскудели. Тогда в Куш вторглись соседи с востока - абиссинцы из царства Аксум. И вскоре потухли печи в Мероэ, забыты были египетские боги и опустели храмы Амона. Климат стал суше - и пустыня набросилась на земли Куша, погребая под барханами храмы и величественные пирамиды кушитских правителей.

РАБЫ НЕ ВСЕГДА НЕМЫ

Основной способ добычи рабов -- война. Если говорить о тех же греках, согласно эпосу, приписываемому Гомеру, прекрасная Брисеида, ставшая причиной гнева Ахилла и отстранения его от войны, попала в руки победителей как добыча в общем-то удачной военной экспедиции. Палатки Агамемнона, Ахилла и большинства вождей были полны пленницами, захваченными в результате набегов и разбойничьих нападений, которые давали возможность грекам десять лет осады Трои жить вполне себе уютно. Избиение мужчин, сожжение домов, пленение детей и женщин -- таков был обычай при взятии городов.

Рим получал рабов из тех же источников, что и Греция, и римское право относило их к двум категориям: рабом рождались или им становились. Однажды, в правление Нерона, после злодейского убийства патриция по имени Педаний речь зашла о том о том, чтобы казнить 400 рабов, виновных лишь в том, что они находились под одной крышей с господином. Толпа свободных людей, тронутая жалостью при виде стольких невинных жертв, волновалась, грозя восстанием. В сенате мнения разошлись, но тогда Гай Кассий выступил с защитой следующих принципов: "Предкам нашим душевные свойства рабов внушали недоверие даже в том случае, если эти последние родились на одних с ними полях или в одних и тех же домах и тотчас же вместе с жизнью воспринимали любовь к своим господам. Но с тех пор, как мы ввели в число наших рабов целые племена с их отличными от наших обычаями, их чуждыми для нас суевериями, их неверием, то такой сброд людей можно обуздать не иначе, как страхом".

Страшный приговор привели в исполнение совершенно хладнокровно, несмотря на возможную смуту. Рим в противоположность той же Спарте оставлял рабов на произвол господ и нисколько не интересовался ими, принимая, хотя намеренно и не вызывая против них, все последствия домашнего деспотизма, так как считал себя достаточно сильным, чтобы в экстренных случаях решительно их подавлять.

В 501 году до н. э. был раскрыт заговор против патрициев. Виновных распяли, но в следующем же году был раскрыт новый заговор, с участием плебеев, начинавших осознавать, что изгнание царей еще не означает уничтожения тирании. Главари опять-таки были казнены посредством распятия. Несколько позднее, во время войны с вольсками, к рабам присоединились изгнанники и заговор начался успешно. Гердоний вместе с 4500 заговорщиками занял укрепление и убил одного из консулов, но и он в свою очередь погиб под натиском патрициев, и снова были воздвигнуты кресты для побежденных.

Война рабов готова была вспыхнуть в 198 году до н.э. у самых ворот Рима: пленный Карфаген едва не застал врасплох своего гордого победителя. Заложники, данные Карфагеном в силу договора 201 года, содержались в Сетии. Они происходили из наиболее знатных фамилий и даже держали слуг. Было много новых рабов и из иных краев, так как только что кончилась вторая Пуническая война. Почти все лишенные свободы принадлежали к тому же племени и были куплены при продаже военной добычи.

Униженные карфагеняне составили заговор и сообщили свой план рабам соседних городов, Норбы и Цирцей. Ждали только начала назначенных в Сетии игр, чтобы напасть на жителей во время самого представления. Захватив патрициев врасплох и перебив во время возникшего беспорядка, они затем рассчитывали занять Норбу и Цирцеи. Но все сорвалось: два раба явились рано утром к претору Лентулу и выдали план заговорщиков.

Главари заговора были арестованы, рабы разбежались. Их преследовали на полях, окружая повсюду; но все-таки римлянам не удалось захватить всех виновных, так же как не получилось их запугать. Бунтовщики решили направиться в Пренесту, но Лентул их опередил. 500 участников заговора были схвачены и распяты.

Федор Бронников, "Поле распятых", 1978 год.

СИЦИЛИЙСКИЙ БУНТ, БЕССМЫСЛЕННЫЙ И БЕСПОЩАДНЫЙ

Все войны, которые вел Рим, поставляли им рабов, и они их преимущественно концентрировали на острове Сицилия, плодородные поля которого требовали рабочих рук. Сицилийские землевладельцы не принимали никаких особых мер предосторожности; они только накладывали на рабов клейма, как это было принято делать со скотом, и заставляли их истово работать. Движимые алчностью, рабовладельцы стремились увеличить свой доход еще и уменьшением обычных норм раздачи одежды и пищи.

Рим воевал успешно, рабы дешевели, их армия плодилась, и рынок рабочей силы оказался "перегрет". Голодные рабы толпами бродили по острову, опускаясь до грабежей и даже убийств, ибо хозяева не предоставляли своей живой собственности иных средств к существованию, кроме свободы добывать их как они смогут. В Сицилии воровство было не только дозволено, но даже поощрялось.

Однажды почти совсем обнаженные рабы пришли к своему хозяину, Дамофилу, и стали жаловаться на нужду. Рабовладелец, раздраженный их жалобами, спросил, почему они бродят в таком виде, когда они легко могли бы добыть себе одеяние силой. Затем он велел привязать рабов к столбам и наказать плетьми, а после, окровавленных, отправил восвояси.

Рабы намотали на ус и стали убивать по дорогам одиночных путешественников, а затем перешли к нападениям целыми бандами ночью на фермы и дома, владельцы которых были недостаточно сильны, чтобы защищаться. Уже ни один путешественник в Сицилии не решался отправляться в дорогу, когда начинало смеркаться, а люди, жившие в деревнях, не могли себя считать в безопасности.

Наместники на это безобразие смотрели сквозь пальцы, поскольку за поступками рабов скрывалась рука хозяина, и страдали от них только крестьяне. Почти все сицилийские рабы происходили из Азии, и большинство -- из Сирии, славившейся своими сильными пахарями. Один язык, одна и кровь объединяли рабов в чувстве ненависти к чуждому, раздувшемуся от самодовольства миру.

Нужен был только вожак, "настоящий буйный". Таковым стал сириец Евн. Сперва он выдавал себя за прорицателя, уверяя, что он во сне получает предсказания о будущем. Затем, когда его авторитет укрепился благодаря первым действительно удачным предсказаниям, искусство оракула перестало его удовлетворять. Евн стал утверждать, что находится в непосредственном общении с отеческими богами, являющимися ему в видимых образах. Чтобы в глазах собратьев уже не спускаться больше из сферы сверхъестественного, он стал давать ответы вопрошающим, изрыгая искры и пламя: для этого чуда требовалось только немного огнива и скорлупа от ореха. Хозяин Евна смотрел на возвеличивание своего раба равнодушно -- на земле, породившей когда-то циклопов, и не такое видывали.

Дамофил занимал первое место среди богатых людей Сицилии; он собрал неимоверное число рабов и гордился тем, что возит их со своей свитой по всей стране, вооруженных и наряженных в пышные одежды. Если, считал Дамофил, раб не почитает хозяина -- пусть нищенствует или разбойничает, в любом случае он не человек, а функция.

Доведенные до отчаяния жестоким обращением со стороны хозяина и его супруги Мегаллиды, рабы приняли наконец решение восстать против своих хозяев. Евн, подкрепляя свои убедительные речи обычными знамениями, ответил им, что они не только разрешают, но даже приказывают сделать это, причем, решительно и немедля. Он сам стал во главе движения, и под его предводительством 400 наспех собранных рабов завладели Энной. Они врывались в дома, повсюду внося бесчестие и смерть и проявляя при избиениях и издевательствах неслыханную "восточную" утонченность.

Все городские рабы откликнулись на этот призыв и, убив своих хозяев, обратились против остальных граждан; каждый из восставших, жаждал крови Дамофила и его безжалостной жены. Хозяев схватили в их загородном доме и поволокли в город, связав и осыпая тысячами оскорблений. Затем ввели в театр, чтобы придать своей мести больше торжественности. Дамофил был торжественно задушен, а Мегаллида, выданная женщинам, после продолжительных мучений сброшена с одной из башен. Пощадили только их дочь, настолько же скромную в своих привычках и добрую по характеру, насколько ее родители были чванливыми и бездушными. Девушка даже сделалась предметом их особой заботливости, и убийца ее отца сам взялся следить за тем, чтобы она, окруженная заботой и вниманием, благополучно добралась до Катаны, где находились ее родные.

Памятник Евну в Энне, Сицилия.

Евн был провозглашен царем. Он принял имя "Антиох", а своему новому народу дал имя "сирийцы". На всеобщем собрании решали судьбу свободных людей; все были приговорены к смерти, исключая тех, кто знал оружейное мастерство. Эти последние были закованы в цепи и были вынуждены изготовлять оружие для своих новых господ. Совет, составленный из наиболее рассудительных соратников Евна, готовил все для предстоящей войны. В три дня были вооружены 6 тысяч человек; к ним присоединилась толпа с топорами, серпами, косами и вертелами, пращами и простыми палками, обожженными в огне. Армия "сирийцев" повсюду несла опустошение, выдерживала натиски и насмехалась над посланным против него войском.

Около Агригента собралась новая банда в 5 тысяч человек под начальством киликийца Клеона. Римляне надеялись, что бунтовщики перережут друг друга, но Клеон встал под начало Евна. Когда Луций Гипсей прибыл из Рима, чтобы подавить восстание, ему предстояло сразиться с огромной армией. Общее число восставших на Сицилии рабов достигло 200 тысяч. Они брали города, разбивали высланные против них войска, осыпая их оскорблениями во время атаки и проявляя невероятную жестокость после победы; нисколько не думая о том, чтобы в свою очередь обратить их в рабство, они отрубали своим пленникам руку или кисти рук.

Еще одна проблема заключалась в том, что на стороне восставших была основная масса свободного крестьянского населения Сицилии. Мятежники вполне разумно щадили жилища крестьян, плоды, приносимые землей, и даже свободных людей, занятых земледельческим трудом, в то время как городские толпы под предлогом выступления против восставших жгли и грабили там, где первые от насилия воздержались.

В Риме поняли, что не хватает сил, чтобы одолеть беду военными действиями, но были и другие способы. Удалось прибегнуть к измене. Римляне, подкупив нескольких рабов, проникли в стан подлого противника, Тавромению. Все схваченные рабы, подвергнутые сначала пытке, были сброшены с башни. Та же измена открыла римлянам ворота в Энну после смерти храброго Клеона. Его брат Кома, захваченный живым, лишил себя жизни. Сам Евн вместе со своими приближенными бежал в горы. Его телохранители, видя, что его преследуют и что для них нет спасения, перебили друг друга.

Преследование продолжилось. Евна нашли укрывшимся в глубокой долине с четырьмя слугами: поваром, пекарем, банщиком и шутом. Убить самозванца сочли ниже своего достоинства: его бросили в тюрьму, где он погиб медленной смертью, сгнив заживо. После гибели вожака всякое сопротивление стало невозможным; достаточно было одного отборного отряда, чтобы обойти все тайные убежища в горах и добить беглецов.

ПРИМЕР ЗАРАЗИТЕЛЕН

Несколько отдельных попыток рабских восстаний имели место в самой Италии; бунты рабов в Нуцерии и Капуе были с легкостью подавлены, едва успев зародиться. Затем вспыхнуло более значительное движение, во главе которого стал римский всадник по имени Веттий. История довольно романтична.

Влюбившись в молодую рабыню, он купил ее у господина за 7 аттических талантов, на каковую сумму и дал финансовое обязательство. По истечении срока платежа и всякого рода отсрочек, не будучи все же в состоянии уплатить свой долг, он не нашел лучшего средства избавиться от своих кредиторов и сохранить свою прекрасную рабыню, как сделаться... царем.

Веттий купил доспехи, вооружил ими 400 человек из своих слуг и с легкостью склонил их принять участие в своем сомнительном предприятии. Для зачина Веттий велел наказать розгами и обезглавить своих кредиторов. Затем он расположился лагерем в горах, приглашая к себе всех окрестных рабов, число которых достигло 4 тысяч. В первой же стычке он разбил Луция Лукулла, выступившего из Рима с 600 отборных воинов и набравшего еще 4 тысячи человек в Кампании. Но побежденный, следуя все той же тактике коварства, нашел изменника в лице одного из соратников Веттия. Влюбленный вожак сам покончил с собой, а все остальные были преданы смерти, за исключением предателя.

Спартак, фракиец по национальности, номад по происхождению, соединял огромную физическую силу с отменными душевными качествами. Это прирожденное обаяние его характера усиливалось еще благодаря очарованию таинственности, которое Спартак в себе старательно культивировал.

Рассказывали, что в первый раз, когда его привели в Рим для продажи, вечером охранники с ужасом наблюдали, как вокруг его головы обвилась змея, не нарушая спокойствия его сна. Жена Спартака, искусная в толковании таинственных откровений судьбы, увидела в этом знамение того, что он достигнет великого могущества, увенчанного счастливым концом.

Заключенный вместе с 200 других фракийцев и галлов в "бойне" для гладиаторов, принадлежащей некоему Лентулу Батиату, отдававшему их в наем в Капуе, он сообщил своим товарищам свой план и доверился им во всем. Несмотря на то, что заговор был открыт, 78 гладиаторам удалось разбить свои оковы. Наспех вооружившись тем, что они нашли на кухне у повара, освободившиеся рабы у городских ворот встретили повозки, нагруженные оружием для амфитеатра, и захватили его. Этого было достаточно, чтобы разбить войска, посланные из Капуи для их преследования.

Восставшие искренне гордились тем, что им удалось сменить последние знаки своего рабского состояния на отличительный признак воина. Сплотившись, спартаковцы закрепились на горе Везувий, а к лагерю повстанцев вела только узкая тропинка. Из такой позиции невозможно атаковать посланные карательные войска, но гладиаторы, спустившись по отвесным стенам скал при помощи лестниц, сплетенных из виноградных лоз, врасплох напали на карателей и разбили отряд. Этот первый успех привлек к ним соседних пастухов, людей крепких и ловких; гладиаторы распределили между ними роли в своей маленькой армии; это дало им возможность без особых усилий побеждать в стычках.

Каждая победа доставляла Спартаку новых солдат; под его начальством собралось уже 70 тысяч рабов. Казалось, что с такой армией можно было отважиться на все. Однако усилия Спартака имели в виду только одну цель: открыть себе дорогу на родину; только там он хотел пользоваться своей свободой. Но не таковы были намерения его сотоварищей... Далее -- мы знаем, чем все это кончилось: созданием в одной из далеких северных стран спортивного общества "Спартак". И это вовсе не шутка, ибо "Спартак" появился спустя каких-то полвека после упразднения рабства в Российской империи.

Микеланджело Буанаротти, "Умирающий раб", 1513 год.

ЧУТЬ НЕ СТАЛ БОГОМ

Есть такая наука: антропологическая элитология. Эта весьма спорная дисциплина цинично изучает природу человеческой уникальности, иначе говоря, избранности. Ее по сути интересует единственный вопрос: почему одних людей считают великими, а других -- ничтожетвами. Тот же вопрос в ином варианте: почему одни люди достигают в жизни успеха и признания, в то время как другие терпят фиаско? Речь в этой науке идет об изучении тех качеств человеческой личности, которые способствуют формированию человеческого достоинства. Именно проблема личности является центральным вопросом всей антропологической элитологии. Культы личности данная наука не изучает, ибо таковые все же создают и поддерживают ничтожества.

Когда обществом кто-то правит, может возникнуть ощущение, что пусть уж остается навечно -- лишь бы нас не трогали. Все воркуют: "Как хорошо, что имярек над нами, долгая ему лета, чтоб его!.." А при известии о кончине благодетеля народ набирает полные груди воздуха и принимается мучительно думать: "Какие бы еще наши грехи навесить на эту скотину?.."

...Прошли недели, пока известие о смерти императора дошло из Рима до самых отдаленных уголков огромной Римской империи, которая в те времена простиралась от Нижнего Рейна до Гибралтара, от Марокко до Евфрата, Черного моря и Дуная. Шестидесяти миллионам, услышавшим эту весть, показалось, что они очутились в пустоте. Характерно, что Август помер в месяц, названный в честь него, родного, что тоже по идее должно было говорить о богоизбранности правителя. К слову, к тому времени уже родился Иисус Христос, но мир еще не был в курсе этого события.

Август, когда он еще жил, был не только полубогом, но и создателем нового политического строя, римской монархии, которая называлась "принципат" -- власть Первого Человека. Из храма Весты принесли его завещание и три запечатанных папирусных свитка. В первом находились конкретные указания для траурной церемонии, во втором, более объемистом, содержался перечень его деяний, в третьем -- отчет о государственных делах. В сенате печати сломали, и все тексты были зачитаны. Покойный как бы снова встал, чтобы произнести речь перед сенаторами. В это время умерший покоился в гробу из золота и слоновой кости в атриуме своего дома на Палатине, совсем рядом с сенатом.

Римляне подобострастно наблюдали за похоронной процессией. На носилках они увидели восковую статую своего императора, облаченную ? как для победного парада ? в триумфаторские одежды. Участники шествия несли восковые маски предков и покойных представителей рода, которыми всегда сопровождали усопших. По улицам Рима несли портреты всех великих римлян, начиная с Ромула. За ними следовали символические изображения покоренных племен и народов, включенных в состав Империи победоносным героем.. Когда запылало погребальное пламя, один сенатор увидел, как к небу возносится тень кремированного императора: он подтвердил факт под присягой, получив за это царское вознаграждение от Ливии, вдовы покойного.

Август, копия с античной скульптуры.

Сенаторы на специальном заседании вынесли решение о божественных почестях. Август, "сын" божественного Цезаря, был признан сенатом-богом. Отныне ему следовало воздвигать храмы в Италии и провинциях, а жрецы в его честь обязывались совершать священнодействия. Первой жрицей стала сама Ливия. Гимны в честь бога Августа были включены в состав культовых песнопений, а его статуи предоставляли право убежища.

Ранее обожествления, которое римляне называли консекрацией, кроме мифического Ромула удостоился только Гай Юлий Цезарь, о неземном происхождении которого, кстати, возвестила народу появившаяся комета. Теперь этой высшей почести достиг Август -- "сын бога Цезаря".

В завещании наследникам было поручено выгравировать его автобиографию на двух железных колоннах перед мавзолеем. В каждой строке чувствуется уверенность в себе и удовлетворенность своими свершениями. Сначала рассказывается о внешней политике: "Я увеличил территории всех провинций римского народа за счет соседних племен, которые не подчинялись нашим приказам..." Август предстает собирателем Империи, чьи победоносные войска прошли по миру от Ютландии до Эфиопии. Он вернул Империи безопасность и распространил авторитет своей личной и государственной власти далеко за обозримые границы страны, так что народы до самого Каспийского моря и Грузии искали его дружбы, и даже индийские цари направляли к нему послов. Он вернул империи Крым. Шутка (не Августа, а моя).

Покойный хотел войти в историю как великий миротворец, основатель Мира Августа (Pax Augusta). Он дважды отказывался от диктатуры, объявленной вне закона после убийства Цезаря. Однажды даже прибегнул к эффектному жесту: унизился перед народом, картинно став перед ним на колени, сорвал с плеч тогу и умолял выступить против этого решения. Итак, он был идеальным римлянином, который руководствовался примерами предков, но, с другой стороны, как Первый Гражданин оставил потомкам образцы для подражания.

Когда в Мартовские иды (44 г. до н. э.) кинжалы заговорщиков оборвали жизнь божественного Гая Юлия Цезаря, стало ясно, что в Риме еще не созрели условия для неограниченной военной диктатуры. Цезаря свергли не по решению народа, который всегда видел в нем покровителя -- поэтому плебс сразу же выступил против его убийц. Сенаторы из древних аристократических родов, пережившие битвы гражданской войны, тоже не были склонны выступать против власти -- это было слишком рискованно. Если они выказывали послушание, диктатор щедро раздавал им выгодные должности и присуждал всевозможные почести. Принципат Августа, по сути, был ничем иным, как завуалированной военной монархией. То, что произошло в течение нескольких лет после убийства Цезаря, было постепенной гибелью республики, и одним из ее могильщиков стал молодой Гай Октавий, будущий Август.

Этот девятнадцатилетний юноша, которого никто сначала не воспринимал всерьез, был способен на все -- в том числе и на то, чтобы стать впоследствии мудрым Августом. Он не мог ничем похвастаться, кроме родственных связей с бездетным диктатором, внучатым племянником которого он был. Когда произошло покушение, Октавий жил в Аполлонии на побережье Адриатического моря, где обучался риторике и философии. Получив страшное известие об убийстве, он немедленно перебрался в Италию, недалеко от Брундизия, но без войска, хотя мог бы его собрать. Там он услышал о завещании Цезаря, о своем назначении главным наследником и об усыновлении.

Сначала обстановка в Риме показалась юноше безвыходной и опасной. Поэтому мать, племянница Цезаря, и отчим отговаривали его принимать наследство -- ведь было неразумно собирать огромные денежные суммы, завещанные Цезарем городскому плебсу и ветеранам. Но они недооценили решительность юноши, верившего в свою звезду. И он добился своего.

При своей земной жизни Август с удовольствием выслушивал всевозможные чудесные предзнаменования и пророчества о его рождении, годах юности и борьбы. Поэты воспевали божественные знаки его сверхъестественного происхождения и предназначения. Он был благословленным богами повелителем мира, основателем "золотого века", спасителем и освободителем.

Он не принадлежал к тем личностям, которые сразу покоряют людей: невысокий, щуплый, суетливый. Десятилетиями он находился в постоянном страхе перед болезнями и преждевременной смертью и только благодаря железной самодисциплине дожил до глубокой старости.

Римский плебс боготворил его за регулярные щедрые раздачи хлеба и других продуктов, а также за пышные зрелища. "Хлеба и зрелищ!" -- вот основной принцип внутренней политики Августа. Он украсил Рим великолепными беломраморными зданиями, повторяя, что получил Рим кирпичным, а оставляет его мраморным. Среди нового великолепия заметное место занимали многочисленные изваяния самого "Божественного Августа".

Как и все диктаторы, Август желал прослыть покровителем искусств, что ему вполне удалось: при императоре-полубоге яркими звездами блистали имена поэтов Вергилия, Горация и Овидия. Первые двое входили в так называемый "кружок Мецената", организованный богатым другом правителя. Меценат, правда, в обмен на свою благотворительность требовал правильной отдачи, а именно -- высокохудожественного прославления Августа.

Поэты честно отрабатывали благодеяния Мецената, возвеличивая "Божественного Отца Отечества" и в то же время создавали блистательный образ эпохи, призванной искупить грехи предков и возродить их доблести. Одновременно у Августа развивалась навязчивая страсть к девственницам, и даже его законная супруга старательно поставляла ему все новых и новых непорочных созданий для упражнений в дефлорации.

Кроме того, стареющий Август совершенно открыто держал при себе мальчика по имени Сарментус. Он учредил специальные придворные должности "комиссаров удовольствия", которым вменялось в обязанность изобретать и разрабатывать новые виды и формы плотских развлечений. Август запомнился и как устроитель грандиозной оргии, получившей название "Ужин двенадцати богов". Участники разврата были одеты богами и богинями, а сам император исполнял роль Аполлона, осыпавшего любовными ласками всех обитателей этого импровизированного Олимпа независимо, разумеется, от пола.

После смерти императора Августа, стал править усыновленный им уже в зрелом возрасте времени Тиберий. Став императором, Тиберий не оставил на страницах Истории никаких более или менее заметных следов державного уровня и характера, однако запомнился как организатор государственного террора и показательных процессов, а также как изощренный садист и патологический развратник.

Тиберий уверенно заявлял, что смерть -- слишком мягкое наказание для осужденного, и при нем редкий приговор приводился в исполнение без жесточайших пыток и истязаний. Император регулярно посещал тюремные застенки и присутствовал при пытках. Когда один из узников стал умолять его ускорить казнь, властитель надменно ответил: "Я тебя еще не простил!"

Культ Августа переродился в культ "императора вообще". Но каждый новый правитель что-то не отличался значительными положительными качествами.

"ОТ ВАС ЧТО ТРЕБУЕТСЯ, ДРУЗЬЯ МОИ?" - "ДИС-ЦИП-ЛИ-НА!"

Легко рассуждать о темных аспектах деятельности ушедших деятелей. Ну, что Август был извращенец, Сталин -- упырь, а Пол Пот -- нелюдь. На самом деле у каждого (из нас в том числе) есть груз, который фигурально можно положить на противоположные чаши весов. То есть, качества положительные и отвратительные. Другое дело -- если ты нарушал законы общества, даже гора добрых дел не спасет тебя от клейма. Но, даже если ты чист перед Правосудием, пассив всегда найдется, даже, пожалуй, у святых.

Тот же Август жил во времена Древнего Рима, когда царили явно дикие нравы -- в нашем, конечно, восприятии. В частности, тогда практиковались телесные наказания. Римляне создали целый арсенал средств, предназначенных для наказания -- преимущественно, рабов. Орудия экзекуций носили различные имена. Так, например, известна ferula, представлявшая собою плоский кожаный ремень, слывший в то время одним из самых милосердных и нежных инструментов. Далее следует scutica, сплетенная из витого пергамента, затем -- flagella и, наконец, flagellum. Последняя штука наводила сильнейший трепет и приготовлялась из скрученных полосок коровьей кожи. Существовали еще более ужасные инструменты, а именно: длинные бичи или кнуты, в окончание которых вплетались металлические шарики, усеянные маленькими острыми иголками. Сечение рабов в древнем Риме производилось настолько часто, что остряки того времени наделяли несчастных прозвищем по роду полученного ими наказания; так, например, существовали bestiones, bucoedoe, verberonnes, flagriones и т. д.

Кадр из фильма Мэла Гибсона "Страсти Христовы", 2004 год.

Для того чтобы высечь рабыню, вполне достаточным основанием у римлянки служил разрез глаз невольницы, который не нравился госпоже. Если рабовладелица оставалась недовольной своей собственной внешностью, за это расплачивалась ни в чем не повинная рабыня. У некоторых матрон существовало даже правило, в силу которого рабыни, занимаясь прической своей госпожи, должны были оставаться полуобнаженными, чтобы в случае малейшей погрешности, происшедшей вследствие незначительной неловкости, быть готовой принять удар.

Слово "дисциплина" (disciplina) означало и "поучение", и "телесное наказание". Так, в частности, при помощи экзекуций воспитывалась дисциплина в войсках. Эта практика перекочевала из Античности в Средневековье, правда, христианская культура сместила смысл в сторону "умерщвления плоти".

УМЕРЩВЛЯТЬ ПЛОТЬ, ДАЖЕ ЕСЛИ ОНА СЛИШКОМ ПРЕКРАСНА

Шагнем далеко вперед, в век Просвещения, то есть, в эпоху торжества милосердия. В начале XVIII века во французском городе Тулон проживала девица по имени Екатерина Кадир. Отец ее умер, когда она была еще ребенком, оставив, кроме нее, трех сыновей. Старший женился, второй вступил в орден доминиканцев, а третий сделался священником. Екатерина отличалась приятным характером и редкой миловидностью. Ей делали много предложений, но она всем отказывала, так как ее мысли были слишком заняты духовными вопросами. Екатерине исполнилось 25 лет, когда в апреле 1728 года иезуитский патер Жан Батист Жирар получил назначение в Тулон.

Целые толпы приходили слушать его проповеди и исповедоваться ему в своих грехах. Дамы всех возрастов единодушно избрали его своим духовником и советчиком, и это доверие было в высшей степени приятно святому отцу; молодые же девицы образовали между собой кружок для упражнений в благочестии, наставником которого аккурат стал достопочтимый Жирар. Он приступил к делу аккуратно и долгое время ограничивался только мистическими разговорами. Постепенно и незаметно, хотя и уверенно, святой отец доводил своих прелестных исповедниц до обычного покаяния, которое он привык налагать в форме умерщвления плоти по издавна установленной форме: дисциплине.

Главным лицом в этом кружке любителей благочестия стала умная и осторожная девица Гюйоль. Отец Жирар нашел в ней единомышленника; очень скоро между ними установилось полное доверие, и она усердно помогала ему заманивать в благочестивое общество самых неопытных и набожных девиц. В те времена люди еще не знали, что в человеческом поведении есть такое отклонение как садо-мазохизм. Жирар собственноручно давал розги отдельно каждой из своих учениц. Вначале наказания производились самым скромным и приличным образом, но постепенно аппетиты святого отца росли, а его прекрасные грешницы были им до того ослеплены, что процесс "искупления" только увеличивал их благоговение перед пастырем.

Святой злодей был совершенно очарован душевными и телесными качествами девицы Кадир и решил непременно обратить ее в свою "веру". План его действий состоял в том, чтобы проявить необыкновенное участие к своей послушнице. Жирар, проявив все качества прелести, стал убеждать свою жертву в том, что Бог предназначил ее быть орудием Его великих замыслов. Однако, чтобы исполнить высокое назначение, она должна совершенно передать себя в руки своего духовного отца.

Обработка велась целый год, и однажды отец Жирар упрекнул свою воспитанницу в том, что она не послала за ним, когда была больна. Нежный поцелуй святого отца закончил этот милый выговор, и во время последовавшей за этим исповеди он расспросил ее обо всех ее желаниях, наклонностях и мыслях. Он посоветовал жертве каждый день причащаться, причем предупредил ее, что скоро у нее начнутся видения, о которых она должна ему подробно рассказывать.

Несчастная Екатерина впала в истерическое и мистическое состояние, и образ отца Жирара уже не выходил у нее из головы. Она открылась в этой страсти к нему, горько плача над своей слабостью. Отец Жирар утешил ее, и девица Кадир приняла формулу послушания, предложенную духовником: "Я отрекаюсь от себя, я предалась вам, я готова говорить, делать и терпеть все, что вы от меня потребуете".

Девицу Кадир смущали странные сны, где главным героем являлся отец Жирар, она же по временам казалась одержимой злым духом и проклинала религию Христа и святых. Близкие, опасаясь за ее здоровье, посоветовались с Жираром ? и тут осуществилось его давнишнее желание: приглашенный в дом Кадир, священник часто мог оставаться с девушкой тет-а-тет. Жирар пользовался приемами дисциплины, проделывая это над обнаженной пациенткой, как только с ней начинались ее припадки.

Девушка пыталась жаловаться Гюйоль и другим сестрам на вольности отца Жирара, но они только смеялись и рассказывали, что и с ними он ведет себя так же. Жирар участил свои визиты и с особенным вниманием разглядывал кровавые ссадины на прекрасном теле.

Однажды Кадир не проявила покорность и, несмотря на приказания Жирара, отказалась перестать держаться за стул, на котором она сидела, а так же не стала снимать платья. Тогда была вызвана Гюйоль, которая наговорила "грешнице" много противных слов, после чего та пришла в кроткое настроение, попросила прощения и обещала в будущем проявлять полную покорность.

На следующее утро отец Жирар вошел к ней в комнату и принялся поучать, а так же заставил девушку пить напиток его собственного изготовления. Он решил, что необходима перемена условий, и девица Кадир поступила в монастырь в Оллиуле. Две недели после этого отец Жирар не посещал ее, но истечении этого времени он попросил у настоятельницы разрешения видеться и переписываться со своей ученицей. Большая часть его писем была уничтожена, но те, которые сохранились, раскрывают целую систему самого утонченного молинизма, к которому прибегал этот иезуит для обольщения несчастной девушки.

Страсть его к ней все возрастала. Он исследовал ее раны, применял дисциплину прежним способом и по целым часам оставался у своей исповедницы. Она сама иногда хвалилась перед другими монахинями, что испытывает "величайшие духовные наслаждения". Одно время Екатерина была заключена в келью, и патер мог разговаривать с ней только через отверстие в стене; но изобретательность иезуита преодолела и это затруднение: он убедил свое духовное чадо выставить известную часть тела в отверстие и таким образом получать розги!

Со временем злодею надоела его духовная дочь, и он решил сослать предмет своей преступной страсти в Картезианский монастырь в Премоле. Епископ Тулонский не мог дальше терпеть и, запретив дальнейшие их сношения друг с другом, заставил перевезти девицу Кадир на дачу Бока, близ Тулона. Увидев, что приближается развязка, Жирар при помощи сестры Гравье, своей бывшей ученицы, вернул письма, писанные им Кадир, за исключением одного, которого не было в ее ящике.

Епископ назначил нового настоятеля в Тулонский монастырь кармелиток, чтобы тот отныне был духовником Кадир. Посредством исповеди постепенно открылись все нечестивые поступки отца Жирара, о чем настоятель немедленно известил епископа. Последний поклялся избавить страну от "обжорливого волка". Девица Кадир умоляла его на коленях, обливаясь слезами, не разглашать всей этой гадости, и епископ обещал ей скрыть скандальную историю, в чем вскоре раскаялся. Он лишил Жирара его сана и назначил церковную комиссию, чтобы расследовать все его проделки. Комиссия априори была предубеждена против девицы Кадир, имея намерение оправдать Жирара. Девушка, уверенная в своей невинности, призналась во всем, но показания ее были слишком сбивчивы -- и ее противник воспользовался неточностью указанных ею чисел и другими мелочами. Восемь иезуитов были допрошены и дали самые благоприятные отзывы о своем брате; монахини также доказали свое благоговение перед преследуемым отцом. В итоге Кадир была выставлена лгуньей, изменницей и клеветницей, а так же обвинена в том, что ее подкупили нанести оскорбление ордену иезуитов. Дело дошло до Верховного Суда в Эксе, а иезуиты не жалели ни денег, ни трудов, чтобы спасти репутацию. Екатерина в это время содержалась, как осужденная преступница, в скверной, вредной для здоровья комнате. Ее мучили, угрожали и досаждали ей, как только могли, пока она наконец не отреклась от всего, в чем обвиняла Жирара.

Суд приговорил отдать ее на поруки в городской монастырь. Апеллируя к высшему суду, она показала, что ее первое признание на исповеди было правдивым, все остальное было сказано под давлением. Суд решил, что неправы были обе стороны.

Этот трагикомичный процесс наделал много шуму, и общественное мнение было всецело на стороне Кадир. Тех, кто голосовал против Жирара, толпа благословляла и встречала рукоплесканиями, а сам Жирар был побит камнями, и его с большим трудом удалось спасти от ярости черни. Он умер через год после этого, и многие сочли его преждевременную смерть наказанием за грехи.

Девицу Кадир окружили нежным попечением. Вскоре она исчезла с исторической сцены ? что с нею сталось, неизвестно совершенно. Зато ее красота и страдания были воспеты современниками. Вольтер, с присущим ему цинизмом, выразился так: "Эта красавица видела самого Бога; Жирар же видел ее и даже прикасался к ней -- а, значит, он тоже был причастен и в каком-то смысле счастлив".

И ЦЕЛОГО МИРА МАЛО

Исходя из того, что человечество имеет обычай воевать, несложно сделать вывод, что война -- нормальное состояние человечества. Как любят говорить наши десантники, нам нужен мир, желательно -- весь. Другой вопрос, что войны могут быть оральными или виртуальными, не обязательно убивать непонарошку. Из послания святого Иакова: "Откуда враждебность и откуда столкновения между вами? Не отсюда ли: от наслаждений ваших, воюющих в членах ваших? Вы вожделеете и не имеете; вы убиваете и завидуете, и не можете достичь, вы входите в столкновение и воюете". А, впрочем, посылают у нас часто, да кто слушает.

Без войн немыслима мировая культура. Да и сами конфликты -- тоже культурные феномены, хотя в основном они выглядят совсем уж бескультурными. Тем более что специалисты выделяют три основных причины войн: гордыня, зависть и алчность. Но еще война выдвигает циничных и жестких военачальников. Утонченных и совестливых боевые действия не терпят. Однако вождями или национальными лидерами далеко не всегда становятся полководцы. Вы наверняка заметили, что я что завис в Средиземноморье. Пора обратить наши взоры на Восток.

Современные (нам) монголы отличаются миролюбием и терпимостью. Одновременно у них существует культ Чингиз-хана, одного из самых жестоких завоевателей в истории человечества. Проблема в том, что созданный народами миф о Чингиз-хане вряд ли соответствует характеру реального человека с тем же именем-титулом.

Когда злобные татары отравили главу улуса Оэлун Есугая-богатура, остались его сыновья Бектер, Бельгутай, Хасар и Темучжин. Первая и вторая пара детей соперничали, ибо родились от двух разных женщин. Вторые оказались решительней: Хасар и Темучжин убили Бектера, расстреляв юношу из лука, когда тот пас овец на холме. Тайчиуты насильно увезли Темучжина в свое кочевье, надев ему на шею в качестве наказания тяжеленую колодку -- кангу.

Темучжин был уверен в том, что он -- любимец верховного монгольского бога Тэнгри, Вечного Синего Неба. Он сбежал из племени тайчеутов и стал собирать по степи таких же, как и он, отчаянных парней -- нукеров. Его идея была проста: вернуть то влияние, которым обладал отец Темучжина. На отряд напали такие же грозные разбойники и отняли у молодого главаря юную жену Борте. Сам Темучжин спрятался в диком лесу, а лесов монголы издревле боялись. Противники из племени кереитов, посчитав, что Темучжин сгинул, ушли -- и это была их ошибка. Божий избранник на самом деле собрал еще более мощный отряд, который разбил кереитов. Темучжин вернул свою Борте, которая вскоре родила ему первенца, Чжочи.

Все это -- известный сюжет. Он мог бы и сгинуть в народной памяти -- монголы много и бестолково воевали друг с другом -- но Темучжин стал первым пожелавшим собрать племена степных людей в единый кулак. Позже родилась легенда о том, что вожди сами пришли к Темучжину, сделав ему предложение, от которого невозможно отказаться. По крайней мере, именно тогда молодой герой получил известный титул: Первый Хан (Чингиз-Хан).

Далее легенда сообщает о том, что бывший друг Чингиз-Хана, Чжамуха напал на его отряд и разбил его, а семьдесят соратников Темучжина заживо сварил. Последовало десять лет скитаний поверженных объединителей нации, и дошло до того, что Темучжин разуверился в своем небесном покровительстве -- якобы его оставили кючю и су, тайная сила и небесная благодать.

В те годы, будучи в подчинении у кереитского кагана Тоорила, Темучжин служил у китайцев, гоняя назойливых и ненавистных татар. Хотелось посчитаться тайчеутами, надевшими на его шею кангу. Это опытному воину удалось -- истреблены были даже дети и внуки тайчеутов. Как вы поняли, не все старые времена были добрыми.

Чжамуха между тем объявил себя Ханом всех Ханов (Гур-Ханом). Но он совершил ошибку, приняв в союзники татар. Темучжин смог убедить своих сторонников, что идут они воевать не за лошадей и женщин, а дабы покончить с настырными татарами. Говоря современным (для нас) языком, возник лозунг уничтожения целого этноса. Лозунг, достойный Геббельса: "Татарское племя -- исконные губители отцов и дедов наших. Истребим же их полностью, равняя ростом к тележной чеке, а оставшихся обратим в рабство!" Так и было исполнено: всех, кто не смог сбежать и кто был выше оси телеги, убили.

Чем не национальная идея? Но она не понравилась кагану Тоорилу и Чжамухе, задумавших ликвидировать явно обезумевшего Темучжина. Последний, обладая несомненным чутьем, смог уйти от заготовленной ловушки; с небольшим отрядом он укрыться в суровых местах у озера Бальчжуна. Там-то и собрался настоящий "монгольский кулак", впоследствии так устрашавший правителей многих держав. Чингиз-Хан прежде всего подарил представителям ранее враждовавших племен мечту. Она была по-варварски проста: много благ и богатств в обмен на доблесть.

Все могло быть иначе. Тоорил, он же Ван-Хан, благоволил христианам. Но он недооценил своего сотника, оказавшегося более последовательным, и в итоге монголы стали буддистами (другие их потомки -- мусульманами). "Пресвитер Иоанн" (так его именовали западные миссионеры) попал в плен к своим союзникам найманам, которые Тоорила убили, сделав из черепа Ван-Хана фетиш для предсказаний.

Чингиз-Хан провозгласил создание Великого Государства монголов, Их Монгол улус. И началось завоевание мира. Чингиз-Хан говорил: "Нет более высокого наслаждения, нежели подавить возмутившегося и победить врага, захватить все, что он имеет, заставить его женщин рыдать и превратить их животы в подстилку".

Теперь-то мы знаем: хочешь, чтобы пошли за тобой -- будь понятен и прямолинеен. Цени преданность и не прощай предателей. Чингиз-Хан, следуя своему же принципу, казнил всех, кто выдал ему его же врага Чжамаху. Восемь столетий спустя примерно такую же линию гнул другой восточный тиран: Сталин.

Памятник Чингих-хану в Цонжин-Болдоге, Монголия.

Чингисхан и его преемники пытались разрушить то, что оседлые народы накапливали тысячелетиями. В XIII-XIV веках они совершили последнюю попытку установить верховенство грабителя, который ничего не производит, а приходит отобрать плоды упорных трудов у беззащитного, которому некуда бежать.

Тем не менее эта попытка провалилась, потому что в конце концов у кочевников не осталось иного выбора, кроме как перенять образ жизни тех, кого они покорили. Захватив деревни и города, они поселились в них, потому что разбой и война не постоянное состояние, они не могут длиться вечно. Образ Чингиз-хана многие века вдохновлял татаро-монгольских всадников на новые завоевания. Однако его внук Хубилай решил завершить поход, начатый предком, и поселиться в своей летней резиденции, выстроенной в городе Шанду. Представитель пятого колена наследников Чингисхана султан Олджейту построил на пустынном плато новую столицу -- Сольтание. Олджейту-строитель (так его прозвали) был либеральным правителем, поэтому разрешал жить в городе людям, приехавшим со всех концов света. Он успел побывать христианином, буддистом и мусульманином -- он даже попытался примирить все эти религии. Его можно назвать единственным кочевником, который был полезен цивилизации: собрав духовные знания из четырех мировых культур, он взял лучшее от каждой из них, сохранил и передал будущим поколениям. Но он был неважным воином.

РАССУДИТЕЛЬНЫЕ СУПРОТИВ БЕЗРАССУДНЫХ

Эту главку начну с одной истории из нашей современности. Есть такая православная писательница: Наталия Сухинина. Одно время мы с ней работали в одной газете, и она очень гордилась своим сыном, постригшимся в монахи. Была очень трогательная ситуация: Денис Сухинин слыл повесой и гулякой, и его мама решила пойти пешком (из Москвы) на Святую Землю, то есть, в Иерусалим. Когда она вернулась из паломничества, сын ей и говорит: "Мам, ухожу в монастырь".

Так Денис стал отцом Доримедонтом. Подвизался в разных монастырях, а в последнее время -- на святой горе Афон. Тут -- новость: иеромонах Доримедонт порывает с Церковью, уезжает в один из отдаленных регионов России, становится фермером, заводит свиней, женится, появляются дети. Если там, в высших эмпиреях все наши ходы действительно записываются, каждому воздастся, и не нам кого-либо судить. По крайней мере, Денис Сухинин растит детей, а предостережения о том, что де монахи-расстриги прямиком отправляются в ад, являются лишь гипотезами.

Есть люди умные и шибко умные. Их отличить несложно: первые говорят то, что от них хотят слышать, вторые несут что ни попадя либо говорят то, что думают, ведь они думать умеют. Характерно, что именно шибко умные и двигают прогресс, хотя еще не доказано, что данное явление -- хорошее дело.

Средневековый мир, хотя его и принято считать темным, не был лишен лучей света. Один из таковых -- голиарды. Эти деятели являлись прежде всего свободомыслящими странниками, говорящими то, что думают. Не имея средств к существованию, они сбивались в ватаги бедных школяров, живших чем и как придется, нищенствовавших, делавшихся слугами у своих более зажиточных соучеников. Как тогда говорили, если Париж -- рай для богатых, то для бедных он -- жаждущая добычи трясина.

Чтобы заработать себе на жизнь, голиарды иной раз делались циркачами или шутами; отсюда, вероятно, происходит еще один ярлык: joculator (жонглер). Следует, впрочем, уточнить что слово joculator у французов той эпохи было эпитетом для того, кого находили опасным, кого хотели выбросить за пределы общества. Если голиарды и предавались критике окружающей действительности, многие из них все же мечтали сделаться теми, кого они критикуют.

Так, получивший репутацию насмешника Гуго Орлеанский, по прозвищу Примас, успешно учил в Орлеане и Париже; он вполне оправдывал репутацию насмешника (послужив впоследствии прообразом Primasso в "Декамероне" Боккаччо). Он всегда жил в безденежье и сохранял остроту настороженного взгляда, а вот Архипиита Кельнский перебивался подачками за лесть со стола Регинальда Дассельского, немецкого прелата и архиканцлера Фридриха Барбароссы.

Голиарды мечтали о щедром меценате, о беззаботной жизни на широкую ногу. Игра, вино, любовь -- вот воспеваемая ими "троица", вызывавшая негодование благочестивых душ того времени. Но есть и другая сторона медали: благородство человека -- дух, образ божества, примат добродетелей, самообладание, выдвижение скромнорожденного.

В рыцаре голиард презирал военного, солдата. Для городского интеллектуала поединки диалектики заменили честь оружия и достоинство военных побед. Архипиита Кельнский говорил о своем отвращении к делам оружия так же, как и Пьер Абеляр, один из величайших поэтов-голиардов, выражал это в стихах, которые читали вслух и пели на горе св. Женевьевы, подобно тому, как сегодня читают рэп.

Пьер Абеляр был не просто голиардом -- он являлся живым символом интеллектуальной парижской среды. Бретонец из-под Нанта, он родился в Пале в 1079 году и принадлежал к мелкому дворянству. Абеляр с радостью пренебрег воинскими трудами (ратное поприще избрали его братья) и погрузился в учебу. Вечный спорщик, он стал "рыцарем диалектики". Когда Пьер перебрался в Париж, раскрылась его доблесть: потребность разбивать идолы. Его вера в свою звезду побудила Абеляра атаковать самого известного из парижских мэтров, Гийома из Шампо.

Абеляр его провоцировал, припирал к стенке, похищал у него слушателей. Гийом вынужден подправлять свое учение; он пытается учесть критику молодого визави. Итог: Гийома покинули все ученики. Абеляр расположился именно там, откуда удалился его старый противник, на горе св. Женевьевы, куда переместился центр интеллектуальной жизни Франции. Один человек определил судьбу целого квартала, но он страдал от того, что у него теперь нет равного ему соперника. В те времена высшими из философов считались теологи, и Абеляр дает себе клятву: он сам сделается богословом. Он вновь становится студентом и спешит в Лан на лекции самого знаменитого богослова того времени, Ансельма Ланского. Абеляр импровизирует комментарий на пророчества Иезекииля, вызывающий восторг у слушателей. Записи этой лекции ходят по рукам, их лихорадочно копируют.

Абеляра настигла слава, но в этот момент нагрянуло новое испытание, которое деликатно можно назвать ''стрелой Амура''. Детали нам известны по искренней автобиографии ''Historia Calamitatum'' ("История моих бедствий"). В 39 лет он знал плотскую любовь лишь по Овидию и по сочиняемым им самим стихам голиарда. В своей исповеди Абеляр признается: "Я считал уже себя единственным сохранившимся в мире философом, а Элоиза -- приложение к завоеваниям разума. Да и само это приключение возникло больше из головы, чем по зову плоти".

Племяннице каноника Фульбера было 17 лет, а она уже своими знаниями славилась на всю Францию. Каноник вверяет Элоизу Пьеру как ученицу: ему льстит, что обучать ее будет знаменитый мэтр. Когда они говорят о плате, Абеляр охотно принимает предложенные скуповатым Фульбером стол и кров.

Интеллектуальное общение скоро переходит в нечто более интимное. Довольно скоро тайное становится явным -- и Абеляр должен покинуть дом обманутого им хозяина. Они находят возможность встречаться в другом месте, и здесь -- новость: Элоиза беременна. Абеляр, проявив отменную смекалку, пользуется отсутствием Фульбера, чтобы похитить возлюбленную и в платье монахини спрятать ее у своей сестры в Бретани. Элоиза рожает сына, получившего странное даже по тем временам имя: Астролябий.

Будучи простым посвященным, Абеляр вполне может связать себя узами брака. Но он боялся, что, женившись, он подорвет свою карьеру преподавателя, станет насмешкой для школяров. Время между тем настало несколько либеральное. Ссылаясь на Святые Писания, голиарды говорят свободным от условностей языком и подчеркивают, что мужчина и женщина наделены органами, которыми они могут без стыда пользоваться. И тут свой голос подает Элоиза. В письме она предлагает Абеляру отказаться от мысли о супружестве. Тот отвергает жертву Элоизы, предлагая брак -- но только... тайный. Чтобы успокоить Фульбера, его оповещают, и он даже присутствует на благословении этого брака.

Однако намерения у персонажей этой комедии различные. Абеляр с успокоенной совестью думает вернуться к своим трудам -- Элоиза должна оставаться в тени. Фульбер требует, чтобы весть о свадьбе разошлась, дабы всем стало известно о полученной им сатисфакции. Абеляру это надоело, и он задумал такую комбинацию: Элоиза удалится в монастырь, где она облачится в послушницу: это положит конец сплетням. Элоиза, у которой уже нет иной воли, кроме абеляровой, будет ждать в этом образе, пока не смолкнут сплетни.

Фульбер, посчитав, что Абеляр хочет избавился от Элоизы навсегда, решается на преступление, отчего комедия перерождается в трагикомедию. Ночью в дом Абеляра врывается карательная команда: его самым позорным образом калечат, лишив того, что производит семя. Поутру новость о скандал распространяется на весь Париж. Абеляр пытается скрыть свой стыд в аббатстве Сен-Дени...

...Общение двух любящих душ продолжалось еще очень долго -- в письмах из одного монастыря в другой. Интеллектуальная страсть спасла Абеляра. Залечив раны, он поборол и смятение, но размеренной жизни обители мешает толпа учеников, прибывающих, чтобы просить мэтра вернуться к преподаванию. Абеляр пишет для них свой первый богословский трактат. Его успех вызывает гнев: враги Абеляра собрали толпу, грозившую его разорвать. Книгу сжигают, а Абеляра на специально созванном Соборе приговаривают до конца дней своих пребывать в монастыре.

Через год не сломленный морально Абеляр бежал из монастыря Сен-Дени, найдя убежище у епископа из Труа. Он строит себе небольшую молельню и живет отшельником. Убежище обнаруживают ученики, и вокруг возводится деревня из хижин и палаток, которую назвали: Параклет.

Памятник Пьеру и Элоизе в Лё Палле, Франция.

Два церковных деятеля намерены Абеляра вконец извести: речь идет о св. Норберте, основателе ордена премонтриан, и св. Бернаре, реформаторе цистерианского ордена из аббатства Сито. Они так преследуют Абеляра, что он даже подумывает о бегстве на Восток. Абеляр перебирается на родину, где его избирают аббатом одного бретонского монастыря. Монахи невообразимо грубы, он пытается их чуть-чуть ''обтесать'', а они в ответ хотят его отравить. Снова бегство, и в 1136 году Абеляр вновь поселяется на холме св. Женевьевы. Он снова учительствует, к нему ходит больше чем когда бы то ни было слушателей. Его враги вновь начинают атаку на его труды, а во главе стоит св. Бернар.

Успеха св. Бернар не имеет, при этом окончательно уверившись в размерах учиняемого Абеляром зла. Один из учеников Абеляра предлагает, чтобы в Сансе состоялся диспут перед собранием теологов и епископов. Мэтр должен еще более возвыситься в глазах своих слушателей. Св. Бернар готовит убийственный удар: диспут превращается в Собор, Абеляр -- в обвиняемого. В ночь перед дебатами св. Бернар созывает епископов, показывает им собранное на Абеляра досье и представляет его как опасного еретика. Наутро последнему не остается ничего другого, как поставить под сомнение правомочность Собора и воззвать к Папе.

Епископы посылают в Рим довольно мягкое осуждение. Встревоженный этим Бернар торопится, чтобы его обогнать. Его секретарь мчится к преданным Бернару кардиналам с письмами, которые помогают вырвать у Папы суровое осуждение Абеляра, книги которого приговорены к сожжению. Абеляр вновь должен отправиться в путь... он укрывается в Клюни. На этот раз он сломлен.

Петр Достопочтенный принимает его с бесконечным милосердием, примиряет его со св. Бернаром, добивается от Рима снятия отлучения и помещает Абеляра в монастырь Сен-Марсель в Шалоне, где тот умирает 21 апреля 1142 года. Великое аббатство Клюни посылает ему письменное отпущение грехов и напоследок делает еще один весьма деликатный жест -- передает его прах Элоизе, аббатисе в Параклете.

В XIII столетии голиарды исчезают. Их задели преследования и проклятия, а их собственная склонность к разрушительной критике не позволила им найти свое место в строительстве университета, который они так часто покидали, чтобы успеть насладиться жизнью и пространством.

ПОВЕЛИТЕЛИ БЕЗМОЛВИЯ

В 1911 году финский филолог Кай Доннер выехал из сибирского Томска на санях, чтобы изучать самоедов и "бежать от реальности в удивительную страну легенд". Он буквально сорвал с себя бремя цивилизации -- костюмы, накрахмаленные сорочки, постельное белье, зубную щетку, принадлежности для бритья -- и нарядился в традиционную двухслойную одежду из шкуры лося. Полный решимости провести зиму в Арктике, он в феврале 1912 года достиг Поккелки, своеобразной столицы самоедов.

Там Доннер обнаружил, "зал собраний" во "дворце" местного вождя, представлявшим собой полуподземное сооружение с бревенчатыми стенами и очагом из глины и ветвей. Здесь на полу спали тридцать человек. Холод был такой сильный, что никто не раздевался; это место кишело паразитами и было пропитано зловонием. Хотя ежедневно на несколько минут в этом северном краю показывалось солнце, внутри помещения всегда было темно, так как свет не мог пробиться сквозь затянутые инеем окна. И все же эти люди считали, что они счастливее тех, что потеют на полях и растрачивают силы в поисках материальных богатств. По мнению пытливого финна, они достигли самой трудной цели: перестали испытывать гнет человеческих желаний.

Одна из самых странных загадок человечества -- обитание людей в краях, где земли покорены вечной мерзлотой. Гуманисты XVI века культивировали миф о варварской невинности полярных народов (речь шла преимущественно о саамах, считавшихся в Европе самыми сильными колдунами), не знающих лихорадочной суеты, свободных от гражданских разногласий и не способных присваивать чужую собственность. Я и сам, общаясь с северянами, привык слышать о том, что колонизаторы привнесли в их культуру ложь, мат и воровство. Они имеют в виду русских, а у коми, к примеру, в ходу выражение: "Рочь -- прочь!", где "рочь" -- это русские.

Есть расхожая теория о миграции северян: охотники севера следовали за отступающим льдом в конце Ледникового периода, точнее, за стадами диких оленей, питающихся ягелем, растущим в лесотундре. Они же одомашнили волков, превратив их в ездовых и охотничьих собак. В какой-то момент удалось приручить и диких оленей, а собаки научились охранять стада. Люди тундры цеплялись за самые северные обитаемые земли и за общество тех животных, которых они знали и которые могли дать им пищу, одежду и кров.

Подробной картины всех особенностей северной жизни не было до середины XVI века, когда братья-католики Джон и Олаус Магнумы собрали материал о мире, в котором они надеялись предотвратить Реформацию. "Описание народов Севера" Олауса -- именно тот документ, из которого мы знаем о подлинной жизни людей полутысячелетней давности, для которых тундра является родным домом.

Олаус Магнус был настоятелем Стренгенского собора; родную Швецию ему пришлось покинуть из-за распространения протестантизма. Он с тоской изгнанника гордится тем, что подобен готу среди римлян, и в Севере ему нравится все, кроме ереси. Олаус знал Арктику непосредственно, потому что в 1518-1519 годах был послан в эту область собирать церковную десятину; он утверждает, что добрался до 86 градуса северной широты; вероятно, тогда его и пленили обычаи и легенды саамов.

Олаус изображает Север своего рода Новым Светом, полным богатств и чудес, где бесчисленные некрещеные души ждут вести о Христе. Он наслаждается новизной и разнообразием в мире, где даже туман не кажется блеклым. Он описывает разнообразные виды льда и двадцать сортов снега. Но более всего Олауса тронули магические таланты северян. Поскольку волшебство -- способ совладать с природой, можно сказать, что оно -- замена цивилизации, делающее ненужными такие общераспространенные преобразования среды как строительство городов, ирригация, скотоводство, сельское хозяйство, вырубка лесов, изменение местности и добыча полезных ископаемых. Жители Севера совершенно не затрагивают природу, почти не преобразуют ее... возможно, именно поэтому доверчивые наблюдатели наделяли их волшебством необычной силы.

А.Я. Тугаринов, "Семья юрака Ялка. Малые дети самоеда Петра Лебедя". Туруханский край, 1907 год.

У ПОСЛЕДНЕГО ПРЕДЕЛА

Или взять еще более дикое и неприютное место нашей планеты. Когда в 1818 году отважный исследователь Арктики Джон Росс встретил на северо-западе Гренландии "арктических горцев", он открыл, что те считают себя последними из выживших обитателей Земли после вселенской катастрофы. Как бы теперь сказали, постапокалипсический сюжет. Гарпуны у них были из бивней нарвала, сани из китовых костей, а инструменты -- из метеоритного железа; поэтому они остались равнодушны к тому набору подарков, на который европейцы обычно рассчитывают при установлении дружеских отношений в других местах. Впрочем, деревянные предметы пробудили у них алчность: с древесиной тогда в Гренландии было не очень.

Росс установил, что главным изобретением, позволившим гренландцам покорить суровый остров, стала масляная лампа, вырезанная из мыльного камня и заполненная жиром тюленей и моржей. Это устройство позволяло охотникам уходить от дома сколь угодно далеко, преследуя мускусных быков аж до Северного Ледовитого океана. Так же смело аборигены шли за стадами карибу, которые в поисках соли совершали далекие переходы. На карибу нельзя охотиться, когда пожелает охотник; приходится дожидаться начала зимы, когда шкура животного становится пригодной для изготовления одежды, считающейся самой теплой в мире.

Европейцы назвали этих людей "народом Туле". Ultima Thule -- последний предел -- граница воображения человека античности, место, где кончается земля и начинается хаос. Кстати, напомню: античные греки мифическую страну мудрецов Гиперборею располагали именно на Севере. Туле охотились на китов, на хрупких суденышках смело выходя в открытое море. Китов они убивали гарпунами, стоя на плотах, изготовленных из надутых мочевых пузырей тюленей и моржей. Сами себя люди Туле называли инуитами и юпиками; в них -- что уж совсем удивительно -- была примесь крови... викингов. Норвежцы открыли Гренландию тысячу лет назад. "Гренландия, - сообщает в XI веке Адам, епископ Бременский, - лежит далеко в океане против Шведских и Рифейских гор... Жители ее зелены от морской воды, почему остров и получил свое название. Люди здесь живут так же, как исландцы, однако более свирепы".

В первые годы освоения окружающая среда предлагала вновь прибывшим викингам некоторые ресурсы. Лесов здесь не было, но имелись заросли ив, карликовых берез и рябин, древесину которых можно было использовать. Не было зерновых, но росли песчаный колосок, спорыш, лен и много съедобных трав и ягод. Рыба и птица водились в изобилии, паслись стада карибу -- чего никогда не было в той же Исландии. Моржи, нарвалы, лисы, горностаи, гаги, киты и полярные медведи -- на всех этих животных можно было охотиться.

Поселенцы быстро вывели породу ''гренландской овцы'', руно которой ценилось очень высоко. Что же касается их противостояния с инуитами, победили в нем последние. Норвежцев туземцы, которых викинги называли "скрелингами", оттеснили в более северные районы, а потом, видимо, совсем извели.

Ивар Бардарссон, представитель бергенского епископа, наделенный полномочиями решать мирские проблемы Церкви в Гренландии, в конце 1340-х годов приплыл в одно из поселений и узнал, что там произошло. "Он был среди тех, кто отправился в Западное Поселение против скрелингов... и когда они прибыли туда, то не нашли никого: ни христиан, ни язычников, только немного одичавшего скота и овец. Они перебили это скот и овец ради пищи, погрузили, сколько могли, на корабли и отправились домой". Традицию обвинять инуитов в гибели колонии подкрепило послание папы Николая V, содержащее ужасные вести. Папа пишет, что "тридцать лет назад из соседней страны приплыли по морю варвары-язычники... и опустошили землю огнем и мечом, так что ничего живого на острове не осталось".

О трудной жизни норвежцев в Гренландии можно судить по оставленным ими грудам костей. Колонисты пытались сохранить свои стада, оставляя в рационе мясо овец, коз и диких карибу; но находить пастбища становилось все трудней. Были ли последние колонисты убиты, или умерли от голода, или мигрировали по своей воле, мы не знаем. Возможно (я уже на это намекал) в результате ассимиляции самые сильные и жизнелюбивые влились в ряды туземцев, полностью утратив память о стране происхождения. Для того, чтобы проникнуться жизнью инуитов и миром Арктики, рекомендую посмотреть первый сезон сериала ''Террор'', снятого в 2018 году.

Эскимоска из Гренландии, начало ХХ века.

ТОРЖЕСТВО РОГАТЫХ

"Корабли, корабли!.." - кричал монах со звонницы, высунувшись чуть не по пояс. Остров Линдисфарн, находящийся северо-восточного побережья Англии, еще не видывал такого огромного флота. Паломники? Дарители? Случайные гости? Монашеская братия, высыпавшая из келий на двор обители, обсуждала событие: жизнь здесь не изобиловала новостями. Готовили Святой Крест, чтобы достойно принять мореплавателей. А к вечеру на берегу и внутри монастырских стен валялись посеченные тела монахов и прислуги. Кельи, часовни и кладовые были очищены от всего, что представляло хоть малейшую ценность. Корабли, нагруженные добычей и пленниками, исчезали за горизонтом...

8 июня 793 года от Р.Х. обитель святого Кутберта на Линдисфарне прекратила свое существование. Чудом оставшиеся в живых очевидцы, разнесли весть о случившейся катастрофе ко дворам светских и церковных владык -- монастырь святого Кутберта считался одним из известнейших, высокопочитаемых и богатейших в Англии. Состоявший при дворе Карла Великого в Ахене ученый монах Алкуин откликнулся на это событие такими строками: "Никогда еще Британия не была свидетелем подобных ужасов и никогда никто не мог помыслить о такой угрозе с моря". Англо-сакс по происхождению, Алкуин стал первым, кому удалось верно оценить масштабы надвигающейся беды. До событий на Линдесфарне мелкие отряды пиратов с Северо-Востока время от времени появлялись у берегов Англии, но урон наносили невеликий. Теперь же -- свирепствовала целая армада, и это было только начало...

Культура викингов, устрашавших Европу своими агрессивными и не вполне дружелюбными действиями, не подарила миру выдающихся мыслителей, зодчих или поэтов. Но все-таки это была именно что культура. В частности, незваные скандинавские гости умели делать отличные плавсредства, прекрасное оружие, а так же отвары грибов, добавлявшие воинам ярости. Этимология слова "викинг" до сих пор не вполне ясна. Существует две основных версии: одни ученые выводят его от скандинавского vik, бухта; другие от общегерманского wik, торг, город. В первом случае викинги -- это те, кто устраивают засады в бухтах, во втором -- гости торгов, где они или мирно торгуют, или отнимают. Как говорится, выбирайте на вкус.

За обителью святого Кутберта последовали монастыри в Ярроу и Веармуте. Святой Кутберт на сей раз вступился за поруганные святыни -- внезапно налетевший шторм потопил часть норманнской флотилии. Несколько кораблей выбросило на берег, где их команды были перебиты жаждавшими мести англичанами.

В 810 году воевода Готтрик с флотом из 200 кораблей вторгся во Фрисландию (это теперь территория Голландии). Викинги разорили прибрежные острова, разграбили и сожгли Гронинген, а войска местных сеньоров были решительно разбиты. Почти одновременно с набегом на Фрисландию корабли викингов появились у южных берегов Франции. Местные жители поначалу приняли их за торговый караван и, если бы не личное вмешательство волею судьбы оказавшегося в этих местах императора Карла Великого, который предпринял энергичные меры для организации обороны, последствия этой ошибки могли стать трагическими. На этот раз пиратам не удалось развернуться в полной мере -- их корабли скрылись в морской дали.

Том Лоуэлл, "Разграбление аббатства святого Кутберта".

Норманны, казалось, злодействуют с дозволения Бога. Они поднимались вверх по рекам на своих драккарах, и скоро их экипажи даже стали перемещаться пешком и на конях, группами, которые то соединялись, то рассеивались, грабя страну, а перед ними шло "кровавое видение". Отличная иллюстрация ужаса, сеемого скандинавскими бандитами -- плач монаха Эрментария: "Нет пощады почти ни одному поселению, ни одному монастырю. Все люди бегут, и редко кто-то осмеливается сказать: "Останьтесь, останьтесь, сопротивляйтесь, боритесь за свою страну, за своих детей, за свою семью". В своем оцепенении, среди внутренних распрей, они выкупают ценой дани то, что должны были бы защищать с оружием в руках, и оставляют королевство христиан на погибель".

В 827 году флот викингов вошел в Бискайский залив. Норманны опустошили окрестности Хихона в Астурии и северо-западное побережье Испании. Войску короля Галисии и Астурии Алонсо II удалось нанести серьезное поражение непрошенным гостям. Было уничтожено до 70 норманнских кораблей.

В 844 году объединенный флот Хастинга и Бьерна Ернсида в составе 100 кораблей направился к берегам все той же Испании. Обогнув мыс Сан-Висенте, он оказался у берегов Андалузии. "Море казалось заполнили темные птицы, сердца наполнились страхом и мукою" -- писал арабский хронист. Кстати, арабы называли викингов: "ар-рус".

Викинги совершили набеги на окрестности Кадиса, Медины и атлантическое побережье Марокко, после чего двинулись во внутренние районы Андалузии, осадив Севилью. Трижды отряды испанских мавров пытались пробиться на выручку к осажденным, но всякий раз неудачно. Викинги ответили рейдами на предместья Кордовы и Аликанте. Наконец к стенам Севильи подошло войско во главе с самим эмиром Кордовы Абд-эль-Рахманом II. И на этот раз исход сражения оказался неопределенным. Викинги даже попытались овладеть крепостью Табла, неподалеку от Севильи, но были отбиты, потеряв до 400 человек.

Вскоре на Гвадалквивире появился флот эмира, в составе которого находились 15 огненосных судов, и заблокировал выход в море. Арабы атаковали корабли скандинавов, забрасывая их сосудами с горючим составом -- и потопили 30 из них. Викинги вынуждены были вступить в переговоры и, выторговав себе право на свободный проход в обмен на захваченную добычу и пленников-мусульман, ушли. Взятых в плен норманнов арабы повесили на пальмах. Отрубленные головы еще двухсот скандинавов, как доказательство победы, Абдэль-Рахман II отправил своему союзнику -- эмиру Марокко. Ничтожные результаты похода и серьезные потери -- погибло до половины его участников -- надолго отбили у викингов охоту появляться у иберийских берегов.

У всякого ужаса есть предел. Довольно скоро норманны стали ассимилироваться с тем миром, который они устрашали. Викинги стали обращаться в христианство, чтобы поступать на службу к европейским монархам. Уже в 830 году кто-то из норманнов служил лоцманом у архиепископа Эббона. Ну, не все же грабить и убивать.

ИЗ ВАРЯГ В ГРЕКИ И ОБРАТНО

Довольно забавна версия прихода викингов на Русь, изложенная в "Повести временных лет". Здесь я ее приводить не буду -- вы и так все знаете чуть не наизусть. Разумное объяснение только одно: летописец выполнял заказ, полученный от правящей верхушки, дабы в истории остался положительный образ варягов (так их именовали восточные славяне). К слову, "варяг" -- человек, который варит соль. Викинги владели солеварнями у озера Ильмень (хотя, это лишь гипотеза). Между прочим, посол кордовского калифа, Ибрагим Ибн Якуб, совершивший в 965 г. поездку по Восточной Европе, уверенно заявлял, что русины вовсе не славяне, а варяги. Видимо, симбиоз северных авантюристов и обстоятельных, спокойных, уравновешенных восточных славян, был довольно благотворным. При варягах и Новгород, и Киевская Русь очень скоро стали весьма значимыми субъектами мировой политики.

В 907 году Киевская Русь уверенно вошла в клуб мировых агрессоров, совершив поход на Византию. Как сообщается в той же "Повести временных лет", возглавлял этот поход киевский князь Олег, который "взял с собой множество варягов, и славян, и чудь, и кривичей, и мерю, и древлян, и радимичей... Число кораблей было 2 000, и пришел он к Царьграду".

В 70-е годы IX века далеко на северо-востоке обнаружился новый объект грабежа. Норвежец Оттар обогнул Скандинавию, Кольский полуостров, проник в Белое море, которое окрестил Гандвиком (Колдовским заливом) и обследовал лежащие в нижнем течении реки Вина (Северная Двина) земли, получившие от него название Бьярмии. На исходе IX века сюда уже ворвались викинги под предводительством Эйрика Кровавая Секира и, разгромив пытавшихся было отбиться туземцев, разграбили их поселения. В начале 70-х годов X века в устье Вины вошли корабли норвежского конунга Харальда Серая Шкура и все повторилось: множество бьярминцев было перебито, а край ограблен дочиста.

Около 1026 года зажиточные норвежские землевладельцы Торир Собака, Карли и его брат Гуннстейн, заручившись поддержкой Олава Толстого, снарядили военные и грузовые корабли, на которых с большим числом спутников отплыли в Бьярмию. Их плавание, -- пожалуй, одна из лучших иллюстраций того, как в походах скандинавов эпохи викингов торговля и грабеж вполне уживались друг с другом. Как говорится, все зависело от обстоятельств. Закупив изрядное количество ценнейших мехов, Торир Собака предложил разграбить расположенное неподалеку святилище местного божка Йомали. Похитив хранящиеся там ценности и удачно ускользнув от толпы разъяренных бьярмийцев, норманны ушли в море.

Несколько дней спустя на одном из северонорвежских островов разыгралась драма, красноречиво свидетельствовавшая о нравах, царивших среди участников походов викингов. При дележе добычи возник спор, в котором в качестве аргументов в ход были пущены мечи и секиры. Карли был убит, а Гуннстейну с остатком его людей едва удалось скрыться.

Наметилась и обратная агрессия. Начиная с X века, к Скандинавии одна за другой устремляются флотилии вендов -- западнославянских племен ободритов, руян (обитателей острова Рюген), лютичей и поморян. К ним не брезговали присоединяться и народы южной Прибалтики. Проплывая в те времена вдоль берегов Швеции, норвежский конунг Хакон Харальдсон Добрый встречал славянские ладьи во множестве. По-видимому, под влиянием варягов оформилось и движение ушкуйников: новгородские авантюристы отправлялись на ушкуях (плоскодонных ладьях) в восточные области и грабили местное население, как говорится, со всею старательностью. Особенно от набегов ушкуйников страдала Волжская Булгария.

Том Лоуэлл, "Фактория викингов на побережье Каспийского моря".

Во второй половине X века объектами постоянных нападений западнославянских пиратов, которых "Сага о Хаконе Добром" почему-то именует "викингами", становятся Сконе, Восточный Гаутланд, острова Эланд и Готланд. Иной раз вендские викинги объединялись со своими скандинавскими "коллегами". На исходе столетия викинги-венды, создав несколько укрепленных лагерей на Эланде, фактически захватили остров, и их натиск на юго-восточные земли Скандинавии еще более усилился. В это время западнославянские воины-мореходы становятся одним из постоянных источников пополнения пиратской вольницы Йомсборга. Да и великий воитель Кнут Могучий предпочитал, скорее, видеть викингов-вендов в рядах своего войска, отправлявшегося на покорение Англии, нежели пытаться обуздать их силой.

Летом 972 года у берегов Сааремы эстонскими викингами был захвачен шведский торговый корабль, на котором в Гардарики (Страну Городов ? так скандинавы именовали Русь) плыли будущий конунг Норвегии Олав Трюггвасон и его мать. Часть команды и пассажиров была перебита на месте, а остальные, в том числе трехлетний Олав, были проданы в рабство. Таков печальный для Скандинавии итог эпохи викингов: бездыханные тела на пепелищах разграбленных вендами, эстами и куршами прибрежных селений от Уппланда до Дании, да толпы рабов-скандинавов, заполнивших невольничьи рынки Восточного Пути. Добрый пример редко бывает заразительным.

ПОЛУМЕСЯЦ ПОЖИРАЕТ КРЕСТ

Самое драматичное столкновение Азиатских и европейских народов произошло на территории Европы. Эпоха Крестовых походов, пожалуй, -- стоит на втором месте, хотя глупо выстраивать рейтинги. При ином стечении обстоятельств вся Европа могла стать мусульманской -- и не было бы кровавых столкновений между христианами, католики бы не резали протестантов -- и наоборот.

В истории, как известно, не терпящей сослагательного наклонения, мало параллелей для столь эпического сюжета -- создания меньше чем за столетие империи, простирающейся от Гималаев до Пиренеев. Чаще всего этот феномен объясняют величайшим подъемом религиозного энтузиазма, который и принес успех арабам. Характерно, что энтузиазм этот практически не имел ничего общего с миссионерским рвением и вожди мусульман никогда не считали, что предназначены свыше завоевать мир во имя ислама. Коран разрешает вести войну, дабы защититься, но не объявляет ее священной саму по себе. Более того, он недвусмысленно гласит: там, где дело касается иудеев и христиан, принуждения в вопросах веры быть не должно. К тому же эти три авраамические религии родственны: мусульман, иудеев и христиан, исповедующих монотеизм называли "народами Книги".

Норманны приплывали на Пиренеи с целью пограбить, арабы же хотели здесь жить и процветать. В прошлом арабские племена находились в постоянном состоянии войны; теперь же, когда правоверные сделались равны в своем служении Аллаху, все стали братьями. Они были абсолютно убеждены в том, что с ними Всевышний; даже если по воле его они должны будут погибнуть в битве, то немедленно получат награду в виде райского блаженства.

Пророк Мухаммед умер в 632 году в Мекке, куда возвратился с триумфом. В те времена Северная Африка являлась частью Византийской империи, и арабы рассматривали ее как вражескую территорию, которую нужно освободить. Египет почти не оказал сопротивления. У предводителя арабов Амра ибн аль Аса было всего 4000 воинов, когда он вторгся в эту страну ранней весной 640-го. Через два года великий город Александрия -- наиболее прославленный во всем Средиземноморье, около шестисот лет бывший одной из четырех резиденций патриархов православной церкви, -- был добровольно сдан ромеями.

Большинство арабов и моря-то никогда не видели. Очевидно, что, если они хотят продолжать "освоение" территорий, им необходимо овладеть искусством мореплавания и навигации. Точно так же как римляне, когда это было возможно, использовали греков для обоснования на море, арабы нашли искусных кораблестроителей и моряков среди христиан Египта и Сирии. В итоге был создан огромный флот -- и настал черед подумать об Испании, стране куда более богатой и плодородной, нежели далеко не всегда приютные просторы Африки.

Аккурат, одряхлевшее королевство вестготов пришло в упадок. Монархия в нем имела характер выборной: престол был доступен любому честолюбивому представителю знати, что всегда вызывало споры o престолонаследии. Многочисленная иудейская община Испании из-за притеснений находилась на грани мятежа. В 710 году арабский военачальник Тариф вместе с разведывательным отрядом в 500 человек проскользнул через пролив и занял мыс, являющийся самой южной точкой Пиренейского полуострова; находящийся там город Тарифа до сих пор носит его имя. Корабли вернулись нагруженные добычей, что натолкнула на мысль завладеть новой территорий, как говорится, во славу Аллаха.

Парадоксально, но пробил час испанских евреев, которые, как мы уже знаем, отчасти были потомками финикийцев. Когда-то к этому народу относились благосклонно, и они успешно торговали, но позже их стали притеснять, преследовать. Иудеев принуждали менять веру, лишали прав, собственности, профессии, даже детей, которых отнимали силой и продавали рабовладельцам-христианам. Евреи, досконально все просчитав, обратились к арабам и передали через своих соплеменников в Северной Африке сведения о положении дел в Испании. Для них любая власть была лучше христианской.

Тут и состоялось падение готов. Оно произошло из-за внутреннего раскола: аристократы отказались признавать королем сына последнего правителя, свергли его с трона и избрали монархом человека своего круга -- герцога Родерика, что повергло страну в состояние хаоса. Свергнутый король со своими сторонниками пересек пролив и, полагая, что арабы непременно вернут ему трон, попросил их о помощи.

В 711 году началось масштабное вторжение. Армия Родерика оказала слабое сопротивление, и мавры, численностью 12 тысяч человек, захватили власть. Покоряя один город за другим, они вошли в столицу, поставили в провинциях наместников (в одном из городов назначили таковым еврея) и... ушли. Чтобы вернуться и захватить еже всё.

В 714 году арабы взяли Барселону. Затем они пересекли Пиренеи и продвинулись по долине Роны вплоть до Авиньона и Лиона. Первоначальное намерение мавров состояло в том, чтобы осуществить бросок через Европу на восток -- на Дамаск через Константинополь. Однако сопротивление усиливалось, поэтому им не оставалось ничего другого, как вернуться в Испанию. Еще трижды мусульманские армии вторгались во Францию -- в 716, 721 и 726 годах -- однако им так и не удалось там закрепиться. Зато программа-минимум была выполнена: Испания вошла в состав империи Омейядов под арабским названием Аль-Андалус.

Отныне в стране обитали три группы населения: арабы, евреи и христиане, отличавшиеся в расовом и религиозном отношениях, а также с точки зрения языка и культуры. На протяжении семи с половиной веков мусульманской оккупации они неизбежно оказывали влияние друг на друга тысячей разных способов, что в конечном итоге принесло максимальную пользу для них всех. Почти все это время (хотя случалось и обратное) их отношения были достаточно добрососедскими, а иногда просто дружескими. В 840 году пришло наивысшее признание: из Константинополя прибыла дипломатическая миссия, которая привезла дары величайшей ценности и предложила союз против общего врага -- Аббасидов.

Один из арабских правителей Испании, Абдул-Рахман изменил облик своей столицы Кордовы, оставив после себя великолепный дворец, знаменитый своей красотой сад и -- что важнее всего -- Мескиту, прекрасную мечеть. Абдул-Рахман также был поэтом, проникновенно и печально писавшим о своем отечестве, Сирии, которую ему никогда не суждено будет увидеть вновь. Любовь к культуре в полной мере унаследовал его знаменитый правнук Абдул-Рахман II. Занимая трон почти полвека, он призвал ко двору множество поэтов, музыкантов и ученых, увеличил мечеть своего прадеда и возвел другие -- в Хаэне и Севилье. При нем с Востока ввозилось огромное количество предметов роскоши, а также прибыло множество людей искусства и мастеров. Среди европейских столиц Кордова в период его правления была, местом, где культура процветала более всего.

До наших дней современный испанский язык сохранил большое количество арабских слов. Культура ислама также широко распространилась по всей стране. Аль-Андалус поддерживал прочные торговые связи с Северной Африкой и Ближним Востоком вплоть до Индии и Персии; оттуда привозили не только шелка и специи, в первую очередь перец и имбирь, и рис, и сахарный тростник, цитрусовые и смоквы, баклажаны и бананы, и книги.

Тесные связи с мусульманами не могли не расширить кругозор испанцев, а это влекло к ним европейских интеллектуалов. Так, Герберт Орильяк, будущий папа Сильвестр II, был не единственным средневековым ученым, пересекшим Пиренеи в жажде знаний, которых он не мог обрести нигде более на континенте. Математика и медицина, география и астрономия, естественные науки до той поры вызывали глубокое недоверие в христианском мире; в мире же ислама они развивались, достигнув уровня, невиданного со времен Древней Греции.

Италия (южная) тоже была поначалу своего рода охотничьей территорией властителей бывшей византийской провинции Африка. Стараниями аглабидов Сицилия была отторгнута от Византии, которая владела ею со времен императора Юстиниана. В 982 году юный император Священной Римской империи саксонец Оттон II, чувствуя себя законным наследником цезарей, отправился на завоевание Южной Италии. Встретившись 25 июля в восточной части Калабрии с мусульманским войском, он потерпел унизительное поражение. В XI веке горстка авантюристов, явившаяся из французской Нормандии, равно потеснила и византийцев, и арабов. Мощное государство, которое они в конце концов создали, объединив Сицилию с югом полуострова, навсегда преградило дорогу захватчикам, став великолепным посредником между латинским миром и мусульманами.

В 1031 году халифат в Испании прекратил свое существование; на его месте возникло множество мелких государств, известных под названием тайфов. Подобно итальянским поселениям они также были склонны ссориться между собой, что позволяло более обширным и сильным христианским королевствам -- Арагону и Кастилии -- либо натравливать одно на другое, либо предлагать военную поддержку в обмен на солидную дань.

Карл Штейбен, ""Битва при Пуатье 732 года между франками и сарацинами", 1834 год.

Это создавало благодатную почву для появления множества наемников -- военных, не служивших постоянно в армии какого-либо государства и напоминавших итальянских кондотьеров, которые с радостью продавали свой меч тому, кто предложит наибольшую цену, вне зависимости от его вероисповедания. Среди них особой популярностью пользовался кастильский аристократ Родриго Диас де Бивар, который прославился под арабским прозвищем Эль Сид (буквально -- "хозяин"). Легенды превратили его в величайшего патриота Испании, посвятившего жизнь изгнанию неверных с родной земли и продолжавшего делать это даже после смерти, -- тело усадили и привязали к спине его коня Бабьеки, чтобы вести армию в бой.

Примерно в середине XI столетия в Африке, на территории нынешнего Марокко сложилась свободная конфедерация арабских племен, а так же развилось фундаменталистское движение, исповедовавшее самые жесткие доктрины ислама. Его адепты называли себя аль-Мурабитум. Они основали большой город Марракеш и обратили свои взоры на Испанию.

В 1086 году фанатики пересекли Гибралтар, разгромили короля Леона и Кастилии Альфонса VI и быстро прибрали к рукам все мусульманские тайфы вместе со многими городами, которые христиане отвоевали всего несколькими годами ранее. К концу века Аль-Андалус был вновь воссоединен, но теперь впервые оказался связан с Северной Африкой: и та и другая территории подпали под власть режима глубоко нецивилизованного и нетерпимого к вольностям. Что было дальше, узнаем позже, пока же обратимся к иной теме.

ПОМИН О РЫЦАРСТВЕ

Иногда истоки рыцарства видят в древнем Риме, но это не так. Рыцари Средневековья подразумевали других предков, и прежде всего ? обитателей древней Германии, которых 100 году н.э. описывал (в смысле, составлял о них свидетельство) римлянин Тацит. Со своим ритуалом посвящения в воины и такими достоинствами как смелость, щедрость, преданность сеньору, они выглядели достойными личностями у врат приходящей в упадок империи которую они однажды завоюют. Им немного недоставало разве умения ездить на коне, умеренности и справедливости, но все остальное уже было.

В III веке н.э. образовались франки, и в их состав вошли многие германские народы, описанные Тацитом. Став хозяевами Галлии, они ввели воинские приемы и обычаи, которые практиковались в Римской империи. Еще во времена Цезаря (и по его свидетельству) во всей Галлии существовало только два класса людей, которые "пользуются известным значением и почетом". Это жрецы, то есть друиды, которые, проповедуя бессмертие души, дают лучший стимул воинам, и всадники (equites). "Они все участвуют в войне вместе со своими амбактами и клиентами, численность которых свидетельствует об их богатстве". Что до простого народа, последние добровольно подчиняются знатным, и те имеют над ними права господ над рабами.

Цезарь искренне восхищается германским воинским сословием, "нелюдимыми людьми из неприветливых лесов". Вся жизнь их проходит в охоте и в военных занятиях: они с детства приучаются к труду и суровой жизни, оставаясь целомудренными до двадцати лет. Им не позволяют оседать на одном участке земли из боязни, чтобы они не променяли интереса к войне на занятия земледелием и не привыкали замыкаться в себе, из опасения, что постоянная собственность и любовь к деньгам приведут к притеснению слабого сильным и к раздорам.

Альбрехт Дюрер, "Рыцарь, Смерть и Дьявол", 1513 год.

Кроме того, германцы верны и гостеприимны; их прямота и щедрость ярко проявляются в том, что гостей они считают сакральными персонами. Через сто пятьдесят лет после Цезаря, создавая книгу "Германия", Тацит сдержанней говорит о ее сходстве с Галлией. Германцев, по Тациту, воспитывают в строгости, между свободными и рабами в это время различия почти не делается, и приближаться к девушкам им не позволяют. Они привычны к войне, целомудренны, гостеприимны и предпочитают жить в гордой изоляции. Гораздо труднее убедить их распахать поле и ждать целый год урожая, чем склонить сразиться с врагом и претерпеть раны; больше того, по их представлениям, добывать трудами то, что может быть приобретено кровью, -- леность и малодушие. А вот еще одна черточка, ускользнувшая от внимания Цезаря: ''Потворствуя их страсти к бражничанью и доставляя им столько хмельного, сколько они пожелают, сломить их пороками было бы не трудней, чем оружием''. То есть, в общество воинской доблести проникают пьянство и леность.

Слово "франки" имеет германское происхождение и означает: "свирепый и свободный". Конница у франков значительной роли не играла: в течение всего периода поздней Античности (III--IV века) они имели репутацию превосходных воинов, но пеших. Франкия включила в себя территории: Аквитанию и Бургундию. Характерно, что римская, сенаторская аристократия сохранила там больше авторитета и специфических черт, но все же там культивировались обычаи варваров. Это была аристократия землевладельцев; они порой делали церковную карьеру, прежде всего в качестве епископов вроде Григория Турского, а иногда, без всякого стеснения, служили меровингским королям в качестве патрициев, герцогов, референдариев. В VIII и IX веках конница развивалась и отождествлялась со знатью, а технический прогресс выражался прежде всего в изготовлении мечей и панцирей, да и всего остального, идущего на усиление и защиту всадника.

Возникло новое понятие: "оммаж" (hommage, по-латыни: homagium) -- присяга на верность феодалу. Оммаж в руки -- знак серьезный; его так запросто не приносили нескольким сеньорам в одно время. Он создавал солидарность по оружию, обязывал вассала помогать и советовать сеньору, а сеньора -- покровительствовать вассалу. Слово "честь" (honneur) в то время обозначало только землю в собственности. Как моральное понятие честь воспринималась лишь в негативном смысле: хроники тех времен хорошо показывают, как графы, сеньоры и рыцари (по-французски они именовались: шевалье) боялись бесчестия из-за чисто шкурных рисков, например, лишения наследства. Оммаж приносили не из желания сделать яркую военную карьеру, а из желания верней сохранить за собой замок и землю.

С середины XI века при дворах и в остах региональных князей начали развиваться "классические" рыцарские обычаи: посвящение, подвиг, красивые жесты и боевые игры. В особенной мере это культивировалось в окружении нормандских герцогов, благодаря их могуществу, выросшему за счет завоевания Англии. Посвящение в рыцари, происходившее во Франции и в Аквитании во второй половине XI века, имело ту же функцию, что и посвящение в воины, описанное Тацитом для древней Германии. Оно знаменовало совершеннолетие знатного наследника, представляло собой его торжественный прием без испытания если не в общину, то по крайней мере в общество рыцарей, то есть взрослых феодалов, способных выдвигать притязания на свои права и таковые отстаивать. Рыцари проявляли себя прежде всего именно в этом, а уже во вторую очередь пытались прославиться в войнах князей и в играх.

ИСТОРИЯ ОДНОГО РЫЦАРЯ

Уильям (Гильём, Вильгельм) Маршал родился в Англии приблизительно в 1144 году. Он был родовит, но запоздал с обустройством в жизни, поэтому его молодость затянулась: до сорока пяти лет он то подвизался в дружине королей-Плантагенетов, то в качестве странствующего рыцаря разъезжал по турнирам, то отправлялся в крестовый поход, пока в 1189 году не получил от короля в невесты богатую наследницу, благодаря браку с которой стал английским бароном.

В Англии он и умер в 1219 году, а вскоре после этого на основе его воспоминаний написали его "Историю" -- на французском языке. Нам трудно судить, сколько правды в этом документе, а сколько -- политического и литературного вымысла. Но по крайней мере, мы имеем дело не с романами Вальтера Скотта или Артура Конан Дойла, а с литературой "нон-фикшн", в которой еще неизвестно сколько "фикшн".

Сначала Уильям, молодым "башелье", восемь лет провел во Франции в качестве оруженосца в свите Гильома де Танкарвиля, носившего прозвище Камергер. Патрон не проявлял ко всем своим протеже особенного внимания и неисчерпаемой щедрости, но так было принято: пусть сами выдвигаются. Камергер препоясал мечом Уильяма, каковой впоследствии нанес за него не один удар, потому что "Бог ему даровал такую милость, что во всех делах, где он принял участие, он отличился подвигами".

Надо полагать, посвятитель не придал большого значения совершению этого ритуала, ибо, когда замку Дренкур в Пикардии угрожали фламандцы, Камергер запретил Уильяму участвовать в боях и велел "пропустить вперед рыцарей" -- хотя молодой человек и считал себя одним из таковых. И все же Уильям вступает в сражение и отличается на глазах дам, рыцарей, горожан и горожанок, смотрящих на бой с высоты крепостных стен Дренкура.

Жаль только, в той битве убили коня Маршала, и после сражения он оказывается в отчаянном положении. Камергер, похоже, никак о нем не заботится и Уильяму приходится заложить плащ, полученный во время посвящения, чтобы обзавестись новым конем. Видимо, оценив покровительство патрона по достоинству, Уильям уходит от Камергера и становится одним из странствующих рыцарей, иначе говоря -- наемником.

Он добивается успеха на поприще турнирного бойца, а турниры в те времена были своеобразным профессиональным спортом. Маршал обретает уважение со стороны равных себе тем, что щедро расточает часть выигрышей. В 1170 году в Лондоне король Генрих Плантагенет коронует старшего сына, Генриха Молодого. Юный монарх выбирает себе спутников и наставников, несколько более опытных и не запятнавших свою честь. Маршал, который был на одиннадцать лет старше, будто создан для этой роли.

Генрих Молодой был очень близок к Балдуину V; как и тот, он женился в ранней юности (на дочери Людовика VII). Турниры, в которых он участвовал, давали ему возможность играть хоть какую-то значимую роль рядом с отцом, который был еще в расцвете сил. Генрих Плантагенет прежде хотел, чтобы король Людовик VII сам посвятил зятя. Но, хоть тот и поддержал его мятеж, Генрих Молодой счел нужным форсировать свое посвящение и организовал его без подготовки во время собрания, где присутствовало множество баронов из Франции.

Кто станет посвятителем? В последний момент, неожиданно для всех, Генрих Молодой обратился к Маршалу -- великая честь для последнего, не имеющего земли и блистающего лишь рыцарскими достоинствами! Пересказывая этот эпизод, автор "Истории Уильяма Маршала" (достоверно неизвестно, кто написал этот текст) подчеркивает, сто сам Бог оказал ему таковую милость, вот он и посвятил короля. Выбор Генриха Молодого объясняется еще и тем, что он не хотел быть обязанным рыцарским саном кому-нибудь слишком могущественному, да к тому же был продиктован юношеским высокомерием.

Примирившись вскоре с отцом, то есть потерпев неудачу и испытав некоторое унижение, Генрих Молодой мог компенсировать поражение, лишь блистая на турнирах во Франции со своей dream team, где Маршал выглядел самым ярким бриллиантом, что не могло не пробуждать в других самое мерзкое из всех человеческих чувств: зависть

На десяти турнирах, в которых Уильям принял участие с 1176 по 1183 годы, он появляется то с Генрихом Молодым (и в этом случае должен оставаться при нем, помогая ему, потому что молодой король не выглядит великим бойцом), то один либо с компаньоном. Высокопоставленные особы собирались вместе или обменивались визитами накануне турнира. "История Уильяма Маршала" описывает не то, как они подробно оговаривают условия или обмениваются вызовами, а как они наносят друг другу визиты. Однажды, когда противник запаздывает, люди с той стороны, на которой находится Уильям, даже устраивают галантные танцы.

Сначала проводятся предварительные поединки, (commengailles), главное же происходит во время большого столкновения, называемого эстор (estor) и несколько раз описанного в тех же выражениях, в каких описывают и настоящие сражения. Важно было держаться группой, сохранять очень плотный строй (conroi) всадников.

Генрих Молодой, нуждается в непосредственной поддержке Уильяма, ибо желает стать "лучшим рыцарем, нежели предки". Чтобы захватить рыцаря в плен, его нужно выбить из седла. Основной прием состоит в том, чтобы схватить под уздцы коня и увести его -- со всадником или без. Для этого надо либо одержать верх в неразберихе боя, где управлять лошадьми становится невозможным, либо предварительно обезоружить противника или даже сбросить его наземь. После этого из боя на время выходят, чтобы услышать от захваченного рыцаря, что он признает себя пленным. После сдачи рыцаря отпускают под честное слово, и он может возобновить борьбу, снова попав в плен или взяв реванш. Из-за этого в какой-то момент в турнире наступает хаос, отряды рассыпаются, потому что каждый решает собственные проблемы, применяя свою личную стратегию.

Автор "Истории Уильяма Маршала" никогда не говорит о своем герое как об индивидуальном победителе (хотя сообщает почти исключительно о турнирах, на которых он получал призы). Чтобы добиться решающего успеха, следовало, как в редких настоящих сражениях, взять в плен князя либо одного из самых высокородных мужей. Но таковые обычно держались в тылу, не спешили ввязываться в бой и препоручали своим бойцам добывать им славу. Случалось, что и Генриху Молодому грозил "плен", что давало Маршалу отличную возможность показать свою доблесть. Когда первое лицо оказывается в опасности, битва становится жарче и каждый уже начинает действовать в интересах команды.

Дважды у Маршала оказывался поврежден шлем. Это было в начале его карьеры, в Мэне, а также в Плёре, когда он уже был на вершине славы. Мы видим славного рыцаря в кузнице, положившим голову на наковальню, в то время как кузнец с помощью своих клещей и молотков чинит ему шлем, поврежденный и прогнутый до самой шеи.

Завистники не только злословят и клевещут -- они еще и внушают комплекс неполноценности заурядному Генриху Молодому, недвусмысленно говоря, что Уильям до неприличия его затмил. Вдобавок они еще и обвиняют Вильгельма в том, что он де протоптал тропинку к молодой королеве Маргарите, супруге Генриха.

И вот Маршал в опале ? он отстранен от двора. Он вынужден разъезжать по турнирам в качестве странствующего рыцаря. Стоит ли удивляться, что бароны и высокопоставленные особы Фландрии и Франции принимают его с распростертыми объятиями? Они состязаются в щедрости по отношению к знаменитости, предоставляют ему коней и необходимую поддержку, давая возможность показать всем, что даже без герольда Генриха Норвежца он ничего не утратил и способен одержать славную победу.

Вряд ли стоило встречать Уильяма на своем пути тем, кто был ниже его по статусу, поскольку иногда он вел себя как разбойник, действующий под личиной полиции нравов. Так было в день, когда в Шампани его дорога пересеклась с путем одной красивой пары -- "мужчины и женщины, у обоих из которых были красивые лица и оба ехали на высоких парадных конях, шедших красивой иноходью". Маршал поспешил навстречу мужчине, чтобы спросить, кто он таков, даже не взяв меча -- однако тот бросился наутек. Наш герой его нагнал и схватил за шапку, столь резко, что сорвал ее, после чего увидел, что перед ним монах. Последний признался, что обольстил знатную девицу, а сейчас они стараются покинуть страну. Уильям прочел женщине мораль; он туманно пообещал примирить ее с покинутым ею братом, а потом... забрал деньги, которые везли с собой любовники.

Поединок между Уильямом Маршалом и Бодуэном де Гином. Миниатюра из "Большой хроники" Матвея Парижского, XIII век.

А что же насчет обвинений, выдвинули против Уильяма и Маргариты, дочери короля Людовика VII, супруги Генриха Молодого? Однажды на Рождество, во время празднества при пышном дворе, собранном в Кане Генрихом Плантагенетом, Уильям гордо защитился от злых наветов. Он предложил вызов, заявив, что готов биться поочередно с тремя рыцарями-обвинителями -- и пусть его повесят на месте, если кто-то окажется сильнее. Дуэль была рассчитана на то, чтобы положить конец спорам. Оставшись без ответа, вызов открыл ему двери для почетного ухода.

За пределами двора Маршал оставался не слишком долго. В 1183 году он присоединился к вылазке Генриха Молодого в Лимузен, которая окончилась плохо -- смертью короля. Уильям проявил в отношении последнего настоящую посмертную верность: именно он оплатил долги Генриха и выполнил вместо него крестоносный обет. Маршал умер христианнейшей смертью, уже на одре не упустив случая похвалиться своими достижениями. Ну, а дети заказали жизнеописание славного отца, по которому ныне снимают голливудские блокбастеры.

ПЕРЧАТКОЙ ПО ДОСТОИНСТВУ

Бывший телохранитель Ксюши Собчак, волею судеб вознесшийся до поста главного жандарма державы, вызывает на дуэль вольнодумца, обвинившего ведомство в казнокрадстве. Этот без сомнения заслуженный человек (я про секьюрити) не преминул выбрать и форму поединка: боксерский матч. Оппозиционер в тот момент сидел кутузке по обвинению в ереси подрыве устоев Державы, а, выйдя, принял вызов, добавив при этом, что по традиции вид оружия все-таки избирает вызываемый. И предложил схлестнуться в словесном поединке на одном из телевизионных каналов. Я не буду спрашивать, на чьей стороне ваши симпатии -- Золотова или Навального. Дело в другом: один мужчина предложил другому разрешить спор во внесудебном порядке. А когда-то такого рода поединки имели вполне себе юридическое основание, хотя и считались богопротивным занятием.

Церковь противилась дуэлям, усматривая в них узурпацию прав Бога -- и это при том, что светские власти наоборот верили в них как в средство привлечения все того же Бога для вынесения справедливого решения. Еще в 501 году св. Авитус, архиепископ Вьеннский и примас Бургундии, выразил протест королю Гундобальду по поводу легализации судебного поединка. Более активное противодействие дуэлям со стороны клира проявилось на соборе в Балансе в 855 году. Тем не менее, в 858-м Римский папа Николай I дал официальную санкцию ''судебной ордалии'', или испытанию подсудимого физическим страданием (судебный поединок являлся, по сути своей, одной из ее разновидностей).

На дуэль могли выходить только благородные рыцари и оруженосцы, имевшие право носить оружие -- и то в одних лишь важных случаях, с согласия государя, назначавшего обыкновенно для этого довольно отдаленный срок, чтобы гнев остыл, а пары алкоголя выветрились из горячих голов. Дуэли сопровождались такими торжественными приготовлениями, что поселяли страх в сердце того, кто чувствовал себя неправым; если побежденный не умирал в битве, его наказывали смертью. Назначенная отсрочка давала родственникам и друзьям соперников возможность восстановить согласие между сторонами.

Считавший себя вправе требовать судебного поединка обращался к королю с изложением сути своей обиды, а потом в знак вызова бросал перчатку. Кто таковую поднимал, тот и принимал вызов; в свою очередь он так же бросал перчатку, а вызвавший ее поднимал. Дамы, обвиняемые или обвинявшие рыцаря, предлагали вместо себя защитников.

Если король соглашался, то он назначал место поединка, день и оружие. Дуэли происходили не в уединенном месте, а на обширном ристалище, при множестве зрителей, а то и в присутствии короля и всего двора, при обнародовании причин боя. Высказав свои желания, противники въезжали на поле битвы с опущенным забралом, знаменуясь крестом; потом, приблизясь к шатру короля или судьи, поднимали забрало и говорили пред королем: "Всемилостивейший и державнейший король, наш государь, я, такой-то, предстаю вам, как правосудному монарху и судье, в назначенные для этого вами день и час, чтобы порешить с таким-то, за убийство или предательство, в чем клянусь Богом, который да будет сегодня мне в помощь". Далее все передавалось во власть Господа.

Несколько раз соборы и папы запрещали дуэли под страхом строжайших казней. Филипп Прекрасный указом 1303 года причислил дуэли к уголовным преступлениям. Но что могут сделать гражданские и религиозные законы против так глубоко укоренившегося предрассудка?

Во Франции в 1386 году состоялся судебный поединок, участниками которого стали Жан де Карруж и Жак Ле Гри. Последний то ли изнасиловал, то ли склонил к прелюбодеянию прекрасную молоденькую супругу де Карружа. В результате король Карл VI отдал приказ о проведении судебного поединка с целью поставить жирную точку в этом деликатном деле. Два рыцаря вышли на поле на территории одного из парижских монастырей сразу после Рождества. Там же находились король со свитой и сотни зевак -- поединок мог кончиться только смертью одного из двух участников. В итоге жестокого столкновения, в котором не было никакой поэтической вдохновенности и пышной помпы, столь свойственных предшествовавшему ритуалу, обессиленный Ле Гри оказался на земле в тяжелых доспехах, где противник хладнокровно прикончил его ударом в горло. Сие означало, что все?таки имело место изнасилование, ибо Бог на стороне правды. Или вы в это не верите?

ПОЗОР СМЫВАЕТСЯ КРОВЬЮ

Франсуа Вивон де ля Шатеньере и Гюи Шабо де Монлье, носивший позже имя Жарнака, были оруженосцам и пажами короля Франциска I. Вивон упражнялся только в искусстве владеть оружием и достиг такого совершенства, что никто не решался вступать с ним в состязание. Монлье, хотя тоже в свое время отличался в ратном деле, имел миролюбивые наклонности: он славился обходительностью, вежливостью и деликатностью. Вивон, может быть, из зависти к Монлье за внимание к нему двора, распространял самые оскорбительные слухи о баронессе Жариак, мачехе Монлье -- и последний обратился к Франциску с жалобой.

Оскорбление, нанесенное одному из старых сподвижников короля, заслуживало блистательного удовлетворения. Франциск разрешил Монлье объявить в полном собрании двора, что тот, кто оскорбил его мачеху, совершил постыдное деяние: оболгал благородную особу. Вивон, в надежде на свое искусство владеть оружием, не побоялся подтвердить, что он только повторил сказанное самим Монлье. Тотчас же последовал вызов. Франциск, любивший турниры, но запрещавший судебные поединки, не только отверг просьбы, а еще именным указом запретил покончить оружием распрю, происшедшую от ветрености. Запрещение это не было нарушено при Франциске, но его смерть развязала руки раздраженным врагам.

Два года Вивон выносил оскорбление от дам, смотревших на него, как на бесчестного рыцаря; он сгорал нетерпением отомстить врагу за дамскую опалу, которую не вознаграждала дружба Генриха II, его покровителя. Новый король уступил мольбам и в 1547 году таки дозволил дуэль.

"Варварский" обычай постарались окружить всевозможным великолепием: оба противника не жалели денег на вооружение и свиту. Образовались партии: меньше было на стороне королевского любимца, больше -- на стороне того, чье положение интересует дам. Поле битвы было устроено в Сен Жермене. Дворянство самых отдаленных провинций с энтузиазмом выехало из своих донжонов, дабы узреть это милое зрелище их праотцов. Балконы были полны дам, живо сочувствующих оскорблению баронессы Жарнак. Для Генриха II и принцев воздвигли великолепный помост.

Барабанный бой и трубный звук, смешавшись со звоном колоколов, объявляет поединок. Вивон приближается надменно, Монлье -- скромно. Оба клянутся, что их дело правое, что с ними нет запрещенного оружия, что они не прибегали к помощи чар. Они бьются; сила Шатеньере не одолевает ловкости Монлье; наконец кажется, что последний гнется под ударами противника; он прикрывает голову щитом и дважды ранит Вивона острием меча в левое колено. Вивон, рассчитывавший на верную победу, падает, жизнь его в руках победителя, но тому стыдно пользоваться этим варварским правом: "Возврати мне мою честь, -- кричит он сопернику, -- и моли Бога и государя о пощаде!"

Вивон хранит молчание. Монлье припадает к стопам короля. Тогда Генрих, обнимая его говорит: "Вы бились, как Цезарь, и говорили, как Аристотель". Герцог Омальский спешит к побежденному и не может унять его ярости. Все удаляются. Тогда толпа бросается к шатру, в котором Вивон приготовлял своим друзьям великолепный пир. В надежде на победу, он приглашал своих друзей посмотреть на поединок как на свадьбу. Теперь же, стыдясь своего поражения и чувствуя, что жизнью своей обязан состраданию врага, он сорвал повязки и через три дня скончался. Между тем рана была вовсе не смертельная. Поединок Жарнака и Шатеньере был последним во Франции, устроенной с разрешения короля.

УБИТЬ ПОЭТА

Пик дуэльной активности в России пришелся на ранние десятилетия того века, в каковые времена газеты вообще нечасто сообщали о дуэлях. И в самом деле, на протяжении значительных периодов времени в царствование Николая I (1825-1855 годы) любое упоминание о дуэлях в прессе было под строжайшим запретом. Но -- стрелялись, и еще -- как.

Забавно, что единственным сообщением в печати о смерти Пушкина на дуэли в 1837 года стало извещение о депортации за "убийство камер-юнкера Пушкина" его оппонента, д'Антеса. В 1841-м на дуэли погиб Лермонтов, но и о его смерти написали без указания причин.

Парижская дуэль. Фотографическая театрализация. Франция, конец XIX в.

Дуэль не имела в России местных корней; для русских дуэли являлись иностранной диковинкой. Первые дуэли на нашей земле разгорались между иностранными наемниками, служившими русским государям. Одним из наиболее ранних такого рода поединков происходил в 1666 году между генералом Гордоном и майором Монтгомери. Результата мы не знаем.

Некие события вынудили государя Петра Великого издать в 1702 году жесточайший антидуэльный указ: за неуставной поединок предусматривалась смертная казнь. Нападение с оружием в руках после ссоры каралось отсечением руки. Строгость указа обескураживает, ибо в России дуэли еще не распространились. Историки предполагают, что Петр насмотрелся на дуэли во время путешествия по странам Европы и счел нужным организовать профилактику.

В XVIII веке дуэли в России случались, но оставались редкостью. В 1754 году Захар Чернышев и Николай Леонтьев стрелялись из-за разногласий, вызванных карточной игрой. Чернышев получил серьезную рану, от которой, однако, позднее оправился. Событие вызвало сенсацию в Санкт-Петербурге и даже удостоилось упоминания о нем в мемуарах Екатерины Великой. И все же редкость явления не помешала императрице пригрозить желающим выяснять отношения в такого рода поединках антидуэльным установлением. В 1787-м появился ее "Манифест о поединках", подразумевавший жесткие, но не столь драконовские меры, как аналогичный указ Петра, что, вероятно, делалось в расчете на обеспечение закону большей жизнеспособности.

Муж Екатерины и ее предшественник на престоле, император Петр III был большим поклонником дуэльной культуры. Анекдотичные истории о Петре III как о незадачливом дуэлянте показывают двойственное отношение современников к поединкам: они смеялись над Петром, будучи не вполне уверенными, были ли кодекс чести и дуэль достойными насмешки сами по себе или же таковыми их делала его австрийская натура.

Наследником Екатерины II стал эксцентричный Павел I, правление которого и послужило поворотным пунктом в истории дуэли в России. Государь интересовался концепцией и идеями рыцарства, что и побудило его принять звание гроссмейстера "Ордена рыцарей святого Иоанна" -- древнего военно-монашеского братства, резиденция которого находилась на острове Мальта. В 1801 году Павел даже выступил с удостоившимся только насмешек предложением решать важные вопросы европейской политики не войной, а вызовами на дуэль друг друга монархами. Интерес чудаковатого русского царя к дуэлям не ограничивался только умозрительной сферой: в 1784 году, находясь в Неаполе, он вызвал графа Андрея Разумовского, который, как подозревалось, имел интрижку со второй женой Павла. Бой царевича и вельможи предотвратили приближенные. Павел ожидал уважения к концепции чести от армейских командиров: нескольких офицеров уволили с царской службы за нежелание должным образом ответить на нанесенные оскорбления.

Павлу наследовал сын, император Александр I, царствование которого позже называли "золотым веком русской дуэли". Наполеоновские войны привели русских офицеров во Францию, где после падения Наполеона и реставрации Бурбонов выяснения отношений на пистолетах или шпагах сделались повседневным явлением. Наиболее печально знаменитым дуэлянтом того периода являлся Федор Толстой, на счету которого было 11 убитых в поединках противников. Сам Толстой гордился тем фактом, что многие из дуэлей, на которых он дрался, возникали по пустяковым причинам.

"Орудием судьбы" для Пушкина стал Жорж д'Антес, молодой француз, приехавший в Россию в 1833 году. Будучи усыновлен бароном Геккереном, голландским посланником в Санкт-Петербурге, он сумел сделаться офицером гвардейского полка. Высокий и голубоглазый, окруженный романтическим ореолом роялиста в изгнании, он пользовался особым успехом у дам. Пушкин в экстерьере значительно проигрывал блондину из Франции.

Когда д'Антес впервые увидел Наталью Пушкину, он не скрыл своего восхищения, и по Петербургу поползли всякого рода слухи. Пушкин отличался взрывным характером -- только в феврале 1836-го он отправил два вызова. Барон Геккерен, опасавшийся дуэли, убедил д'Антеса перестать "окучивать" Наталью. На том дело на какое-то время и затихло.

Наталья, разрешившись от бремени, снова стала показываться в обществе, где д'Антес вновь обратил на нее внимание. Поначалу в качестве прикрытия он использовал ее сестру Екатерину, но не смог обхитрить Пушкина, ревность которого все разгоралась. Ухаживания д'Антеса за Натальей стали носить все более настойчивый характер до тех пор, пока в начале ноября она не ответила ему решительным отказом. На следующий день, однако, в дом Пушкина принесли анонимную записку, в которой поэт был назван рогоносцем. Пушкин отправил "картель" в голландское посольство с вызовом на дуэль "смазливого французишки".

Последовал период мучительных переговоров, когда Геккерен пытался уговорить Пушкина отозвать вызов. В итоге ему удалось добиться своего: он уверил ревнивца в том, что цель д'Антеса не Наталья, а ее сестра Екатерина. Д'Антес, полагая, что отказ Пушкина от намерения вызвать его может стать поводом для обвинений в трусости, попросил поэта объяснить причину отступа, что еще сильнее обозлило Пушкина.

10 января 1837 года д'Антес и Екатерина Гончарова поженились. Несмотря на все более лихорадочные попытки примирить новоявленных свояков, вражда росла. Закончилось тем, что д'Антес прилюдно оскорбил Наталью. Пушкин написал Геккерену весьма несдержанное письмо, и 26 января д'Антес вызвал поэта на дуэль.

Кадр из фильма Владимира Петрова "Поединок" (по одноименной повести Александра Куприна), 1957 год.

На следующий день противники и их секунданты встретились в саду особняка за городской чертой Санкт-Петербурга. Д'Антес выстрелил первым, попав Пушкину в живот. Рухнувший наземь Пушкин сумел собраться с силами, чтобы нажать на курок, но всего лишь легко ранил оппонента. Промучившись двое суток, Пушкин скончался.

Михаил Лермонтов 1840 году в Санкт-Петербурге участвовал в закончившейся бескровно дуэли с Эрнестом де Барантом, сыном французского посла. Ссора вышла из-за какого-то нелестного замечания, будто бы отпущенного Лермонтовым в адрес де Баранта. Дуэль происходила там же, где тремя годами раньше стрелялись Пушкин и д'Антес. По злой иронии судьбы, Лермонтов и де Барант стрелялись из той же пары дуэльных пистолетов, которой пользовались Пушкин с д'Антесом. Но у противников все получилось не так кроваво. Француз благоразумно отправился прочь из России, оставив Лермонтова одного "расхлебывать кашу" перед трибуналом, который разжаловал нарушителя в рядовые и лишил дворянства.

Вмешательство царя смягчило приговор до перевода в линейную пехоту -- в учебный батальон на Кавказе -- что, тем не менее, являлось унижением для бывшего гвардейского офицера. Летом 1841-го Лермонтов взял в полку отпуск и со своим приятелем Столыпиным снял дом в популярном курортном городе Пятигорске. Там же находился старый знакомый Лермонтова по кадетскому училищу, отставной майор Мартынов сын богатого московского застройщика.

Мартынов считался персоной довольно чувствительной и тщеславной, отчего и служил мишенью для шуток довольно едкого Лермонтова. Впрочем, до поры он таковые терпеливо сносил. Мартынов и сам был фигурой забавной, ибо, перенимая привычки местных, носил бурки и папахи, да еще и брил голову наголо наподобие татарина. Лермонтов не щадил отставного майора, называя его "le chevalier des monts sauvages" (рыцарь с диких гор). В конце концов какая-то из шуток переполнила чашу терпения Мартынова, и он вызвал Лермонтова на дуэль.

15 июля 1841 года дуэлянты верхом выехали из Пятигорска в направлении кладбища. Там, на удобном лужке, секунданты отмерили 30 шагов, отметили барьер шпагами, после чего дали указание главным участникам занять позиции. Мартынов проследовал к барьеру и выстрелил, Лермонтов упал замертво. Пуля пробила сердце и легкое, вызвав мгновенную смерть.

Вот и вся история, без поэзии. Вы знаете, что и д'Антес, и Мартынов прожили праведную и даже кроткую жизнь. На самом деле людьми они были хорошими и добродетельными. Убитые же ими поэты не являлись нравственными образцами. Но все же, все же, все же...

ВОТ И ВСТРЕТИЛИСЬ

Людей стоит не просто опасаться, но, скорее, бояться как ладан чёрта (ну, или наоборот): эту простую истину в частности доказывает история встречи двух великих цивилизаций, произошедшая однажды на Западном полушарии планеты Земля. На основании произошедшего мы имеем право сделать вывод о том, как поведут себя люди (то есть, мы) на других планетах этой Вселенной. Характерно, что, чем культурнее себя считает человеческое сообщество, тем более варварские методы оно использует ради обладания тем, чем его представителям хотелось бы обладать.

История выдвинула на передний край Конкисты (завоевания), самых нетерпеливых, авантюристичных, удачливых. В 1492 году наконец-то освобождена Гранада, последний оплот арабов на Пиренейском полуострове. После Реконкисты, окончательной победы над маврами, испанцы видели свою страну сильной державой с опытной армией и многовековыми военными традициями. Как бы теперь сказали, они были стопроцентными пассионариями. Оглядываясь на могущественных соседей -- Португалию, Англию, Францию -- испанцы спешили любым способом добыть и закрепить за собой новые земли. Спешили и португальцы, в первой половине XVI века добравшиеся до настоящей Индии и Пряных островов.

Итак, Гранада пала в после ожесточенной десятилетней войны с Испанским королевством, образованным путем заключения династического брака Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской. Мавры изгнаны, венценосная чета подписала указ об изгнании всех евреев, не принявших христианство. В стране разворачивала свою деятельность инквизиция, объектами преследования которой стали люди, открыто или тайно продолжавшие исповедовать иудаизм. Одновременно Христофор Колумб отправился на поиски новых земель. Впрочем, ходили слухи, что Колумб -- тоже этот... еврей, и его интересует не только золото, но и открытие пути для бегства соплеменников.

В январе 1493 года Колумб вернулся в Испанию и продемонстрировал "индийцев" и золото. Перед Испанией замаячила отчетливая перспектива. Открытие нового пути в Индию (полагали, что Колумб достиг именно ее) сулило много золота и пряностей. Новые земли объявили собственностью испанской короны. В "Индию" могли попасть все желающие, но для этого нужно было иметь судно, команду и кормчего. На месте прибытия колонизатору понадобились бы солдаты -- для защиты от "индийцев", ведь, согласно добытым сведениям, далеко не все из них были настроены благожелательно. Некоторые племена, например, карибы с Малых Антильских островов, сразу начали военные действия против испанцев, за что их первыми и уничтожили, а случайно оставшихся в живых обратили в рабство.

В узких границах известного европейцам мира только христианские нравы и традиции считались нормой, какие бы безобразия и жестокости не творились под их прикрытием. Все, лежавшее за этими пределами, воспринималось как мир странный, непредсказуемый, опасный, и, конечно же, заманчивый.

В те времена в Испании популярны были рыцарские романы -- такие как "Амадис Галльский", "Тирант Белый", "Рыцарь Сифар" и прочие. Рыцари совершали подвиги, побеждая всякую нечисть, и, конечно, путешествовали. Именно поэтому, увидев столицу ацтеков Теночтитлан, который по своему размеру не уступал тогдашнему Риму, писатель Диас дель Кастильо выразил свой восторг коротко: "Таких чудес не видел и Амадис Гальский!".

Диего Вандерлина, "Высадка Христофора Колумба в Америке", 1847 год.

"Деяния Эспландиана": так называется рыцарский популярный роман, который был издан в 1497 году. В книге был упомянут остров "Калифорния", расположенный "по правую руку от Индии" и населенный амазонками с грифонами. Когда в 1532 году тихоокеанская экспедиция Эрнандо Кортеса обнаружила пустынный полуостров, лежащий на запад от Мексики, он был назван именно Калифорнией -- как продукт литературной фантазии.

В дневниках и посланиях первооткрывателей Нового Света постоянно звучат восторг и удивление. "Воистину чудесно все сущее в этой стороне, и чудесны великие народы острова, никто не сможет поверить подобному, пока сам не увидит всего..." - так писал Колумб. Ему вторил автор "Всеобщей и естественной истории Индий" Фернандес де Овьедо: "Тайны сего великого мира наших Индий беспредельны и, приоткрываясь, всегда будут являть новые вещи ныне живущим и тем, кто вослед за ними придет созерцать и познавать творения Господа, для коего нет ничего невозможного".

Конкиста - занятие для сильных и умных. Всего через полсотни лет после открытия Колумба "Индии" испанцы захватили два самых развитых государства Южной Америки - Мексику и Перу. Воображение конкистадоров рисовало им сказочные страны, где на берегу океана возвышаются сапфировые горы и текут ручьи среди золотого песка. Бывалые капитаны рассказывали, что видели вдали сверкающие золотые вершины, а индейцы утверждали, что существует "Страна Золотого Человека", Эльдорадо.

Действительность быстро развеяла мечты первых европейских поселенцев: на острове Гаити, который открыли первым, не было золотых гор. Но конкистадоры не сдавались ? их манили новые горизонты. Чего только не искали в Америке очарованные индейскими и европейскими легендами конкистадоры и купцы: страну амазонок, страну Маноа, Кивир, Сиволу... За всем этим стояли средневековые мифы: "золото, как деревья, быстрее появляется в жарком климате, а на экваторе - обязательно".

Время от времени в поселениях европейцев показывались чудом вернувшиеся из плена или многолетних экспедиций путешественники. Даже намека непоседливым авантюристам хватало, чтобы отправиться на поиски страны чудес. Индейцы -- кто искренне, а кто для того, чтобы спровадить незваных гостей -- рассказывали испанцам, что там, вдалеке есть все, что им нужно.

В состав отрядов конкистадоров входили рыцари-кабальерос, легкая конница, пехотинцы, арбалетчики-лучники, аркебузиры и артиллерия. Воинство было вооружено отличными стальными мечами, кинжалами, алебардами, топорами, пиками, копьями, луками, арбалетами, аркебузами, защищены железными и кожаными щитами, доспехами и шлемами (частично были защищены и лошади - наголовниками и нагрудниками). Перед каждым боем конкистадоры исповедовались в грехах, причащались и служили торжественные молебны. Идя в бой, они призывали на помощь Бога, Деву Марию, Святой Дух и апостолов. А после победы чаще всего исполняли во славу Бога торжественный и суровый гимн "Те Deum" ("Тебя, Боже, хвалим").

В отношении награбленного у конкистадоров были выработаны строгие правила. Все сносилось в одну кучу. Утаивание добычи наказывалось - вплоть до смертной казни. Писарь сверял списки, затем составлялся смету расходов: компенсация кому-либо за потерю лошади и снаряжения, церковные пожертвования, отчисления на мессы за погибших. Далее выбирали по одному наблюдателю от капитанов, всадников и пехотинцев. Казначей и наблюдатели откладывали "королевскую пятину", далее шла часть в премиальный фонд для особо мужественных в бою. А уже из оставшегося высчитывали долю каждого: командиру отряда - 9, капитанам - 4, старшим сержантам - 3, солдату --1 доля.

Индейцев нельзя было обращать в рабство, но война карибов против испанцев все изменила - нашелся официальный повод убивать и порабощать. Грозные завоеватели не только гибли в боях, походах, междоусобицах, иногда они попадали в плен. Судьба их при этом была разной. Ацтеки и майя приносили их в жертву богам, как и других пленных. Участь оставшихся в живых была плачевна -- они становились рабами. Те, кому все-таки удавалось выжить и вернуться к своим, а таких были единицы, рассказывали об унижениях, пытках, издевательствах, самой грязной работе, которую они выполняли.

Впечатляют злоключения конкистадора Кабеса де Ваки, описавшего таковые в книге "Кораблекрушения". В составе экспедиции, перед которой стояла задача арестовать Эрнандо Кортеса, де Вака был одним из капитанов и судьей. Бешено завидовавший Кортесу безрассудный командор Нарваэс повел караван к северной Флориде, но за год из 5 кораблей, 600 человек и 100 лошадей в живых осталась лишь горстка испанцев, оказавшихся на пустынном берегу, в краю индейцев апалачей. Доведенные до крайности, испанцы стали убивать и есть друг друга, что возмутило индейцев, которые и сами регулярно голодали. И они разобрали испанцев по деревням в качестве рабов.

За несколько очень тяжелых лет, среди диких и нищих племен, вдали от товарищей, в живых осталось только четверо христиан; один из них ? негр, испанский раб. Де Ваке повезло: за шесть лет он заслужил авторитет у хозяев, стал торговцем, а потом лекарем и вместе с негром Эстебанико занимался исцелением - в первую очередь, молитвами. Де Вака вернулся в Испанию, его книга выдержала несколько прижизненных изданий и была очень популярна.

ЛЮДИ ПРОТИВ ЛЮДЕЙ

В Новом Свете боевой клич испанцев: "Сантьяго, порази мавров!" - превратился в "Сантьяго, порази индейцев!". Вкратце легендарная история завоевания Мексики выглядит так: молодой адвокат Эрнандо Кортес, неудовлетворенный сидением на одном месте снарядил экспедицию на 11 кораблях, с экипажем в 600 человек и 100 лошадьми, и высадился на полуострове Юкатан. Чтобы соратники не сомневались в успехе предприятия, Кортес приказал снять пушки и сжечь корабли. В одной из первых битв его отряд победил тысячи индейцев смелым кавалерийским наскоком. Заручившись поддержкой угнетенных ацтеками племен и подобрав себе из местных смышленую подругу-переводчицу, Кортес выступил к столице империи ацтекской державы. Мотекусома II (нам более привычно называть его Монтесумой), правитель слабый и нерешительный, очень просил испанцев не идти в столицу и одарил их золотом. Это не только не помогло, но и распалило испанцев. После трехмесячной осады город был взят, империя пала, а ее правитель был убит.

Теперь -- немного подробностей. С Кубы с Кортесом отплыли 200 индейских воинов, а впоследствии его туземные войска насчитывали сотни тысяч аборигенов. Испанцы, умевшие вести бой с использованием укреплений, артиллерии, конницы, воевали экономно и эффективно. Демонстрация силы, точечное уничтожение вождей, прорыв или тотальное уничтожение - конкистадоры всеми средствами добивались поставленной цели: завоевать, подчинить и отобрать.

Было и еще одно обстоятельство, сыгравшее роковую роль в падении довольно агрессивных империй Америки: пророчества. Ацтеки верили, что современный им мир - эпоха Пятого Солнца. Солнцем должен был стать Тескатлипока (Дымящееся зеркало), но восстал Уицилопочтли (бог войны) и занял господствующее положение. Каждые 52 года мир подвергается опасности быть уничтоженным, поэтому ацтеки со страхом встречали окончание такого цикла и ждали начала нового, устраивая в это время различные церемонии, соблюдая посты и совершая жертвоприношения.

Добрый бог Кецалькоатль, научивший людей многим хорошим вещам, был обижен этими двумя богами. Он добрался до Мексиканского залива, где сел в лодку из змей и уплыл на Восток, пообещав, что вернется в год Первого Тростника (по европейскому календарю -- 1519-й) и накажет своих обидчиков. Аналогичным образом дело обстояло во многих других землях, предназначенных к завоеванию: легенды о белых богах, ожидание конца света.

Воображение туземцев поражали бороды пришельцев, их лошади, их черные рабы, в то время как конкистадоры видели в местных жителях отвратительных дикарей, "недолюдей". Государство ацтеков, которым Монтесума правил восемнадцать лет, было богатым и сильным. С колониями, простирающимися на восток к побережью залива и на запад к Тихому океану, население империи насчитывало около пяти миллионов человек. Правители ацтеков хорошо разбирались в искусстве, науках и сельском хозяйстве, однако религия империи была с точки зрения христиан (которые, кстати, в праздники сжигали еретиков) виделась слишком кровавой: человеческие жертвоприношения ацтеков по жестокости не имеют себе равных в истории человечества. Армии ацтеков ежегодно отправлялись в походы за рабами, жертвами для ритуалов из соседних племен, за продовольствием, которого всегда не хватало, а также на завоевание новых земель или чтобы покарать бунтовщиков.

Когда отряд Кортеса, высадился на берегу Мексиканского залива, облаченные в кирасы и шлемы, испанцы вели себя как суровые и безжалостные воины, жадные до рабов и золота. То есть, как варвары. Услышав о приближении Кортеса, Монтесума созвал совет; некоторые вожди призывали силой или обманом противостоять чужеземцам, тогда как другие возражали и говорили, что, если пришельцы -- действительно послы иноземного правителя, будет лучше встретить их благосклонно, а если они -- сверхъестественные существа, сопротивление все равно бесполезно.

"Серые" лица и "каменные" одежды испанцев, прибывшие на берег в плавучих домах с белыми крыльями, магический огонь, вырывающийся из труб, чтобы убивать на расстоянии, -- все говорило о божественном происхождении конкистадоров. Неуверенный и настороженный, Монтесума совершил самый глупый поступок, какой только мог совершить в данных обстоятельствах: отправил роскошные дары, как бы демонстрирующие его богатство, а так же послания, в которых умолял гостей уйти прочь.

Сотня рабов, драгоценности, ткани, роскошные изделия из перьев и два огромных блюда из золота и серебра, размером с колесо повозки, только разожгли алчность испанцев. Монтесума не предпринял ровным счетом ничего, чтобы остановить непрошенных гостей или хотя бы преградить путь, когда они дошли до городских стен. Вместо этого их встретили с особыми почестями и сопроводили во дворец.

Взятие Теночтитлана. Лубок.

Армия ацтеков в это время ожидала в горах сигнал к атаке, который так и не был подан, хотя туземные воины вполне могли уничтожить захватчиков, отрезать им путь к отступлению по дамбам или окружить и заморить голодом. План выдал Кортесу переводчик-индеец, после чего команданте велел арестовать Монтесуму и держать того в собственном дворце в качестве заложника. Вождь воинственного народа и главарь войска, превосходившего по численности поработителей в тысячу раз, подчинился. В порыве сожаления Монтесума приказал устроить засаду гарнизону, оставленному Кортесом у Веракруса; его люди убили двух испанцев и послали голову одного из них в столицу. Без всяких колебаний Кортес тут же заковал императора в цепи и заставил выдать преступников, которых заживо сжег у ворот дворца, не забыв потребовать золота с драгоценностями в качестве расплаты за злодеяние. Между прочим, последние иллюзии о связи серолицых с богами развеялись вместе с отрезанной испанской головой.

Племянник Монтесумы Какама объявил Кортеса убийцей и вором, пригрозив поднять восстание, но император оставался пассивен. Кортес же был настолько уверен в себе, что, узнав о высадке кубинского отряда, посланного его арестовать, отправился навстречу, чтобы разобраться, и оставил в городе лишь горстку солдат, которые продолжали раздражать население, разбивая алтари и отбирая еду.

Монтесума утратил всякий авторитет и не мог ни возглавить бунт, ни усмирить гнев народа. По возвращении Кортеса ацтеки все-таки восстали. Испанцы, у которых было всего тринадцать мушкетов, оборонялись мечами, копьями и арбалетами, а также факелами, которыми поджигали дома. Они вывели Монтесуму из дворца и приказали ему призвать к прекращению бунта; едва император появился, народ забросал его камнями как труса и предателя. Испанцы уволокли Монтесуму обратно во дворец, где три дня спустя он скончался. Подданные отказали ему в последних похоронных почестях. Ночью испанцы покинули город, потеряв треть людей и добычи.

В своем докладе королю Карлу V Кортес представил свои жестокие действия как меру, необходимую для обеспечения безопасности испанцев и соблюдения интересов Короны. Кортес заставил покорившихся вождей ацтеков присягнуть испанскому королю, а затем потребовал от них как от вассалов уплаты дани золотом. Клад Монтесумы был так велик, что на его просмотр ушло три дня. Все золото, включая художественные изделия, было перелито в слитки, нагроможденные в три большие кучи. Многие конкистадоры требовали немедленного дележа, так как все три кучи слишком заметно уменьшались изо дня в день. Предводитель конкистадоров уступил. После раздела добычи, в результате которого он получил львиную долю, пай солдат оказался столь мизерен, что многие его даже не брали.

К несчастью, среди испанцев находился больной оспой. Страшная болезнь распространилась по всей Мексике, где о ней раньше не слыхали, и "унесла бесчисленное множество" мексиканцев, по некоторым данным, четыре пятых. Вскоре после захвата Теночтитлана рядовые участники похода Кортеса проиграли в карты последние деньги из своей доли награбленного. Сам же Кортес вернулся на Кубу, а затем в Испанию -- как победитель. Денег у него было больше, чем у самого Карла V. Были преданы забвению все грехи Кортеса, все его преступления. Король наделил его титулом "адмирал Южного моря".

В ПОИСКАХ ВЕЧНОЙ МОЛОДОСТИ

Все географические открытия в Новом Свете были совершены в погоне за химерами, и даже отряды конкистадоров с совершенно серьезными лицами отправлялись на поиски источника вечной молодости, страны амазонок, "золотого города" или "серебряной горы". В ходе этих экспедиций закручивались сюжеты настолько захватывающие, что до них было далеко и рыцарским романам.

Одним из героев этих походов стал Хуан Понсе де Леон, уважаемый и благородный идальго, муж возвышенного строя мыслей. Он прослыл самым жестоким и последовательным из конкистадоров. Де Леон прибыл на Эспаньолу со второй экспедицией Колумба простым пехотинцем. Когда сам адмирал и еще 200 человек заболели малярией и начались смуты, де Леон не испугался трудностей и не уплыл с сотнями колонистов обратно в Испанию.

Пятнадцать унылых лет он провел на Эспаньоле, пока не стал губернатором маленького островка Сан-Хуан, открытого все тем же Колумбом. Золотая цепь, посланная им в дар королю Фердинанду, позволила избавиться от других претендентов на владение островом. Понсе де Леон был уже немолод и не был наивен, но он был человеком своего времени. В те годы даже просвещенные европейцы всерьез верили в существование омолаживающих вод и прочей фантастической чепухи. На средневековых картах красовался "остров Юпитера, или бессмертия, где никто не умирает". Даже Америго Веспуччи, собственно, и давший имя Америке, в письме от 1502 года сообщал о долголетии туземцев Бразилии, поэтому все первые исследователи Нового Света полагали, что далее, за уже открытыми островами, лежат благодатные земли, текут чистые и здоровые воды.

Де Леону пришлось столкнуться с мятежом, который подняли островитяне. Местные индейцы, араваки, схватив одного испанца, выяснили, что их угнетатели смертны. Объединившись со своими давними врагами, карибами, индейцы выставили 10 000 воинов против 300, которые остались у де Леона после массового бегства христиан с острова. Испанцам, как всегда, помогли сплоченность и выдержка: аркебузиры убили зачинщиков восстания, после чего индейцы разбежались. Теперь де Леон решился отослать королю прошение о патенте на открытие и освоение острова Вечной молодости. И такой документ был ему дан в 1512 году.

В снаряженные на свои средства корабли де Леон набрал, пожалуй, самый возрастной и немощный экипаж в истории морского флота, а лоцманом взял своего ровесника, 53-летнего де Аламиноса, штурмана Колумба. Флотилия поплыла вдоль Багам. Людям де Леона предстояла непростая задача: Багамский архипелаг насчитывает более 700 островов, и испанцам пришлось пробовать воду из всех встречающихся на них пресных источников. Результата все не было - старые оставались старыми, увечные - увечными. Через три недели после начала экспедиции путешественники увидели большую землю, которую Хуан Понсе де Леон назвал Флорида, что значит: "цветущая".

Экспедиция долго двигалась на север, но в определенный момент вынуждена была повернуть на юг, где корабли попали в полосу теплого морского течения - "морскую реку". Так де Леон стал первооткрывателем Гольфстрима. Экспедиция обследовала западную часть Флориды и прошла 200 километров вдоль побережья полуострова Юкатан, который до повторного открытия его Грихальвой (в 1518 году), назывался Бимини.

Нападения индейцев и неотложные губернаторские дела заставили Хуана Понсе де Леона возвратиться во Флориду. Через некоторое время он отбыл со своего "острова" в Испанию. Де Леон не привез монарху бочонок живой воды, но преподнес в дар 5 тысяч песо золотом и новые земли. За это он получил немало новых титулов и патентов, в том числе и на колонизацию Флориды.

Лукас Кранах Старший, "Источник вечной молодости", 1546 год.

И все же де Леон не оставлял надежду найти источник вечной молодости. В 1521 году, в возрасте 61 года он вновь отплыл во Флориду. С ним были поселенцы, миссионеры, солдаты, лошади, птицы и семена. Источник все не находился, зато один раз отряд испанцев обстреляли очень рослые, сильные индейцы с полутораметровыми луками в руках: их стрелы пробивали даже железные доспехи. Де Леон предположил, что сила и рост этих удивительных людей - следствие того, что они пьют воду из вожделенного источника. Из всего испанского отряда удалось спастись лишь семерым, сам де Леон был ранен; но даже умирая на Кубе, он грезил, указывая на север ? туда, где бьет живительный источник вечной юности...

...Испанское владычество в Южной и Центральной Америке и на богатейших Антильских островах уже к середине XVI века сделало Испанию первенствующей державой Европы. Ее захлестнули потоки драгоценных металлов, хлопка, сахара, кофе. Удача сыграла роковую роль для самой страны. Потоки золота и серебра позволяли испанским грандам приобретать любые товары за границей -- и развитие местной промышленности прекратилось. Успешные военные захваты оставили во главе испанского общества самых консервативных аристократов, уже не собирались заниматься ничем кроме грабежа. Промышленность, торговля, судостроение - во всем этом Голландия, Англия и Франция стали обгонять Испанию, а та нуждалась во всем, что было нужно для войны и обороны своих колоссальных владений от противников, так что американское серебро и золото неизбежно и очень быстро уплывало из Мадрида в другие европейские столицы. Приток драгоценных металлов вызвал рост инфляции в Андалузии, затем во всей Испании, наконец -- в испанских Нидерландах. Испанию сравнивали с ртом Европы, который принимает и разжевывает пишу, но ему остается лишь то, что застряло в зубах. Когда ''рыцарь печального образа'' сумасшедший идальго Дон Кихот Ламанчский путешествует по Испании, она напоминает Гаити после прихода конкистадоров: бедность, упадок, голод и депрессия.

ЧЕСТЬ МАСТЕРА

Европейское Средневековье породило особый тип человеческих организаций: цеха. У нас на Руси такого не было, а потому мы уважаем далеко не всякий труд и не всякого человека. А на Западе -- уважают, и это воспитывалось веками.

Уставы цехов предусматривали не только защиту интересов мастеров, но и создание условий для совершенствования того или иного ремесла; так же они выставляли жесткие требования относительно качества производимых товаров. Существовало такое своеобразное понятие, как цеховая честь (что-то наподобие чести офицерской), и от нее напрямую зависело реальное благополучие цеха и всех без исключения его членов.

Например, если лондонский пекарь продавал булку неполного веса, за это его весь день возили по городу в железной клетке на всеобщее осмеяние. Или, предположим, колбасник поимел наглость выставить на продажу товар, изготовленный из какой-нибудь гадости: ему грозила казнь в форме отрубания руки ? прилюдно, на городской площади. У нас же обдурить покупателя или клиента -- почти что доблесть, а особо отличившихся на данном поприще даже награждают медалью ордена за заслуги... перед этим... ну, сами знаете.

В Париже и других городах Европы ремесленные изделия низкого качества выставляли у позорного столба на рыночной площади. Производителей таких поделок ожидали неприятности: их могли изгнать из цеха, и тогда за лучшее считалось покинуть город, потому что вне цеха ремесленник не имел права работать. Человеку, изгнанному из цеха, ничего не оставалось, как идти в нищие, лакеи, привратники или в солдаты.

Существовало такое понятие, как цеховая марка. Это была гарантия высокого качества продукции, скрепленная круговой порукой членов цеха. И здесь не имели никакого значения ни родственные узы, ни связи с высокопоставленными покровителями, ни деньги: только совесть мастера.

Чтобы вступить в цех, нужно было представить на рассмотрение цехового совета так называемый шедевр -- великолепный, лучший образец изделия. Никаких поблажек или давления извне на цеховой совет не могло быть, потому что плохой кузнец очень скоро продемонстрирует свое неумение, и тогда уже скандала и позора не избежать, кто бы ему ни покровительствовал. Это касалось и живописных картин, и музыкальных опусов, и табуреток.

Старшины цехов, как правило, были представлены королю. Члены цеха по очереди несли сторожевую службу в городе и составляли отряд городского войска. Каждый цех имел свой герб, флаг, свою церковь и даже кладбище. Идеальная система, отбирающая лучших из лучших? В определенные эпохи так оно и было, но жизнь не стоит на месте, усложняя свои требования, придумывая новые вызовы.

Чтобы им достойно соответствовать, нужно не просто усердно и квалифицированно трудиться: надо трудиться творчески, изобретая и выдумывая. А креативить в коллективе попросту невозможно, ведь в замкнутой системе есть установленные стандарты и ограничения. Посему цехи со временем превратились в тормоз технического прогресса. К примеру, цеховые правила предусматривали определенное количество станков у мастера ? и не только число, но их тип, размер и другие параметры. Расширять мастерские не позволялось, как было запрещено применять новые инструменты и технологии. Известны случаи уничтожения ценных изобретений и жестоких расправ с изобретателями. То есть, цех -- жесткая система, защищающая существующее положение вещей. В том числе -- и от прогресса.

ПОКРЫВАТЕЛЬ ЗЛА

Давно открыто, что самый лучший посредник в отношениях между людьми -- деньги. И пусть поэты и философы доказывают, что "бабло" -- пыль. Мы-то отлично знаем: то, что нельзя купить за деньги, продается за сумасшедшие деньги.

На самом деле "мани, мани, мани" то есть, шевелюшки, баблосы, шершунчики, тугрики или не знаю уж как их еще обозвать, имеют множество материальных воплощений. В Китае и Бирме аж до XX века в качестве средства обращения ходили соль и плиточный чай, в древней Мексике -- мешочки какао-бобов. Известны факты длительного использования для той же цели табака, сушеной рыбы, зерна, риса, кукурузы. В учебниках говорится об употреблении в качестве денег скота (домашнего). В Шотландии в качестве разменной монеты в хождении были гвозди. Юлий Цезарь при описании войн в Галлии говорит о том, что в Британии роль денег играли железные прутья. Археологи обнаружили недавно такие штуки в графстве Гластонбэри. Они представляют собой целую весовую систему: прутья изготавливались пяти размеров, каждый из которых сводился к стандартному, весом в 11 унций.

Даже в современной (для нас) России в отдаленных деревнях на манистах (женских украшениях) я встречаю не только старинные монеты, но и... ракушки. Они называются "каури" на языке хинди и "капардика" на санскрите. Раковины каури использовались как средство обращения на колоссальной территории от Нигерии и Судана до Северного Китая и островов Новые Гебриды. Основная часть их добывалась в центре этой огромной зоны, у Мальдивских островов. Оттуда потоки раковин шли в разные страны света. В Африку каури попадали через арабских торговцев, но на подлинно широкую ногу поставили их ввоз в страны Западной Африки европейские колонизаторы. По оценкам историков, в XIX веке в Африку было ввезено в обмен на рабов и ценные товары более 75 миллиардов раковин общим весом 115 тысяч тонн. Считается, что Европа узнала о деньгах-раковинах от Марко Поло, и сообщение это казалось столь же диковинным, как и байки о собакоголовых людях. Русское название раковины каури -- ужовка, жуковина, гажья головка. Каури были известны и под названием "кипрской" монеты.

Георг Зиммель, экономист XIX века, высказал мысль, что деньги -- наиболее яркий пример превращения средства в цель. Он не оригинален, аналогичное высказывание есть уже у Аристотеля в "Политике": "...Чтобы извлечь из мены возможно больше выгоды, распространилась привычка смотреть на монету как на единственную цель спекуляции; возникло убеждение, что исключительная задача воротилы состоит в накоплении драгоценных металлов, так как конечный результат его операций состоит в доставлении золота и богатств".

Еще один немецкий экономист Макс Вебер выдвинул любопытную теорию, согласно которой мировая экономика всегда была разделена на две части: рациональный Запад и загадочный Восток. На Западе деньги изначально выполняли функцию меры стоимости, на Востоке же существенным был только знак стоимости, понимаемый одновременно и как знак власти. Вебер, обходя стороной многочисленные примеры функционирования полновесных золотых и серебряных монет на торговых путях Востока, представляет себе восточное деспотическое государство, в котором правитель может позволить себе все, что его душе угодно, ибо в народе жива вера в "доброго императора". Ну, примерно как в сегодняшней России.

Для Вебера и его последователей прообразом "идеального типа" восточного деспотизма отчасти служил Китай, но в большей мере -- империя Чингис-хана и государства, появившиеся на ее развалинах, в частности Золотая Орда. В те времена русский князь должен был получать ярлык на княжение, без которого его власть считалась нелегитимной. За ярлык он не только расплачивался верностью Орде, он обязывался исправно вносить ясак -- налог, взимавшийся, как правило, в форме денег или товаров. Русская церковь "отрабатывала" свои ярлыки молитвами за ханов -- и за это она освобождалась от налогов. А, впрочем, что это я говорю в прошедшем времени... По большому счету, деньги в такой системе не нужны в принципе: если тебе "навесили ярлык" ты на своей территории можешь творить что хочешь: отнимать, дарить, красть, транжирить, набивать наличкой подаренные квартиры, раздавать, в конце концов, страждущим.

Замена власти титула властью денег на протяжении тысяч лет оставалось еще одной вековой мечтой человечества. Карл Маркс утверждал, что в некотором смысле титул и деньги -- одно и то же, поскольку владелец денег вправе отождествлять себя с деньгами, которыми он обладает. По крайней мере, те, кто обладает изрядным количеством денежных средств, обрастает шлейфом из тех, кто желает урвать кусок.

Во времена Средневековья деньги имели совсем иной смысл, чем в наши времена, и тех, кто сделал денежный оборот своей профессией, всерьез не принимали. Так, во Флоренции менялы получили официальный статус только в 1299 году, в то время как в Париже это ремесло, поставленное под строгий контроль, еще не имело собственной организации, хотя менялы входили в состав городской элиты и как таковые участвовали в процессиях и прочих въездах монархов и князей. Здесь сыграл злую шутку "еврейский фактор". До XIII века в Европе кредиторами были прежде всего монастыри, а потом, когда деньги стали использоваться в городе, роль заимодавцев в основном взяли на себя евреи, потому что, как прояснили теологи, согласно Библии, процентный заем есть грех. Во всяком случае, ростовщический промысел теоретически был запрещен в отношениях между христианами, с одной стороны, между евреями -- с другой, но разрешался в отношениях между евреями и христианами. Евреи, которых не допускали к сельскому хозяйству, нашли в некоторых городских ремеслах источник доходов, которые они могли увеличивать, ссужая неимущих христиан.

Длительное время иудеи были главными кредиторами задолжавших бедняков, но потом их оттеснили христиане, сделав иудеев не более чем мелкими заимодавцами. И все же евреи так и остались олицетворением ''дурного лика'' денег, и библейско-евангельское презрение к деньгам вплоть до наших дней сделало их людьми, над которыми тяготеет "денежное проклятие". И, кстати: деньги вряд ли являются злом ? лучше сказать, что инфернальным потенциалом обладает сребролюбие. Один из самых популярных в средние века текстов принадлежит перу Исидора Севильского, который в своих "Этимологиях" сделал сребролюбие главным из смертных грехов.

В раннем Средневековье, с IV до конца XII века деньги регрессировали, монета все более отходила на задний план. Тогда преобладало социальное противопоставление potentes и humiles, сильных и слабых. Потом главной стала пара dives - pauper, богатый - бедный. Росла популярность добровольной бедности и особо подчеркивалась бедность Христа.

XIII век добавил к дьявольской природе денег новый аспект, позаимствованный схоластами у Аристотеля. Родилась формула: ''Nummus non parit nummos"" (деньги не рождают деньги), а посему ростовщичество -- грех против природы, которая, собственно, является творением Божьим. В 1179 году Третий Латеранский собор заявил, что ростовщики -- чужаки в христианских городах и им должно быть отказано в церковном погребении. О грехах и смерти ростовщиков в средние века существовала целая литература в жанре страшилок. Вот одна из таковых:

"Один тяжело больной ростовщик не хотел ничего возвращать, однако распорядился раздать беднякам содержимое своего амбара, полного зерна. Когда слуги хотели собрать зерно, они обнаружили, что оно превратилось в змей. Узнав об этом, раскаивающийся ростовщик вернул всё и предписал, чтобы его труп бросили голым в самый клубок змей и его тело змеи пожрали бы на этом свете, дабы это не случилось с его душой на том. Так и было сделано. Змеи пожрали его тело и оставили лишь белые кости. Некоторые добавляют, что, закончив свое дело, змеи исчезли, и на виду остались лишь белые и голые кости".

Доминик Смоут, "Скупой и Смерть", 1700 год.

Повышение уровня жизни городского населения вело к новому социальному расслоению -- на сей раз между богатыми бюргерами и бедными горожанами. Крестовые походы почти не стимулировали торговлю с Востоком; их финансирование поглощало значительную часть богатства сеньоров и привело к тому, что значение последних снизилось по сравнению с влиянием богатевших бюргеров. Деньги стали связующим началом сообществ -- как гильдий, создававшихся внутри городов, так и ганз, объединявших процветающие торговые города. Несколько регионов христианского мира пережили экономический расцвет. Первый -- это Северо-Восточная Европа, от Фландрии до прибалтийских стран. Города богатели на торговле сукном, при этом они образовали большую сеть, включавшую основные пути циркуляции денег. Богатейшие города того времени: Аррас, Ипр, Гент, Брюгге, Гамбург, Любек, Рига, Стокгольм и Лондон. Второй регион -- Северная Италия: Милан, Венеция, Генуя, Пиза, Флоренция, Кремона, Пьяченца, Павия, Асти, Сиена и Лукка и Генуя. Третий регион -- Каталония и Майорка.

В XV веке венецианский дукат вышел на столь доминирующую позицию, что его название вытеснило слово "флорин". Вес французского золотого экю в 1424 году уменьшился до веса флорина. Английский золотой нобль стал двойным дукатом. Престиж этой золотой монеты сделал дукат чем-то вроде эталона. Золотые монеты, отправляемые в Африку с каравеллами португальца Генриха Мореплавателя, назывались "крузадо" и имели тот же вес и пробу, что и дукат. Особенно много золота шло на большие выплаты, связанные с войнами -- привилегированной сферой использования денег, и, в частности, на выкупы за князей. Выкуп за французского короля Иоанна II Доброго, приданое Изабеллы Французской, жены Ричарда II Английского, выкуп за Иакова I Кипрского, отказ Джона Гонта от права на английскую корону -- все это оплачивалось в дукатах.

Когда в 1433 году в обращение был введен новый нидерландский золотой рейдер, он стоил семьдесят два гроша. В следующем году в Антверпене мастера-каменщики, строящие церковь Богоматери, получали по восемь грошей в день, а их поденщики -- по четыре с половиной гроша. В деревне зарплата сельскохозяйственных рабочих была значительно ниже.

Во Французском королевстве со второй половины XIV века главной монетой был блан (blanc), весивший около трех граммов. Содержание в нем серебра составляло всего третью часть гроша, который французы называли "серебром короля" (argent le roi). В четырех регионах, над которыми властвовали герцоги Бургундские (Фландрия, Брабант, Эно и Голландия), чеканилась серебряная монета, игравшая в этих регионах ту же роль, что блан во французском королевском домене, -- патард (patard). Как и блан, патард служил для оплаты качественных продуктов, и бедняки прикасались к нему нечасто.

В Северной Италии самым богатым городом после Венеции был Милан. Новая серебряная монета, которую миланцы стали чеканить в середине XV века, серебряный полупеджоне, заменил собой грош святого Амвросия, как во Франции на смену турскому грошу пришел блан. Единственным итальянским городом, монетное дело которого сохранило независимость от миланского, была Венеция, но последствия войн привели к нескольким девальвациям венецианского гроша.

В 1469 г. в Брюгге состоялся съезд с участием Людовика XI, Эдуарда IV, Фридриха III, Карла Бургундского и посланцев Венеции с целью установить четкие соотношения между стоимостью монет. Обуславливалось это очевидным монетным хаосом, который англичанин Маколей описывал так: "Зло чувствовалось ежедневно и ежечасно повсюду и всеми классами населения, на мызе и в риге, на наковальне и у ткацкого станка, на волнах океана и в недрах земли. Ничего нельзя было купить без того, чтобы не происходили недоразумения. У каждого прилавка ссорились с утра до вечера. Между рабочими и работодателем регулярно каждую субботу происходили столкновения. На ярмарке и на рынке непрерывно шумели, кричали, ругались, проклинали друг друга, и было счастьем, если дело кончалось без сломанных ларей и без убийства".

Британское правительство тогда решило провести денежную реформу. Директором монетного двора был назначен сэр Исаак Ньютон (то самый, озаренный упавшим яблоком). Не в пример некоторым современным деятелям, уверяющим нас, что при денежной реформе население всегда и неизбежно несет потери, в той перечеканке монет все убытки взяла на себя государственная казна. Народ привозил свои плохие деньги на монетный двор, где их принимали не по весу, а по номиналу. За каждый фунт плохой монеты человек получал тоже фунт, но в новой полновесной монете. Так решил парламент, и так было сделано. Новая монета имела правильную круглую форму и зубчики по ободу, чтобы сразу можно было заметить попытки обрезать ее. Некоторый порядок был установлен -- и Великобритания вступила в пору экономического взлета.

ГОРОД МРАЧНОГО СОЛНЦА

Томмазо Кампанелла был монахом-доминиканцем, но его "Город Солнца" -- не религиозная, а политическая утопия. Написана она в 1611 году в Неаполе, а напечатана в 1623-м во Франкфурте-на-Майне. По духу книга близка к "Государству" Платона, особенно -- отсутствием свобод, даже тех хиленьких, что существовали на острове Утопия, порожденным воображением Томаса Мора.

Кампанелла, согласно легенде, культивируемой коммунистами, создал свое произведение в темнице. Записывать было не на чем и нечем, зато разгулу фантазии не помешал мрак. И впрямь, получились мрачные фантазии, позже развитые "1984" Джорджа Оруэлла.

"Город Солнца" Кампанеллы -- теократия, соединение духовной и светской властей в едином центре. Так и подмывает съязвить: если в государстве строится по три храма в сутки, народ однозначно счастлив. Кстати: а вы задумывались о том, что такое счастье? Кампанелла нам предлагает ответ. Глава Города Солнца -- первосвященник, он же Метафизик. У него три заместителя: Пон ведает военными делами, Син -- духовной сферой, культурой и наукой, Mop -- материальным производством и приростом населения. В принципе, то же самое реализовали еще древние египтяне, и у них, кстати, неплохо получалось. Правда, не всегда.

В основе -- порядок (а кто о таковом не мечтает -- из законопослушных, конечно, людей). Военная служба обязательна для мужчин и женщин, во всем уравненных с мужчинами, в том числе и в возрасте выхода на пенсию. Это ли не вековая мечта человечества? Обучение детей так хорошо поставлено, что к десяти годам ребенок постигает все науки. Этому помогает то обстоятельство, что в стране имеется лишь один учебник, он называется "Мудрость" и содержит краткое и доступное изложение всех наук, объединенное философской системой самого Кампанеллы, продуманной как окончательная истина на все времена. Потому все другие научные исследования бесполезны и невозможны.

Модель "Города Солнца" Кампанеллы.

В Городе Солнца все общее. Имущество, жилища, жены, дети -- все принадлежит всему народу. Спаривание людей для произведения потомства осуществляется по строгим правилам и точному расписанию, за чем следят врач и астролог. Все жители независимо от пола и возраста одеты в одежду одного цвета и покроя. Город Солнца Кампанеллы -- тусклое и тоскливое царство тирании, тоталитарный мир без просвета, опускание человечества до уровня глобального муравейника. Впрочем, глядя на сегодняшние "человейники" в мегаполисах, трудно не возмечтать о Неаполе эпохи Кампанеллы.

"Город Солнца" произвел сильное впечатление и не остался без последствий. Кальвинистский пастор Иоганн Валентин Андреэ написал книгу "Христианполь". Это был протестантский вариант "Города Солнца", поэтому там нет Метафизика (папы), а все три министра женаты. Один из них, первосвященник, женат на Совести, главный судья -- на Мудрости, министр просвещения -- на Истине.

Книга Андреэ -- скорее аллегория, и написана она не без иронии -- редчайшее исключение, ибо типичный утопист начисто лишен чувства юмора. Вот одна притча из этой книги. Истина ходила меж людей нагая. Людям не нравилась голая правда, и они преследовали ее руганью и камнями. Однажды она встретила Эзопа и стала ему жаловаться. Эзоп дал ей совет не ходить нагишом, а облачиться в одеяние из басен и притч.

БРАНИЛ ГОМЕРА, ФЕОКРИТА, ЗАТО ЧИТАЛ...

"Для того чтобы поднять государство с самой низкой ступени варварства до высшей ступени благосостояния, нужны лишь мир, легкие налоги и терпимость в управлении, все остальное сделает естественный ход вещей", -- утверждал шотландец Адам Смит, когда еще только выпустился из Оксфорда. Ему тогда едва минуло двадцать пять лет от роду, но своей проницательностью парень удивлял даже профессоров. Вскоре Смит напишет фундаментальный труд "Исследование о природе и причинах богатства народов" (1776 год), в котором все и объяснит. То есть, разложит по полочкам межчеловеческие отношения, творящиеся на макроуровне.

В те времена интеллектуалов увлекало модное учение физиократов, которое вместе со своим пафосом "природовластия" несло в себе доктрину о чистом продукте земли как единственном источнике богатства народов. Задача, которую поставил перед собой Смит, была непроста: он захотел отстоять принцип производительности промышленного и торгового капитала против физиократов. У Адама Смита вышло наоборот: несмотря на то, что он утвердился на своей позиции, справа и слева от него все посыпалось. Из пяти книг "Богатства народов" три первые отведены теории, четвертая -- полемике и пятая, самая увесистая, -- доходам, расходам и функциям государства в режиме естественной свободы.

"Богатый человек" -- что это значит? В разные времена под богатством понимали свое, но общее было: богатей может пользоваться в большом количестве предметами необходимости, удобства и удовольствия. Так же -- и с народом отдельной страны (в европейских языках -- нацией): он тем богаче, чем больше всевозможных предметов потребления приходится в расчете на одного жителя. Все эти вещи добываются или трудом данного народа, либо через обмен продуктов этого труда на продукты труда других народов, а может быть насильственным отъемом у других (или присвоение чужого путем расчубайства, то есть, введения в искреннее заблуждение).

Труд "честной" нации (не грабящий других) дает тем больше продуктов, чем выше производительность одного рабочего часа или дня. Но важен не только размер всей совокупности продуктов труда -- гораздо ценнее, сколько их приходится на одного жителя. А это зависит еще от одной причины, а именно: в какой пропорции народ делится на две группы -- на тех, кто занят производительным трудом, и тех, кто таковым под каким-то предлогом не занят.

Богатство народа Смит учил понимать в динамике. В его труде часто встречается слово improvements (улучшения, усовершенствования), сейчас его заменили на ''инновацию''. Он то и дело пишет о возможности вводить эти "импрувменты" в тех или иных случаях, о том, при каких условиях это бывает, и о том, к чему ведет. Какие же условия наиболее благоприятны для появления и применения инноваций? Ну, во-первых, отказаться от средневекового цехового устройства экономики, так сказать, открыть систему.

Во-вторых, стараться все делать ''по честноку''. Смит говорил, что в самой природе все устроено так, чтобы люди могли жить в материальном достатке. Если каждый будет трудиться сам для себя (только без обмана, воровства и насилия), тогда весь народ и будет становиться богаче.

Во времена Смита науки назывались не так, как сегодня, вернее, название было одно: философия. То, что мы теперь называем естественными науками, тогда именовали "натуральной философией". Исаак Ньютон так и назвал свой труд по физике и астрономии: "Математические начала натуральной философии". Если же предметом изучения были такие области, как законы человеческого общежития и различные вопросы жизни общества, то наука называлась "нравственной философией". Потому-то Смит и опирался на нравственность, что, без сомнения, не являлось сильной стороной его учения.

В те времена "нравственные философы" полагали, что занимаются совершенно разными делами: одни размышляли о государственном хозяйстве, другие -- о торговле, третьи -- о труде земледельцев, четвертые -- о налогах, пятые -- о деньгах. Специалисты еще не чувствовали, что есть общие законы, которым подчиняются и торговля, и сельское хозяйство, и промысел, и налоговые вопросы, и денежное обращение. Смит осуществил настоящую научную революцию, ибо все эти отрывки сшил воедино.

Сегодня трудно даже вообразить, как зачитывались трудом Смита образованные люди в конце XVIII -- начале XIX столетия. У многих он был просто настольной книгой, в том числе -- и у пушкинского Евгения Онегина. Она владела умами и рождала новые мысли.

По Смиту, капитал -- и есть подлинная форма богатства. При разумном ведении хозяйства капитал расходуется и возвращается с прибылью. Он расходуется временно и возобновляется в обороте. При удачном ведении дел он может еще и увеличиваться. Если скотовод направляет часть прибыли на увеличение своего стада, это, по Смиту, называется сбережением дохода и преумножением капитала. Биологи говорят, что в живом организме идет непрерывное отмирание и возобновление клеток, а жизнь организма не прекращается ни на миг. Больше того, эта замена клеток и есть ? жизнь. Таков и капитал. Составляющие его капитальные блага все время расходуются и возобновляются. И пока все это длится -- капитал живет, сохраняется и даже растет. Но поставьте корабль на прикол, покиньте дом и забейте двери гвоздями, перестаньте стричь, поить и содержать стадо, остановите работу станков -- и капитал умрет.

Ткацкая фабрика города Дарвел (Восточный Эйршир, Шотландия), начало ХХ века.

Капитал -- это запас, который находится в постоянном движении -- в обороте. Но капиталы создают люди -- предприимчивые, ловкие, хитрые, расчетливые (это я не только о евреях). При наличии благоразумия, аккуратности, а также везения приобретение богатства перестает быть неразрешимой проблемой. А бережливость помогала охранять однажды добытое богатство и умножать его, причем, в каждой национальной экономике есть эпоха первоначального накопления капитала (термин, впервые употребленный Адамом Смитом). Пожалуй, шотландец и предположить не мог, что можно в масштабе целого государства все запросто отнять и поделить. А другие -- могли.

ПОРАСПЛОДИЛИСЬ

Еще один властитель умов европейских и американских интеллектуалов двухсотлетней давности -- Мальтус. В ту же эпоху стала меняться карта Европы: на месте "лоскутного одеяла" карликовых феодальных королевств, княжеств и графств формировались централизованные монархические державы. Например, прежние бретонцы, бургундцы и гасконцы стали осознавать себя "французами" -- гражданами единого государства, членами единой нации. Кастильцы, каталонцы и арагонцы поняли, что все они -- "испанцы". Правда, теперь они в этом чуточку разуверились.

Непосредственным поводом для выступления Томаса Роберта Мальтуса были очерки Уильяма Годвина "О политической справедливости". Основываясь на теории прогресса, Годвин утверждал, что основная причина бедности больших групп населения состоит в несправедливом распределении национального дохода.

Первым изданием памфлет Мальтуса вышел в 1798 году анонимно. Второе, расширенное и переработанное издание вышло в 1803-м под названием, которое в русском переводе звучит так: "Опыт о законе народонаселения, или Взгляд на его действие на счастие общества в прошедшем и настоящем, а кроме того, изучение, насколько основательны наши ожидания относительно устранения или смягчения тех бедствий, которые он производит". При жизни Мальтуса его труд переиздавался многократно -- всякий раз с изменениями и дополнениями.

Мальтус первым употребил выражение "борьба за существование", которое впоследствии использовал Чарлз Дарвин. В первом издании "Опыта" имели место наиболее жесткие суждения: там прямо говорилось, что рождающие детей без заботы о том, как их прокормить, заслуживают того наказания, которое предуготовила им природа, и "было бы жалкой амбицией желать вырвать бич из ее рук и ослабить действие законов природы, установленных Божественным промыслом, которые приговорили этого человека вместе с его семьею к страданиям".

Впоследствии Мальтус значительно смягчил свои суждения и даже (вопреки своей же теории) высказывался за предоставление государственной помощи семьям с числом детей больше шести. То есть, Мальтус не был рабом своей теории. Не отказываясь от нее в принципе, он ратовал за то, чтобы в сознание народных масс постепенно внедрялась мысль о необходимости ощущать ответственность за своих детей. И коль скоро многодетные бедные семьи продолжали появляться, Мальтус дополнил свой труд поправками, достойными его священнического служения.

Книга Мальтуса произвела большой шум. У нее появилось множество как горячих сторонников, так и страстных противников. Среди тех, кому теория Мальтуса пришлась по душе, большую группу составляли члены высших слоев общества. Никто тогда не поддержал идею отменить "законы о бедных" (меры социальной защиты для неимущих). Но теория Мальтуса успокаивала совесть богатых и сильных, перекладывая (в их глазах) ответственность за положение бедных классов на объективные законы природы и на самих бедняков: сами, мол, расплачивайтесь за то, что вы такие безмозглые -- в том числе и перед Богом.

Мальтус не был человеконенавистником или ханжой, как любили говорить его идейные противники; его глубоко тревожили мысли о беспросветной нужде многих людей, о высокой детской смертности в семьях бедняков. Но помощь бедным он считал бесполезной, не могущей устранить причины бедности -- и даже вредной, так как она отучает людей от чувства ответственности. Как бы теперь сказали: система воспитывает халявщиков.

"Дети английских трущоб". Рисунок Гюстава Доре из книги "Паломничество", 1877 год.

Причины бедности Мальтус видел в бездумном деторождении, несоизмеримом с материальными возможностями семьи. Главное значение он придавал соотношению браков и рождений, гораздо меньше принимая во внимание снижение смертности. Кроме того, с повышением уровня жизни народа в известных пределах рождаемость имеет тенденцию самопроизвольного снижения (это заметил еще Адам Смит). Как ни объясняй данное явление, оно замечается повсеместно.

Между тем в экономической науке все больший вес приобретал социалистический уклон. Теория Мальтуса постепенно уходила в тень, а проблематика ее оказалась и вовсе заброшенной.

ПРОЧИТАЛ И СДЕЛАЛ ВЫВОДЫ

В 1843 году молодой Карл Маркс сочинил работу "Введение к критике гегелевской философии права". Среди абстрактных рассуждений, изложенных вычурным языком учеников Гегеля, там имеется такое место: "Подобно тому как философия находит в пролетариате свое материальное оружие, так и пролетариат находит в философии свое духовное оружие, и как только молния мысли основательно ударит в эту нетронутую почву, совершится эмансипация немца в человека".

В переводе на нормальный язык это означает следующее: философам, чтобы произвести революцию, нужна подмога в лице пролетариата -- беднейших слоев трудящегося народа; поэтому нужно вести пропаганду в рабочей среде. Оно конечно, пролетарии больше любят выпить и похулиганить, но ведь их можно перевоспитать. Ну, это согласно марксистским воззрениям. В той же работе Маркса можно найти еще такое: "Оружие критики не может, конечно, заменить критики оружием, материальная сила должна быть опрокинута материальной же силой, но теория становится материальной силой, как только она овладевает массами".

Годом позже в книге "Святое Семейство" Маркс писал: "Идеи вообще ничего не могут осуществить. Для осуществления идей требуются люди, которые должны употребить практическую силу". Здесь мы наблюдаем навязчивую идею об идеях.

Высланный полицией за неблагонадежность из Франции, Маркс обосновался в Брюсселе, где начал сколачивать группу заговорщиков под невинным названием "Брюссельский корреспондентский комитет". Назначением кружка была ''теоретическая полемика по переписке''. В это же время Маркс истратил остаток своего наследства от отца на закупку оружия. Письменное приглашение к сотрудничеству в комитете получил и парижский знакомый Маркса -- Прудон.

В ответном письме, деликатно отказавшись от "лестного" приглашения, Прудон, между прочим, замечает: "Настроения французских рабочих сейчас таковы, что они окажут плохой прием тому, кто не может предложить им иного напитка, кроме крови". На этом прервались и переписка, и даже всякое знакомство Маркса с Прудоном, чьим яростным врагом он стал до самой смерти.

Ставший впоследствии знаменитым "Капитал" должен был стать научным обоснованием революционных идей и лозунгов "Манифеста Коммунистической партии", составленного философствующими заговорщиками ради четкой формулировки самой идеи. Первый том "Капитала" начинается с весьма абстрактных вещей, однако на заключительных его страницах все чаще появляются фразы из "Манифеста". Революционные выводы вытекали из того, что эксплуатация труда лежит в самой природе капиталистического уклада хозяйства. Если это так, если она лежит в природе данного экономического строя, значит, чтобы покончить с эксплуатацией, нужно менять строй.

Всю свою жизнь Маркс полагал, что в построении теории обмена он следует за классиком политической экономии англичанином Давидом Рикардо, и начал поправлять его лишь тогда, когда дошел до "нестыковок". Но Маркс сделал то, на что никогда не мог решиться Рикардо, теория которого не могла объяснить, почему при обмене между трудом и капиталом нарушается основной принцип этой теории. Если ценности товаров зависят от затрат труда, почему тогда ценность самого труда (а именно, заработная плата) всегда меньше той величины, которая отвечала бы трудовой затрате? По правилу закона трудовой ценности рабочий должен получать весь продукт своего труда, а получает он только часть этого продукта. Что за чертовщина?

Решение этого вопроса принесло Марксу славу выдающегося политэконома. Вот его ответ: рабочий продает капиталисту не труд, а свою рабочую силу. Это два разных товара. Если ценность труда воплощается в его полном продукте, то с рабочей силой дело обстоит совсем иначе. Ценность рабочей силы, как и всякого товара, определяется затратами труда на ее "производство". А что такое рабочая сила? Это, по Марксу, -- способность к труду. Но разве капиталисту требуется от рабочего его "способность к труду"? Очень способного к труду лентяя он выгонит немедля.

В древности человек мог сам себя продать в рабство, ведь даже свободный индивид, лишившись возможности добывать средства к жизни самостоятельно и не имея перспектив на ближайшее будущее, мог запросто погибнуть от голода и болезней. В конце концов, каждый выбирает между свободой и кормежкой по расписанию, баней раз в неделю и сменой белья.

Даже в наше время для тех, кому неохота заботиться о "хлебе насущном днесь", места в общежитиях предоставляют армия, монастырь, трудовой исправительный лагерь, сумасшедший дом, очередная "стройка века". Возможно и рабство; я сам не раз бывал в тех местах, где трудятся рабы ? наши, российские. К слову, марксисты как раз и начинали практическую реализацию идей о светлом будущем с построения общежительных бараков. Читайте Андрея Платонова.

Что покупает рабовладелец? Труд, конечно же! В сталинские времена в СССР существовала система рабского труда, обеспечившая значительный экономический подъем разрушенной Гражданской войной империи, за что Отца всех народов потомки нарекли "эффективным менеджером". Потом, правда, переключились на комсомольские стройки, про которые пели у костров: ''А я еду, а я еду за дэнгами, за дэнгами и за запахом теньги...'' Вообще, успех теории Маркса и ее живучесть -- это загадка из разряда самых сложных. Наверняка она родилась в нужное время в подходящих для этого местах.

Итак, окрыленный своим "открытием" того, что товаром служит не труд, а сама рабочая сила, Маркс движется дальше. На очереди -- теория капитала. По Адаму Смиту, понятие капитала относится к некоему запасу и выражает отношение владельца этого запаса к своему владению. Маркс понимал вопрос иначе: по его мнению, понятие капитала выражает отношение между владельцем запаса и рабочим, которого этот капиталист нанял для работы со своим капиталом. Гениальное определение Маркса: "Капитал-- не вещь, а отношение..." Между людьми! А это уже даже нечто большее, чем живой организм -- ведь капитал по Марксу несет черты божественности, ибо диктует человеческое поведение.

Дети-шахтеры в Алабаме, США. Конец XIX века

Есть у Маркса и еще одно определение капитала, на сей раз чисто экономическое: "Капитал -- это самовозрастающая ценность" (в более привычном переводе на русский -- самовозрастающая стоимость). Не надо забывать о стратегической цели Маркса: доказать, что эксплуатация труда капиталом лежит в природе капитализма. Для этого он считал необходимым доказать, что и прибавочный продукт создается только живым трудом, а капитал при этом выполняет пассивную функцию и не порождает ни копейки прибыли. Поэтому он выделяет из капитала фонд заработной платы и старается доказать, будто эта часть капитала увеличивается в процессе производства на величину прибавочного продукта.

Третий том "Капитала" не был автором завершен; Маркс не был приверженцем здорового образа жизни. Когда-то, за два года до выхода в свет I тома, Маркс сделал набросок всех трех томов. Эта рукопись и стала основой, из которой Фридрих Энгельс на склоне лет изготовил текст, известный публике как Третий том "Капитала".

Маркс -- теперь уже рукой и талантом Энгельса -- выдвинул одну из самых смелых своих идей -- концепцию "превращенных форм". Маркс рассуждал почти как наш Пушкин. Посмотришь: Солнце вращается вокруг Земли. Но наука смогла доказать, что нам это лишь кажется, а на самом деле все наоборот. В экономике то же самое. Посмотришь: прибыль, а на самом деле -- "прибавочная стоимость". Глядишь: норма прибыли, а на самом деле -- "норма прибавочной стоимости". То, что можно видеть "на поверхности явлений", -- это иллюзии, "превращенные формы" того, что скрыто от глаз, но может быть выявлено силой научного анализа.

В "модели средней нормы прибыли" капиталы уходят из тех сфер приложения, где норма прибыли становится низкой, в те сферы, где норма прибыли выше обычного уровня. В итоге в прежних сферах конкуренция ослабевает и норма прибыли повышается, а в новых сферах конкуренция обостряется и норма прибыли снижается. В идеале норма прибыли во всех сферах стремится к некоей средней величине. Норма прибыли -- показатель конкурентоспособности.

Этот важнейший показатель всякого бизнеса Маркс с Энгельсом и объявили иллюзией, вроде движения Солнца вокруг Земли. Как раз в те годы, когда просвещенная Европа упивалась I томом "Капитала", в книжных лавках Германии и Франции пылились изумительные экономические книги, которые при появлении своем не вызвали у научной публики абсолютно никакого интереса, были забыты и лишь впоследствии были "открыты" учеными и оценены как предвестники экономической науки XX в. На современном языке такие труды называются ''ктулху''.

В свое время Адам Смит -- в связи с успехом теории физиократов -- говорил, что "люди любят парадоксы и любят казаться понимающими то, что превосходит понимание простых смертных". Значительная часть интеллектуалов повела себя подобным образом и в случае с Марксовым "Капиталом". В разных странах стали возникать социал-демократические и социалистические партии. Появилось множество политиков, которым очень кстати пришлась довольно ясная теория эксплуатации труда капиталом. Для этой категории публики удобные выводы были гораздо важнее каких-то там неувязок, о которых говорили "буржуазные" ученые. Но и таких было, в общем, не столь много, чтобы это помешало сформировать "Капиталу" имидж великой научной книги.

В свое время один исследователь сказал про Адама Смита: он сформулировал то, чему вскоре предстояло стать общественным мнением. То же самое можно сказать применительно и к Карлу Марксу. Общественному мнению Европы нужно было что-то подобное -- и оно это получило. Маркс взял на вооружение присущее интеллигенции обостренное чувство справедливости и использовал его вместо доказательства своей теории. Глядя на "Богатство народов" и "Капитал", мы видим два научных бестселлера своего времени, которые не только объяснили человеческие отношения на макроуровне, но еще -- изменили мир.

БЕЛЫЕ СУПРОТИВ БЕЛЫХ В МИРЕ ЧЕРНЫХ

Перемахнуть заборчик особого труда не составило. Кормили-то в лагере неплохо, да и условия содержания практически курортные, но на пятый день Уинстону стало скучно. Ему было двадцать четыре года и начинающего репортера "Утренних вестей" тянуло на приключения. В Претории Уинстон никого не знал, но он верил в свою звезду, каковая не замедлила явиться в виде товарного вагона на железнодорожной станции. Закопавшись в угольных мешках, сын лорда провалился в царство грез.

Когда он проснулся, состав уже ехал. Полагаясь на британский авось, Уинстон выпрыгнул из вагона ? и черный как негр от угольной пыли побрел, как говорится, куда глядят глаза. Хотелось есть. Решившись -- будь что будет! -- на глупый поступок, журналист направился к одиноко стоявшему домику. На стук открыл человек, прекрасно говоривший по-английски. Это было чудо, ибо других выходцев с Туманного Альбиона здесь не водилось на много десятков миль вокруг.

Через год Уинстон Черчилль выпустит двухтомный опус о своих приключениях в Трансваале. Он станет знаменитым героем, обманувшим глупых буров. На волне славы Черчилль выставит свою кандидатуру на парламентских выборах -- и начнется его завидная политическая карьера. Что же касается удачливости буров -- она станет сходить на нет...

...После того как в 1497 году португалец Васко да Гама в первый раз обошел мыс (кап) Доброй Надежды, начали понемногу устанавливаться морские торговые сношения между Европой и Индией. Корабли стали часто подходить к этому мысу, чтобы запастись свежей водою или провизией. Селиться же на капе никто еще тогда не думал, ибо вся местность, известная впоследствии под названием Капландии, пользовалась дурною славой. Коренные ее обитатели, готтентоты, считались чуть ли не самыми кровожадными и зверскими изо всех дикарей.

Мысль обосноваться на капе впервые возникла у голландца ван Рибеека, хирурга и ботаника, который в 1648 году по пути из Индии обратно на свою родину подробно исследовал Капландию на предмет создания колонии. Первые корабли, наполненные желающими попытать счастья в новом месте, прибыли в Южную Африку 6 апреля 1651 года. Далее -- началось планомерное освоение южноафриканских проиоров. Тот факт, что там уже жили люди, не особо волновал колонистов, готовых с оружием в руках усмирять туземцев.

Буры. Фото конца XIX века.

Все пошло отлично ? благодаря уму, познаниям и распорядительности ван Рибеека, ставшего во главе колонии. Сначала он построил у Столовой горы форт и составил для своих поселенцев строгие правила относительно обращения с аборигенами. Виновный в жестокости, даже просто в оскорблении готтентота или другого темнокожего, подвергался пятидесяти ударам бича.

Благодаря разумным мероприятиям главы колонии, голландцы вскоре внушили туземцам полное доверие, выразившееся, между прочим, в том, что последние охотно стали уступать им землю ? в обмен на разные орудия и хозяйственные предметы. Поселенцы энергично принялись за обработку земли, разведение виноградников и скотоводство. Шло туго, но неудачами трудно было смутить энергичных, предприимчивых и терпеливых голландцев. Горькие опыты только делали их более осторожными и упорными в борьбе.

Изучив климатические условия, они вступили с природой в "ожесточенную борьбу", и через некоторое время достигли того, что мыс Доброй Надежды, считавшийся одною из наиболее нездоровых местностей, сделался самым благодатным краем во всем мире. Из Голландии теперь стали прибывать целые семьи, а колония получила свое название: Капштадт.

Ни одно нидерландское судно, направлявшееся к Ост-Индии, не проходило мимо Столовой горы, чтобы не остановиться в ее бухте, и потому Капштадт скоро сделался довольно значительным городом. Для выполнения тяжелых работ голландцы стали покупать рабов. Характерно, что обращались они со своей собственностью, как с обыкновенными рабочими. Свободные, но бедные готтентоты добровольно шли к ним в пастухи, за что получали хижину, содержание и имели полное право считаться принадлежащими к семье своих хозяев, никогда не позволявших себе ни малейшего произвола ? напротив, относившихся к ним так человечно, как только могут относиться голландцы. Плюс к тому -- кормили сытно и строго по расписанию.

Капская колония видела много перемен и невзгод. В начале наместничества ван Рибеека гарнизон форта, состоявший частью из англичан, устроил было заговор с целью истребить всех колонистов-голландцев, но, к счастью, измена была вовремя раскрыта и англичан... нет -- не поубивали, а бережно выдворили. При новом губернаторе Симоне ван дер Стеле явилось много французских эмигрантов из гугенотов, искавших себе надежного убежища от преследования папских прелатов. Они строили прекрасные дома, улучшали плодоводство и виноделие. К концу XVII столетия число французских переселенцев доходило уже до 3000.

В 1781 году началась война между Англией и Соединенными Нидерландскими Штатами. Первая захотела взять Капскую колонию, но ее отстояло посланное туда французское войско. В 1795 году Англия снова заявила претензию на колонию, и на сей раз губернатор Гордон с генералом Слунским покорно покорились со всеми орудиями, боевыми запасами и прочими предметами.

Несколько лет спустя туда была послана нидерландская эскадра, под командованием капитана Лукаса -- с целью отобрать колонию обратно. Экспедиция потерпела полное фиаско, и весь голландский флот попал в руки англичан. Только Амьенский договор1802 года снова возвратил колонию Голландии. Как ни пострадала колония под владычеством англичан, голландцы, со свойственною им энергией и деловитостью, сумели снова поднять ее благосостояние, но в 1806 году англичане, несмотря на данный им отчаянный отпор, опять завладели ею. Договором от 19 августа 1814 года колония была официально признана собственностью Великобритании.

Великий трек - одно из основных событий истории африканеров. Имело место решение всего народа пересечь страну в поисках новой земли, которая стала бы для них прибежищем, спасением от власти англичан, уже вовсю хозяйничавших на Капе. Буры желали обеспечить сохранение своих верований, сохранение африкаанс в качестве официального языка, сохранение своего традиционного образа жизни и традиционных форм взаимоотношений с туземцами, которые стремились изменить англичане, считавшие, что негры не могут быть рабами.

Сложившаяся концепция взаимоотношений между белыми и черными (апартеид) была записана в конституции первой республики африканеров Трансвааль, основанной в 1852 году: "Не будет идти речи ни о каком равенстве между белыми и небелыми ни в делах церкви, ни в делах государства".

Занятие бурами новых земель не было мирным: оно сопровождалось войнами с племенами коса и королевством зулу. Буры (вернее звучит: боеры; боер по-голландски -- крестьянин, земледелец) сохранили все коренные черты настоящих голландцев: религиозность, мужество, терпение, неутомимость в труде, доброту, честность и бескорыстие. Всего дороже бурам была свобода, и ради сохранения таковой они совершали поистине геройские подвиги. Только один пример может послужить иллюстрацией их стойкости и смелости.

6-го октября 1838 года происходило сражение между бурами и одним из сильных кафрских племен при Омкинкгинглове. В отряде под командованием Питера Уиса и Якова Потгетьера было всего 347 человек. Кавалерия, под предводительством Потгетьера, была уже вся уничтожена превосходящими силами неприятеля. Уис, почтенный старик, семь внуков которого уже пали на его глазах, один противостоял натиску дикарей. С отрядом в двадцать человек он бросился в самую гущу неприятеля, чтобы спасти друга, сброшенного на землю споткнувшейся лошадью. Окруженному со всех сторон дикарями, ему оставалось только продать свою жизнь как можно дороже. Его последний внук, мальчик двенадцати лет, сражался рядом с ним как лев, но тоже пал. Сам старик, весь покрытый ранами и истекая кровью, отчаянно бился до последней минуты и умер с криком: "Не сдавайтесь, братья!.. Пробивайтесь вперед!.. Я умираю!.." - "Мы умрем так же, как ты, не беспокойся!" - отвечали ему соратники. Подобно древним спартанцам, погибли все до одного, уложив множество кафров.

Обращаясь по-человечески со своими слугами и рабочими, буры вместе с тем были очень гостеприимны. Они охотно пускали путешественников, прекрасно их кормили, отводили им особую комнату со всеми удобствами, заботились об их лошадях, как о собственных, и за все это они не брали никакой платы и даже обижались, когда им таковую предлагали.

Неплохой подарок судьбы -- открытие алмазов и золота в Трансваале -- неизбежно должно было привлечь сюда искателей приключений и богатств, в общем, авантюристов, не особо отягощенных совестью. Один из них, Сесиль Родс, сумел убедить в успехе своих завоевательных проектов правительство королевы Виктории. Стремление англичан присвоить ресурсы Трансвааля и стало причиной нескольких англо-бурских войн.

Британский концлагерь для детей буров, 1901 год.

Войско буров до времени было удачливым, но все же оно представляло собой обычное ополчение, составленное преимущественно из фермеров. Да, во времена молодого Черчилля (1899 год) буры здорово били англичан. Они очень метко стреляли, методично убирая британцев снайперским огнем. Буры придумали поговорку: "Третий не прикуривает". Когда в ночи прикуривал первый солдат, бур определял цель. Второй прикуривающий -- сигнал. Пуля находила третьего. Это к вопросу о вреде курения. Да к тому же на стороне буров сражался легион иностранных головорезов под командованием русского подполковника Максимова. Именно тактика "летучих" кавалерийских отрядов приносила наибольшую удачу, а лучшими всадниками считались наемники из России.

В отместку британцы применили "тактику выжженной земли", а так же изобрели концентрационные лагеря, куда сгоняли непокорное население. Концлагеря создавались раздельные -- для белых и для черных. В лагерях погибло 14 000 негров и 20 000 буров. Британцы, потеряв в Южной Африке 22 000 бойцов, победили. Апартеид тоже не проиграл.

В 1902 году Южная Африка стала британским доминионом. Особенно дурно сказалось на Капландии освобождение рабов. Соединившись вместе с кафрами, рабы стали бродить по стране разрозненными шайками, причем многие из них погибали от голода, холода и болезней.

ПРИЗРАК СВОБОДЫ

Приблизительно двести лет назад представители среднего класса в испанских кортесах стали называть себя либералами (от liberals -- свободные). Они боролись в законодательном органе с другими аристократами, сервилистами (от serviles -- рабы), которые защищали абсолютную монархию. Так случилось, что термин "сервилисты" не закрепился (зато утвердились "консерваторы"). А вот слово "либерал" для обозначения защитников свободы и власти закона распространилось быстро. Партия вигов в Англии стала называться либеральной партией. Сегодня парадигма свободы, одним из проводников которой был Адам Смит, именуется либерализмом.

По большому счету история знает только две политические философии: свобода и твердая рука. Либо люди вольны жить своей жизнью, так, как считают нужным, если они уважают равные права других, либо одни люди будут заставлять других поступать так, как те не поступили бы никогда без давления. Впрочем, мы теперь знаем, что даже у серого никак не меньше пятидесяти оттенков.

Нет ничего удивительного в том, что власть имущих больше привлекает парадигма закручивания гаек. У нее было много названий: цезаризм, восточный деспотизм, теократия, социализм, фашизм, коммунизм, монархия, уджамаа, государство всеобщего благосостояния, -- и аргументы в пользу каждой из этих систем были достаточно разнообразными, чтобы скрыть схожесть сути.

Одним из первых либералов был живший примерно в VI веке до н.э. китайский философ Лао-Цзы, известный как автор сочинения "Дао Дэ Цзин. Книга о Пути и Силе". Лао-Цзы учил: "Народ, не получив ни от кого приказа, сам меж собою уравняется". Мудрец предвосхитил теорию спонтанного порядка, подразумевая, что гармония может быть достигнута в результате конкуренции, а мудрому правителю не стоит вмешиваться в жизнь простых людей.

В V веке до н.э. драматург Софокл рассказал историю об Антигоне, чей брат Полиник напал на город Фивы и был убит в бою. За эту измену тиран Креон приказал оставить его тело гнить за воротами, непогребенным и неоплаканным. Антигона вопреки приказу Креона и похоронила брата, а после, представ перед тираном, заявила, что даже царь, не может нарушать "закон богов, неписаный, но прочный".

В IV веке н.э. императрица Юстина приказала епископу Милана св. Амвросию передать его кафедральный собор империи. Амвросий достойно возразил монархине: "По закону ни мы не можем передать его вам, ни Ваше Величество не может принять его. Ни один закон не позволяет вторгнуться в дом частного человека. Не полагаете ли вы, что можно отобрать дом Бога? Установлено, что для императора законно все, что все принадлежит ему. Но не обременяйте вашу совесть мыслью о том, что, как император, вы имеете какие-то права на святыни. Не возвышайте себя, но, раз уж правите, будьте покорны Богу. Написано: Божие Богу, кесарю кесарево". Императрица (честь ей и слава!) пошла в храм и просила прощения за свое поползновение.

В 1220 году в германском городе Магдебург был разработан свод законов, основанный на свободе и самоуправлении. Магдебургское право признавалось столь широко, что его приняли сотни городов по всей Центральной Европе. Более того: судебные решения нередко ссылались на решения магдебургских судей. В 1222 году вассальное и мелкопоместное дворянство Венгрии, в то время во многом являвшееся частью европейского дворянства, заставило короля Эндре II подписать Золотую буллу, которая освобождала дворян и духовенство от налогообложения, даровала им свободу распоряжаться собственностью по своему усмотрению, защищала от произвольного ареста и конфискаций, учреждала ежегодную ассамблею для представления жалоб и даже давала им Jus Resistendi -- право оказывать сопротивление королю, если он нарушал свободы и привилегии, установленные в Золотой булле.

Немногим позже св. Фома Аквинский развил теологические доводы в пользу ограничения королевской власти. Аквинат писал: "Король, который злоупотребляет своими полномочиями, утрачивает право требовать повиновения. Это не мятеж, не призыв к его свержению, поскольку король сам является мятежником, которого народ имеет право усмирить. Однако лучше сократить его власть, дабы он не мог злоупотреблять ею". Итак, идея о том, что зарвавшегося тирана можно свергнуть, получила теологическое обоснование.

Английские епископ Иоанн Солсберийский и ученый Роджер Бэкон даже отстаивали право убивать тирана, чего в других частях мира невозможно представить. Протестантских реформаторов Мартина Лютера и Жана Кальвина никак нельзя назвать либералами, однако, разрушив монополию католической церкви, они непреднамеренно способствовали распространению протестантских сект, некоторые из которых, например, квакеры и баптисты, внесли важный вклад в развитие либеральной мысли.

После межхристианских войн люди стали сомневаться в том, что общество должно иметь только одну религию. В то время как во Франции и Испании укоренялся абсолютизм, Нидерланды стали путеводной звездой религиозной терпимости, свободы коммерции и ограниченного центрального правительства. Получив в начале XVII века независимость от Испании, Нидерланды создали конфедерацию городов и провинций, став ведущей торговой державой столетия и приютом для бежавших от притеснений. Английские и французские диссиденты часто издавали свои книги и памфлеты именно в голландских городах, а так же в либеральной Швейцарии.

Историки часто говорят о французском Просвещении, непреднамеренно забывая о не менее значимом национальном явлении. Шотландцы долго боролись с английским владычеством; они сильно страдали от британского меркантилизма, и, отстаивая свои культурные ценности, достигли более высокого уровня грамотности и создали лучшие школы, чем в Англии.

Шотландцы в итоге были отлично готовы к восприятию и дальнейшему развитию либеральных идей. Среди ученых шотландского Просвещения были Адам Фергюсон, автор "Опыта истории гражданского общества" и фразы "результат человеческой деятельности, но не замысла", вдохновлявшей будущих теоретиков спонтанного порядка; Френсис Хатчесон, предвосхитивший учение утилитаристов своим замечанием о "максимальном благе для максимального числа людей"; Дюгальд Стюарт, чья "Философия человеческого разума" широко изучалась в первых американских университетах. Но наибольшую известность приобрели Давид Юм и его друг Адам Смит. О Смите и его идеях мы уже говорили, теперь чуть-чуть -- о Юме.

Юм прежде всего известен своим философским скептицизмом; но он также стоит у истоков нашего современного понимания производительности и "доброжелательности свободного рынка" (вероятно, Юму не слишком был знаком восточный менталитет, в том числе -- и российский). Юм защищал собственность и договоры, свободное банковское дело и спонтанный порядок свободного общества. Выступая против доктрины торгового баланса меркантилистов, он указал на выгоды, которые каждый человек получает благодаря процветанию других, даже живущих в иных странах.

Рынок, к слову, -- не единственная форма спонтанного порядка. Возьмем, к примеру, язык. В частности, наш русский язык никто не сочинил и не обучил ему некоторую часть славян. Любой язык возникает и изменяется естественно, в ответ на нужды людей. Или взять вопросы права. Сегодня мы считаем, что законы -- это то, что принимают парламенты или (при тирании) издают диктаторы. Но обычное право возникло задолго до того, как какой-либо монарх или законодатель захотел его записать.

Когда у двух человек возникают разногласия, они чаще всего просят третьего выступить в качестве судьи. Иногда для заслушивания дела собирается суд присяжных. Судьи и присяжные должны не создавать закон, но стремиться найти его, узнать, какой была обычная практика или какие решения принимались в похожих случаях. В старые времена, как мы уже знаем, назначались судебные поединки, в которых последнее слово было или за богом, или за удачей. Но рано или поздно судебные системы приходят к мирной и свободной соревновательности сторон.

К концу XIX века классический либерализм начал уступать позиции новым формам свободомыслия. Некоторые либеральные интеллектуалы высказывали мнение, что либерализм был завершенной системой, в развитие которой ничего интересного сделать уже нельзя. Появившийся социализм, особенно в его марксистском варианте, привлек множество энергичных людей. Американцы и британцы, родившиеся во второй половине XIX века, вступали в мир быстро увеличивавшегося богатства, развивающихся технологий и растущего уровня жизни; им не было известно, что мир не всегда был таким.

Либерально мыслящие представители Запада (позже их назвали "золотым миллиардом") особо не заморачивались темой источников благосостояния сначала существующих, а потому уже бывших трансконтинентальных империй. Они полагали, что их спокойствие -- следствие праведной борьбы их же предков. О том, к чему могут привести хорошо развитые либеральные идеи, идущие на экспорт, мы сейчас и узнаем.

ПРОГРЕССОРЫ УСКОРЯЮТ РЕГРЕСС

Для того, чтобы начать улучшать жизнь какого-нибудь отсталого народа, нужно как минимум быть уверенным в том, что этот народ отстал, а ты -- представитель высшей цивилизации, "большой брат". Естественно, ты понимаешь "вертикальный" прогресс как благо, а не представляешь его тропинкой во ржи, ведущей к пропасти. Технология проста: выбираешь в отсталом народе тех, кто тебе симпатизирует -- и...

Тему прогрессоров глубоко изучали Аркадий и Борис Стругацкие -- при помощи художественного слова и образов. Если вы помните, прогрессоры, взявшиеся за дело, в книжках Стругацких опускаются даже ниже уровня подопытных культур. А как же -- в жизни?

Мы имеем пример установления порядка по западному образцу в Афганистане. Пробовали англичане, русские, американцы... покамест не устанавливается, и мы в принципе знаем, почему: когда в обществе царят феодальные порядки с правом сильного, слушаться там будут только сильных феодалов. Но и это еще не все: народ -- не стадо. Будь то пуштуны, таджики, узбеки или туркмены -- они у себя на Родине. А прогрессоры -- на чужбине.

32-й президент Североамериканских Соединенных Штатов Рузвельт был убежден в том, что скверное правление французов в Индокитае представляет собой колониализм в худшей его форме. Индокитаю не следует возвращаться к Франции, сказал он в январе 1943 года: "Франция владела этой землей с тридцатью миллионами жителей на протяжении почти сотни лет, и сейчас этот народ находится в более затруднительном положении, чем был в начале. Они имеют право на что-то лучшее".

"Что-то" -- это, конечно же, демократические ценности. Как заявил британский премьер Уинстон Черчилль, в свое отметившийся еще в Южной Африке, изгнание из Индокитая Франции является одной из его главных военных целей. Рузвельт предлагал отдать эту страну под опеку "лет этак на 25, то есть до тех пор, пока мы не поставим их на ноги, как поставили Филиппины". Эта идея крайне встревожила британцев и не вызвала никакого интереса у Китая, который прежде правил Вьетнамом. "Я спросил у Чан Кай Ши, хочет ли он получить Вьетнам, -- рассказывал Рузвельт генералу Стилуэллу, -- и он прямо сказал: "Ни при каких обстоятельствах!" Именно так -- ни при каких обстоятельствах!"

Характерно, что идея о самоуправлении юго-восточных стран в голову прогрессоров не приходила. Они представляли себе Индокитай большим участком суши, населенным маленькими недалекими человечками. Немного отвлечемся. В сущности, Запад (назовем его "англосаксонской коалицией") полагался на Вторую Мировую войну, надеясь, что фашисты схлестнутся с большевиками и друг друга истребят. Или хотя бы ослабнут настолько, что победитель "битвы злодейских гигантов" уже не будет угрожать мировому порядку. Но Советский Союз -- хоть и ценой страшных потерь -- неимоверно окреп. Это означало, что коммунистическая идеология стала более привлекательной для населения тех стран, где о социализме до Второй Мировой войны даже не помышляли. Впоследствии это скажется и на ситуации в Индокитае.

Вьетнам (государство, объединявшее Кохинхину, Аннам и Тонкин) некогда был независимым королевством, с давней приверженностью к самоуправлению, проявившейся в ходе многочисленных войн против китайского владычества. Непонимание Рузвельтом всех аспектов данной проблемы являлось типичным и представляло собой наиболее распространенное в то время отношение к "отсталым" народам. Считалось, что они не будут готовы к самоуправлению по демократическим лекалам до тех пор, пока не поднатореют в этом под опекой Запада.

Британцы были категорически против опеки, считая, что она создаст "дурной прецедент", который будет препятствовать их собственному возвращению в Индию, Бирму и Малайю. Рузвельт не настаивал; он не горел желанием еще больше усилить разногласия, связанные с проблемой Индии, которая приводила Черчилля в бешенство каждый раз, когда американский президент поднимал этот вопрос.

Когда в 1944 году возродилась свободная Франция, непримиримый Шарль де Голль стал настаивать на "праве" французов на возвращение колоний. В августе 1944-го на конференции в Думбартон-Оксе, посвященной послевоенному устройству мира, предложение США, касающееся политики в отношении колоний, не содержало даже упоминания о будущей независимости Индокитая; лишь вскользь упоминалось введение опеки при добровольном согласии бывшей колониальной державы.

Еще во время Мировой войны, по соглашению между японцами, захватившими Индокитай, и правительством в Виши, французская колониальная администрация со своими вооруженными силами и гражданскими служащими, осталась в Индокитае, чтобы осуществлять функции управления территорией. Когда в марте 1945 года, японцы отстранили французов, некоторые группы прежних администраторов вступили в местное сопротивление, подчинявшееся Вьетминю -- коалиции национально-освободительных группировок, включавшей коммунистов.

Роберт Капа: 1954 год, Вьетнам, французский военный патруль.

Контролируемое британцами Командование Юго-Восточной Азии установило с ними контакты и пригласило к сотрудничеству. Рузвельт отказал французам, которые просили предоставить американские корабли для перевозки французских войск в Индокитай, запретил предоставлять помощь сопротивлению. Потом он изменил свою позицию, но настоял на том, чтобы любая помощь ограничивалась действиями против японцев и не использовалась в интересах французов.

Французская администрация сосредоточила усилия на стимулировании производства тех товаров, экспорт которых приносил наибольшую прибыль -- рис, уголь, каучук, шелк, пряности и минералы -- а местной экономикой манипулировала так, чтобы создать рынок сбыта французских товаров. Это обеспечило легкую и комфортную жизнь приблизительно 45 тысячам французских бюрократов, которые, как правило, не отличались большими талантами и среди которых насчитывалось всего три человека, способных достаточно бегло говорить по-вьетнамски. Это заставило нанимать на работу переводчиков и посредников, создавая вспомогательный бюрократический аппарат из вьетнамцев.

ЗАГАДКА ВЬЕТНАМСКОЙ ДУШИ

В основном французы брали на работу тех вьетнамцев, кто принял католическую веру. Был создан и Колониальный совет. Вьетнамцев, которые составляли в этом органе меньшинство, называли "представителями завоеванной расы". Французы именовали свою колониальную систему "цивилизаторской миссией" (la mission civilisatrice), то есть, европейцы совершенно искренне ощущали себя прогрессорами.

Во Франции между тем не было недостатка в левых, которые открыто осуждали такое правление, да и в самом Индокитае хватало чиновников из ''туземцев'', время от времени пытавшихся провести реформы, не отвечавшие интересам колониальной империи. Вьетнамцы гордились тем, что в древности сумели положить конец тысячелетнему китайскому владычеству, а потом неоднократно изгоняли со своей земли захватчиков, да еще поднимали восстания и свергали собственные деспотические династии.

Дважды, в 80-х годах XIX века и в 1916 году, сами вьетнамские императоры оказывали содействие восстаниям, которые были подавлены. В то время как сотрудничавший с колонизаторами класс обогащался, получая объедки с французского стола, у другой части населения нарастало стремление к национально-освободительной борьбе, импульс которой дал XX век.

Формировались религиозные секты, партии и тайные организации национально-освободительного толка. Они организовывали демонстрации и забастовки, которые заканчивались французскими тюрьмами, депортациями и расстрелами. В 1919 году, на Версальской мирной конференции, Хо Ши Мин попытался вынести на рассмотрение просьбу о предоставлении вьетнамцам независимости, которую отклонили, даже не ознакомившись с ее содержанием. Впоследствии Хо Ши Мин вступил в Коммунистическую партию Индокитая, которая, как и Китайская компартия, была организована Коминтерном, и постепенно взяла на себя роль лидера движения за независимость, еще 1930-х поднимая крестьянские восстания. Тысячи восставших были арестованы и оказались в тюрьмах, многих казнили. Освобожденные по амнистии, когда во Франции к власти пришло правительство Народного фронта, революционеры и сформировали коалицию Вьетминь.

Когда в 1940 году Франция капитулировала перед нацистами, казалось, что наступил подходящий момент для мятежа. Но и на этот раз он был жестоко подавлен, но о его духе и целях вспомнили во время последующего сопротивления японцам, в ходе которого возглавляемые Хо Ши Мином коммунисты сыграли ведущую роль. Японцы столкнулись с национально-освободительным движением, и когда французские колонизаторы позволили японцам без боя войти в страну, группы сопротивления восприняли это с презрением к колониальным властям и решили воспользоваться удобным случаем.

В июле 1945 года союзники заключили тайное соглашение, согласно которому та часть страны, которая лежала южнее 16-й параллели, передавалась под контроль британского командования, а та, что находилась севернее, переходила под контроль китайцев. Через неделю после того, как в августе 1945 года японцы после испытания на их территории ядерных бомб капитулировали, на съезде Вьетминя в Ханое была провозглашена Демократическая республика Вьетнам. В Сайгоне была принята декларация независимости, в которую включили первые фразы Американской декларации о независимости 1776 года. Хо Ши Мин предупредил ООН: если эта новая организация не сможет выполнить обязательства собственного устава и предоставить независимость Индокитаю, тогда "мы продолжим борьбу, пока сами ее не добьемся".

Совершив перелет с Цейлона во Вьетнам на американских транспортных самолетах, английские войска вошли в Сайгон. Вскоре они получили подкрепление от французов, до прибытия которых британское командование в Сайгоне использовало против мятежников японские подразделения, процедура разоружения которых была отложена. В переданной китайцам северной зоне вьетнамцы получили оставшееся после японской капитуляции оружие, и эта территория осталась под контролем временного правительства Хо Ши Мина. Китайцы не вмешивались и, забрав трофеи, доставшиеся им в ходе оккупации, предусмотрительно ушли.

Между тем в мире развернулась "холодная война", начало которой в марте 1946 года положил Черчилль, выступив в Фултоне, штат Миссури, со своей речью о "железном занавесе". В ней он утверждал, что "никто не знает, каковы пределы, если таковые вообще есть, стремления Советского Союза и Коммунистического интернационала к экспансии и обращению других в свою веру".

Франция и "присоединившиеся к ней страны" Индокитая ? Лаос, Камбоджа и Вьетнам ? стали строить новую колониальную систему. Главой Вьетнама французы назначили Бао Дая. В противоположном лагере, в феврале 1950 года Советский Союз и Китай признали Демократическую республику Вьетнам со столицей в Ханое.

7 апреля 1954 года американский президент Дуайт Эйзенхауэр сделал заявление, в котором использовал словосочетание "эффект домино", чтобы показать, какие последствия будет иметь падение Индокитая под натиском коммунистов. К этому времени набрала популярность теория, согласно которой соседние страны Юго-Восточной Азии, подчиняясь некоему непреложному закону природы, одна за другой окажутся следующими жертвами коммунистической экспансии. В такой ситуации ставка была сделана на Нго Динь Дьема, ярого националиста из католической семьи местного чиновника.

Дьем находился на французской колониальной службе и был губернатором одной из провинций. При Бао Дае он занимал пост министра внутренних дел, но ушел в отставку, выразив протест против французского правления и отмены обещанных реформ. Он уехал в Японию, а после возвращения отказался от сделанного японцами в 1945 году предложения сформировать правительство под предводительством нечистого на руку Бао Дая, вполне честно заявляя, что оно насквозь коррумпировано.

Являясь одновременно националистом и антикоммунистом, он столь же решительно отверг возможность перейти на сторону Хо Ши Мина, который предложил ему пост в своем правительстве в Ханое. Подобная несговорчивость привела к тому, что он был схвачен представителями Вьетминя и полгода находился под арестом.

На протяжении следующих девяти лет Дьем безуспешно пытался построить в Южном Вьетнаме жизнеспособное демократическое государство. Он разделял распространенную в народе неприязнь к французам, но одновременно был набожным католиком в стране, где главным образом исповедовали буддизм. Дьему пришлось бороться с сеявшими рознь сектами и мафиозными кланами, у которых были собственные вооруженные силы. Главный недостаток Дьема: он не умел идти на компромиссы, а с инакомыслящими и оппозицией боролся только прибегая к принуждению и силе.

Дьему пришлось также иметь дело с наплывом беженцев с севера; в результате пропаганды католиков, всюду говоривших о том, что "Христос и Дева Мария тоже переселились на Юг", с Севера бежали миллион человек.

ВЛЯПАЛИСЬ

В 1951 году Индокитай посетил молодой конгрессмен Джон Фицджеральд Кеннеди. Он пришел к выводу, очевидному для большинства американских наблюдателей: чтобы остановить нашествие коммунистов на Юг, необходимо "настроить местное население против комми". Вьетнам в представлении Кеннеди был краеугольным камнем свободного мира в Юго-Восточной Азии, "замковым камнем арки, перемычкой плотины". К традиционному списку стран, которые падут, "если красный поток коммунизма затопит Вьетнам", он добавил Индию и Японию.

И еще один американец предельно озаботился вьетнамским вопросом: Роберт Макнамара. Одаренный выпускник Гарвардской школы бизнеса, специалист по системному анализу Макнамара во время Второй Мировой войны служил в ВВС, а впоследствии сделал карьеру в компании "Форд", весьма быстро став ее президентом. Он очень даже соответствовал требованиям, предъявляемым к министру обороны: педантичный и уверенный в себе, Макнамара демонстрировал свои способности в области управления, которое он осуществлял посредством "статистического контроля".

Американские стратеги не придали никакого значения тому, что французская профессиональная армия, включая Иностранный легион, проиграла низкорослым, худосочным азиатским партизанам. Когда корреспондент Си-би-эс Дэвид Шенбрун, который в свое время освещал французскую войну во Вьетнаме, попытался рассказать президенту о реалиях той кампании и о том, что ежегодные потери среди французских офицеров сравнимы с потерями, понесенными при Сен-Кире, Кеннеди ответил: "Ну что ж, мистер Шенбрун, ведь это французишки. Они сражались за свою колонию, а это недостойная цель. Мы же сражаемся за свободу, желая освободить их от коммунистов и от Китая, мы сражаемся за их независимость''.

В феврале 1962 года на смену группе американских военных советников пришла полноценная структура военного управления под названием Командование по оказанию военной помощи Вьетнаму.. Его возглавил генерал Пол Д. Харкинс, который прежде занимал должность начальника штаба армии США в Корее. К середине 1962-го американские силы во Вьетнаме насчитывали 8000 человек, к концу того же года их число превышало 11 000, а еще через десять месяцев -- 17 000. Американские военные служили по соседству с подразделениями южновьетнамской армии, присутствуя на каждом ее структурном уровне -- от батальона до дивизии и Генштаба.

Макнамара уверенно заявил: "Все количественные показатели, которыми мы располагаем, показывают, что мы выигрываем эту войну". В Гонолулу, на военной конференции в штабе главнокомандующего вооруженными силами в зоне Тихого океана он предложил начать планирование поэтапного прекращения военного участия США в конфликте, которое должно полностью завершиться к 1965 году.

Между тем в Южном Вьетнаме разворачивалась религиозная драма. Негодование, вызванное привилегированным положением католиков, которое бытовало при французах, при Дьеме значительно возросло. Когда Сайгон запретил торжества по случаю дня рождения Будды, начались протесты ? и правительственные войска, открыв огонь, убили нескольких демонстрантов. Усилившиеся волнения и введение военного положения получили печальную известность благодаря акту самосожжения, предпринятому буддистским монахом.

Силились репрессии и жестокости, за которыми стоял брат Дьема, Нго. Кульминацией этих действий стали полицейский налет на главный буддийский храм и арест сотен монахов. В знак протеста в отставку ушли министр иностранных дел и посол в США. Правительство Дьема затрещало по швам.

Одним из примеров войны Севера и Юга можно взять сражение при Апбаке, состоявшееся в январе 1963 года. Со стороны южновьетнамской армии в нем принял участие батальон численностью в 2000 человек, оснащенный артиллерией и бронетранспортерами. Ожидалось, что он будет действовать агрессивно и наглядно продемонстрирует огневую мощь недавно приобретенной боевой техники. Но все пошло не так: оказавшись под обстрелом 200 вьетконговских партизан, южновьетнамские солдаты залегли за приземлившимися вертолетами и отказались вставать и стрелять. Стало совершенно очевидно, что аборигены за идеи демократии сражаться будут неважно, а посему им нужна помощь.

В ноябре вьетнамские генералы совершили государственный переворот, в ходе которого, к ужасу американцев, были убиты Дьем и Нго. Менее чем через месяц президент Кеннеди также оказался в могиле. С момента своего вступления на пост президента Линдон Джонсон решил, что он "никогда не потеряет Южный Вьетнам". Не прошло и двух дней с момента гибели Кеннеди, как посол Лодж, вернувшийся из Вьетнама, чтобы доложить о развитии ситуации после свержения Дьема, встретился с Джонсоном и кратко обрисовал удручающую ситуацию "в этой чертовой стране''.

Ставший президентом Южного Вьетнама, генерал "Большой" Минь (для вьетнамца он действительно был высок -- 183 см) прежде был простым крестьянином, да к тому же он исповедовал буддизм. После трех месяцев пребывания в должности Минь также стал жертвой переворота. То же случилось и с преемниками Миня, сменявшими друг друга в результате серии путчей.

11 июня 1963 года. Самосожжение буддистского монаха Тхить Куанг Дука в Сайгоне.

Между тем Джонсон объявил о дополнительном призыве американских парней, а также об отправке еще 50 тысяч военнослужащих с целью довести состав группировки во Вьетнаме до 125 тысяч человек. Дальнейшие меры по усилению группировки привели к тому, что к исходу 1965 года ее численность возросла до 200 тысяч человек.

Впоследствии генерал Тейлор объяснял Сенату, что цель эскалации состояла в следующем: "наносить вьетконговским партизанам постоянно возрастающий урон, который они не в состоянии восполнить". С помощью этой тактики истощения людских ресурсов планировалось убедить Север в том, что он не может одержать военную победу над Югом. Именно этой тактикой объясняется тот факт, что запредельная численность убитых стала "неприятной особенностью вьетнамской войны". В ходе проведенного Пентагоном сложного статистического анализа был упущен тот факт, что Север, располагавший регулярной армией численностью в 400 тысяч человек, на самом деле мог задействовать любое количество людей, чтобы возместить потери Вьетконга.

Американские солдаты убивали и погибали, американские пилоты прорывались сквозь завесу зенитного огня, а когда сбитые самолеты падали на землю, спасшихся летчиков захватывали. Война -- такой вид человеческих отношений, участие в котором нельзя остановить, не признав свое поражение либо вынудить это сделать противника. Поскольку война есть прямое следствие ошибок политиков, чреватое разрушениями и смертями, она традиционно сопровождается торжественными оправдательными заявлениями. Оказавшись перед фактом эскалации войны, Макнамара поинтересовался у председателя Объединенного комитета начальников штабов генерала Уилера, каковы гарантии того, что Соединенные Штаты смогут добиться "триумфа в Южном Вьетнаме, если мы будем делать все, что сможем". Уилер ответил, что если "триумф" означает подавление повстанцев и полную зачистку Южного Вьетнама от комми, то для этого потребуется до миллиона военнослужащих и до семи лет военных действий. Если под "триумфом" понимать необходимость показать Вьетконгу, что он не сможет одержать победу, то для этого хватит и меньших сил.

Военные действия приобретали все более омерзительный характер: тела, обожженные напалмом, поля и леса, обработанные дефолиантами, военнопленные, постоянно растущие списки потерь... война к тому же дорожала и теперь стоила 2 миллиарда долларов в месяц. Численность американских войск во Вьетнаме в апреле 1966 года достигла 245 тысяч человек, и в Конгресс направили запрос о выделении 12 миллиардов долларов на дополнительные военные расходы.

Прибытие свежих американских войск на поле боя приостановило успешное наступление против Вьетконга. Сообщалось, что повстанцы бросают свои базы, у них падает моральный дух, многие дезертируют. Как говорится, победа не за горами. Операции типа "обнаружить и добить" выполнялись с помощью танков и авиации, которая применяла обстрелы с бреющего полета и сброс дефолиантов. Уничтожались деревни и посевы, а лишенные всего беженцы, которые жили в разбросанных вдоль побережья лагерях, испытывали все больше и больше ненависти к американцам.

Стратегия ковровых бомбардировок также ставила целью истощение противника голодом. С этой целью уничтожались плотины, оросительные каналы и сельскохозяйственные средства. Сбросом дефолиантов можно было за 3-5 дней уничтожить 300 акров рисовых полей, а за 5-6 недель оголить такой же участок джунглей. Применение напалма, равнозначное терроризму на государственном уровне, фактически уничтожало нравственные устои тех, кому достаточно было нажать на гашетку, чтобы увидеть, как хижины взлетают вверх в пузырях оранжевого пламени.

Уильям Юджин Смит. Вьетнам, 1967 год.

Ответные террористические методы Вьетконга заключались в применении ракет, обстрелах деревень, использовании мин-ловушек, похищениях и массовых убийствах. Не ограниченные какими-либо рамками, диверсии тщательно планировались для того, чтобы создать атмосферу постоянной опасности и продемонстрировать отсутствие какой-либо защиты со стороны сайгонских властей.

Запущенная параллельно программа "умиротворения" представляла собой попытку американцев укрепить в интересах демократии социальную и политическую структуру Южного Вьетнама. Она подразумевала создание в Сайгоне атмосферы уверенности и стабильности. Таковым не способствовали военные перевороты; во главе очередных путчистов стояли генералы Кхань, Ки и Тхьеу, и каждого возмущало покровительство США, от которого они зависели.

К середине 1967 года количество американских военнослужащих во Вьетнаме достигло 463 тысяч человек, причем командование просило еще 70 тысяч, чтобы общая численность подразделений превысила 525 тысяч человек ? и это число считалось "необходимым минимумом". Джонсон заявил, что потребности и просьбы главнокомандующего будут удовлетворены.

Война не привлекала молодых американцев, которые попадали под призыв -- особенно тех из них, кто считал ее подлой и бесславной. Каждый, кто мог, пользовался освобождением от призыва на время получения высшего образования, тогда как менее обеспеченным приходилось надевать форму. Неравный призыв оказался причиной раскола в американском обществе. Считается, что война приводит к сплочению нации, но война, которая вызывает неодобрение, например, Англо-бурская война, ведет к еще более глубокому разобщению внутри государства-агрессора.

Масла в огонь подлил Национальный совет церквей, члены которого заявили, что они представляют США как ''преимущественно страну белых, которая использует свою подавляющую мощь, чтобы уничтожить побольше азиатов". Мартин Лютер Кинг (младший) сказал, что больше не может упрекать в актах насилия собственный народ, не осудив "крупнейшего в мире проводника насилия, которым сегодня является мое собственное правительство".

Рост общественного недовольства вызвали и потери среди американских военнослужащих (так, в 1967 году они насчитывали 9000 убитых и 60 000 раненых). Оппозиционные политики заговорили об ужасающем разрастания масштабов войны, а также глубоком огорчении по поводу многочисленных страданий, причиняемых жителям обеих частей Вьетнама. Макнамара привел доказательства того, что бомбардировки не смогли в значительной степени снизить интенсивность проникновения на Юг людских ресурсов и снаряжения с Севера и оспорил доводы военных в пользу снятия ограничений и разрешения наносить удары по более удаленным целям: "У нас нет оснований считать, что это сломит волю северовьетнамского народа, заставит его лидеров усомниться в своих идеалах или внушит им уверенность в том, что их будут бомбить до тех пор, пока они не сядут за стол переговоров".

То есть, министр обороны признал, что вся американская стратегия является бесполезной. Когда в конце января 1968 года во Вьетнаме началось масштабное наступление, в Америке противники войны и президента стали стремительно объединять силы. В отличие от прежней тактики Вьетконга, который вел войну главным образом в сельской местности, теперь Север нанес массированный и скоординированный удар по более чем сотне городов Южного Вьетнама, где прежде повстанцы себя никак не проявляли. Теперь они совершали безжалостные нападения, в ходе которых удалось даже проникнуть на территорию посольства США в Сайгоне. Американские телезрители видели уличные бои и гибель соотечественников внутри отгороженных от внешнего мира пространств. Это произвело на них убийственное впечатление.

На этом этапе войны численность подразделений во Вьетнаме уже приближалась к 600 тысячам человек. Президент США столкнулся с перспективой масштабного наращивания сил, которое, несомненно, вызвало бы недовольство в Соединенных Штатах, как раз в тот момент, когда надо было делать выбор между дальнейшей эскалацией войны и невоенным решением проблемы. В условиях приближавшихся выборов перспектива согласиться с требованиями ''ястребов'' вселяла ужас. Джонсон решил назначить на пост министра обороны другого человека, чтобы обеспечить поддержку, которой президент лишился стараниями Макнамары. Ирония состояла в том, что, едва заняв место Макнамары, Клиффорд словно унаследовал пессимизм предшественника.

Так называемые союзники, которые предположительно должны были стать "костяшками домино", милитаристского энтузиазма не проявляли. Таиланд, над которым нависала угроза оказаться следующей жертвой, держал во Вьетнаме контингент численностью 2500 военнослужащих, хотя численность населения Таиланда составляла 30 миллионов человек. 45 тысяч убитых американцев и 300 тысяч раненых стали напрасными жертвами. Затраты на ведение войны за почти десять лет составили около 150 миллиардов долларов.

Злую шутку сыграла иллюзия всемогущества; поддавшиеся ей американские политики считали само собой разумеющимся, что при достижении поставленной цели, особенно в Азии, всегда можно сделать так, чтобы преобладающую роль играли твердые намерения и энтузиазм американцев. Если это и было "державным высокомерием", как выразился в свое время сенатор Фулбрайт, то явно не тем самым роковым высокомерием и чрезмерным расширением границ, погубившим Афины и Наполеона, а в XX столетии -- Германию и Японию.

Американцы не смогли понять, что у других народов существуют проблемы и конфликты, которые нельзя разрешить с помощью применения чуждой силы или демократических методов -- или даже с помощью американской благосклонности. "Строительство наций" оказалось самой глупой из всех иллюзий. Своими злоключениями в период вьетнамской войны американцы обязаны тому обстоятельству, что несколько президентов кряду не набрались гражданского мужества, чтобы совершить очевидный благородный поступок: вывести из Индокитая все американские войска.

Государь, утверждал еще Макиавелли, всегда должен быть тем, кто великолепно умеет задавать вопросы и терпеливо выслушивать правду о том, о чем он уже спрашивал, и ему следует гневаться, если он видит, что кто-то не решается сказать ему правду.

Уильям Юджин Смит. Вьетнам, 1967 год.

ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР

После появления книги Чарльза Дарвина "Происхождение видов", объяснившей эволюцию и место человека в мироздании, у ряда деятелей возникло желание заняться тем, что называлось тогда "расовым улучшением". Иными словами, появилась идея альтернативы естественному отбору.

Сам Дарвин стал настоящим ''социальным дарвинистом'', сокрушаясь о том, что мы -- то есть, человечество -- де сделали все, что могли, чтобы обуздать процесс естественного отбора. Мы построили резервации для слабоумных, калек и больных; мы создали законодательство для бедных; наши врачи совершают чудеса искусства, дабы сохранить жизнь каждого убогого до последней возможности.

Так слабые члены цивилизованных сообществ размножают свою породу. Никто из тех, кто занимается разведением домашних животных, не усомнится, что это крайне вредно для всякой популяции. Это странная загадка природы: олигофрены не теряют способности к размножению, и делают это не только с удовольствием, но и чаще умственно полноценных. Невольно задумаешься о культивировании человечества как вида... в конце концов, вывели же идеальных лошадей!

Термин "евгеника" придумал двоюродный брат Дарвина, сэр Фрэнсис Гальтон, в своей книге "Исследования человеческой способности" (1883 год). В более ранних трудах "Наследственная гениальность" и "Английские люди науки: наследственность и среда" он впервые вводит в обиход формулу ''nature/nurture''. В 1907 году в Лондоне было основано Общество евгенического просвещения. Евгеника получила широкую поддержку у представителей британской интеллектуальной элиты. В частности, драматург Бернард Шоу писал, что "разум уже не разрешает нам отрицать, что ничего, кроме евгенической религии, не может уберечь нашу цивилизацию от судьбы, постигшей все прежние цивилизации".

Вскоре евгеническое движение набрало силу и в США. Ричард Дагдэйл опубликовал исследование семьи Джуков: ему удалось установить у 709 членов этого рода криминальное прошлое. В те же годы уже широко применялось попечительское наблюдение с целью ограничить деторождение среди умственно отсталых лиц, а к концу века отмечены случаи стерилизации слабоумных.

В 1910-м было основано Евгеническое бюро регистрации. Активным участником американского евгенического движения в США был Александер Грейам Белл, который был женат на глухой женщине и интересовался браками между глухими людьми. Белл выражал опасение, что такое выборочное спаривание может привести к созданию популяции глухих. В 1912 году в Лондоне состоялся Первый международный конгресс евгеников. Второй и третий конгрессы были проведены в Нью-Йорке в 1921-м и 1932 годах.

К 1931 году 30 американских штатов приняли законы о стерилизации. Впрочем, число стерилизаций было относительно скромным в национальном масштабе: к 1958 году -- 60926. Для сравнения: в Индии с 1958 по 1980 годы было стерилизовано 20 000 000, в Китае за годы с 1979-го по 1984-й ? около 30 000 000 женщин и 10 000 000 мужчин.

Особая роль у евгенического движения была в Германии. С конца XIX столетия господствующие классы немецкого общества ссылались на социальный дарвинизм как на оправдание непропорционального богатства, которое они накопили. Поэтому не удивляет выдвинутый в 1893 году Александром Тиллом тезис о том, что людей, воспитанных в духе соревнования как гарантии прогресса, "будет трудно соблазнить всякого рода социалистическими бреднями". Ранее, в 20-х годах XIX века граф Жозеф-Артур де Гобино предложил идею о существовании "арийской расы", будто бы положившей начало "нордическим популяциям". Последние арийские группы населяют, согласно представлениям Гобино, Северную Германию и Англию, а скрещивание арийцев с другими расами приведет к вырождению. Теория Гобино была с энтузиазмом воспринята в Германии.

В 1895 году немецкий антрополог-любитель Отто Аммон проповедовал скрещивание "чистого основного типа" с более "темными" типами с вытянутыми черепами и типами с круглыми черепами с меньшим содержанием пигмента. Все промежуточные, смешанные формы нельзя считать особо успешными, и они должны будут исчезнуть в борьбе за существование -- так как они были созданы лишь как неизбежный побочный продукт при производстве лучших.

Небольшая группа немецких врачей, некоторые из которых были связаны родственными узами, взяла на вооружение евгенику Гальтона и теорию вырождения, но с левых позиций. Основоположник немецкой евгеники Альфред Плетц был социалистом. В 1891 году Вильгельм Шальмайер опубликовал брошюру о вырождении видов. Если интересы Гальтона были сосредоточены, главным образом, на умственных способностях, то Шальмайер был увлечен идеей физического вырождения. Он утверждал, что Дарвин, открыв причины эволюции, подтвердил тем самым, что этот процесс управляем. Шальмайер был так же противником расовой теории Гобино.

Социальный дарвинизм рассматривал войну как явление позитивное: "выпалывает слабых" -- точно так же, как экономическое соревнование отбирает людей и социальные группы по пригодности. Выдвинутые в 1914 году тезисы германского ''Общества защиты расовой чистоты'' находились в заметном противоречии с взглядами Гобино, ибо в них не упоминались ни класс, ни раса. Словосочетание ''расовая чистота'' ввел в обиход Плетц в 1885 году как синоним евгеники.

"Общество защиты расовой чистоты" призывало к дружеским отношениям в семейной жизни, настаивало на искоренении факторов, препятствующих представителям определенных мужских профессий иметь детей. Общество потребовало увеличить налог на табак и спиртные напитки, разрешить юридические аборты по медицинским показаниям, бороться с болезнями, которые тогда считались наследственными, -- туберкулезом, сифилисом, гонореей, а также с профессиональными заболеваниями. Оно предлагало ввести обязательный обмен справками о состоянии здоровья будущих супругов перед вступлением в брак, поощрять наградами писателей и художников за произведения, прославляющие семейную жизнь. Не согласны ли вы, что это несколько напоминает ''Город Солнца?''

В Германии до прихода Гитлера к власти существовала влиятельная Веймарская школа евгеники, представители которой считали, подобно Марксу и Энгельсу, что евгеника и социализм весьма органично дополняют друг друга. Отец немецкой евгеники Карл Плетц был социалистом. Он провел четыре года в США, где изучал возможность создания там социалистической пангерманской колонии.

Макс Левин, руководитель мюнхенского отделения Германской коммунистической партии, писал, что евгеника станет рычагом прогресса человеческого общества. Довольно заметную роль в раннем евгеническом движении играли евреи. В 1916 году раввин Макс Рейхлер опубликовал статью "Еврейская евгеника", где пытался показать, что религиозные обычаи иудеев по сути своей соответствуют духу евгеники.

Одним из самых выдающихся евгеников был американец Герман Маллер, еврей по материнской линии, получивший Нобелевскую премию по медицине в 1946 году за свою работу по генетическим мутационным уровням. Убежденный коммунист Маллер с 1933-го по 1937 год был ведущим генетиком в Московском университете. Он написал письмо Сталину с предложением принять евгенику в качестве официальной политической доктрины СССР. Сталин отверг предложение Маллера, после чего Маллер благоразумно уехал в Шотландию, а позже перебрался в Соединенные Штаты. Евгенический трактат Маллера "Из мрака" появился в США в годы, когда автор проживал в Москве. Перед своим приездом в Советский Союз Маллер провел год в Германии и покинул ее, возмущенный расистскими идеями и политикой нацистов.

Перед началом Второй мировой войны в Германии серьезно опасались перенаселения. Население Германской империи, в 1880 году составлявшее 45 миллионов, к исходу Первой мировой войны возросло, несмотря на жертвы, до 67 миллионов. Страх демографического спада осложнил пропаганду негативной евгеники, но приверженцы "чистоты расы" атаковали мальтузианцев, утверждая, что к призывам к воздержанию скорее всего прислушаются наиболее желательные элементы населения и этот неразумный альтруизм окажется дисгеническим. Беспокоило их и то, что такой поворот дела повредит "нордической расе". Но совсем не об этом заботился Адольф Гитлер; в 1920 году он выдвинул программу из 25 пунктов, ни один из которых не имел отношения к евгенике.

Будучи убежденным приверженцем главенствующей роли наследственности, Гитлер оставался антиуниверсалистом, видевшим основную цель генетического отбора в создании "чистого нордического племени". Эволюция человечества была для него полем соперничества, а не сотрудничества. Способности, проявляемые другими народами, воспринимались как угроза той группе, которой он прочил победу.

Евгеники в других странах недвусмысленно осудили гитлеровский расизм и антисемитизм. На Международной конференции в Эдинбурге в 1939 году британские и американские евгеники критиковали расистский характер евгеники в Германии. Идеологом нацистских преступлений стал Отто фон Вершуэр. Его "Расовая биология евреев", опубликованная в 1938 году, стала настольной книгой всех извергов, а полусотня статей, составивших шесть увесистых томов под общим заголовком "Исследования еврейского вопроса", вышли в свет под эгидой государства.

"Расовые биологи" задалась целью определить физические различия между европейскими евреями и немцами. Один из них, Вершуэр указывал на поразительный феномен: этническая группа сохранилась как нация на протяжении двух тысяч лет, не имея собственной территории. У евреев, утверждал Вершуэр, крючковатые носы, мясистые губы, тусклая красновато-желтая кожа и курчавые волосы. Для них характерны крадущаяся, как у преступников, походка. Вершуэр признает высокий интеллект евреев, при этом оговариваясь: "Я считаю, что лишь определенного типа люди склонны к иудаизму и готовы примкнуть к нему, -- это, в частности, те, кто чувствует связь с иудеями по причине их особого интеллектуального и психологического склада. Лишь в редких случаях это обусловлено физическими причинами".

Еврейские дети из Люблинского гетто, 1940 год.

Но не только евреи беспокоили нацистов. Следующей задачей будет, согласно Гитлеру, запрет на деторождение для "больных туберкулезом, субъектов с неполноценной наследственностью, калек, сифилитиков и кретинов". И все же, первую очередь нужно пресечь скрещивание "истинных арийцев" с другими этническими группами, а затем заняться наследственной или приобретенной умственной отсталостью.

Вершуэр не употреблял слова "евгеника" и не призывал истреблять евреев, но ход его мыслей подводил именно к такому заключению. Характерно, что Вершуэр был наставником нацистского врача-преступника Иосифа Менгеля, занимавшегося абсолютно бесчеловечными опытами.

Гитлер считал неизлечимо больных "бесполезными едоками", отнимающими время у больничного персонала и понапрасну занимающими больничные койки. Когда в сентябре 1939 г. он подписал секретный указ о начале национальной программы эвтаназии, это было сделано исключительно для того, чтобы высвободить до 800 000 больничных коек для ожидаемых с театра военных действий раненых.

Гитлер ненавидел евреев потому что считал их опасными соперниками арийской расы, которая должна была стать господствующей. На евреев возлагали вину за поражение Германии в Первой мировой войне и за унижения Версальского договора. Когда стало ясно, что Германию в результате Второй мировой войны ждет новое поражение, месть стала первым пунктом повестки дня.

Что касается цыган и славян, то первые, как и евреи, подлежали уничтожению, а вторых можно было использовать как рабов. Массовые убийства евреев, цыган и множества славян в последний период войны совершались в обстановке строжайшей секретности. Если бы нацисты все-таки победили, мир был бы иным, и многих из нас не существовало бы в принципе.

''ПОРЯДОК? НЕ СЛЫШАЛИ...''

"Добровольные объединения, которые уже охватили все области человеческой деятельности, получат еще большее развитие. Они будут представлены переплетением сетей, составленных из бесконечного разнообразия групп и федераций разных размеров и уровней, местных, региональных, национальных и интернациональных, временных или относительно постоянных для самых разных целей: производства, потребления и обмена, коммуникации и удовлетворения постоянно возрастающих потребностей в области науки, литературы и искусства". Этот текст был написан более ста лет назад. Цитата взята из статьи, опубликованной в энциклопедии "Britannica" 1910 года издания. Автор -- русский князь Петр Кропоткин, главный и самый авторитетный во всем мире идеолог анархизма.

Основной принцип анархии состоит в том, что не должно быть никаких центральных авторитетов, своей властью навязывающих свою волю и укрепляющих монополии. Взамен этого общество должно быть организовано в соответствии со свободными соглашениями, заключенными между различными группами.

Русские анархисты -- самые последовательные и оголтелые -- в начале XX века полагали, что для установления анархии необходимо силой сместить существующие властные авторитеты. А именно ? царский режим. Все получилось, но трудами не только анархистов. Характерно, что от такого развития событий и предостерегал князь Кропоткин ? и как в воду глядел.

Прошло столетие -- и в мире возникла среда для наиболее плодотворного развития идей анархии: интернет. Всемирная Сеть по идее никому не принадлежит (хотя, в ее создании участвовали государственные структуры). Центральная власть заменена добровольным соглашением -- протоколом TCP/IP -- так что любой, кто хочет присутствовать в интернете, должен ему следовать. Интернет по своей сути анархичен, хотя и весьма сомнительно, что создатели Глобальной Сети (включая DARPA, исследовательское подразделение вооруженных сил США) считали себя анархистами. Можно сказать, что с интернетом возникает параллельное анархическое общество.

Возможно, лучший на сегодняшний день пример анархической парадигмы в интернете -- "Википедия", энциклопедия, которая написана не энциклопедистами и отредактирована вовсе не штатом редакторов. Когда "Википедия" начиналась, многие говорили, что принципы, на которых она строится, никогда не будут работать. Кто будет писать бесплатно? Кто будет пользоваться ею без гарантий точности данных и проверки фактов? Как будет искореняться умышленная пропаганда, киберхулиганство и дезинформация? Но мы теперь все чаще в нее заглядываем, хотя, по большому счету, достоверным источником информации ее еще не признали.

"Народная энциклопедия" показывает, что некоторое количество людей действительно стремится делать что-то хорошее, а не вредить, что, впрочем, не отменяет правило, гласящее, что своя рука -- владыка. Я знаю людей, которые сами о себе, родных, в "Википедии" понаписали ? конечно же, в радужных тонах.

ПОЛЬСКАЯ ЗАВИРАЛЬНЯ

Приведу один лишь пример, наглядно показывающий всю глупость идеи свободного информационного пространства, которое, кажется и создана лишь для того, чтобы манипулировать толпой. С 2004 по 2019 годы в "Википедии" существовала статья, рассказывающая о действовавшем в Варшаве нацистском лагере смерти, который был создан специально для уничтожения поляков. В нем были убиты более 200 тысяч человек. В статье подробно рассказывалось о газовых камерах, возведенных у Западного вокзала Варшавы.

Место, где когда-то располагался этот концлагерь, ныне стало своего рода объектом паломничества: сюда приезжают со всей Польши, здесь периодически проводят траурно-патриотические церемонии, отдавая дань священной памяти погибших. О трагедии, случившейся на исходе Второй Мировой войны, напоминают памятники и мемориальные доски.

В августе 2019-го наконец вскрылась подлинная правда: такого лагеря смерти не было. Нет исторических свидетельств о том, что в Варшаве когда-либо работали газовые камеры, нет документов, что здесь были убиты люди. Зато прекрасно работал миф. Для чего?

Правда, мы еще знаем, что в эпоху ''постправды'' сочинить можно любую чушь ? и, если ею долбить сознание масс, последние уверуют и сделают ложь общим местом. Обманщики даже возьмут на вооружение весомый аргумент: ''Пятнадцать лет статья висит в ''Википедии'', это значит, она истинна, а нацисты в свое время ловко замели следы...'' И, что характерно, выдумщики и сами свято уверуют в свою правоту.

За полтора десятилетия существования статьи в ''Википедии'' только английский ее вариант прочли более полумиллиона раз. На нее ссылались такие авторитетные статьи "Википедии" как "Нацистские преступления против поляков" и "Лагеря уничтожения"; в них "Варшавский концлагерь" соседствовал с Освенцимом и Майданеком.

Есть документированное объяснение тому, откуда взялись ''200 тысяч погибших в газовых камерах''. На самом деле, около 200 тысяч поляков были убиты во время польского восстания 1944 года, что, кстати, вдвое меньше числа евреев, погибших в Варшавском гетто.

Появление мифа о газовых камерах для поляков увязывают с деятельностью некоей Марии Тшчинской. В 1970-х на работала в Комиссии по расследованию нацистских преступлений в Польше, которая была учреждена в, коммунистическим правительством. ''Автомобильный тоннель, который проходит под железнодорожной линией возле станции Варшава-Западная, был превращен в гигантскую газовую камеру'', утверждала Тшчинска. После падения просоветского режима независимые историки эти сведения опровергли. Позже миф благополучно перекочевал на страницы ''Википедии''.

Когда власть в Польше взяла правая партия ''Право и справедливость'', был придуман термин ''Полокост''. Под идеологический контроль попал и Институт национальной памяти, на работы которого ссылаются авторы злополучной статьи в ''Википедии''. Дело вот, в чем. Во время Второй Мировой значительное число поляков были солидарны с деятельностью нацистов, да и отношение к евреям было далеко от нейтрального. Эти настроения хорошо переданы в оскароносном фильме ''Ида''. Польским националистам обязательно нужна идея о том, что де поляки пострадали в борьбе с фашизмом никак не меньше евреев. Подобная концепция, ставшая нарративом, не смогла найти последователей ни в научных кругах, ни в международных СМИ, зато "Википедия" оказалась для нее идеальной площадкой.

Кстати, Варшавский лагерь действительно существовал. В нем содержались евреи, направленные на снос полуразрушенного во время восстания гетто. Но он не был лагерем уничтожения, в нем не было газовых камер, и там не были уничтожены 200 тысяч поляков.

Именно вопрос о польской ответственности за Холокост стал причиной глубокого кризиса в отношениях Польши и Израиля, недавних тесных партнеров. Его началом стало принятие в 2018 году поправок к закону об Институте национальной памяти, так называемому "закону о Холокосте". Согласно этому закону человек, публично обвиняющий Польшу в преступлениях, совершенных во время Холокоста, в пособничестве нацистской Германии, военных преступлениях или преступлениях против человечности мог быть приговорен к тюремному заключению сроком на три года. Было запрещено использование фразы "Польские лагеря уничтожения".

В июне 2018 года параграф, вводящий уголовную ответственность за упоминание причастности поляков к преступлениям нацистов, был отменен сеймом Польши и президент Анджей Дуда подписал его новую версию. Тем не менее, власти Польши крайне негативно реагируют на любые упоминания о роли поляков в массовом уничтожении евреев на территории своей страны в годы Второй Мировой войны.

В феврале 2019 года, во время визита в Музей истории польских евреев, расположенный на бывшей территории Варшавского гетто, глава правительства Израиля Биньямин Нетаньяху произнес: "Поляки сотрудничали с немцами (во время Холокоста)". Это стало причиной отмены Иерусалимского саммита Вышеградской четверки.

Комментируя это решение, исполняющий обязанности главы МИД Израиля Исраэль Кац процитировал высказывание покойного премьер-министра Ицхака Шамира, семья которого осталась в Польше и была уничтожена в годы Холокоста: "Многие поляки сотрудничали с нацистами... Поляки впитывают антисемитизм с молоком матери". Эти слова вызвали в Польше бурю негодования, и Анджей Дуда заявил, что резкий рост антисемитских инцидентов в Польше в последние месяцы стал следствием "оскорбительного заявления" израильского министра иностранных дел Исраэля Каца.