Через Дурнево в Дебри

...Визитная карточка деревни - автобусная остановка. Точнее надписи на ней. В Дурневе надписей немного, всего две: “С Новым Годом, дурачки!” и “Заходи - не бойся, выхади - не плач”. Скромно, без мата и обычных скабрезностей. Сразу видно, в этой веси проживают приличные люди.

Дурнево была деревней плотников. Как и положено было в советское время, мужики-плотники трудились к колхозе “Строитель социализма”, как говорится, отрабатывали повинность, а после сенокоса брали отпуска и в Сибирь, На Урал, на Север. Вот там, на шабашках, они действительно заколачивали деньги. Может по городскому мерилу и скромные, а по сельскому разумению вполне сносные - 10 рублей в день. И за это финотдел получивших временную свободу мужиков обдирал как сами знаете, кого. Правда сейчас налоговая обдирает тех, кто хоть что-то предпринимает, с еще большим остервенением.

А теперь на все Дурнево из плотников остались Николай Александрович Грачев да Иван Михайлович Селиверстов. Она давнишние пенсионеры и мало практикуют, а потому считай промыслы ушли в небытие. Не потому что колхоз перестал существовать и некому стало плотников отпускать на вольный прокорм. А по причине того, что плотники вымерли, а молодежь разбежалась. Социализм “строители” не построили, а вот капитализм... С ним в Дурневе история особая.

При колхозе в Дурневе традиционно занимались овцеводством. До пяти тысяч поголовье доходило. Все развалилось, за время аграрных реформ извели всех овец до последней, но за дело взялся капиталист. Он развел отару овец элитной романовской породы в сто голов, отремонтировал ферму, в общем наладил дело. Сам проживает во граде Москве, а здесь... впрочем на ферму (она - единственное предприятие Дурнева) мы попадем позже, а пока поспешим к сараю в самом центре деревни. Там собралась чуть не половина жителей, ведь скоро сельпо привезет хлеб. Событие нечастое, а потому старики, сидя на завалинке, волнуются. С хлебовозкой приедет еще и почтальон - пенсии давать.

Поскольку собрались одни старики, не обойтись без жалоб. Пелагея Гавриловна Грачева рассказывает о том, что сейчас ей надо оформлять технический паспорт свои земельные владения, чтобы передать права на эту землю сыну, а за это требуют заплатить 6 тысяч с лишним. Вот у нее сейчас 25 соток земли, а обрабатывает она всего 4 сотки. На большее сил не хватает. По-местному это называется: “земля загуляла”. Так и все в деревне:

- Вы люди ученые, а мы - пни. Мне семьдесят шесть лет, сил нет, навозу нет. Какая же я... “землячка”. А Путин, конечно, даеть приказы, а они их под сукно кладуть...

Ох, опять русская вера в доброго царя... Так и хочется воскликнуть: “Бабуль, да плюнь ты на эти сотки, здоровье дороже!” Но боюсь, не поймут, за нехристя примут. Земля - это святое. Даже несмотря на то, что земля в Дурневе дурная - песок один. Слава Богу, другая женщина переводит разговор в другое русло:

- Ничаго. Зато природа у нас богатая. Леса... тольки туды не пускають егеря. Говорят: “Уходите отсюда, ягоды пусть птички клюють!”

Вот так дела! Что ж, и леса эти капиталисты купили?! Прихватизировали, злодеи... Оказывается, еще нет. Здесь заповедник организовали, “Калужские засеки” называется. И занимаются егеря охраной птичьей фауны. А то, что не пускают - это может и хорошо. Дело в том, что окрестности Дурнева - “зона отселения”, или, как еще говорят, чернобыльская зона. В свое время окрестные леса и поля оросил дождик с Припяти, и до сих пор дурневцы получают “гробовые”. Здесь эту компенсацию называют “хлебными”. Не любят резать себе слух.

Женщина, которая рассказала про лес, оказалась главным в деревне человеком. Она - староста. Антонина Александровна Дорохина работала в Дурневе продавцом. Тогда здесь был магазин. Сейчас - только завалинка для ожидания хлебовозки.

Дома муж Антонины Ивановны дядя Вася орудует топором, чинит крыльцо. Он не был плотником, всю жизнь шоферил, но с топором, как и все дурневцы мужеского роду, родился. Они оба родом из Дурнева, только с разных концов. Его конец называется Лягушкой (потому что в низине, у самой реки Вытебети - река в Дурневе тоже с чудным названием) ее - Левашовка.

Сейчас они живут на Лягушке. Дом строили сами, в 59-м году. Дело в том, что Дурнево долго было во время войны на линии фронта, причем на немецкой стороне; во время Курского сражения здесь вообще ад был, и потому после войны от деревни остались руины. Когда боевые действия шли, угоняли дурневские семьи в Брянскую область, там они жили в лагере и рыли немцам окопы. Потому многие дурневцы в придаю ч чернобыльскому клейму имеют статус узников фашизма.

Когда Дорохины женились, жили в землянках, а после все налаживаться стало и в общем-то на жизнь жаловаться стало грешно. Их дочка Валентина стала большим чиновником во граде Москве, помогает. Добилась, чтобы в дом Дорохиных провели газ. Их дом единственный, в котором газ есть. Правда дорогу не “пробила”; в Лягушку такая скверная дорога, что скорая помощь туда не решается доезжать. Плюс еще к тому весной Вытебеть разливается и Лягушка превращается в остров. Есть и еще проблемы: телевизоры в Дурневе принимают только одну программу (вот это на мой взгляд здорово, если бы программ было хотя бы пяток - вообще одурели бы!), два деревенских колодца развалены. И Антонина Александровна как староста борется за то, чтобы власть что-то решила.

Со всем могу согласиться. Но вот насчет колодцев... в деревне, которая славилась плотниками, некому сделать сруб над колодцем!.. Да-а-а-а избаловала нас советская власть. Дорохины кстати до сих пор держат корову, двух телят, возделывают в отличие от многих целых 25 соток земли. Не ленивые в общем люди. Другое дело что свое хозяйство - это свое. А колодцы - это коммунальное.

А история происхождения названия деревни проста. Не дурни здесь жили, а крепостные крестьяне помещика Дурова. Вот и вся тайна.

...Первое, что бросается в глаза на овцеводческой ферме, - реестр штрафов. Пьянка - 200 рублей, появление на рабочем месте - 200 рублей, опоздание - 50 рублей, саботаж - 1000 рублей, бардак (так и написано: бардак!) - 200 рублей. И так далее. Подпись генерального директора Чекушина. Хороший для капитализма документ. Есть только один нюанс. Фермой командуют: 1) генеральный директор, 2) главный инженер, зовут Николаем, 3) Исполнительный директор Сергей Васильевич, 4) заведующая фермой Настя. На ферме работают: 1) рабочий фермы Анна Ерошина, 2) пастух Анна Ерошина, 3) ночной сторож Анна Ерошина. Это не шизофрения. Это факт жизни: четыре (!!!) человека пасут одного рабочего и начисляют штрафы. Анна отдувается за... в общем-то не за всех, а за себя саму. Благо что она совершенно не пьет и пока ни разу не саботировала.

Вначале Аню боялись в деревне, так как знали, что у нее за плечами тюрьма. После полюбили за легкий характер. Единственные два недостатка, что водятся за ней, - это что много курит и пьет крепко завареный чай. В остальном она - чисто ангел.

История пастушки Ани стоит того, чтобы ее поведать. Может и не слишком женственный у этой девушки облик, зато душа есть - и она болит. А больше всего я удивлялся ее красивому русскому языку; будто тургеневскую барышню забросило на наш русский беспредел. Ей всего двадцать три года, а пережито поболе, чем в присказке.

Воспитывалась она в детском доме. Ее, двух ее братьев и сестру отняли от матери и отца потому что пили они без продыха. А всего их у родителей было семеро. После детдома училась Аня в Калуге на художника-оформителя, но месяц не доучилась. Так вышло, что старшая сестра родила, оставила ребенка пьяной маме (отец к тому времени помер), а сама подалась за лучшей долей в Москву. И там пропала. Навсегда. Аня бросила училище и вернулась в родной поселок Ульяново растить племянницу. Ульяново хоть и райцентр, а работы в нем не найти. Пусть мама была лишена прав на нее, но это же мать. Какая-никакая, а все ж родная. На второе “дело” потащил ее старший брат. На Белевской горке стоял рефрижератор, а в моторном отсеке у него медные трубки. А в доме нечего было есть, к тому же аккурат стукнуло 40 дней со дня смерти бабушки. В общем брат убежал, Аню взяли, и как рецидивистке вкатали ей “трешку”. А первое-то ее “дело” совсем смешным было: семье кушать хотелось и украли они со склада мешок зерна. Тоже вместе с братом. Эпизоды, которые не были освещены в милицейских сводках, оставим за кадром. Чего никто не доказал - того не было.

Аня отсидела, а брат испытательный срок отходил “всухую”, а потому остался чист. В Костромской колонии Аня была бригадиром грузчиков. Она вообще любит тяжелую работу и не якшается никакого труда. За то и авторитетом пользовалась. Только претила ей воровская романтика и поклялась девушка завязать.

А вот ушедший от милиции и правосудия брат теперь запил. Безнадежно запил. Аня за свой труд на ферме получает около трех тысяч. Себе оставляет только на сигареты и на чай. Все остальное - племяннице, ведь ей в школу идти. Иногда в Дурнево приходит брат - просить: “Ань, дай денег, дай денег...” Аня обычно говорит: “Леша, тебе двадцать восемь, ты взрослый человек. Неужели не можешь в руки себя взять...” Ведь на дело она с ним ходили только потому что жалко было этого дурака. В тюрьму сядет - и пропадет. А вот взял - и на воле пропал...

Вообще Аня не может понять, почему люди так много пьют. Ведь они просто лишаются ощущения полноты жизни, загоняя себя в узенький коридор непрерывного похмелья. Потому и жениха ни в Дурневе, ни в окрестных деревнях не найти. Все кто остался - сплошь пьяницы.

Аню после тюрьмы никто не хотел брать на работу. И сжалился этот московский предприниматель: взял сначала на 22-ю точку (бывшую секретную ракетную точку - в здешних местах много таких нехороших мест) на пилораму. Ну, а после, когда занялся овцами, поставил ее пастушкой. Аня и живет на ферме, у нее там оборудована келейка. В ней самой еще много детства; например, она качели прямо на ферме сделала. И цветы посадила. А вообще Аня мечтает о другой жизни:

-...Я еще слишком молода. А овцы - такие заразоносители... У меня же хронический бронхит, а этого достаточно, чтобы пообщаться с овцами зимой месяц и заработать себе астму...

Она уже пыталась сразу после тюрьмы другую жизнь обрести. Устроились в Подмосковье в тепличное хозяйство, овощи выращивать. Но там от химии через две недели у нее по телу пошли язвы. Пришлось уехать на родину. Хочет пастушка Анна еще что-то попробовать, вырваться из замкнутого круга. Но кто бывшую зечку возьмет?

...Когда я уходил в сторону Дебрей, как-то стало жалко Аню и у меня вырвалась пошлость:

- Дай вам Бог счастья!

- Счастье мне видать заказано...

Про дебри мне рассказали, что они сплошь заросли бурьяном и превратились в непроходимые дебри. Как всегда преувеличили. Вполне чистенькая деревня. И трудолюбивая: я увидел мужиков, пашущих землю на лошади. В Дурневе к примеру от лошадей избавились вовсе. Мужики были серьезные: лесник и милиционер. Пытались даже проверить документы, но после моего устного доклада (кто таков и зачем забрел в Дебри) поменяли отношение на лояльное. Оказалось, Дебри раньше были столицей (Дурнево им подчинялось), они были селом, а не деревней, а потому здесь много интеллигенции. Но интеллект прилагать в последнее время стало некуда, а потому носители культуры и знаний как-то рассосались.

Кроме лесника и милиционера интеллигенции на улице я больше не приметил, зато увидел мужиков нетрезвого и сильно запущенного вида, которые копались в куче металлолома. Это были местные “тимуровцы”. Алкаши добродушно рассказали, что эту кучу они собрали за утро и сейчас ждут предпринимателя, который приедет и все это заберет. Раньше эти “старатели” раздербанивали остатки взорванных ракетных шахт, дабы добыть металл. Теперь приходится довольствоваться прозаическими ведрами, косилками и утюгами. Предприниматель, зная об отсутствии в Дебрях магазина, предусмотрительно расплачивается сомнительного качества спиртным. Все участники сделки по обмену металла на жидкость расходятся удовлетворенными.

...А старики жалуются на то, что у них воруют все металлическое. Об этом рассказал бывший плотник Кузьмич - Петр Кузьмич Литвинов. Вместе с женой Марией Александровной они главные старожилы Дебрей. А вот старосты здесь нет. Живут Литвиновы аккурат напротив места, где стояла церква. Ее разрушили во время войны. А сейчас, когда вроде войны нет, так же сломали и разобрали на кирпичи дебрьский коровник.

Вот взять послевоенное время, когда в землянках жили: туго жилось, зато были клуб, школа, магазин. И замков не знали! А теперь... Как-то неизвестные закрыли снаружи дверь на “чепок” и вычистили у Литвиновых погреб. А совсем недавно у стариков из тайного места пропали 14 тысяч - все деньги, что они копили на похороны. И не знает Кузьмич, на кого и думать. Но старики особо не уповают. Он считают, что главное их богатство - их трое детей и шестеро внуков. Остальное - пыль.

А я вот о чем подумал. Ежели бы я был участковым милиционером, я бы подумал... на Аню. Зечка же! Хорошая она девушка, может даже и правдивая. Но счастье ей и взаправду заказано. Кто ныне поверит в историю про то как девушка пронесла через тернии свою чистоту и свою веру?

Владычица “Мира”

Главный жизненный принцип Раисы Николаевны Абрамовой: “Подальше от царей - и голова будет целей!” Многие могут оспорить, ведь тот, кто на паркетах топчется (типа Абрамовича в свое время), тот и кормится хорошо. А что, если обитатель паркета сменится? Новый царь непременно сметет к черту всех лизоблюдов. А после своих лизоблюдов наберет. Тот же Абрамович сейчас продает весь свой бизнес в России, ведь его покровители ныне не в чести... Но это так, размышлизмы.

...Деревушка Ягодная. Полуразваленная, полураскупленная за копейки дачниками. Хотели подойти к дому пожилой семьи, там дедушка - ветеран войны. Не подошли - старики завели двух злющих псов. Недавно мошенники утащили у стариков 30 тысяч, все, что они накопили на свои похороны. И озлобились старики. В другом доме живет пожилая, наклоненная годами и болезнью к земле женщина. Людей не боится потому что наверняка денег у нее нет. Разговор с председателем странный:

- Николаевна... А это правда, что это все? Конец...

- Врут, Семеновна. Еще поживем...

“Все” это означает “конец света”. Старики, живущие в таких вот деревнях действительно верят в то, что “все”. Приметы-то налицо: запустение, развал, озлобление, растерянность. Если Апокалипсис почитать, похоже, между прочим: “Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю... и вышел дым из кладязя...” Местность эта, в том числе и Ягодное, - зона отселения, пострадавшая от Чернобыльской катастрофы. “Пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы...” Вавилон - это сегодняшний Багдад. Там сейчас погибают тысячами. “Пятый ангел вылил чашу свою на престол зверя: и сделалось царство его мрачно...” Свет в деревнях частенько пропадает. Может старики, освобожденные от шума городов, знают больше, чем мы?

Заехали в еще одну далекую деревню, Шваново. Там у колхоза телочки на откорме, а еще там живут “белые колдуны”. Эти колдуны - москвичи, сбежавшие из города в глушь, чтобы спастись. Раиса Николаевна с ними дружит, но их не понимает. Для того меня к ним и завезла, чтобы я передал ей свои чувства. Мои чувства - растерянные. Ведь колдуны (очень приятная семейная пара среднего возраста) утверждают, что Шваново - одно из особых мест Земли, где можно общаться с Высшими Силами. А Москву супруги покинули, потому что через два года по их убеждению сей мегаполис постигнет страшная катастрофа.

Как можно существовать в этом почти бредовом мире? Сплошная эсхатология! А ведь это жизнь, и для полтора десятка деревень Абрамова - своеобразный символ спасения... Потому что Раиса Николаевна тянет председательскую лямку.

Главный помощник и единственный ее друг - пес Волчок. Он всегда рядом, даже бегает за председательским “УАЗиком”. Останавливается и возвращается домой только если понимает, что хозяйка едет далеко. Раиса Николаевна подобрала его в поле (кто-то наверное бросил), тогда он был маленьким пушистым комочком. И в конторе Волчок тоже рядом. Председательский кабинет - настоящий цветник, зимний сад. Здесь такое буйство комнатных цветов, какого в ботаническом саду не увидишь. Проверено: цветы не любят дурных людей, чахнут.

Ферма - это рядом, на центральной усадьба в деревне Мелихово. Туда едем в сопровождении Волчка. Почти все доярки - молодежь. Из них одна - бывшая москвичка (ну как тут не вспомнишь Откровение!). Москва надоела - уехала в глубинку, коров доить. Другая доярка - из Санкт-Петербурга. Девушка - хоть на подиум ее веди, хоть телешоу вести ставь. Два молодых парня - Александр Крылов и Игорь Давыдочкин - дояры. Сашка вообще самый молодой в области дояр, ему 21 год. Да в колхозе молодых большинство, а средний возраст работников - 41 год.

В свинарнике трудится семейный подряд: Елена Михайловна Кузьмина работает вместе с сыном Иваном. И парню не стыдно быть свинарем. А с Сашкой Крыловым, кстати, работают его сестра Лена Качурина и мама Галина Ивановна. Обе - доярки. Ну разве не приятна такая семейственность?

Или взять льноводство. Лен - любимая культура Абрамовой, и в льноводах тоже молодежь, два Виктора - Терехов и Крылов. Ведь культура-то благородная, льном здесь исконно занимались. Но какая-то несчастная эта культура. Пусть со льном покупатели всегда обманывают - принимают не по тому номеру, каков он в действительности, задерживают выплаты - но в итоге он приносит колхозу треть доходов. Зато хорошо с молоком. Абрамова договорились с фирмой “Оптина”, что в городе Козельске, а тамошний руководитель Котов понимает колхозника и расплачивается исправно. К тому же фирма сама приезжает за молоком. И молоко несмотря на Чернобыль экологически чистое (фирмачи его проверяют ежедневно).

В шутку “Мир” называют “объединенными мелиховскими эмиратами”. Потому что другие колхозы развалились и Мелиховский “Мир” принял оставшихся без работы людей. Некоторые смотрят на этот факт как на анекдот. Вот, почему: “Мир” при советской власти числился в надежно отстающих. Передовым был “Красный маяк” (село Афанасово); он был на слуху, у него были богатейшие урожаи. Да в общем-то и земли там были получше, чем в “Мире”. Неплохим считался “Коммунар” (село Крапивна). Но в 90-е годы эти хозяйства как-то быстро развалились. Абрамова знает, в чем дело. Те хозяйства советская власть поддерживала и всячески им помогала. А новая власть поддерживать перестала. И те, кого держали, упали. А в “Мире” никогда никакой помощи не ждали и всегда надеялись только на самих себя. Не скажешь, что работать стали лучше, чем лет 15 назад, но ведь и не хуже. И даже надои выросли. К тому же зарплата платится регулярно.

Вот и присоединил к себе “Мир” бывших лидеров и обладателей переходных знамен. Но после этого странные вещи стали твориться. Сначала держали ферму в Афанасове, но однажды там вдруг сгорело сено. Потом стали пропадать коровы и выяснилось, что ушлые людишки их по ночам режут - и продают таким же ушлым “предпринимателям”. В общем Абрамова решила перевести стадо к себе, в Мелихово. А доярочек из Афанасова привозит на центральную усадьбу автобусом.

История Раисы Николаевны, точнее предыстория ее председательства необычна. Она родилась в городе Сухиничи, там выросла и не чаяла деревенской жизни, но однажды приехала в Мелихово вместе с мужем. Он был строителем и здесь у него был подряд. Кончилось тем, что муж с другой женщиной уехал в неизвестность, бросив Раису с маленьким ребенком. Раисе была 23 года, она толком ничего не умела делать и пошла поваром в колхозную столовую.

В 86-м, годна на голову мелиховцев обрушился Чернобыль, она хотела уехать. Но сын Вячеслав не захотел. Он обожает лес, с 12 лет ходил на охоту и в город не хотел. И они остались. Вячеслав устроился работать лесником (он и сейчас лесник), а Раиса Николаевна - секретарем в сельский совет. В 94-м, когда ушел на пенсию председатель Иван Иванович Трофимов, никого на его место не могли найти; точнее в бедный колхоз никто не хотел идти. Пока суд да дело, временно, на три месяца, обязанности председателя попросили исполнять Абрамову.

Аккурат это перемещение совпало с развалом лучших колхозов. Из деревни бежали и желающие “закрывать дыру” что-то не появлялись (Абрамова приняла колхоз с долгами по зарплате и древней техникой). Подвиг Матросова - это для книжки, а не для колхозной жизни. В России, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное; так получилось и у Раисы Николаевны... В общем через несколько лет пришлось Раисе Николаевне брать к себе на работу людей из некогда богатых колхозов.

Чем она так потрафила крестьянам? Прежде всего строгостью. И самоотверженностью. Но и экономическая сторона немаловажна. Дело в справедливости. В “СПК” колхоз перерегистрировался (правда слово “колхоз” в своем названии оставил), так как банк уже и не знает такой экономический организации как “колхоз”, чтобы давать кредит. Да и традиции немаловажны. “Миру” уже 70 лет, это четыре человеческих поколения, история. Разве можно предавать свою историю? Так вот что хорошо для колхозников: когда в 90-е им предложили делить колхоз на земельные паи, они отказались и решили на сходе, что паи будут в денежном выражении. На сегодняшний день пай - это 262 тысячи рублей. Можно выйти из колхоза, забрав деньги (тем более что квартира в деревне стоит меньше), но желающих нет. Инстинкт крестьян подсказывает им, что если начнется разброд, Мелихово превратится в очередную разваленную деревню типа Ягодной.

Может в данном случае мы лицезреем не колхоз вовсе, а ту “соборность”, за которую ратуют наши крикливые патриоты. Только не плакатную соборность, а действенную. Обветшал в Мелехове клуб, боялись даже, что он от современной музыки развалится; так собрались мужики - и построили себе новый клуб. Не за деньги - просто так. Теперь все деревенские праздники поводятся там. Мне повезло: мы попали на проводы. Провожали на пенсию механизатора Виктора Александровича Коротаева. Ему исполнилось 55 (здесь, в чернобыльской зоне, уходят на пять лет раньше), но на заслуженном отдыхе он обещал немного поработать. Раиса Николаевна на празднике, конечно, главный гость. Во время застолья я приметил, с каким пиететом селяне к ней относятся. Люди уже не помнят, что она когда-то была поварихой в колхозной столовой. Для них она - истинный вождь.

Я задал все-таки Раисе Николаевне неудобный вопрос: осознает ли она, что ежели что с ней станется (на приведи Господь, конечно), все здесь покатится в тартарары?

- Я знаю. Но пока, скажем так, не собираюсь бросать. Да и не пускают меня наши на отдых (я уже пенсионер). Если только здоровье... ведь у меня давление за 220. Пусть у меня энтузиазм бьет через край, но... если государство не обратит внимания на деревню, не повернется к нам... Мы должны жить, и не как-то, а хорошо жить. Мы все для этого делаем. Смотрите, сколько у нас молодых, сколько детей маленьких! В прошлые годы в первый класс школы по одному или по два ребенка шло, в этом сразу шестеро пойдет. Мне сейчас 52; я знаю, что проживу 77. Значит мне работать еще 25 лет. Но если я увижу, что появился лидер, человек, который может, - тогда хоть завтра передам...

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Калужская область.