Отважные воины Синеуса

- ...Озеро мужиков наших испортило. Сильно испортило. Посчитали они, что рыбу взять легче, чем в земле копаться. Бросились в озеро, когда запретов не наделали, вот, всю и повычерпали...

Надежда Николаевна Бердина рассуждает об озере жестко, даже несмотря на то, что колхоз, которым она руководит, все еще носит статус рыболовецкого. Летом мужики на полях, зимой они, разделившись на звенья, уходят по льду в озеро ловить рыбу. Колхозам пока ловить ее разрешают, а вот для частников существует запрет: никаких сетей, только удочкой - и то строго ограниченное количество. А на удочку рыба в Белом озере давно уже не клюет. Лишь двум мужикам со всей Киснемы разрешают ловить рыбу летом: они оформили предпринимательство, даже нанимают рыбаков. Хотя квоты свои счастливцы исчерпали еще в начале лета.

Еще Надежда убеждена в том, что председательство - дело не женское:

- Это вообще не бабская работа. Рабочий день ненормируемый, а ведь еще в деревне руководитель - это и родины, и крестины, и поминки - все к нему идут, а не в сельсовет, потому что знают: в сельской администрации денег нет, а в колхозе хоть что-то, да найдется. В личном плане у председателя дом всегда брошен, хозяйство домашнее запущено... Мне-то самой легче, потому что дети мои уже взрослые, а муж умер. Зимой с Пиратом хозяйствуем, летом - Сашкой. Вроде плохо, что я одна, а с другой стороны... и все равно женщине возглавить хозяйство я никогда не посоветовала бы...

Так и живет председатель Бердина: зимой, осенью и весной за ней неотступно следует домашний пес Пират, старый уже, ведь все одиннадцать председательских лет хозяйку сопровождает, но верный до умопомрачения. А летом вместе с бабушкой “руководит” колхозом внук Александр, которого дочь, осевшая в городе, сдает на “дачное содержание”. Сашке нравится “ходить хвостом” за бабушкой, а Пират мудро уступает мальчику место фаворита, зная, что настанет и его сезон. Сын Надежды тоже перебрался в город и все реже и реже наведывается домой.

Колхоз не поменял название и до сих пор он остается “Путем Ленина”. Несмотря на реликтовость имени, “Путь Ленина” - самое преуспевающее хозяйство всего Белозерья, если конечно тот факт, что колхоз держится на плаву, можно назвать “преуспеванием”. Фермерство в регионе как-то не прижилось, большинство колхозов либо развалены, либо едва-едва тянут лямку, а здесь надои превышают 5 000 на корову в год, и, что самое важное, платят зарплату. Ежемесячно и без задержек. “Путем Ленина” правит “бабский триумвират”: Надежда, главный агроном Татьяна Забавичева и главный бухгалтер Людмила Сузделенкова. В этом регионе единственная реальная возможность прожить - молоко. Имея дойное стадо в 250 коров и приличные надои, хозяйство может позволить себе не брать кредиты, запастись топливом на год вперед и даже подкупать немного новой техники. Хотя Надежда почему-то смотрит вперед без оптимизма:

- Думаю, дальше будет хуже, чем сейчас. Слишком что-то со стороны государства мы видим много “любви”. Мне кажется, они оттуда, сверху смотрят на нас и думают: “Ну, когда же они пощады-то запросят?” У меня брат Александр тоже председатель колхоза, в другом селе, так они там совсем худо живут, но у них-то еще и кадров вовсе не осталось (у нас, слава Богу специалисты еще есть, и молодые даже). А главная беда в том, что в деревне не хотят работать. Я не могу понять: в деревне живут - и не хотят... У брата надои - 2 тысячи килограмм - и откуда у них деньги? Но главная наша проблема - с мужиками. Испортило их озеро...

...История Киснемы просто уникальна. Никто толком не знает, почему эту местность на северном побережье Белого озера со столицей в селе Троицком назвали именно так, зато достоверно известно, что первыми поселенцами Киснемы стали... варяжские воины князя Синеуса. Об этом рассказывает уважаемая “Повесть временных лет”. Если верить летописцу Нестору, в 862 году племена чудь, славяне, кривичи и весь (вокруг белозера жила именно весь) пригласили править собой трех братьев из варягов, называемых “русью”: Рюрика, Трувора и Синеуса. Первый сел править в Новгороде, второй - в Изборске, третий - на Белоозере. Первое поселение воинов Синеуса было именно в Киснеме (об этом свидетельствуют многочисленные раскопки). Никто толком не знает, кем был Синеус по национальности (то ли викингом, то ли славянином, то ли русом) - но многие из ученых убеждены в том, что эта историческая личность пришла на Беоозеро с мечом и он силой покорил сии благословенные места. Через несколько веков укрепленное поселение (уже чисто русское) перекочевало на южное побережье озера, на место нынешнего города Белозерска, а северные берега стали обживать потомки воинов легендарного князя. Кстати, существует мнение о том, что Синеус здесь же, на Киснеме, похоронен, возможно, на холме, на котором теперь стоят развалины Троицкой церкви.

Надежда Николаевна конечно же знает о былой легенде. Кто-то однажды даже предложил ей переименовать колхоз в “Путь Синеуса”. Но она против, потому что мы и так в истории много всего меняли ничего хорошего от этого не получалось. К тому же перерегистрация стоит денег. Да что там название! Ее предшественник на посту председателя - так вообще попытался поменять образ жизни селян:

- Мы всегда жили так: летом - скотина, земля; зимой - рыба. Но как-то поставили к нам председателем выпускника высшей партийной школы, товарища Емельянова. У него были мысли: лекарственное сырье собирать и природное богатство эксплуатировать. Это был 92-й год, Ельцин народу сказал: “Берите, сколько можете!” Ну, и взяли... Все бросили - и в озеро, за рыбой. А коровы, молоко - это никому не нужно стало. Создали организацию на базе нашего колхоза: “Старт-Плюс”, закупили “Бураны”, сети: “Только ловите рыбу!” Судака одного тоннами тогда ворочали. Но что легко приходит - легко и уходит. Они еще два раза меняли название, ловили, ловили... и пришли к тому, что рыбы в озере не стало. Ведь там все так организовано было, что рыбаки воровали. Записывали в журналы лова одно количество, а ловили намного больше, и большая часть рыбы налево уходило. А ведь туда ушли наши лучшие механизаторы...

До председательства Надежда работала бессменным зоотехником, с 74-го года. Когда ее выбирали, положение было аховым: надои упали до 800 килограмм на корову, все специалисты сбежали. В сущности, рулить хозяйством никто и не желал. Как ей вместе с агрономом Татьяной Забавичевой удалось выправить положение - история особая, ведь прежде всего нужно было побороть повальное пьянство. Вечный спутник рыбака - водка, единственное реально согревающее средства в студеную погоду. Каждодневное “согревание” - алкоголизм, и механизаторы, вернувшиеся в колхоз, прежде всего должны были победить в себе эту напасть. Пришлось кодировать даже доярок, отправившихся было по пути мужей. Помогло еще понимание людьми ситуации: если все развалится - погибнет и Киснема. Возможно, люди почувствовали, что наступает эпоха войны с ситуацией и с самими собой; в них проснулся дух воинов князя Синеуса...

Но не во всех. Те, кто не вернулся в колхоз, до сих пор живут рыбой. Ранним утром или поздним вечером берег озера напоминает линию фронта: мужики снаряжают свои лодки и выходят на браконьерский лов. Ставка велика: если тебя поймает рыбнадзор, с тебя сдерут штраф. За сеть, за каждую рыбину - отдельная расплата. Официально, как я уже говорил, ловят рыбу только двое, но и в их сети богатый улов приходит все реже и реже. Годы дикого капитализма погубили озеро. Кстати, муж Надежды тоже был рыбаком:

- Когда умер муж (озеро тоже в этом виновато), мне предлагали переехать в райцентр Липин Бор, стать начальником управления сельского хозяйства, уже и квартиру приготовили, но... мужики наши меня не отпустили. А мне их жалко было. Ведь я за одиннадцать лет не была в отпуске; я боюсь мужиков оставить, как маленьких детей. Да и они привыкли, что каждый день за ними постоянный контроль. Сегодня с утра в гараже вижу: у одного из механизаторов такое... лирическое настроение. Значит, думаю, точно - запьет. Пришлось с ним побеседовать, убедить... Если меня вызывают в район, единственный человек, кому я доверить могу - Татьяна. Мужиков нельзя одних оставлять - обязательно что-нибудь натворят. А, если мы кормов на заготовим, молока не надоим, - останемся без денег. Но сейчас странное что-то творится. Работы много, но одновременно безработных на селе тоже много. Ходят, болтаются, браконьерничают... Если купим новый трактор - на старый некого будет посадить. Жаль, ведь мы теперь каждую осень покупаем что-то: МТЗ, ДТ купили, холодильник на ферму, рулонник-пресс. Молокопровод меняем...

Надежда жалеет всех. Пришел сюда недавно работать офицер милиции, которого уволили из органов за пьянку. И ничего: взялся за ум, трудится верой и правдой. Но особенно председатель попросила меня отметить лучших людей их хозяйства, которых она называет “гвардейцами”. По ее мнению именно они - столпы, на которых стоит относительное благополучие Киснемы. Это Юрий Емичев - тракторист, строитель, а зимой - рыбак; Михаил Кашичев, тоже тракторист и рыбак; Василий Ткачев, механизатор; доярки Любовь Варнакова и Неля Минина. По мнению председателя эти люди из тех, “кто не просто ходят о двух ногах, создают видимость работы, а на самом деле вкладывают в дело все силы”.

Может быть, председатель обладает особенным секретом управления людьми и механизмами? Но Надежда убеждена, что секретов здесь нет:

- У нас самое главное: коровы доят. От этого и живем, и зарплату получаем. И еще главное: мужики верят в будущее, в то, что оно будет светлым. Я, например, не верю в то, что будет лучше, а мужики - верят. Но жить в условиях постоянной войны... Может, потому-то молодые мужики и не идут в председатели, думают: “На хрен мне это нужно? Я лучше на шабашку, чем в этой петле сидеть...” В данный момент жить тяжело, но жить-то мы можем, не умрем. Пусть нам ничего государство не дает, но при этом ничего не требовало бы... ой, как мы хорошо бы жили! А то весной приехала экология: “У вас силосная яма у озера стоит!” А яма эта тридцать лет назад заложена была. Ну, заплатили мы штраф, две тысячи, они уехали с Богом, а яма там же. Ждем теперь, когда снова приедут штрафовать, и таких “помощников” - очередь. А кто нам даст средства, чтобы новую силосную яму заложить?..

...А вообще надежда уверена в том, что сейчас настало время женщин, они взвалили на свои плечи (явно не хрупкие) все трудности жизни:

- Мне кажется, в любой семье сейчас женщина - хозяин. Если жена нормальная - то и в семье будет хорошо. Мне-то легче, а Татьяне моей с мужем и сыновьями приходится тяжело. Муж у нее - рыбак, в колхоз не хочет, и предпринимательство оформить не может. И Таня часто сетует: “Надя, больше не могу! Уйду на работу - мужик спит, приду домой - спит...” Хорошо еще, она его от пьянки смогла избавить, увлекла сейчас постройкой новой бани. Но... сколько же нам эту лямку тянуть?..

Сокровище Индомана

Река Индоманка как-то не по здешнему стремительна и непредсказуема в своих многочисленных поворотах. Трудно понять, откуда река на Русском Севере могла получить такое имя, тем не менее даже местность при впадении Индоманки в реку Кему (наоборот, по-русски неспешную и задумчивою) издревле так и называют: Индоманом.

Нравы на Индомане всегда отличались дикостью. На то в определенной мере влияют окрестные девственные леса, до сих пор изобилующие медведями и волками, промысловый и всегда напряженный характер индоманского населения можно было бы назвать “вольчье-медвежим”, если бы не одно “но”: народу на Индомане осталось настолько мало, что здесь теперь рады любой живой душе, особенно если она прибыла с добрыми намерениями.

А побывать на Индомане есть для чего. В одной из многочисленных и сильно обезлюдевших индоманских деревенек, Никанове, находится местная святыня, которую здесь незатейливо называют Родником. Он не имеет особливого названия, “Родник” - и все, разве только принято прописывать источник с заглавной буквы. Вообще источников на Руси - сотни тысяч, но этот Родник выделяется среди великого разнообразия источников. Я бы сказал, вокруг него строится вся жизнь Индомана, именно строй жизни здесь определен Родником, и даже складывается мнение, что люди на сей земле держатся только благодаря источнику.

Есть, кстати, мнения о происхождении названия местности. До нас дошли невнятные предания, согласно которым здесь в древности жил таинственный народ (предположительно - весь), с языка которого “индо ман” переводится как “земля гор”. Здесь действительно гористая местность, правда, земли почти нет - одни камни да глина. Если обратиться к местному северному русскому диалекту, то слово “инда” раньше понималось как “вода”, “ман” - как “искушение”. Поэтому поучается: “искушение водой”.

Местные жители почему-то убеждены в том, что их особливость связана с далеким происхождением, якобы предки индоманцев пришли откуда-то с Юго-востока. Среди индоманцев немало темноволосых людей с карими глазами, что нехарактерно для северян. Ради опыта я попытался перевести слово “индоман” с языка древних ариев, санскрита, и вот, что получилось: “инд” - влавствовать, “ман” - “мнить”, “полагать”. Получается: “мнимая власть”. Как хотите, так и понимайте, но факт, что “индоман” переводится даже с санскрита...

А нравы здесь особенные. Например, еще до середины прошлого века на Индомане существовала забава: петушиные бои. Петухов пестовали, кормили сырым мясом, а сами ристалища устраивали как большие ритуальные действа. Что характерно, нигде на Русском Севере петушиными боями не баловались и совершенно непонятно, как сия странная традиция проникла в этот медвежий угол. На праздники здесь обязательно дрались и люди. Вроде бы обычное средство отвлечься от суровых будней, применяемое во всей России, однако здесь считалось за правило обязательно кого-то... убить! Без человеческой жертвы якобы не будет счастливого года. Герой, нанесший смертельный удар, хоть и попадал в тюрьму, почитался на Индомане героем. Дерутся по праздникам и сейчас, правда (и слава Господу!) отказались от дикого обычая жертвоприношения. Хотя, о прежних обычаях вспоминают со светлой тоской. Их, индоманцев, понять трудно, но что делать - если такие здесь царили нравы...

Четыре года назад коренной индоманец Григорий Аксенов в результате подвижнической деятельности установил праздник Родника. Григорий Андреевич теперь - директор музей в райцентре, поселке Липин Бор, там же он в сущности и проживает, однако память о маленькой своей родине в нем не умирала никогда. С самого начала Григорий Андреевич сумел увлечь для этого дела священника, отца Алексия Макиевского, духовника Горицкого монастыря, что под городом Кирилловым. Батюшка уважаемый, активный, и не его вина в том, что на весь Вашкинский район (к которому относится Индоман) нет ни одного священника. Отец Алексий не пропустил ни одного праздника, а на сей раз он не только провел водосвятный молебен, но даже окрестил в Роднике тех, кто захотел принять Святое Крещение. Еще батюшка провел молебен на месте, где некогда стояла деревенская часовня, освященная во имя святых мучеников Кирика и Улиты. А после службы прямо у Родника состоялся праздник, веселый и разгульный. С традиционной дракой, которая, впрочем, была незначительна, и вот, почему: почти вся молодежь отсюда давно переехала на жительство в города, молодые всего лишь приехали погостить на родину предков. А в городах, как известно, нравы иные...

Праздник проводится в день Кирика и Улиты, и народ этот день запросто называет “Кириками”. Из всех постоянных жителей Индомана (в Никанове и соседней деревеньке Нефедове проживает всего-то 17 человек, в других деревеньках - и того меньше) у Родника в “Кирики” не был лишь Дмитрий Иванович Герасимов, хотя от его дома до источника не больше 70 шагов. Он не любит празднеств, да и возраст не для гулянок - 75 лет уже стукнуло.

Всю свою длинную жизнь Дмитрий Иванович провел у Родника и я решил выведать у старожила, что за тайна сокрыта в источнике. Я нашел его на заднем дворе, он далал деревянное колесо, как после выяснилось, для телеги. Старик долго отнекивался, все отправлял меня обратно на гулянку, но все-таки разговорился:

- Батька мой, Иван Иванович был 1867 года рождения. Прожил он много, до 93 годов, много детей оставил, а меня он родил в 63 года (мамке моей, Анне Кирилловне, когда от меня разрешилась, 52-й год пошел, а всего она 96 лет прожила). И батька говорил, что оттого он такой бойкай да расторопнай, что всю жизнь родниковую воду пил, дак. Смотрите: дом наш отчий батька построил в 1900-м, в 33 года, а родил меня в 1929-м... А в 43-м году, 23 мая я уже встал за плуг. Отец пахал - я его сменил. Колхоз наш назывался “Камень”. Не знаю, почему такое имя ему придумали, соседние колхозы сплошь “Большевиками” да “Ленинцами” были. Я убег из колхоза в леспромхоз, потому что в “Камне” денег не шиша не давали, но через семь лет вернулся. Без членства колхоз не разрешал косить, а скотину кормить надо было. Пожил три года без картошки - и в колхоз пошел, ведь земли “чужим” не давали нисколько. И так до самой пенсии - на ферме механизатором. Теперь ни фермы, на механизации. Одна лошадка есть на все наши деревни, Кнопкой зовут, она для нас главная работница: на ней и пашем, и по делам ездим. Новую телегу закончу - можно хоть в райцентр на ней...

Дмитрий Иванович здесь - главный мастер. Именно он в предпоследний раз обустраивал Родник, строил для него новый желоб. До него обустраивал родник его отец, Иван Иванович. В последний раз это сделали мужики более молодого поколения (Данила Звонцов “со товарищи”) - именно к праздникам - так что можно сказать, “эстафетная палочка” передана в надежные руки. Жаль только, среди новых мастеров не было детей старика Герасимова.

Детей у него шестеро, и все разъехались. И супруга, Зиновия Филипповна, умерла шесть лет назад. А двенадцать лет назад с ней случился инсульт, ее парализовало и несколько лет Дмитрий Иванович фактически таскал жену на себе. Даже родниковая вода не помогла ей встать.

Много лет Дмитрий Иванович ведет дневник. В него он заносит имена всех жителей Индомана - с датами рождения и кончины. К сожалению, с каждым годом число рожденных неуклонно сокращалось , а последние 10 лет напротив имен старик ставит только кресты:

- Край наш хороший был, хоть и небогатый, да добрый. Гостя или путника здесь никогда не оставляют - до сих пор - люди у нас хлебосольные. Да нарушаются деревни, двух деревенек уже и нету вовсе... Тут я подсчитал: с тех пор как я на пенсии, умерло у нас 122 мужика 29 года рождения и моложе. А может мы со старухой и сами виноваты, что своих детей в города послали...

...Традиции индоманского гостеприимства видны уже по тому, сколько пирогов да плюшек напекли в доме Валентины Ивановны Ганичевой, тоже пенсионерки. Дом ее расположен даже не в 70, и в 7 шагах от Родника, считай, вода струится под окнами. За пирогами Валентина Ивановна рассказала о том, что в ее хозяйстве остались последние на всю деревню корова и телушка. Дмитрий Иванович тоже корову держал, даже после смерти супруги, но два года назад все-таки вынужден был продать скотинку. А вообще, по наблюдению женщины, более-менее жизнь сохранятся лишь в тех домах, которые расположены поближе к Роднику. Как это объяснить, она не знает, только убеждена, что в Роднике истинно святая вода. Когда я спросил Валентину Ивановну о том, в чем, по ее мнению, проявляется святость этой воды, она ничего не ответила, а только лучезарно улыбнулась.

Такой счастливой улыбки я, кажется, не видел никогда! Весь облик пожилой женщины будто отражал кристальность и непорочность бьющей из-под горы воды.

Ухтомский волок

Устье Ухтомки кипит. По поверхности воды броуновским движением носятся тысячи лещей. Они поражены солитером, распершим рыбу изнутри и не дающей ей уйти на дно. Большинство смотрят на несчастных рыб с жалостью, некоторые - с вожделением. Ближе к вечеру, когда народ разойдется, те, кто не дружит с нравственностью, пойдут собирать солитерную рыбу сачками. Они выпотрошат ее, повялят - и повезут продавать. Деньги не пахнут.

Таких людей единицы, но они есть. Вообще Ухтома - село пенсионеров, а пожилые, как известно, - люди крепкой закалки и твердых устоев. Ухтома когда-то была неприлично богата: здесь давал старт самый сложный участок торгового пути с Волги на Белое море. Путь был непрост: суда поднимались с Волги по реке Шексне до Белого озера, заходили в устье Ухтомки, шли до озера Волоцкого, оттуда их перетаскивали на озеро Долгое, дальше по рекам Ухтомице и Модлоне они попадали в озеро Воже. За озером Воже река Свидь, впадающее в озеро Лача, следом по реке Онеге суда спускались к морю. Путь непростой, но по тем временам (при Иване IV) удобный. Село Ухтома, наполовину жившее торговлей, а наполовину - рыбалкой, разживалось, и, стоячи на своих двух “слонах” (рыбе и волоке), росло как на дрожжах.

В селе было четыре церкви, три из которых, хоть и в жалко состоянии, но дожили до нашего времени. Могла бы дожить и четвертая, но, когда собирались поднимать уровень Белого озера, часть села (нижнюю) вынуждены были уничтожить, в том числе и культовое сооружение. Согласно проекту под воду должны были уйти 100 домов, но, что самое обидное, случилась ошибка проектировщиков: часть домов перенесли, часть разобрали на дрова, церковь развалили, а оставленное место так и осталось сушей. Вода до домов все равно не дошла.

Случилось затопление в 1964 году (именно тогда открылся Волго-Балт). С тех пор эпоху до вышеназванного года в Ухтоме назвали “до затопа”, последующие события - “после затопа”. Как в мифе о Ное...

Естественно, все самое лучшее, что происходило с селом, местные предания и повести относят к допотопным временам. Тогда, как говорят, в Ухтоме жили до 1000 человек, был прекрасный рыболовецкий колхоз, который назывался “Новая жизнь”, да и вообще жизнь была как сказка.

Теперь в 120 ухтомских домах проживает 120 человек, 89 из которых - пенсионеры. Начальную школу в селе закрыли три года назад из-за того, что в ней некого стало учить.

Главу местного поселения Людмилу Мылову можно отнести к молодежи. Она даже еще не пенсионерка: до пенсии ей целых два года. По пути к главе Ухтомы я познакомился с пожилым мужиком. Он сильно прихрамывал на ногу (заметно был, что у него протез), тем не менее, он легко запрыгнул в гусеничный трактор, к которому была прицеплена волокуша, и уехал в луга. Там, на лугу его ждали две девушки и двое сильно подвыпивших парней (первая настоящая молодежь, которую я увидел). Вместе они стали нагружать на волокушу сено, а мы разговорились с мужиком. Зовут его Игорь Викторович Любенков, девушки - его дочь и невестка, приехавшие из райцентра помочь в сенокосе. Парней (местных бичей) он нанял за выпивку. Все нормальные из Ухтомы давно сбежали.

Игорь Викторович потерял ногу несколько лет назад, случайно попал под трактор. После этого он рук не опустил, хотя и вынужден был оставить работу на лесоучастке, и занялся личным хозяйством. Держит он двух коров, трех быков, возит продавать молоко в райцентр Липин Бор, в общем, живет нормально. Еще Игорь Викторович заметил, что он единственный такой крестьянин на всю Ухтому, а так же он намекнул, что находится в состоянии войны с администрацией из-за какого-то дома.

Во дворе главы администрации я понял, что Любенков - не единственный “крестьянин”. Посередине двора красовался стог сена, по размерам, кажется, едва уступающий гробнице фараона средней руки. Оказалось, Людмила Николаевна Мылова - такая же, как и Любенков, крестьянка: у нее тоже две коровы, а быков - четыре. Правда, если откровенно, Мылова и Любенков - действительно единственные и уникальные. Есть отдельные старики, которые держат по коровке, а общее стадо на селе - 18 голов, причем в этом году пять семей собираются избавиться от своих коровушек.

Самая серьезная проблема для главы сейчас - отсутствие медика. Никто из специалистов не хочет ехать в Ухтому, тем более что под жилье здесь могут предложить лишь бывшую начальную школу. Посему здешние жители предпочитают не болеть, а, значит, умирать им приходится здоровыми. А еще в Ухтоме есть колхозная ферма на 80 голов дойного стада, на которой трудятся 14 человек, считай, все трудоспособные, которые обитают в селе. Но и у фермы есть проблемы. Первая: доярки готовятся уйти на пенсию, а замены им не предвидится. Вторая: председатель чаще бывает в запойном, чем в рабочем состоянии. И получается казус: ежели председатель трезвый, а скотник - пьян, всяческие притязания начальника скотником принимаются в штыки: “На себя погляди, морда...”

Ферма сохранилась в Ухтоме случайно. Когда ликвидировали здешнюю “Новую жизнь”, ее присоединили к рыболовецкому колхозу “Советская Россия”, правление которого находится в райцентре. Рыбы в озере не стало, скотину тоже значительно сократили, и получилось, управлять нынешнему “рыболовецкому” председателю остается только Ухтомской фермой. В райцентре колхозники пристроились на бюджетные должности и получается, там, в Липином Бору, обитает лишь управление. Жаль только, управлять уже почти не чем...

В Ухтоме из бюджетников имеются только библиотекарь, почтальон, завклубом, и полтора человека работает в администрации (одна женщина на полставки работает в сельсовете техничкой). Скоро, когда в соответствии с административной реформой здешний сельсовет ликвидируют, не будет и того. Из-за неимения налоговых поступлений “меру” Ухтомы приходится с громадным трудом решать элементарные задачи типа снабжения пенсионеров дровами:

- Эх... была бы техника! Мы сколотили бы бригаду, взяли делянку - всех дровами завалили бы... А то в прошлом году я брала делянку, но одна только аренда трактора обходилась в 1700 за день. Хорошо еще, плотники мостки не реке отремонтировали, ведь дошло до того, что полоскать белье невозможно стало. Наше спасение сейчас - дачники. За счет дачников население летом вырастает в три раза. Среди них есть и богатые, к которым я иду с поклоном. Один дал две тысячи рублей на ремонт ограды вокруг кладбища, другой - тысячу на разломку печи в медпункте. Деньги найдем - новую печь мужики наши будут строить, мы ж надеемся, что медик на нас найдется. А местные люди может и хотят помочь, да они без денег. А еще все привыкли, что на всем готовом... а старая жизнь-то не вернется обратно!

...Зато в селе сильна группа старожилов, которые стараются, чтобы Ухтома окончательно не упала. Неформального лидера этой группы, Александра Яковлевича Оринова я встретил на стройке. С товарищами, такими же, как он, пожилыми мужиками, Оринов строил новую баню. Сейчас к нему приехали погостить из города сыновья с внуками, но почему-то молодежь в строительстве участия не принимала, по невнятным и разгульным голосам откуда-то из-за огородов было понятно, что молодежь с утра уже успела “заложить за воротник”. Оринов уже девять лет на пенсии, тем не менее, работу оставлять не собирается:

- ...И, чем больше мы с женой, Валентиной Николаевной, отдыхаем, тем больше почему-то трудимся. Держим корову, теленка, поросенка, старый отчий дом взялись ремонтировать, два ряда бревен подвели снизу. Недавно с товарищем лодку новую сделали. Мне-то семьдесят исполнилось, помирать, может, скоро, надо после себя что-то оставить...

- А нужно это детям и внукам-то? Похоже, они не торопятся помогать...

- Не понимают они пока, дак... Хорошо здесь уже не будет, но это - их родина. А еще ведь дачники с Череповца все дома скупают, и не опустеет село. Без них полсела давно сгнило бы...

...Так получилось, что судьба Оринова выбрасывала на самые судьбоносные гребни Ухтомской истории, и он много раз участвовал в самых что ни на есть судьбоносных делах села. Детство Александра Яковлевича было тяжелым: отец погиб на войне и мама поднимала их, шестерых детишек, в одиночку. После войны в Ухтомке был голод, и, как и многие из ухтомцев, Оринов в молодости оставил отчий дом в поисках лучшей доли, нанялся в Сибирь на стройку. Тоска по родине притянула обратно. Возвращение аккурат совпало с “великим затопом” 64-го.

Нанялся он на здешний лесопункт бульдозеристом и дорос до мастера. Потом Оринову предложили стать председателем Ухтомского сельсовета и десять лет он правил селом до тех пор, пока в приказном порядке его не поставили председателем рыболовецкого колхоза “Советская Россия”. Колхозом он правил двенадцать лет, до 95-го года. И, надо сказать, за время председательства в колхоз держался, ростил зерновые, имел несколько ферм, ловил рыбу. Но в то же время нарушился лесоучасток - выбрали весь хороший лес. Теперь, когда Оринов на пенсии, в озере пропала рыба, даже знаменитый белозерский снеток, которого по весне таскали сотнями тонн, тоже почил в бозе. Во все виноваты были капиталистические времена 90-х, когда рыбу бесконтрольно ловили все, кому не лень. Когда он еще командовал хозяйством, оно еще более-менее держалось на плаву, теперь медленно, но верно приближается закономерный конец. Нарушится ухтомская ферма - закроется и колхоз.

И с иронией теперь старожилы вспоминают, что раньше, до “затопа” Ухтому называли “второй Украиной” за хорошие урожаи зерновых. Теперь поля брошены и остается лишь один плюс: сена можно заготовить - хоть завались. Смотрит, смотрит Александр Яковлевич на нынешние дела и думает:

- Была раньше “вторая Украина”, а теперь, если хлеб в магазин пару недель не привозить - помрем с голоду, наверное... А ведь у нас все возможности развивать сельское хозяйство! Но... некому теперь увлечь людей. Нет такого человека, молодого, активного, который взялся бы поднять наш край. Обидно, ведь если сейчас рук не приложишь, - все потеряем: сенокосы в болото обратятся, пашни - в леса... Я вот, что думаю. У меня еще есть силы и здоровье, и я своих внучат, пока они летом у нас гостят, привлекаю к деревенской жизни. Видят они, что дед не сидит без дела, строит, со скотиной водится. Они, может, от этого приучатся к деревенской жизни. Пускай они городские - но в головах что-то осядет! Сейчас вот церкви наши ухтомские сгнивают. Может, мы это смятение привыкли видеть (да и не к Богу нас приучали, а к социализму), а встанут на ноги внуки, приедут однажды, окинут взглядами все вокруг: “Бог ты мой, это ж какое красивое село-то нарушается!” И возьмутся подымать. Я только вот, о чем жалею. Вот мы старики, которые сейчас баню строим, сидим иногда вечером, болтаем. И часто приходим к такому выводу. Нам, когда помоложе мы были, партия многого не дозволяла, крылья не давала развернуть. Но сейчас-то - свобода! Хошь - землю бери, хошь - мельницу строй. Или туристический маршрут возрождай, по древнему Ухтомскому волоку. Вот, нам бы, хотя б по двадцать годков сбросить, может, за что-то и схватились бы...

...Я лично имею такое наблюдение. Внуки Оринова - они пока в игрушки играют. А вот дети - как его, так и других ухтомских стариков - приезжают на родину откровенно “оторваться” - пивка с водочкой попить, рыбку половить (чуть-чуть в озере ее еще осталось)... Оторванное они поколение, не хозяева, гости.

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Вологодская область.