Хелло, Нью-Ёркино!

Как и повелось на Руси, не обошлось без “варягов”. О том, что Пинега с многочисленными деревнями, приютившимися на ее берегах - полноценная Русь, я узнал в прошлом году, побывав километрах в двухстах от деревни Ёркино на Восток, на территории республики Коми. Там Пинегу зовут “Русью”, соответственно себя считая “не-русью”. Гордый там народ, непреклонный. Но и здесь, на Пинеге русичи тоже не лыком шиты.

Народ в Ёркине брошен на самопрокорм, погружен в пучину натурального хозяйства. Было здесь когда-то отделение совхоза, перед перестройкой даже фермы новые поставили. Не пригодились. Все было утрачено как-то слишком легко: молоко сдавать некуда, государство не позаботилось о дотациях крестьянину, ну, а сами ёркинцы впали в состояние неверия ни во что. Северу еще повезло: здесь никогда не знали рабства, не забывали умения жить только за счет своего хозяйства, а потому трагедии здесь не чувствовалось никогда. Где-нибудь в Средней полосе я видел гораздо более запущенные деревни. Река Пинега одаривает ёркинцев рыбой, лес - грибами и ягодами; сенокосов полно (благо совхоза нет). В Ёркине ведь и советской власти не было - сельсовет расположен в другой деревне, Кушкополе.

Самые благополучные в материальном смысле ёркинцы - те, кто утроился в охрану или в обслугу зоны, которая расположена в районном центре, селе Карпогоры. Учителя счастливы не так, потому что над Ёркинской школой постоянно висит “домоклов меч” закрытия под предлогом малочисленности детей. Это немного обидно, ведь из 376 человек населения деревни больше половины - молодежь. В школе учится 44 ребенка, 12 детишек ходит в детский садик. Меньше двух детей семьи не заводят, нормой считается трое детишек. То есть демография получше, чем в некоторых городах, так что Ёркино еще живет и жить будет наверняка. Вопрос - как? Мужики (из тех, кто не в тюремщиках служит) частенько уезжают на заработки в другие регионы. Бывает, что не возвращаются, оседают в местах обетованных. Так же и случилось с нашей героиней, с которой мы еще не познакомились: муж Марины теперь в иных краях обитает.

В деревне нет ни одного предпринимателя. Такова наверное судьба всех деревень с коренным населением, хранящим вековые традиции. Даже частушка такая есть: “Сороковочка не пиво, пиво тоже не вино. Кому надо стара мода - приезжайте в Ёркино!”

Считается, деревню спасает “оветный крест”. Этот крест из лиственницы и с загадочными старославянскими буквами был поставлен в незапамятные времена - ради оберега от набегов на деревню медведей и волков. Позже над крестом часовню поставили. И что интересно: часовня сгнила давно, покосилась, а крест будто твердыня какая: ровненько стоит, уверенно, убежденно. Крест теперь саму часовню держит, собой подпирает. Люди к нему приходят давать “овет” - от болезней, от недугов. Одежду оставляют у креста, чтобы “святого духа” набиралась. Ведь в чем прелесть далекой от цивилизации деревни: здесь ты ближе к природе, к естеству, к Богу. И неважно, что ближайший священник далеко. Здесь небо ближе.

Через два дня после посещения Ёркина узнал: загорелся рядом с деревней лес. Пожар уже вплотную подступил к Ёркину; спасали кладбище, которое в любую минуту готово было сдаться огню. И народ бросился на борьбу - с лопатами, ведрами, граблями, топорами. Часть женщин взяли иконы - и пошли крестным ходом вокруг деревни. Помогло, огонь отступил. Благодаря Богу и самоотверженности людей.

Ну, а теперь а “варягах”. Это случилось в 2000-м году. Прибыла в Ёркино группа лиц, холеных, по виду знающих о жизни все. Собрали они в клубе людей (пришло мало) и сказали: “Вам нужно объединяться и совместными усилиями попытаться выбраться из той ямы, в которой вы сидите. Дно - прекрасная точка опоры для того чтобы совершить прыжок...” И пришлые гости предложили создать “орган территориального общественного самоуправления”, сокращенно ОТОС. Кто были эти люди? Шарлатаны? Современные “Бендеры”? “Учителя жизни”, ведомые “отцом” идеи Глебом Тюриным, оказались порядочными людьми. Ведь почему на первую встречу пришло мало людей: не верят у нас “варягам”. Думают, сегодня наобещают золотых год, а назавтра купят с землей и потрохами. Уж сколько раз такое было! Тем не менее прошло несколько лет, а “дивидендов” у ёркинцев никто не просит. “Учителя” вообще ушли в тень.

Для Марины Кликуновой Глеб Тюрин - гений. Не только потому что несколько лет прошло, а никто не покупает Ёркино. Дело в другом: он помог ёркинцам научиться верить в себя, избавиться от “комплекса глубинки”.

После того, первого собрания несколько женщин Ёркина решили рискнуть и попробовать идеи “варягов” претворить в жизнь. Они таки создали ОТОС, а лидером выбрали Марину.

Марина родилась в Ёркине; ее мама - учитель истории, учительницей начальных классов стала и она. Когда создали ОТОС, Марина уже десятый год учительствовала. Хоть прошло не так много времени, вспоминается все как далекое прошлое - так много всего случилось. Приехали мужики, в клубе разговор завели о том, что деревня умирает. Свою деятельность они называли “консалтингом”. И Марина, и ее знакомые ничего не поняли. “Варяги” приезжали еще раз, и еще. Проводили семинары, деловые игры. В общем, учили людей - точнее тех, кто ходил на эти клубные собрания - мыслить, творчески подходить к решению проблемы: как поднять деревню? В работе участвовали всего-то несколько женщин, точнее их было семеро. “Варяги” попробовали оформить ОТОС документально, юридически зарегистрировать и сказали: “Ну, а теперь зарабатывайте!”

Я не называю имен всех семи - потому что с тех пор трое из них отошли от дела. По разным причинам, но главная заключалась в притирке характеров. Любая организация подразумевает ранжир, распределение властных полномочий. Хотя ни о каких материальных благах речи быть не может, ведь все в ОТОСе трудятся на общественных началах. Зато теперь ёркинский ОТОС - объединение единомышленников, перед которыми не амбиции в первую очередь стоят, а цель.

Первый опыт зарабатывания был неоднозначным. Женщины подумали: “А что мы собственно умеем?” Первое, что в голову взбрело - посадить общественную картошку. Здесь, на Севере, нет колорадского жука (он не выносит 50-градусных морозов) и растить ее не слишком затруднительно. Все было организовано сумбурно: не слишком внятно договорились о продаже урожая, хотя трудились на общественном гектаре самоотверженно. Кое-как продали, оказались в итоге в минусе, но на следующий год снова посадили картошку. Получилось еще хуже: ранние заморозки - и весь урожай погиб.

Но в том же, 2002-м году созрел новый проект, ибо женщины стали мыслить более широко. Ведь что хорошо в проектной деятельности: существуют фонды, государственные программы. Проекты участвуют в конкурсах, и, если они выигрывают, по ним можно получить гранды. Некогда гранты давал фонд Сороса, но теперь, когда гениального спекулянта обидели в нашей стране, Сорос плюнул на Россию и переключился на другие малоразвитые страны. У нас теперь другие программы, доморощенные. Гранты дает министерство образования. Есть еще конкурс администрации области: “Сельские инициативы”; районный конкурс: “Местное развитие”. Только успевай писать проекты и соревноваться!

В следующем году ёркинцы по новому проекту и гранту минобразования приняли у себя детей из художественных школ Архангельска. Дети жили в частных домах, рисовали и ходили на мастер-классы, которые организовали для них ёркинские женщины. Ведь в этой деревне всегда были развиты ремесла - начиная от ткачества и заканчивая катанием валенок. Дети сами учились прясть, ткать, вязать варежки. И как-то сама собою выпестовалась идея создать в деревне такой дом, где все ремесла будут сосредоточены. Так появился “Марфин дом”. Сам дом искать особо не надо было: пустовал дом, с котором когда-то жила замечательная женщина, Марфа Максимовна Томилина. Между прочим родная бабушка Марины.

Девичья фамилия Марины - Томилова. “Томилова с Пинеги” - звучит как-то завороженно. Да и вообще здесь много такого... древнего, что ли. Бабашка Марфа была удивительным человеком, она могла принять роды, лечила людей в бане, как здесь говорят, “терла в бане”. В современном варианте это массаж, только еще с “нашептываниями”, заклинаниями. Пинега - край колдунов, здесь много “черных” людей, “икотников”, которые порчу могут навести. Но есть и “светлые” колдуньи, их “тертухами” называют (потому что лечат в бане, “трут”). Марфа Максимовна аккурат “тертухой” была. В общем в последний раз скажу и уже повторяться не буду: Пинега - исконный край, полный тайн и мистических откровений.

“Марфин дом” открыли 26 февраля 2003 года. И с той поры потянулись в Ёркино туристы, среди которых даже иностранцы встречаются. Члены ОТОСа подумали: уж если у нас новая жизнь началась - значит и наше Ёркино новой деревней стало... пусть мы теперь будем Нью-Ёркино! В американском Нью-Йорке главная достопримечательность - небоскребы. А у нас зато целая улица из старинных амбаров есть! А чего стоят наши громадные северные дома о двух этажах! Да еще с коньками на крышах... Марина счастлива тем, что в доме бабушки до ночи горит свет, ведь там не только туристов принимают, но и засиживаются за разговорами, спорят. А бабушкина душа - Марина в этом убеждена - в доме, она все чувствует. Жалеет Марина, что не успела перенять искусство “тертухи”, все занята была. Хотя бабушка и говорила: “Умру, вспомнишь...”

Среди членов ОТОСа распределились обязанности. Сейчас в инициативную группу входят 13 человек, причем все они - женщины. Главные активисты таковы: Нина Первушина - бухгалтер. Римма Дрочнева - старшая по “Марфиному дому”. Лилия Михайловна Томилова (мама Марины) в “Марфином доме” исполняет роль хозяйки и проводит мастер-класс по приготовлению каши. Надежда Заварзина, молодая безработная, - главная мастерица, ткачиха. Тамара Порохина, директор клуба - главный экскурсовод. Марина как председатель занимается оргвопросами, так же она сделала интернет-страничку деревни Ёркино.

Напрашивается вопрос: что, Нью-Ёркино - царство “амазонок”? Марина отвечает так:

- Ну, вы не хулите наших мужиков-то! Они работают, как мы их позовем. Они и дороги ремонтируют, и колодцы копают. Овощехранилище строили для школы. Дрова заготавливают для ветеранов. Просто они не стремятся выпячиваться, гордиться. Они же охотники, рыбаки, им природа ближе общественной работы...

Иностранные туристы в восторге, когда они сами молят зерно на каменных жерновах, сами варят кашу и тут же ее едят. Нравится туристам, когда открывается заветный “бабушкин сундучок”, откуда достаются старинные штаны, сарафаны, “синяки” (на Пинеге в них девушки выходили замуж и в них же клали во гроб), “аглицкие сарафаны” (пошитые из тончайшей заморской ткани). Турист одевается, фотографируется - и он счастлив, что в полной мере вдохнул аромат Русского Севера. Вообще иностранцы в Ёркине - большая редкость (почему-то в основном приезжают шведы), ставка на них не оправдает себя. Российские туристы все же сердцу ёркинца милее. Туристы ночуют в частном секторе, их кормят, поят, а значит в Ёркине оседают какие-то денежки. Есть смысл и коровку завести, чтобы творог да сметану туристу продать.

“Варяга” Глеба Тюрина после того как в области сменился губернатор, “задвинули”. Вменили ему в вину, что он на западные деньги свои проекты продвигал. Тем более что Закон о местном самоуправлении, который сейчас столько копий ломает, по идее должен решить те проблемы, которые пытаются решать ОТОСы. Но Марина все равно считает Глеба великим человеком - потому что он открыл глаза ёркинцам, дал им понять, что они - нормальные люди и нет пред ними преград. А вот Марина свершила административный прыжок: ее пригласили в администрацию района, на должность специалиста по местному самоуправлению. Теперь чиновник Кликунова не только Ёркиным занимается, а всеми отдаленными деревнями района. Пинежский район большой, он на 300 верст вытянулся. Деревень - сотни и всякая хочет жить.

Марине тяжело, она ведь кроме работы еще воспитывает двух детей: 13-летнего Александра и 6-летнюю Арину. Эта удивительная женщина движима великой идеей: вернуть людям надежду на то, что жизнь будет улучшаться. Случилось главное: северная деревня Ёркино стала частью мировой культуры, признанной частью и вполне зарекомендовавшей себя с положительной стороны. Сами ёркинцы ощутили себя полноценными людьми, не хуже и не лучше жителей Архангельска, Москвы или Нью-Йорка.

Земля Праведного

...Веревка, стягивающая сено оборвалась и женщина упала с прицепа наземь. Неудачно - ударилась лицом, до крови разбила. Лежит на животе, пошевелиться боится. Но держится мужественно, не стонет. Мужики на мотоцикле умчали к больнице - за носилками. Подошла сухонькая старуха, и упавшая ей: “Три, давай, три... Заговаривай!” Старуха начинает массировать несчастной спину...

...И тут вспоминается предупреждение: “Сура - колдунское село!” Правда колдуньи здесь в основном белые, “тертухами” называются. Они лечат, принимают роды, заговоры знают, травы. “Тертухи” они оттого что “трут”, искусством массажа в совершенстве обладают. Есть правда еще и «икотницы», но их единицы, да и те по далеким деревням запрятались.

А ведь, согласно воспоминаниям современников, Иоанн Кронштадтский исцелял людей... Дар у него такой был: даже по письмам и телеграммам, на расстоянии лечил. Однажды - в присутствии профессора Боткина - воскресил умерший плод у беременной петербурженки. И здесь неважно: благодать ли это Духа Святого, либо местная традиция, которую батюшка впитал в молодости на Пинеге. Лечил - и все тут. Как “тертухи” в его родном селе Поганой Суре...

Почему Сура была “Поганой”: рядом, на противоположном берегу реки Пинеги есть место Городецкая Слуда, которое считалось последним оплотом народа чудь. Новгородцы бились там с чудью страшно; они победили, а речка, которую после назвали Поганцем, три дня кровью истекала. Вот и стала Сура “Поганой”. Не только из-за крови, но оттого что языческая. И вот в этой среде - где язычники перемешались с колдунами - родился однажды великий человек...

…Сенокос для Суры - пора не то что трудная, скорее - нервная. Погода капризная, и надо торопится поставить “зароды”. А потому народ в селе особенно удивлен: страда, сенокос, а “матушки” взяли - и дружно в “отпуск” укатили. Сказали, что их благословили. Остались лишь две послушницы на весь монастырь, Надежда и Осия. Местная женщина еще помогает, Елена. А ведь три коровы на монастырском подворье, лошадь... На них тонн пятнадцать надо заготовить, северные зимы ой, какие долгие! Ходят сейчас по селу матушки, ищут, кто поможет с сенокосом.

Их, сестер в Сурском монастыре, чертова дюжина. Все - приезжие из Молдавии и Казахстана. Вроде все у них пару лет назад начиналось с энтузиазма, с самоотверженности. А тут взяли - и в “отпуск”... Хорошо еще, ситуация разрешилась: местные, сурские мужики решили помочь сестрам. Но какая-та искра сомнения во всех заронилась. Сомнение - не лучший друг веры.

Сейчас имя Иоанна Кронштадтского особенно на слуху - потому что начали расшифровывать дневниковые записи святого, которые он вел с 1856 до 1908 года, то есть до самой кончины. Часть дневников под названием “Моя жизнь во Христе” опубликована. Из них явствует, что святой праведный Иоанн был великим провидцем. Да, человек исцелял, но это приносит прижизненную славу. Пророчества, которые сбываются, приносят славу в веках. Дневники нашли случайно, в Историческом архиве Ленинграда (тогда городу еще не вернули имя его основателя). Почему-то после революции 17-го тетради, зашитые в льняную ткань, запечатанные сургучными печатями и снабженные специальным ярлыком “Не вскрывать до особого распоряжения Святейшего Синода” не сожгли и не выбросили. Сотрудница архива, начавшая разборку записей и расшифровку, уверовала в Господа и постриглась в монахини под именем Сергия.

Иоанн задолго знал год и день своей кончины. Но особенно точны пророчества относительно судьбы России; вот цитата из дневника: “Россия, если отпадешь от своей веры, как уже отпали от нее многие интеллигенты, то не будешь уже Россией или Русью Святой. И если не будет покаяния русского народа - конец мира близок. Бог отнимет благочестивого царя и пошлет бич в лице нечестивых, жестоких, самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами...”

Случались и странные пророчества. Например отец Иоанн как бы ни с того ни с сего вдруг выступил против строительства православного собора в Варшаве. Сказал, что “явственно видит его разрушенным”. Стройку продолжили, но храм поляки действительно снесли - после Второй Мировой войны. Было пророчество и по поводу Успенского собора в родном селе праведного (который строился под попечительством и на средства Иоанна). Батюшка, увидев, что тогдашняя игуменья явно сэкономила на строительстве, в результате чего храм вышел ниже положенного, сказал, что службы в нем не будет. И действительно: уже сто лет стоит собор, а службы в нем как не было, так и нет. Хорошо еще, второй, Никольский храм (он был сильно разрушен) отделывается; бригада из Молдавии ежегодно на три месяца приезжает.

И еще кое-что подарил Иоанн родине: по просьбе жителей Суры обошел село крестным ходом, и с тех пор нет в Суре крыс. И медведи с волками скотину не задирают. До сих пор.

Это при Иоанне появились в Суре два каменных храма, каменные монастырские постройки и больница. Когда Праведный родился (в 1829 году), сельцо Поганая Сура было жуткой дырой, отличавшееся от других таких же сел, ютящихся возле реки Пинеги разве что деревянной Никольской церковью. И с религией здесь было не очень: на Пинеге процветало раскольничество; здесь находили приют представители самых непримиримых старообрядческих сект. Его отец, Илья Сергиев, был дьяконом, и он даже не надеялся дать сыну достойное образование. Иван Сергиев сам пробивал себе дорогу, которая была очень даже тернистой. Достаточно сказать, что сан протоиерея он получил лишь в 1898 году, на пороге 60-летия. Правда к тому времени Иоанн Кронштадтский уже прославился. Он издавал книги с проповедями и беседами. На его руках умер император Александр III. Ему вместе с письмами приходили громадные суммы денег и он на них строил храмы и монастыри. В том числе и женский монастырь в родной Суре. Умел батюшка и “денежные мешки” потрясти: главным благотворителем (по-современному - спонсором) постройки Сурского монастыря стал пинежский лесопромышленник Северьян Кыркалов. Добился батюшка к тому же, чтобы Сура скинула с себя ярлык “Поганая”. Интеллигенция недолюбливала Иоанна, так как он активно выступал против графа Толстого. Даже брошюры писал под такими названиями: “Против графа Л.Н.Толстого, других еретиков и сектантов и раскольников”; “О душепагубном еретичестве гр. Л.Н.Толстого”. Батюшка Иоанн искренне был убежден, что проповеди Льва Толстого заводят народ в тупик революционного бесовства.

В последние годы жизни батюшка много странствовал, стараясь помочь как можно большему числу людей в их духовной и физической боли. Многие из современников недоумевали: Иоанн - белый священник, однако с супругой своей, дочерью кронштадского протоиерея Елизаветой Несвитской, живет целомудренно. Зачем это он?! Посмертная судьба батюшки тоже была непроста. К лику святых, как Праведного Иоанна Кронштадтского, его причислили лишь в 1990-м году.

Сейчас, когда “можно стало” про Иоанна пишут много. И создается житийный образ в стиле “Четьи-миней”, эдакая икона получается. Мне бы хотелось ввести диссонанс, ибо идеализация уводит от правды. Сохранились воспоминания писателя Василия Шишкова о посещении уже пожилым Иоанном родной Суры:

“...Из министерства путей сообщения пришел приказ предоставить пароход в распоряжение Ивана Кронштадтского для его следования на родину. Чтобы как-то оформить этот незаконный огромный пробег парохода, мой начальник якобы командировал меня для маршрутной съемки реки Пинеги. Свита его: фанатично преданная ему пожилая горбунья, надоевшая всем нам, а больше всего о. Иоанну; его племянник, корявый, рыжебородый, крепко сложенный человек, не дурак выпить, темный делец, извлекавший большую для себя выгоду именем своего дяди; иеромонах Геннадий, тучный тунеядец, обжора: “Меня сам отец Иоанн благословил мясо есть...” Иван Кронштадтский держался очень просто, ханжества я в нем не замечал. ... о. Иван выпивал с нами две-три рюмки хересу. В то время ему было лет 65, сухощавый, прямой, румяный, всегда взволнованный и нервный... На всем тысячеверстном пути выходили на берег массы крестьян, кричали идущему пароходу: “Отец Иван, благослови!” На стоянках, где брали дрова, он шел в сплошную гущу народа, раздавал деньги; мужики и в особенности бабы хватали его за рясу, он иногда спасался бегством...”

А вот совершенно неожиданное мнение Шишкова о селе Сура: “О. Иван, как узнал много лет спустя, принес землякам помимо своей воли большой вред. Он платил за все село подати, помогая деньгами. Мужики забросили землю, стали повально пьянствовать; когда же благодетель помер, они оказались в крайней нищете: земля запущена, инвентарь поломан, скот съеден, пропит...”

Я не случайно эту цитату привожу. О. Иоанн похоронен в Петербурге, на Богословском кладбище. А вот его отец и сестра Дарья - в Суре. На их могилами Иоанн выстроил часовню; он и себе приготовил место в склепе, но духовные дети распорядились по-своему. Как пришли веселые революционные годы, первый кто пошел разваливать часовню, был его родственник, внучатый племянничек Валька Рябов. Забрался наверх, и забавы молодецкой ради попытался сплясать на оголенной балке. Не получилось - упал и разбился на смерть... Часовню это не спасло: разломали и могилы распахали. Лишь в год канонизации Иоанна, когда прокладывали водопровод, случайно наткнулись на склеп.

Вот что интересно: родственников (из ныне живущих) у о. Иоанна много. Конечно не прямые родственники, а потомки детей его сестер Дарьи и Анны. Дарья здесь жила, Анна вышла замуж за священника и уехала в Холмогоры, а потому все сурские “потомки” - внуки и правнуки Дарьи. Их мать и бабушка, их дед и прадед - лежат по огородом, ничем не обозначена могилка... не по-божески как-то. Как же они пережили-то это?

Об этот говорим с внучатыми племянницей и племянниками о. Иоанна (внучкой и внуком Дарьи Ильиничны) Любовью Алексеевной и Николаем Алексеевичем Малкиными. Живут они в одном доме, разделенном напополам. Всю жизнь в нем прожили, свои семьи имели. А теперь вот он овдовел, она еще в молодости с мужем рассталась по причине его пьянства. Как одинокие соседи, обитают; правда помогают другу в ведении хозяйства.

Любовь Алексеевна вспоминает как ее в комсомол принимали. Это был 37-й год, и на собрании секретарь говорит: “А можно ли ее принимать? Ведь она родня Кронштадтскому...” Непростое время было: мамина сестра, боясь раскулачивания, уехала в Сибирь. Мама их с Николаем (он на десять лет младше и почти ничего не помнит) все время тоже ждала раскулачивания. Но пронесло и в комсомол Любовь приняли - потому что вспомнили: их отец-то, Алексей Семенович Малкин - простой крестьянин, участник Гражданской войны (на стороне красных). А Кронштадтский... давно это было, “мракобесия” наверняка не вернуть...

Ну а что же с могилой?.. Тогда же другое время было. Боялись люди, попробуйте сами пожить в атмосфере, когда назавтра ты можешь пропасть. Когда монастырь прикрыли, насельницы - а их больше сотни было - сначала по квартирам жили. Но однажды приехали какие-то в форме, собрали их - и увезли. Никто так и не узнал, куда. Будто пропали...

Это теперь, когда “можно”, вспомнили батюшку Иоанна. Не только монастырь возрождают, но даже музей создали в Суре в его честь. Собирала материалы подвижница, Серафима Вячеславовна Данилова. Матушки, несмотря на то что их всего две остались, что сенокос пропадает, с удовольствием его показали и рассказали обо всем. Ни тени отчаяния я не увидел в их прекрасных лицах! И все равно - жалко их...

Впрочем и село впору пожалеть. Был здесь совхоз “Сурский”, да теперь он накрылся. Невозможно держать молочное стадо, когда ближайший молокозавод за 350 километров. Сура - глубинка, почти тупик. Единственное (кроме духовного) достояние здешнее - лес. На последнем наживаются предприниматели со стороны, скупившие остатки леспромхоза. Обещали они, когда скупали, помогать социальной сфере, однако обещания как-то быстро забыли. Да, не чета они лесопромышленнику позапрошлого века Кыркалову, тому самому, который монастырь поднимал... или Иоанна Кронштадтского на них не нашлось?

Маэстро щепы

Щепа - сосновая лучина. Из нее можно плести не только корзины, но и кошели, гумены (решета для просеивания муки), веретенницы, подгорницы, кузова. В почете у мастера еще изделия из бересты: туеса, коробочки и полотухи. Все это Борис Алексеевич производит в своей... “парикмахерской”.

Как вышло случайно: стал Кузнецов оборудовать себе мастерскую в сарае. Назвать ее решил свой “резиденцией”. А маленький внучатый племянник слово “резиденция” не смог выговорить, а на ум ему пришла лишь “парикмахерская”. Посмеялись, на том решили и остановиться. Путь будет “парикмахерская”, если малышу так удобнее. И мастерская, и дом - на самой окраине села Карпогоры. Отсюда, в вышины, открывается великолепный вид на речную долину. Река Пинега по весне разливается, прямо к дому подступает - и с балкона аж можно удочку забрасывать, рыбу ловить.

С вою “парикмахерскую” Борис Алексеевич отделал после того как со второй супругой сошелся, Ниной Прокопьевной. Это ее квартира-то, и сарай тоже ее. Свое жилье Кузнецов Одессе оставил, точнее в одесском городе-спутнике Ильичевске. Ведь он двадцать девять лет на Черном море прожил. По-здешнему это называется “на матере”, то есть в большом мире, на просторе.

Сам Кузнецов вырос в далекой деревеньке Каренжихе, на таежной речке Юле. Раньше туда мужики из больших сел ездили “язы бить”; делали частокол через речку, “верши”, и ловили семгу, стерлядь, хариуса. Отец был лесником. Ушел он на фронт в войну и там сгинул; мать с четырьмя детишками одна осталась. Воспитывал Борю дед, Петр Михайлович Чугаев. Он учил внука рыбачить, охотничать, в общем выживать. Но еще обучал простой и одновременно сложной науке жизни. То есть внушил понятия о том, что плохо в жизни, что хорошо; что надо перенять у добрых людей, а что желательно обойти стороной. Ну, и конечно ремеслам обучил. В деревне, лишенной даров цивилизации, мужик должен уметь все.

По молодости Борис лесником поработал, как отец. Лес для него был, считай, первый дом, однако молодежь всегда тянет к шумной жизни, к веселых компаниям. Пошел он трактористом на лесопункт. Ну, а оттуда потянуло на “метеру”. В Иьичевске, куда он устроился такелажником на судоремонтный завод, Борис понял, что без леса ему туго будет. Ведь когда на лесопункте трудился, на выходные в лес уходил - душу отвести. А тут... с Юга - море, с Севера - степь. А Посередине шумный город. Женился там. Супруга с Западной Украины. Хорошая была женщина, хотя и не всегда жили дружно. Погибла она. Сбила ее электричка...

Труд такелажника тяжелый, но благородный. Надо грузы немалые привязывать, отвязывать, таскать, перекатывать. В морских узлах Кузнецов вообще докой стал. Но и здоровья этот труд много отнял, ведь Борис Алексеевич на заводе отработал с 62-го по 91-й годы. Считай, все зрелые годы такелажному делу отдал.

Уехал из Ильичевска Кузнецов молча, ни с кем не советовался, никому не раскрывал своих планов, хотя мечту вернуться вынашивал много лет. Родину-то он никогда не забывал, каждый год в отпуск - на Север, домой. Благо брат Анатолий никуда не уехал, крестьянствовал в глубинке, на реке Юле. Брат и сейчас живет в деревне Шардонемь, Лошадь держит, охотой, рыбалкой кормится - как в старину. От коровы только в прошлом году избавился - хозяйка занедужила, обрядить некому. Ремеслом Анатолий Алексеевич тоже занимается - корзины да туески плетет. Только там, в деревне продать некому, а потому только для себя делает.

Там же, в Шардонеми жил и трудился первые годы после возвращения и Борис Алексеевич. Работал плотником в совхозе - пока совхоз не развалился. Вот тогда-то Кузнецов и вспомнил ремесла, которые ему дед Петр Михайлович привил. Как раз в то время Борис Алексеевич сошелся со своей второй супругой и переселился в Карпогоры. Это большое село, районный центр. Здесь даже Дом народного творчества есть, он в бывшем райкоме партии разместился. К тому времени “парикмахерская” Кузнецова уже вовсю производила продукцию: корзины из щепы, туеса, кузова. Слава мастер впереди него бежала, вот его и пригласили преподавать.

В Доме творчества Борис Алексеевич вел кружок “бытовая утварь”; учил детей делать все что есть в крестьянском доме. Когда Кузнецов говорит что может сделать все что необходимо в крестьянском быту, он не врет. Да и сам дом может построить - без единого гвоздя. Тому же и детей учил: и фундамент дома чтобы сумели заложить, и ложки выточить, и лыжи сделать. Дети с радостью занимались. Иногда спрашивали: “Дядя Боря, а трудно сделать туес?” Он обычно отвечал: “Когда умеешь, никакого труда не надо... А не умеешь, надо немного поучиться...”

Из Дома творчества Кузнецова “ушли”. Посчитали, что слишком стар. Но так получилось, что молодого на его место не нашлось, так что кружок “бытовая утварь” приказал долго жить. Зато мастер Кузнецов теперь в своей “парикмахерской” может всецело отдаться любимому делу - делать из щепы великолепные вещи. Можно сказать, Борис Алексеевич - подлинный “маэстро щепы”, его изделия всегда востребованы. Кстати и хорошую добавку к пенсии дают.

Но все-таки мастеру немного обидно. Он бы и сейчас мог детей учить такому нужному ремеслу:

- Вот у меня ученик был, Миша Вдовин. Когда ко мне пришел, он в восьмом классе учился. Старательно все делал, степенно, но с вдохновением. Из него хороший мастер бы получился. Но сейчас он, как и многие молодые, уехал. Под Питером он живет, что-то по фотоделу творит. Думаю, может когда-нибудь и вернется; ведь он, как и я, каждый отпуск домой приезжает...

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Архангельская область.