Белозерск

«...В книгах-то понапишут, - недовольно сказал таксист, - В книгах все хорошо.

- А в жизни?

- А в жизни... Что, сам не знаешь, как в жизни?..»

(Из сценария «Калины красной»)

…Снова пересмотрел «Калину красную». Если глядеть и оценивать с пристрастием, видно, что фильм снят торопливо, немного сумбурно, да и артисты некоторые или переигрывают или наоборот. Последовательно сменяющиеся эпизоды вдруг из разгара лета переносят нас в раннюю весну, потом – снова в летний зной, и опять назад, в пору цветения черемухи. Какой-то неубедительный финал, с нелепой автокатастрофой на многолюдном пароме… Тем не менее, больших вершин русский кинематограф со времен «Калины» не достигал. Фильм, как острый нож, врезается прямо в душу. В чем его тайна? Может быть в месте, в котором он снимался?..

Ну что можно извлечь из того факта, что Василий Макарович Шукшин свой последний фильм снимал в Белозерске? Я, естественно, предполагал, что ничего особенного, но все же надеялся. Деревенька Садовая, в которой снимались большинство эпизодов фильма, для меня обросла какой-то былинной привлекательностью. Два раза я был в этом милом северном городке, и, с самого начала зная, что здесь снималась «Калина», я не проявлял к этому значительного интереса. А тут, что называется, - «заболел» я этим кино. Есть такие места, о которых годами мечтаешь, хотя опыт показывает, что там, в «прекрасном далеке», ждут тебя разве что серость и вонь... Знаешь же – а все одно тянет…

Белозерск теперь обойден большими дорогами цивилизации. Соседний Кириллов – Мекка, там только у пристани Горицы по тысяче туристических теплоходов за сезон швартуется. В Кириллове даже вывески на некоторых магазинах на заморском языке! А в Белозерске типово: тихо, провинциально глухо и все по-русски. В том-то, наверное, и прелесть… Белозерск становится дачной местностью для череповчан, жителей экологически, мягко говоря, неблагополучного города. Череповчане здесь отрываются «по полной». Ну, а белозёры…

...В магазине покупаю творожную массу. Вдруг сзади кто-то ударяет меня по плечу. Несильно, но внушительно. Оборачиваюсь: высокий мужик с отвислыми усами глядит на меня с любопытством. Точнее, на творожную массу. Кивает: «Не белозёр... Любка, мне, дак портвейну, «Три семерки...»

Подумав, я купил себе полторашку пива. Выхожу из магазина (он аккурат под городским валом) и наблюдаю картину: два милиционера пытаются впихнуть пьяного старика в пыльный «УАЗик». Тот успешно сопротивляется, потому что он большой и плотный, а милиционеры юны и нерешительны. «Нарушитель» в перерывах между раскатами многоэтажного мата как-то виновато роняет: «Сынки, вы что, что?...»

Через два квартала мимо меня проскакал белобрысый парень с топором. Оглянувшись, я понял, что гонится он за двумя молодыми людьми, причем по пути он выкрикивает скверные ругательства, среди которых единственное цензурное слово: «Убью-ю-ю!!!» Парни увертываются виртуозно, и всякий раз, упустив добычу, парень со всей силы ударяет топором в деревянные стены или столбы. Две женщины неопределенного возраста курят на завалинке. На мой вопрос, что собственно, происходит, они равнодушно отвечают: «А, с тех пор, как с войны он вернулся, с Чечни, у него часто такое... Не бойтесь, он проспится - завтра извиняться придет...»

Над женщинами, на углу деревянной избы, красуется надпись: «Улица Шукшина. Бывшая Завальная». Не видел я что-то в других городах улиц, названных в честь Василия Макаровича... Даже в Москве таковой нет, хотя, чего еще можно ждать от города (в котором он, кстати, похоронен), где при жизни художников возводят музеи художников Шилова и Церетели, а смертей русских гениев Леонова и Стругацкого даже не замечают…

«Белозёр» - это такой термин обозначающий жителей города Белозерска и побережья Белого озера. В сущности, я так и не понял, почему я удостоился упрека от того усатого... То, что белозёры пьют по-черному - это факт; наверное, добрая половина здешнего мужского населения весьма тесно дружит с зеленым змием. Вчера был праздник, день города, и, кроме пьяных взрослых, я замечал множество юношей, разливающих водку по пластиковым стаканчикам, ну, а 12-летние мальчики с пивом - это на каждом углу...

Белозёры, как правило, высоки ростом, жилисты, осанисты, и всем своим видом они будто оправдывают предание о том, что некогда сюда пришел править брат Рюрика князь Синеус. Естественно, со своими воинами, величественными норманнами. Видно, белозёры до сих пор несут в себе генотип далеких северных воинов. Они до сих пор называют свой город «Белоозером», хотя, имя его поменяли на «Белозерск» еще в XVIII веке.

Не единожды город богател, после чего снова беднел, и надо сказать, периоды довольства и достатка в общей сложности значительно преобладали над нищетой. Но сейчас Белозерск беден, как церковная мышь. Кстати, о церквах. На колокольне одной из них, Богоявленской висит старенький и разбитый колокол, который однажды Иван Грозный лишил языка и сослал, как живого человека, на Белоозеро. Дело вот, в чем: это Псковский Вечевой Колокол, бывший некогда символом русской демократии. Есть непреложный колокольный закон: однажды разбитый колокол уже никогда не обретет былой голос. Вечевой колокол ремонтировали, сваривали, спаивали, но закон нарушить не получилось. Тем не менее, хриплый голос этого свидетеля нашей трагической истории ежедневно разносится над тихим северным городком.

«Калина красная» снималась очень-очень давно, в 1973-м году, тем не менее, в истории древнего Белозерья факт сей до сих пор считается значительным. Даже сейчас любой белозёр с легкостью укажет вам, где тот мосток, по которому Шукшин (простите, его герой Егор Прокудин) выходил из тюрьмы, где находится поле (его в народе называют «Шукшинским»), на котором его убили, на какой остановке произошла встреча Егора и Любы. И в городе знают всех, кто хоть на краткое мгновение попал в кадр, ведь в фильме снимались простые люди.

Но вот, что интересно. Далеко не всякий из этих «простых людей» с охотой рассказывает о съемках. Многие просто грубо отмахиваются от предложения вспомнить хоть что-то, и для меня это загадка. У меня лично есть кое-какие соображения на сей счет, но, кажется, вряд ли они покажутся Вам существенными, ведь наверняка гораздо интереснее побывать в тех местах, где жила семья Любы Байкаловой, где так пронзительно раскрывала душу мать Егора – Куделиха. Узнать, жив ли еще паром, на котором злодеев постигла суровая кара в лице Любиного брата Петра. Не скрою, рассказывать буду с удовольствием, потому как фильм видели все и мне не придется путаться в пояснениях.

Логично спросить: почему для съемок выбран именно Белозерск? На это ответил сам Шукшин. Перед началом работы в здешнем кинотеатре показали предыдущую работу съемочного коллектива, «Печки-лавочки», а после перед белозерами выступил Василий Макарович и в частности он сказал: «...городок ваш запал нам в душу - красивый, просторный, люди добрые, нет в нем такой нервности... места ваши прекрасные, озерные, русские. В них есть что-то грустное, задумчивое...»

Крестьянин

«-...Сама-то не из крестьян? Простецкая-то...

- Из крестьян, откуда же...»

(из сценария)

Вообще побывать на месте, которое видел в фильме снятом три с лишним десятка лет назад, - занятие не слишком умное. Ждешь узнавания, а на самом деле никакого узнавания-то и нет. Ведь кино создает свой мир, не похожий на реальную жизнь.

Тем не менее, дорога в деревню Садовая все такая же, как и тогда: грунтовая, с колдобинами и необычайно пыльная. Пока идешь, проглатывая истертый в пыль песок, думаешь, что и деревеньки-то давно почти нет, тем более, что в районной газете мне сообщили, что коренных жителей там не осталось. Но, придя к цели, я был удивлен.

Сразу стало понятно, почему Шукшин для съемок выбрал именно эту деревню: приютившаяся на возвышенности, на берегу небольшого озерка, Садовая оставляет впечатление какой-то основательности, надежности, что ли. Она и изнутри кажется эдаким «крепким орешком», потому как все дома здесь выглядят опрятно, на единственной улице и во дворах чисто, вот только не видно праздношатающихся людей. Все будто вымерло. Побродив по улице, я наконец увидел живого человека, точнее, женщину, старательно выполняющуюся самую популярную деревенскую работу, хит русского огорода: она собирала с картофельной ботвы колорадского жука. Женщина объяснила, что она не местная, дачница, но, если я хочу поговорить с кем-нибудь из старожилов, то лучше всего обратиться к дяде Васе, живущему на самом краю деревни.

...Как принято, постучался в окно, представился, объяснил причину моего явления, и оттуда спустя некоторое время донесся басок: «Устали мы, с сенокосу...» - «Что ж, назад прикажите уходить?» ...Молчание. Ну, кто знает, - в деревне не след торопиться, а потому выжидаю. И через некоторое время дверь раскрылась.

Надо сказать, на улице жуткий зной, ну, а в избе - так вообще духота. Внутри изнывают пожилые мужчина и женщина, и так же мальчик, их внук. Русские люди в принципе «на подъем» тяжелы, зато потом (если конечно, найти «ключик») в прямом смысле слова последнюю рубашку отдадут, и вскоре мы вместе пьем чай с пирогами. Дядю Васю полностью зовут Василием Ивановичем Вашпановым, его супругу - Галиной Алексеевной, а внука - Егоркой. Вот, что они мне рассказали.

Возраст у них приличный, а потому они действительно помнят, как в Садовой снималась «Калина», да и времени пообщаться с Василием Макаровичем у них было вдосталь. Дядя Вася - весельчак, балагур, и частенько во время пауз рассказывал съемочной группе анекдоты. Правда, анекдоты в его арсенале были все бородатые, но кинодеятели слушали его с почтением и для порядку посмеивались. Ночевали киношники не в Садовой, а в Белозерске и приезжали сюда как на работу. Снимали все лето, долго, мучительно. На одну только драку (эпизод, конечно, а не настоящую) потратили несколько дней. А людьми они были простыми, незатейливыми:

- ...Дак, Василий Макарович тоже был мужик хороший, деревенский. Ходил он все время в красной рубахе, кожаной кепке, в пиджаке кожаном и в хромовых сапогах. Говорил он мало, а в перерывах все бродил в сторонке и думал, думал... И не пил совсем. Про него говорили: «Он свое выпил...»

Вечером, после съемок, Шукшин с оператором Заболоцким ходили по деревне и обговаривали завтрашний день. В деревне между тем царило оживление, потому как кроме «съемщиков» сюда сходились любопытствующие из соседних деревень.

Дядя Вася с женой в то время были простыми колхозниками. Так, до самой пенсии, в родном колхозе «Строитель коммунизма» они и проработали. Последние 15 лет они на семейном подряде содержали телятник, но теперь, после их ухода на пенсию, телят уже не стало, хотя, сам телятник еще цел и даже не разворован. Из 17 домов, которые были в деревне 30 лет назад, целы все, но, если тогда в каждом доме жили по несколько человек, то теперь на всю деревню имеется восемь прописанных жителей, остальные же - дачники, среди которых, впрочем, большинство - дети и внуки «мериновцев» (дело в том, что старое название деревни - Мериново, да и озеро называется Мериновским, но в свое время для «благозвучия» имя деревни поменяли).

У Вашпановых двое сыновей, один из которых - механизатор в соседней деревне, второй же служит охранником в той самой тюрьме, из которой в фильме выходит на свободу Егор (вот ведь, какие бывают в жизни пересечения...). Теперь «Пятачок», более известный под названием «Остров Сладкий», - самое страшное в России место: здесь отбывают наказание несчастные, кому смертную казнь заменили на пожизненный срок.

Больше всего меня, конечно же, интересовала судьба бабушки (по сценарию, ее звали Куделихой), которая сыграла роль матери Егора. По плану роль эту должна была сыграть великая русская актриса Вера Марецкая, также заранее определили место съемки - домик одинокой старушки в Садовой (он находится по соседству с домом Вашпановых). Но Вера Петровна не приехала, сославшись на нездоровье. Надо было как-то выходить из положения, и вдруг обнаружилось, что у хозяйки дома, Ефимии Ефимовны Быстровой, почти такая же, как и у Куделихи судьба.

Посовещавшись, решили, что Лидия Федосеева-Шукшина «разговорит» старушку (та все сетовала: «Я, дак, молодая - красавица была, это сейчас устарела, сморщилась...») и в моменты, когда женщина увлекалась рассказом, незаметно включали камеру. Может быть, рассказ старушки кажется сбивчивым, да и дикция оставляет желать лучшего, но в итоге ведь получилось - гениально! После Шукшин признавался: «Боялся я, могло ведь и не получиться. А теперь думаю, как бы нам, остальным актерам, дотянуться до такого уровня правды...»

У Ефимии Ефимовны действительно был родной сын (были еще неродные, от второго мужа), который в лихие послевоенные годы где-то сгинул. Такое тогда случалось нередко. Была она простой неграмотной крестьянкой, и, в общем-то, не слишком понимала, что, собственно, происходит, когда ее снимали. Василий Макарович в год премьеры «Калины красной» скончался (вот, почему так торопился снять свой фильм!), и пожилая женщина, узнав об этом, надела черный платок. Она считала, что Шукшин действительно был ее сыном. Ее хотели отправить в Дом престарелых, но она противилась этому.

Так прошло два года, и вот однажды, когда бабушка Ефимия долгое время не показывалась из своей избы, Галина Алексеевна пошла ее проведать и... не нашла. Лишь после тщательных поисков она обнаружилась в голбце, узеньком пространстве между печью и стеной; случилось так, что под Ефимией подломилась доска, когда она пыталась залезть на печку. Вытащить из голбца ее смогли только мужики. Галина с подругой ее отмыли, положили спать и сбегали позвонить в больницу; те сказали, что приедут утром. Когда приехала бригада, старуха была мертва.

Хоронили ее всей деревней, а из родственников смог приехать только один из приемных сыновей. Закопали ее на местном погосте и в складчину поставили деревянные крест и оградку. А через несколько лет все это сгорело. Рыбаки и охотники очень любят скуки ради поджигать по весне сухую траву, вот однажды такая «безобидная шалость» и привела к гибели нескольких могил. Родные Ефимии больше в Садовую не приезжали, дом продали, и с тех пор место ее захоронения забыто.

А сельское кладбище, между прочим, расположено на погосте той самой церкви, возле которой рыдал после того самого «свидания» с матерью Шукшин (простите, Егор). Церковь называется Пречистой и за тридцать лет облик ее не изменился: все те же печальные развалины, дающие в знойную погоду прохладный приют деревенскому стаду.

Моим героям нужно было пригонять свою часть стада - корову и трех телят - домой, а посему наш разговор закончился.

Артист

«Милые мои! - с искренней нежностью и жалостью сказал Егор. - Я рад, что вы задвигались и заулыбались...»

Из сценария.

Дверь приоткрылась сантиметра на два и в щель глянули нос и очко.

- Здравствуйте... - я невольно замялся, потому что глаз из-под стекла смотрел на меня как-то слишком внимательно. - Вы... я хотел бы поговорить...

- Зачем?

- ....

Я не знал, что сказать. Действительно: о чем я с ним буду говорить? Тридцать с гаком лет прошло, ведь этот человек уже в том возрасте, когда его положено по имени-отчеству называть, а никто из тех, кого я спрашивал, его отчества не знает. «Толик» и «Толик» - больше ничего. Ну, в лучшем случае - Толя Сельцов. Коренные белозёры знают его почти все. Например, его адрес сообщила моя хозяйка, то есть, бабушка, у которой я остановился. Но и она не знала отчества.

Мой шок был усугублен видом Толиного обиталища. За гнилым забором я нашел... свалку. Весь двор частного домика был завален всевозможным мусором, от газет до обломков детских игрушек, среди которых проторена была малохоженная тропинка. Окна дома со стороны улицы были забиты рваными кусками фанеры, а через боковые окна можно было разглядеть какие-то нагромождения непонятных предметов внутри. Передо мной был классический бомжатник, или, если глянуть в другом ракурсе, жилье психически больного человека. И, когда передо мной возник фрагмент индивидуума с наголо стриженной головой, в заляпанных очках, с затравленными глазами, я невольно вспомнил маньяка Чикатилло. Голос этого человека - тоненький, вкрадчивый, ласковый - не оставлял сомнения в его сексуальной ориентации.

А теперь - история. Толя Сельцов в фильме сыграл роль руководителя художественной самодеятельности. Там есть такой эпизод: Егор понял, что морально не может быть водителем председателя колхоза, он приходит в зрительный зал и говорит начальнику об этом. А в это время невысокий паренек на сцене сначала танцует с громадными бабами, а потом поет. Я теперешнего Толика не узнал, потому что тогда он имел красивые длинные кудри.

В принципе, все происходящее на сцене в кино показано иронично. Для сценария это было нужно (если точнее, в сценарии этого не было - придумывалось все в процессе съемок), и районный отдел культуры (опять же, в районном Доме культуры) представил самый на тот день лучший народный ансамбль и лучшего артиста - Толика. До нас дошел анекдот: когда Шукшин увидел представленную художественную самодеятельность вкупе с Толиком, он запросто сказал: «Зачем вы привели этого гомика?» (другой вариант - ведь нам приходиться пользоваться чуть ли не апокрифами - «Зачем вы привели этого пидора?»). Толю, как подающего надежды, инициативного и молодого, любили и потому встали на его защиту. В конце концов, Шукшина уговорили ничего не менять.

Истинная подоплека анекдота заключался в следующем: белозёры толком не знали, что такое «гомик»! Они никак не могли взять в понятие, что за эпитет достался Толику. Вот ведь, времена были... Кстати: когда я пытался объяснить своей хозяйке, что это такое, она тоже не поняла. Она жалеет Толика и до сих пор считает, что досталось ему от великого человека незаслуженно. Кстати, рассказала она, что Толик жил с мамой, очень хорошей женщиной, но, после того как она умерла (относительно недавно) - он как-то расклеился, стал совсем конфликтным, уволился из Дома культуры и теперь живет неизвестно чем.

Толик своим участием чуть было не доставил неприятностей фильму. Как мне рассказали в Белозерском отделе культуры (это может быть и неправда, так как от Москвы местные чиновники далековато), комиссия Госкино, которая принимала фильм, была шокирована... нет, не тем, что там, в кадре гомик, а тем, что мужичонка маловат и вообще смешон (задумку Шукшина они поняли!). Так вот, Василий Макарович встал на защиту этого эпизода, и в итоге в фильме он остался (многое другое, кстати, «вылетело»).

Тем не менее, жизнь Толика была окончательно испорчена. Даже несмотря на то, что многие так и не поняли чем он так оскорблен. Белозерск теперь - город курортный; сода приезжают отдыхать работяги из Череповца (близко, дешево и климат приятный). Соответственно, отдыхающие привозят сюда современные понятия - в том числе и про гомосексуализм. Вот и получается...

- ...Про «Калину красную» хотелось бы поговорить. Как снимались, что помните...

- Не о чем уже говорить. Да и болею я... - Дверь приоткрылась чуть шире. Вид этого человечка действительно внушал жалость. Что интересно, одет он был с некоторым аристократизмом. - Что вспоминать? Было это давно, все забылось...

Я вдруг отчетливо понял, что ему просто стыдно. За все.

- Ну, тогда извините...

В принципе, если задуматься - в чем он виноват? А Шукшин в чем виноват? Как-то все это... жизненно, что ли. А все-таки, подумал я, это лучше, чем, если бы человек стал сочинять всякие сказки на тему «Я и Шукшин».

Я кстати, понял, зачем я шел к нему: просто посмотреть. Я даже был рад, что разговор не состоялся.

Милиционер

«Ну... Шаркнули по душе!»

(из фильма)

...Он бежит, а они его догоняют, догоняют... и всякий раз в последний момент он уходит. Помните этот эпизод погони за Егором? Так вот, гнались за ним настоящие милиционеры.

На переднем плане все время оказывается один из них, Николай Туркин. Выбор не случаен: Николай Николаевич и теперь не потерял свое мужественное обаяние. Он крепок, подтянут, благороден. Да и уволился он из органов всего-то несколько лет назад с должности начальника районной ГАИ и в звании полполковника. Ну, а тогда он был всего лишь инспектором и младшим лейтенантом.

Нашел я Николая Николаевича на даче, в деревне Кирьяновской. Говорят, ГАИ - дело денежное, но в данном случае дача была скромной, а автомобиль подполковника «Москвич-412» явно проездил по дорогам не меньше двух десятков лет. Про тогдашнее лето подполковник вспоминает с удовольствием:

- Вызвал меня тогда начальник и говорит: «Нужно помогать съемочной группе». Ну, в смысле, чтоб обеспечивать безопасность. Встретился я с Василием Макаровичем и понял: человек он серьезный. И, сколько я с ним работал, вот, что заметил. Нет Шукшина - работа стоит. Он пришел - пошла работа, и даже не пошла - закипела. И предложил он мне сыграть в сцене ночной погони, правда, со мной еще двое «гоняли» - сержант один, да «внештатник». Деньги нам, кстати, платили: по три рубля за вечер. Кажется - чего там: пробежали - и все, ан, только на прыжки через поленницу мы не счесть дублей сделали. Три вечера прыгали! Василий Макарович ведь чего хотел достичь: едва только мы его настигаем - он чудом уходит. Ох, уж он нас замучил; то мы рано выскочили, то он не успел спрыгнуть, а в последние разы он за сердечко часто хватался. Но ему все не нравилось - и опять переснимали. Я, когда он готовый фильм привозил и показывал, все за ним глядел; он недовольным выглядел, что-то ему в своем кино не нравилось, уж не знаю, чего.

А так, чтобы по душам поговорить, это только единожды было. Был дождь и мы всю ночь просидели в автобусе. Так он все рассказывал, как к министрам на поклон ходил, чтобы они ему разрешили в нашем «Пятачке» снимать; тогда это была тоже колония особого режима, там все «полосатые» ходили. Но чаще он молчал, и все слушал, или думал... Не любил он разговоров. Правду сказать через пару месяцев мне это надоело. Говорю своим: «Ребята, смените меня, у меня семья, ребенок маленький...» И для охраны других выделили.

Но Николаю Николаевичу еще пришлось столкнуться (по долгу службы) со съемочной группой. Ему, как милиционеру, довелось участвовать в работе над эпизодом на паромной переправе. Хотя, по мнению Туркина, лучше всего об этом рассказал бы старый паромщик дядя Миша, живущий в деревне по соседству. Николай Николаевич сам проводил меня к нему.

Паромщик

«- Уходить? Опять уходить... Когда же я буду приходить, граждане?...»

(из сценария)

На Вогнемской переправе царит коммунизм. В прямом смысле этого слова. Начальство, подсчитав, наверное, что и без того паром убыточный, сделало переправу - как для транспорта, так и для простых людей - бесплатной.

Правда, Михаила Александровича Смирнова этот факт уже не касается. Он недавно ушел на пенсию может спокойно проживать в деревеньке Десятовской, что возле самой переправы, и считать на досуге проходящие по реке Шексне суда. Занятие отрадное, потому как навигация после позорных 90-х возрождается и теперь грузовые и пассажирские теплоходы то и дело снуют по Волго-Балту в обе стороны. Кстати, за дядю Мишу теперь начальником переправы и капитаном - его родной брат Владимир.

А всего на переправе он прослужил 37 лет. По странному стечению обстоятельств двор дома дяди Миши обильно усажен калиной. Не для ягод (хотя, по утверждению старого паромщика, калина - очень полезная лекарственная ягода, и в частности она - лучшее средство от диатеза у детей). Очень уж она по весне красиво цветет. У дяди Миши есть особенное увлечение: очень любит он изобретать и строить сельскохозяйственную технику. Так, в его личном парке уже имеется трактор, культиватор, «окучник». В процессе разработки - картофелеуборочный комбайн.

Беготни тогда, в 73-м, на пароме было много. Так, как было задумано (ЗИЛ должен был на скорости столкнуть «Волку» в реку), все время по разным причинам не получалось. Тот же Николай Николаевич сразу сказал Шукшину, что трос, которым была привязана «Волга», слишком тонкий и не выдержит, но Василий Макарович ничего не исправил и съемка сорвалась. В Белозерске был хороший мастер, Толя Прилежаев, он «Волгу» подремонтировал, в то время как Шукшин выбил разрешение на повторную съемку. Но и в этот раз тоже не получилось: забыли закрепить руль у «ЗИЛа» и грузовик «нырнул» мимо «Волги». А каскадер-любитель (таксист из Череповца) угодил в больницу с перебитыми ногами. Шукшин ведь какой мужик: он бы до конца снимал, пока не получилось бы, но на «Мосфильме» ему не дали «добро», да и к тому же были израсходованы лимиты пленки. В общем, пришлось эту сцену в конце концов монтировать из кусков.

А «сюжет», между тем, для паромов - вполне обычный. На памяти дяди Миши было множество похожих эпизодов из реальной жизни. Падали в воду и бензовоз, и грузовик с газовыми баллонами, но в основном - мотоциклисты, да и происходило это сплошь по пьяному делу. Или бывает, пьяный какой-нибудь к парому не успевает, и - вплавь за ним. Дело вот, в чем: в Десятовской магазина, видишь, нет, а водки-то выпить хочется... И всякий раз паром поворачивает и идет спасать «героя», бывало, доставали таковых уже посиневшими, но, что интересно, пока Бог милует и всех их удавалось вернуть к жизни. Теперь начинают чудить «новые русские». Недавно вот, по ранней весне, один крутой, несмотря на предупреждения, на «Мицубиси» решил переехать Шексну по тонкому льду, и, естественно, иномарка провалилась. Еле-еле он и его женщина выбрались наружу, доползли до берега, и, немного просохнув, смельчак заявил: «Да, я себе другую тачку куплю...»

Кроме магазина, на том берегу расположено и кладбище. Может быть, по этой причине Вогнемскую переправу пока отводит от смертей - очень уж не хочется лежать на чужом берегу.... Правда одна смерть была, но случилась она не из-за парома. История здесь такая. Сейчас дядя Миша женат во второй раз, и его вторая супруга, Руфина Николаевна, в первый раз была замужем тоже за начальником переправы.

Но он погиб (упал в воду с катера). А двое детей Руфины в то время были школьниками и они заявили маме: «Мы так любим реку, мы никуда отсюда не уедем...» А другой работы кроме переправы здесь нет, вот и пришлось Руфине трудиться на пароме простым матросом. Работа матроса на из самых простых: в любую погоду надо таскать тяжеленные канаты, цепи, распределять по парому транспорт. Нужно было поднимать детей. И она подняла.

А через несколько лет остался без жены Михаил. Она пристрастилась к спиртному, от этого дела и умерла. Хорошо еще, что его дети (у него тоже двое) к тому времени повзрослели. Как и дети Руфины. Вдовец со вдовой, в маленькой деревне, - как жить? И постепенно они сошлись и живут они вместе уже 19 лет.

Паромщики обычно - люди малоразговорчивые, и знаете, почему? Потому что они слишком много знают о жизни. Словами мы общались немного (тем более что Руфина вообще предпочла исчезнуть), но по умиротворенности, ухоженности и теплоте их дома вполне можно было судить о степени счастья семьи людей, чья жизнь была обручена с переправой.

Как человек, выросший на большой реке, Василий Макарович хорошо понимал жизнь паромщиков. У него есть один рассказ (написанный незадолго перед смертью), в котором главный герой - паромщик, и интрига рассказа заключается в том, что паромщик перевозит похороны на другой берег (вот ведь совпадение!), где находится кладбище. А хоронят, между тем, женщину, которую он когда-то любил. Жуткий, трагический и удивительно светлый рассказ. Называется он: «Осенью».

Путина на Белоозере

В этом году Иван Васильевич Пронин впервые не пошел на путину. Годы берут свое: как-никак 89 лет, сердечко стало пошаливать. В его доме висит огромная потемневшая икона Николая Угодника. Хозяин верит, что именно она несколько раз спасала ему жизнь. Странное противоречие: старик Пронин гордится одновременно тем, что спас икону из часовни, которую разрушили в его родном селе Орлово в далеком 34-м, и тем, что первым в здешней округе сыграл “красную” свадьбу, т.е. свадьбу без венца.

Парни, ломавшие тогда часовню, погибли. Рыбачили в те времена на парусных лодках - “двойках”. Осенью ночной мороз сковал озеро, “двойки” вмерзли, а по тонкому льду не уйти. Те парни пытались пробежать “на ура” и почти сразу же ушли под лед. Пять дней Пронин пережидал, пока лед окрепнет , и соорудив из досок некое подобие лыж, вышел. Под смертью Иван Васильевич ходил еще не раз (вообще здесь каждый рыбак может рассказать кучу жутких историй) но Никола из родного села не изменял рыбаку, как он считает.

Белое озеро называется так отнюдь не за свои бесспорные красоты. Спокойное в безветренную погоду, в ненастье оно может моментально оскалится зубами волн , поднимающих ил со дна и вода из - за специфического цвета ила становится оттенка молока. Оно огромно (почти 1300 квадратных километров) и безжалостно. Когда - то штормом о берег разбило целых 62 судна и в начале прошлого века вдоль озера вырыли обводной канал, дабы обезопасить флот. Из рыбацкого села Маэкса каждый год озеро кого-то забирает. Только в прошлом году погибли трое.

Маэкса - довольно необычное село. Коренных жителей здесь немного, основное население пришло из других сел Белозерья: Орлово и Ковжа. Их уже нет. В 50-х при прокладке Волго - Балта уровень озера подняли на три метра и только от Ковжи маленький островок с подтопленной церковью и несколькими сараюшками. Когда-то это были богатые села. В реках Шола, Ковжа и Нема нерестился знаменитый белозерский снеток, маленькая рыбка величиной с палец руки и с необычным запахом свежего огурца. Промысел снетка настолько древен, что и истоки его давно утеряны в веках. Известно, что в прошлом веке он стоил 4 рубля 80 копеек за пуд , что было в два раза дороже такой же рыбки из озера Ильмень, а еще раньше при Белозерском воеводстве Москва содержала Великого Государя Рыбный двор.

Теперь на острове Ковжа база рыбаков. Снеток мудр и все равно в путину идет по старым путям в руслах затопленных рек. И специальные хитроумные сети “курляндки” ставят над своими старыми огородами, покосами, кладбищем...

В озеро я выходил с сыном Ивана Васильевича Пронина 59-летним Николаем Ивановичем, в бригаде Виктора Ермакова (вообще здесь нередко вместе рыбачат отец, сын и внук). Путина чрезвычайно скоротечна - всего несколько дней в начале мая. Поэтому работать приходится на максимуме возможностей. Ведь ветер может перемениться в любой момент и тогда лед накроет курляндки, к тому же здесь, на Севере в мае зима еще не отдала свои права, дождь вполне может перейти в снег. За неделю надо заработать столько денег, чтобы кормить семью несколько месяцев. Здесь со смехом вспоминают немцев, которые, увидев в прошлом году сей способ лова, заключили:”Теперь понимаем, почему мы вас не смогли победить!”

Путина - мужское братство. В сущности, коммунизм. Женщин и детей здесь нет, уху варят на всех и все в складчину, в том числе и водка. Кстати, на базе действует сухой закон, но довольно своеобразный. Напиваться нельзя, а так, для “сугреву” - это святое, иначе попробуй - побарахтайся в воде +4 по Цельсию!

В Маэксе в это время остаются, как в войну только старики, женщины и дети. Пригласили меня здесь на одно мероприятие - проводы в армию. В сельском клубе напутствовали и “обмывали” девятерых парней. Странные это были проводы: за столом сидели юноши - призывники, их матери, несколько девушек и... ни одного отца. Такое оно – промысловое село.

Про него я написал в повести «Путешествие с авантюристом». Вот она – эта главка:

Золотая рыбка (из повести "Путешествие с авнтюристом")

-…Уважаемые рыбаки! Нас донимают квотами, мировая рыбная мафия все делает для того, чтобы ткнуть российскую рыбную промышленность лицом в грязь. У нас, в нашей без сомнения великой и прекрасной державе... кто-то в этом сомневается? - Владимир Викторович, сделав многозначительную паузу, пристально вгляделся в светлое будущее. - М-м-мда... уникальные запасы редких пород рыбы. Мы, русские, черт побери, люди, обладаем несравненным природным и человеческим потенциалом. Мы в ужасном положении, но это не повод ля того, чтобы в зарываться в грунт как пескари. Нужно бороться за выход ни мировой рынок! Нашей редакцией – совместно с министерством, разумеется - разработана программа поддержки рыболовной отрасли державы. Мы даем бесплатное образование, и проживание. Та сумма, которая прописана в договоре, - это проезд и питание. Шесть тысяч рублей – смешные деньги. Кто бывал в Москве, знает…

…Суровые мужики с обветренными лицами, синими щеками и носами – не чета тем, чухвинским воротилам. Мне их, если честно, было искренне жаль… Глядят на Владимира Вик… простите, на Степана Алексеевича даже с какой-то любовью. Подкупил он их своим чертовым вниманием! Был момент, когда мне хотелось воскликнуть: «Да не слушайте вы этого проходимца, он вас обирает!» Вовремя себя осадил. Вспомнил, что и сам не лучше, ведь мы с боссом вроде как в доле. Сиди, Евгений, отрабатывай свои двенадцать процентов…

«Кастинг» прошли не все. Босс задавал рыбакам вопросы, причем, очень даже специфические. Я рыбу ловил только в детстве, да и то на удочку, а потому совершенно не понимал, о чем это они. Среди мужиков в синими носами зародился азарт – встреча стала походить на соревнование. После «кастинга», сбора денег и бумажной волокиты какой-то немного почему-то испуганный чиновник отозвал меня в сторону:

- Вот, Денис Львович, знакомьтесь: председатель колхоза «Красный рыбак» Анатолий Маркович Малкин. С ним проедете в рыбачье село Маэксу…

Передо мной стоял мрачный усатый детина повыше меня сантиметров на семь и примерно в два раза шире. Он почти что прорычал:

- Щас, корреспондент, будешь... те узнавать нашу рыбачью правду. Водку пьешь… те?

Я где-то по ящику видел, что корреспондент должен ходить с блокнотом и все записывать. Блокнотом и ручкой я запасся. Как там в песне? «С лейкой, блокнотом, а то и пулеметом…» Ну, оружия не надо, а за «лейку» сойдет мобила, у нее фотокамера есть… И все-таки было волнительно, ведь я не должен был тупо молчать, надо задавать какие-то вопросы… Мы отъехали от Пустозерска недалеко. Председатель остановил «УАЗ» (и как он в него влез?!) на развилке, достал из бардачка стаканы, выудил с заднего сиденья бутыль, разлил и произнес: «Ну, Денис, за тех, кто не с нами…» Я отпил половину, но председатель настоял: «До дна, до дна… меня зови просто – Толиком. Знаешь, парень, куда эта отворотка? На пятак! О-о-о-о… пятак – место такое. Трудное. Поверишь, лучшие мои рыбаки туда нанялись. Ушли, кур-р-р-рвы, щас на рыбе не разживешься…» Разлил по второй. Рассказал, что пятак – спецтюрьма для пожизненно заключенных. «ИК-5» по-научному называется. Охранник там зарабатывает намного больше рыбака, оттого и все беды. По третьей Толик разливать не стал, повез в свое село. И правильно что не налил! На подъезде к селу Маэкса меня изрядно развезло.

Мы вышли на берег. Толик подвел меня к деревянной лодке, грубовато втащил меня на борт, сказав: «А теперь, Денис, поедем за правдой…» Он дернул за веревку, торчащую из мотора – она сорвалась. Накрутил – опять дернул… мотор не завелся. Толик выругался: «Так, опять какой-то у….док бензин слил! Поймаю – будет у меня ж….й озеро пить!» Снял бак сходил к УАЗу, вернулся… и вот мы рассекаем по ровной глади канала. Толик, стараясь перекричать мотор, голосил: «Учти, корреспондент, у нас на путине сухой закон! Ни-ни, только работа!» Плыли долго, часа полтора, и все было хорошо, пока мы не выплыли на открытую воду, в озеро. Мотор заглох. Дул ветер, волны, пусть и небольшие, начали захлестывать так, что на дне лодки стала катастрофически прибывать вода. Толик озабоченно крикнул: «Вот, что, корреспондент, бери плошку – и вычерпывай! Если не справимся – нам п…ц!»

Я как-то быстро протрезвел. Толик, орудуя веслами, старался держать лодку так, чтобы она носом рассекала волны. Я черпал плошкой что есть мочи. Внезапно ветер стих. Толик вздохнул: «Такое оно у нас, озеро. Не любит неуважения. За путину три жертвы возьмет как пить дать. Пока в эту путину жертва одна, двоих еще ему надоть, дык… давай, выпьем за озеро!» Председатель извлек из увесистой брезентовой сумки (в ней изрядно позвякивало) бутыль. Плеснул в ту самую плошку, которой я вычерпывал воду. Закуски не было. Потом плеснул еще, еще… На веслах мы шли около часа. Приплыли на остров. Странный он, этот остров… Маленький, метров сто на пятьдесят. Посередине полуразрушенная церковь. У берега дебаркадер, баржа, два катера и несколько лодок – таких же, на которой приплыли мы. Пристали прямо к дебаркадеру, вошли внутрь. Я увидел большой стол, за которым сидели человек десять в брезентовых штанах и куртках. Рыбаки выпивали. Председатель философично изрек: «Сухой закон для рыбака – это знание меры. Тот не рыбак, кто не знает…»

Самый пожилой из рыбаков, узнав, кто я, налил и ласково обратился:

- Садись, сынок, отведай ушицы, дык. Тебя как звать-то?

- Э-э-э-э-э…

Я забыл, как меня звать. Ч-ч-чорт, трудно, однако, запоминать, как сегодня тебя зовут! Вася, Петя… нет, не то… Я выдавил:

- Ж-ж-ж… (кажется, меня развезло) в общем, с-сынок для вас. Сы-нок.

- И правильно! А знаешь, сынок, что это за место? Здесь я родился. Тут село было. Затопили, гады. Мы сети теперь ставим над огородами. Родина, сынок – это…

- Вот, что, - раздался громовой голос председателя, - предлагаю выпить за мою учебу. Выиграл я какой-то хостинг, или консалдинг, что ли… в столицу, в общем поеду, дык! Есть, есть там, наверху, люди, которые думают про р-р-руского ры-ба-ка! Ну, вздрогнули – и по лодкам!

Рыбаки, выпив, встали и ушли. Остался я один. Меня обуял порыв: догнать их и сказать председателю: «Я жулик, босс – прощелыга, тебя, дядя, вокруг пальца обвели!» Но мне захотелось спать. Я отошел в угол комнаты, и провалился во что-то мягкое…

Открыв глаза, я увидел малознакомое лицо. Голова раскалывалась. Я таки напрягся и вспомнил это лицо: старый рыбак, для которого я «сынок»… Он участливо протянул стакан: «Нат-то, хватани для бодрости. И пойдем красоту смотреть, дык…»

В лодке меня обдало благотворной прохладой и мозг обволокло новой волной алкоголя. Вокруг действительно сияла благодать! Солнце едва выглядывало из-за горизонта, и облака, кажущиеся невероятно громадными, как Вселенная, волшебно светились. Дед аккуратно касался веслами ровной как зеркало бирюзовой воды, рассказывал:

- …Снетка не стало. Ах, если б ты попал на снетковую путину! А снеток – кормовая база для крупной рыбы, того же судака. Мы вот, что с мужиками думаем. Это все танкеры. Они по Волго-Балту идут – и в озере вымываются. От нефти снеток и дохнет…

Я оглянулся. На глади озера везде торчали лодки – такие же, на которой мы плыли с дедом. Надо же, какие они, рыбаки Пустого озера! Пили-пили, а, как работа приспела – по лодкам и за сети! Мне уж совсем стыдно стало. Святые люди, а я… почувствовал я, что у меня слезы потекли, и я запричитал:

- Дедушка, дедуля… прости меня, грешного. Не виноватый я, охмурил меня он, гавнюк… Я и сам га… га…

Я залился в рыданиях. И знаете… Дед смотрел на меня участливо, как… перевозчик Харон, переправляющий через Стикс. Или как библейский пророк Эклизиаст, давно знающий, что все в этом мире уже было. Он ласково взял мою дурную голову, положил к себе на колени, и поглаживая мой «ершик» шершавой рукой, усмиряюще вещал:

- Эх, паря. Все вижу, дык, все понимаю. Надо пройти свой путь самому и самому совершить свои ошибки. Их еще много, много будет. Пока ты ошибаешься, ты живешь. Лучше жизнь, чем хер знает что…

Геннадий Михеев

Фото автора

Вологодская область