Мглин

Идущие из мглы

Внешний вид Мглина нисколько не соответствует значению слова “мгла”. Мглину страшно повезло: “чернобыльское” облако прошло совсем рядом, но не задело, город - “чистая зона”. Но темпы экономического коллапса здесь несколько даже превышают подобные темпы в “зараженной” зоне. В городе не работает в сущности ничего, что могло бы хоть что-то производить. Ну, разве только остатки леса в районе некоторые предприниматели переводят. Оставался маслозавод, да его купил некий капиталист из Почепа - да и развалил. Не нужен кому-то стал конкурент. Мглинские крахмальный завод и радиозавод остановились так давно, что о них уже и вспоминать стыдно. Ну, вот и результат: соотношение смертности к рождаемости - 3:1, а половина населения города - в Москве или Подмосковье. Мужики в основном работают озеленителями, реже - строителями, женщины в няньках. А город - он сам по себе... Внутри себя, родного, прекрасен. А снаружи вовсе даже незаметен для окружающего мира. Кроме разве тех, кто оставил Родину в поисках лучшей доли, а в сердце своем все равно хранит родной Мглин.

Тайна происхождении Мглина сокрыта в странном названии местного ресторана: “Зартый”. Так назывался древнерусский город, о котором рассказывали летописи (последнее упоминание - 1169 год). Зартый (читай - “Зарытый”) был основан одним из славянских племен, радимичами. До XI века радимичи платили дань Хазарии, а после того как их освободил (читай: поработил) князь Олег (тот самый, вещий), стали платить дань Киеву. Однажды, в 984 году дань платить перестали, попытались вернуть себе самостоятельность, но на них пошел с карательной экспедицией князь Владимир (который креститель); воевода Владимира по кличке Волчий хвост жестоко наказал радимичей, разбив из на реке Песчанке. С тех пор пошло нарицательное выражение, применяемое в летописях: “Песчанцы Волчия хвоста бегают”.

Карамзин полагал, что Зартый надо искать аккурат рядом с Мглином. Поскольку монголы полностью изничтожили город, они его сожгли, а житеей перебили, правду сыскать трудно. Но в километре от южной окраины Мглина, на берегу речки Судынки находится возвышенность под названием Городище. Велика вероятность, что это и есть Зартый. Как минимум, остатки земляного вала там имеются.

Название “Мглин” появляется в документах XIV века. В 1387 году литовский князь Ольгерт дарит Мглин своему сыну Симеону. В 1502 году город у Литвы отвоевала Москва и сделала своей пограничной крепостью. Через столетие, в Смутное время, город захватили поляки. Только в 1654 году русские снова вернули город себе. И еще три нападения пережил многострадальный город: в 1661 году - татарское, в 1708 году - шведское (вместе с предателем славянского братства гетманом Мазепой), и в 1941 году - германское. В 1708-м казаки город отстояли. Именно поэтому еще со времен Екатерины, подарившей кстати Мглину статус уездной столицы, на гербе города изображен милитаристский символ: три боевых башни.

Современный Мглин во еще живет во “Мглине былом”, причем в прямом смысле. В здании городской тюрьмы разместилась областная психиатрическая больница; в доме городского судьи Середы (судившего еще по царским законам) поместилось профессиональное училище. Удивительна история Покровского собора. Он явился... последней волей российского императора Александра I. Царь ехал из Петербурга в Таганрог и остановился переночевать во Мглине. Наутро делегация из достойнейших мглинчан явилась к высочайшему лицу с прошением: строили-строили собор, хотели вроде как памятник в честь Отечественной войны 12-го года построить. Да деньги кончились. Александр распорядился выделить средства. А вскоре - в Таганроге - отошел в мир иной.

Из самых знаменитых мглинчан можно отметить разве что украинскую поэтессу Лесю Украинку. Да, лихорадочная смена подданства привела к тому, что здесь вполне мирно смешались украинская, белорусская и русская культуры. В сущности они мало рознятся, однако жизнь что-то разбросала “братьев-славян” по разные стороны баррикад...

Зато в городе недавно построили новую школу. Мно-о-о-ого лет ее мурыжили и вот наконец закончили. Великое событие для маленького и незаметного города! Есть, где детишкам достойно учиться. Но для того чтобы дать своим чадам дальнейшее образование (которое у нас согласно национальному проекту “доступное образование” почему-то все дороже и дороже), их папам и мамам придется с двойной силой стричь московские газоны и нянчить детей столичного истеблишмента. Приезжают люди домой после вахт - и к огородам. Ведь по сути Мглин - сельское поселение, здесь все земледелием занимаются, да и скотины у мглинчан немало. Но этим мглинчане все же мало отличаются от обитателей сотен таких же городков.

В принципе Мглин имеет огромное преимущество перед столицами. Это спокойный город, здесь криминала очень мало. Родителю не страшно вечером выпустить гулять на улицу свое чадо. Но одно “поветрие” все же город потрясло. Недавно Мглин стала захватывать... криминальная группировка. Братки из соседней Смоленской области ведут себя конкретно и жестко. Магазины тех предпринимателей, которые не хотят гнуться и платить дань, попросту поджигают. За год четыре частных магазина сгорело! Ну, чем не средневековье - с новоявленными хазарами и “вещими Олегами”? Слава Господу, пока без человеческих жертв обходится...

О происхождении названия города спорят. Одни говорят, что когда какие-то очередные захватчики шли на город (скорее всего это были татары), такая пыль поднималась от копыт их коней, что вся округа была во мгле. Более правдивая версия утверждает: от глины. “Мглин” - это “много глины”. В окрестностях города богатейшие залежи цветной глины и здесь процветал гончарный промысел. Мглинская ярмарка некогда славилась именно горшками и глиняными игрушками.

Я узнал, что в городе сейчас гончарное искусство (в особенности - игрушку) практикует всего несколько человек. Из них двое - самые выдающиеся. Потому что своеобразный “художественные школы” создали. И эти школы враждуют - в хорошем смысле, конечно, в творческом. Один художник, Александр Хамрачев, утверждает, что Мглинская игрушка - предмет высокого искусства. И это искусство надо развивать, двигать вперед. Второй, Василий Шкляров, считает, что игрушка - прикладная вещь. Ничего не надо менять, просто нужно сохранять традицию.

Первого художника, Хамрачева, я не нашел. Оказалось, он в Москве на заработках. Второй Шкляров, по счастью оказался дома. Он аккурат вернулся с московских заработков. “Дом” Шклярова - шикарный двухэтажный коттедж, отделанный по евростандартам - как снаружи, так и внутри. Позже я узнал, что и у творческого оппонента коттедж не хуже. “Заработки” дают вполне приличные доходы.

Василия Ивановича Шклярова (творческое прозвиже -“Чапай”) я застал за интересной работой: он вырезал громадные деревянные скульптуры. В городе срубили старые тополя, Шкляров из распилил - и теперь вот вырезает фигуры зверей. Не для денег, а для души. А скульптуры будут поставлены в и без того прекрасном Мглинском парке.

Деньги мастер зарабатывает не на родине, а в Москве. Он не стрижет газоны и не нянчит чужих избалованных детей. Он - дизайнер ландшафтов. Нувориши в Подмосковье сейчас любят обустраивать свои поместья согласно последнему писку моды, вот тут-то талант Василия Ивановича и пригодился. Делает он для нуворишей “патио”, “пергалы”, “альпийские горки” и прочие новомодные штучки. Если с последними все ясно, то про “патио” и я впервые услышал во Мглине. По своему “крестьянскому понятию” Шкляров объяснил, что это “приподнятый такой пол, рядом мангал, а вокруг японский садик”. “Пергала” - это ландшафт с цветами. В общем тем, кто поместий не имеет, все равно не понять. А кто имеет - и без того все знает.

Громадный дом Василий Иванович стирол для детей. Он думал - и сыну, и дочери здесь будет по целой “квартире”. Но на заладилось. Сын под Питером осел, он там озеленением занимается. Дочь вышла замуж и уехала. Пусто... Теперь тоску свою Шкляров в творчестве гасит.

Родился он в деревне Курчичи, в пяти километрах от Мглина. По Воскресеньям с родителями ездили на городской базар, продавать нехитрые продукты своего крестьянского труда. Там гончары продавали горшки, а к ним “в довесок” глиняные игрушки. Они по пятачку штука шли. Позже Шкляров узнал, что игрушки еще вот, для чего были нужны: они заполняли пустоты между кувшинами в горне, при обжиге. Чтобы тяга лучше была. Больше всего гончаров было в деревне Лаковка, там одних только горнов имелось 18 штук. Жил там мастер, Алексей Иванович, у которого Шкляров уже в зрелом возрасте делу горшечному и научился.

Ну, а взяться Василия Ивановича за глину вынудил спор. Но до этого исторического спора ему, деревенскому парнишке, еще предстояло стать художником. Сколько себя помнит Шкляров, ребята в футбол играют или в войнушку бегают, а он сидит в саду, рисует или лепит. И после школы взяли его в мастерскую завода: писать плакаты, обязательства, в общем в “оформиловку” всякую. Главный художник мастерской по фамилии Холощак понаблюдал за Василием недельку - и предложил к нему в студию походить. Холощак еще детскую студию вел. Шклярову 17 уже, а он с 10-летними детишками в рисунке да живописи стал упражняться. Причем сначала смотрел на детские рисунки и думал: “Ну, я так, пожалуй, не смогу...” Но за полгода подровнялся с ребятней в мастерстве. Хотел уже и в училище художественное поступать, но не заладилось. Женился, дети пошли... Так необразованным и остался.

После завода работал оформителем в мастерской, которая в Мглинском парке была. В основном по заказам колхозов наглядную агитацию рисовали. И так - до 89-го года, когда их, художников разогнали. Художники не пропали: организовали свой кооператив. Рисовали по заказам предпринимателей рекламу, и даже мебель резали. Ну, а после стали покорять Подмосковье. Там Шклярову интересно; розарии, альпийские горки - великолепный объект для творчества. Жаль, родной, мглинской игрушке он времени немного может уделять.

Двое из четырех мглинских художников умерли. Слишком опасна работа в тесной мастерской, с сомнительными красками. Шкляров и сам инвалид, страдает астмой. Но марку “мглинскую” старается поддерживать.

...Спор о глине возник с Михаилом Ивановичем Малашенко, коллегой-художником. Заспорили как-то во время работы, что Шкляров через месяц поставит готовый кувшин. То есть с нуля научится делать керамику. В то время во Мглине горшками уже никто не занимался, а в деревнях гончары уже состарились, отошли от промысла, а молодежь у них не переняла. Первый кувшин Василий Иванович сделал за две недели. После ему объяснили, что из такой глины (он взял ее на Городище) сделать кувшин было невозможно. “Победный” кувшин хранится у Шклярова до сих пор. Это самая дорогая реликвия.

А вот игрушку все же возродили не Шкляров и не Хамрачев, а Иван Иванович Малашенко, брата Михаила. Он работал на Дальнем Востоке, там познакомился с одним мастером, который игрушку лепил, и вспомнил, что во Мглине такие же делали, и даже лучше. Он вернулся - заразил художников идеей возрождения.

Ну, а после возникли уже школы и течения. Согласно школе “традиционалиста” Шклярова глазурью игрушка покрывается только внизу, и в сюжетах соблюдается примитизм: делаются “птички”, “барашки”, “коники”. “Авангардист” Хамрачев придерживается либеральных взглядов: он предпочитает экспериментировать, фантазировать. Ученики (а игрушку теперь делают и в школах, и в Мглинском детском доме) даже в некотором замешательстве. Но закон безупречен: конкуренция - двигатель прогресса. А значит Мглин в движении...

Человек Высокого полета

-...А раньше-то, до революции - конной молотилкой работали. Девятнадцатый век был, в царя верили, а жили культурно. Это ж в каком веке мы теперь?..

Старик и старуха просеивают жито. Вручную, при помощи примитивной веялки. Так наверное здесь, в Высоком, при Борисе Годунове трудились. Сеют, жнут, молотят и просеивают дедовскими способами. Впору плюнуть на эту землю и удрать из села. Хорошо еще, в Высоком обитают трудолюбивые люди, которые хотят жить...

...Как и во многих событиях истории современной России, здесь не обошлось без богатея Абрамовича. Зато благодаря этому человеку село Высокое впервые было удостоено упоминания в исторических скрижалях.

Случилось это в 1600 году, то есть больше 400 лет назад. Тогда владельцем Высокого стал польский дворянин Абрамович. Правда звали его не Роман, а Николай. В XVII веке польских панов из этих краев погнали, и Высоким стали владеть русские паны. То есть баре. Это были офицеры Стародубского полка, Мглинской казачьей сотни: Подлузский, Есимонтовский, Романовский и Лишин. О первом известном науке владельце на память осталась лишь деревянная церковь, освященная во имя Николая-угодника.

В 1796 году по указу императрицы Екатерины I у казаков города Мглина Высокое было отобрано (точно неизвестно, почему, но есть предположение что за “развращенность”) и подарено некоему Андрею Барановскому - за то, что тот написал донос на солдата Семикова. Этот злополучный Семиков имел наглость всем рассказывать о том, будто бы он - цесаревич Алексей, сын Петра Великого и законный наследник престола. Стукачество хоть и отвратительное явление, но завсегда у нас поощряется.

И в 1754 году на месте сгнившего деревянного строится каменный храм, сохранивший свое имя: Никольский. Строил его порядочный человек, генерал Лишин, купивший имение за честно заработанные деньги. Под стеной храма была генеральская усыпальница. Старики, которые участвовали в разграблении храма, рассказывали Сергею Андреевичу: когда взломали стену и вошли в склеп, нашли пять гробов, из них два - детские. В самом красивом лежали останки человека - в зеленом мундире и с золотыми пуговицами. Все конечно растащили, а склеп засыпали. Сам же храм ставили на съедение времени. Время, надо сказать, потрудилось изрядно - уже через пару десятков лет после революции 17-го Никольский храм превратился в развалину.

Но с тех пор много в Высоком было и построено: например школа, детский сад, дом культуры, магазин. А значит советскую власть винить особенно не стоит. Когда социализм кончился, все в принципе устояло - и школа, и культурное учреждение. Только вот детский садик закрылся, но такая беда сейчас многие селения настигает. А здешний колхоз “Страна Советов” до сих числится в числе передовых. Впрочем трудно назвать успевающим колхоз, в котором на страду набирается два целых комбайна, да еще два приезжают из Белоруссии на подмогу; там почему-то с полевыми работами справляются раньше. Здешний председатель Алексей Терентьевич Щигарцов - принципиальный противник переименования названия. Не им придумана “Страна Советов”, не ему и посягать. Колхозники, получающие гроши (надо отметить, по сравнению с другими хозяйствами - вовремя), почему-то свой колхоз упорно прозывают: “Страмота Советов”...

Высокое оправдывает свое имя. Село стоит на горе, с которой обозреваются симпатичные окрестности. Белокаменный храм, примостившийся на склоне горы, смотрится игрушкой. Ах, если бы он так же прекрасно выглядел изнутри... Но внутри слишком еще много работы. Сергей Андреевич боится, что не успеет. Здоровье подкачивает: два года назад инфаркт пережил, и вообще - возраст уже пенсионный.

Несмотря на проблемы со здоровьем, Горохов показал мне почти все село, да и окрестности тоже. Лазить по склонам гор и мне было тяжеловато, зато много поучительного узнал. На кладбище, например, осмотрели “шведские” курганы. Их одиннадцать штук и там похоронены настоящие шведы. Во время Северной войны Стародубский полк встретил захватчиков под Мглином; шведы были разбиты, а погибших похоронили на погосте. Самый крупный курган украшал монолитный каменный крест. Молодые люди в подпитии частенько его сбрасывали вниз, но всякий раз свершалось чудо: наутро крест вновь оказывался на вершине. Но тупое бездушное упорство иногда берет верх. Однажды какие-то идиоты разбили монолит на куски и по традиции сбросили их в овраг. Наутро наверх поднялось только основание креста. Его-то сейчас и можно наблюдать. Что удивительно, у шведов настолько все было культурно поставлено, что они не забыли своих погибших и через три столетия. Недавно в высокое приезжала делегация из Швеции; с ними была старая карта, где в точности были обозначены все одиннадцать курганов. Ах, если бы у нас так все было организовано! А то ведь до сих пор не можем найти погибших солдат не то что Второй Мировой, а и Первой Чеченской войны...

Пожалуй теперь в Высоком исторической правдой интересуется только Горохов. Остальным 339-ти высоковским не до того - выжить бы... Именно для своих односельчан Сергей Андреевич создал музей. Ведь (не дай Господь) не станет его - все будет забыто. Храм Горохов восстанавливает семнадцать лет. Музей создает уже четвертый десяток лет.

Родился он перед самой войной. Отец на фронт ушел и в 42-м погиб. Мать пятерых детишек растила. Двое умерли, Сережа попал в тройку выживших. Повезло... Окрестности Высокого - партизанский край, героическая земля. Но партизаны были разные; были и под командованием, а встречались и банальные грабители. Немцы днем грабят, провизию забирают. А ночью “наши” приходят - тоже еду забирать. В общем тяжело пришлось, всяк норовил ограбить крестьянина. И не смотрели, сколько детей у хозяев, есть ли мужик.

После армии Сережа недолго проработал шофером в колхозе, но скоро уехал на Урал, к новой, свободной жизни. По иронии судьбы в колхозе теперь работает младший сын Горохова, Игорь. Старший, Александр - охранник в банке. Сыновья - нормальные парни, но, как говорит отец, “сейчас дурнея пошла”: младший в браке без росписи и невенчанный живет. Непорядок...

На Урале, в Екатеринбурге прожил 11 лет. Работал сначала водителем, а после преподавал правила дорожного движения. Жену, Нину Никифоровну из Высокого привез на Урал (сама она тоже высоковская). Но случилась неудачная операция по поводу аппендицита, развилась у Горохова гангрена брюшины, а в чуждом климате шрам никак не затягивался. Врачи посоветовали вернуться на родину. И действительно, здесь он пошел на поправку. Еще и повезло: аккурат перед возвращением Горховых в Высоком дом культуры построили. Сергею Андреевичу и предложили его возглавить. Те работники, которые до него “порулили”, довели до того, что внутри помещения молодежь на мотоциклах разъезжала, а стены неприличными словами расписали.

Создавать музей он начал сразу - как только директором ДК стал. Помещение бывшей колхозной канцелярии освободилось, и стал Горохов его заполнять. Пожарную ручную помпу старинного образца нашел на ферме, в бурьяне. Все железное цело было, а вот деревяшки пришлось заново прибивать. Кузнечный горн - тоже ручного привода - в колхозной кузнице раздобыл. А всевозможные вещи поменьше на чердаках находил. Крестьяне-то, известное дело, никогда ничего не выбросят. Это и хорошее, и не очень качество (потому что бывает, что вещами забит может быть не только чердак, но и сарай, и даже двор) сильно помогло. Так стал экспонатом граммофон из разоренной барской усадьбы помещиков Степенковых, вовремя прибранный хитрым крестьянином. Была экспонатом и настоящая ветряная мельница. Она конечно в музей не поместилась, в поле пребывала, на родном историческом месте. За что и поплатилась: один дурачок в 200-м ее подпалил. От нее только веретено осталось с баклушей. Последняя - символ нашей русской безалаберности: по сути это шестеренка, которая передает крутящий момент от лопастей к жерновам. Она гремит убедительно, а по сути-то никакого труда от нее и не исходит... Стоят сиротливо веретено с баклушей теперь в музее...

В Высоком когда-то было четыре усадьбы. Три из них разобрали на личные хаты. Последняя усадьба, Степенковых, сгорела в 53-м году. Там была школа, в которой Горохов учился. Хорошо еще, церковь в свое время пощадили, не стали ее разламывать.

Еще до того как взяться за восстановление храма, Сергей Андреевич увлекся украшением икон. Его этому редкому искусству еще мама научила. И для храмов, и для монастырей Горохов давно их делает. В личном сарае у него оборудована мастерская, которую сам Сергей Андреевич называет “кельей”. Она для Сергея Андреевича - святая святых, даже жену он в “келью” не допускает.

Долго присматривался Горохов к церкви. А за дело взялся лишь в 89-м. Пытался “наводить мосты” с городским батюшкой (чтобы нашел кандидатуру священника), однако тот дал понять однозначно: на такую развалюху священника не заманишь. Сергей Андреевич решился взять за дело сам. Изначально план был такой: отделать и разместить там музей. Пусть так - лишь бы не разрушался памятник. В процессе работы он понял, что идея плохая и храм все же должен исполнять свои истинные функции.

Ездил в Брянск - и добился приезда реставраторов. Все ж, с какой стороны не посмотри, Никольская церковь - старейшая в районе и подлинный шедевр архитектуры. Реставраторы работали так: материал привезут, самогонки купят, выпьют, погуляют - и спать. К утру проспятся - материал продадут, снова самогонки возьмут... и так до поры, пока материал не кончится. И так несколько раз. Понял Горохов, что толку от них немного. Обратился в колхоз; он еще неплохо жил и председатель стал помогать материалами. И Сергей Андреевич начал работу в одиночку. Постепенно, глядя, как их уважаемый директор ДК бьется, будто рыба об лед, стали приходить на подмогу местные жители. Среди них и дети высоковские. Даже субботники одно время проводили. И так - пятнадцать лет. Потихоньку, раздумчиво, основательно. В общем внешность храма три года назад была уже безупречной. Колхоз уже не мог давать материалы, так Горохов со своей скромной зарплаты цемент и кирпичи покупал. Ну, и селяне жертвовали тоже на храм. Непосредственно в работе помогали люди, которые Горохов зажег своей страстью: Сергей Емельянцев, Алексей Дмитриевич Зайцев. И сыновья Горохова тоже от дела в стороне не стояли; в особенности Игорь не подкачал.

Едва взялись за внутреннюю отделку, очнулись... чиновники. Они вызвали Горохова и заявили: “Вы не можете вести реставрационные работы без разрешительной документации и проекта...” А это бешеные деньги... Каково: государство дозволяет шедеврам архитектуры разрушаться, а, когда кто то берется спасти хоть один из храмов (ох, сколько таких церквей разрушаются или уже погибли в одном только Мглинском районе...), заявляет: “Платите деньги за право спасти объект!” Тогда-то с Сергеем Андреевичем инфаркт и случился...

Без дела он даже, когда от инфаркта отходил, не сидел. Горохов уже все внутренне убранство для церкви сделал. Это не только украшенные иконы, но даже резные детали для иконостаса, включая позолоченные Царские врата. Все пока хранится в сарае и в доме Горохова, ждет своего часа.

Гусиный Рай

Сейчас их в большом хозяйстве Туймановых - 180. Они разделены на девять “гаремов”. Группками гуси пасутся в барском саду, сбегаясь только на привычный крик хозяев: “Тега-тега-тега!!!” Гуси с удовольствием поедают любимое лакомство - яблоки. И под руководством своих вожаков бегут купаться в реку Воронусу. Для них село Новая Романовка - подлинный рай.

Гуси - главные “герои” подворья Туймановых. Но не единственные. Здесь можно увидеть двух коров, десять свиней и пасеку на сорок пять пчелиных семей. В сущности гуси и пчелы - главные кормильцы, ибо приносят хозяйству львиную долю дохода. Кстати глава семьи Николай Яковлевич Туйманов сделал ставку на гусей всего-то три года назад.

Родина Николая, поселок Халимонки, находится в трех километрах от Романовки. Николай с младшим сыном Константином свозили меня туда - чтобы показать, какова была там жизнь. Их родовой дом, построенный из кирпича, цел. Он еще не старый, 70-х годов; на его строительстве “прорабом” был сам Николай. Правда некоторые окна разбиты (мародеры лазили), а двор зарос. Зато все еще ухожены яблони, некогда посаженные дедом Николая Федором Яковлевичем. Деда в свое время “за породу и стать” взяли в гусары. Он вернулся с войны и стал разводить сад. Его хотели раскулачить, но не успели: умер дед...

Сейчас во всем поселке Халимонки только пять человек живет, а дорога туда заросла травой. А во времена молодости Николая из поселка в Новую Романовку детишки “проспект” протоптали, когда в школу ходили. На одни Халимонки приходилось (если только в музыкантах считать) тринадцать гармонистов и два бояниста! Впрочем, когда семья Туймановых вернулась на родину Николая из странствий, с тремя детьми в почти мертвом поселке селиться было неумно. Обосновались на центральной усадьбе.

Жена Николая, Лидия, - сибирячка. Двое их сыновей - Михаил и Константин - родились на Дальнем Востоке, в Комсомольске-на-Амуре. Дочь Юлия - в родном городе Лидии Омске. Старший сын в этом году поступил в ВУЗ, на юрфак. Младшие пока еще школьники. Старшему приходится в городе снимать жилье, да и образование у нас сейчас далеко не бесплатное, а потому у Туймановых не остается совсем времени. С первых петухов и до полуночи - сплошной труд. А в выходные в город, на базар - торговать свининой или птицей. Крестьянский хлеб тяжело дается. Впрочим когда он легко давался?.. Хорошо еще дети помогают. Младшей, Юле, 14 лет, а на ней и коровы, и поросята. Косте еще 16, а у него руки уже грубые, как у лесоруба. Да и старший сын - такой же богатырь. Между прочим старший на юрфак поступил, пойдя по стопам отца.

Николай по образованию юрист. Когда они познакомились с Лидией в Комсомольске, он был оперуполномоченным, старшим лейтенантом милиции. Она - инженер по строительству дорог. Он приехал на Дальний Восток в поисках романтики, она - по комсомольской путевке. Возможно они там и жили бы, но, после того как Союз развалился и в городе на все ввели карточки, стало страшно за детей. Переехали в Омск. Два года там пожили (родилась у них там дочь), но старшим детям (да и отцу) климат не подошел: летом жарища - зимой холодища... К тому же с тремя детьми в городе прожить нелегко. Так они и очутились в Новой Романовке. Это случилось в 92-м.

Построили дом, оформили крестьянское хозяйство. Взяли кредит, который чуть их не погубил: инфляция тогда была бешеная, банк процент поднимал самовольно - так что едва расплевались с этими безжалостными капиталистами. С тех пор стали жить простым крестьянским подворьем.

Что самое удивительное, Лидия - сугубая горожанка. Омск - миллионный город, они и жила-то не ниже пятого этажа. А тут - земля, скотина. Грязь, наконец... Ох, как Туймановы стесняются своей грязи!.. Ну, представьте себе (те, кто в деревне бывает): каков будет скотный двор, в котором и свиньи, и коровы, и птица... Едва кстати, уговорил этих замечательных людей, чтобы рассказали о себе. К тому же нет у них ни минутки свободного времени - все труд, труд...

У Николая в селе кличка “Арендатор”. Потому что первый начал развивать крестьянское хозяйство. А вот его родной брат Яков имеет кличку “Цыган” у него тоже большое хозяйство, но он лошадей разводит, это его “конек”. Как ни поверни, Туймановская порода от земли идет.

Гусями Туймановы начали основательно заниматься, когда дети стали взрослеть и пришлось задуматься об их дальнейшем образовании. Николай ездил к лучшим птицеводам области и покупал у них элитных “холмогоров” и “туляков”. Николай не перестает удивляться тому, какая умная и горда птица - этот самый гусь. Они хорошо приручаются, хозяев узнают, корм из рук берут. Нужно только умело руководить гусиным сообществом, правильную “политику” вести по отношению к вожакам гаремов и к гусыням. И кстати помогать: не у всякой гусыни хватит терпения 30 дней яйца высиживать.

Гусь считается “королем двора”. Пестуют гусят с самого их рождения. Сразу после того, как желтый пушистый комочек выбирается из скорлупы на белый свет, его надо напоить теплым молоком, крепким чаем и накормить белым хлебом, ведь первые дни гусенка - самые важные для его дальнейшей жизни. Главная радость гусенка - зеленая травка, ведь, если его не пасти на природе - он умрет. Но здесь поджидают страшные враги: вороны, ястребы, кошки и собаки. Гуси - особенно самцы - существа воинственные, они ревностно оберегают свое потомство, но не всегда им удается защитить своих малышей. А значит за гусятами должен следить человек. В общем много мороки с гусями. Но в итоге в накладе не оказываешься.

“Ну, гуси себе и гуси...” - подумает кто-то. Мало ли в стране их. Но у Туймановых есть еще одно увлечение. Изредка они выбираются на “свет Божий” и дают... концерты. У них ведь все в семье - музыканты. Так вот, на последнем знаменитом фестивале “Севская частушка” (в городе Севске) они взяли - и победили! Первое место заняли. А пели частушки, которые сочиняет сам Николай Яковлевич. Для Туймановых эта победа стала откровением. В принципе они хотели просто на людей просмотреть, настоящих артистов послушать. Ехали в этот Севск на битой-перебитой своей “Волге”, заплутали, лишних 80 километром отмахали. Тут же кстати у Николая частушка родилась:

Мы на “Севскую частушку со Мглина приехали,

На машине, на собаках, кое-как доехали!

Мглин - это центр района, к которому относится Романовка. Ну, спели и ее, и другие свои частушки, как например:

Не смотрите вы на нас, что мы плохо пляшем!

Мы не в городе живем, а в деревне пашем!

Поет-то в основном Юля. Мужики подыгрывают. Ну, остались из любопытства подольше, чтобы посмотреть на победителя... А тут - Бац! - их на сцену зовут. Награды вручают... Они до сих пор не могут поверить, что так их скромное творчество оценили.

Лидия Федоровна выбирается “в люди” реже всех. Потому что кто-то ведь должен оставаться на хозяйстве. А Николай сердечно благодарен своему отцу Якову Федоровичу:

- Он нам любовь к музыке привил. Нас, детей, было шестеро и у нас как было: если ребенок играет - его не надо трогать. У него “лирическая минута”. И отцовы старания даром не прошли. Да и наши старания...

В принципе Новая Романовнка - село работящее. Есть и такие, кто по три коровы держит. Но так, как Туймановы, не работает никто. Николай впрочем их понимает:

- ...Может кто и завидует. Хотя - чему? Ведь ни дворца у нас, ни машины приличной. А другой скажет: “И зачем так убиваешься на своем хозяйстве?” А нам просто хочется нормально жить. И чтобы дети выросли достойными людьми, гражданами России. И чтобы дети знали: везде надо трудиться. А еще ведь, когда человек занят, ничего дурного в голову лезть не будет...

Дети - их радость. На все село сыновья Туймановых - единственные из молодежи, кто не пьет и не курит. И родители тоже не злоупотребляют. Хотя, что самое забавное, частушки у Николая сочиняются сплошь застольные какие-то, заводные. Но ведь таков жанр у частушки - увеселительный. Тем более что для Николая частушка - единственная отдушина в суровой (то делать - она действительно непроста...) жизни.

...В центре села Новая Романовка печалят взор развалины барской усадьбы. Когда-то там была школа, в которой учился Николай. Рядом - церковь, тоже изрядно подпорченная временем и глупыми людьми. Гуси Туймановых гуляют среди этих развалин как истинные баре. Те, кто не любит трудится, все ищут клады, которые по преданию в разных концах сели зарыл барин Степан Лашкевич. Грубо говоря, современные тунеядцы разыскивают “манну небесную”. Барина в свое время убили, пытаясь выведать тайну кладов. Но ничего так и не нашли. Вот все и рыскают.

Но мало кто догадывается, что истинные сокровища - вот они, рядом. Это твои дети и плоды твоего труда. Кстати на гусей Туймановых местные “бомжи” не посягали ни разу. Иметь дело с тремя крепкими мужиками нет что-то желания.

Держатель Мира

...Громадные шершни атаковали нас неожиданно и резко. Одно из этих чудовищные насекомых буквально повалило моего попутчика наземь и вцепилось ему в темя. Он отбивался, шершень отлетал - и вновь пытался ужалить. Другая особь повисла аккурат перед моим носом. Я боялся сделать малейшее движение и даже затаил дыхание. Насекомое будто бы с любопытством глянуло мне в глаз - и... улетело обратно, к дубу. Пронесло...

Дуб, или как его здесь называют “Дубок” снизу расколот и его широкое дупло выжжено. Первое при встрече с Ним - удивление: как Он может держаться на изгнившем стволе? Дубок обнесен забором. Без калитки. Рядом - какая-то горка, на ней деревянный крест. Дубок охраняют шершни; они устроили гнездо аккурат в том месте, где уродливая трещина рассекла ствол. Позже нам рассказали, что насекомые поселились там два месяца назад. И местные никак не могут понять: то ли это охрана небесная, то ли происки дьявола. Во всяком случаи подступиться к Дубку теперь невозможно. А люди все идут и идут к Дубку - непрерывным потоком. Ведь в народе верят, что Дубок исполняет желания.

Если пройти еще немного в сторону Разрытого, с той же, правой стороны от дороги Вы найдете могилу старца. Звали его Василий Яковлевич Яцков. В народе его звали обычно Яковлевичем. Могила сопрятана за забором. Там же - громадный крест и два деревянных дома. Над входом в один из них написано: “Успенская церковь Святого Иерусалима. Построена в 1993 году во имя Екатерины Евлампии Евлампий”. Все ухоженно, свежевыкрашенно, у креста и на могиле горят лампады. Хотя во всем этом странном комплексе - ни души, тем не менее задерживаться нет желания и мы отправляемся дальше. Тем более что у моего напарника, укушенного в голову шершнем, кружится голова и (как он говорит) “появились звездочки в глазах”. Интоксикация...

Село Разрытое тоже кажется пустынным. Еще бы - ведь это тупиковое село, население его стремительно сокращается. Специалист администрации местного поселения (именно она нам все показала и препроводила) Нина Карпиленко рассказала, что на все село всего-то два ребенка. Только ради них - чтобы в школу возить - в Разрытое еще ходит рейсовый автобус.

Разрытое так называется потому что здесь сильно рассечена местность, “разрыта”. Будто стадо великанов потопталось! Есть версия, что здесь когда-то был древний город. Он даже в летописях упоминается - под названием Зарытый. Летописи говорят, что его в 1239 году разорили и сожгли татары, всех же обитателей города они перебили. Возможно разрытовские ямы и холмы - остатки таинственного города.

В Разрытом мы так и не встретили людей и, если бы не Нина, уйти бы нам восвояси. Она привела нас к странным воротам, над которыми была надпись: “Разрытовский Святотроицкий монастырь”. За воротами виднелась часовня, кресты и довольно ветхий дом. Мы вошли, постучались в дверь. Оттуда выглянула старуха. Подозрительно нас изучила и нырнула обратно. Из недр старой постройки были слышны голоса - кто-то хором молился. Минут через пять вышла женщина помоложе. Она представилась Верой (Нину она знала, та ее - тоже, а потому особенного напряжения не было), отвела нас поближе к часовне - и начала рассказывать. Поскольку двое сопровождавших меня - местные (Нина - из соседнего села, мой пострадавший товарищ родом из села относительного близкого), они потом некоторые детали рассказа Веры подтвердили. “Вера” - духовное имя этой женщины, в миру ее зовут Валентиной Александровной. В самом конце разговора Вера призналась, что приехала она сюда из Оренбургской области, у нее были семья и дети... со всем порвала и уехала в Разрытое.

Но вначале Вера рассказала о том месте, в котором мы находимся. Часовня стоит на месте храма. Он был освящен во имя Александры и Василия, родителей княгини Александры Голицыной, основавшей в 1900 году христианскую общину. Каменный храм сломали. От него осталась только закладная табличка; ее совсем недавно нашли при строительстве часовни. Да и все монастырские постройки сломали; почему-то большевистские власти панически боялись этого места и хотели стереть его с лица земли. Остался только единственный деревянный дом, в котором сейчас живут сестры возрожденной обители - и то лишь потому что в нем при советах устроили клуб. Его называют “Матушкиным местом”. По сути только Вера здесь пребывает постоянно, остальные - приезжающие. За пределами монастыря, на той стороне старого княжеского пруда стоит церковь Архистратига Михаила. Она уцелела, хотя и сильно подпорчена временем. Под прудом прорыт ход, связывающий храм с монастырем. Раскапывать его пытались, но не прошли дальше нескольких метров: уперлись в завал.

Итак основала в 1900 году добрая барыня общину. В 1904 году он получил статус монастыря. Примерно в это же время пришла в монастырь девушка и попросилась в послушницы. Игуменья ее не пустила. Девушка, ее звали Екатериной, сказала: “Как вот эти голубки разлетятся, так и вы скоро разлетитесь...”. Странная она была: всегда носила с собой короб, в котором два голубочка сидели. Всю свою долгую жизнь носила, за исключением разве тюремных лет. И Екатерина ушла из Разрытого. Она пустилась в долгое странствование по Руси. В 1918 году монастырь прикрыли, а сестер пустили по миру.

Екатерину тоже ждала нелегкая участь. Она была схвачена (говорили: “за веру”) и ее осудили на каторгу. Отсидела несколько лет на Колыме, и почему-то ее в середине 30-х отпустили. Как видно, пожалели блаженную. И пошла она пешком, через всю страну, сюда - в Разрытое. И всего-то имущества у нее было - посошок да коробок с голубями. Несколько лет она шла, а когда наконец прибрела и увидела развалины монастыря, долго и горько плакала. Приютила странницу семья Борщовых, они на хуторе жили под Разрытым (Там, где теперь могила старца). Они поселили ее в своей баньке. Жила тихо, но люди к ней тянулись: старица людей исцеляла - как духовно так и физически.

Себя она звала: “Евлампия Евлампий”. Это необычное имя по ее словам соединяло в себе женское и мужское начала, растворенные в монашеском подвиге. Разрытое Екатерина почему-то прозвала “пятым уделом Божьей матери” и “будущим всех праведных”. Екатерина часто ходила молиться к засохшему дубу. Народ говорил, он сотню лет вот таким, безжизненным стоял. И вот однажды весной дуб вдруг взял - и зацвел! Среди народа пронесся слух, что монахиня всего лишь единожды прикоснулась к дубу - и он ожил. Но это было не совсем тек: она очень много в уединении молилась у дуба. А еще однажды старица сама поставила деревянный крест на холмике у Дубка (так она сама его прозвала). Объяснила вот, чем: пришел к ней в видении человек и взмолился: “Мать, помяни нас, мы здесь столько лет лежим, нас - сорок душ...” Здесь триста лет назад, во время Северной войны русские воевали со шведами и русских воинов в количестве сорока похоронили, курган насыпали... и забыли. За упокой их душ Екатерина и молилась.

Тот факт, что в баньке живет старица и исцеляет людей, властям сильно не нравился. Она частенько хотели ее забрать (живет без паспорта, без регистрации и т.п...) но никак не могли подступиться. Слишком многим Екатерина помогла и можно было вызвать вспышку народного гнева. Тем более что всякий раз когда участковый милиционер или уполномоченный КГБ появлялся в Разрытом, Екатерина говорила: “Время мое еще не пришло...” Жила в баньке, хотя однажды - за одну всего ночь - построили возле нее хороший дом. Случилось так, что приехал один генерал к старице просить об исцелении лежавшей при смерти дочери (врачи от нее отказались). Помолилась старица - дочь исцелилась. Генерал приехал с деньгами, но старица сказала: “На что мне бумаги... вот молельни у нас нет...” И тот прислал рту солдат, которая за ночь сруб и поставила. Но власть и здесь подсуетилась: через два года сруб перевезли в село Симонтовку и сделали там медпункт. Этот сруб три года назад перевезли обратно, на место. Здесь уже потрудился старец Василий Яковлевич со своими духовными чадами.

В июне 1959 года Екатерина была совсем немощна и слепа. Тем не менее она принимала страждущих и старалась помогать им. На сей раз милиционер с уполномоченным приехали забирать старицу по вполне законному поводу: в больницу ее положить. Для сего и машину “скорой” прикатили. На защиту Екатерины встали ее посетители и некоторые жители села. Они забаррикадировали дверь. Один из врачей разбил окно, туда забралась “группа захвата”. Почитатели готовились защищаться... но старица сказала: “Пустите их. Пришел мой час...”. Ее переложили на носилки погрузили в карету “скорой”.

Екатерина до этого события часто говорила: “Могилки моей не увидите и белые кони унесут меня в горнее...” Всерьез ее слова не принимали даже близкие. Настал момент, когда пророчеству надлежало сбыться. “Скорая помощь”, когда кортеж проезжал мимо Дубка, заглохла. Стали копаться в моторе - и вдруг с неба опустилось темное облако, из которого вырвался светящийся столб, который уперся прямо в землю! Это продолжалось несколько минут и все стояли будто завороженные. Столп вновь ушел в облако, которое как-то быстро испарилось. Носилки, на которых еще недавно лежала немощная старица, были пусты.

Народ у нас во все времена любил чудеса, но верим мы, если честно, не так и сильно. Ну, кто из Вас поверит, что реальный человек может на небеса улететь? Тем не менее среди народа пронесся слух: “Катерина-то наша... вознеслась...” Впрочем сам процесс никто не видел. Только разве “столп световой”. Но разве ж это доказательство? Короче: я лично воздержусь от выводов истинности произошедшего полвека назад. Если эта история - всего лишь вымысел - пусть он останется на совести последователей старицы Екатерины.

А тогда власти придумали хитрый ход: они быстренько нашли одинокую больную старушку, обвешали ее иконами (хотя настоящая Екатерина не вешала на себя иконы) и поместили в больницу села Дубровка. Народу ее демонстрировали с удовольствием. Через два месяца старушка тихо умерла и ее так же тихо похоронили. Могилу быстро забросили и забыли...

...Теперь вкратце о старце Василии Яковлевиче. Поскольку он скончался недавно, здесь уже никто не даст соврать. В первый раз Василий Яцков приехал к старице Екатерине в 1946 году. Он только вернулся с фронта (служил в пехоте, прошел от Москвы до Берлина, хотя говорил, то никого так и не убил) и приехал в Разрытое скорее из любопытства. А старица возьми - да и скажи: “Ты мало еще испытал... впереди у тебя новые страдания”. Иными словами говоря, старица благословила фронтовика на... тюремные испытания.

Василий Яковлевич действительно прошел ГУЛАГ: сидел в Орловской тюрьме, потом отбывал срок на Северном Урале. Его посадили по трем пунктам злополучной 58-й статьи: “критика советской власти”, “призыв к государственному перевороту” и... “расхваливание английского и американского образа жизни”. Уже в преклонном возрасте Яковлевич смеялся: “Как я мог расхваливать Америку и Англию, если я там никогда не был?..” Выпустили Яцкова в 56-м, по амнистии. И он пустился в странствия по Руси. Много лет путешествовал, и в конце концов осел в Сергиевом Посаде. Там у него были духовные чада, почитатели. В общем вполне благополучно он мог закончить свою земную жизнь.

Но однажды, в 1979 году старцу Василию пришло откровение: идти туда, где “матушкино место”. Вначале он не хотел (все-таки возраст - он ведь 1916 года рождения, здоровье, подпорченное окопами и тюремными камерами...), но откровения приходили не один раз. И он переехал сюда. Стал восстанавливать монастырь, подворье, где старица Екатерина жила.

Василия Яковлевич часто молился у Дубка. Говорил, что много откровений от Него получал. О чем эти откровения, не рассказывал, говорил только, не время еще.

Дубок несколько раз поджигали. Благо село рядом - прибегали и тушили. Кто эти глупые поджигатели - так и не было выяснено, но на всякий случай вокруг него поставили глухой забор. Выгоревший изнутри ствол смотрится весьма печально. По сути Дубок держится на одном правом (относительно дупла) корне и (как в народе говорят) на милости Божьей.

Старец при жизни говорил: “Дубок - олицетворение Мира. Он завалится - и Мир завалится...” Дубок считается “говорящим”. То есть, если тебе трудно, есть неразрешимый вопрос жизни, - иди к Нему и помолись. Но откровения придут только тому, кто искренне верит.

Василий Яковлевич преставился 12 февраля прошлого года. Похоронили его возле баньки, где старица Екатерина “Евлампия Евлампий” подвизалась. Яковлевич и за двадцать лет до своей кончины говорил, что уйдет на “Трех Святителей”. 12 февраля - аккурат праздник святителей Василия, Иоанна и Григория. Вера была при старце келейницей.

Напоследок скажу все же свое мнение о том, что сам здесь передал. Для меня реальностью являются дуб, стоящий “на честном слове” и злющие шершни, не подпускающие к нему. Остального я лично не видел. Да, Вера как последовательница старицы Екатерины и старца Василия, заинтересована в своей правде. Она призналась, что старец только четыре года назад благословил рассказывать о разрытовских чудесах. До того здесь вообще рот на замке держали. Но есть во всей этой катавасии большой плюс: дуб. Будем наблюдать за Его дальнейшим поведением...

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Брянская область.