Не торопись, Торопец...

Несколько лет назад киногруппа знаменитого режиссера Хотиненко снимала здесь фильм, события которого происходят в середине прошлого века. Кинодеятели остались весьма довольны тем, что нашли здесь фактуру тех времен, ну, а торопчане гордятся тем, что в местном баре дали по морде одному популярному киноартисту (за то, что бил себя в грудь и “качал права”), имя которого я называть не буду, ибо все это в конце концов неприглядно - как с одной, так и с другой стороны.

А вообще торопчане - народ добрый и незлобивый. Даже обидная кличка “таботеры”, пришедшая из глубины веков, для них не в обиду. Старинная поговорка “торопчанина обманет цыган, цыгана еврей, еврея грек, а грека черт” противоречит иным историческим сведениям, но факт есть факт: добросердечности и хлебосольства торопчанину не занимать. Но ради справедливости стоит обратиться и к порочащим торопчан сведениям.

Медаль “За мошенничество”

Почему здесь много церквей: считается, что торопецкие купцы, которые, собственно, и послужили расцвету города, много хитрили и грешили, а в отместку за то строили храмы. Наверное, думали, что Бог за грехи простит. Бог, судя по всему, не простил, потому что в конце XVIII века, с переносом границы (и, соответственно, таможни) на Запад, город, как литературно пишут историки, “захирел”. “Был славный город, а ныне пришел в запустение и стал обычным захолустным уездным городишком”.

Об этом мне рассказывал торопецкий летописец Евгений Васильевич Веселов. Он считает себя именно летописцем, а не краеведом, потому что он по сути “ничем не ведает”, а просто старательно фиксирует бытие своего города. Его труд “Торопец и торопчане”, состоящий из 6 томов, повествует о 930 годах истории города и знаменитых его уроженцах. Сейчас же Евгений Васильевич работает над “Хронологией торопецкой истории”, которая, пожалуй, будет иметь еще больший, чем “Торопец и торопчане” объем.

Торопецкие купцы знамениты тем, что им на Руси дали кличку “наставные головы”. Дело в том, что для того, чтобы творить мошенничества, они придумывали двойные фамилии. Вторая фамилия нужна была для подставы, чтобы вовремя уйти от ответственности. За это Екатерина II, если не врут тогдашние хронисты, даровала торопецким купцам медаль “За мошенничество”. Изготовлена награда была из чугуна и весила 16 пудов. До наших времен она не дошла, так как один из купцов мошенническим образом умыкнул раритет и выгодно его перепродал.

А еще в народе жила такая легенда. Шел как-то Христос по Торопецкому уезду и был с ним апостол Петр. Услышал Христос крик в лесу, на поляне, и послал своего сподвижника посмотреть, на что там творится. Петр возвращается и говорит: “Там торопчанин с чертом схватились - и ничем их не разнять”. “Поди, усмири...” - говорит Христос. Петр сходил, вернулся: “Усмирил!” - “Как?” - “Да, снес им головы...” - “Эх... да не по-христиански это. Поди, наставь”. Петр отыскал головы, наставил, да на беду перепутал, - и с тех пор торопчанин носит голову черта, а себя торопчане в пылу спора называют “чертовой головой”. С репутацией “наставной головы” это соотносится вполне.

Торопец некогда был торговым “окном в Европу”, и не только: есть археологические данные о том, что тысячу лет назад здесь было поселение викингов, и не случайно: город был ключевой базой на знаменитом пути “из варяг в греки”.

Летописец Веселов - коренной торопчанин, но, несмотря на это, к обидным прозвищам относится лояльно. Сам он не торговал, не обманывал, а всю жизнь проработал учителем. Преподавал он физкультуру, литературу и русский язык. Знаменит был когда-то тем, что изобрел электрифицированные тренажеры по русскому языку (еще до эпохи компьютеров), на которых ученикам отметки выставлял автомат. Интерес к летописанию, к познанию родного края у него возник еще в детстве, но по-настоящему погрузился в историю он только после того как ушел на пенсию (хотя еще в школе он с учениками ходил в походы и собирал исторические сведения). Евгений Васильевич гордится тем, что его земляками являются Мстислав Удалой, патриарх Тихон, генерал Куропаткин.

И, кстати, о купцах. Евгений Васильевич рассказал мне, что задолго до Афанасия Никитина путешествие в Индию совершил торопецкий купец Бойко. Разница только в том, что торопчанин не написал об этом книги. Не только на обман были горазды “наставные головы”!

Даешь жемчуг! Мелкого - но много...

“...Жители Торопца любят праздность и всякие веселости; посему здесь много выдумано способов, которые их прихоти удовлетворяют...” - так писал хронист XVIII века. Теперь “праздности и веселостей” поменьше, тем не менее старые забавы здесь не забыли. А вот традиционный праздничный женский наряд почти утрачен.

Абсолютно достоверный исторический факт. В 1239 году в Торопце, с дочерью полоцкого князя Брячеслава Александрой, венчался новгородский князь Александр Ярославич, который через год за храбрость в битве с варягами получил прозвище “Невский”. Венчался он именно в Торопце потому, что здесь издавна любили пышность обрядов.

Традиционный праздничный наряд торопчанок хранится только в крупных музеях, например, в Петербурге. В картинной галерее Пскова висит картина неизвестного художника “Торопецкая красавица”, на которой изображена молодуха в традиционной праздничной одежде. Главное женское украшение называется “кикой с шишками” или в просторечии “шишаком”. Состоит он из тысяч тщательно подобранных жемчужинок, маленьких, но ярких. Добывали их здесь же, в реке Торопе. Искусство добычи драгоценного материала, к сожалению, утеряно, но есть надежда, что запасы мелкого жемчуга не истощены.

Наряд торопчанки был очень сложен. Разделялся он не “доброе”, “поддоброе”, “третье”, но самым ценным считался именно “шишак”. Стоимость одного только головного убора составляла от 2 до 7 тысяч рублей, что по тем временам было больше стоимости добротной городской усадьбы. Ясно, что удовольствие это было не для всех, тем не менее, “шишаками” обладали многие. Куда делась вся эта жемчужная прелесть после революции - загадка, ведь ничего для торопчанки не было ценней. Есть подозрение, что “шишаки” купеческими женами были запрятаны надежные места. Жен, как собственно, и купцов не стало (кто-то сбежал, кого-то расстреляли) и теперь никто не может и предположить, где искать все это богатство.

Фотографическая Мекка

...Чертовски приятно, когда в провинции что-то происходит хорошее! На сей раз я попал на открытие нового музея, который называется “История фотографии в Торопце”. Музей расположился в старинном купеческом особняке, принадлежавшим некогда Корвин-Круковским (вспомним “приставные головы”!), родственникам великого математика Софьи Ковалевской. Музей создал один единственный человек, тоже коренной торопчанин, Михаил Иванович Туренко.

Владимир Иванович - руководитель фотостудии “Чайка”. В честь водной птицы студия названа оттого, что Торопец уютно разместился в обрамлении озер Соломено и Небино. У Михаила Ивановича один сын, Андрей, но сам он считает, что у него шестьдесят детей: именно столько занимается в фотостудии. За 30 лет, что Туренко руководит студией, через нее прошли несколько поколений торопчан и теперь, когда родители проводят в студию своих детей, Михаил Иванович узнает в родителях детишек, которых он когда-то учил фотографии.

Открытие музея состоялось 7 января, в Рождество - и не случайно: именно этот день во всем цивилизованном мире считается Днем рождения фотографии. А идея его создания пришла вот, почему. Проникнув в исторические дали, Туренко узнал, что до революции в Торопце работали сразу несколько частных фотографий (от них осталось много фоторабот, наклеенных на именные паспорту): “Фотография С.К.Горского”, “Фотография “Апполо”, “Cabinet A.V.Kern” и “Фотография К.В.Колкъ”. Получается, что в городе существовала целая фотографическая школа, представители которой создавали истинные шедевры, многие из которых собраны в новом музее. К тому же здесь представлены фотографические аппараты разных эпох, среди которых есть и те, на которых работали фотографы позапрошлого века.

Михаил Иванович предлагает ребятам, которые у него занимаются. Создавать фотолетописи своих семей. Дети не только снимают родных сегодняшних, но и систематизируют домашние архивы, доподлинно фиксируя, кто именно изображен на домашних фотокарточках. По мнению Михаила Ивановича, в отсутствие национальной идеи это и есть подлинное патриотическое воспитание: ведь научившись уважать своих родных и своих предков, молодой человек станет уважать свой и город, и государство, в котором ему довелось жить:

- Какое государство мы сейчас строим? - размышляет Туренко. - Как детям объяснить то, что сейчас происходит в стране? Вот, ребята наведут порядок в прошлом своих семей - и хотя бы этим будут гордиться...

Фотография для Михаила Ивановича - не просто способ фиксации сегодняшнего дня на матрице:

- Я проработал с детьми тридцать лет и фотография для меня - жизнь. И еще фотография - это люди. Мы с детьми учимся через объектив фотоаппарата увидеть людей, а значит и весь мир, по-новому. Те торопчане, которые приходят на наши выставки, они смотрят на фотографии нашего города, которые сделали дети, и удивляются: “Неужели такая красота - и у нас?!”

Михаил Иванович не променяет свой родной город ни на какой другой. У Торопца есть характер, есть ни на что не похожий облик и грех здесь не развивать туризм - чтобы сюда ехали - как в Суздаль или на Кижи - отдыхать душой.

- Вот мчишься по окрестностям города, все лес, холмы, лес... а потом домишки, домишки... и опять лес. Если с тобой едет иногородний, он спрашивает: “А где город-то?” Оказывается, мы его уже проехали. Вот такой Торопец... Здесь каждое здание, даже полуразрушенное, живет своей жизнью. Иные говорят: город опять хиреет, как в те года, когда он потерял торговое значение. Но я думаю: пока Россия будет - будет и Торопец. Здесь все дышит историей, стариной; мы, когда с ребятами летом выезжаем в палаточные лагеря (правда, палатки уже сгнили и мы поселяемся в сельских школах), каждый раз сотни открытий совершаем. Вот, почему бы например, не придумать такой туристический маршрут: “Путь из варяг в греки”? Я сам на моторной лодке проходил от Риги до Торопца. Наш город ведь даже от войны не пострадал - он от бесхозяйственности пострадал...

Ромео и Джульетта живы!

...В их домике никогда не гаснет свет и не запирается дверь, потому что гостей здесь ждут всегда. Двое старших детей живут свой жизнью, но в доме Сиренко сейчас живут двое младших (кровных) детей и двое детей, которых они приняли в свою семью. Родными они считают всех.

Роза Альфетовна сейчас не работает, занимается воспитанием детей, Сергей Николаевич - печник в жилкомунхозе. Ему несколько раз приходилось радикально менять профессию и он сам не мог предположить, что станет лучшим печником города, тем более что жили и встретились супруги Сиренко в теплом Узбекистане, где нужны не печи, а казаны. Роза - татарка, Сергей - русский, вроде бы, привычное для нашей пестронациональной страны, но с различием культур (и в особенности вероисповедания) у Сиренко были связаны целые семейные коллизии.

А познакомились он в городе Газалкенте, невдалеке от Ташкента, где их довольно долго попросту называли “Ромео и Джульеттой”. Дело было так. Роза рано осталась без мужа (он умер) с двумя маленькими детьми - Надей и Олегом. Она была, скажем так, серьезной деловой женщиной, экономистом в райздравотделе, уважаемым в городе человеком. А Сергей, веселый и шебутной парень, только пришел из армии и, увидев Розу, тотчас влюбился в нее. Он был моложе на восемь лет и со своей шикарной рыжей шевелюрой смотрелся сущим мальчишкой. Она по первому времени серьезно на него и не смотрела, и даже стеснялась его ухаживаний - поначалу нелепых и наивных - тем более что это был Восток, со своими правилами приличия и понятиями о чести. В отношения двух сердец сильно вмешивались родственники и здесь-то можно было провести прямую параллель с “Ромео и Джульеттой” и кланами Монтекки и Капулетти. Мать Сергея попросту ему говорила: “Женись хоть на старухе - только не на татарке!” Теперь, после многих лет, и маму Сергея, и его отца, они перевезли к себе в Торопец, и надо сказать, мнение о браке сына они теперь поменяли...

Но Узбекистан тогда был республикой многонациональной, в чем-то передовой, а потому за отношениями уважаемой женщины и пылкого юноши город следил скорее не с осуждением, но с любопытством. Встречи после работы, цветы, это все поверхностно, но в больше всего Розу мучила мысль: “а сумеет ли он стать отцом моим детям?”

- ...И настала для меня решающая ночь. Он уже два года за мной ухаживал, и жалко мне его было, и страшно. Молодой, веселый, несерьезный, спортсмен, гитарист... А надо было дать конкретный ответ. И мой отец был против, и его родители, но вот моей маме Сергей почему-то сразу понравился, она говорила: “Рыжие - все добрые!” Разница в возрасте между Сережкой и моим сыном Олегом было одиннадцать лет, считай, братья, но он его сразу назвал папой. И все-таки Сергей меня... победил. И знаете, чем? Преданностью! Он любил без страха. И еще он поразил меня своей ответственность за детей...

Решающее слово сказал дед Сергея. Это был здоровенный двухметровый мужик, главный ветврач города; наблюдал он за всем, наблюдал за отношениями молодых и однажды своим глубоким басом изрек: “А ведь у них... любовь. Пусть живут!..”

Чтобы уйти от всевозможных толков, они решили уехать. Хотя бы куда-нибудь. В городе Роза оставила 4-комнатную квартиру, ну, а все имущество Сергея состояло из одного брезентового рюкзака (большего ему родственники не дали), тем не менее, новую жизнь они начали вровень, с нуля. Была у Сергея заветная мечта: он бредил Россией. Он в ней никогда не был (даже в армии ему не повезло - не попал...), родился он здесь, в Средней Азии, тем не менее, вид случайно затесавшийся среди пирамидальных тополей березки всегда выбивал из него слезу. А Роза провела детство в Мурманской области, представляла Россию страной с вечными холодами и снегами, а потому сошлись на компромиссе: супруги узнали, что здесь же, в Узбекистане, есть развивающийся совхоз. Хозяйство носило имя Кирова, во главе его стоял маленький горбатый человечек Алексей Иванович Молчанов, которого когда-то за критику правительства выслали из Москвы и поставили руководить разваливающимся совхозом. И он совхоз поднял. У этого маленького человека была великая душа; едва посмотрев на молодую семью, он сказал: “Даю коттедж, работайте...” Он стал работать экскаваторщиком, она - воспитателем в детском саду.

Своего ребенка они завели не сразу - Роза еще приглядывалась к мужу - но зато родили они двоих, Анну и Любовь (с разницей в два года). Хотя они и были горожанами, к сельской жизни они привыкли быстро, уже хотя бы потому, что никто теперь их отношениям не мешал. Завели корову, поросят, в общем, превратились в крестьян. Старшая дочь Надежда вышла замуж и никто не предполагал, что через месяц после свадьбы нагрянет беда.

…Сын, дочь, и ее муж ехали в одной машине и попали в аварию. Зять почти не пострадал, но Надя получила тяжелейшую травму позвоночника, а Олег попал в больницу в состоянии комы. Розе так и сообщили: “Ваши дети погибли...” С ней случился инфаркт.

Если бы не Сергей, все бы развалилось. Маленькие дочки (одной было два с половиной годика, другая еще сосала грудь) были на его руках, он буквально заражал жену и детей оптимизмом, верой в победу над судьбой, и действительно, Олег, про которого врачи уже говорили: “готовьте гроб...”, вышел из комы, а Наде доктора взялись делать операцию по восстановлению превращенного в крошево позвоночника. Роза с Сергеем после этого по-настоящему, глубоко поверили в Бога. Они стали христианами, как они сами себя называют, “детьми Божьими”. А с операцией помог все тот же маленький человек с большим сердцем по фамилии Молчанов - перечислил из совхоза необходимые деньги.

Муж дочери по национальности - немец, и вскоре они с Надеждой уехали в Германию жить. Дочь до сих пор прикована к инвалидной коляске, тем не менее даже в таком положении она родила сына. Врачи оценивают произошедшее как чудо - теоретически она выходить и родить не могла.

А Сергей между тем не оставлял надежды уехать в Россию и все так же бредил березами. Сначала они, как всегда, все оставив, переехали в Башкирию, к родственникам. Там, примерно в таком же совхозе, Сергей работал на тракторе, а Роза пошла на ферму, где была сначала учетчицей, а потом стала заведующей фермой. Но там они оказались в непростой ситуации; родственники напрямую говорили: “Ты татарка - значит, ты должна быть мусульманкой!” И еще вынуждали детей разговаривать на татарском и башкирском языках, в общем, это был не слишком приглядный национализм. Тем не менее, в Башкирии семья Сиренко прожила четыре года.

Однажды дочка из Германии прислала кассету; на ней был фильм, в котором рассказывалось об одном крестьянском кооперативе в Тверской области, которому требовались рабочие руки. И наши герои вновь сорвались с места и поехали туда, впятером, толком не представляя, что их там ждет. Сергей был там разнорабочим, Роза - экономистам (все-таки она была неплохим специалистом), а поселились они на хуторе, среди потрясающей и дикой природы. Сергей, несмотря на то, что платили мало, был счастлив, потому что о оказался именно в той России, которая ему грезилась в абстрактных мечтах. Роза, глядя на мужа, радовалась тоже. Держали много скотины, даже лошадь, но через три года они осознали, что это - не та жизнь, которой им хотелось бы. Тем более что младшие дети подрастали и надо было им давать образование. В общем, они переехали в райцентр Торопец, сохранив, впрочем, прежний образ жизни с домашней скотиной и огородом.

Три года назад зимой, в метель, в холод, они поехали в деревню к знакомым. Уже стемнело, и свет фар сквозь пелену снега высветил трех не шибко тепло одетых ребятишек, которые брели, едва одолевая ветер. Остановились. Оказалось, у девочек нет денег на автобус, водитель их не посадил, а на дороге некто не останавливался. До их села было 50 километров; сами они были интернатовские и их отпустили на Рождество домой. Детей подвезли, а с одной из них, Надей, подружились. Дело в том, что интернат находится в городе, мама девочки сидела в тюрьме (за разбой), а отца не было. Как раз в свое село к родственникам Надя и шла. Договорились с интернатом, чтобы девочку отдавали в семью Сиренко на выходные и праздники, а немногим погодя оформили над ней опекунство. Очень скоро девочка стала называть Сергея и Розу папой и мамой. Про то, что у девочки есть родная мама (которая уже вышла на свободу) они говорят, не скрывая ничего, но Надя знает, что теперь у нее есть мама “плотская” и мама “духовная”. Любит она обеих но жить хочет именно у “духовных” родителей - даже несмотря на то, что мама не лишена родительских прав. Поначалу с Надеждой было очень тяжело, так как за ней тянулся шлейф мирских пороков:

- ...Нам говорили в интернате: “Зря вы ее берете, она воровка, пьянь и прочее...” Действительно, она крала, врала, курила, знала, что такое вино. Всякое с ней бывало и мы видели, как она страдает. От девочки даже тетя родная отказалась - боялась, что Надя ее обворует. И вот однажды (мы девочку отпускала в родное село) она возвращается счастливая и рассказывает: “Мама, ты знаешь, я деньги могла украсть, но не сделала этого! С автобуса сходила, вижу, у водителя пятьдесят рублей лежит, руку протяни - и все... А я не взяла! Я подумала: ведь на меня Бог смотрит...” А у нас дома деньги всегда открыто лежат...

Хотели Сергей и Роза здесь, в России, родить еще одного ребенка, к тому дети тоже мечтали, чтобы в семье появился малыш. Врачи однозначно сказали: “С таким здоровьем, Роза Альфетовна, у вас ничего не получится”. Но в городе случилась маленькая драма (для маленького Торопца это пока еще - событие): здоровая, непьющая, небедная женщина отказалась в роддоме от сына. Она даже отказалась его кормить (он вообще не познал материнской груди, за что теперь, к сожалению, платит своим здоровьем). Ребеночка врачи предлагали в разные обеспеченные семьи (его мать тоже искала потенциальных воспитателей), но никто не соглашался его брать.

Взяли малыша супруги Сиренко когда ему было всего две недели от роду. Назвали Сергеем, в честь его нового отца. Мальчик страдает сильной аллергией, ему нельзя есть молочных и мясных продуктов, да и вообще легче сказать, что ему можно: картошку, капусту - и все. И еще у него другое тяжелое заболевание, о котором даже не могу сказать, ибо с ним еще предстоит тяжелая борьба. Как бы то ни было, Сережа принес в дом радость. Занимаются им все, а Сергей с Розой убеждены, что малыш им послан свыше за их веру и любовь. Скоро мальчику два года, но кровная мать так к нему ни разу не пришла. Кстати, свои дети появились и у сына Олега.

Сиренко хотели бы взять и еще детишек, но существуют нормы жилой площади, согласно которым их дом и без того перенаселен. Сергей мечтает возвести пристройку - ведь он хороший строитель - но все упирается в запреты со стороны противопожарных норм. Но супруги не жалуются; они убеждены, что все рано или поздно будет хорошо.

Прекрасная Елена, земский врач

...Прежде всего удивляют молодость и обаяние. Елена Владимировна Соловьева (даже язык не поворачивается произнести отчество - однако, положение обязывает...) - семейный врач, принимающий в помещении, название которого для отдаленного поселка пока звучит диковато: “офис врача общей практики”.

У Елены Владимировны есть даже подчиненные: фельдшер на приеме и процедурная сестра. Офис располагается в двухэтажном здании детского садика. Детей на селе стало меньше и помещение поделили: половину первого этажа оставили детсаду, вторая половина стала офисом семейного врача, ну, а весь второй этаж оборудовали под другое принципиально новое учреждение - “социально-реабилитациооный центр”, который на самом деле является приютом для детишек из неблагополучных семей.

Если в поселке Плоскошь с работой более-менее неплохо (есть здесь лесничество, хлебопекарня, школа-интернат, пожарка, частные пилорамы), то в деревнях, которые относятся к участку, который обслуживает доктор Соловьева, - бедово. Хозяйства там развалены, население безбожно пьет, общественный транспорт туда не доезжает, в общем, стандартный “комплект” русской глубинки. Да что там деревни! Если раньше в Плоскошь, которая некогда была райцентром, из теперешнего райцентра Торопец ходили 12 автобусов в день, то теперь - только один. И получается, что Плоскошь, отдаленная от Торопца на полсотни километров, сама превратилась в глухомань, медвежий угол (в который на самом деле частенько забредают медведи). С самого основания поселка (после войны) в Плоскоши была сельская больница, которая замечательно работает и по сей день. Но больница - она ведь нужна для трудных случаев, требующих госпитализации (здесь же, или в ЦРБ), а обычное поликлиническое обслуживание три года назад легло на доктора Соловьеву. Дело в том, что в области заработала программа, и, что самое главное, были выделены средства не только на обустройство помещений, но и на медицинское оборудование.

В роль “семейного врача” Елене Владимировне войти было легко. Дело в том, что здесь, в Плоскоши, она родилась и знает почти все своих пациентов, число которых в поселке и двенадцати пока еще живых деревнях - около тысячи человек. Хотя, самой Соловьевой слово “семейный” не слишком нравится:

- Мне больше подходит: “земский врач”. Но на селе поневоле станешь именно “семейным” врачом. Приходится работать и окулистом, и ЛОР, и травматологом, и хирургом (травм-то много: зашиваем, пришиваем, - а уж абсцессы, гнойники - это для нас уже как семечки...), и за невропатолога, и за психиатра (с алкоголиками приходится воевать). В общем, весь круг медицинского обслуживания.

...Земский врач, мне кажется, ассоциируется с сильной половиной общества. Если взять русскую литературу, того же Чехова, то можно припомнить кучу жутких историй, связанных с буднями врача в российской глуши. Если сказать откровенно, в быте русской деревни с XIX века изменилось немного. Если кто-то возразит, парирую: в мой приезд Плоскошь четвертый день жила без света. Снегопад на пару с последующим морозом повредили линию электропередач и получилось, что тебе ни телевизора, ни связи, ни... в общем, XIX век, при керосинках. Повезло еще, что свет почти сразу же после того как я здесь появился, дали - спасибо не мне, конечно, а энергетикам, которые ликвидировали обрывы. Но дело еще и не в этом. Если судить в глобальном масштабе, то больше половина врачей “скорой” в стране - женщины (мужики на такую зарплату туда не идут), и ведь чего только не достается на их долю! Сейчас положение у нас такое - кризисное - и, как всегда в трудную пору, государство вытягивают на себе женские плечи (которые назвать “хрупкими” стыдно)...

Муж, Дмитрий, по образованию инженер-механик. Из-за известных трудностей с сельским хозяйством (кое-какие хозяйства вокруг Плоскоши еще теплятся, но зарплаты там почти не платят) он в свое время занялся коммерцией, но дело пришлось свернуть и теперь Дмитрий, как и большая часть плоскошских мужчин, ударился в отхожие промыслы. Мужики уезжают в Москву или в Питер на стройки; доля гастарбайтера нелегка - можно и хорошую деньгу заколотить, но можно и на дубинку омоновца нарваться, тем более что никакой социальной защищенности, - а потому успехи переменные. Плоскошским женщинам (в том числе и Елене Владимировне) достается обычная (к сожалению) доля постоянного ожидания своих мужей.

Их сын Максим, который в этом году пойдет школу, на вопрос о том, кем он хочет стать, смело отвечает: “В Питер поеду - деньги зарабатывать!..” Такие мечты в Плоскоши у мно-о-огих детей. А мамину работу Максимка не любит: слишком много там пропадает. Хорошо еще, их дом стоит совсем рядом с офисом - сами строили. Из скотины Соловьевы держат только собаку, и не оттого, что ленятся. Просто глава семейства все время в отъезде, а мама - в офисе. Благо еще родители как раз держат помногу скотины (несмотря на то, что тоже являются сельской интеллигенцией) и помогают молодым. Как поясняет Елена Владимировна, “они вынуждены были завести скотину - чтобы дать нам, детям, образование...”

Зарплата у Елены Владимировны вполне приличная - на уровне главврача сельской больницы; это оттого, что у нее полторы ставки и доплата - специально придумано, чтобы на селе удержать молодого специалиста. Оборудование в офисе неплохое, есть даже аппарат УЗИ, ЭКГ (жаль только, работает все это от электричества, которое, как выясняется, бывает не всегда). Вот, за то, что Елена Владимировна и умеет на всяких приборах диагностировать, и полагается доплата. Чтобы этим владеть, пришлось в Твери проходить специальные курсы.

Работа семейного врача на селе имеет одну особенность: зная всех, доктор может следить за здоровьем человека в течение всей своей практики. Но бывают удивительные исключения: к Елене Владимировне обращаются люди из деревень 30-го года рождения и раньше, которые до того никогда не обращались к докторам!

- ...И старики сейчас даже поздоровее молодых. Наверняка потому, что не имеют привычку много пить. Да... губит население алкоголь. И вот, что обидно: у нас многие лучше купят бутылку самогона, чем фрукты ребенку - вот от того-то дети имеют проблемы со здоровьем. И много смертей от сердечно-сосудистых заболеваний: инсультов, инфарктов. Люди порой не могут добрести до нас, а уж о хороших лекарствах нет и речи; получается замкнутый круг: нет работы - нет средств - нет желания (и сил) работать - нет здоровья. А население - вырождается. А в последнее время возросло количество туберкулеза. Причина проста: поздняя обращаемость. Люди слишком поздно делают флюорографию, а количество людей, которые возвращаются из “мест, не столь отдаленных”, увеличивается...

Несмотря ни на что, в последние годы увеличивается рождаемость. Елена Владимировна не понимает, отчего так, тем не менее, она очень жалеет, что ни разу не приняла родов:

- При жизни надо все попробовать. Мы, особенно когда на вызовах, со многим сталкиваемся, но вот роды - это удел фельдшеров скорой. У нас при больнице дежурит бригада скорой, так вот, если фельдшера не успевают довезти, работу акушера выполняют они. А, если мороз за 30, они дома роды принимают. Это плохо, конечно, но - такова жизнь...

Плохо и с онкологией. Она не растет, но ближайшее специализированное учреждение, которое может подтвердить предварительный диагноз, находится в областном центре, а это по прямой 350 километров. Большинству такое путешествие не по карману, а приезд специалистов (что случалось раньше) на место теперь - недостижимая мечта.

Главной бедой для села было и остается спиртное. Хорошо еще, что в недавнее время с губящего в одночасье организм технического спирта народ переключился на самогон. Спиртное, в каком бы оно виде не было, приводит не только к отравлениям, язвам и циррозам, но так же, из-за пьяных драк, увеличивается травматизм, а зимой добавляются обморожения.

Работа семейного врача внешне проста о однообразна: до обеда Соловьева принимает больных в офисе, после - ходит (или ездит, если это далеко) по вызовам. Иногда удается освободиться вовремя, но чаще приходится задерживаться. С сыном тогда занимаются бабушка с дедушкой. Несмотря ни на что, Елена Владимировна никогда не усомнилась в выборе профессии и в том, что осталась жить на родине.

- Я ведь коренной житель и когда есть возможность помочь людям, некоторые из которых твои родственники или друзья, приятно. А особенно приятно (не скрою), когда тебя останавливают на улице и благодарят...

Есфирь поселилась на Валдае

Начинали они еще во времена, когда колхозы еще более-менее жили. Их сразу приняли в штыки, дали прозвище “немцы” (несмотря на то, что немцами из них были не все); здесь, в партизанском краю, к немцам всегда было предвзятое отношение. Но вышло так: они, пришельцы с Востока, вставали на ноги, укрепляли свое хозяйство, а колхозы вокруг рушились. И в итоге кооперативное фермерское хозяйство “Есфирь” стало самым успешным агропредприятием района.

Здесь не только занимаются животноводством, но производят колбасу и копчености. Так же “немцы” (что для них традиционно) получают завидные урожаи овощей. А начиналось все не так уж и радостно.

...Когда они уезжали из Караганды, за столом старший сын Юрия Тукалевского, Илья, вдруг раскрыл “Детскую Библию” и прочитал оттуда историю про женщину с именем Есфирь. История простая - о еврейке, которая хранила веру, была честна и спасла проживавших в Персии евреев от уничтожения. Большинство из тех, кто слушал Илью, по национальности были немцами, а не евреями, тем не менее, то, что они решили создать на новой для них земле, они решили назвать “Есфирью”.

Они были городские жители, но решили переехать в Россию, в сельскую местность - географическая точка значения не имела. В первом селении, где они попытались осесть, их, мягко говоря, настойчиво попросили убраться. В дугой деревне, Бончарово, их приняли более-менее благосклонно. Теперь, кстати, жители той деревни, откуда переселенцев “попросили”, об этом сильно жалеют. Юрий Ильич считает, что и сам немного неправильно поступил тогда, потому что с первым десантом они привезли троих бывших заключенных (было желание из перевоспитать), они искупили свою вину, сроки свои “отмотали”, но населению было страшновато. А вот “зеков” они так и не перевоспитали - двое через пару месяцев сбежали в город, а один, все-таки осев в деревне, вернулся к прежним занятиям.

Председатель колхоза “Смена” дал стройматериалы, двух поросят, телку, продал по дешевке двух коров, - с этого и начали. Женщины нанялись пасти колхозное стадо, а мужчины взялись ремонтировать бывшее школьное здание, которое им отрядили для житья (школу из-за отсутствия детей закрыли много раньше). В первый год нагрянула засуха; и все зерно, которое они купили на кредит, пришлось скормить поросятам, купленным на те же деньги. Тогда, десяток лет назад, с деньгами были проблемы и существовал натуральный обмен, который по-модному именовали “бартером”. В этом в этом диком рынке “немцы” смогли сориентироваться каким-то чудом они вышли на кредит, который американцы давали российским фермерам; на эти деньги они приобрели мини-колбасный цех. Правда, из за падения рубля кредит они выплачивали под 300 процентов.

О разных перипетиях развития рассказывать не буду, в конце концов, это не слишком неинтересно. Скажу только, что имеется сейчас. “Есфирь” обедняет 13 фермерских хозяйств, которые занимаются животноводством. Фермеры “разновеликие”: у одних побольше скота, у других поменьше, например, два фермера - Яков Штеер и Виктор Биндер имеют свинарник на 100 голов и 5 коров. Вера Ильина и Юрий Тукалевский хозяйствуют в свинарнике чуть поменьше, зато и коров у них побольше - 8. Среди семей не все - немцы; есть две чисто русские семьи. Юрий Ильич Тукалевский руководит всем хозяйством “снаружи”: он занимается сбытом продукции и снабжением. Его сестра Мария Ильинична руководит непосредственно на месте, она - управляющий “изнутри”.

Но еще не нашли ответа на главный вопрос: почему все-таки они не уехали в Германию? Здесь придется обратиться к истории. Немцы в XVIII веке переселялись из Германии в Россию не в поисках богатства: в основном они бежали от религиозных преследований. Как правило, немцы исповедывали лютеранство, которое шло вразрез с папским католицизмом. Потом, перед II Мировой войной поволжских и других “русских” немцев насильно “раскидали” по Восточным окраинам СССР. Юрий и Мария Тукалевские родились и выросли в Сибири, под Туруханском. Когда режим смягчился, они смогли перебраться поюжнее, в Казахстан, где он работал инженером, а она - учителем. Во времена, когда за веру сажали и расстреливали, принято было не показывать открыто свои религиозные убеждения, но, когда власти увлеклись либерализмом, они снова возродили религиозную общину, которую они по-своему называют “Gemeind Yattes”.

К самому хозяйству община имеет опосредственное отношение, так как среди членов кооператива есть и православные, и просто неверующие. Но костяк “Есфири” изначально составляли члены общины. Вот здесь-то кроется и ответ, который Юрий Ильич сформулировал так:

- ...Мы выбрали сельское хозяйство как самое тяжелое занятие. А Россия для нас - это определяющее. Мы считаем, что именно в России наши предки стали свободно верить в Бога так, как они считали нужным. Наши с Марией предки осели при Екатерине на Волге, предки моей жены (голландские немцы) тоже когда-то переехали туда. А вот Биндеры - потомки “кавказских” немцев, которые поселились при царе Александре I под Тбилиси. Как мы можем предать Россию которая в трудные годы нас защитила?

Мария Ильинична не замужем, он все свои силы отдает хозяйству, а вот Юрий Ильич не только женат, но и имеет девятерых (!) детей. И вот, что замечательно: старшие дети уже получили образование, одна из дочерей даже учится в аспирантуре, тем не менее, никто из детей не уехал в Германию. Уезжать никто не запрещает (например, часть переселенцев, из тех, кому не нравилось работать на земле, давно уже перебрались в города), тем не менее, молодежь остается. Здесь, в “Есфири”, платят стабильную зарплату (около 2 тысяч, но если причислись к этому доход с личных подворий, в сумме получается неплохо), к тому же бончаровцы собираются открывать у себя школу.

Как и везде, здесь, в Бончарове, борются с двумя российскими бедами: пьянкой и воровством. Внутри “Эсфири” таких проблем нет, но вот жители соседних деревень бывает и тащат, особенно - колбасу. Все пересекается: воруют почти всегда те, кто спился - для того, чтобы обменять мясное на очередную бутылку. Как говорит Юрий Ильич, они “на многое закрывают глаза”, и вот, почему: здесь не хотят разжигать конфликтов, тем более, кто-то из воров (а не дай Бог, их детей) действительно просто хочет есть.

Кроме того, что бончаровцы имеют свое поголовье, которое на круг (если суммировать все 13 фермерских хозяйств) не меньше, чем в крепком совхозе советских времен, они скупают мясо у населения и у колхозов. Здесь организована приемка скота, есть бойня, и, в отличие от мясокомбината, расплачиваются в “Есфири” сразу. Означает это на практике, что участь хозяйств целого (хоть и небольшого) региона зависит от людей, которых называют “немцами”. Кстати, за последние несколько лет в понимании местных слово “немец” поменяло смысл - из пренебрежительно-презрительного в уважительное.

Лично мое “бончаровское” наблюдение: “немцы”, как правило, здесь чисты и опрятны. Местные “аборигены” почему-то все, как один, отличаются отекшими лицами и тоской во взоре. Возможно, я сужу предвзято...

Юрий Ильич считает, что их коллектив только теперь начинает по-настоящему формироваться. Главная проблема переселенцев была в том, что они все-таки были городскими людьми и не слишком хорошо понимали сельское существование, но была и еще проблема:

- ...Все же мы вышли из советской системы. Это означало, что мы чего-то ждали, требовали, а надо было все делать самим. Каждый хочет иметь стабильный заработок, и к нам многие хотят приехать, но мы говорим: “Ты должен сам пробиваться и сам выживать”. А для этого нужно уметь переносить лишения. Мы верим, что Бог помогает нам, но мы знаем, что “манна небесная” на нас не упадет. Только ты сам в ответе за свою судьбу и за свой дом - и никто другой.

- Так чего же тогда не хватило колхозам - если они в упадке?

- Я смотрю на Россию и прихожу к выводу, что сейчас сложились условия, которые нужны русскому человеку. Его с самого начала надо было бросить.

- Но... как же так?

- А просто. Нужно, просто необходимо, чтобы человек знал: никто ему не поможет. А русский человек закомплексован тем, что он надеется: ему принесут, дадут... И вот пришли к тому, что техника (которая еще не развалилась) разворована, здания разобраны. Конечно, надо, чтобы правители народу служили, но правители - по народу. Мы сами захотели таких правителей, которые даже не смотрят в сторону деревни и сельского хозяйства. И все равно я думаю, что условия сейчас на селе такие, какие нужны для крестьянина.

- Но в чем же тогда будущее сельского хозяйства?

- В моем понимании оно пестрое. Я замечаю вот, что: кто как в “перестроечные” времена себя вел, к чему себя готовил, получил свое. Сполна. Я считаю, что многие крестьяне бессмысленно, бездумно расточили свое состояние. А кто понял, что их жизни зависят от жизни тех людей, кто рядом, и создали базу... считаю, мы смогли это сделать. Вот, взять колхоз “Смена”, который нам помог когда-то. Туда еще можно вложить средства, но надо, чтобы каждый имел не просто пай, а свою землю, и с этой землей вошел в кооперацию. Чтобы это была частная земля.

- А у вас земля есть?

- У фермеров всего 250 гектар. Но проблема-то вот, в чем: там, где производство, фермы, - там земля муниципальная. Мы имеем право ее взять, но нужно оформлять, собирать документы. И за все надо платить. А это немалые деньги, даже для нас. А что - простые колхозники?

- Ну, а государство?

- А государство должно прежде всего сделать так, чтобы выполнялись законы. Пожалуй, этого достаточно. Я занимаюсь сбытом продукции, бываю в Москве и знаю, что в стране есть много людей со свободными деньгами. А деньги обесцениваются - и их можно вложить... И для себя мы тоже ищем инвестора.

- Ну, а если хозяйство в полном развале - куда деваться?

- Я еще и староста в трех деревнях. И хорошо знаю, как люди здесь живут. Так вот я думаю, в такой глуши, как наша, нужно развивать мелкие семейные подворья. Я уверен, что среди русских людей не все самоубийцы, и есть здоровые силы. Когда мы сюда приехали, глава района нам сказал: “Да, там в Бончарове 70 процентов пьяни и рвани!” Я замечаю, что этот процент не поменялся ни в какую сторону и теперь. И вот, что получается: 30 процентов на селе здравых, желающих работать сил. Это, если подумать, немало...

На прощание Юрий Ильич рассказал притчу:

- Говорят, когда Мартина Лютера спросили: “Что бы ты сделал, если бы знал, что завтра конец света?”, он ответил: “Посадил бы дерево”.

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Тверская область

.