Душа, часть первая

Вранье, что в Латвии русским плохо. Кто знает язык - ничем не отличается от латыша. Большинство и сейчас не понимают Колосовых. Латыши - не то, что россияне, у них продуманная социальная политики: когда у них было четверо детей, а Анна была беременна двойняшками, им дали большую квартиру; немаленькие по российским меркам детские пособия им были гарантированы, но... все равно они стремились в Россию. Однажды Валентину пришло новое откровение:

- ...Владыка послал меня в Москву, и я в первый раз попал в Сергиеву лавру. Там, в Троицком храме, у мощей преподобного Сергия я вдруг увидел... воинство Христово. Смотрю на иконостас - а там вместо икон монахи в схимах от пола до потолка стоят! Это настолько потрясло меня, что я даже не думал, что буду обижать рижского владыку...

Нашелся один человек, бывший военный и человек небедный, который предложил Валентину поехать в Ивановскую область, сторожить его дачу, которая находится в деревне Куменево. Ни родственников, ни знакомых у Колосовых в России нет, и они согласились даже на это. Там они прожили две зимы, после Валентин познакомился с о. Митрофаном и переехал по его предложению в Мугреево-Никольское.

- Все по провидению и промыслу. Наша родовая икона - Святитель Николай, а старый хозяин дома, в котором мы сейчас живем (его Николаем звали), всегда мечтал о том, чтобы в доме жила большая семья...

Правильно это ремесло называется "церковное лицевое шитье". Кроме икон о. Валентин делает вышивки на утвари, облачении. Теперь он достиг того, что редко работает под заказ:

- Для меня главное - найти отзвук в своей душе. Я долго изучаю иконы, чтобы сделать очередную работу. Всегда, как только в новое место приезжаем, нелегко объяснить, как это - мужик, здоровенными ручищами - и вышивает... Местный батюшка Митрофан, пока не увидел моих работ, тоже понять не мог. В сравнении с вышивальщицами я работаю быстрее в 3-4 раза, за счет правильной организации труда. Если бы вышивальщицы увидели, как у меня все обставлено в мастерской, они бы рассмеялись. Но, если работы берут, значит, в итоге получается неплохо. А самое для меня тяжелое время - это когда кончил одну работу - и не начал другую...

Когда Валентин заканчивал православную семинарию, по традиции поехал в скит на остров Залит, к старцу о. Николаю Гурьянову за благословением на приход (так принято у церковнослужителей). Он объяснил батюшке, что хочет на историческую родину, что в Латвии нет духа Родины, на что услышал только два слова: "Вышивай иконы..." А духовный отец, архимандрит Кирилл сказал Валентину: "Куда ты собрался? Ты что, пьяное быдло не видел?" О. Кирилл был прав - это о. Валентин понял позже. Но все рано не жалеет, что все же оказался в российской глубинке. Да и о. Кирилл незадолго перед смертью посетовал: "Ты как осел упрямый, тебя не переубедишь..."

это одна из вышивок о. Валентина

Начиналось это стремление у Валентина... с рубашек. Он хотел полностью восстановить русский костюм, занимался этим в старообрядческой общине, ездил по приходам, искал, но настоящей рубахи, точнее красивой вышивки на воротнике, так найти и не смог. Параллельно он еще ведь работал сначала портным, а позже модельером-конструктором в лучшем рижском салоне мод "Балтаяс модас". Староверы стали заказывать Валентину покрывала на аналой. И постепенно, от вышивки на воротниках Валентин дошел до вышивания икон. Он стал известен, как искусный вышивальщик и от заказов отбоя не было.

Колосовы в молодости, еще в Риге

И с тех пор они никогда не расставались. Никогда. Только разве на час - и то по нуждам. А чтобы на день или хотя бы на полдня, - никогда. Обвенчались они уже когда имели троих детей, в православной церкви. Конечно, с детьми они в лесу уже не жили. Позже Валентин узнал, что корни Анны находятся на Русском Севере, она - потомственная поморка.

Почему о.Валентин вел такой необычный образ жизни, он объясняет так:

- Современный человек очень огрубелый, а когда в лесу живет - он чувствует очень тонко. Мало того, что я с природой общался, я еще и ходил в русской национальной одежде. И латыши, когда меня видели, говорили с уважением: "Русский идет!" Они же не любят советских, а к русским относятся нормально! И Анна тоже одела национальную одежду. И сразу мы стали стремиться в Россию...

С Анной Валентин познакомился банально, в электричке, по последующая история из отношений была, мягко говоря, нестандартной. Валентин хоть и порвал с геологией, не мог рапроститься с жизнью в лоне природы. Он ночевал в лесу, в палатке и спальнике, и ежедневно ездил служить в старообрядческую церковь в Ригу. Анна ехала на первую в своей жизни исповедь, ее уговорил исповедоваться знакомый-семинарист (ей было 18, Валентин был старше ее на 10 лет и до этой встречи все время, с юности искал свою женщину и не мог найти). Анна в деталях помнит, как все было. Он просто подсел к ней и спросил: "Вы русская? А почему вы в Россию не едете?" Дело в том, что к тому времени Валентином овладела идея переехать в Россию, к историческим корням. Ни на исповедь, ни к своему семинаристу Анна так и не попала. Они поехали в лес и стали вместе жить в палатке. А через месяц они расписались.

-- Духовный вампиризм

--

Безграничная притягательная сила России.

Лучше, чем тройка Гоголя, ее выражает

картина необозримой реки с желтоватой водой,

всюду устремляющей свои волны,

волны не очень высокие.

Пустынная, растрепанная степь вдоль берегов,

поникшая трава

Франц Кафка

Чего уж лукавить: я давненько себя определил как "духовного вампира". В своих странствиях по Руси я черпаю пока непонятную мне энергию. Евразийцы определяют ее как "пассионарность". Пусть будет так - мне в сущности все равно, как эта энергия будет именоваться. Но я знаю, что "ad marginem", то есть, "на краю", - особая стезя существования личности. Видимо, не только в России. На границе цивилизаций - и культура, и личность чувствуют себя...свободными. От условностей, что ли. Или они не делают карьеры и не надобно свободным от заморочек людям строить из себя буквы "зю". Для того, чтобы выжить, человек выбрасывает к черту поволоку "культурной обусловленности" и сосредотачивается на сути. А в чем она, суть? А, в простоте. В ясности намерений и целей.

Цель у жизни всегда одна: выжить. Это относится к жизни индивидуума, нации, страны. Видимо, путешествуя и попадая в среду без условностей, я и черпаю эту самую "пассионарную" энергию животворения. А еще на границе цивилизаций люди особо ревниво сохраняют традиции. Этот закон хорошо известен, например, фольклористам. Но все же главное: человек, лишенный "привилегии" слияния с многомиллионным социумом, исхитряется не терять индивидуальность, самость. Так же прекрасны деревья, стоящие в поле, хотя они изуродованы ветрами. А в лесу деревья хотя и "правильны" по форме, но - безлики.

Те из жителей мегаполисов, которые являются дачниками, меня легко поймут. Человек глубинки расположен к... душевности, что ли. И горожанин, попадающий в сельскую среду, способен преобразиться. Или из-за ограниченности общения мы начинаем понимать, что надо радоваться всякой минуте, когда ты открыт для приятия чужой боли? Однако, из-за консервативности провинциальной среды чужака в нее принимают с превеликим трудом. В среде репатриантов, приехавших в Россию из Средней Азии и поселившихся в глубинке, я не раз слышал мнение о "цензе 20 лет": столько времени должно пройти, чтобы тебя начали считать за "своего".

Короче говоря, продолжу делиться волшебной энергией, заряженный которою я почти всякий раз возвращаюсь из странствия домой. Это случается не всегда, но в большинстве случаев. "Проколы" случаются там, где я сталкиваюсь с представителями той или иной власти (чиновники, менты, бандиты...). На самом деле неприятные эпизоды - редкость, гораздо чаще я в путешествиях именно одухотворяюсь.

Провинциальный мир противоречив. Для того, чтобы реализовать себя, личность вынуждена завоевывать столицы. Случается, и завоевывают. Но результат - стыд вероятного признания своего происхождения из глубинки. "Дярёвня", а то еще хлеще: "деревенское уё....ще" - ярлыки оскорбительные, но... И, что самое обидное, выходец из глубинки испытывает глубокое презрение... нет, не к месту своего происхождения. А к городу, который он завоевал. Сколько я знаю столичных жителей, которые тоскуют по своей малой родине и одновременно ее... стесняются. Так относятся иногда к простой и неказистой матери. Вся твоя жизнь благодаря только ей, но так, чтобы ее "вывести в свет"... Одним только своим провинциальным говором она вызовет снисходительные улыбки. Да только ли в родителях дело! Знаете, как страдал и комплексовал Антон Павлович Чехов от своего южнорусского "гхе"?..

Вся мировая культура (русская - не исключение) построена на вечном сюжете: глубинка выпестывает гения, выплевывает его в центр цивилизации и... продолжает деградировать в серости. На самом деле, это не серость. Это "биомасса", из которой вырастает все, что угодно, в том числе и сыны с дочерьми, способные в будущем составить славу Отечества. Последних в Глубинке рождается немало - потому что есть "пассионарное" желание завоевать мир, как принято теперь говорить, мотивация. А горожанам бороться особо не за что. А уж если ты чей-то протеже - расслабься, все за тебя решат. Ну, довольно рассуждений. Вернемся к историям.

--

-- Женщина из Дворца

День начинает затемно, когда огни в окнах соседей еще не зажглись. Надо "обряжать" скотину, которой у Гороховых немало. Ольга и Александр - не фермеры и не колхозники. Они простые крестьяне, каковых лет сто назад в этих краях было много.

Если у тебя на подворье 4 коровы, нетель, 2 телки, 2 бычка, 3 теленка, 3 свиноматки, хряк, штук 20 поросят, - тебя впору назвать "кулаком". Но ведь как у нас было в старину: кулак - он был хорош, пока не нанимал рабочую силу. Если у него появлялись батраки, заезжие нигилисты могли бросить в их сторону слово "эксплуататор"; пьянчужки в деревне новые словечки усваивать любят - и получалось, что "кулак" - это как бы плохо, потому что он наживается. И вскоре в разряд "кулаков" перекочевали трудолюбивые крестьяне, которые даже не думали нанимать работника. Не потому, что у них большие хозяйства, а просто так, из "классовой ненависти" - не фига работать, когда народ гуляет...

Дальше - раскулачивание, колхозы, укрупнения хозяйств, хозрасчет, фермерство... и вот, к чему пришли. Деревни в Центральной России (только ли в Центральной!) опустели, молодежь бежит из отчего дома, даже боясь оглянуться на милые сердцу пейзажи, а город на село смотрит как на зоопарк, при этом ханжески вздыхая: "Хорошо иметь домик в деревне..." Но это - рассуждения, а по жизни картина такая: на весь Дворецкий сельсовет (а это полтора десятка деревень!) населения осталось 259 человек. В самой деревне живет 90 душ. А поля, которые некогда возделывало отделение при птицефабрике, давно забыли, что такое плуг.

Для семьи Гороховых это - плюс. Дело в том, что бывшие поля сплошь теперь - покосы, и для того, чтобы заготовить корма, далеко уходить не надо. А сена заготовить надо много - по три тонны на голову. Косят вдвоем, для помощи нанимать никого не собираются, а вот сам двор большей частью лежит на плечах одной Ольги. Они молодые (ей - 29, ему - 30) и сил пока много. Мало того: сейчас у них двое детишек - 8-летняя Люда и 5-летняя Кристина, - так вот сейчас Ольга в положении, ждет третьего ребенка - пацана. Рожать по срокам через полтора месяца, а она таскается с ведрами, доит, чистит хлев, кидает сено... Ну как тут не сравнить ее с "некрасовскими" русскими женщинами, которые и рожали-то в поле!

В деревне их любят и уважают. Ольга, кроме того, что она держит такое немаленькое хозяйство, еще работает участковым ветеринарным врачом. Работы, правда, становится все меньше и меньше. Когда Ольга еще начинала, по сельсовету насчитывалось 60 коров, теперь - 40. Молодые уезжают, а старикам содержать скотину невмоготу. Но сразу напрашивается вопрос: а почему у Гороховых все не так?

Александр и Ольга - местные. Когда они поженились, им под квартиру дали домик, который когда-то был конторой. Рядом находился клуб; в нем Олина мама всю свою жизнь крутила кино, а Ольга ей помогала. Она с детства любила животных и перед ней не стояло выбора, кем стать. Когда они поженились, сразу завели корову и свинью. Александр работал трактористом на тогда еще существовавшем отделении, потом, когда все развалилось, устроился рабочим на железную дорогу (именно благодаря полустанка с названием "Дворец" деревня еще существует), но потом, когда личное хозяйство Гороховых разрасталось, стало невозможным надолго его оставлять (железнодорожников для работ развозят - на целый день - по всему участку дороги), пришлось пойти в деревенские почтальоны. Полгода назад Александра взяли лесником в Национальный парк "Валдайский"; зарплата небольшая, зато каждый день при хозяйстве.

Ольга Горохова с дочками

Первые корова и свинья начали приносить потомство, потом - новое поколение и вот так, постепенно, у Гороховых вырос довольно приличный скотный двор. Сама Ольга объясняет все просто:

- А мне, дак, нравится во двор ходить. Я с детства люблю животных. Ну, и жить как-то надо. У меня зарплата шесть тысяч, у Саши - четыре... разве на это прокормишься? Двор бы только побольше - мы бы и овец завели...

Молоко хорошо расходится летом: дачники с удовольствием покупают гороховскую продукцию. Зимой с реализацией труднее, так как дачников нет. Большую часть молока приходится отдавать поросятам. Ни молоко, ни мясо сюда никто покупать не приезжает, а потому Гороховы сами возят продавать мясо на рынок в город Валдай. Крутиться непросто, но даже в таких жестких условиях Ольга и Александр смогли на мясе заработать на подержанный трактор Т-25 и новенькую легковушку "ИЖ". Еще купили красивую двуспальную кровать (давнишняя их мечта) и кухонную мебель.

Скотный двор, который они даже не строили, а постоянно пристраивали по мере роста поголовья, уже изрядно обветшал, но для того, чтобы построить новое подворье, нужно найти денег гораздо больших, чем они потратили на трактор и машину. За время супружества Гороховых во Дворце произошли не слишком радостные изменения. Число учеников в начальной школе сократилось до 4, а клубное здание (оно по соседству с домом Гороховых) опустело. Чиновники приняли "соломоново" решение. Клуб перевели в школу, туда же переехала библиотека; а библиотечный домик переоборудовали под школу. Зачем, подумали начальники, отапливать немаленькое школьное здание, если все четыре ученика поместятся в одной избе? Одна только беда: бывший клуб с аварийной крышей теперь оставлен на растерзание времени. Его еще можно успеть переделать под скотный двор (для более высоких целей здание не годится), но, как говорит Ольга, скорее всего клуб пойдет "с молотка" и вряд ли мечта Гороховых осуществится.

Кое в чем чиновники помогают. В прошлом году супругов Гороховых пригласили в Великий Новгород и вручили грамоту как лучшему молодежному семейному подворью. К бумаге прилагался конверт с одной тысячью рублей. Закупочные цены на мясо не растут, а вот корма дорожают безбожно. Пшеница и ячмень подорожали вдвое. Выручает то, что Гороховы сажают больше гектара картошки, которая почти вся уходит на корм для свиней.

Гороховы - люди не разговора, а дела. Они не понимают, как можно жить в деревне и не держать большого хозяйства. И еще им обидно, что большинство из молодых жителей Дворца вместо того, чтобы трудиться, пьют - не водку и не самогонку, а спирт сомнительного качества, который "сжигает" человека за месяц. Некоторые из их ровесников, из тех, кто поддался тлетворному влиянию алкоголя, уже лежат на погосте. Ольга и Александр ни на что не жалуются и нынешнее время для них вполне подходящее. Знаете, почему? Потому что им не мешают. Их родители рассказывали про времена, когда брали налог с яйца, а дедушки с бабушкой вспоминали годы, когда таких, как они ссылали в Сибирь - за то, что слишком трудолюбивые...

А, что касается демографической ситуации, - то, кроме ребенка Гороховых, во дворце в этом году должно появиться еще трое малышей. Практически, "демографический взрыв"!

- Для нашей деревни это - великое дело. Считайте, омоложение. Мы иногда с Сашей думаем: ну, ведь хорошая деревня, крепкая - что ж с ней такое происходит? И народ почему-то работать не хочет... Земли - вон, сколько; коси - не хочу, и даже косить обязательно нужно, иначе поля кустарником зарастают...

...Читателю наверняка интересно, почему деревня называется Дворец. За ответом я пошел к местному библиотекарю Нине Васильевне Федоровой. В библиотеке она работает уже 52 года и видела много хороших и не очень этапов в жизни своей деревни. Прежде всего Нина Васильевна сказала теплые слова о Гороховых:

- Раньше в наших краях нормальным для крестьянина считалось иметь четыре-пять коров, а уж по одной корове имели только лентяи. А сейчас молодые не хотят работать, и только Оленька с Сашей такие... Думаю, у них особенная любовь к животным и как приятно, когда весной они выгоняют пятнадцать голов! Это - жилка такая у них крестьянская. Вот, мне 74 года, а мы с мужем тоже сейчас держим корову, нетель, телку прошлогоднюю - и будем держать, пока будет позволять здоровье...

Деревне Дворец исполнилось уже 515 лет. Существует два предания. Согласно первому, здесь находился путевой домик, в котором останавливались знатные особы, едущие из Москвы в Новгород (и обратно). Согласно другой версии, более правдоподобной, в деревне находились постоялые дворы (ведь здесь проходил один из торговых путей). Правильно в названии деревни делать ударение на первом слоге, но, поскольку наш слух привык к ударению на втором, так и прижилось. На самом деле, дворцов во Дворце никогда не было.

Кстати, с деревней Дворец связана одна романтическая история. Когда-то, в год коронации Николая II, в Россию по найму приехал работать немецкий механик Рудольф Рорбик. На корабле, который Рудольф сопровождал, он познакомился с прибалтийской немкой Шарлоттой Нейбух. В России Рудольф подрядился на строительство Виндаво-Рыбинской железной дороги, а конкретно он руководил работами на станции Дворец, и в те времена считавшейся жуткой дырой. А Шарлотта, между тем, жила в Петербурге, она была фрейлиной императрицы Александры. Они переписывались, и дело закончилось тем, что Шарлотта оставила настоящий царский дворец и переехала во Дворец "вымышленный", в скромный домик рядом с водокачкой. Так во Дворце супруги Рорбики и прожили всю свою жизнь, произведя на свет шестерых детей (четверых из них после начала Империалистической войны оторвали от родителей и выслали в Германию). Рудольфа народ любил, называли его Федором Федоровичем, он был трудолюбивым и добрым человеком, чинил все механизмы, которые ломались в домах обитателей Дворца. Здесь же, во Дворце он умер, и на здешнем погосте похоронен. Шарлотта после смерти мужа переехала в город Валдай, там же она и скончалась в 1926 году, пережив мужа ненадолго.

Водокачка сохранилась, а вот домика Рорбиков уже не существует.

-- Искатели русского духа

Валентин и Анна Колосовы

По-настоящему к вере Валентина Колосова (как он сам утверждает) привел... медведь. Ему, жителю города Рига, нравилось наниматься в далекие экспедиции, он любил геологию и вообще готовился уйти в науку. Когда Валентину исполнилось 22 года, и он отправился в Магаданскую область - искать золото. Встреча с медведем там не редкость, но столкновение человека с косолапым - событие чрезвычайное. Однажды Валентин с напарником шли долиной реки, и тут навстречу ему вырос... огромный медведь. Бурые громадины всегда встают на задние лапы, как бы предупреждая встречного о нарушении территории, но, если закричать громко и в особенности стрельнуть, лесной хозяин ретируется. Этот медведь вопреки всему рванул прямо на Валентина. Смертельному прыжку помешала только обгоревшая лиственница и медведь стал ее обегать. В голове промелькнула единственная мысль: "Вот и все!.."

Расстояние между ними было шагов пятьдесят, загнать патрон в ствол уже не было времени, и Валентин, даже не осмысливая, что делает побежал... прямиком на медведя! Он почувствовал космический прилив сил, он почему-то стал уверен в том, что сейчас свернет косматому шею, а потом порвет его на куски! Напарник потом рассказал, что Валентин бежал за медведем полтора километра - тот улепетывал похлеще зайца...

Позже Валентин узнал, что в эти минуты в далекой Риге за него молилась мать.

До этого откровения Валентин не читал умных книг, не интересовался религией, для него существовали только романтика воли и тайга. После этого он ушел в чистую философию, и в особенности его интересовала этика. Он не мог понять, как мог вообще заниматься геологией, наукой, наносящей прямой урон природе. А работать он устроился портным. Прошло еще два года - и Валентин стал активным прихожанином Гребенщиковской старообрядческой общины Поморского согласия. Ничего случайного в мире не бывает: старообрядческие корни были у его отца, Михаила Галактионовича, который родился в деревне Москвино, на юге Латвии.

Когда-то староверы бежали от преследования царских властей в прибалтийские леса, основали там много поселений. Они рожали помногу детей - как позже Валентин узнал, в семье староверов 12 детей считалось малым числом, а была одна семья, родившая 26 человек! - и довольно быстро местность эта стала почти чисто русской и даже получила название: Латгалия. Отец не слишком-то думал о своих корнях, но Валентин помнил своего деда Галактиона Епифаньевича, искренне верующего человека, который на памяти Валентина никогда ни на кого не злился, ни на кого не накричал.

Первое свое духовное образование Валентин получил в духовном училище при Гребенщиковской общине. Он уже без пяти минут был наставником (поморы - согласие, не приемлющее попов, из заменяют наставники), ему уже подобран был приход, но он испытывал некое внутреннее беспокойство, неудовлетворенность. Он искал благодати, но среди староверов ее не чувствовал:

- Ни один старовер не скажет, что он счастлив. Староверы - хорошие, порядочные люди, но они живут комплексом ущемленности, как вечные беженцы. И еще: у поморцев нет причастия, а как христианину жить без принятия таинств?.. Хотя наставником моим был великолепный полемист, доктор богословия Иоанн Миролюбов, со мной спорить было бесполезно, я искал благодати - но в Гребенщиковской общине ее не нашел. А, когда через год я впервые увидел своего будущего духовника архимандрита Кирилла Бородина, я понял, что просто был заблудшей овцой. Такой жертвенности, какая была в нем, я не видел ни у кого. Он всего себя отдавал своим духовным чадам. Батюшка говорил: "Миленькие, у меня все становятся православными..." Каждую службу он заканчивал словами: "А теперь все нуждающиеся подойдите к матушке Варваре для получения бесплатно продуктов питания". Хотя он и был настоятелем кафедрального собора в Риге, он по состоянию здоровья служил в домовой церкви. Набивалось туда много народа, и все чувствовали благодать. Лишь после его смерти мы узнали, что хоть и служил он, а по медицинским показаниям и на ногах стоять не мог...

Не был ли значительной глупостью русский поход Наполеона? Да и вообще: великий диктатор повел свою великую армию в Россию - для чего? Неужели он был уверен в благополучном для себя исходе кампании 1812 года?

В западной историографии принято считать, что Бонапарт стремился избавить русский народ от гнета восточной деспотии. Так сказать, подарить рабам свободу. Правда при этом забыл спросить рабов: а хотят ли они освобождения? Они, "рабы", действительно освободили свою страну - от французов. Лев Толстой пришел к выводу о том, что именно Наполеон помог русским ощутить себя полноценной и великой нацией. Еще бы: разгуливать по улицам Парижа и тыкать ленивым гарсонам: "Быстро, быстро!"

Еще Толстой заметил, что Наполеон по-настоящему "уперся" в две страны: Россию и Испанию. Главным "стержнем", позволяющим двум народам оказывать сопротивление оккупантам, Толстой считал религиозность. Сталин, кстати, был начитанным человеком - и в годы Второй Мировой дал послабление Церкви, как бы поощряя веру. Он фактически допустил религиозность. Впрочем, тогда, в середине прошлого века, коммунистическая идеология вполне заменяла религию, и комиссары воевали получше капелланов... Наполеон не был религиозным человеком, тем не менее ему долгие годы сопутствовала удача. В России она ему изменила. В России что-то не заладилось. Виноваты русские морозы и бездорожье? Чтобы понять где пряталась "ловушка" для блистательного француза, надо обозреть факты.

1796 год. Первая военная кампания молодого Бонапарта. Северная Италия. Наполеон впервые в военной истории отдает приказание стрелять из пушек по гражданской толпе. Прямо на городской улице! Новация в военной практике была воспринята как шок. Мир понял, что пришел подлинный революционер, раздвигающий этические рамки. Как это не звучит кощунственно, многие были в восторге. Главное кредо Наполеона-воителя: "Война должна себя кормить"! То есть каждый солдат обязан взять у поверженного неприятеля все что он считает нужным. В сущности, это установки феодальной войны, откат в средневековье, однако сочетание узаконенного террора с прагматической настроенностью на грабеж долгие годы приносило значительные плоды. И на Россию французы шли в надежде разбогатеть от грабежа.

Тогда, в 1796-м, Суворов сказал про молодого Бонапарта: "Далеко шагает, пора унять молодца!" И он правда унял, разбив две французские армии - при Требии и Нови. Приблизительно в это время Наполеон ввел в оборот словосочетание "пушечное мясо". А потом взял реванш при Аустерлице. Разбит был Кутузов...

1798 год, Египетская экспедиция. Осада Яффы. После сдачи крепости (тому послужила гарантия безопасности со стороны французов) Наполеон приказывает расстрелять 4000 ее защитников. Наполеон уже тогда ввел в закон определение: "террор - орудие войны".

У Наполеона был значительный экономический базис во внутренней политике. Французская революция (французы кстати не называют ее "великой") породила массу новых землевладельцев, не желающих очередного передела собственности сопровождающейся стрижкой голов на гильотине. Они жаждали сильной полицейской власти. Наполеон ее создал. Впрочем Наполеон говорил: "Народ с такой же поспешностью бежал бы вокруг меня, если бы меня вели на эшафот..."

Во Франции Наполеон строил "свою" демократию. 4 нивоза (25 декабря) 1799 года. Плебисцит - голосуется новая конституция, и одним из трех "консулов" (в должности "первого консула") голосуется Бонапарт. Армия голосует строем - поротно и целыми полками. 27 Нивоза Наполеон закрывает 60 французских газет из 73. Оставшиеся газеты отданы под надзор министра полиции.

В стране царила жуткая преступность, с наступление темноты на улицах Парижа лучше было не появляться. С разбоем первый консул справился за полгода. В плен не брали - разбойников казнили на месте. Казнили так же скупщиков краденого и укрывателей бандитов. Народ был доволен столь жестким методом борьбы с преступностью.

В 1799 году Наполеон затевает дипломатические игры с Россией. Императору Павлу дано знать, что Франция готова безвозмездно вернуть всех русских пленных, оставшихся после разгрома корпуса генерала Корсакова. Так же предложено заключить военный союз (официально Россия и Франция в состоянии войны). Но в том же году Павла убивают. Когда наполеон получил об этом сообщение, он воскликнул: "Англичане промахнулись по мне в Париже третьего нивоза... но они попали по мне в Петербурге!"

...Испания, восстание в Мадриде. Мюрат приказывает в упор расстреливать толпу. По сути французы сами породили фанатичное сопротивление испанцев. Да, некоторые народы террором можно было подавить. Испанцы оказались не из таковых. Пример. Французы вступают в испанскую деревню. Она пуста, при запасах съестного лишь женщина с ребенком. Офицер спрашивает, не отравлена ли еда. Женщина утверждает, что нет. Офицер приказывает ей отведать самой и накормить ребенка. Она ест и кормит дитя. После них едят и французы. Через некоторое время женщина и ребенок умирают. Вслед за ними гибнут французы...

В начале оккупации численность французских войск в Испании составляла 100 тысяч. Вскоре пришлось прислать еще 150 тысяч, ибо костер "Гверильи" ("маленькой войны") разрастался. Сарагоса сдерживала осаду французов несколько месяцев. 27 января 1809 года войска маршала Ланка берут внешние укрепления, но внутри города каждый дом превращается в маленькую крепость. Такого в военной истории еще не было: взятый город... не сдается! Резня внутри Сарагосы длилась три недели. Солдаты Ланка убивали женщин и детей - потому что женщины и дети убивали французов... Наполеон называл испанцев "нищими канальями" и не считал, что в Испании идет война. Так, обыкновенная "зачистка", ликвидация разрозненных банд. Тем не менее во время "русского похода" Франция держала в Испании в два раза больше войск, нежели в России.

Про русских Бонапарт думал в несколько ином ключе: он считал, что русские настолько бездарны, что у них нет ни одного толкового полководца кроме Багратиона. Но зачем ему нужно было захватывать страну варваров?

Еще в 1809 году Наполеон пленил Папу. Перед "русским походом" император приказал перевезти Папу в Фонтенбло - с почетным конвоем. Рим Наполеон подарил своему новорожденному сыну.

Хитроватый Талейран говорил: "Русский государь цивилизован, а русский народ дик. Французский государь не цивилизован, а народ Франции цивилизован. Нужно, чтобы русский государь и французский народ вступили в союз..."

Цель "русского похода" Наполеон выразил в разговоре с Нарбонном: "Александр Македонский достиг Ганга, отправившись от такого же далекого пункта как Москва. Предположите, что Москва взята... разве невозможен доступ к Гангу для армии французов?"

Итак - через русские просторы - в Индию, как Александр Великий? Зачем? Индией владели англичане. Возможно, именно в англичанах Наполеон видел главного противника?

Перед всякой военной операцией Бонапарт задавал себе два вопроса. Первый: самостоятелен ли полководец противника в своих действиях? Второй: силен ли он вообще? Как видно, перед "русской кампанией" на оба вопроса он ответил положительно.

Смоленск мог стать первым местом зимовки. Когда Смоленск был взят, Наполеон бросил саблю на стол и сказал: "Кампания 1812 года окончена". Не давало покоя Наполеону одно: не было генерального сражения. И французы пошли дальше...

Бородино. В районе села Семеновского, увидев горы трупов (в основном русских), Наполеон впервые за время кампании-1812 впал в апатию. Он даже не отвечал на настоятельные вопросы, он был нерешителен.

...Кремль, вид горящей Москвы. Император бледен и молчалив. И вдруг он произносит: "Какое страшное зрелище! Это они сами поджигают... Какие люди! Это - скифы..."

Про поражение от русских Наполеон говорил, что "если бы не необъятные пространства, если бы не пожар Москвы, если бы не долгая стоянка в Москве..."

Изначально французы держали себя в России толерантно: попытки мародерства и грабежа пресекались. "Подсуропили" пруссаки. Они, воюя на стороне Наполеона, безжалостно убивали русских и грабили всё и свя. Собственно, немцы просто следовали "наполеоновской доктрине". Едва Франция проиграла кампанию, Пруссия перешла на сторону русских. Кроме пруссаков, самыми "грабительскими" народами были баварцы, рейнские немцы и хорваты. Справедливости ради надо заметить, что довольствие у перечисленных народов было гораздо ниже, чем у французов.

Русскому народу было не очень понятно, с кем он воюет. Вначале, в 1807 году с церковных амвонов наполеон был провозглашен как "предтеча антихриста". Позже, после политических лобзаний Бонапарта с Александром Романовым на Тильзитском плоту, он был назван "союзником русской короны". Наполеон дарит царю звезду Почетного легиона, тот вешает на Наполеона ленту Андрея Первозванного... После - опять "предтеча"... Впору задуматься. Встать на свою сторону, в стороне от правителей. Однако этого не случилось.

Наполеон не стремился уничтожить в оккупированной России крепостное право. Он не решился поднять в России крестьянское восстание против дворян, наоборот, приказывал подавлять жестоким образом крестьянские волнения в Литве. Эдуард Трио свидетельствует: "Он думал поднять казанских татар. Он приказал изучить восстание пугачевских казаков, у него было сознание существования Украины, он думал о Мазепе..."

"Наполеон не без боязни остановился перед грозной тайной степей... Он был не творцом революций, но их усмирителем. Он остался императором..."

Манифест Александра Романова о победе над Наполеоном был великоречив. Только о народе там было сказано только это: "Крестьяне, верный нам народ, да получит мзду свою от Бога..."

Их подразделение называлось: "ВАД-15". Почти что: "В Ад..." Хотя эта аббревиатура расшифровывается как "военно-автомобильная дорога", очень скоро они поняли зловещее совпадение. Вроде бы служба военного регулировщика дорожного движения проста: поднял красный флажок - стой; желтый - разрешено двигаться. Однако стоять приходилось на стратегически важных участках, которые фашисты стремились изничтожить всеми возможными средствами. Их, юных девушек, поставили у моста через Дон в районе города Батайск. Водители вначале удивлялись виду девиц, ведь в начале войны движением регулировали мужики. Но скоро привыкли и весьма радовались улыбчивым лицам, будто бы освещавшим суровые дороги войны.

Первым для Маши тяжелым испытанием стало двухстороннее воспаление легких. Еще на марше, под дождями подхватила. Молодой организм справился с напастью, и она очень скоро заняла свой пост. Дождей и прочих ненастных явлений впереди ждало много, но очень скоро Маша постигла великое преимущество ненастья: вражеская авиация в дождь не летает и можно перевести дух.

Во время налетов они не уходили с поста по двум причинам. Первая: командир запрещал. Вторая одновременно горька и смешна: девушки боялись вовсе не смерти, а... уродства. И Маша, и ее подруги не рисковали убегать под опору моста потому как очень на хотели, чтобы их придавило. Боязно было лишиться руки или ноги; а если уж и доведется погибнуть - лишь бы без мучений. Об этом девчонки-комсомолки просили Боженьку всякий раз перед тем как заступить на пост. Мост немцы все-таки "завалили", переправа осуществлялась по понтонам, и проблема исчерпалась сама собою: прятаться стало просто некуда.

В иные дни бомбили по шесть раз в день. Хоть часы сверяй - каждые четыре часа. Помнит Мария Филипповна одну роковую ночь. Кругом взрывы, огонь, крик, все бегут в укрытия, а Маша стоит. Нельзя сказать, что Маша не боялась. Очень страшно было, аж душа в пятки уходила. Но пост-то нельзя оставить, иначе за дезертирство сочтут. Тут грузовик едет прямо на разбомблённый мост. Шофёр обезумел, в лобовое стекло видны его округленные глаза. Она изо всех сил сигналит фонариком -- стой, мол, нельзя сюда! Бросилась наперерез... и очнулась уже на земле. Грузовик задел её бампером.

Два месяца в госпитале с гипсом пролежала - и снова к себе в "ВАД-15". После Сталинградской битвы они попали в Крым. В Симферополе снова пришлось разминуться со смертью: едва выскочили девчонки из грузовика, как бомба напрямую попала в кузов - разворотила весь! Страшный был период, дороги буквально усыпаны трупами немцев, наших солдат, беженцев... А убирать-то было некому, ибо развивалось стремительное наступление.

Потом были Белоруссия, Польша, Берлин... В Белоруссии Машу свалила малярия; лежала в полевом госпитале, и умерших от этой коварной тропической болезни выносили одного за другим - не было лекарств. Уже когда Маша пребывала в забытьи, приснился сон, будто она падает из окна, а ее подхватывает какой-то незнакомый танкист. Подруги тут же заявили: ну все, теперь ты должна выздороветь: танкист - это к добру. "Мы уже три трупа от лихорадки вынесли сегодня, -- сказал седой, усталый доктор девочкам, привезшим полуживую Машу в госпиталь, -- и эта не жилица. Лекарств у нас нет, лечить нечем. Далеко не уходите, попрощаетесь по-человечески..." Этот разговор услышала полевая медсестра, лежавшая на соседней кровати. Она рассказала девочкам, что у нее в полевой сумке есть одна ампула необходимого препарата...

...Так получилось, что на гражданке Маша Лиманская совсем немного поработала библиотекарем, ну, а большую часть трудовой жизни трудилась санитаркой в хирургическом отделении.

- В больнице, где я работала, лежала учительница, -- вспоминает Мария Филипповна. -- Она выписывала журнал. Как-то говорит мне: "Манечка, да тут твою фотографию напечатали". Действительно, я с флажками на посту у Бранденбургских ворот. Но знаменитой я себя никогда не чувствовала. В Москву на парад меня не приглашали, в политику не звали. Правда, местная власть недавно телефон провела. Могу внучке и правнукам позвонить. Разве я не счастлива?.." В проведении связи вообще-то помогла вовсе не власть, а сердобольные журналисты из районной газеты "Воложка". Известно ведь, что все в нашей стране надо вырывать с кровью...

Про такие фотографии говорят - "облетела весь мир". Вначале ее публиковали в "победных" газетах, затем на обложках журналов и книг об истории войны. В снимке девушки-регулировщицы, лихо управляющей движением военного транспорта весной 45-го года у Бранденбургских ворот Берлина мир тогда увидел не просто профессиональную удачу военного корреспондента Евгения Халдея, а документальное свидетельство победы над фашизмом. В 82-м Халдей прислал ей эту фотографию и другие свои снимки, сделанные в Берлине и Потсдаме, в том числе и фото со Сталиным, Трумэном и Машиным знакомым Черчиллем.

На самом деле в те счастливые дни их, девчонок, у Бранденбургских ворот, фотографировали много. Всеобщая эйфория, ощущение неимоверного счастья, весны... И никакого Халдея она вовсе не запомнила. Запечатлелось в памяти другое. После взятия Рейхстага девушек перевели на этот почётный пост в самом центре города. Почему именно их, ясно из их группового снимка: ну, прям модели, видно, что выбирали не уродин! Однажды возле Маши остановился грузовик-полуторка. "Сестрёнка, победа!" -- радостно выкрикнул водитель, и к её ногам упали пачка папирос и какой-то свёрток. "Зачем, я ведь не курю?" -- растерялась девушка. "Извини, сестричка, другого подарка нет", -- донеслось из отъезжавшей машины. Маша развернула свёрток и ахнула -- под обёрткой оказались красивые женские туфельки. Жаль, в подвале, где жили девчата-регулировщицы, случился пожар, сгорели все вещи, письма из дома, фотографии и те самые туфельки.

Ну, а самое знаменательное событие победных дней - встреча с Черчиллем. Девчонки знали, что мимо них будет проезжать кортеж английского премьера. Когда проехали мимо мотоциклисты, черная легковушка остановилась. Из нее вышли несколько человек, в том числе толстый человек, которого Маша видела на газетных карикатурах. Черчилль, как и положено, сжимал в зубах сигару. Через переводчика премьер поинтересовался у регулировщицы, не обижают ли девушек английские солдаты?

- Пусть только попробуют обидеть, наши солдаты нас защитят, - ответила Маша.

Черчилль выслушал перевод, как-то задумчиво улыбнулся и уехал.

Потом часть перевели в Потсдам - регулировать движение во время международной конференции стран-победительниц. На постах стояли вместе с союзниками, которые показались Маше недотепами: сразу вешали оружие на ветки, а сами растягивались на матрасах, которые загодя приносили из полуразрушенных домов, накрывались одеялами и откровенно дрыхли. Те, кому не спалось, подходили: "Герл, чейндж: давай винтовками меняться!" У русских дисциплина была, Маша даже не отвечала на такие непристойные предложения. Да и вообще война бойцов Машиного подразделения была целомудренной.

Когда в августе 45-го прощались со своим командиром, капитаном Антоном Гудзеватым, тот у них прощения просил: "Не обижайтесь, девчонки, что гулять вам не давал, личной жизни не позволял..." А они зла-то не держали. Ведь благодаря заботам товарища капитана они все дожили до Победы. Да, ранения имели многие, но все - с руками, ногами, лица не изуродованы... Только одна из них, интеллигентная Сашенька с ума сошла. Остальные, деревенские девчонки, страшные картины войны как-то пережили. Или благодаря инстинкту сохранения не пропустили сквозь свои сердца?

И расстались Маша Лиманская, Валя Беспалова, Аня Кравченко, Шура Гладкова, как выяснилось, навсегда. Переписывались они много лет. Но так и не встретились. Подруги одна за другой переставали отвечать. Последняя, с кем Мария Филипповна переписывалась, - Валя Беспалова, жившая в Волгограде. Но и от нее уже пять лет писем нет...

...После войны у Маши было неудачное замужество. Мужчин, ясное дело, осталось немного и с молодым лейтенантом она сошлась без любви. Едва родила двух дочерей, семейная жизнь не заладилась настолько, что пришлось расстаться. Детей поднимала сама, и, надо сказать, дочери выросли вполне достойными людьми. Лишь когда девочки подросли, Маша встретила, наконец, того, с кем в любви и согласии прожили 23 года. Виктор Иванович сам был фронтовиком, танкистом, между прочим. До последних, можно сказать, дней, уже оставив работу, муж помогал ей - колол дрова, приносил воду... Так, много лет спустя сбылся сон, приснившийся в госпитале во время войны.

Теперь, спустя десятилетия, Мария Филипповна убеждена, что не она, наверное, тогда добровольцем пошла на фронт, а какая-то другая девушка. Это было ужасно. Особенно в память врезалась такая картина: под Брестом женщине, разведчице, наш танк, неудачно сманеврировав, перерезал ноги. Она кричит своему провожатому: "Ваня, родненький! Добей меня!.." Конечно же, не добил, выстрелами остановил полуторку, погрузил раненую кузов и машина укатила в госпиталь. Кто знает, как закончилась эта драма... Как и десятки других драм фронтовых дорог, свидетелям которых Марии Лиманской довелось стать. Однако факт: русские своих не бросали. В отличие от немцев, кстати. Еще одна картина стоит перед глазами: всплывающие их выходов Берлинского метро трупы детей, женщин и стариков. Гитлер приказал затопить собственный народ... Сколько в наших головах с тех пор поменялось... Глядя по телевизору на картины взятия Грозного замой 95-го, Мария Филипповна рыдала...

Одна внучка Марии Филипповны теперь живет в Германии. Она вышла замуж за местного, коренного поволжского немца, и они переехали в страну, которую когда-то победила Мария Лиманская. Да еще волею судьбы символом той Победы стала! Недавно внучка присылала фотографию: она с тремя детьми (правнуками Марии Филипповны) у только что отреставрированных Бранденбургских ворот. Приглашала в гости. Очень Марии Филипповне хотелось посетить места юности, но тогда, после операции, более ноги. Не поехала, зато послала дочь. Та привезла сувенир: Бранденбургские ворота, сделанные из... шоколада. Вместе с подругами их съели в день Победы.

Подозреваю, избушка Марии Филипповны по сравнению с домами, в которых живут побежденные немцы, выглядит убого. Да и пенсия, которую она получает в ранге участника войны, невелика. Откровенно сказать, ефрейтор Лиманская получает пенсию, приблизительно в десять раз меньшую, нежели ветераны СС. Впрочем, четверо внуков и семь правнуков - тоже своего рода богатство. И разве прожитая достойно жизнь - не капитал?

-- Увязший по дороге в Индию

--

В селе Звонаревка ветераны стараются не унывать. Часто собираются вместе, обсуждают насущные проблемы, и под руководством главы сельской ветеранской организации Артура Павловича Литневского оздоравливаются по методике профессора Норбекова. Приходит на занятия и Мария Филипповна Лиманская - даже несмотря на то что "разменяла" девятый десяток. Больше не за здоровьем, а для общения. Потому что не может Маша без людей, без сердечной беседы. А ровесницы не представляют свою жизнь без нее, ибо Маша всегда умела заряжать доброй энергией и сеять радость. Светлый она человек, отзывчивый.

Звонаревка - не родное село Марии Филипповны. Сюда, к дочери Нине она переехала из села Старая Полтавка после того как скончался супруг, старый фронтовик. У дочери селиться не стала - обузой не хочет казаться - купила себе домик. Он хоть и малюсенький, зато прочный, еще немцами построенный. Ведь Звонаревка - село, основанное поволжскими немцами, когда-то оно называлось Шталь. Только немцев в войну выселили в Сибирь, а в зажиточное село навезли беженцев. Впрочем, последние не подвели: они трудолюбивы, а здешний колхоз считается одним из самых сильных в области. Есть у Марии Филипповны и еще одна дочь, Раиса, она в Саратове живет. Раиса тоже к себе звала, но деревня ей милее, да и привыкла она что-то всегда делать: город приучает к лени, а лень, как известно, - ближайшая дорога к могиле.

Ровесницы к ней всегда относились по-свойски: "Маша, Маруся, Манечка..." А она так скромно себя ведет, что до последнего момента и не знали односельчане, что их "Манечка" - знаменитость. В Звонаревку корреспонденты приезжают - и не в правление колхоза или в школу идут, а к Лиманской, в ее приземистый домишко. Иные бы позавидовали (что ж делать - в России так принято...), но Мария Филипповна - такой человек, который не вызывает нехороших чувств. Она рождена чтобы примирять.

Родилась Маша Лиманская в Сталинградской области, в Старой Полтавке. Войну встретила, уже в колхозе работая, но в 42-м в село приехал представитель военкомата, собрал девушек и сообщил: "Парней повыбивало, нужна, девки, ваша помощь... Ах, не знал я, что пацанок придется уговаривать!.. Ну, что красавицы: кто в добровольцы?" В добровольцы записались все. Маше было 18 лет.

Недолгая подготовка в поселке Капустин Яр - и отряд новобранцев женского полу пешим маршем, по расхлябистой дороге отправили на Запад. Все они были комсомолками, верили в близкую Победу, а войну представляли по кадрам из фильма "Чапаев". Где, значит, Анка лупит по врагу из пулемета, а они падают, падают...

Мария Лиманская

...Ее улыбчивое лицо почти не изменилось с тех пор как она бойко отвечала английскому премьеру Черчиллю: "Меня не обидишь!.." Мария Филипповна Лиманская продолжает заряжать односельчан жизненной энергией и оптимизмом. Как иначе может себя вести "регулировщик Победы"?

Ко всему прочему добавилась другая напасть. Совхоз стал медленно загибаться и отразилось это на том, что людям перестали выплачивать зарплату. Продолжалось падение долго, почти семь лет, лишь изредка содержание выдавали колхозникам зерном или фуражом. Сиротами (хотя, вряд ли слово это подойдет для этих детей) по большей части занималась бабушка, на Виктора легло семейное подворье, которое почти все 90-е года являлось единственным спасителем. Сколького это стоило - знают только они, но теперь три племянницы уже замужем и только младшие пока доучиваются в школе.

Но я не рассказал про весть "клан" Кочетковых. "Вася и Витя" - лишь верхушка "айсберга". На одной ферме с братьями дояркой работает их сестра Татьяна (ее тезка и жена Василия сейчас в декретном отпуске). Двое сыновей Татьяны тоже трудятся в хозяйстве - не доярами, правда, а механизаторами. На подходе и молодежь, так что получается уже солидное число.

Да, а вот свою семью Виктор не завел. Сошелся он было с одной женщиной, но та стала выпивать и курить - животновод с ней расстался. Сами братья дурных привычек не приемлют, но далеко не из принципа, а из соображений здоровья. Работа на ферме очень тяжелая, подъем - в 4 утра (по словам Виктора ранний подъем - единственное, что для него представляет трудность в работе животновода), вечером приходишь домой в 11, и, если при этом режиме еще курить и выпивать - то просто сгоришь, как лучинушка. А ведь есть еще и свое хозяйство, огороды, сенокос...

Если Виктор говорит: "Нам главное, чтобы скотина была сытой, ухоженной, такого не может быть, чтобы я был сыт, а скотина - нет", - ему вполне можно верить. Неслучайно братьям дали стада элитных коров: Василию 40 голов черно-пестрой, а Виктору 56 голов симментальской породы. Раздаивать стада первотелок - работа для истинных профессионалов. Такое дело не доверят случайному человеку.

Откровенно говоря, еще когда не познакомился с братьями, я был уверен в том, что совхоз, в котором они трудятся, находится в скверном положении и зарплаты не платит до сих пор. Я также не знал, как живут сами братья, может быть, они настолько изнурены бедностью и неблагодарным трудом, что просто пошлют меня куда подальше. По счастью я ошибся.

Во-первых, братья приняли меня попросту и радушно. А во вторых - и что самое главное - им стали платить зарплату. Кстати, породистые коровы приобретены хозяйством недавно, как и племенные быки, которые мирно стояли на привязи невдалеке от лагеря. Выяснилось, что у хозяйства сменился собственник и новое руководство провело радикальные реформы.

Несмотря на воскресный день директора, Любомира Наконечного, я застал на центральной усадьбе, в правлении. Любомир Николаевич, двухметровый богатырь, как все председатели колхозов, курящий одну сигарету за другой, на мой вопрос о том, не случилось ли какое-нибудь чудо ответил так:

- Никакого чуда нет. У нас очень крупная фирма, мы начинали с торговли, поднимали в городе Ефремове каучуковый завод, и вот пришло время не просто "делать деньги" но и задуматься: у нас есть дети, внуки, и как они будут жить в нашей стране, если она до сих пор не умеет себя прокормить? Мы могли бы все заработанные деньги вложить в депозит и жить спокойно до старости, но мы решили пойти иным путем. Мы взяли три отстающих колхоза и создали одно сельхозпредприятие. Решили в первую очередь доказать всем "палаточникам" типа "купи-продай", что на земле можно работать.

И Любомир Николаевич провез меня по полям, показав, что действительно денег в землю вложено много. Гордость нового хозяйства - американский трактор "Челленджер", единственный на всю область и стоящий "два мешка баксов". Он один заменят четыре "Кировца". На американском чуде техники, как объяснил директор, сейчас работает маленькая династия, отец и сын Нистратенко.

Проблема кадров для новых хозяев стала краеугольной. Из первоначальных 405 человек сейчас осталось 220, всех алкоголиков и негодяев выгнали. Зато оставшиеся - те, на кого можно положиться. Про животноводов Кочетковых директор сказал следующее:

- ...Я разговаривал с людьми, которые их знают с детства. Они ведь даже из школы убегали на ферму, они к коровам относятся как к... любимой женщине! Мы им дали лучшую группу нетелей, которых они раздаивают, а такие коровы стоят по тысяче долларов за голову. И думаю, эти парни вполне достойны хороших зарплат, а не только уважения. У нас ведь есть еще один дояр, Шамов. Мы им дали семейный подряд: он, жена и три сына. На таких людях земля держится...

-- Королева Бранденбургских ворот

--

Он не присочинил, ему незачем этого делать, ведь в деревне все на виду, и эту фразу ("да, они, считай, родились на ферме...") я после слышал ото всех, даже от учителей школы, в которой братья учились. Двойки, тройки - их обычные оценки, но учителя знали, что Вася и Витя, в отличие от других детей, в школу едут с фермы, а из школы - туда же, на ферму. Бывало, ради коров и уроки прогуляют...

Итак, мама Василия и Виктора, Анна Васильевна, была дояркой, а перед пенсией - завфермой здесь же, Лепягах. Отец Михаил Гаврилович - простой рабочий в колхозе. Вопроса о выборе профессии перед братьями просто не стояло, потому что они даже летом, вместо пионерлагерей официально нанимались на ферму, ведь в большой крестьянской семье труд был как дыхание, тем более что нужны были деньги на ту же форму или на тетрадки. Детей было семеро, четверо сестер и трое братьев, один из которых умер. Василий и Виктор - "поскребыши".

Труд свой братья начинали еще при советской власти, когда его вполне уважали, часто возили Кочетковых на соревнования по машинному доению, где братья взяли несчетное число призов. Сами они их не считали никогда - состязались просто для удовольствия. Было еще одно, "внутренне" соревнование - один хотел передоить другого. Успех был переменным, а по жизни получалось, что надои братьев Кочетковых были самыми высокими не только в колхозе, но и в районе. Слово "дояр" здесь не в ходу, братья - животноводы, и теперь они не просто доят, а выполняют самую сложную работу - "раздаивают" стадо первотелок. Но это - теперь, а тогда все было более обыденно и монотонно. Жизнь текла спокойно, размеренно, но однажды в семье случилась трагедия: умерла сестра Валентина.

Скончалась она от родов (погиб и малыш) и после Валентины остались шестеро детей, самый старший из которых учился в 8 классе, а самому младшему было чуть больше года. Беда не ходит в одиночку: незадолго перед тем от взрыва газа погиб и отец детей. Василий к тому времени уже был женат (кстати, его супруга Татьяна - тоже доярка), и детей взял Виктор. Детьми занималась в основном, конечно бабушка (и немножко дедушка, когда еще был жив) но и Виктору пришлось забыть о личной жизни, которой, впрочем, в перерывах между походами на ферму оставалось совсем немного. Все досуги Виктора стали принадлежать племянникам и племянницам.

Василий и Виктор Кочетковы

"Вася и Витя" - так их с детства звали в округе. В общем-то, так зовут и сейчас, когда им в пору уж и по отчеству именоваться - Михайловичи - но дело в том, что отношении односельчан к "Васе и Вите" (так про братьев и говорят: "А, это наши Вася и Витя, которые на ферме...") нет никакого оттенка надменности или снисходительности. Их действительно уважают. За труд. Ведь они стали миллионерами, не по деньгам, конечно, а по надоям: по миллиону литров на брата надоили.

Василий старше Виктора на двадцать минут, они близнецы. И работают они на одной ферме (правда, летом в разных лагерях) в родной деревне Лепяги. Правда, судьба братьев сложилась по-разному: старший женат, у него двое детей, а вот младший пока ходит бобылем. Почему так случилось - расскажу чуть позже, но для начала все же коснемся другого вопроса: для чего эти здоровенные, стройные и далеко не уродливые мужики пошли в "немужскую" профессию.

Понаблюдав за тем, как работают братья, я понял, что это как в кулинарии: кухня - для женщин, но великими поварами становятся все же мужчины. Кочетковых я нашел, естественно, в летних лагерях (они расположены рядом), причем пришли они раньше всех - загодя готовились к дойке. Оба одеты в опрятную синюю униформу и, надо заметить, нагрянул я без предупреждения, так что никакой показухи быть не могло. Откровенно говоря, кроме того что есть в деревне Лепяги два брата-дояра, и что они в хорошем смысле фанатики своей работы, я ничего не знал. Скажу правду: народ в деревне нынче стал озлобленным, и я вполне готовился к тому, что братья меня попросту пошлют куда подальше, а, кстати, имеют право - не твари же дрожащие. Не послали. Просто, когда я находился рядом и снимал, немного стеснялись. Начали дойку они первыми, а вот закончили последними. Василий планировал в перерыве между дойками перебирать картошку (я не мог ему помешать, т.к. предварительной договоренности у нас не было) и он уехал на центральную усадьбу, где живет с семьей, и мы поговорили с Виктором. У него, впрочем, тоже было дело - надо было пригонять свою, домашнюю корову - но все-таки он рассказал.

- ...Мы доить начали, может, раньше, чем ходить. Мы, считай, на ферме родились...

Он вообще любит природу. Тут наконец мы приближаемся к ответу на вопрос: "Для чего?" Весь этот пруд, ручная работа, и вообще...

- К природе тянулся... - таков его ответ.

Но при чем тут природа, ежели вот она, за околицей... Мало кто понимает, что Коля "Модный" строит свою... Вселенную! Тот, кто однажды видел японский садик, Николая поймет, и не его вина в том, что здесь, на Вятке снег лежит большую часть года и подлинной сути не видно. Так вот, его идея проста: создать сад. Для людей. Чтобы они в малой форме поняли великую благодать и доброту Природы.

Природу он наблюдает всю жизнь. Для этого у Николая создана целая метеостанция, и в дневники он заносит состояния погоды и своей души -- со всей старательность и не было ни одного дня, чтобы он не оставил заметку в тетради, коих скопилось несколько десятков. Самые старые из тетрадей от времени уже стали рассыпаться.

Любимое слово для Николая -- "парк". Он именно и задумывал все как парк. Для людей.

Жаль только, люди относятся к его труду неподобающе. Потребительски. Нет таких же как он энтузиастов, да и вообще поговорить в сущности по душам не с кем.

Он давал в газету объявление, чтобы к нему приехала женщина, согласная жить и помогать устраивать пруд и парк. Пришло несколько ответов, и одна из претенденток настолько ему понравилась, что он вступил с ней в переписку. Одиннадцать писем от нее получил, узнал, что она бывшая лыжница, чемпионка, а потом из переписки стало ясно, что у нее при живом муже было две коровы, а сейчас пять голов мелкого скота (Николай и сам держит коз), и догадался он, что от чемпионки в ней уже вряд ли что осталось. А ведь он так мечтал пройти с ней на лыжах хотя бы 7 километров по лесу (что он и совершает каждый день)! И переписку он прекратил потому как не нашел по-настоящему тренированной подруги.

Прошлой зимой он у пруда месяц строил снежную гору высотой 7 метров, чтобы дети катались. Детей было много, и Николай подумал, что в эту зиму дети либо их родители сами придут помогать строить гору. Но никто не появился, посему Николай решил оставить затею с горой.

Лишь трое из пацанов приходят изредка помогать рубить лунки в пруду, чтобы рыба не задохнулась. И на том спасибо. А вот дочь не приезжает. Наверное, забыла.

-- Молочные братья

Николай Клестов

Вопрос о смысле человеческой жизни теперь ставить неприлично. Из мыльных опер, телевизионных ток-шоу, глянцевых журналов мы по идее должны знать, что рождены для того, чтобы заработать на авто, коттедж, красавицу-жену (или все это выиграть), окружить себя любящими детьми и с миром в бозе почить. В общем, голливудскую сказку сделать былью.

Разве не так?

Есть еще разновидность жизни, которая называется "монашеским подвигом", это когда человек совершает нечто ради обретения благодати после прекращения земного существования. Но во времена, когда на улицах русских городов мелькают афиши типа: "Шоу-группа буддистских монахов из Шао-Линя демонстрирует свои боевые искусства", на такой подвиг отважится один из миллиона.

Что делать человеку, если ему надо больше, чем насущный хлеб днесь?

13 мая 1963 Николай Александрович Клестов, простой крестьянский паренек из села Русское взял лопату и отправился во двор, чтобы выкопать яму. Грунт был легкий, рассыпчатый, и работалось радостно. Не так давно его родители купили половину дома на западной окраине села, земля на усадьбе не возделывалась отродясь, вот Коля и решил снять с метр песка, навозить туда хорошей земли и посадить ягодные кусты. В процессе труда выяснилось, что, во первых, яма наполняется водой от какого-то подземного источника, а во-вторых работа оказалась непредвиденно объемистой и всего на съемку метра с одной сотки у Николая "Модного" ушли лето и осень.

"Модный" - это обидная деревенская кличка, данная злой соседкой сначала его матери а потом перекочевавшая к нему. Коля по характеру своему был тихим и не противился, что его зовут "Модным", но обида в душе таилась. Из армии он вернулся каким-то не таким и больным -- ведь тогда не принято было печься о здоровье солдат, особенно ежели служба вязалась с военным атомом.

На следующую весну, как только сошел снег, Николай решил продолжить. Он рассудил: не посмотрели родители, что суходол достался, вот и надо поправить дело по-своему: какой-никакой водоем сочинить. Типа водохранилище, что ли. А за песком пошла глина. Тяжело было лопатой копать, а потом ведра относить подале, тем более что родители достались пьющие и не помогали. Николай на них глядя, к слову, так не разу за жизнь горюч-воду не попробовал, да и вообще стал приверженцем спортивно-здоровой жизни.

Ради труда по устройству водоема он устроился не местную ведерную фабрику, где ему дозволили клепать детские ведерки вечером и ночью. Утром и днем он копал и носил. Из-за такого режима у него сломался личный режим и многие десятилетия он может спать не больше двух часов. Коля вгрызался в глину, пока она не схватилась морозом, а на следующую весну продолжил снова. И так - десять лет, без выходных, религиозных и советских праздников. Три часа копания и таскания, за которые поднималось наверх и выбрасывалось за бугор четыре тонны грунта -- вот и помножьте на десять лет. Площадь пруда составила 15 соток, а вот с глубиной возникли проблемы: грунт с глубиной становился все тверже. За время копания Николай избавился от всех болезней, полученных в награду за армейские атомные труды, причем, оттого что работа по тасканию ведер сильно нагружала спину, он после копательных потуг час предавался физическим упражнениям. На берегу пруда был оборудован спорткомплекс с брусьями, турником, гирями и кольцами -- для растяжки.

Борьба за глубину заняла следующие пять лет. На глубине около 3,5 метров встал известняк, плотная, непробиваемая порода. Долбил Николай его так: зимой ждал, когда встанет лед, рубил лунки, удлиненным ломом по несколько часов долбил породу, а потом лопатой со специально приспособленной ручкой выгребал отдолбленное. Глубина в отдельных участках достигла 5 метров. В процессе этой работы он женился: взял женщину с двумя детьми, которая вскоре родила ему дочь Веру. В честь дочери Николай посадил на берегу пруда дерево. Вскоре вокруг пруда возник целый парк, состоящий из 35 пород разных деревьев и кустарников, включая остролистный клен, сирень, кедр, иву, вяз.

Следующие годы заняли укрепление берегов, разведение в пруду рыбной популяции типа карасей и линей, а так же соединение своего пруда со случайно возникшим рядом водоемом в связи с разработкой карьера. Жена через 11 лет с детьми уехала в город Слободской, зато он устроился на другую работу, в водное хозяйство, потому эти проклятые ведерные железки он ненавидел смолоду, а тут наконец подвернулась работа вплотную с природой и близко по призванию.

- Я до сих пор хорошо помню, кто и как нас с дедушкой Лешей принимал, кто хорошо кормил, а кто не слишком, кто меня любил, а кто смотрел волком...

Деду был 71 год, парню - 15, но жили они дружно, и прошли вместе много деревень и сел, пока не случился один инцидент. А именно произошло следующее. Дед любил поддать, работали он помногу, с 7 утра и до ночи, и однажды Пашка забыл долить воду в чан, где "вывариваются" валенки. А дед не проверил и сожгли они выгодный заказ. Естественно, признано было, что во всем виноват молодой и пришлось Алешке "отрабатывать" сожженные валенки, а после их отношения с дедом уже не сложились.

Но прослышал наш герой, что в городе Галиче открылись какие-то мастерские, а парень страсть как хотел с техникой заниматься. Пришел он в этот Галич, и целый день искал мастерские, но не нашел. Забрался на самую высокую гору - и давай рыдать. Ведь и паспорта нету, и домой возвращаться бессмысленно... Но тут, как в волшебной сказке, появился добрый человек, который и утешительные слова сказал, и показал, где эти мастерские, в общем, с этого эпизода, произошедшего на горе под названием Балчуг, началась светлая полоса жизни Пал Палыча...

...Я почувствовал, что дед сильно подустал рассказывать, решил дать возможность ему отдохнуть, а сам пошел во двор, понаблюдать за работой. Мужики уже закололи восьмого баранчика и разделывали тушу, Николай Михайлович с ловкостью хирурга орудовал охотничьим ножом. В другом конце двора из сарая на телегу грузили сено Зоя Степановна и Пашка. Когда телега наполнилась, Пашка лихо впрыгнул в кабину "Беларуси" и включил зажигание. Смотри-ка: десять лет, а трактор-то для него как родной! Когда мальчишка перевез сено и выпрыгнул из кабины, я спросил:

- Паш, трудно трактору научиться?

Мальчик немного смущенно, чуточку надменно и малость презрительно наклонил голову вниз и ничего не ответил. Только ухмыльнулся, но в этой гримасе чувствовалось внутреннее достоинство русского крестьянина. Заметно было, что ему лестно такое слышать от меня, проходящий мимо отец обронил:

- Он со второго класса водит. Я тоже в его возрасте умел...

Александра Николаевна тоже работала: согнувшись в три погибели, вымывала бочки, в которых будут засаливать мясо. Я побродил по хозяйству и обнаружил, что оно действительно довольно крепкое. Есть здесь мастерская, сенокосилка, грузовик. Нет только собак, что для меня показалось странным, но как мне объяснили, хозяева этих животных не любят. Кроме зарезанных, остается еще дюжина овец, есть две коровы, телушка, теленок, куры, кролики (дед позже сказал - это для внуков, чтоб заботиться о скотине приучались, "только ленятся они ныне..."). Летом вести хозяйство проще, так как в Марьине собираются по 12, а то и 15 детей, внуков и правнуков Чудецких. Зимой, конечно, труднее и выручает только сын. Приезд дочери из Эстонии - событие редчайшее.

...Когда я вернулся в избу, деда я сначала не нашел, но погодя услышал его клокотливое дыхание (уж не воспаление ли легких?..). Он лежал на печи; не спал, но думал. Пала Палыч вопросил:

- Ну что, скоро они там?

- Да, вроде последнего закололи. Скоро, наверное.

- Да уж пора бы. А то не емши. Вы уж меня извините, что на печи... Болею, чего-то.

Извиняться, ей-богу, было не за что и мы продолжили. За окном между тем уже стало смеркаться. Ноябрь, на Севере уже в два часа хмарь начинается...

В 17 лет Павел Чудецкий стал бригадиром шатунно-поршневой группы в этих самых Галичских мастерских. Дед прежде всего сейчас вспоминает вот, что: из 50 человек в его бригаде только один был пьяницей. А теперь... ныне, наверное, в колхозах сохраняется такое же соотношение. Только в обратную сторону.

В 40-м его призвали в армию. Павел мечтал стать шофером, просто бредил этим, но не проходил он по медицинским показателям: у него был врожденный порок сердца, даже на службу его взяли по его настойчивой просьбе и то в нестроевые войска. Сначала в армии из него хотели сделать писаря, потому как он имел хороший почерк, но вскоре перевели в артиллерийские мастерские; там Павел подговорил своего товарища, тот прошел за него врача-сердечника, и в результате этой простой хитрости нашего героя послали-таки учиться на шофера.

На войне ему везло. Участвовал он во многих боевых операциях, освободил несчетное число русских и прочих городов, и ранения у него были только легкие (разве только, одна контузия положила его госпитальную койку) ну, а в конце войны даже расписался на стене Рейхстага. Так и написал: "Чудецкий из Галича". И все эти четыре года он крутил баранку, а закончил свою войну он на Эльбе, в городе Виттенберге. Отпустили домой пораньше - из-за того, что мама была уже при смерти.

Родина встретила холодно. Война многое списала, например в 42-м, на фронте его приняли в комсомол (до того происхождение не позволяло это сделать), да и за годы лихолетья многие его "доброжелатели" либо сгинули, либо потеряли способность творить гадости. На весь Парфеньевский район наличествовали всего две машины: в военкомате и в МТС (ибо и дорог-то приличных не было), и о работе шофером даже не мечталось. Пал Палыча взяли в районное МТС и 12 лет он там работал бригадиром тракторной бригады. В 56-м его даже выдвинули в члены партии, и он не отказался, - в те времена не принято было отвертываться.

Почти сразу после того, как вернулся с войны, Павел в конторе встретил симпатичную смешливую девчушку-счетовода, Шуру. Гуляли недолго и расписались в 46-м. Поселились на родине жены, в Марьине, построили свой дом, а всего в Марьине с их новостройкой насчитывалось тогда 17 домов. Собственно, в построенном тогда Чудецкими доме мы теперь и разговариваем. После МТС Чудецкого выбрали председателем марьинского колхоза; в этой должности он проработал до того момента, пока маленькие колхозы не объединили в один совхоз, контора которого теперь находится в Аносове. Результат объединения Пала Палыч оценивает так: "Если раньше мы одним маленьким колхозом 360 гектар засевали, то теперь во всем громадном совхозе - не больше 200 гектар пахоты..."

После ликвидации их колхоза и до самой пенсии, до 1985-го года Пал Палыч работал в совхозе шофером. Дороги в Марьино так и не проложили, но Пал Палыч шофер "от Бога" и в народе говорилось так: "Там, где лось пройдет - там и Чудецкий проедет".

Вот, собственно и вся его "биография" вкратце, без сплетен и анекдотов. Хотя, если рассудить, последние десятилетия, не окрашенные драматическими событиями, были для Чудецких самыми плодотворными - во всех смыслах. У Александры Николаевны было девять беременностей, и семь родов принимал у нее муж. Сам, без помощи кого-либо, и только два раза он возил жену рожать в больницу. Не сразу Чудецкие узнали, что у них так называемый "конфликт крови", несоответствие резус-факторов, отчего трое детишек умерли, а некоторые рождались, как старик выразился, "желтенькими", но, слава Богу, их смогли выходить. Долго они не могли родить мальчика, наследника, и вышло, что Алексей стал их "поскребышем", Александра Николаевна родила его в 43 года. Сын стариков не подвел: теперь он - капитан милиции, уважаемый в народе человек и, что самое главное, старики уверены в том, что в случае чего хозяйства он не бросит.

...Наконец работы закончились и все собрались в избе. Хозяйка принесла щей, картошки, только что приготовленную баранью печень, медовуху - и мы расселись. Перед началом трапезы я сфотографировал двух Павлов - деда и внука. Разница в возрасте между ними - 72 года! Медовуха - дедова гордость. Готовит он ее только сам и никому не раскрывает секретов. Хозяин за столом поведал, что у него есть старая книга, в которой рассказывается, что один священник всю жизнь пил вместо водки медовуху и прожил до 118 лет. Мы пили два сорта - черноплодно-рябиновую и яблочную медовухи. Вино это легкое, не больше 18 градусов, и в голову не ударяет, и после третьей дед заговорил о пчелах. Именно из-за них он приобрел репутацию "миллионера и кулака". Опытному пасечнику мед действительно приносит хороший доход, но вот, что сказал дед по этому поводу:

- Есть у меня одна старинная книга. Там так написано: "Если человек решает заняться торговлей, пусть знает, что 90 человек из 100 приходят к растрате. Если человек решает стать пчеловодом, пусть знает, что 96 человек из 100 приходит к краху". Говорят, у меня много ульев. Да, много, я даже, когда не могу заснуть, начинаю все их считать, припоминать, в каком состоянии каждая семья пчелиная. Последний мой улей имеет номер "99", но это не значит, что все жилые. Были, конечно, времена, когда я по две с половиной тонны меда качал, но теперь я за массой не гонюсь. А вот качество приносит репутацию и стабильный доход. Перед самой этой перестройкой бабушка деньги, которые у нас лежали, взяла - и отнесла в райцентр, в сберкассу. Сто тысяч рублей, еле в сумку затолкали...

Всего же перед "павловской" реформой на счету Чудецких лежало 260 тысяч рублей. То есть, миллионерами они не были, а так, "стотысячниками"... Для тех, кто забыл, поясню: при советской власти рубль приблизительно был как доллар, машина "Жигули" стоила около 4 тысяч. "Волга" - подороже, и на "чудецкие" деньги вполне можно было купить 30 "Волг". Это были честные, законные деньги, так как Пал Палыч всегда платил все налоги.

Теперь со своего вклада они могут получить тысячу рублей. Может хватить на плохонький велосипед, но они этих денег не собираются брать. По поводу потерянных денег дед говорит просто:

- А ну их к чёрту... Деньги - зло.

Дед считает так абсолютно искренне. Верьте, или не верьте - ваше дело - но Чудецкие нисколько не жалеют о потерянном. Насчет школы своего имени дед тогда шутил (сцена с предложением денег действительно была!), но... ведь если бы они пошли, например на школу, в которой сейчас учатся его внуки, а не "перестроечному коту под хвост", может, те миллионы, которые "съели" 15 лет долгостроя, можно было бы как-то поумнее использовать...

За столом дед высказал мысль, которая среди гостей вызвала не что недовольство а легкий шок:

- А знаете... Я бы на месте власти сейчас все пенсии отменил бы. Почему? А потому что работать никто не хочет. Изленились все люди и алкоголизм развели. - (Дед никогда не пил, да и сейчас с нами не выпивал... а медовуху варит!) - Люди на пенсии надеются, а то, что надо своим потом хлеб зарабатывать, забыли...

Через минуту, после очередной рюмки, все забыли о сказанном. А дед... он ушел в себя. Задумался. Чувствовалась, что старик выговорился, душу излил и больше не собирается откровенничать. Рассказал только, как их со старухой не так давно обворовали:

- Ходил тут ко мне один, дружили с ним. А он с подельником к нам в дом забрался. Образ украли, медовухи бутыль и меду бидон. Их нашли, судили, я просил, чтобы их пощадили, и дали им по четыре года условно. Мед они вернули, а образ - нет. А после они магазин обворовали, так их все-таки посадили. На семь лет. И там парень этот умер. Разума не было...

Прощались мы торопливо. Возвращались в полной темноте, в той же компании. Дорогой обсуждали недавнее уголовное дело, в котором потерпевшей оказалась наша попутчица. Ей 68 лет, она бывшая доярка, больная женщина. А дело было (как выразился ветеринар)... "сексуальным". Парень, недавно пришедший из армии, завалился к бабушке домой, избивал ее, требовал чего-то, а ведь во внуки ей годиться! В общем, грубое насилие на почве пьянки, на днях состоялся суд и дали ему 4 года. Николай Михайлович высказал искреннюю надежду, что на зоне ему с такой статьей сильно не поздоровится. А я удивлялся Зое Степановне. Она по сути несчастная, забитая женщина, без мужа, сын у нее - алкоголик, а тут еще такое... Но как она решилась написать заявление! Ведь, если тот придет с отсидки...

Да для того, чтобы написать заявление, надо недюжинным мужеством обладать! Вот, сидит с нами рядом в телеге щуплая, ссохшаяся старуха, изредка вступает в наш разговор - "А чего он, зачем надо было вламываться..." - кругом тьма, только где-то далеко за лесом видны огни железнодорожной стации. А ведь какую же драму эта женщина пережила! Скольких ночей не спала, чтобы решиться выступить на суде... Нет, Россия все-таки страна удивительная.

Дома у философа Василия Розанова я нашел такое высказывание: "В России вся собственность выросла из "выпросил", или "подарил", или кого-нибудь "обобрал". Труда собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается". Написано сто лет назад. Значит, и при царе-батюшке Павел Павлович Чудецкий тоже считался бы "изгоем"...

-- МЫСЛЕННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

(опыт обзора мнений о феномене "русской души")

--

-- Заблуждения

Нам легко судить со своей колокольни, потому как мы убеждены, что она достаточно величественна - по крайней, мере, она много выше колокольни, на который сидели Карамзин или даже Платонов. Технологии пока имеют тенденцию непрерывно расти, и надо иметь в виду, что через каких-то пятьдесят лет мы тоже покажемся потомкам весьма забавными - и не более. Я говорю о понимании сути словосочетания "русский дух", которая тоже изменяется.

Недостатка во мнениях не было никогда, так же, как в иных странах много думали о сути словосочетаний "английский дух", "испанский дух" или "загадка тайской души". В этом смысле хороша Швейцария, где "швейцарец" - это не национальность а гражданство. Но и там есть свои проблемы, которые сглаживаются при помощи экономической и политической стабильности. Пускай в русском языке поселилось слово "швейцар" - как отголосок дворянской эпохи - все равно мы "швейцаров" вовсе не идентифицируем со "швейцарцами". Михаил Чехов, Владимир Набоков, Иосиф Бродский (несмотря на свое еврейство) - тоже во многих смыслах "русские", но они в большей степени обогатили культуры других стран. Вышеназванные лица, кстати, плевали на свою родину, потому что знали: их родина уже ушла, ее не существует.

Россия - тоже в некотором роде Швейцария, разница лишь в количестве национальностей, в неосвоенности территорий и в масштабе. Наши руководители в ХХ веке стеснялись произносить слово "русский" (за исключением Сталина, который однажды выпил "за русский народ"), все больше использовались эвфемизмы типа "россиянин" или "советский человек". Хотя там, за кордоном, мы все - "русские" - независимо от разреза глаз или картавости. Или, если это позволительно, "русская мафия". Понятия "загадка русской души" и "мрачные лабиринты русского духа" как-то притупились и потеряли былой ореол таинственности. Наша тайна теперь - ракеты с ядерными боеголовками, про которые Запад гадает: "запустит - или нет, а если нет, не украдут ли арабы?.."

Тютчевское "Умом Россию не понять..." давно уже то ли опошлил, то ли осадил "русский еврей" Губерман: "Давно пора, ё.....мать, умом Россию понимать!" Между прочим, неплохо бы и померить нашу страну ихним аршином (точнее, футом, несмотря на то, что наш аршин в два раза больше ихнего фута).

Не была ли "русская душа" мифом? Как, например, оказались мифами "народ-богоносец" и "народ - передовой строитель коммунизма". Ведь, если так, то на фиг - вся наша "культур-мультур", которая веками строилась вокруг этого стержня, как мясо для шаурмы!

Существует ли загадка русской души? Или, если даже эта загадка была, то - куда пропала? А, может быть, умерла сама "русская душа"? Растворилась в глобализме...

Ответа я не знаю, но хочу разобраться, откуда эта "загадка" появилась и когда. Внутренне, интуитивно я подозреваю, что ничего никуда не пропало, загадка существует - уже хотя бы потому, что о "русской душе", "русском духе", говорит вся мировая культура. Так называемая "Русская мафия" - всего лишь порождение масс-культуры с Голливудом в авангарде; в конце концов, "триада" и "коза-ностра" гораздо мощнее, так же как сильнее китайская и итальянская экономики, да к тому же глобализм (вкупе с интернационализмом) проник и в преступные сообщества.

По большому счету тема "русской души" незлободневна, кому нужна скучная философия, перемешанная с теологией и сдобренная искусствознанием? В среде, где "литературными Монбланами" считаются сыщик Каменская и колдун Гарри Поттер, смешно говорить о какой-то там душе, за исключением момента, когда "русский дух" становится частью преступного заговора или чертой убийцы. Но Гарри Поттер и Каменская - явления массовой культуры, как когда-то таковыми являлись Холмс и Алиса, путешествующая по Стране чудес. Последних проверило время, а первых еще ждет это испытание, а потому пока грех судить о качестве Каменской, Поттера, Пелагии или "Бешеного". В конце концов, "Братья Карамазовы", "Преступление и наказание" - тоже детективы.

Что касаемо души, вспомнил недавний эпизод. Энтузиасты-авиамоделисты показывают в полете своих рукотворных птиц, а ведущий поясняет: "Все эти аппараты имеют электрическую тягу, а сейчас вы увидите модель вертолета с бензиновым двигателем. В электронах нет души, а в моторе внутреннего сгорания - есть!" И в воздух, жутко чадя и громыхая, в прямом смысле вздымается жуткий монстр. Через десять секунд он позорно падает - заглох носитель души. Точно так же фотографы спорят о том, есть ли "в цифре душа", или она только в пленке. Полагаю, ни в электрических, ни в бензиновых двигателях, ни в матрице, ни в пленке души нет - это все наши выдумки и поэтические воззрения на природу. Вероятно, души нет и в человеке, даже если он - русский. Что на самом деле рассуждать о самом феномене. В частности, как дух представителя нации соотносится с национальным характером? Есть ли вообще связь между духом и душой?

Прежде всего нужно договориться о понятиях. Во-первых, что автор понимает под "русским": для меня человек, который не только считает себя принадлежащим к русской нации, но и способен изредка гордиться этим - и есть русский. Набоков (пытавшийся писать по-французски, а потом освоивший английский), Бродский (до смерти писавший по-русски) - не русские. А вот Окуджава - русский поэт. Горинштейн - русский писатель. Шнитке - русский композитор. Тарковский - русский режиссер. Четкой грани типа "черное-белое" здесь, конечно, нет. Набоков и Бродский считали себя "гражданами мира", но для американцев они есть и останутся "русскими", несмотря ни на что. Они тоже задумывались о своей "русскости", но, мне кажется, этой "русскости" они либо стеснялись, либо прятали за словами. Тот же Набоков уже в американо-англоязычный период своего творчества сделал для популяризации классической русской литературы больше чем кто бы ни было.

Нация - структура динамичная: гунны, сарматы, скифы, меря, и еще черт знает кто давно растворились в других национальных общностях. Если русские из всех славянских народностей единственные заслужили право именоваться "великим народом" (как по численности, так и по своему вкладу в мировые процессы - исторический и культурный), значит, тому способствовали объективные обстоятельства. Если учесть, что тех, кого внутри страны называют русскими, еще 300 лет назад именовались "московитами" или "москалями", а "русскими" назывались предки нынешних украинцев, вопрос запутывается в корне. "Московиты" обладали высокой степенью пассионарности (если гумилевский термин здесь применим), что позволило им (простите: нам...) захватить ужасающие территории и даже вполне успешно таковыми управлять. Много споров о том, когда именно русская нация осознала себя великим народом, но суть, мне кажется, в другом: когда нас стали считать великими другие? И между прочим: так ли нужно ли это величие нам?

Дональд Уоллес, англичанин, пять лет проживший в России (с 1870 по 1875 г.г.) и написавший о нас книгу, был убежден в том, что такому захватческому успеху прежде всего способствовало отсутствие... религиозного фанатизма:

"...Русский крестьянин точно создан для мирной, земледельческой колонизации. Среди нецивилизованных племен он добродушен, вынослив, миролюбив, способен терпеть крайний недостаток и отлично умеет приноравливаться к обстоятельствам. У него в характере вовсе нет высокомерного сознания личного и национального превосходства и непреодолимого стремления к господству, которое часто превращает преклоняющихся перед законом, свободолюбивых британцев в жестоких тиранов, когда они приходят в соприкосновение с более слабой расой. У него нет желания управлять, и он вовсе не хочет обратить туземцев в дровосеков и водовозов. Он желает получить только несколько десятин земли, которые он мог бы сам обрабатывать; пока он может спокойно работать, он не станет тревожить своих соседей. Будь поселена на финской земле англо-саксонская раса, она, вероятно, уже завладела бы землею и обратила бы туземцев в земледельческих рабочих. Русские поселенцы удовлетворились самым скромным и самым безобидным образом действий; они мирно поселились между туземным населением и очень быстро слились с ним. Во многих уездах в жилах так называемых русских течет, может быть, более финской, чем славянской крови...

...Ярославская губерния тысячу лет тому назад была населена финнами, а теперь в ней живет народ, вообще считающийся самыми чистыми славянами. Совершенно ошибочно было бы предполагать, что финны переселились из этой местности в более отдаленные губернии, где они находятся до сих пор. В действительности они прежде занимали всю северную полосу России, и в Ярославской губернии они были поглощены двигавшимися славянами".

Пруссак Август Гексгаузен, побывав на Русском Севере на полсотни лет ранее Уоллеса заметил:

"Всякий исследователь характеров национальностей, здесь живущих, придет непременно к убеждению, что жители вдоль северных русских рек - не русифицированные финские племена и не славяне, а славяне со значительной примесью финской крови. Должно сказать, что это смешение крови было очень полезно, так как здешние северный русские представляют собой неиспорченное племя и, по моему мнению, лучшее и здоровейшее из всех русских племен".

Германец говорит посуше путешественника с Туманного Альбиона, но суть его наблюдения та же. На мой взгляд, слова Уоллеса - сущий панегирик русской нации, и, мне кажется, более теплых слов о нас пока написано не было (как "ихними", так и нашими исследователями). Важен такой момент: колонизировали северные и восточные леса по версии англичанина простые люди, а вожди - даже самые значительные - были не при чем. Точнее, "при чем", только с обратной стороны: они вынуждали своих подданных бежать в поисках лучшей доли. Этому есть доказательство в Новой и в Новейшей истории: в леса, в степи, в горы бежали те, кто хотел воли. Зачем воля тем, кто обладает т.н. властью (хотя, на самом деле его власть - это лишь иная сторона неволи)?

Прусский дворянин Август Гакстгаузен, совершивший по России поездку в 1843 году, в своих "Исследованиях внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России" приводит такое наблюдение:

"Путь, каким русские образовали из себя народ, а Россия сложилась в государство, покрыт еще мраком, который трудно вполне рассеять. Главнейшую, основную часть народа составляют славяне. Малороссы более других сохранили тип славянской расы, они менее смешивались с другими народностями и потому не могли стать господствующим народом в России. Никогда чистые, не смешанные народы не стояли во главе цивилизации и не играли продолжительной роли в мировой истории..."

Другой вопрос: что толкало восточных славян к колонизации? На сей счет тоже существует много мнений, но прежде всего, думаю, виноват в этом именно национальный характер. Плюс - географические приоритеты. Окажись на восточном краю Европы французы - они, может быть, увидев просторы, которые не имеют границ, тоже попали бы под гипноз пространства. В конце концов, французы вкупе с испанцами, голландцами, португальцами и британцами ринулись на Запад (а так же в Африку и в Полинезию), к захвату неведомых земель...

И Киевская Русь XI века, и Московская Русь XIV века были не значительней Волжской Булгарии или Хазарского каганата. Так же как и "русские", "московиты", "русаки" (или как там еще) оказывали минимальное влияние на мировые процессы. Но однажды случилось "некое событие" после которого с нами (точнее, с Москвой) стали считаться. Выделяют разные события - от вывешивания щита на воротах Царьграда (естественно, во времена Киевской Руси) до наполеоновского позора 1812-го года - но важно то, что с Москвой считаются и сейчас, даже в годы государственного упадка. Ясно, что событие это свершилось бы неминуемо. И без него не было бы "загадки русской души". Нас просто не заметили бы.

И еще совсем чуть-чуть о "душе вообще", ведь мы говорим о словосочетании "русская душа". Для меня это - не метафизическое понятие, о котором спорят веками, а всего лишь емкое обозначение свойств характера, воззрений, понимания человеком себя; в общем, обозначение того, "чем человек дышит". Лермонтов, написавший однажды:

"История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она - следствие наблюдение зрелого ума над самим собой...", возможно, не отдавал себе отчета в том, что он определяет будущее развитие русской литературы и русской культуры вообще.

--

-- "Ихний" фут

--

"...Когда наблюдаешь русских в отношении их душевных качеств, нравов и образа жизни, то их, без сомнения, не можешь не причислить к варварам..."

Когда обращаешься ко мнениям всевозможных "заморских гостей" к нашим нравам, нельзя не удивиться их почти (за редким исключением наподобие Уоллеса) единодушному к нам презрению. Немец Адам Олеарий, знавший Москву середины XVII века, написал про нас много гадостей. Чтобы быть объективным, приведу другие его наблюдения:

"...Что касается ума, русские, правда отличаются смышленостью и хитростью, но пользуются они умом своим не для того, чтобы стремиться к добродетели и похвальной жизни, но чтобы искать выгод и пользы и угождать страстям своим...

...Они очень восприимчивы, умеют подражать тому, что они видят у немцев, и, действительно, в немного лет высмотрели и переняли у них многое, чего они раньше не знавали..."

Петр Чаадаев, превознося заслуги Петра Великого, заметил, кстати:

"Присмотритесь хорошенько, и вы увидите, что каждый важный факт нашей истории был нам навязан, каждая новая идея почти всегда была заимствована..."

Писано в 1837 году; с тех пор мы заимствовали еще кое что, а именно: нигилизм, анархию, коммунизм, концентрационные лагеря, атомную бомбу, институт президентства, двухпалатный парламент, приватизацию. Есть, правда, приятное исключение, навсегда впечатанное в историю: русский, хотя и с аристократической фамилией, но парень из деревни, стал первым космонавтом планеты Земля. Злые языки говорят, что технология Космоса, как и ядерного оружия, тоже была украдена нами при помощи шпионажа, но в итоге-то в Космосе первыми оказались мы!

Константинопольский патриарх Фотий где-то во второй половине IX века составил определенное мнение по отношению к народу, который предположительно являлся прототипом русских (напомню: это время похода Киевских князей на Царьград). Это было сбродище чуди, словен, кривичей и веси, ведомое варяжскими князьями, но их общее именование "русы" уже зафиксировано в документах. "Русы", если следовать источникам, жили исключительно тем, что совершали бандитские походы на Сурож, Амастриду, Константинополь и т.д. Особенно воинственность русов проявилась после призвания на княжения трех полумифических варягов: Рюрика, Синеуса и Трувора. Считалось, что основным промыслом русов являлась добыча рабов и торговля оными, чему так же есть документальные подтверждения (хотя, рабство было узаконено и в тогдашней Византии). Так вот, Фотий имел все основания не слишком долюбливать русов:

"...Народ, ничем не заявивший себя, непочтенный, считаемый наравне с рабами, неименитый, но приобретший себе славу со времени похода на нас, незначительный, но получивший теперь значение, смиренный и бедный, варварский, кочевой, гордящийся своим оружием, не имеющий стражи, неукоризненный народ..."

"Неукоризненный" народ вполне мог оказаться наемным войском Киевского князя, среди которых преобладали норманны, разбавленные прочими лихими представителями разных племен. Тем более что в "Повести временных лет" есть прямое указание: "...те варяги назывались русью..." Если шагнуть во времени еще немного более ранние, в записи Прокопия Кесарийского (ок. 560 года) мы находим, что никаких "русов" нет, а есть "славяне и анты":

"...Судьбы они не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет хоть какую-либо силу, и, когда им вот-вот грозит смерть, охваченным ли болезнью, или на войне попавшим в опасное положение, то они дают обещания, если спасутся, тотчас же принести Богу жертву за свою душу...

...Они почитают и реки, и нимф, и всяких других демонов, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания...

...Они высокого роста и огромной силы. Цвет кожи и волос у них не очень белый или золотистый и не совсем черный, но все же они темно-красные. Образ жизни у них, как у массагетов, грубый, безо всяких удобств, вечно они покрыты грязью, но по существу они не плохие люди и совсем не злобные, но во всей чистоте сохраняют гуннские нравы. И некогда даже имя у славян и антов было одно и то же. В древности все эти племена называли спорами ("рассеянными"), думаю, потому что ни жили... "рассеянно", отдельными поселками..."

Через сотню лет другой ромей, Маврикий Стратег, вторит Прокопию (снова говоря не о "русах", а о славянах и антах):

"В общем, они коварны и не держат своего слова относительно договоров; их легче подчинить страхом, чем подарками. Так как между ними нет единомыслия, то они не собираются вместе, а если и соберутся, то решенное ими тотчас же нарушают другие, так как все они враждебны друг другу и при этом никто не хочет уступить другому".

Во времена, когда слово "русский" стало приживаться, поток чернухи на наше многострадальное Отечество полился вольной рекой. В национальном характере наших славных предков прежде всего выделялись хитрость, высокомерие и неспособность держать слово. Немец Сигизмунд Герберштейн, знавший Русь времен Василия III, в своих "Записках о Московии" сетует:

"Если при договоре скажешь что-нибудь или не подумавши обещаешь, они хорошо помнят это и заставляют исполнить; если же сами, в свою очередь, что-нибудь обещают, то вовсе не исполняют того. Так же, как только они начинают клясться и божиться, то знай, что тут скрывается хитрость, ибо они клянутся с намерением провести и обмануть. Я просил одного княжеского советника помочь мне при покупке некоторых мехов, для того, чтобы меня не обманули; сколь охотно он обещал мне свою помощь, столь же долго, наоборот, держал меня в ожидании. Он хотел мне навязать свои собственные меха; между тем приходили к нему и другие купцы, обещая награду, если он продаст мне за хорошую цену их товары..."

Генрих Штаден, служивший при дворе Ивана Грозного опричником, вспоминал:

"...и самый последний крестьянин так сведущ во всяких шельмовских штуках, что превзойдет и наших докторов-ученых, юристов во всяческих казусах и вывертах. Если кто-нибудь из наших всеученейших докторов попадет в Москву, придется ему учиться заново!"

Датский посланник Яков Ульфельд, тоже бывавший при дворе Ивана VI:

"Как варвары сии превозносят себя...

...Сверх того они хитры, лукавы, упрямы, невоздержанны, сопротивляющиеся и гнусны, развращенные, не говорю бесстыдные, ко всякому злу склонные, употребляющие вместо рассуждения насилие, и такие, которые от всех добродетелей воистину далеко отступили...

....Неизвестно, такая ли загрубелость народа требует тирана государя, или от тирании князя этот народ сделался таким грубым и жестоким". -

Заключает Герберштейн, тем самым предвосхитив появление Грозного царя и иже следующих за ним.

"...чванство, самомнение и произвол составляют присущие свойства каждого русского, занимающего более или менее почетную должность". -

Говорил английский дипломат Томас Смит, бывавший при дворе Бориса Годунова.

Адам Олеарий, частью хваливший русских, с особенным презрением относился к ругани московитов:

"Они вообще весьма бранчивый народ и наскакивают друг на друга с неистовыми и суровыми словами, точно псы. На улицах постоянно приходится видеть подобного рода ссоры и бабьи передряги...

...у них употребительны многие постыдные, гнусные слова и насмешки, которые я - если бы того не требовало историческое повествование - никогда не сообщил бы целомудренным ушам. У них нет ничего более обычного на язык: как "бл...н с.н, с...н с.н, собака, ..б т... м.ть, ..б..а м.ть", причем прибавляется "в могилу, in os ipsius, in oculos" еще иные подобные гнусные речи. Говорят их не только взрослые и старые, но и малые дети, еще не умеющие назвать ни отца, ни мать, уже имеют на устах это ".б т... м.ть"... В последнее время эти порочные и гнусные проклятия и брань были сурово и строго воспрещены публично оповещенным указом, даже под угрозою кнута; назначенные тайно должны были по временам на переулках и рынках мешаться в толпу народа, а отряженные им на помощь стрельцы и палачи должны были хватать ругателей и на месте же, для публичного позорища, наказывать их.

Однако... ругань требовала тут и там больше надзора, чем можно было иметь, и доставляла наблюдателям, судьям и палачам столько невыносимой работы, что им надоело как следить за тем, чего они сами не могли исполнить, так и наказывать преступников".

Посол Рима в Москве Яков Рейтенфельс, бывший в Москве при дворе Алексея Михайловича, писал:

"...Рассерженные чем бы то ни было, они называют мать противника своего, жидовкою, язычницею, нечистою, сукою и непотребною женщиною. Своих врагов, рабов и детей они бесчестят названиями щенят и выблядков, или же грозят им тем, что позорным образом исковеркают им уши, глаза, нос, все лицо и изнасилуют их мать...

...русские, не стесняясь, задирают и иностранцев всяких, в особенности же немцев, бесстыдными речами и, если встретятся случайно с ними, то громко обзывают их глупейшею бранью "шишами": ведь право, этим шипением, обыкновенно, пугают птичек. И хотя эта легкомысленная дерзость языка нередко наказывается тяжким бичеванием, все-таки русские от нее нисколько не исправляются..."

И еще из Рейтенфельса:

"...Что касается всего, более возвышенного, то они в этом и поныне оказываются тупыми и неспособными, и эта тупость поддерживается в них климатом и весьма грубым напитком - водкою, которою они постоянно напиваются. За сим, они подозрительны, пропитаны, так сказать, подозрением, ибо, будучи вероломными по отношению к другим и сами не могут верить кому бы то ни было. К лести они столь склонны, что у них вошло в постоянный обычай придавать лицу приятное выражение, простираться всем телом по земле, покрывать руку бесчисленными поцелуями и подкреплять льстивые, ложные речи клятвою..."

Швед Эрик Пальмквист, тоже из времени Алексея Тишайшего:

"...Ничто не идет более к русскому характеру, как торговать, барышничать, обманывать, потому что честность русского редко может устоять перед деньгами; он так жаден и корыстолюбив, что считает всякую прибыль честной. Русский не имеет понятия о правдивости и видит во лжи только прикрасу; он столь искусно умеет притворяться, что большею частью нужно употребить много усилий, чтобы не быть им обманутым. Русский по природе своей способен ко всем ремеслам и может изворачиваться при самых скудных средствах".

Ну, прямо бальзам на душу... Между прочим еще неистовый Виссарион Белинский вполне резонно иронизировал по поводу всяких "мнений" иноплеменных граждан о нашей нации: "...они не понимают русской жизни и меряют ее немецким аршином..." Европейские нравы XVI и XVII веков вряд ли были мягче наших, да и "Варфоломеевская ночь" или "Молот ведьм" - не наши изобретения (и, кстати, мы их, вопреки традиции, не переняли и даже приютили в своем государстве протестантов и евреев). А если обратиться к Европе XII века, мы обнаруживаем все те же лесть, обман, предательство и страх (см. трагедии Шекспира и романы Дюма-отца). И ту же дистанцию между аристократией и плебсом.

"Черный ворон" русской интеллигенции Николай Чернышевский по поводу всех этих свидетельств заметил:

"...Само собою разумеется, что из нескольких сот иноземцев, писавших о России в XVI и XVII веках, многие были люди недостаточно наблюдательные или проницательные, многие не имели достаточно времени, чтобы хорошо узнать описываемую страну, но не о них, конечно, идет речь, на них никто не просит обращать внимания. Но такие люди, как Герберштейн, Флетчер, Олеарий, Мейерберг и многие другие, были люди замечательного ума и проницательности и имели довольно времени, чтобы хорошо узнать нас..."

У Александра Пушкина на сей счет имелось свое мнение:

"Иностранцы, утверждающие, что в древнем нашем дворянстве не существовало понятия чести, очень ошибаются. Сия честь, состоящая в готовности жертвовать всем для поддержания какого-нибудь условного правила, во всем блеске своего безумия видна в древнем нашем местничестве. Бояре шли на опалу и на казнь, подвергая суду царскому свои сословные распри".

"Народ скупой и плутоватый", "на них надо влиять лестью, водкой и взятками", "они убеждены, что обман - доказательство ума", "порок и добродетель здесь служат символами милости и немилости", - все это относится уже к XVIII веку, т.н. "просвещению". Дидро, к которому мы еще обратимся, с горечью заметил: "...Русские, которые совершали путешествия, занесли в свое отечество много безрассудных идей тех стран, в которых они побывали, и ничего - из их мудрости; они привезли все пороки и не заимствовали ни одной из добродетелей". А были они там - мудрость и добродетели? Вот ведь что хочется понять...

Ну, хорошо: их отношение к нам вполне ясно, но если устроить другой опыт: направить нашего человека, предположим, петровского времени, к ним? Вот отрывок из дневника Петра Толстого, будущего начальника Тайной канцелярии и члена Верховного тайного совета, веденного им во время заграничной поездки в 1697-99 г.г.:

"...венециане люди умные, политичные и ученых людей здесь много: однако ж нравы имеют видом неласковые, а к приезжим иноземцам зело приемны... Вина пьют мало, а больше употребляют в питьях лимонаты, кафы, чекулаты и иных тому ж подобных, с которых быть человеку пьяну невозможно. И народ женский в Венеции зело благообразен и строен и политичен, высок, тонок и во всем изряден, а к ручному делу не очень охоч, больше заживают в прохладах, всегда любят гулять и быть в забавах...

...ни от кого ни в чем никакого страху никто не имеет, всякий делает по своей воле, кто что хочет: та вольность в Венеции и всегда бывает. И живут венециане всегда во всяком покое, без страха и без обиды и без тягостных податей..."

А вот через 80 лет путешествует "по Европам" будущий автор "Недоросля" Денис Фонвизин. В те, екатерининские времена путешествия стали обычным делом среди дворянства, "знать по-французски" считалось обязательным, да и вообще Россия даже не тянулась к Европе - она считала себя ее частью, однако:

"...приехал я в Париж, в сей мнимый центр человеческих знаний и вкуса...

...если кто из молодых моих сограждан, имеющий здравый рассудок, вознегодует, видя в России злоупотребления и неустройства, и начнет в сердце своем от нее отчуждаться, то для обращения его на должную к отечеству нет вернее способа, как скорее послать его во Францию. Здесь, конечно, узнает он самым опытом очень скоро, что все рассказы о здешнем совершенстве сущая ложь, что люди везде люди, что прямо умный и достойный человек всегда редок и что в нашем отечестве, как ни плохо иногда в нем бывает, можно, однако, быть столько же счастливу, сколько и во всякой другой земле..."

Возможно, писалось это с расчетом на цензуру, тем более что письма Фонвизина "из Европ" к П.И.Панину были официально изданы под названием "Записки первого путешествия". Знаковым, мне кажется, стало прибытие Фонвизина назад, в "наше отечество":

"Приехали мы в Киев. У самых киевских ворот попался нам незнакомый мальчик, который захотел показать нам трактир. Так, мы с ним отправились, а вслед за нами догоняла нас туча, у самых ворот трактира нас и достигла. Молния блистала всеминутно; дождь ливмя лил. Мы стучались у ворот тщетно: никто отпереть не хотел, и мы, простояв больше часа под дождем, приходили в отчаяние. Наконец, вышел на крыльцо хозяин и закричал: "Кто стучится?" На сей вопрос провожавший нас мальчик кричал: "Отворяй, родня Потемкина!" Лишь только произнес он сию ложь, в ту минуту ворота отворились, и мы въехали благополучно. Тут почувствовали мы, что возвратились в Россию..."

Франциск Белькур, француз, служивший наемником у поляков, взятый русскими в плен, бывший в сибирской ссылке, а потом проживавший в Москве, в своих записках проронил:

"...за границей русский чувствует себя на воле, а в России же он задумчив, мрачен, боязлив и принижен до подлости пред теми, в ком нуждается".

Но далеко не все "там" задумчивы. "Наши" хороши не только на поле своего Отечества, но и на иных пространствах. Замашки "новых русских" петровской эпохи ничуть не хуже куража нынешних нуворишей. Вот рассказа датчанина Юста Юля, точнее, его наблюдение за поведением русских сановных особ, пребывающих в туристической поездке в городке Торне:

"Я был пополудни в церкви и пел вместе с остальной паствой. Вдруг я заметил, что церковные двери отворились и в них появилась будущая (венчание было в 1712 году) супруга царя с лицами своей свиты. Они колебались, стоя на пороге, войти или нет; но, увидав меня, вошли и поместились на моей скамье - в мужском отделении... Вне отделений для молящихся стояло много русских гвардейских офицеров: они говорили, кричали и шумели, точно в трактире. Когда священник, войдя на кафедру, начал говорить проповедь, женщины, успевшие соскучиться, вышли из отделения и стали обходить церковь, осматривая ее убранство и громко болтая... Так как проповедь все продолжалась, то царица послала сказать пастору, чтобы он кончил... По окончании проповеди царица, услыхавшая от кого-то, будто в этой церкви похоронена Пресвятая Дева Мария, послала просить, чтобы останки Божией Матери были выкопаны и переданы ей для перенесения в Россию..."

Конечно, Марту Скавронскую в меньшей степени можно назвать русской, но ведь дело не в ней, а в самой сути. Наверняка Екатерина в присутствии своего буйного нравом супруга вела себя покладистее. Хорошо быть на вершине пирамиды, но ниже, когда на тебя давит груз амбиций хозяина... Дидро, познавший горечь общения с нашими реалиями, высказался вполне определенно:

"В характере русских замечается какой-то след панического ужаса, и это, очевидно, результат длинного ряда переворотов и продолжительного деспотизма. Они всегда как-то настороже, как будто ожидают землетрясения; будто сомневаются в том, прочна ли земля у них под ногами; в моральном отношении они чувствуют себя так, как в физическом отношении чувствуют себя жители Лиссабона или Макао...

...Душа раба оподлена; не принадлежа самому себе, он не имеет интереса о себе заботиться и живет в грязи и нечистоте...

...Это жилец, который запускает не принадлежащую ему квартиру...

...Невозможно любить родину, которая вас не любит..."

Такое мнение несколько странно, ведь и во времена Дидро, и раньше, и позже, - народный дух находил выход в восстаниях (в данном случае, "Пугачевщине"). Да и как можно судить о положении в стране, например, в нынешнее время, будучи затворенным внутри Садового кольца, даже в информационный век? Естественно, француз-просветитель вряд ли достоверно знал о процессах, творящихся на окраинах и в глубинных местах Российской империи. Его современник Гельвеций в работе "О человеке" заметил, что китайцы, когда маньчжуры захотели срезать у них волосы, сбросили с себя иго рабства; шотландские горцы, когда король Англии захотел надеть на них штаны, восстали; русские, когда Петр стал их брить, подняли бунт.

Различие в характерах (точнее, в сути характеров) русских и французов существенно. Мартынов, убийца Лермонтова, завещал не писать на его могиле имени и не ставить никакого памятника. Дантес, убийца Пушкина, до конца своей жизни кичился тем, что "у него не было другого выхода".

-- Свой аршин

Суть русской истории весьма метко выразил Герцен:

"В течение более чем тысячелетнего своего существования русский народ только и делал, что занимал, распахивал огромную территорию и ревниво оберегал ее как достояние своего племени. Лишь только какая-нибудь опасность угрожает его владениям, он поднимается и идет на смерть, чтобы защитить их; но стоит ему успокоиться относительно целости своей земли, он снова впадает в свое пассивное равнодушие, - равнодушие, которым так превосходно умеют пользоваться правительство и высшие классы.

Поразительно, что народ этот не только не лишен мужества, силы, ума, но, напротив, наделен всеми этими качествами в изобилии..."

Истоки самоидентификации русских надо искать еще у Нестора. Были чудь, словене, меря, поляне, древляне, северяне, вятичи, кривичи и весь - а потом появились Русская земля и Новгород. Отпрыски призванных викингов изрядно плодились и вскоре на русской земле воцарились обычные средневековые порядки - с соперничающими между собой княжествами, с интригами и предательством. Достаточно заглянуть в Историю Средних веков в планетарном масштабе, чтобы понять: ничего из ряда вон выдающегося в русский склоках не было - весь мир был таковым.

Наш героический эпос пронизан благородством и великодушием. Илья Муромец - образец бескорыстия; он отказывается брать у разбойников выкуп и стоит за правду до конца. В иных былинах Илья верховодит князем Владимиром и является фактическим хозяином "стольного града Киева" и всей Русской земли. Он борется за единство Руси, ну и, естественно, горой стоит за "голь", бедных людей - ведь по сути Илья (даже несмотря на свою историческую реальность) и есть плод воображения простого народа. Раз уж Илья гонит "поганого жидовина", то токмо из-за стремления защитить все стороны независимости русского народа, а не из-за какой-то там ксенофобии.

Если верить достоверности "Повести временных лет", там точно указано, кто говорит по-славянски на Руси: поляне, древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, северяне, бужане. Все эти племена "имели свои обычаи и законы своих отцов и предания, и каждые - свой нрав". Туманность и противоречивость сведений о наших предков (как в летописях, так и в сообщениях путешественников) послужила тому, что ранние романтики от русской истории вполне серьезно считали, что, например "славянки не хотели переживать мужей и добровольно сожигались на костре с их трупами" (Карамзин); "всякая мать имела право умертвить новорожденную дочь, когда семейство было уже слишком многочисленно" (он же).

Интереснее документы наших духовных писателей, ибо их задачей в течение нескольких столетий было искоренение язычества, которое, по сути, и есть выражение духа юного народа. Павел Милюков в своих "Очерках по истории русской культуры" приводит жалобы одного проповедника, датированные приблизительно 1400 годом от Р.Х.:

"...мы позевываем, и почесываемся, и потягиваемся, дремлем и говорим: холодно или дождь идет... А когда плясуны, или музыканты, или иной какой игрец позовет на игрище или на сборище идольское, то все туда бегут с удовольствием... и весь день стоят там, глазеют, хотя и нет там ни крыши, ни какой-либо защиты от дождя и вьюги..."

В царской окружной грамоте от 1648 года писано:

"Многие люди, забыв Бога и православную хрестьянскую веру, тем прелестником-скоморохом, последуют, на бесчинное их прельщение сходятся по вечерам на позорища, и на улицах и на полях богомерзких их и скверных песен всяких бесовских игр слушают... да в городах же и в уездах от прелестников и от малоумных людей делается бесовское сонмище, сходятся многие люди мужского и женского полу по зорям и в ночи чародействуют..."

Грамота предписывает наказывать за бесовские сборища батогами и ссылкой, скоморохов никуда не принимать, а конфискованные домры, сурны, волынки, гудки, гусли и хари "ломать и огнем жечь". Может показаться странным, почему я выбрал документ, касающийся языческих дел, но дело в том, что ничего иного кроме перечисления всего "богомерзкого" в старинных источниках, мы не находим из того, что может касаться жизни не правящей элиты, а простого народа.

Василий Ключевский о русском характере составил такое мнение:

"...великоросс лучше работает один, когда на него никто не смотрит, и с трудом привыкает к дружному действию общими силами. Он вообще замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, необщителен, лучше сам с собою, чем на людях, лучше в начале дела, когда еще не уверен в себе и в успехе, и хуже в конце, когда уже добьется некоторого успеха и привлечет к себе внимание: неуверенность в себе возбуждает его силы, а успех роняет их. Ему легче одолеть препятствие, опасность, неудачу, чем с тактом и достоинством выдержать успех; легче сделать великое, чем освоиться с мыслью о своем величии. Он принадлежит к тому типу умных людей, которые глупеют от признания своего ума.

...Великоросс мыслит и действует, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского проселка? Точно змея проползла. А попробуйте пройти прямее: только проплутаете и выйдете на ту же извилистую дорогу".

Доносы, взаимное бичевание, высокомерие, шпионаж - все это было присуще миру власть имущих (как, впрочем, присуще и теперь). Достоевский про то писал:

"Допетровская Русь привлекает к себе наше внимание, она дорога нам - но почему? Потому что там видна целостность жизни, там, по-видимому, один господствует дух; тогда человек, не так, как теперь, чувствовал силу внутренних противоречий самому себе или, лучше сказать, вовсе не чувствовал; в той Руси, по-видимому, мир и тишина... Но в том-то и беда, что допетровская Русь и московский период только видимостью своей могут привлекать к себе внимание и сочувствие...

...Ложь в общественных отношениях, в которых преобладало притворство, наружное смирение, рабство и т.п. Ложь в религиозности, под которой если и не таилось грубое безверие, то, по крайне мере, скрывались или апатия или ханжество. Ложь в семейных отношениях, унижавшая женщину до животного, считавшая ее за вещь, а не за личность...В допетровской, московской Руси было чрезвычайно много азиатского, восточной лени, притворства, лжи..."

Но ведь из этого притворства родилось русское дворянство, которое в XIX веке составило славу нашему отечеству! Об этом феномене в последние полтора столетия думали; мы еще его коснемся, хотя на самом деле автор все время старается спуститься вниз по общественной лестнице, чтобы разглядеть: что было там, внизу... не получается! Потому что документы оставляли именно представители элиты.

Допетровское время было все-таки более темным, восприимчивым к мистике. Из России бежали и тогда, но что из этого получалось! История в подробностях донесла драму молодого и честолюбивого сыночка думного дворянина и воеводы Афанасия Ордын-Нащекина. Звали его Воин и, когда его в 1660 году послали к отцу с поручением от царя Алексея Михайловича, он тотчас же сбежал. Побег баловня судьбы, примеченного, к тому же, царем, казалось бы, ничем не был мотивирован, там более что в Москве процветала Немецкая слобода, где вполне можно было вдохнуть "европейского духа" (что вполне успешно немного погодя проделал юный Петр Алексеевич), но он, "мажор" того времени, - подло, с государственными документами и деньгами, драпанул. Воин скитался по Польше, Франции, но все-таки одумался и просил у государя прощения и дозволения вернуться домой. И он получил и то, и другое - и вот, почему: все русские были уверены в том, что Воина "бес попутал", он просто на время лишился рассудка. Хотя на самом деле отец для воспитания и обучения сына в свое время нанял пленных поляков, которые и внушили юноше, где надо искать "дух свободы". И его просто "тошнило от московских порядков". До того и после того в Польшу бежали многие сотни московитов, но все они были преследуемы царской властью, а здесь... русские историки впоследствии назвали Воина Ордина-Нащекина "первой жертвой умственного влияния Запада на Россию" (Георгий Плеханов).

Воин был интеллигентом, со всеми положительными и без сомнения отрицательными свойствами, присущими новой части общества. Ныне, когда само слово "интеллигентность" опошлено и его определение несколько сместилось в сторону чего-то смешного, невзрачного, малозначимого. Важно другое: вот, откуда взялись "бесы" Достоевского...

Павел Флоренский в одном письме из Соловков (от 1937 года) размышляет:

"Один третьестепенный писатель высказал мысль: "Россия - страна пророков!" Да, только лжепророков. Каждый одаренный человек хочет быть не тем, чем он есть и чем он может быть реально, а презирает свои реальные способности и в мечтах делается переустроителем мироздания: Толстой, Гоголь, Достоевский, Скрябин, Иванов (художник), Ге и т.д. и т.д. Только Пушкин и Глинка истинные реалисты. Мудрость - в умении себя ограничить и понимании своей действенной силы..."

Вот, в чем дело: на арену русского культурного процесса выходили новые люди, перед которыми стояла ЦЕЛЬ. Прежде всего эти люди (отец Воина Нащекина был одним из выдающихся людей своего времени, систематическим прозападником, его даже считают духовным предтечей Петра Великого) понимали, что необходима интеграция в европейскую культуру, а уж о сохранении своей самости думалось во вторую очередь.

Когда хочется сказать свое слово в мире, ты еще не знаешь, какая сила тебе его нашепчет. В Европе уже читали Паскаля, Монтеня, Рабле, Сервантеса, а у нас на книжном поле главенствовал "Домострой". Русские писатели XVII века были по сути православными проповедниками. Русский читатель того времени оставался в ужасающем меньшинстве по числу и душу. Но движение было поступательным и назревал прорыв. Россия была беременна - "то ли диктатором, то ли поэтом".

А страна-то прозябала в рабстве, и несвободой было (эх, только ли было - может быть и есть...) пронизано все, даже воздух. Чаадаев в начале XIX века нарисовал такую картину:

"Посмотрите на свободного человека в России! Между ним и крепостным нет никакой разницы. Я даже нахожу, что в покорном виде последнего есть что-то более достойное, более покойное, чем в смутном и озабоченном взгляде первого..."

-- Слишком "наше"

У Дмитрия Лихачева я почерпнул такую историю. У Алексея Аракчеева на Волхове было имение Грузино (подробный о нем рассказ есть в моей книге "НЕрабы"). В нем было поставлено множество роскошных памятников, на которых имелись памятные надписи, восхваляющие родителей хозяина, его родителей, любовницу и, конечно же, императора Александра. В центре Грузина высился титанический памятник стоивший на тогдашние деньги 30 000 рублей - естественно, в честь Александра.

Когда умирающий Александр вызвал Аракчеева в Таганрог, тот не поехал. Не поехал он и к умирающей матери. 14 декабря 1825 года он отказался идти за Николаем на Сенатскую площадь. Да и вообще, будучи военным министром, генералом от артиллерии и начальником военных поселений, Аракчеев умудрился не принять участия ни в одном из сражений, даже в Отечественную войну 1812 года.

Зато после кончины Александра I Аракчеев заказал в Париже громадные часы стоимостью 29 000 рублей, которые били только один раз в сутки: в 10 часов 50 минут - в час смерти Александра. В момент бития открывался медальон императора и раздавались печальные звуки "вечной памяти". Говорили, в момент бития хозяин неизменно сидел на кушетке у часов. Композицию часов удачно дополняла фигура самого Аракчеева, полная неописуемой грусти.

Еще черточка русского характера. 1604 год, в Московии неурожай, голод, цены на хлеб растут, и царь Борис решает побороть народное бедствие при помощи своей личной казны. Он повелевает ежедневно каждому страждущему выдавать по деньге. В Москву стекается все больше и больше народа и в итоге каждый день приходится выдавать по 500 000 денег. Хлеб все равно дорожает, да к тому же что ни день на улицах Москвы стрельцы собирают сотни трупов и вывозят их за город. В порт города Нарва приходит несколько кораблей из Германии, груженных хлебом. Но Борис не хочет бесчестия, чтобы в его стране покупался иноземный хлеб, а потому корабли с хлебом вынуждены уйти обратно. Русским под страхом смерти запрещено покупать "поганый" хлеб. Народ продолжает страдать от голода и даже опускается до людоедства.

Иностранцы удивляются еще одному факту: Почему-то в Московии, в отличие от всех европейских стран, профессия палача не считается гнусной и даже более того: богатые люди покупают должность палача за взятки как почетную (и доходную). Наказывать в России любят и батогами бьют за самые маленькие проступки. Любимейшее народное зрелище - казни, которые, впрочем, из праздников превратились в будни (в той же Испании, к примеру, аутодафе - "акты веры" - проводились изредка и обставлялись публичные сожжения как грандиозные празднества).

Для простолюдина (да в сущности и для боярина) в России было только три средства обрести свободу: уйти в казаки; уйти в шайку разбойников; уйти в монастырь (смерть как средство свободы мы все-таки опустим). Одна из крупных банд разбойников, чтобы избежать гнева Грозного царя, легко завоевала Сибирь. И, кстати, о монастыре: отец предателя-Воина, Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, после блестящей дипломатической карьеры тоже постригся в монахи - и вряд ли добровольно, так как после смерти царя Алексея Михайловича старика вернули в Москву для ведения дипломатических дел (но ненадолго, так как власти не понравилось, как он ведет переговоры с поляками и его снова вернули в монастырь).

Маркиз Астольф де Кюстин в своем столь сильно подпортившем кровь русских монархов труде "Россия в 1839 году" пишет:

"Нужно быть русским, чтобы понять, какую власть имеет взор монарха. В его присутствии астматик начинает свободно дышать. К парализованному старцу возвращается способность ходить, больные выздоравливают, влюбленные забывают свою страсть, молодые люди перестают думать о партиях... Одним словом, царь - это бог, жизнь и любовь для этих несчастных людей.

Но каким путем пришли русские к такому полнейшему самоотрицанию, к такому полному забвению человеческого достоинства?.. Средство весьма простое - "чин". Чин - это гальванизм, придающий видимость жизни телам и душам, это - единственная страсть, заменяющая все людские страсти..

Чин - это нация, сформированная в полки и батальоны, военный режим, примененный к обществу в целом..."

"Чины сделались страстию русского народа. Того хотел Петр Великий, того требовало тогдашнее состояние России..." - Будто загодя оправдывался Пушкин.

Другая всегдашняя (точнее, более чем 600-летняя) беда русского общества - коррупция; любимая судебная поговорка на Руси была: "хочешь добра - подсыпай серебра". Русский дипломат Андрей Матвеев в своих записках из Франции (во время Петра) искренне удивляется тамошнему положению с мздоимством:

"Принцы же и вельможи ни малой причины до народу отнюдь не имеют, и в народные дела не вмешиваются, им никакую тесноту собой чинить николи не могут.

К сему ж все вельможи, пребывающие у дел начальных своего королевства, великими дачи от короля самого удовольствованы годовыми, смертной заказ имеют о взятках народных или о нападках на них".

Следующая русская беда - непреодолимое стремление власть имущих запустить свою руку в государственную казну, которое раньше многозначительно именовалось кормлением. Суть кормления была заложена в самом посыле: зачем чиновнику класть хорошее содержание, если он всегда найдет способ прокормить себя и свой двор? До нас дошел следующий исторический анекдот: император в очередной раз слушал в Сенате дела о казнокрадстве, он сильно рассердился и сказал прокурору Ягужинскому: "Напиши именной указ, что если кто и не столько украдет, что можно купить веревку, то будет повешен..." - "Государь, - ответил прокурор, - неужели вы хотите остаться императором один без служителей и подданных? Мы все воруем с тем только различием, что один больше и приметнее, чем другой..." Петр рассмеялся и не нашел ничего сказать на это.

Всякий раз, возвращаясь из заграничных походов в Россию, император-революционер испытывал приступ гнева, получая известия о немысленных случаях кормления, даже со стороны своего ближайшего друга и соратника Меньшикова. В последний год своего царствования Петр совсем было вышел из терпения и решился назвать казнокрадов по всей строгости законов. Он сам занялся розыскными делами о казенных кражах, и даже Главному Фискалу Мякинину отвел специальную комнатку в своем дворце невдалеке от спальни. Когда Фискал прямо его спросил, отсекать ли ему только сучья или наложить топор на корни? - Петр ответил: "До тла..." Но император вскоре умер и решительные действия пришлось отложить навсегда.

Еще при жизни Петр пытался наладить бдительный надзор за чиновниками, а в 1721 году он стал назначать гвардейских офицеров для надзора за крупными чиновниками и даже за сенаторами. Более низкие гвардейские чины - сержанты, капралы, унтеры и даже капралы - посылались с чрезвычайными поручениями в провинцию. Московский вице-губернатор, заслуженный бригадир Войеков присланного преображенского сержанта выгонял вон из своей канцелярии, замахивался тростью и истошно кричал: "Я не токмо тебя, но лучших ваших преображенских сержантов бивал батожьем и тебя отпорю и в оковах отошлю в Петербург!" На место струсившего сержанта прислали простого солдата того же Преображенского полка Поликарпа Пустошкина. Солдат Пустошкин не обратил внимания на потрясания вице-губернатора, вник в состояние дел московской администрации и, по свидетельству президента юстиц-коллегии графа Матвеева, "учинил жестокую передрягу, все канцелярии опустошил и всем здешним правителям не только ноги, но и шеи смирил цепями". Бригадира Войекова солдат Пустошкин тоже посадил на цепь.

Но натура Петра, по мнению Павла Милюкова, была такова, что подчиненным - и даже солдату Пустошкину - приходилось постоянно ждать очередного приказа. Все было можно, и ничто не было обязательно кроме очередного приказания реформатора. Вся система строилась на ожидании очередной "руководящей и направляющей линии" - правда, не партии, а одного единственного человека, пусть и великого. Чаадаев сказал не сей счет совершенно точно:

"Говоря о России, постоянно воображают, будто говорят о таком государстве, как и другие; на самом деле это совсем не так. Россия - целый особый мир, покорный воле, произволению, фантазии одного человека, - именуется ли он Петром или Иваном, не в этом дело: во всех случаях одинаково это - олицетворение произвола..."

Заметьте: я все время говорю о "верхах". А что же с народом? Куда он двигался, чем дышал? А в том-то и дело, что никуда и ничем. Нет, в физическом плане русские во времена Петра либо вязли в болотах Санкт-Петербурга, либо уходили в Сибирь или за границу. Но в общем, как простой "христьянский" народ существовал в XII веке, так в этом веке он оставался и к концу XIX века. Кто-то возразит: а как же Ломоносов? Михайло являлся единственным сыном далеко не бедного помора Василия Дорофеевича Ломоносова: у него было достаточно средств, чтобы прийти с обозом в Москву и учиться в Славяно-греко-латинской академии. Все-таки Россия оставалась в целом государством с подавляющим сельским населением, для которого всякие преобразования были лишь очередным чудачеством хозяина. Руссо, один из властителей умов того времени, широкими мазками рисовал такую картину России:

"...Русские никогда не станут истинно цивилизованными, так как они подверглись цивилизации чересчур рано. Петр обладал талантами подражательными, у него не было подлинного гения, того, что творит и создает все из ничего. Кое-что из сделанного им было хорошо, большая часть была не к месту. Он понимал, что народ был диким, но совершенно не понял, что он еще не созрел для уставов гражданского общества. Он хотел сразу просветить и благоустроить свой народ, в то время как его надо было еще приучать к трудностям этого. Он хотел сначала создать немцев, англичан, когда надо было начать с того, чтобы создавать русских. Он помешал своим подданным стать когда-нибудь тем, чем они могли бы стать, убедив их, что они были тем, чем они не являются. Так наставник-француз воспитывает своего питомца, чтобы тот блистал в детстве, а затем навсегда остался ничтожеством".

На страну с такой непростой системой однажды пришла править весьма либерально настроенная Анхальт-Цербтская принцесса София Августа Фредерика, крещеная у нас под именем Екатерины Алексеевны. Воспитание и образование Екатерины можно было считать образцовым - европейским - но ее выдали замуж в 16 лет за инфантильного русского принца, которому было далеко не только до исполнения супружеского долга, но и до осознания собственной миссии. Екатерина II обратилась к чтению французских просветителей и дочиталась до того, что однажды при помощи военного путча свергла своего законного супруга. Впоследствии, в своих "Записках", она будет жаловаться:

"Неудивительно, что в России было среди государей много тиранов. Народ от природы беспокоен, неблагодарен и полон доносчиков и людей, которые, под предлогом усердия, ищут лишь, как обратить в свою пользу все для них подходящее; надо быть хорошо воспитану и очень просвещену, чтобы отличить истинное усердие от ложного, отличить намерения от слов и эти последние от дел. Человек, не имеющий воспитания, в подобном случае будет или слабым, или тираном, по мере его ума; лишь воспитание и знание людей могут указать настоящую середину".

Но как воспитать целую нацию? Сотни лет здесь, в России, существовало правило: для успешного управление населению нужно внушить подобающий страх. Будет ли человек, ждущий от власти очередного "закручивания гаек", подвержен цивилизованному воспитанию? Впоследствии историки назвали попытки Екатерины полюбить и просветить свой народ "этнографическим народолюбием". Естественно, любовью к народу заразились и подданные государыни-матушки. Александр Блок на сей счет иронизировал:

"С екатерининских времен проснулось в русском интеллигенте народолюбие и с той поры не оскудевало. Собирали и собирают материалы для изучения "фольклора"; загромождают книжные шкафы сборниками русских песен, былин, легенд, заговоров, причитаний; исследуют русскую мифологию, обрядности, свадьбы и похороны; печалуются о народе; ходят в народ, исполняются надеждами и отчаиваются; наконец, погибают, идут на казнь и на голодную смерть за народное дело. Может быть, наконец, мы поняли даже душу народную; но как поняли? Не значит ли понять все и полюбить все - даже враждебное, даже то, что требует отречения от самого дорогого для себя, не значит ли это ничего не понять и ничего не полюбить?"

Екатерина ведет умную переписку с Вольтером. Она выступает противником крепостному праву, она прощает раскольников и разрешает им вернуться в Россию, и одновременно она убеждена в духовной неразвитости русского простолюдина. Под конец жизни Екатерина жаловалась:

"Наклонность к деспотизму культивируется там более, чем в каком-либо ином месте вселенной. Она прививается с самого нежного возраста к детям, которые видят, с какой жестокостью родители обращаются со своими слугами; так как какой же это был бы дом, где не было бы железных ошейников, цепей, кнутов и таких других инструментов, чтобы мучить за самую малейшую оплошность тех, кого природа поместила в этот несчастный класс, который не смог бы без преступления разбить свои оковы. Едва только посмеешь сказать, что они такие же люди, как и мы, и даже когда я сама говорю это, то рискую этим быть закиданной камнями. Чего только я не выстрадала от голоса безрассудного и жестокого общества!"

Екатерина не стала искоренять рабства, так как во-первых убедилась, что русский человек пока не созрел к воле, во-вторых она надеялась, что число порядочных, радеющих о своих крестьянах помещиков, возрастет, а в третьих она была все-таки умна и боялась, что дворянское сословие, привыкшее к средневековым порядкам, в случае чего легко ее свергнет - так же, как она скинула своего некультяпистого муженька Петра III.

Хорошие баре действительно были, но история почему-то донесла до нас имя Салтычихи. Вдова ротмистра конной гвардии Дарья Салтыкова в 1762 году была обвинена в убийстве 75 душ крепостных обоего пола, причем Юстиц-коллегией доказано было 38 убийств. До того жалобы на Салтычиху от крепостных в течение шести лет оставались без последствий (жалобщиков наказывали и отправляли опять к госпоже, которая их деяние, естественно, не оставляла без кары); дело было пущено в оборот только после того как очередная жалоба случайным образом дошла до императрицы. Екатерина выпустила специальный указ Сенату, согласно которому "сей урод рода человеческого" за душегубства лишалась дворянского звания, должна была под надписью "Мучительница и душегубица" стоять на эшафоте, прикованная к столбу, а потом ее надлежало поместить в подземную тюрьму в одном из московских монастырей. Салтычиха обрекалась на жизнь в темнице, без света и со скудной пищей. Душегубица прожила так (в Ивановском монастыре) 11 лет, после чего ее перевели в надземную постройку с окном (в ней она прожила еще 22 года). По иронии судьбы, Салтычиха пережила и Екатерину, и ее наследника Павла.

Екатерина запретила уничижительное слово "раб" и параллельно одним из придворных поэтов, умеющим смотреть в рот царице, была написана патетическая "Ода на истребление в России названия раба". Восхвалительные оды, пожалуй, стали первым жанром народившейся русской светской литературы. Стандартным обращением "о, ты!.." бедные поэты потчевали богатых людей, "меценатов", которые, в сущности, являлись их хозяевами. Как заметил Белинский, "люди они были богатые, поэтов кормили сладко, хотя иногда употребляли их вместо плевальниц, но что ж за беда - ведь утереться нетрудно..." Жрецы литературоведения утверждают, что первым поистине зрелым русским литературным произведением была комедия, но это не так. Комедия (Фонвизин) была первым популярным литературным произведением. Михаил Бакунин едко заметил: "философами, как раньше палачами, становились из низкого угодничества".

Василий Ключевский, рисуя "цивилизованное варварство" второй половины XVIII века, в качестве примера приводит историю жизни выдающейся личности того времени Екатерины Дашковой. Она еще в детстве зачитывалась Вольтером и Бейлем - до головокружения, до нервного расстройства - но, после размолвки с Екатериной (они были подругами), она стала затворницей, переселилась из Петербурга в Москву, оставила политику, философию и стала заниматься странными вещами. Например она, президент Российской Академии наук, приручила несколько крыс, с которыми коротала все свое старческое время. Смерть собственных детей не волновала ее столько, сколько болезнь любимой крысы. Историк делает заключение: "Только высокообразованные люди екатерининского времени могли начать Вольтером и кончить ручными крысами".

Натан Эйдельман точно заметил, что для того, чтобы внутренняя свобода стала не просто блажью, но воздухом, чтобы появились декабристы и Пушкин, "требовались два-три непоротых поколения".

Между прочим: многие ли задумывались: зачем Наполеон пошел с войной на Россию? Он хотел одарить нас свободой! Уже заняв Москву, Наполеон отдал распоряжение писать проект манифеста об освобождении русских крестьян; он вообще надеялся, что поход французов послужит катализатором крестьянских волнений против помещиков. Для этого был распространен слух, что Бонапарт - "сын Екатерины II" (Наполеон изучал опыт Пугачевского бунта). Политический расчет был таков, что, по мнению французов, русские дворяне под страхом разрушения крепостного права выберут континентальную блокаду. Но в итоге все планы мужицких бунтов (включая восстания малороссов и татар) были им отвергнуты как противоречащие его принципам.

Подробный анализ взаимоотношений Наполеона с "русским духом" будет дан в етой книге чуть далее, будет занятно... В декабре 1812 года выступая перед своим Сенатом, оплеванный, но еще боготворимый Наполеон оправдывался:

"Я веду против России только политическую войну... Я бы мог вооружить против нее самой большую часть ее населения, провозгласив освобождение рабов; во множестве деревень меня просили об этом. Но когда я увидел огрубение этого многочисленного класса русского народа, я отказался от этой меры, которая предала бы множество семейств на смерть и самые ужасные мучения..."

Насчет "многочисленных деревень" Бонапарт соврамши. На самом деле французы возбудили всенародное чувство гнева к иноземным воякам и породили гипертрофированный ура-патриотизм. Наполеону дали "по зубам" так же, как и в Испании, потому что он столкнулся с настоящим народным восстанием - против ига захватчиков.

Кстати, крылатое выражение "Русские долго запрягают - быстро едут" родили уста очередного нашего "друга". Отто Бисмарк три года был послом Пруссии в России. Когда его по возвращении на родину спросили: каково там?", - он и ответил подобным образом. Наверняка - гениально.

Екатерина Великая придумывала и запрещала много всего занятного. Примерно в одно время с отменой "раба" царица ввела новые стандарты в математике: она приказала "пи в квадрате" обозначать "пи-пи", а "ка в квадрате", естественно, - "ка-ка". Когда великий математик Леонард Эйлер направлялся по приглашению императрицы в Петербург, у него во время кораблекрушения утонул сундук с бумагами; Екатерина жалела его на приеме: "Какое несчастье! У нас погиб сундук со всеми вашими "пи-пи" и "ка-ка"!.."

Переписка Екатерины с Вольтером кончилась плачевно, даже несмотря на то, что основана она была на взаимном расчете (обоим переписка поднимала престиж в обществе). Вольтер тайно признавался друзьям, что ему "не приходится особенно хвалиться такими ученицами, как прекрасная Като". Но Екатерина была достаточно умна, чтобы не приглашать знаковую фигуру к себе, уверяя Вольтера, что "Като хороша только издали". А вот Дидро она все-таки пригласила. Дидро прожил в Петербурге одну зиму, но впечатлений хватило до конца его дней. Он получил право ежедневно, от трех до пяти после полудня, внушать императрице свои идеи. Екатерина - и надо отдать ей должное - стойко все это вынесла. Он с присущей французам страстностью убеждал ее в том, что свобода личности в ее стране сведена к нулю, что здесь слишком урезаны естественные права, что одно из величайших несчастий, какое может случиться с народом - это два или три царствования подряд в духе просвещенного деспотизма. Петербург, "город дворцов, окруженных пустынями", по мнению философа, должен еще иметь и "улицы", то есть, люди должны жить с меньшим разрывом между собой - как по сословиям, так и по достатку - и тогда образуется "жилая общественная атмосфера". Но главное: в низших классах совершенно отсутствует чувство самоуважения, которое может быть родиться только от улучшения их положения. Екатерина предлагала Дидро печатать его "Энциклопедию" в России - на очень выгодных условиях ( в Париже "Энциклопедию" преследовали и уродовали) - все сорвалось. Дидро предлагал Екатерине возобновить деятельность Большой Екатерининской Комиссии: все опять же сорвалось. Дидро был согласен, чтобы Комиссия не лезла ни в политику, ни в финансы, ни в войны - пусть она только охраняет существующие законы и подготавливает новые: "...если даже это учреждение будет одним только призраком свободы, оно все-таки будет иметь влияние на национальный дух..."

Но Комиссия была распущена. Вернувшись домой, Дидро написал резкие "Заметки по поводу Наказа Екатерины". Она прочла их уже после смерти философа, естественно, разгневалась и сказала: "Это болтовня, не обнаружившая ни знания дела, ни проницательности, ни благоразумия". Тем не менее, в России только за XVIII век вышло 25 сборников переводов из "Энциклопедии". Хотя вину за французскую революцию Екатерина свалила именно на нее. Пушкин немногим позже напишет: ...Екатерина любила просвещение, а Новиков, распространивший первые его лучи, перешел из рук Шишковского (домашний палач Екатерины - Г.М.) в темницу, где и находился до самой ее смерти. Радищев был сослан в Сибирь; Княжнин умер под розгами... и Фон-Визин, которого она боялась, не избегнул бы той же участи, если б не чрезвычайная его известность.

Где-то в глубине православной России бродила мысль о том, что Москва, якобы - это "тритий Рим", об исключительности наше православной веры, о нашем особенном предназначении. В цивилизованной Европе на эти амбиции смотрели с иронией, а то и вообще о них не знали. Русские для них оставались варварами - и не более того - даже в екатерининскую эпоху. "Информационный киллер" де Кюстин в своем опусе "Россия в 1839 году" писал:

"Нужно приехать в Россию, чтобы воочию убедиться в результате страшного смешения духа знаний Европы с гением Азии. Оно тем ужаснее, что может длиться бесконечно, ибо честолюбие и страх - две страсти, которые в других странах часто губят людей, заставляя их слишком много говорить, - здесь порождают лишь гробовое молчание..."

Маркиз не подозревал, что, говоря о "гении Азии", он невольно предвосхищал особенный, русский гений и становился предтечей разговоров о "загадке русской души", соединившей в себе так много темного и неясного. Пока же, описывая "русский дух", де Кюстин говорил не о его метафизических корнях, а о вполне реалистическом "амбре": Русские распространяют вокруг себя довольно неприятный запах, дающий о себе знать даже на расстоянии:

"От светских людей пахнет мускусом, от простонародья - кислой капустой, луком и старой дубленой кожей. Отсюда вы можете заключить, что тридцать тысяч верноподданных императора, являющихся к нему во дворец первого января с поздравлениями, и шесть или семь тысяч, которые бывают в петергофском дворце в день тезоименитства императрицы, должны принести с собой грозные ароматы..."

Де Кюстин сравнивал нас с римлянами, поскольку те тоже заимствовали свои науку и искусство у других народов. Насмешка - отрицательная "черта характера тиранов и рабов", а потому в России процветает злословие, сатира, карикатура - сарказмами народ как бы мстит за свое унижение. Мы уже говорили, что первым жанром русской литературы (после "Четьи-миней") стала хвалебная ода. Но народ не такой дурак, чтобы получать удовольствие от чтения од, а потому литературный рынок - даже в такой жалкой форме, в которой он у нас существовал - требовал более читабельных творений. Впервые русский читатель получил светскую книгу, напечатанную "новоизобретенными амстердамскими литерами" (гражданским, а не церковно-славянским шрифтом), в 1708 году.

В казенных типографиях печатались книги, ассортимент которых определял лично император. Петр руководствовался определенными целями, он отдавал распоряжения переводить "только дело, а не разговоры", "чтобы не праздной ради красоты, а для вразумления и наставления чтущему было", но переводы эти несколько не соответствовали пожеланиями тогдашнего читателя. По словам Павла Милюкова, читателю нужна была "умильная", "потешная" или "чудная" литература. Еще в 1703 году голландский купец, торговавший в России книгами, напечатанными по приказу Петра в Голландии, сетовал царю на то, что опусы скверно расходятся и он терпит убыток. Одновременно синодальная типография успешно торговала церковно-служебными книгами, букварями, житийными произведениями. Из книг петровской печати лучше всего расходились императорские указы, после них следовали месяцесловы (они расходились тиражами в сотни экземпляров); тиражи остальных изданий тоже измерялись сотнями, но реализовывались лишь десятки, а девять десятых книг сгнивали на складах. Такое положение сохранялось до второй половины XVIII века. В 1743 году Академия наук представила Сенату проект обязательной продажи петровских книг: каждый чиновник должен был покупать книги на 6 рублей с каждой сотни жалованья. Предлагалось к этой дурости привлечь и купцов, причем, покупать полусгнившие книги они должны были "по пропорции торгу". Проект, надо отдать должное сенаторам того времени, не прошел. Зато синодальная типография пустила старые издания на обложки своих книг. Как бы то ни было, книжный рынок развивался. В 1748 году новый президент Академии Кирилл Разумовский (пришедший на Академию после гетманства на Украине) стал претворять в жизнь указ императрицы Елизаветы: "...стараться при Академии переводить и печатать на русском языке книги гражданские различного содержания, в которых бы польза и забава соединены были с пристойным светскому житию нравоучением". Академия приглашала к переводам любого, обещая в качестве гонорара первые 100 экземпляров издания.

По сути, была открыта дорога к изданию книг, удовлетворяющих вкусу обывателя, что сильно подстегнуло российское книжное дело к расширению. Очень скоро на рынке выделился самый "кассовый" литературный жанр - роман (пока только - переводной). К тому же страну стали наводнять французские романы, печатаемые на языке оригинала (именно ими зачитывалась пушкинская Татьяна). Естественно, аудитория романа ограничивалась дворянской молодежью, да и то только частью ее, получившей какое-то образование, но это уже был "плацдарм", с которого можно было развить наступление. Общий тираж книг был мизерным; на всю Россию были только три книжных лавки: петербургская академическая, московская и синодальная. Но вкус к чтению, подстегиваемый модой, толкал ко всевозможным ухищрениям, при помощи которых можно было бы доставать книги. Нужно ли это было России? Ведь фактически приобщение к европейскому культурному процессу означало нивелировку, отказ от "гения Азии". Но суть в том, что иного пути тогда просто не оставалось - машина покатилась... под откос - или вперед? В 1728 году появился первый регулярный журнал-приложение к газете "Санкт-Петербургские ведомости", а в 1755 году основан самостоятельный журнал "Ежемесячные сочинения", издаваемый на средства академии и курируемый ее президентом, а вскоре возникли и частные журналы ("Праздное время, в пользу употребленное", "Трудолюбивая пчела", "Полезное увеселение", "Свободные часы", "Невинное упражнение"). Все они были подражаниями ставших популярными британских журналов. Оригинальными в первых номерах "Ежемесячных сочинений" были только стихи (естественно, оды), все остальное - переводы. Поскольку журнал редактировал историк Герард Миллер, появлялись в нем и разыскания исторического свойства, число которых росло. Темы "Праздного времени" были такие: "о пространствах разума и пределах оного", "о ревности", "о двух путях, по которым человек в сей временной жизни последует", "о душевном спокойствии и о безумных людских желаниях", "хуже ли стал свет прежнего", "о худых следствиях злой и о прибытках доброй совести", "о добром употреблении страстей", "запрещенное охотнее исполняют" и т.д. Число подписчиков "Ежемесячных сочинений" колебалось между 500 и 700, остальные журналы сильно отставали и от этого числа. Тем не менее, то, что в них появлялось, смело можно назвать не информацией и не журналистикой, но - литературой. Закрылись "Ежемесячные сочинения" в 1764 году. В 1769 году начал выходить еженедельный листок "Всякая всячина", который на поверку оказался даже больше чем журналом. Среди читающей публики распространился слух, что издает его сама государыня-императрица, что на самом деле было голой правдой. Екатерина публиковала в "листке" свои опусы, и корреспонденты "Всякой всячины" обращались к "анонимному" автору: "г. наставник", или "г. нравоучитель". Другие частные журналы (точнее, их издатели) подумав, что в стране восторжествовали либеральные ценности, навалились на "Всякую всячину" с критикой. Силой сатиры они договорились до того, что якобы "внучата поразумнее бабушки будут", но Екатерина включилась в игру - и литературная полемика, перемешанная с иронией, не заступала за рамки царициного гнева. Даже когда "литературные внучата" (Екатерина называла их "внуками по журналистике") доходили до таких пародий: "О великий человек - сочинитель того и сего (пародийный вариант "Всякой всячины" - Г.М.)! Ты исправил грубые наши нравы и доказал нам, что надобно обедать тогда, когда есть хочется. Твоя философия научила нас тому, что ежели кто не имеет лошади, то тот непременно пешком ходити должен. О великий и т.д., где мне тебя поставить и куда тебя спрятать? Спрятал бы я тебя в хорошую библиотеку, но ты зачнешь переводить различных авторов и будешь выдавать сочинения их под своим именем..." Веселое движение возглавил Николай Новиков и, что характерно, "внуки" переиграли "бабушку". Литературно. К тому же Новиков в журнале "Трутень" (последовательно он редактировал несколько журналов) стал касаться социальных тем. Но Екатерина охладела к своей "Всякой всячине", она взялась исправлять нравы посредством театра, Новиков с "Трутня" перекинулся на "Живописца", более лояльного к государыне. Интерес публики к публицистике из-за отсутствия главной интриги охладел и "Живописец" закрыли. На смену ему пришел "Кошелек", но параллельно на деньги самой Екатерины и при ее участии он издает сборник исторических документов "Вифлиофика", имеющий целью "при помощи начертания нравов и обычаев предков показать великость их духа, украшенного простотой". "Кошелек" тоже прекратился скоро, но все-таки к концу XVIII века в России существовало довольно много журналов разного толка. За счет развития частных типографий (разрешенных специальным указом Екатерины) книгоиздание в стране выросло на порядок. В середине 70-х годов XVIII века русскую элиту обуяла страсть к масонству, но и в этой ситуации Новиков, вступив в Английскую масонскую ложу, издает журнал идейно-филантропической направленности "Утренний свет". Екатерина демонстративно не подписалась на этот журнал (в первый год он имел 800 подписчиков что по тем временам был очень много), но тогда она писала: "Никогда не принудят бояться образованного народа; но когда-то еще он сделается таким, и когда между образованными людьми переведутся негодяи с ложным направлением и кривыми взглядами, люди, способные скорее все испортить, чем принести пользу?" После Новиков переселился из Петербурга в Москву. Что это значило для того времени, можно уяснить из воспоминаний достославного венецианца Джованни Казановы:

"Кто Москвы не видал, тот не видал России, и кто знает русских только по Петербургу, не знает русских чистой России. На жителей новой столицы здесь смотрят как на чужеземцев. Истинною столицей русских будет еще надолго матушка-Москва..." Москва оставалась столицей русской провинции (как, возможно, в таковом ранге пребывает теперь Петербург). Новиков, под эгидой масонской ложи "Гармония", поставившей себе целью нравственное усовершенствование граждан России, редактирует "Московское издание", позже переименованное в "Вечернюю зарю". В 1786 году московские масонские ложи по приказу государыни разогнаны, однако Новиков увлечен книгоизданием - организованные им типографии печатали множество книг, которые продавались во всех крупных городах России. "Типографская компания" организованная в 1784 году, приносила годового дохода до 80 тысяч рублей. Все эти вехи развития русского литературного (и журнального, как части его) рынка я перелистал только по одной причине, имя которой: Александр Радищев. Отрывок (описывающий ужасное положение русских крестьян) из "Путешествия из Петербурга в Москву" печатался еще в 1772 году в новиковском "Живописце". Полностью свое "Путешествие" Радищев напечатал в типографии, организованной им же самим у себя дома, с разрешения полицмейстера, который просто поленился прочитать рукопись (Новиков, как и другие издатели, отказался печатать книгу). Радищев знал на что идет, но он надеялся, что его работа дойдет до самого верха и государыня прозреет. А так же был уверен в том, что весь тираж все равно не уничтожат и что-то из него дойдет до потомков (для чего разослал книги друзьям).

Частично он добился своего: Екатерина прочла книгу, как она сама потом написала, "от доски до доски, и прочтя, усумнилась, не сделано ли ему мною какой обиды..."; во-первых, императрица сильно пожалела о том, что дозволила развиться частному книгоизданию. Во-вторых, Екатерина нашла в книге попытку нанести рану лично ей. "Рассеяние заразы французской" по ее мнению перешло всякие границы, а обид она не прощала никогда. К тому же обострялось положение России на международной арене, особенно трудными были отношения с Францией. В год разрыва "бомбы" (радищевского "Путешествия") Екатерина велит всем русским в Париже вернуться на родину, а в следующем году она перестает принимать официального французского представителя. Французские корабли не допускаются в русские гавани, выписка французских журналов и ношение французских мод запрещаются. Радищев за книгу, "стремящейся к тому, чтобы произвести в народе негодование против начальников и начальства", приговорен к смертной казни посредством отсечения головы. Новиков тайно (чтобы его не отбили масоны) арестован. Вместо "якобинского заговора" следствием раскрыта лишь тайная продажа запрещенных книг. Радищева императрица "простила": заменила смерть на десятилетнюю ссылку. По поводу Новикова она выпустила соответствующий указ: вместо "тягчайшей и нещадной казни, которую он по силе закона заслуживает, следуя сродному Нам человеколюбию и оставляя время на принесение в своих злодействах покаяние, запереть его на пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость".

Но расчет Радищева оправдал себя. Его слова (в советский период это считалось хорошей литературой и входило во все хрестоматии): "Я взглянул окрест меня и душа моя страданиями человеческими уязвлена стала. Обратил взоры во внутренность мою и узрел, что бедствия человека происходят от человека, часто от того только, что он взирает не прямо на окружающие его предметы..." обрели жизнь долгую, может даже, вечную. Никто не помнит, какие пьесы писала Екатерина и мало кто знает, какие журналы издавал Новиков. Но про "Путешествие" (даже при условии, что мало кто читал) знают большинство русских. Литературные достоинства "Архипелага ГУЛАГ" Александра Солженицына (пусть даже и снискало это произведение "нобелевку") все-таки невелики, как и достоинства "Путешествия", но оба этих произведения, без сомнения, есть гражданский подвиг. Не помню уже, кто, назвал Александра Радищева "первым русским интеллигентом". Ох, сколько еще было "первых русских интеллигентов"... Еще в 1760 году Михаил Херасков утверждал, что "романы для того только читаются, чтобы искуснее любиться" и что читатели "часто отмечают красными знаками нежные самые речи". Чего другого можно было ожидать во времена Ивана Баркова? Единственным "высоким" литературным жанром и путем к бессмертию считалась поэзия, естественно, "высокого штиля".

Но прогресс литературы уже не остановить. Как пишет Милюков, "Сумароков смеялся над "Бовой" и над "Петром Золотые Ключи" (попса того времени - Г.М.), как над чтением приказных; потом Карамзин смеялся над Сумароковым; теперь начинают уже смеяться над "Бедной Лизой..." Надо понять, чем была литература для того времени. Она являлась единственным окном в Высокую Культуру, особенно - для живущих в провинции. Позволю себе маленькое отвлечение. Я частенько бываю в сельских библиотеках в русской глубинке (говорю о сегодняшнем дне, XXI веке) и с удивлением всякий раз наблюдаю, как выписываемые газеты и журналы (не все, конечно, а самые интересные) люди зачитывают до дыр. В прямом смысле - до дыр! У библиотекарей есть даже тетрадки, в которые они записывают в очередь на чтение периодики. Как в магазинчиках, где в такие же тетрадки записывают продукты, берущиеся в долг. Так вот, такое приятное чудо творится в эпоху телевидения, Интернета и мобильной связи!

Чем же были книги и журналы две сотни лет назад... В 1811 году Жермена да Сталь утверждала, что "в России литературой занимаются несколько дворян". На самом деле все было не так. Русский литературный рынок первой половины XIX века, признанной эпохи взлета отечественного пера, был своеобразен. Пушкинская "Полтава" были принята публикой холодно, в то время как авантюрный роман Фаддея Булгарина "Иван Выжигин" потребовал второго издания уже через неделю после выпуска первого. Пушкинский "Современник" оказался, если говорить современным языком, провальным проектом - так что пришлось редактору уйти в спонсируемую властями историографию. Сатира Гоголя вызывала отвратительные чувства (Пушкин при чтении "Мертвых душ" воскликнул: "Боже, как грустна наша Россия!.."), но ее читали, и она уже влияла на умы всей читающей России, что оказалось гораздо важнее влияния на одного единственного, пусть и просвещенного, но - монарха. Примерно во время резонанса "Мертвых душ" Достоевский в своей "Записной книжке" зафиксирует:

"...при полном реализме найти в человеке человека. Это - русская черта по преимуществу, и в этом смысле я, конечно, народен (ибо направление мое истекает из христианского духа народного), хотя и неизвестен русскому народу теперешнему, но буду известен будущему. Меня зовут психологом, - неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть я изображаю все глубины души человеческой..."

Полагаю, с этого момента русская литература избавилась от комплекса неполноценности. Пушкина на Западе не понимали, точнее, не понимали истоков его популярности в русской среде. С точки зрения образованного европейца, Пушкин - лишь талантливый компилятор Байрона. Дмитрий Лихачев феномен Пушкина объяснял тем, что это был гений смогший "отобразить идеал нации, не просто изобразить национальные особенности русского характера, а создать идеал русской национальности, идеал культуры". Пушкин создал не просто идеал - он создал целую систему: идеал возвышенной лицейской дружбы, идеал отношения к женщине-музе, идеал гражданственности, идеал отношения к смерти и даже идеал печали ("печаль моя светла..."). Философ Владимир Соловьев в 1888 году про всех русских писателей скопом сказал, что "...при самой доброжелательной оценке все-таки остается несомненным, что Европа никогда не будет читать их произведений". Через тридцать лет Александр Блок (в письме к Розанову) пишет:

"Нам завещана в фрагментах русской литературы от Пушкина и Гоголя до Толстого, во вздохах измученных русских общественных деятелей XIX века, в светлых и неподкупных лишь временно помутившихся взорах русских мужиков - огромная (только не схваченная еще железным кольцом мысли) концепция живой, могучей и юной России. Не та ли это "юная Россия" которая, по выражению Руссо, блистает только в молодости?" "Русский Христос, русский Бог" Достоевского почему стал интересен и в чем-то сродни как Западу, так и Дальнему Востоку (Японии) - даже несмотря на то, что Достоевский открыто заявлял: "...на Западе Христа потеряли (по вине католицизма), Запад падает...". Он смотрел с презрением на "всю эту помещичью литературу", которая "сказала все, что имела сказать". Достоевский ругал "исковерканный интеллигентно-петербургский взгляд", продвигая "истинно правый взгляд". По меткому выражению Розанова (настоящего фанатика Достоевского) Лев Толстой учился у русского мужика, у Шопенгауэра, у Будды и у Мопассана. А Достоевский (по моему мнению) учился только у себя. И феномен Достоевского заключается именно в том, что он стал первым русским, который не "хватал" свои знания и опыт (жизненный и литературный) у каких-то там заграничных дядек; всю свою Вселенную он создал сам. Чем интересен был Достоевский Западу? Прежде всего тем, что стоял на эшафоте, претерпел. Чем интересен Западу Толстой? Мне кажется, тем, что написал книгу о загадочной войне, которую проиграл кумир Запада - Наполеон.

Чем интересен им Чехов? Возможно, тем, что через русскую тоску он понял тоску мировую. И у Достоевского, и у Чехова даже "в европах" появились подражатели. О Достоевском много думал Николай Бердяев. В своей работе "Миросозерцание Достоевского" (1923 год) Бердяев утверждает, что именно по Достоевскому можно разгадывать русскую душу:

"...в нем отразились все антимонии и все болезни нашего национального самосознания. Русское смирение и русское самомнение, русскую всечеловечность и русскую национальную исключительность...

...Их притягивает загадка русского Востока...

Русская душа способна дойти до упоения гибелью...

Только над русской душой можно было производить те духовные эксперименты, которые производил Достоевский...

..."русские мальчики", атеисты, социалисты и анархисты - явление русского духа..." Запад смотрел на нас частью с иронией, частью с первобытным страхом, частью с умилением, но главное - Россия стала страной с культурными инициативами. Чайковский, Кандинский, Шукшин, Тарковские, Уланова - все они в какой-то мере выражали различные грани загадочной русской души. Десятки, сотни русских имен стали частью мировой культуры. Надеюсь, список еще продолжается.

--

-- Посланники Доброй Надежды

...Первым встречным добронадеждинцем оказалась поджарая и подвыпившая женщина, явно настроенная на живое общение - Антонина Родионовна Никулина. Она пояснила, что жители здешние любят правду, не стесняются ее говорить и стоят за нее до последнего. Потому их власть и боится. Правда Доброй Надежды проста: отделение колхоза здесь закрыто и люди сидят без работы. Никулина и сама пахала на здешней ферме дояркой, с 13-летнего возраста, а потому ей обидно вдвойне. Пусть большинство населения - старики, но есть и молодые, которым что-то надо делать. Есть и дети, в Доброй Надежде имеется даже начальная школа, в которой учатся восемь детишек. На 50 человек общего населения показатель очень даже приличный. Впрочем, кроме школы и спорадически открывающегося магазина больше здесь нет ничего. Кроме, разве, еще одной достопримечательности.

Антонина Родионовна с гордостью ее показала. Это памятник на месте братской могилы. Во время войны возле Доброй Надежды немцы разбомбили санитарный поезд (рядом с деревней проходит железная дорога). Погибших здесь же и захоронили. Как опытный гид, Антонина Родионовна решила отвести меня к людям, которые сами участвовали в похоронах. Сама-то она не помнит, так как родилась аккурат в год трагедии. По пути она немного поплакалась о том, что потеряла документы своего покойного мужа, заслуженного ветерана войны. Он был орденоносцем, то теперь этот факт без соответствующих бумажек не доказать. Районное руководство предлагает ехать в столицу, обращаться в какие-то архивы. Известное дело, каким насекомым становится любой россиянин, не имеющий соответствующей бумажки. И все-таки прибавку к пенсии очень хочется иметь. А как же еще: от своего героического мужа Антонина Родионовна произвела на свет пятерых сыновей.

Однажды, когда Антонина Родионовна была помоложе и еще трудилась на поприще животноводства, ее уволили из колхоза за правду. Оная (то есть правда) заключалась в том, что тогдашняя бригадирша приписывала и даже получала по нарядам деньги за колхозников, которые давно умерли. Что характерно, тогда обиженная доярка дошла до самой Москвы, пробилась там к каким-то начальникам и добилась-таки восстановления на работе! Ныне запал не тот, да и возраст тоже. Та самая бригадирша и теперь живет в Доброй Надежде. Она (зовут ее Александра) не выходит из перманентного запоя, даже сын, не выдержав такого характера, выселил ее из дома в сарай. Впрочем, и доярка тоже частенько прикладывается к источнику, вызывающему временное чувство эйфории. Поэтому не поймешь, за кем в итоге осталась правда.

А до Москвы, между тем, от Доброй Надежды 345 километров. Об этом свидетельствует надпись над остановочным пунктом. Табличка сплошь испещрена отверстиями, проделанными картечью. Надежда, похоже, здесь добра не для всех.

Пожилые мужчина и женщина, к которым меня привела отважная доярка, были трезвы. Они трудились на своем огороде - сажали махорку. Они вообще никогда спиртного не пили и пить не собираются. Нет времени. Николай Иванович Харьков курит только продукт собственного производства, так как от него не кашляешь и вообще свой табачок - милое дело. Кроме того он - местный знаток истории родной деревни, хотя всю жизнь трудился в должности рядового колхозника - "куды пошлють".

Это и есть Антонина Родионовна. Мальчик проходил случайно, я уговорил попозировать.

Глядя на то, с какой старательностью трудятся Николай Иванович (кстати, именно его портрет на обложке этой книги) и его супруга Раиса Григорьевна на своей земле, да и вообще на их подворье, я понял, что такое настоящий русский крестьянин. Харьковы - давно пенсионеры, однако держат двух коров и лошадь. Огород - необъятный, и все на нем ухожено не хуже, чем в Голландии. На самом деле в деревне (и это видно) работают много, почти на всех огородах можно увидеть людей с лопатами, вилами или тяпками. В общем, русский крестьянин - это человек, который все время в работе. Все остальные определения - от лукавого.

Про тайну происхождения столь необычного названия деревни Николай Иванович рассказал следующее. Был барин по фамилии то ли Другон, то ли Другор (скорее всего, немец). И деревня называлась Другонцево. Он продал свое имение другому помещику, точнее, помещице. Фамилии ее никто не запомнил, хотя Николай Иванович и выпытывал ее, когда был молодым, у стариков. Звали ее Надежда и она слыла несказанно доброй барыней. Она никогда не отказывала крестьянам, если они просили что-то, помогала всем - от еды до одежды. Память об этой женщине и была сохранена в названии деревни, да еще в саду некогда разбитом при барском доме. Дома давно нет, сад одичал и превратился в буйные заросли. Зато сохранилось старинное каменное здание Начальной школы. Считается, что и школа была построена доброй барыней. Коли дети в ней еще учатся, значит частичка легендарной Надежды, фамилия которой была забыта, не оставила этот мир. Она стала тихим ангелом деревни.

Супруги Харьковы

Что характерно, "Доброй Надеждой" даже назвали один из колхозов неподалеку (но не тот, кому принадлежали земли при названной деревне). Когда пришел на нашу страну рынок, из названия сельхозпредприятия исчезло слово "добрая" и теперь тот колхоз называется СПК "Надежда". Местный колхоз именовался "Прожектор". На память о нем остались развалины коровника и телятника. Картина безрадостная, но, к сожалению, привычная искушенному глазу, по долгу службы созерцающему русские просторы.

Коля Харьков, хотя и был еще ребенком, участвовал в захоронении погибших при бомбежке санитарного поезда N1215. Немцы бомбили безбожно, но аккуратно. Долбанули они точно по паровозу, отчего поезд сложился "гармошкой". Зрелище, когда раненые (те, кто мог, конечно) уползали от "железки" в разные стороны, было жутким. Жители Доброй Надежды подбирали их и размещали у себя в домах. Убитых было 32 человека. Семерых из них, включая машиниста, похоронили в братской могиле при деревне. Копали-то старики и дети, потому глубина небольшая, полтора метра. Вместо гробов постелили убитым шинели. Так случилось, что в деревне в этот день умер младенец, девочка. Ее тоже "подселили" к убиенным бойцам.

Секрет относительного благополучия Харьковых прост: "Трудиться будешь - и все будет". Антонина Родионовна ежедневно на велосипеде возит в райцентр Александр Невский (название такое у поселка) молоко. У нее постоянные клиенты - врачи, учителя, в общем, интеллигенция - они уверены в том, что вне зависимости от погоды парное молочко к ним будет доставлено вовремя. В сенокос надо накосить на скотину никак не меньше пятисот пудов сена - и с этим старики прекрасно справляются. Деньги сейчас нужны особенно, так как за подключение к газу соответствующая организация просит больше 50 тысяч. Для деревни эта цифра астрономическая и ясно, что далеко не все приобщатся к всероссийскому торжеству компании Газпром.

Все трое детей Харьковых, как это ни странно, остались жить в Доброй Надежде. Ни один из них в данный момент официально не работает. В лучшем положении дочь Любовь, которая в результате естественного отбора стала... добронадеждинским олигархом. Это видно уже по ее дому, единственному новому строению на всю деревню. По контрасту даже с холупой трудоголиков-родителей дом действительно кажется хоромами. Хотя в сущности это обычный коттедж, из тех, что богатые колхозы строят для своих механизаторов и доярок.

Любовь Юрьевна Рыжкова и сама уже - бабушка (у нее есть внуки), но жизнь обязывает оставаться молодой и бойкой. Еще юной девушкой она заведовала местным клубом, но клуб сократили и пришлось ей идти в доярки. Коров она доила 17 лет - до тех пор, пока в 1997 году "не угнали скотину". Любовь делит жизнь Доброй Надежды на два периода: до того как угнали скотину и после того. Скотину в сущности не угнали, а перевели в центральную усадьбу, деревню Борисовка, тем самым оставив добронадеждинцев без средств к существованию и надежд на радостное будущее.

Первой после некоторого экономического оцепенения очнулась Любовь. Наладилась она ездить во град Москву, продавать плоды труда добронадеждинцев столичным капризулям. По сути она - купчиха: скупает у населения ягоды, морковь, яблоки, - и доставляет потребителю. Особенно хорошо идет лесная земляника, которой в барском саду (да и вообще в окрестностях Доброй Надежды) немеряно. Одно время она скупала по деревням петухов, индоуток - тоже возила продавать в Первопрестольную на Птичий рынок, но решила все равно остановиться на "морковно-ягодном сегменте". "Крутизна" Любови Рыжковой относительна. Со скупленной и собранной на своем огороде продукцией в 7 вечера она садится на родном 345 километре в электричку до Рязани. Там пересаживается в электричку до Голутвина. В Голутвине садится в электричку до Москвы. В Москву приезжает в 8 утра - и на рынок. Поторговала - и вечером снова в эту ночную дорожную катавасию. Ночь в электричке страшна, всякий раз не знаешь, вернешься ли с деньгами (и вернешься ли вообще), но и к этому можно привыкнуть. Труднее привыкать к беспределу на московских рынках. Некоторое время Любовь торговала в Выхине, но там из-за засилья кавказцев, которые русских крестьян загоняют в дальние углы, пришлось перебираться на другой рынок, Басманный. Он в центре столицы, покупатель там побогаче, но товар идет плохо из-за маленького покупательского потока. Для быстрейшей реализации приходится подбираться поближе к выходу из метро, к бойкому месту, но здесь гоняет милиция. В "обезьянниках" Любовь сиживала не одиножды, сотни раз убегала от ментовских облав, да в вообще, считай, прошла огни и воды (разве только медных труб покамест не испытала). Она постигла простое правило русского бизнеса: "не надо никому грубить - и все будет нормально". Сие означает, что, дабы хлеб насущный поиметь, нужно постоянно унижаться перед ментами, бандитами, кондукторами и прочими представителями низших властных структур.

В родной деревне ее бесконечно уважают. "Отчаянная" - говорят одни. "Мужественная" - вторят другие. "Допрыгается" - шипят алкоголики. В последний год стали подводить ноги - стали опухать. Несколько месяцев Любовь не ездила; благо, муж работает на железной дороге (чинит пути), а там заработки, слава божественной МПС, стабильные. Но муж настолько устает на работе, что не в силах помочь жене в ее малом предпринимательстве. Сейчас, когда надо будет подключаться к газу, Любовь вынуждена закрыть глаза на болячки и снова отправляться в свою "одиссею" по ночным электричкам и блатным рынкам.

Тяжелая для нее выпала доля, но другого пути Любовь не нашла. Глядя на Любовь, некоторые жители Доброй Надежды расширяют посевные площади, плетут лукошки для земляники и задумчиво поглядывают на Северо-запад, в сторону столицы. Правда отправиться в опасное путешествие так никто пока не отважился. Так всегда: одних беда заставляет опускать руки, другие мобилизуют волю и вопреки обстоятельствам явят удивительные благородство и крепость духа. Если у Доброй Надежды появилась своя Любовь, значит, так было угодно провидению. Кстати, в свои "одиссеи" Любовь изредка берет одну из своих дочерей, которую зовут Надежда. Все в этом мире взаимосвязано.

-- Чемпион самокопания

--

Их, детей, всего шестеро: Алексей и пять старших сестер. Три сестры сейчас живут в Эстонии, две - в Вологодской области, а вот на родине остался он один. Все они родились и выросли в той самой деревеньке, в которую нам предстояло сейчас направиться.В Марьине они, отец Павел Павлович и мама Александра Николаевна, живут сейчас вдвоем и выезжать никуда не собираются. Как я заметил, про супругу старика говорилось редко и складывалось впечатление, что ее как будто вовсе и нет. Позже я убедился в обратном: практически все хозяйство сейчас лежит на плечах этой удивительной женщины. Но это позже, позже, а пока...

Во дворе уже был "запряжен" Алексеев трактор "Беларусь". Запряжен в том смысле, что к нему была прицеплена телега, в которой нам и предстояло ехать: я говорю "нам", потому что у нас нашлись попутчики.

Перед отправкой мы немного поговорили с супругой Алексея Ларисой. Она - учительница младших классов в здешней школе, и всего в трех классах у нее 10 детишек. Строили новую школу больше 15 лет и сдали только в прошлом году, но количество учащихся за время долгостроя сократилось чуть ли не в три раза и теперь, получается, школа почти что пустует. Родом Лариса из прекрасного города Сочи, и сюда, в лесную Костромскую глушь ее привела... романтика. Насмотрелась у себя на Черноморском побережье советских фильмов про деревню и колхозы - и решила махнуть в глубинку. Романтический настрой испарился на второй же день по прибытии в Аносово, потому как кругом была беспросветная грязь, пьянка, но, что особенно досаждало - так это по-особенному облюбовавшие открытые части ее тела комары. Их даже местные ругали за уникальную кровожадность. Но педагогический коллектив встретил ее тепло, а вскоре она сошлась с местным парнем, Лешей Чудецким и их свадьба не заставила себя ждать. Теперь у них два замечательных сына, Женька и Пашка, и вообще Лариса наконец пообвыклась, тем более что каждый год они ездят на ее родину отдыхать всей семьей. Жаль только, дорога на Юг неуклонно дорожает и все труднее накопить на нее деньги.

Итак, вскоре наш "экипаж" выехал за пределы поселка и весело затарахтел навстречу метели. В кабине сидели Алексей с напросившимся сыном Пашкой, в телеге - средних лет мужчина, и старушка. Мужчину зовут Николаем Михайловичем, он колхозный ветеринар, бабушку - Зоя Степановна. Для чего они едут, я не спрашивал, потому как посчитал, что негоже проявлять излишнее любопытство. Жизнь учит: молчи и слушай, САМИ расскажут, да еще и приврут. Дорога сначала была скверная, потом - еще хуже, а скоро таковой не стало вовсе.

По пути мы заехали в деревеньку, в которой по всем приметам жили люди. Там у одного из домов мужики сгрузили мешки. Николай Михайлович пояснил, что это он с оказией привез своей матери дробленый овес для корма скотине. Алексей же показал мне на развалины церкви, виднеющейся на краю деревни, причем, если церковь почти сровнялась с землей, то непомерно высокая колокольня выглядела как новенькая:

- Гляди... Ты еще вспомнишь эту церковь и эту деревню...

Ох уж эти полунамеки. Потом ехали через поля и леса, казалось бы, напропалую. Кое-где трактор буксовал в грязи (земля под снегом еще не успела промерзнуть), несколько раз телега кренилась настолько, что мы едва не вывалились, а один раз пришлось сделать длительную остановку для того чтобы срубить и оттащить подломившееся дерево, перекрывшее наш путь. Когда мы переправлялись через речку по прогнившему деревянному мосту, бабушка яростно перекрестилась. Где-то через час пути впереди показались черные избы.

Это и было Марьино. Выглядела деревенька о трех избах не шибко гламурно, но дома, стоящие на угоре, обтекаемом речками Коза и Идол, по мере приближения казались все более могучими, вблизи же они представились прямо-таки крепостями. Жилым из домов оказался лишь один, остальные же использовались под хозяйственные нужды. По сути эта не деревня вовсе, а крепкий хутор, ощущение же заброшенности наверняка было порождено пасмурной и ветреной погодой. В дороге нас изрядно обдуло и шибко тянуло в теплый дом. Когда мы направлялись к нему, я обратил внимание на большое количество утепленных на зиму ульев и допотопный грузовик, кажется "полуторку"; такие я видел разве только в кино про войну.

На удивление внутри жилого дома было людно. Кроме хозяев, в светлице сидели женщина, девушка и мужчина. Немногим позже я разобрался: женщина была хозяйской дочерью (и соответственно сестрой Алексея), девушка - внучкой, а мужчина, имеющий вид человека, чей организм изрядно подпорчен частым употреблением низкокачественного спиртного, пришел из той самой деревни, в которую мы недавно заезжали. Дочка и внучка приехали погостить и заодно взять мясо. Сегодня предстояло значительное событие: должно заколоть восемь овец. Собственно, для подмоги в этом деле приехали и наши попутчики. Это чисто деревенское правило: помогать друг другу в тяжелых делах, название даже такое есть: помочи.

Как-то быстро все разошлись по двору и приступили каждый к своим делам, причем, было заметно, что все это давно "обкатано" (разве только я себя чувствовал несколько неуютно, так как был не при деле), и мы остались один на один с хозяином.

В первую очередь я обратил внимание на его огромные ручищи. Несмотря на то, что Пал Палычу (почти все, даже сын, уважительно обращались к нему: "дед", причем звучало это очень уважительно) исполнилось 87 лет, вид его был примерно такой, как на картине Сурикова "Меньшиков в Березове". То есть встанет сейчас старик, расправит плечи - и головой проломит потолок! А вот бабушка, Александра Николаевна - вся согбенная, как будто крестьянский труд приучил ее никогда не разгибаться. Она что-то постоянно делала на кухне и в сен; все шныряла мимо нас, то выходя из горницы, то возвращаясь. А дед не делал ничего. Он болел. Конкретно чем, он сказать не мог, просто говорил: "Все болит..." Большую часть времени, как мне сказала бабушка, он проводит на печи, и сейчас слез только чтобы встретить гостей. Мне он живо обрадовался, и такую реакцию объяснил так:

- Помру скоро. Пятнадцатого декабря наверное.

- Неужто вам дано знать?

- Места у нас такие, что, может, дано мне знать... Знаки были.

Ну, как продолжать разговор на эту тему? Как-то, вы знаете, я верю людям, которые общаются с природой, с Землей-матушкой. Мне кажется, им и впрямь доступны знания, до которых лично мне далеко. В общем я промолчал, в то время как дед продолжил:

- Это хорошо, что вы приехали. Есть, кому рассказать...

- Только давайте с самого начала... - Я знал, что времени у нас много, до вечера, и потому решил Пал Палыча не торопить, тем более еще полчаса назад вообще стоял вопрос о том, примет меня дед или пошлет к чертям. Я иочувствовал, что человек испытывает потребность выговориться, получается, я для старика исповедальню устроил.

Многое из рассказа Пал Палыча я упускаю, но основную канву его жизни все-таки воспроизведу. Родился он в той самой деревне, которую мы проезжали. Называется она Мальгино и отец Пал Палыча служил в той самой церкви, которую мне показал Алексей - псаломщиком. В такой же должности пребывал и его дед. Фамилия "Чудецкий" - относительно недавняя и дали ее одному из предков деда, когда тот учился в духовной семинарии. Мода в старину была такая: придумывать для попов фамилии типа Боголюбовых, Великославиных или тех же Чудецких. Отец, Павел Иванович, тоже учился в семинарии, но его выгнали (за сущую глупость - курение), зато два его брата (дяди нашего героя) получили духовное образование и стали священниками. Церковь в Мальгине называлась "Троица-Чтоуголов", и это означало, что пребывающие в ней верующие получали исцеление от головных болей.

Как и многие дети священников, маленький Паша церкви не любил. Точнее, не церкви, а долгих служб:

- Стоим мы в церкве, я спрашиваю маму: "Скоро кончится служба-то!" Если говорит: "Скоро...", я был шибко недоволен, если: "Сейчас!", я был счастлив и бежал во двор. Я глупый, конечно был, и помню, спрашивал у одного из своих дядьев: "Дядя Алексей, вы всю жизнь прослужили Богу. Но его ведь нету!" А он в ответ: "Без веры ведь жить нельзя. Надо во что-то верить..." Меня-то в школе воспитывали в духе безверия. Но потом я только в том убеждался, что в жизнь всех, кто неладно что делает, постигает какая-то кара. Разве не Бог наказывает?

Отец Пал Палыча родился в один год с Лениным. Было у него три дочери и один сын, но так случилось, что первая его жена погибла. Случилась трагедия: она свалилась в колодец и там ее нашли уже мертвой. Сын настолько сильно переживал горе, с что лишился ума, жизнь свою он так и закончил в психиатрической больнице. Недалеко в то время жил богатый лесопромышленник, купец первой гильдии со звучной фамилией Херов (простите, но из песни слова не выкинешь...). Перед самой революцией Херову "ударил бес в ребро", он бросил семью и переехал жить в другую деревню к своей любовнице, для которой загодя построил большой дом. Но "рая" не получилось: очень скоро старика разбил паралич. Мама Пал Палыча приходилась этому богатею дальней родственницей, точнее, замужем за его единственным сыном была ее сестра. Может это и совпадение, но у дедушки Чудецкого по материнской линии было ровно столько же детей, как и у него самого: пять дочерей и один сын.

Сына Херова (и дядю нашего героя) зверски убили. Убийцу нашли, судили, но после революции его выпустили с каторги как "борца с несправедливым строем". Через несколько лет так случилось, что ровно на том же месте, где погиб Херов-младший, кто-то всадил нож в сердце сыну убийцы. Второе злодейство так и не было раскрыто, но в народе шли разговоры, что якобы к мести была причастна вдова (тетка Пал Палыча):

- Ну, как тут о каре не вспомнить? Я много думал об этом, и вот, что понял: я, может, и сам так сделал бы...

Мама Пал Палыча, Надежда Евгеньевна, сильно засиделась в девках и за вдовца, 54-летнего Чудецкого она вышла в 38 лет. Сам же он появился на свет, когда маме стукнуло 40. Когда еще наш герой пребывал в утробе матери, жизнь его подверглась страшной опасности. У его отца была привычка: после бани он выпивал большой бокал чаю. Однажды приехала в деревню со своим сожителем его старшая дочь Клавдия. Они задумали злодейство, о котором, конечно, пока никто не знал. А именно: насыпали они в бокал смертельную дозу мышьяка. Но так получилось, что первой вышла из бани его жена и отпила немного чаю. Хорошо, что немного! Ее успели отвезти в Чухлому, в больницу, там выходили, но ребенок, то есть, наш герой родился болезненным, да еще у него определили "шумы в сердце". Старшая сестра-злодейка, как ни в чем ни бывало, уехала куда-то. Там, по слухам, она вела распутную жизнь и часто меняла сожителей, но в деревне о ней вспоминали редко (хотя и зломеько), так как все сельское существование было наполнено трудом.

А потом наступило злосчастное раскулачивание. Его отца с трудом можно было причислить к кулакам, но тут сыграли свою роль духовная профессия отца, родственные связи матери и то, что в их хозяйстве всегда было много ульев. К тому же отец был отличным часовым мастером и все стены их мальгинского дома были увешаны часами.

- Эх... русские люди... ёлки зеленые. Ну, почему мы такие завистливые? Особо у нас ничего не было: лошадь, корова и три овцы. Один год быка держали. А тут как: приедут из города и говорят: "С вас налог, десять пудов зерна" Отец отвезет. А через какое-то время опять приезжают: "С вас еще двадцать пудов зерна". Он опять отвезет. Они снова едут через две недели: "С вас еще тридцать пудов" Но у него больше нет. "Ах, ты не хочешь, отродье кулацкое!" И давай наше имущество описывать. А что у нас было? Полное собрание сочинений, Пушкина, перины, подушки - это все мамино приданое. Ружье-берданку и граммофон забрали. Но больше всего мне жалко было одно: у отца был железный ящик, а в нем инструмент. Ой, ладный какой инструмент был! Он его успел отдать родственникам на хранение, но... так я его больше и не увидел...

Отца сослали в Сибирь. Это было в 32-м. Высадили его на какой-то станции в Кемеровской области и сказали: "Давай-ка, старик, иди куда хочешь..." Павел Иванович знал, что в городе Белово живет его старшая дочь, та самая, которая его хотела отравить. Он ее простил, потому что другого выхода у него не было: власти под страхом смерти запретили возвращаться домой. И он отправился туда. Пешком, за 300 километров (для Сибири, как он считал, это расстояние небольшое). В дороге, переправляясь через какую-то реку, он промок, простудился, но до Белово все-таки дошел. И почти сразу же там скончался.

После того, как их дом разорили власти, Павел с матерью уехали в Ленинград, где осела другая его старшая сестра Анастасия. Она была доброй и согласилась приютить их двоих. В городе на Неве Павел проучился до 8 класса, в то время как мама работала подсобницей на стройке, но случилось новое несчастье.

Несчастьем это, правда, трудно назвать, скорее это подлость человеческая. Случайно на улице они встретили своего земляка из Мальгино, поговорили, вспомнили старое, но через малое время маму вызвали в НКВД. Оказалось, "землячок" нацарапал донос в органы: "кулацко-поповская семья недобитков проживает в городе Ленина..." мать продержали в НКВД двое суток, но все-таки выпустили - без паспорта, но с предписанием: "в 24 часа к чертовой бабушке из города..." По тогдашнему положению вещей их еще пожалели...

А куда ехать? С горем пополам вернулись они в Мальгино, но нравы там сильно поменялись, вплоть до того, что никто не хотел их впускать к себе даже на ночлег. Кругом чувствовался затаившийся страх. Приютила их, что замечательно, самая-самая бедная мальгинская семья, а именно старенькая бабушка Мелетина. Помогла оказия: в те времена по деревням ходили шерстобиты, катали по заказу валенки, и Пашу взял к себе в ученики "за пропитание и обучение" дед Алексей Мухин.

Профессор Стивен Хокинг (Stephen Hawking), один из самых известных физиков-теоретиков современности, был экстренно госпитализирован в Эддинбрукскую больницу (Addenbrooke's Hospital) в Кембридже. По словам представителей Кембриджского университета, где работает ученый, последние две недели профессор Хокинг страдал от инфекционного заболевания, что и стало причиной госпитализации.

67-летний ученый является специалистом в области космологии и квантовой гравитации, в частности, ему принадлежит теория "испарения" черных дыр. Профессор Хокинг также известен как популяризатор науки. Его книги "Краткая история времени" (A Brief History of Time) и "Мир в ореховой скорлупе" (The Universe in a Nutshell) в доступной форме рассказывают о возможности объединения эйнштейновской теории относительности и квантовой механики.В соавторстве со своей дочерью Люси (Lucy) он написал две научно-популярные книги для детей - "Джордж и тайны вселенной" (George's Secret Key to the Universe) и "George and the Cosmic Treasure Hunt" (пока не переведена русский).

Стивен Хокинг известен также как один из самых долгоживущих больных с боковым амиотрофическим склерозом, болезнью, которая сделала его практически полностью парализованным. Страшный диагноз был поставлен в 1963 году, когда ученому был всего 21 год. Несмотря на прогнозы врачей, отводивших ему не более десяти лет жизни, профессор Хокинг не только до сих пор ведет научную и преподавательскую работу, но также совершил полет в невесомости на борту самолета и планирует путешествие в качестве "космического туриста". Он является отцом троих детей и дедушкой одного внука.

Профессор Питер Хейнес (Peter Haynes), глава отделения прикладной математики и теоретической физики в Кембридже, а также другие сотрудники университета желают профессору Хокингу скорейшего выздоровления: "Он замечательный коллега, и мы надеемся, что он вскоре вернется к нам".

-- Кулак

--

Павел Чудецкий

Начиналось все с каких-то не слишком убедительных сплетен, согласно которым в глухой-глухой деревне обитает старик, который всю свою жизнь плевал на власти (даже на советскую!), жил отдельным хутором, натуральным хозяйством, продавал какой-то особенно целебный мед, держал неимоверное количество скотины и даже давал председателям колхозов деньги в кредит, чтобы те смогли выплатить зарплату людям. Когда в одном селе пришла в ветхость школа, этот "куркуль" предложил выстроить новую на свои деньги, только при условии, что школу назовут его именем. Власти отказались, о чем потом горько жалели. И более того: этот человек был единственным на всю область официальным миллионером. И это при коммунистах!

Скажу сразу: почти все сведения "сарафанного радио" оказались преувеличенными. Но по сути... все нашептанное злыми языками оказалось голой правдой!

Чудецкого сторонятся до сих пор, полагаю, в нас просто еще сильна "совковая" закваска. Связи с деревенькой Марьино, в которой этот легендарный человек проживает со своей супругой, нет, дорог - тоже нет, поэтому точно даже не было известно, живы ли старики вообще. А попасть к этому человеку, уже не знаю, почему, хотелось. Нет, я немножко лгу - я знаю, почему хотелось. Человеческое мое любопытство было пробуждено одной фразой, оброненной каким-то мужичком в райцентре: "Мы его ругали, ан, в итоге вышло, что он был прав..."

Я стал искать "подходы" и вскоре узнал, что сын Чудецкого работает участковым милиционером в поселке Аносово, к которому деревня Марьино приписана. Немного помогло везение: Алексей (так зовут сына) дежурил по районному УВД, я его разыскал и мы договорились, что завтра с утра я приду в Аносово, а там он что-нибудь придумает. В смысле, поможет добраться до стариков.

На следующее утро десять километров от райцентра до Аносова я отмахал пешком меньше чем за пару часов, и в доме у Алексея мы пили чай, готовясь к дальнейшему пути. Ходила, кстати, еще одна сплетня (Чудецкий вообще, как былинный богатырь буквально "оброс" мифами!), согласно которой старик своим детям не дал ни копейки, считая, что на свою жизнь они должны заработать сами. И она оказалась лживой, но в общем-то в моей неуемной голове сложился какой-то библейский образ "Моисея", а может быть даже колдуна, который, пожалуй, мог меня и не проклясть, а то и приворожить... Но Алексей меня понемногу "ставил на место". То есть, за чаем поведал о том, как все обстоит на самом деле, или, как минимум, по его версии.

Евдокия Егорова

История Дуси Егоровой,

изложенная самой жительницей села Невежкино в ею же сочиненных частушках.

"Что такое глухомань? Много Мань -- и мало Вань..." Такая здесь придумана присказка. Ну, а сказка... Над невежкинцами смеются не только потому, что само название "Невежкино" располагает к иронии, но и над странными нравами затерянного... нет не среди высоких хлебов, а среди густых бурьянов, села. Едешь от большака к Невежкину 17 километров -- и все бурьяны, бурьяны... Совхоз брыкнулся в сторону, народ как-то покосился, что ли, и все к черту бросили.

И подались мужики во град Москву, за 800 километров, искать правды. Оной, конечно, не нашли, но, как говорит Дуся, "научились стричь для москвичей кусты". А еще Дуся говорит: "У нас в Невежкине война". Почему? А просто остались в селе старики, дети, да бабы. Бомжи еще остались, это из тех, кто не в силах уже садовые ножницы держать, только пузыри с отравой (и где ж берут, окаянные, ведь денег-то нет). Да... а мужики на газонах -- воюют.

Всякое рассказывают (те, кто возвращается, конечно): в фирме с названием нерусским то ли "Русский шансон", то ли "Русский газон" пашут, дачи богатых москвичей обхаживают. Работали и у Кобзона, и у Якубовича, и унижения всякие испытывали (ведь ведут себя "звезды", как баре, чуть не мордой в эти кусты тыкают, ежели что не по ним). Некоторые из особо бесстыжих невежкинских отходников уже "обходили" тоскующих москвичек (видно и в Первопрестольной женское счастье просто не дается). Здесь, в Невежкино, семьи рушатся, женщины тоже страдают и тоскуют, детишки остаются без должного воспитания. Катимся под Кудыкину гору...

Ну так вот... Местная жительница Евдокия Андреевна Егорова, или попросту Дуся, в день, когда ей исполнился 41 год, стала сочинять частушки. До того никакого отношения к творчеству или даже к слову художественному отношения она не имела. Первая частушка была такая:

Наше Невежкино село было хлебородное,

Теперя бурьяном заросло... Матушка моя родная!

Слова народу понравились и по праздникам частушку стали включать в обычный частушечный набор. Совхоз здешний назывался "Имени Шарова", сорок лет так назывался, и, что характерно, во всем селе не было человека, кто мог бы растолковать, кто таков, собственно, был этот товарищ Шаров. Может, правда, мужик дельный. Хотя -- вряд ли, иначе почему от человека одно имя и осталось. Едва переименовали "Имени Шарова" в "Русь", совхоз и развалился. Может и не стоило переименовывать-то? Шаров -- Бог с ним, а за Русь-матушку обидно.

Дусина жизнь была простая. В совхозе работала. Работала, работала... А больше по сути ничего и не было. Вот, что она сама говорит:

- Наше село "Китаем" называли. Ой, детишек у нас родилось... Пропасть! И по тринадцать, и по пятнадцать. А то и по восемнадцать. А теперя, в данный момент, только одна мать-героиня у нас, Любовь Васильевна Сидоркина: одиннадцать у нее. Теперя мы не китайцы, скитальцы. И у моей мамы детей было одиннадцать. Сейчас в живых осталось пять. Я -- восьмая по счету. Кончила я семь классов -- и пошла со взрослыми работать. А чего сидеть-то? И косила, и на волокушах ездила. А потом стала дояркой. И так двадцать пять лет: летом -- на свекле (до семи гектар обрабатывала!), зимой -- в подменные доярки. Отпусков ни разу не брала, думала: "Как же я буду сидеть в отпуске-то?" Пять лет мать больная была, рассудка немного лишилась, приходилось ее и таскать на плечах, и запирать на палку, чтоб не сбежала и не замерзла (жалко же). Ну, а последние тринадцать лет -- одна...

...Кстати, об истории Невежкина. Дуся поведала мне то ли легенду, то ли быль. Село сначала называлось по-другому (уже никто и не помнит, как), и местный мужик поехал в город на базар -- продавать лисьи шкуры. А город тот (назывался он Чембар) проезжал царь Александр. Все мужики -- люди как люди -- шапки поскидывали, головы преклонили. А мужик с лисьими шкурами пялится на государя -- и шапки не снимает. Царь подъехал к нему и строго так погрозил пальцем: "Ах ты, невежа..." Мужики наказали батогами и отпустили. Так "Невежкино" к селу и пристало. И вот, что я думаю: а, может, он вовсе и не невежей был, а просто горделивым и независимым человеком? Ведь здесь не знали крепостного права, люди в селе собирались беглые, с властями несогласные. Жили охотой, ловили рыбу в реке Вороне, ткали, плели лапти, хлебопашествовали. И не они виноваты, что однажды их согнали в совхоз имени какого-то Шарова. Совхоз им гордость-то и пообломал.

Земли здесь хорошие, плодородные, и удивительно, какими талантами нужно обладать, чтобы их бросить. Невежкинцы называют себя русскими людьми, но по одеянию своему народному не похожи они ни на русских, ни на мордву (а вокруг большинство сел -- мордовские). Соседи знают, что невежкинцы -- мещера. Что за народность -- никто в толк не берет, а носят невежкинцы прозвище "невёжки-долгоспины". И речь здесь русская, и песни тоже русские, а что-то в них такое... не от мира сего, что ли.

Частушки у Дуси, по ее утверждению, стали рождаться оттого, что дома у нее нет (и никогда не было) ни радио, ни телевизора. При такой информационной благодати она знает разве приблизительно, кто в стране у власти. Нет, высшее руководство выучила (все женщины о них сейчас на посиделках судят -- политически подкованными стали). А о тех процессах, которые происходит в стране, она знает выборочно. Телевизор Дуся не имеет по соображениям идейным:

- ...Своей жизни у меня не было, а чего чужую смотреть? Помешали в моей судьбе злые люди. Да и я сама себе помешала. Часто теперя говорю себе: "Ах, ты, дурачок, был бы мой мужичек, я б одному ему уважала!.." Значит, судьба моя така. И женихи-то были. Сойдемся, побещаемся, а на утро того дня, когда сговор должон быть, меня вдруг осеняет: "Мама, не пойду я за него! Не люб он мне..." С одним мы тогда долго сговаривались, договорились уже, но снова утро, и снова какой-то чертенок меня в бок: "Мама, не пойду!.." А теперя... эх, теперя во сне его увидать бы только -- и помирать можно! И ничего у меня нету, только "бестолковка" котору мне родители приделали. Вон, у Маньки Егоровой, подружки моей: тридцать два человека в семье -- детей семеро да внуков пятнадцать!

Эх, меня мама родила, мать моя -- Наталья,

Всех на жизню родила -- меня на страданье...

Кто живет по одиночке, ох, несчастны энти дочки,

Кто живет по одному -- не дай Господь никому!

Слыхала я, что старость одинокая -- это болезня. В одиночестве -- что? Мысли лезут. И не отвертеться от них. От них и строчки в голову лезут:

Подошло такое время: просыпаюсь -- и боюсь,

Разорили весь совхоз, разорили и всю "Русь",

Весь распродали совхоз, а мне все не верится,

Разобрали все склады -- осталась одна мельница...

(Это, значит, еще до мельницы очередь не дошла -- людям-то молоть где-то надо...)

Все начальники нажились, и все наживаются,

А простой рабочий класс до земли сгибается.

Подошло такое время: народ ударился в тоску,

Кому в силу, кому нет -- а поехали в Москву...

А ведь и я по молодости могла в Москву поехать! Приезжала как-то моя подруга с начальником ткацкой фабрики, Трехгорной, что ль. Говорит: "Поедем, Дуня, с нами!" А мама не пустила...

Ну, про политику у Дуси тоже есть мысли (хотя, напомню, она только по разговорам судит о политических течениях в нашем обществе):

То и дело выбираем новое правительство,

Что бы не было забастовок, и никакого вредительства.

Толь что-то все министры дров ломают впопыхах.

А куда реформы гонят? Не споймем мы тут пока.

Дорогой ты наш Медведев, ты у Путина принял.

Руководи по совести -- не дай Россию на обвал!

Я немало работала, немало ворочала,

Через трудную работу меня скособочило.

Разве ж нет у меня права, разве ж нет у меня льгот?

Иль останемся рабами, ждать, когда конец придет?

Насчет "скособочило" случилось так. Попала Дуся на ферме ногой в транспортер, неудачно ее развернуло, бросило, протащило, - оттого произошло у нее смещение позвонков, и временная парализация. Три месяца она дома провалялась недвижима, в одиночестве. Один раз пришел ее навестить один бобыль, чуть старшее ее. Ну, спросил, чем помочь -- и ушел. И теперь село записало их в "жениха с невестой". Он не нравится Дусе, бородатый, мрачный какой-то. Да еще подозрительно: ну, она, может, из-за глупости и привередливости своей замуж не вышла. А он-то что не женился? Хотя, с другой стороны, других-то в Невежкине и нет...

Когда лежала, пришлось избавиться от коровы. Ограничилась козой, кличку которой дала: Барыня. Была овца, но ее украли, наверное, кто-то из бомжей. Она сочинила и на это событие:

Унесли у меня овцу, доброго здоровья молодцу!

Его номер не пройдет -- Господь больше все возьмет...

Частушки у Дуси есть всякого толка, только нет ни одной матерной. И вот, почему:

- У нас не принято скверно говорить. Когда женщина ругается -- Божья мать с престола сходит. Вот, умру, люди мои частушки разберут по частям; что хорошее -- оставят, плохое -- собакам отдадут...

Самое последнее, что сочинилось у Дуси, вот это (право, не знаю, что за стиль получился у бывшей доярки -- то ли элегия, то ли плач, но не частушка -- точно):

У колодца две товарки обсуждают мужиков:

"Ох, каких нашли, подруга, мы с тобою чудаков!"

За чудаками-мужиками жигули-машины,

А у меня, у одинокой, на лице морщины.

На дворе у меня скотина, два козленка, два ягначка,

А в душе покоя нету -- в доме нету старичка...

Дуся частушки свои не поет, а "играет". Чаще -- на посиделках, куда собираются изредка самые активные невежкинские женщины. Гармонисты уехали стричь кусты, так вот, что бабы выдумали: расческа, кусочек бумажки -- и готова тебе музыкальная струмента! Поют, конечно, не только частушки, а разные песни. Теперь все чаще заунывные. Попоют -- и поплачат. Потом выпьют по стопочке (большего выпивать не принято), посмеются, снова поплачат... так и ночь в окошко постучится. А все-таки рефреном звучит сочиненное Евдокией Егоровой:

Мы, невежкински девчонки, Нигде не пропадем!

Крутые горы мы объедем, сине море обойдем!

Эх, Евдокия Андреевна... А может счастье твое еще где-то прячется? Только руку протяни...

--

-- Илья Муромец эпохи Internet

Сергей Беляев

Одного англичанина, который из-за болезни лишился способности двигаться, а потом стал профессором Кембриджа и знаменитым ученым, объявили национальным героем. Ему преодолеть физические трудности, между прочим, помогало общество. А вот представьте себе такого англичанина в условиях какого-нибудь убогого российского интерната для инвалидов... Когда он - хоть и больной, но человек! - именуется "контингентом" и обязан ежедневно говорить "спасибо" начальству за то, что оно, "родное", предоставило койку и кормит чтоб невзначай не сдох. А каково Вам будет услышать, что нашелся человек, простой русский мужик из глубинки, который, будучи недвижим, не только преодолел "совковую" систему, но и достиг того, что и миллиону здоровых людей не под силу!

У Сергея Беляева сохранились очень смутные воспоминания об эпохе, когда он весело бегал, свободно поднимал руки и запросто играл с другими детьми. В трехлетнем возрасте его настигла жестокая болезнь полиомиелит, что привело (к сожалению, не без помощи врачей) к поражению нервной системы, в результате чего он потерял способность шевелить руками и ногами. Единственная "зацепка", которую ему "любезно" подарила болезнь - способность поворачивать голову, шевелить пальцами, разговаривать и, естественно, мыслить.

В маленьком поселочке Солгинский, где семья Беляевых жила, дети воспитывались в привычке к взаимопомощи и великодушию, а потому до окончания школы Сергей не ощущал до конца всей тяжести своей болезни, ведь ему помогали буквально во всем. Он серьезно увлекался математикой, программированием и собирался поступать в ВУЗ, в общем, планов было громадье, пока...

В общем, после школы одноклассники стали разъезжаться - кто поступил в разные техникумы и институты, а кто ушел служить в армию - и настал момент, когда Сергей понял, что даже если он с помощью родителей доберется до большого города и поступит в ВУЗ, он надолго станет обузой для матери или сестер. И наш герой решил поставить на себе крест.

В Каргопольский интернат для престарелых и инвалидов он приехал умирать. В его планах на жизнь оставалось года два-три, тем более что условия содержания "контингента", которые предстали пред его юным взором, еще сильнее подкрепили его намерения. Кто хоть раз бывал в совковых богадельнях - все поймет без слов. Сергей просто лежал на своем койко-месте, чувствовал как превращается в "овоща" и ждал конца.

Но случилось чудо. Незначительное, но все-таки... Сергей уже разуверился в своих друзьях детства, он понял, что про него просто забыли и однажды в интернат пришла девушка, его бывшая одноклассница Люда Гир. Она заканчивала техникум в Ярославле и на практику попросилась именно в Каргополь и именно для того, чтобы повидать Сергея. Был долгий, тяжелый разговор - ведь наш герой уже разучился кому-либо доверять - и в результате Сергей поверил.

Поверил в то, что может что-то в этом мире сделать. Он почувствовал точку опоры.

Он и сейчас благодарен Людмиле - ведь она практически вытянула его из могилы. Теперь она живет далеко, у нее своя семья, тем не менее, Сергей считает ее своим ангелом-хранителем.

С тех пор Сергей понял: вся беда инвалида в том, что система приучает его жить "для себя", в то время как вкус к жизни может появится только у того человека, который живет для других. В свое время на слишком добросовестные доктора "подсадили" его на таблетки, много таблеток. Его убедили в том, что у него стенокардия и весь подоконник у его кровати сплошь был завален лекарствами. Но пришел доктор Александр Григорьевич Поздеев и сказал: "Знаешь что, давай с тобой договоримся, что таблетки ты будешь принимать только если тебе станет плохо..." И с тех пор много лет Сергей никаких таблеток не пьет, и, что замечательно, никаких признаков стенокардии нет и в помине!

Начал Сергей с шахмат. Он вообще неплохо играет в шахматы, а тогда он в интернате создал сборную команду, которая участвовала в чемпионате города и даже занимала призовые места. Потом были шашки, а вскоре настала Перестройка, которая в интернате воспринялась как светопреставление. Ведь система была какова: инвалидов "воспитывали" в страхе, они должны были "сидеть по норам и не высовываться, чтобы не опорочить советский образ жизни" (чиновникам казалось, что иностранцы должны быть уверены в том, что инвалидов в СССР нет). Кстати, до 2000-го года, то есть в течение 24 лет жизни в Каргополе, Сергей вообще не выезжал в город и не видел его!

Сергей возглавил первую в области ячейку общества инвалидов, а потом явился "мозгом" первого кооператива, в котором те из инвалидов, которые владели руками, вырезали наличники и прочую деревянную красоту. Кстати, те, кто работал к кооперативе, оставили интернат, теперь живут в обществе и не жалуются ни на что, а болезни свои - так забыли вообще.

Сергей женился, супруга его Елена тоже с трудом передвигается - только в коляске - и, когда она была "сдана" в интернат (она осталась сиротой), она находилась в еще большей депрессии, чем наш герой в тот же момент прибытия в "богадельню". История их отношений вообще удивительна, ведь получилось так, что эти люди практически стали половинками друг друга, но, так как наш герой просил не распространяться о личной жизни семьи Беляевых, мы не будет затрагивать этот вопрос. Скажу только, что они уже 15 лет идут по жизни бок о бок и помогают друг другу переносить все напасти.

Итак, оба весьма ограничены в движениях, однако они в начале 90-х Беляевы решили начать свое дело. Для этого они приобрели полуразбитую пишущую машинку и стали распечатывать для одной московской фирмы списки литературы, которую та фирма распространяла по почте. Трудились по несколько часов, насколько хватало сил, по очереди (ведь обоим печатание доставляло физические мучения), и, едва только заработали немножко денег, они смогли купить примитивный компьютер типа "Спектрум", с принтером.

"Двигатель прогресса - человеческая лень", - любит повторять Сергей. Хотя, о какой лени можно здесь говорить... Теперь Сергей не жалеет, что судьба определила ему интернатовское житие, ему только немного горько за себя: надо было все-таки попытаться учиться - тогда он бы принес больше пользы людям. Двадцать четыре года... все-таки их можно было использовать эффективнее. Но ведь тогда были другие времена!

После "печатной мастерской" Сергей вознамерился открыть в Каргополе... книжный магазин. Когда он об этом заявил директору интерната, тот, привычно поглядев на него (как и на всех инвалидов вкупе) как на идиота, сказал: "Ну, чего ж, давай..." Он все воспринял как очередной дебилоидный бред "контингента". Через несколько дней магазин открылся. Фирма, на которую они с Леной пахали за копейки, торговала книгами по почте, вот Сергей и решил снять комнатку в старом комбинате бытового обслуживания в городе, нанял женщину, которая и занималась торговлей, в то время как выбором ассортимента (в беляевском магазине он был самым большим в городе) и выпиской книг занимался Сергей. К слову, Сергей ни разу так и не увидел своего магазина воочию, так как (о чем было сказано раньше) в город его было просто некому свозить.

Но через пару лет магазин обанкротился. Случилось так, что людям стали задерживать зарплату, потенциальные покупатели обеднели, к тому же нашлись физически здоровые парни, перехватившие простую и эффективную книготорговую идею Сергея. Тем не менее, он гордится, что смог довольно быстро рассчитаться со всеми долгами и наконец приступить к реализации своей главной мечты. Все время, с самого начала перед Сергеем стояла одна и та же цель: создать свой компьютерный центр. К тому же он понял, что "управлять надо там, где можно присутствовать", несмотря ни на какие физические преграды.

Они с Леной завели у себя в интернате компьютер помощнее, купили лазерный принтер и стали распечатывать по заказам всевозможные бланки. И в этот момент Сергею поистине повезло, наверное, единственный раз в жизни, в течение которой по неписанному российскому правилу ему все время приходилось действовать не "благодаря" а "вопреки".

Беляевы стали первыми пользователями сети Интернет в городе. Случилось это в 1999-м, но Интернет в те времена был в прямом смысле золотым: надо было платить не только за подключение, но и за междугородний звонок. Тем не менее, Сергей нашел во Всемирной Паутине сообщение одного фонда о том, что они объявляют конкурс на гранты среди всех, кто может создать сайт города. Специалисты фонда, приехавшие в Каргополь, с удивлением узнали, что Интернета в городе нет даже на узле связи, и пользователь Сети "пока только один - Беляев С.А.". Он понял, что это его "звездный час" и поставил условие: "я вам сайт - вы мне - квартиру". Заказчики (фонд вместе с городом) его не обманули и действительно в качестве гранта дали однокомнатную квартиру в центре города.

Теперь Сергей - владелец целого компьютерного клуба с названием "AXIS", к тому же вместе с супругой они занимаются продажей компьютеров и комплектующих к ним. С легкой руки Беляевых уровень "интернетизации" (на душу населения) города за последние два года стал выше, чем в Петербурге (а уж а районных центрах здесь и речи не может быть). Город передал в аренду Сергею ветхий дом на берегу реки Онеги, который в настоящий момент реставрируется. Там будет информационный центр с самыми современными компьютерами и спутниковым подключением к Интернету. Дело ведь в том, что в настоящее время клуб расположен в квартире Беляевых и соседям это не слишком нравится - ведь поток молодых людей не иссякает здесь до позднего вечера:

- Многие думают: компьютерами детишки "дурятся". А я думаю, если использовать умные программы, если ребята попадут в правильные руки - будет хорошо. Даже если компьютеры используются для игры, а не для дела, ребята не на улице, они не ругаются, не пьют...

Вроде бы все "на мази", а Сергей все еще не верит, что живет в собственной квартире, что скоро у них будет СВОЙ дом... Можно за многое ругать нынешние времена, но ведь смотрите: у человека есть голова и двигающиеся кончики пальцев, и он смог этим построить свою жизнь! В свое время такой же архангельский мужик Миши Ломоносов взял - и покорил все возможные вершины науки. Ломоносов был физически здоров, а вот архангельскому мужику Сереже Беляеву тоже удалось покорить вершины - правда, пониже. Но ведь ему и труднее было, наверное, в тысячи раз!

Сергей - как Илья Муромец, долгие годы сиднем просидевший "на печи". Илья встал благодаря чуду, Сергей - только благодаря своему таланту и своей воле. И только ему известно, чего это ему стоило...

Для сравнения...

И кой чёрт меня сподвигнул на такой вопрос... Он напрягся, взглянул на меня с подозрением. Кое-как удалось смягчить ситуацию, и разговор наш переместился в дом Буева. Вот он, классический русский уют: в печке трещит огонь, мерно постукивают ходики, и нежное, успокаивающее щебетание прялки в руках у Александры Трифоновны.

- Слушай,- предлагает Николай Антонович,- пока тут у меня банька раскочегаривается, давай я тебе частушки свои спою! - И достает видавшую виды гармошку. Жаль, что многие из частушек непечатные, а точнее воспроизвести могу только одну, про скандально знаменитого братка-мэра Коняхина:

У нас в Ленинске вчера

Закололи кошку

А мер города сказал:

"Ешьте понемножку".

Но, поверьте, другие тоже смешные и злее. А улыбался Буев вообще редко. Может быть, меня стеснялся... Между прочим, кроме частушек, я от него ни одного матерного слова не услышал. Странно, ведь он из того разряда русских людей, у которых, как принято говорить, душа нараспашку. Такие и за словом в карман не полезут. Они любят людей, и живут с удовольствием. Но мат... Все-таки я склонен думать, это от интеллигентности. А вершиной нашего знакомства стала заветная тетрадка Николая Степановича. Со стихами. Мягко говоря, они непрофессиональные, но в них есть выражение души Буева, то, что называется искренностью, а это ли не главная цель поэта? В тетради много стихов о войне, о родном городе, о шахтерах. Но выписал себе я одно, называется оно "Преданность":

Жили дружно, спокойно и тихо

И друг другу преданны были они.

Им большая семья не мешала

И счастлива жизнь их была до конца.

А детишки их все подрастали,

И настала такая пора,

Разлетелись по белому свету

Все их дочери и сыновья.

Мать заболела, отец загрустил,

Сам занеможил - недолго прожил.

А мать стосковалась, в постеле слегла,

Немного прожила и сама умерла.

...И так они в землю ушли на века

И преданность свою унесли навсегда.

Ценитель красного поэтического словца снисходительно улыбнется над этими строками, но многие ли из нынешних стихотворцев способны отобразить чистоту души русского человека? В сущности, это стиль Библии, но в Книге Книг я (по правде говоря, небольшой знаток) нечасто встречал слова подобной кристальности. Полагаю, в простых словах Николая Буева больше христианства, чем в проповедях священнослужителей...

- ...Они, стихи эти, чижало пишутся,- вздыхает старик,- вымучиваешь, вымучиваешь одну строчку, а дальше - хоть на крышу лезь. Вот ходишь, ходишь, покуришь на воздухе - и не идет слово. И вдруг среди ночи как проснешься в поту и вот она, вторая строчка, за ней сразу третья, четвертая - и... опять двадцать пять! Не идет строка...

На этом, собственно, наше общение кончилось. Завершалось время моей командировки, я спешил в аэропорт Кемерово. Ко времени нашего прощания как раз подошла банька, но пришлось уклониться от предложения попариться. Уже в самолете думал я вот о чем. Судьба-злодейка в буквальном смысле поставила человека на колени. Так живет он уже сорок пять лет. Путь здесь только один: постепенно перестать ходить и в конце концов переместиться на инвалидную коляску, благо инвалидам войны у нас покамест оказывается должное внимание, в колясках недостатка не будет. Но у Буева нет в доме коляски. Да и во всем облике старика не присутствует даже намека на физический недуг. Кажется, он так вот бодро прошагает подоле спившихся, но при всех конечностях мужиков.

С чем только не сравнивали Россию, а вот для меня теперь образ России - Николай Буев (простите пафос). Даже фамилия соответствует содержанию этого человека, так полон он жизнелюбия. Если рассудить, он просто любящий жизнь мужик. Разве надо большего?

-- Дусино счастье

--

Милу Альдовну послали в городок Вязники, что во Владимирской области, по разнарядке. Она работала агрохимиком на МТС, Лев Иванович сначала преподавал немецкий язык в школе, а позже его поставили директором Вечерней школы. В Вязниках, по их мнению, живут очень отзывчивые и сердечные люди. Они поддерживали молодую семью, даже жалели, ведь их считали ссыльными, и не боялись водиться с прекрасной молодой парой. Именно за теплоту людскую супруги полюбили Вязники.

Здесь родились двое их сыновей, Андрей и Олег. Первый сейчас живет на Украине, второй по контракту работает в Германии. Ему, Олегу, тоже досталось за "происхождение" матери. Он увлекался физикой и математикой, поступал в МИФИ, но его там "завалили", а после честно сказали, что с такими родственниками ему лучше никуда не соваться. Тем не менее Олег получил образование -- во Владимирском политехе -- защитил диссертацию и теперь его пригласили в Германию заниматься наукой.

Лев Иванович получил второе, историческое образование, преподавал историю и увлекся краеведением. Он и сейчас, несмотря на преклонный возраст, будоражит умы вязниковской интеллигенции. Недавно он в местной прессе завязал дискуссию о том, что прекрасный город теряет свое своеобразие, отчего его на жалуют туристы. Он давно считает, что Вязники -- город его судьбы. Правда, Родиной свой все же считает Москву.

Мила Альдовна тоже не сомневается, где ее Родина:

- Конечно, Россия! Здесь я училась, здесь я полюбила и вышла замуж. Здесь родились наши дети и здесь мы с Левой золотую свадьбу справили. И мама в Вязниках похоронена, она же с нами жила. Она хотела уехать в Турин, и возможность такая появилась, но она очень уж внучат своих любила...

Мила Альдовна приняла здесь православное крещение, хотя когда-то была крещена в католической вере. Она называет себя верующим человеком, хотя и уважает коммунистические убеждения своих родителей. Она считает, что, если убрать глупости и перегибы, две трактовки христианства вполне сродни друг другу.

Иногда они спорят о прошлом. Мила Альдовна убеждена в том, что те, сталинские годы был позором для страны и трагедией для ее граждан. Лев Иванович считает, что иногда в том режиме были положительные моменты, хотя прекрасно осознает, что при Сталине народ "не процветал". Впрочем, он доволен, что один из сыновей сейчас работает в Германии, стране, в освобождении которой от заразы фашизма он принял самоличное участие. Но тогда, во времена их молодости никто не в силах был оплевать русского человека духовно. А сейчас это случилось. Добровольцем на фронт он сегодня бы не пошел.

-- Идущие к "Горизонту"

Олег и Валентина Новиковы

По совместительству Олег еще и почтальон, возит почту для двух деревень. Несмотря на трудности, газет сельчане выписывают много, а вот "пробиться" к селу Бондюг, где находится почта, в плохую погоду можно лишь на фермерском тракторе "МТЗ". Олег следует традиции: почтальоном почти всю свою жизнь была его мама.

После того как протрясешься полтора часа сначала по грунтовке, потом по "дороге-направлению", кажется, что Усть-Каиб - край света. Но на самом деле "направление" идет дальше. Там тоже живут люди, только, скажем так... не совсем свободные. Короче там, в лесах, расположены спецпоселения, лагеря, в которых отбывают назначенное судами зеки. Зоны, кстати, в свое время сильно выручили "Горизонт", но об этом позже.

Усть-Каиб - родина Олега, но живет он сейчас в Очга-Жикиной, на родине жены. У них две дочери, Наташа и Настя, 13-ти и 6-ти лет. Руководителем "Горизонта" Олег стал по обстоятельствам. Вернулся он после армии в родной колхоз имени Жданова (в деревне было его отделение, а в Бондюге - центральная усадьба) - и сразу в бой. Образование у Олега было всего 8 классов да курсы трактористов и киномехаников, но поставили его в Усть-Каибе звеньевым. Парень он смышленый. Скоро колхоз развалился, началось растаскивание его активов, - и что тогда было делать мужикам в самом далеком отделении? Вначале взяли в аренду 80 голов КРС и 300 гектар пашни, а потом, когда и этого невозможно стало вытянуть (даже забастовки устраивали из-за неуплаты зарплаты!), взяли каждый в собственность по паре-троечке десятков гектар земли и стали копошиться поодиночке. Колхоз распался на три малых предприятия, один сельхозкооператив и на Усть-Каиб, разбитый на мелкие наделы. Теперь, кстати, из всех работает только "Горизонт", остальные - по всем параметрам трупы, а колхозы-соседи вообще ничего после себя не оставили и на тысячах гектаров полей теперь подрастает молоденький лес.

После того как разбежались мужики по углам, ковырялись, ковырялись, и однажды поняли, что другого пути как объединяться у них не имеется. Точнее, первым понял эту простую истину Новиков. Объединение случилось, когда Олегу Викторовичу было уже 28 лет и он осознал в себе силы, достаточные для того, чтобы претворить идею в жизнь. Вообще, совместно обрабатывать землю мужики начали и раньше, в деревне ведь всегда было сильно чувство взаимовыручки, но именно в 1999-м они собрались, чтобы оформить свой союз юридически. Для названия "прокатывали" разные варианты - от "Бугеля" до "Пахаря" - но в конце концов остановились на "Горизонте", надеясь, что там, за горизонтом (но не стой стороны, где зоны) что-то может хорошее и получится.

Хорошее явно не торопилось настать. Костяк "Горизонта" составил 5 фермерских хозяйств, потом примкнули еще 4 хозяина. Количество пашни довели до 400 гектар, а вот некоторые хозяева от объединения отпали, одного же товарища "попросили" уйти всем обществом - за патологическую лень. Во второй половине 90-х занимались и коровами, и молоком, так как мясо и молоко охотно брали исправительные колонии. Эти же самые "лесные учреждения" выручили в годы, когда цены на горючку стремительно ползли вверх. Но настал момент, когда кризис настиг и зоны: они стали хиреть, у них перевелись деньги, но и здесь на помощь пришла колония: в одном из спецпоселений, в поселке Ольховка, Олег купил свиноматок сальной породы. Хряка мясной породы "юрок" он взял в другом месте и в итоге "Горизонт" стал специализироваться на свиноводстве. Мужики не прогадали: на собственных кормах (они ничего не покупают кроме соли и рыбьего жира) хрюшки "сально-мясного" типа вырастают отменными и пользуются спросом. Из КРС в хозяйстве оставили только 4 коровы - чтобы давали молоко для свиней.

Свинаркой работает сестра Олега, Елена, которая тоже является членом объединения. У нее сейчас трудное положение: муж оставил ее с тремя детьми и приходится женщине тянуть личное хозяйство на себе. Правда, сейчас она в декрете (малышу 7 месяцев) и за свиньями ходит брат Олега, Владимир. Летом хорошо помогает мама, Алевтина Семеновна: готовит для мужиков обеды. Помимо фермерских дел, все члены "Горизонта" держат помногу своей скотины - у Олега, например, на подворье имеются корова, бык, два теленка и поросенок - а потому народ мог бы существовать натурально и без всяких фермерских хозяйств.

Продукцию в основном продают по поселкам, есть клиенты в крупных (хотя и далеких) городах Соликамск и Березняки, но лучше всего продается не мясо, а поросята. Экономическое положение сейчас несладкое, много поводов для расстройств, но в "Горизонте" жаловаться не принято, а потому Олег про действительное положение вещей говорит уклончиво:

- Сейчас мы рентабельны только на бумаге. В действительности - все не так. Вот, жена постоянно меня пилит: "На кой черт нам все это?.."

Разговор между тем происходит в Очга-Жикиной. Деревня старая, в центре ее стоит ветхая деревянная церквушка, а большинство из домов не подают признаков жизни. За беседой мы не заметили, что подошла жена Олега, Валентина, она слышала, о чем мы, и сразу, с порога, вставляет:

- Да я его ругаю каждый день, я говорю: твой Усть-Каиб нас не кормит.

- Тогда зачем держитесь?

- Просто уже жалко бросить все. Я ругаюсь, ругаюсь... а сама каждое утро посылаю его работать.

- Дак, если больше ничего не умеем, как в земле ковыряться... - То ли иронизирует, то ли всерьез Олег - непонятно...

- Скажите, а чем отличается ваше объединение от колхоза?

- По отчетности - ничем. Но здесь нельзя спрятаться за кем-то, увильнуть. И лишних людей у нас нет. Я за механизаторами нашими нахожусь как за крепкой стеной, это Кошелев Леонид Михайлович, Пьянков Иван Петрович и Насонов Николай Иванович. Из них только Леонид Михайлович - наш, остальные - наемные. Понимаете, это проверенные люди, знающие и понимающие землю. Если бы ни они, нам бы совсем туго пришлось...

Олег - старший ребенок у своих родителей, Валентина - самая младшая у своих. Один из ее братьев летом приезжает из города, выпивает пару раз по сто, выходит с гармошкой на улицу - и говорит: "Эх, благодать... хорошо вы тут живете!" По его поведению ясно совершенно, что он ломоть оторванный, деревня для него - это двести грамм и гармошка на улице. На самом деле здесь надо трудиться. Много трудиться. И не только трудиться, но и уметь жить в согласии с окружающей действительностью. Ведь здесь как в городе не спрячешбся за железной дверью.

Зоны рядом, зеки, или, как их здесь называют, "жулики", забредают часто, и с ними надо уметь сосуществовать. Ведь "жулики" иногда приходят, чтобы просто продать корзинку ягод или грибов; деревенскому жителю этого не надо, все у тебя и без того под ногами, но надо уважить людей, а то ведь и отомстить могут за грубость. Полиции рядом нет и в случае чего никто не приедет на подмогу. А два года назад злодеи срезали провода в сторону деревни, 49 пролетов по 70 метров. Олег увидел их случайно, ехал с почтой на тракторе - бросился в погоню. Уходили они на лыжах, и настиг их Олег уже возле их деревни. По счастью, помог участковый инспектор из поселка. Оказалось, это местные пьянчужки, дали им по два года, и теперь их уже выпустили. Чего теперь от них ждать?

А, когда Олег еще только начинал фермерство, его не только обзывали "кулаком", но даже пытались в него стрелять:

- ...Был колхоз и тут появляется хозяйство, где воровать уже нельзя. Был у нас один такой уголовник, кто-то его "поджарил", и... я едва ушел лесом, по снегу, без лыж. Когда горячка у него прошла, я его крепко, конечно отлупил, и все-таки было нам тогда страшно...

Главное все-таки в сельской жизни не криминал (которого здесь, в глуши не так и много - в поселке Бондюг воровства и пьяных разборок несравнимо больше), а ежедневный, зачастую монотонный труд. В города и поселки бегут именно от него. В этом-то и суть крестьянина: ежедневные заботы надо уметь воспринимать не как скучную рутину, не как "битву за урожай", а как часть своей жизни.

Для Олега главная забота теперь - поиск горючего. Доставать его приходится всеми правдами и неправдами - и это вряд ли назовешь подлинными крестьянскими заботами. Субсидии на животноводческую продукцию за весь прошлый год составили 52 тысячи рублей, все эти деньги ушли на солярку и запчасти, ведь самый "молодой" трактор - 1992 года выпуска. Скорее, мы имеем дело с элементарным издевательством государства над сельхозпроизводителем, но здесь давно уже привыкли надеяться только самих на себя, а государство... лишь бы только не мешало! Здесь даже товарные кредиты не берут, потому что возвращать надо через месяц, а в такой глухомани это сделать невозможно физически. Прошедшей весной государство сильно "помогло": чуть не сорвало в "Горизонте" посевную. За хозяйством "повисли" 500 рублей неоплаченных пени и налоговики на две недели арестовали его счет. Беда-то в том, что налоговая инспекция расположена в городе Красновишерске, а это больше 100 километров и, пока туда добирались, разбирались, выяснили, что инспектор просто забыл внести в компьютер платежку... в общем, еще чуть-чуть - и кранты.

Единственное, что отрадно Олегу и Валентине - это то, что хозяйство на сегодняшний день не имеет долгов. Олег даже подумывает расширяться: увеличить посевные площади (они уже взяли в аренду дополнительную землю) и вернуться к КРС. Но далеко загадывать сейчас не удается, потому что настоящих тружеников сейчас в деревнях мало (кроме фермерского объединения, есть еще парочка крепких самостоятельных хозяев, а остальные все - пьянь да рвань), а государство пока делает вид, что свои производители ему в тягость. Конечно, если бы в Новикове не было оптимизма, он бы давно все бросил, но оптимизм у Олега своеобразный:

- Вот, вчера сосед Ваня опять выпил, выступает: "Ну, чего, мужики, работайте! Вчера телевизор смотрел, Путин сказал: "Солярку дам, семена дам" Если Донбассу помогаем, нашим, русским, тем более поможем..." Ведь я как думаю... там, в колонии, "жулики" сидят по три, четыре года. А мы-то на этой земле поставлены "пожизненно". И никуда не денемся - выдюжим!

-- Буев, побеждающий судьбу

--

Николай Буев

- ...Это по-нашему, по-фронтовому... - Николай Антонович склеивает самокрутку. Не спеша прикуривает, задумывается, глядя в землю: - Скоро и мне туда... девятый десяток, вишь, разменял. Да что-то торопиться-то пока не досуг!

В случайных встречах есть элемент чуда. Люди перед тобою мелькают, как в калейдоскопе, кого-то ты сам ищешь, иные находят тебя. Казалось бы, так нужного тебе сегодня человека назавтра совершенно забываешь, в общем обычная журналистская суета. Бывает, сталкиваешься с кем-то нос к носу, минуешь человека и вперед - к новым вершинам... Но однажды человек этот всплывает в памяти. Приходит как озарение, вспышка. Вдруг понимаешь, что тебе сейчас именно его не хватает, ты не дослушал его, что-то сам не договорил, но...

...Слякотной улицей я бежал по своим делам и не сразу приметил человечка, который, что-то напевая под нос, весело и истово разбивал киркой смерзшуюся груду угля. Показалось странным, что он стоит на коленях, не слишком-то это и удобно. Но, приглядевшись, замечаю: у старика нет обеих голеней. Набирает ведерко угля и лихо так, даже задорно направляется к калитке. Заметив меня, осведомляется:

-Потеряли кого, мил человек? Давайте подскажу. А вы, видно, издалека?..

Слово за слово, разговорились. Зовут его Буев Николай Антонович. В 1943-м под Сталинградом нарвался на немецкую мину, ноги изуродовало, но врачи попались добрые, собрали по кусочкам, так что солдат Буев дослужил-таки до Победы. Вернувшись домой в родной Ленинск-Кузнецк, пошел трудится на шахту имени Кирова (в те времена выбор был небогатый). Был запальщиком, есть такая шахтерская Специальность, связанная с взрывными работами. Тем, кто бывал в лаве, понятно, что климат тамошний не идет на пользу солдатским ранам, так что герою нашему недолго предстояло проработать под землей. В 60-м и 63-м ампутировали ему ноги.

Мы знаем судьбу обезноженных фронтовиков: единицы из них не спились - тем более в рабочей окраине кузбасского городка. С Буевым получилось все иначе:

- ...А что в ей, в горькой? Пить - только дураку досуг. А если меру знашь, то вообще хорошо. Мне еще двух сыновей надо было поднять, дом вот этот строил к тому ж. Вы смеяться будете, а сыновей поднимаю до сих пор. Работают они у меня оба на ленинской автобазе. Второй год уж без зарплаты. А у супруги моей Александры Трифоновны тоже сын (первую мою жену я еще в 82-м схоронил), на двоих у нас восемь внуков и три правнука, кое-кому и помогать надо.

-Да разве ж хватает пенсии?..

Пять раз нападали на недавно построенную церковь. Вообще-то в ней нет ничего особо ценного, но дважды воры все-таки кое-что уносили. В первый раз стащили паникадило, вовсе не старинное, а современное, и такую же дарохранительницу. Поскольку потеря была не такой страшной, батюшка вскоре привез в церковь икону св. Анастасии. Василий предупреждал священника: украдут, но тот его успокаивал: она поздняя, вряд ли на нее позарятся. Ошибся: сперли...

Из местных Василию теперь не помогает никто. Разве только что иногда дачники. Разобрал как-то Смирнов житницу на том берегу Волги и переплавляет ее на свой правый берег. Один мужчина заметил, как парень ворочает бревна в одиночку -- и пришел помочь. Другой дачник табличку нарисовал "Музей Учемского края".

Так же, по воде, Василий сюда передислоцировал баню "по-черному". Амбар подарил колхоз (а перевозить и ставить помогали музейщики из райцентра), а вот вторую часовню Василий ставил сам. Есть у него и новые задумки, но Василий не склонен о них распространяться. Он просто любит стучать топором и руки у него в работе постоянно -- мужик-то непьющий, основательный, талантливый. Говорит он очень, до крайности мало, про свое детище, например, он заметил только: "Нет у меня полета поэтического, чтобы все это описать..."

Вот такой он, Василий Гурьевич Смирнов, застенчивый парень с голубыми глазами. Теперь он и без работы остался: уволили его из лесников, сократили... А, может, это и к лучшему?

-- Дух Трех озер

...- Что же случилось тогда, после революции? Вроде везде кричали, что мы народ-богоносец. А народ взял - и порушил храмы. И ваш храм тоже разорил...

- Мы узнавали у бабушек, какой был здесь священник. Он общался только с господами, на остальных смотрел как бы свысока. Бабушки помнят, в храме нашем все в золоте было. Вот внешнее, красивое до прелести и накопилось. А дух православия умолили.

- А в чем он, дух этот?

- Это дух любви. Любви ко всем, без выбора. В итоге получилось, что сам Хозяин Церкви как бы в стороне оказался...

...Разговариваем, а батюшка коз доит. Управляется лихо, будто всю жизнь это делал. У о. Георгия две паствы. Первая - люди, приход. Вторая - предмет крестьянской необходимости, иначе говоря - скотина. Коровы в семье сельского священника о. Георгия Кондратьева нет, зато имеется три козы, семь овец, баран и куры. Батюшка выгоняет скотину, чистит хлев, доит, встречает стадо. Разыскивает овечек, если заблудились. На матушке Галине - дом и дети. Так они разделили обязанности.

Конечно "двойным пастырем" о. Георгий называет себя в шутку. Он любит шутку, в общении легок и (по крайней мере на миру) не склонен жаловаться на бытовые проблемы. У меня первый вопрос был к нему: "Батюшка - а без живота... Разве ж такое бывает?" "Возраст Христа" (в коем пребывает о. Георгий) для православного белого священника - самое время отрастить солидный мамон. Худющий о. Георгий - как монах-чернец. Ему бы схиму - и в скит. Батюшка ответил мгновенно: "А я живот отстегнул. Путь пойдет - перекусит..."

В районный центр город Болгар батюшка ездит на советском велике. Дело не в погоне за здоровьем - машины нет. Большинство денег, которые удалось собрать за несколько лет, ушли на церковную "маковку". Можно было бы купить три хороших машины или приобрести в Трех Озерах десяток домов. Впрочем, если быть справедливым, львиная доля помощи от "благодетеля". Так его просит называть батюшка. Это предприниматель по имени Андрей. Живет он в Тольятти, но из Трех Озер родом мама Андрея. Сейчас кроется крыша храма, железо все тот же "благодетель" купил. А вот работу бригады оплачивает батюшка. Бывали моменты, когда нечем было платить. Тогда о. Георгий садился на свой велосипед - и по селам, у фермеров зерно выпрашивать. Хлеб продавал - и расплачивался с мастерами.

Храм пока выглядит неважно - как изнутри, так и снаружи (хотя кирпичную кладку восстановили, дыры заделали) - а сияющую золотом "маковку" видно за десятки километров вокруг. Это как знак, как символ возрождения. А то ведь в селе настроения такие, что якобы через двадцать лет здесь вообще никого не останется. У о. Георгия такое мнение: возрождающийся храм - как привитая ветвь к одичавшему дереву. Так же кстати и с экономикой: достаточно одного человека со свежим мировоззрением, своеобразная "культурная прививка", что бы люди в лучшее поверили.

Что-то мне "везет" в последнее время: все время попадаю в деревнях на похороны. На свадьбы или крестины почему-то не попадаю. Что ж, теория вероятности оправдывает себя... Вот и сегодня хоронят бабушку Анну. Она была прихожанкой Христорождественского храма.

О. Георгий Кондратьев

Венцы в храм купили, а за все годы всего-то четыре венчания и было. Ведь чем живет семья священника? Требами. Зарплаты-то батюшка не получает. Венчания, крещения, поминки, освящения домов - с этого и существуют. Чаще всего приходится "читать по покойнику"; основное население Трех Озер - старичье. Но и крещения бывают, особенно летом: молодежь, приезжает к своим бабушкам и дедушкам из городов и желает креститься на родине предков. Село бедное, а потому матушка придумала дополнительный заработок: она принимает у населения молоко, при помощи сепаратора делает сметану на продажу. Еще пирожки печет - и в школе продает. Какой-никакой, а приработок. А ведь еще и в храме у матушки есть служение: она регент церковного хора. Образования музыкального у нее нет, зато присутствуют красивый голос и слух.

...Батюшка "читает по покойнице", я на улице, жду. Привычки находится рядом с мертвым не приобрел. Мужики, сыновья, племянники, внуки покойной выпили и курят, вспоминают, какой был сильный совхоз. Одного только что пришлось откачивать: допился до припадка падучей. Комбайнов в совхозе было несколько десятков, коров одних полторы тысячи, а теперь армянин, непонятно откуда пришелец, голов сто держит на ферме, и трое работников у него за гроши пашут. Вот и весь "совхоз". Слушать неприятно, как-то убого все их из уст звучит, мужики - а плачутся как соломенные вдовы. Думают, дядьки чужие пришли - и разворовали, а крестьяне как будто в стороне. Не-е-ет, ребята, сами заслужили такого. Земли-то у вас хорошие, грех на таких прибедняться!

Матушка вчера у той же покойницы полдня "читала", она ведь в основном и "читает"; у батюшки по храму дела, а "читать" нужно в доме умершего. Весь Псалтырь прочитывается - и не по одному разу. В городе такое служение вряд ли возможно... Скажет батюшка идти "читать" - матушка Галина все домашние дела бросает, идет. И в сон клонит порой, а в первое время казалось, что покойник вот-вот встанет. Но надо просить Бога об освобождении души. Были, были когда-то в селе читалки. Но всех их уже отнесли на погост.

Три Озера - самое древнее село России. Это не шутка, а документальный факт. Первое упоминание об этом селе есть в записках араба Ибн-Фадлана. Он был свидетелем события, которое произошло 16 мая 922 года: у Трех Озер государство Волжская Булгария приняло Ислам. Путешественник даже описал озера, написав при этом, что они бездонны. Три Озера были летней резиденцией булгарского хана Алмуша. Много с той поры утекло воды в Волге, уже не легендарные булгары живут в Трех Озерах, а русские. И озера теперь по-русски именуются: Атаманским, Корушовским, Чистым. На берегу последнего красуется своей "луковкой" Христорождественский храм. И что характерно: пока храм возрождался из руин, на противоположном берегу того же озера позорно разрушался маслозавод, единственное предприятие Трех Озер.

Трехпрестольный храм во имя Рождества Христова строил помещик Лев Молоствов, а в трехозерском имении он сделал свою резиденцию. О. Георгий переживает вот, за что: "строил" барин - это просто означает, что финансировал. Строили люди - его крепостные или наемные зодчие. У батюшки все будет иначе: бригада, те люди, которые восстанавливают храм, будут увековечены. Бригадир, Валерий Марянин - простой трехозерский мужик. Пришел Валера из армии, видит, что совхоз разваливается - уехал в Тольятти. Там "побултыхался" - снова в деревню. Здесь запил. Взял его батюшка на храм - закодировался. На селе сначала говорили: "Бог мой, это нашему-то Валерке доверили?!" Но выяснилось: и кирпич он хорошо кладет, и кровлю делать умеет. С ним и другие мужики трехозерские работают, два Сергея - Плаксин и Зотов. Братья Матвеевы тоже на храме трудятся; о них чуть позже расскажу. Батюшка тоже не последний в деле, ведь его мирская профессия - столяр.

И батюшка Георгий, и Матушка Галина - сугубые горожане. Еще восемь лет назад они и думать не могли, что будут жить на селе. И даже более того: супруги не предполагали, что станут матушкой и батюшкой.

Он познакомились на теплоходе "Крылов", их премировали речным круизом как лучших учащихся ПТУ. Он учился деревяшки строгать, она - заготавливать верх обуви; ему было 17, ей - 16. Стояли на палубе, созерцали волжские утесы; она посмотрела на него и сразу влюбилась. Не по внешности; ей представилось, у этого человека необыкновенное сердце, такой парень наверняка искренен и великодушен. Но не решилась за все путешествие даже подойти, только подругам призналась. А он и внимания на нее не обращал. Уже когда сходили на берег в родном Ульяновске, подруга взяла - и подошла к Юре Кондратьеву, сказала про девушку, которая по нем "сохнет". Через полтора года, едва Галине исполнилось 18, они поженились. И тут случилась коллизия, скажем так, межрелигиозная, в результате причедшая к нынешнему положению вещей.

Галина - чистокровная татарка, мирское ее имя - Гулия. Хотя и ее родители, и его - люди маловерующие, они настояли на том, чтобы гражданская роспись сопровождалась мусульманским обрядом никах. Юрий не противился, ему было все равно. Проблемы появились позже, когда родилась их первая дочь Юля. Родители Гулии заявили: Юля должна быть "омусульманена". В принципе и в этом случае Юрий был не против. Но какая-то межа между молодыми супругами все же стала прорастать. Они перестали понимать друг друга.

И однажды они просто приехали отдохнуть к Юриному родственнику, священнику о. Валентину. Тот свел молодых с другим священником, о. Владимиром Головиным. Тот выслушал молодых, которые вдруг сказали священнику правду, суть которой и сами-то себе боялись раскрыть. И о. Владимир запросто сказал: "Вам надо повенчаться. Но для этого Гулие нужно креститься..." (Юрия окрестили еще в детстве). Гулия страшно испугалась, она не могла себе такого даже представить..

Вернулись домой, в Ульяновск, и вроде бы забыли. Но Юрий стал все чаще ходить в церковь. Родители Гулии, повторю, люди нерелигиозные, но у татар, измена вере, мягко говоря, не приветствуется. Аргумент прост: "Что скажут родственники?" Но Гулия для себя решила: "Семью сохранить надо во что бы то ни стало!" Хотя родители ей и говорили: "Муженек твой в церковь зачастил... да он у тебя с катушек слетает!" Когда Юрий сказал, что хочет пойти в священники, они проявила мудрость и приняла крещение. В один из приездов в Болгар (отец Владимир стал их духовным отцом) супруги впервые узнали, что есть на свете такое село Три Озера, что там есть полуразвалившаяся церковь и трехозерские бабушки мечтают о священнослужителе. Так Юрий и Гулия стали батюшкой Георгием и матушкой Галиной.

Первый год жилье они снимали. После купили домик, обзавелись скотиной и стали возделывать огород. Два года кряду Галину проклинали родственники, грозили, что лучше ей не появляться на пороге отчего дома. После потеплели, поняв: их дочь и племянница уже не ребенок, свой путь она выбрала сознательно. Мама часто приезжает в Три Озера, и даже Галин отец стал уважать о. Георгия. А родители о. Георгия недавно венчались. Отец сказал: "При сыне-батюшке в грехе жить не могу".

Начинали служить в развалине, без крыши и части стен. О. Владимир научил, что не надо сразу восстанавливать большой храм, а лучше отремонтировать предел - чтобы в нем тепло было и уютно. А то ведь люди намерзнутся - и не захотят на службы приходить. В храме, после того как его закрыли и разорили в 32-м, были мельница и зерносклад, от вибраций стены как раз и порушились. О. Владимир три иконы дал - из тех, старых, храмовых, "родных". Иконы чудом сохранили трехозерские жители, пряча их в своих домах. Одна из них, Тихвинская Богородица, оказалась чудотворной. От нее дети родятся, даже у тех, на ком врачи "крест поставили". Матушка счет ведет: уже семеро детишек родились в семьях, которые молились у Тихвинской. Здесь же, от молитв, родилась вторая дочь Кондратьевых Елизавета. До того они тщились зачать второго ребенка семь лет. Изначально, как и во всякой деревне, к молодому батюшке отнеслись настороженно:

- Был период, когда даже пенсии перестали платить, бабушкам свечки не на что было купить. Все говорили: "Отступитесь, не выдюжить вам в нищем селе..." Но случилось так, что сюда поехали люди - по благословению отца Владимира...

Все "переселенцы" из Ульяновска. Первые - Сергей и Елена Матвеевы; у них проблемы были с братом Елены, а квартира общая. Купили здесь домик; Сергей алтарничает, сейчас крышу у храма помогает крыть, Елена недавно родила малышку, второго своего ребенка. Следом приехал брат Сергея, Андрей, с женой Светланой. У них тоже проблемы в городе, со свекровью и свекром Андрея, да еще они поближе к храму хотели жить. Андрей тоже трудится на крыше и в этой семье тоже двое маленьких детишек. И третья семья ульяновцев недавно появилась, Наталья и Василий Волковы. Они боготворят сельскую местность, думают завести корову и лошадку. И у них скоро появится второй ребенок (матушка убеждена, что по благословению Тихвинской).

О. Георгий убежден в том, что у священника на селе особая миссия:

- ...Здесь по-другому надо мыслить. И свои "негативы" исправлять. Едва начинали служить, подходили в храме люди: "Батюшка, вас вчера видели пьяным..." - "Батюшка, за что ж вас избили в прошлое воскресенье?" Ничего такого не было, но есть такие, кто убежден, что сам видел попа пьяным или избитым. И придумать любят "посочнее". Людей приучили к "колхозному" мышлению, и, если совхоз развалился, значит нечего делать в деревне. А тут - кто-то сюда приезжает. Они и думают: "Не к добру..."

Свое мнение имеет и матушка:

- Мне кажется, сельский священник - больше, чем твой духовный отец. Идешь к нему - он и выслушает, и советом поможет. Батюшка ведь в деревне всех детей знает, все проблемы людские понимает. И сопереживает, к тому же сам этими же проблемами живет. В городе священник ходит в церковь как на работу. А в селе, бывает батюшка целый час может исповедовать человека, и никто никого не торопит. Более естественно живет деревенский батюшка. У нас в храме во время службы можно и посидеть, если устал. Ведь скотины трехозерцы помногу держат, устают...

- Прислушиваться к людям учишься, - добавляет о. Георгий, - следить, как они переживают службу. Сам я в городе не служил, личностного опыта городской службы у меня нет. Но знаю, что на селе есть возможность постичь внутреннее содержание служения священника. Если к священнику обращаются: "батюшка...", это уже как семья. Село ведь для священника получается как единый организм. А будешь тут "отцом Георгием", мира не будет. Именно "батюшка", а никто иной. Сельская психология своеобразна, из поколения в поколение традиция передается. Если приезжает посторонний, спрашивает "Ивана Ивановича", сельские не понимают, спрашивают: "А чей он?" Все - как в семье... В городе, если член общины от батюшки ушел - священник может и не переживать: другие придут. А на селе я - один. И как на ладони у всех. И не дай Боге, если священник чем-то запятнается! Пятно будет не на одно поколение: "Это к тому-то попу идти? Да ни за что! И своих детей не пущу..." Очень важно ни одной "овцы" пастырю не потерять...

--

-- Необычайные приключения итальянки в России

--

Лев и Мила Аносовы

Лев Аносов был 20-летним юношей, когда закончилась война, тем не менее он пришел с нее бывалым фронтовиком, с медалями и нашивками за ранения. Родился и вырос он на окраине Москвы, учился до войны играть на скрипке и припоминал, что когда-то, другой, довоенной жизни он был чувствительным и артистичным мальчиком. Когда консерваторский профессор посмотрели на руки бывшего фронтового связиста, сразу сказал: "Вам, молодой человек, с такими пальцами разве что на контрабасе играть..."

До того как попасть на фронт, юный скрипач работал слесарем на заводе, рыл окопы под Москвой, потом, когда исполнилось 18 лет, пошел на войну. Добровольцем. На фронте был ранен, получил контузию, в общем, хлебнул в полной мере. Как инвалида войны его записали на курсы плановиков, но Лев все-таки доучился в вечерней школе и получил среднее образование. К скрипке он так и не вернулся, но увлечения музыкой не оставил, и однажды он решил поступать в Институт иностранных языков, на итальянское отделение. Дело в том, что он обожает итальянскую музыку, преклоняется перед певцами с Апеннин, и язык решил изучать только для того, чтобы понимать, о чем они поют.

Через свою знакомую он завел эпистолярное знакомство с настоящей итальянкой, Милой Горелли, которая проживала в Ивановской области. Вначале девушка только помогала изучать фронтовику язык, но вскоре они поняли, что у них слишком много общего.

История Милы вполне типична для того времени. Родилась она в Бельгии, в городе Брюсселе, куда родители убежали из фашистской Италии, точнее, из милого их сердцам Турина. Они свято верили, что уезжают ненадолго, но также они верили в торжество идей свободы, равенства и братства. Альдо и Матильда Горелли были идейными коммунистами, а такие люди в фашистской Италии были нежелательными персонами. Семья Горелли перебралась во Францию, подальше, но и там коммунистов не приветствовали, тогда они решили эмигрировать в советскую Россию.

Были ее родители не слишком значительными фигурами мирового Интернационала, а потому, поселившись в Москве, занялись обыкновенной работой: отец работал на кинофабрике "Рот-Фронт", мама устроилась закройщицей в ателье. Однажды, в 1937-м году к дому подъехал черный легковой автомобиль. Они знали, что это "черный ворон", и заранее ждали, что однажды в их квартире раздастся ночной звонок; "незваные гости" уже являлись в дома их друзей.

Отца, Альдо Горелли, обвинили в том, что он -- итальянский шпион. Вскоре папа был расстрелян (об этом жена и дочь узнали лишь в 56-м году, когда им дали документы о посмертной реабилитации мужа и отца). Матильду и Милу сослали в город Курск, где они с ярлыком "жены и дочери врага народа" в нищете жили до 1941-го.

Война сильно поменяла их жизнь. В плен стало попадать много солдат-итальянцев, и маму отправили в лагерь военнопленных под Тамбов, где она стала переводчицей, ведь Матильда свободно владела несколькими европейскими языками. Других "советских" итальянцев, могущих одновременно переводить с итальянского и немецкого, видимо к тому времени расстреляли и сгноили в лагерях. Языки фактически спасли им жизнь. Вскоре мать и дочь перевели в Ивановскую область, в спецлагерь под городком Тейково, в котором содержался высший командный состав фашистов, включая фельдмаршала Паулюса. Дело в том, что Матильда знала и французский язык, а пленные генералы разных национальностей имели обычай общаться именно по-французски.

Когда свергли Муссолини, они захотели вернуться на родину, в Турин, но НКВД им добро не дало, так как ярлык "врагов народа" с них снят не был. С такой "родословной" Миле все-таки разрешили поступить в институт, правда, только в сельскохозяйственный: там был недобор. Именно в этот момент произошло и знакомство в письмах со Львом Аносовым.

Льву прочили дипломатический корпус, ведь учился он хорошо и с удовольствием. Наконец состоялось их очное знакомство (Лев приехал к ней в Тейково), и с первого же дня они поняли, что уже никогда не смогут существовать друг без друга. Когда они решились пожениться, за дело взялось НКВД. Со Львом серьезно разговаривали "люди в штатском", убеждали в том, что он глупым поступком портит всю свою жизнь. Тем не менее в 52-м году Лев и Мила расписались. Теперь, спустя столько лет, Мила Альдовна вспоминает:

- Это Лева меня уговаривал, чтобы я вышла за него замуж. Я ему говорили: "Возьмешь меня замуж -- тебя загонят куда подальше -- вся карьера твоя испортится..."

- Была у нас любовь. Ни органы, ни друзья, которые говорили, что глупость творю, - ничего не было страшно. Ну, московской прописки лишили -- ну и что? Когда к Милочке поехал, мама меня корила: "Кому ты там итальянский язык будешь преподавать? Коровам?!" Но мы с Милочкой решили, что ничего уже не сможет нам помешать. Хотя здесь мы еще до-о-олго были "на учете". Проще говоря, за нами следили...

И есть у Смирнова подозрения на то, что в селе либо в одной из деревень завелся свой "иуда", из горьких пьяниц, снабжающий бандитов информацией. Таких здесь хватает: забыли все святое и иногда самостоятельно закрысятничавают в пустые дома и гребут все, что только берется руками -- от ножей и вилок до рыболовных сетей и консервов. Дошло до того, что недавно закрыли "райповский" магазин: его обкрадывали столько раз, что "Райпо" просто надоело в очередной раз менять замок. Теперь в Учме из признаков цивилизации остался только один частный магазинчик -- и то лишь потому что находится он в жилом доме, под постоянным наблюдением.

А в соседней деревеньке Бабино этой зимой за месяц умудрились дважды ограбить одну и ту же старушку. Забрались в ночи, одели ей мешок на голову -- а унесли телевизор и иконы. У старушки в чулане "про запас" хранились еще три иконы, она их повесила, в красный угол и вскоре к ней опять залезли через окно. Старушка поняла, что надеяться не на кого, она подкралась к одному из воров и довольно сильно ударила его тесаком по голове. Тот упал, полилась кровь, то тут подскочили двое других злодеев и храбрую женщину, защищавшую последнее, что у нее осталось в этой жизни, избили до полусмерти, забрали-таки иконы, а своего раненого товарища унесли на покрывале.

Вот такие здесь творятся дела... И ни одного -- повторяю: ни одного! - дела так и не было раскрыто. Если вы думаете, что полиция ничего не делает, ошибаетесь. Правоохранительная система борется с наркотиками. По положению нельзя на одной усадьбе выращивать больше 6 головок мака, так вот, одну жительницу Учмы участковый оштрафовал за то, что у нее на огороде нашли аж... 12 головок.