Где Лихо живёт

Часть первая

-- ГДЕ ЛИХО ЖИВЁТ

-- ИВАШКА

В деревеньке одной жил человек, который родился немощным, отчего тридцать лет и три года на печи провалялся как идол неприкаянный. Звали того человека Ивашкой. Пока пролежни он пролеживал, деревенька нарушилась и все в ней вымерли, включая Ивашкиных родителей, которые чадушко свое болезное баловали, а теперь уже и не побалуешься.

Ивашка уже сам приготовился отправиться в мир иной, который, может, даже лучше, да тут через останки деревеньки проходил путешественник возраста весьма почтенного и облика внушительного. Почуял гость дух русский и в Ивашкину избу ввалился:

- Чего это ты тут, парень, дурнем валяешься? Аль не охота тебе хозяйство тянуть?

- Болею я, вот ведь как. Да уж недолго осталось мне на этой земле страдать. Иди уж себе своим направлением, а подать мне тебе нечего.

- Понятно. - Сказал путник. - Белый свет тебе видно не мил. Чем болеешь-то...

- Немощью, батюшка.

- И это -- всё?

- Да что еще-то.

- Неужто тебе и жить неохота...

- А какая жизнь... пролежание одно.

- А ты погоди-ка. Есть у меня средство одно верное. Постой, щас занесу.

Вышел странник ненадолго. Вернулся в избу, спустил Ивашку на пол, палку дает -- и торжественно произносит:

- То посох волшебный, завалялся он явно неслучайно. Встань, обопрись -- и иди!

Попробовал Ивашка -- в горизонталь грохнулся. Ноет:

- Затащи ты меня взад на печь, я там сдохну...

- Ах, запамятовал: тебе следует посох сей волшебный погладить и произнесть: "О, духи предков, дайте мне силы!"

Попробовал такое сделать Ивашка -- действительно получилось два шага сделать! Правда, посля отдышаться остановился.

- Ну, вот, - заявляет странник, - а ты говоришь: сдохнуть. Тебе еще, парень, прыгать и прыгать, пока допрыгаешься.

- Вот спасибочки тебе, батюшка! Даже и не знаю, чем тебя отблагодарить.

- Погоди, может в будущем и мне поможешь. Я б на твоем месте отправился погулять по Руси, сил и умишка поднабраться, да еще и мышцу накачать.

- Так возьми меня с собой, отче!

- Ты что... тебе месяца два надо, чтоб хотя б научиться землю топтать. Я столько ждать не буду, жизнь короче, чем мы думаем, туда, - проходимец указал то ли вверх, то ли вниз, - завсегда успеется. А мир -- и это тебе предстоит открыть -- теснее, чем нам зачастую видится. Бывай!

- Ну, а как же -- посох волшебный: ценность ведь.

- Для тебя -- да. Посох -- моя хитрая выдумка. Я у тебя во дворе черенок от лопаты подобрал, вот и весь фокус. Это метода такая научная: фантонная плацеба называется. Она помогла тебе обрести себя. И еще. По миру пойдешь, не забывай деревеньку родную и отеческие гробы. Черенок все же береги: в нем все же сила какая-то есть. Так-то вот, Ваня!

- Откуда вы имя мое знаете, батюшка?

- У тебя на бороде написано...

- А вас-то как звать? Должон же я ваше доброе имя поминать.

- Да просто Странник. С прописной буквы. Это, к слову, высшее человеческое сословие, и скоро ты и это споймешь...

Начались дни набора силы. Чтоб скучно не было, Ивашка дрозда поймал, в клетку посадил и языку человеческому обучил. Едва дрозд выучился слова выговаривать -- на волю проситься принялся:

- Отпусти ты меня, Ивашка любезный, я тебе за то три совета подарю, самую квинтэссенцию премудрости птичьей.

Поразмыслил парень: скоро мне в дорогу отправляться, не собой же его в путь неблизкий потащу...

- Вываливай пернатую мудрость, хотя у нас здесь уже не страна советов.

- А как не отпустишь?

- А как не скажешь?

- Хорошо, слушай, дак. Первый: никогда не гонись за тем, что не споймаешь. Второй: никогда не жалей о том, что прошло-миновало. Третий: не верь россказням.

- Какие-то простые у вас, птиц, мудрости.

- Да и жизнь у нас тоже несложная, разве только мигрировать любим, да и то не все.

- Ну, гуляй тогда.

Выпустил дрозда Ивашка. Смотрит на то, как птица в небеса взмыла и думает о том, что неплохо крылья все же иметь. Дрозд меж тем к земле спустился и картавит:

- Эх ты... одно слово: Ивашка. Выпустил ты меня, а не знал, что внутри моего тела брильянт запрятан размером с яйцо штраусиное. Стал бы ты богатым человеком на всей планете, но -- не судьба.

- А лети-ка ты сюда, - захотел Ивашка исправиться и вновь споймать дрозда, - я тебя напоследок напою-накормлю.

- Хоть я птица, да не дура. А вообще пошутил я. А ты не внял птичьим премудростям. Успел уже попытаться споймать неуловимое, пожалеть о потерянном и поверить россказням. Яйцо штраусиное больше моего тельца, вот.

- Да по правде, я и не знаю, какие у штрауса яйца. А насчет неуловимого -- зря, ты ж не мститель.

- И все одно спасибо. Я имею в виду, что языку человечьему меня выучил. Теперь я в пернатом миру в большом авторитете буду.

Итак, почуяв в себе силу долгой ходьбы, отправился Ивашка в далекий путь. Цели конкретной у него не было, а просто, как Странник велел, сил и умишка поднабраться вознамерился.

Идет себе: видит на отроге вереницу людей. Неужто, прикинул Ивашка, то странническое сословие? Ближе подобрался, видит, что каждый из этих чудаков крест на себе несет.

- А куда, здрасьте-пожалуйста, изволите вы идти, господа-товарищи хорошие? - Осмелился спросить Ивашка.

- К благодати, куда еще, - ответил крайний, - все в нее хотят. А ты присоединяйся к нам, тоже спасешься.

Почему бы и нет? Срубили Ивашке крест, в середину строя поставили -- дальше потащились. Ивашка слабый еще, крест ему тяжеленный показался, даже черенок не помогает. Отстал он якобы по нужде и часть креста отпилил. Тут крестоносцы к пропасти подошли, за которой -- скала. Каждый свой крест поперек пропасти положил и спокойно перешел. У Ивашки же не получается: его крест подрезан.

- Дурак ты! - Укоряют крестоносцы с той стороны: - Для ради облегчения благодатью поплатился!

Говоря по совести, Ивашка толком и не знает, что такое благодать и как с нею бороться. В тот момент скала на той стороне покосилась и стала рушиться в пропасть. Оказалось, то был большой камень, ожидающий, когда наконец на него перевес взойдет. Может, оно и называется благодатью, но счастливцы визжали шибко даже отчаянно.

Лег Ивашка отдохнуть -- однако тяжелая для него работа была даже подпиленный крест переть -- и во сне ему вот, что пригрезилось. Дюже обиделся парень на свою судьбинушку и пошел он напрямки к Богу. Докладает Всевышнему: так мол, и так, сначала по дурости на печи провалялся, а теперь вот не знает, что и делать. Наверное шибко крест тяжелый Господь ему прописал -- нет ли чего у Вседержителя полегче.

- Как нет? - Отвечает Создатель: - Пошли, пороемся в моем арсенале...

Заходят на склад -- а там!.. И длинные кресты, и широкие, и железные, и мальтийские, и красные, и стразами навороченные! Присмотрел Ивашка ма-а-ахонькай такой крестик из березовых чурок, говорит:

- Свет небесный, можно я вот этот возьму...

- Чудак ты человек! - Потешается Демиург: - Так это ж твой родной крест и есть!

Проснувшись, Ивашка крест свой оставил и дальше пошел как раньше, налегке. Но спросонья недоглядел, оступился и полетел с обрыва вниз. Летит и думает: настигла и меня благодать... не хотелось мужику туда покамест, он изловчился -- и уцепил куст терновый, растущий прям на стене каменной. Куст подался, но не обломился. Недолго висел Ивашка за куст держась, руки уж неспособны к цепкости. Лишь черенок волшебный в тартарары свалился. Взмолился парень:

- Господь-Вседержитель, спаси меня или сохрани!

Может, то фантазия была, или призрак, или чистая правда, но слышит Ивашка:

- На что мне тебя спасать, ежели ты в меня все равно не веришь...

- Коли спасешь -- поверю! Вот те истинный... - Хотел Ивашка перекреститься, а вспомнил, что руки кустом заняты... - Да я и уже верю, чесслово.

- Все вы люди, когда петух жареный клюнет, верите, а когда отляжет -- меня забываете.

- А я не забуду. Правда! - Чувствует Ивашка, что пальцы-то слабнут.

- Да ты отпусти ручищи. Положись на волю мою.

- Ну-у-у... а может так, спасешь, Господи. А?

- Так не бывает. Или ты веришь, или нет. Отпускай, чтоб тебя!

Да ни черта, пронеслось в Ивашкиной голове, русские не сдаются! Собрал он силенки останние, подтянулся -- и за щели цепляясь из пропасти выбрался! Глядит: сидит на ветке знакомый дрозд, бывший пленник:

- Ты что тут делаешь? - Спросил мужик у птицы.

- Так... мимо пролетал. Услышал твой глас -- присел.

- А слышал ли ты того, с кем я говорил?

- Мне показалось, сам с собою. Ну, бывай. Не забывай только три пернатых премудрости...

И улетел дрозд. А парень -- пошел. Только вспомнилось Ивашке, что Бог-то -- картавил.

На несытое чрево далеко не ушагаешь. Притащился Ивашка в зажиточное селение, где напросился у одного барина поработать на его ниве за рубль в день и прокорм. Мотыжит, лопатит, а к обеду еще один батрак заявляется. Ближе к вечеру -- еще один. Едва солнышко закатилось, барин выдает каждому из троих по рублю.

- Да как же так? - Возмущается Ивашка: - Я с рассвету до закату спину гнул, а эти... вон, третий-то ваще и двух часов не мотыжил! Где тут справедливость...

- Уговор дороже денег. - Отвечает барчук. - Тут тебе не царствие небесное. В иных случаях последние будут первыми и наоборот. Аль тебе не невдомек?

Ивашка уже понял, что мир несправедлив. Поработав с недельку, он подкрепился, заработал семь рублев -- дальше возжелал итить. А хозяин не отпускает: хоть и с гонором мужичок, да сполнительный. И барин Ивашку интригою взял. Дело в том, что по весне он с местным божком договорился, что ему, то есть, не божку, а барину, дозволено будет погодою управлять. Несколько дней осталось до сбора урожая, недолго осталось.

Чудно это все Ивашке, но он уж разумел: в этом мире возможно всё. Ладно: согласился. Барчук же рассказал, что по своей воле назначал солнечные дни и дождливые. Отменный теперь урожай собраться должон!

Итак, пожали первую полосу, обмолачивать стали... Бог ты мой: колосья пустые! Ивашка спрашивает:

- Хозяин, а назначал ли ты ветер?

- Какой ветер...

Объясняет Иван:

- Такой. Без ветру пыльца не разлетится и нива неоплодотворенную останется.

В первый раз Ивашка услышал, что не он, по дурости тридцать с гаком лет на печи пролежавший, дурак, а другой, причем -- барин. Утром Ивашка собрался итить дальше, правда, не зная, в какие края, но еще вечером в пределах бариновых владений появилась согбенная человеческая фигурка. Сильно побитый жизнью калика тащился пошатываясь, но вот покачнулся -- и упал. Боятся работники к падшему подойти: а вдруг какой прокаженный? И только Ивашка рискнул: приблизился, склонился, прислушался: вроде как дышит. Приподнял человека, да это и нетрудно, весом он не больше лопаты. Посадил на камень, слышит, тот едва сквозь зубы цедит:

- Исты, исты...

Понял Ивашка: достал припасенный ломоть хлеба и человеку скормил. Тот чуток воспарял, лохмотья оправил, ноет:

- Пи-и-иты...

Сбегал Ивашка за квасом, споил несчастному. Тот вздохнул и вроде бы как чуток оклемался. Взглянул Ивашка в лицо страдальца -- изумился: то был Странник, разве что сильно потревоженный временем. Пред Ивашкой сидел полутруп, одной ногой стоящий в иных эмпиреях. Да он и не узнавал Ивашку, видно, весь его взор был всецело устремлен из этого мира.

- А черенок твой, отче, я спотерял.

- Черенок-то... - Видно, в голове у старца происходила попытка вспоминания. - Да уж все одно...

Отнес Ивашка Странника в свой куток, в койку уложил.

- Отдохну... теперь я уж точно отдохну... - Хрипит старец.

- Ты полежи, батюшка. Все пройдет.

- Ничего просто так не проходит. Кажный достоин своей кончины. Ты вот, что, парень. - Странник заговорил неожиданно твердо: - Возвращайся в свою деревеньку, хозяйством обзаводись, семьей, добром. Могилы предков не забывай. Так спасешь Русь нашу...

- Да ну ее к лешему, Русь, деревню, могилы, - вырвалось у Ивашки, я странствовать полюбил.

- А все-таки ты, Ванька, дурак... - Прошептал старец. И на этих словах преставился.

- Не, погуляю ишшо. - Заявил Иван, опуская веки почившего в бозе. Оно конечно, понятно, что в борьбе пространства и времени побеждает последнее. Но представляется мне, существуют и более высокие измерения...

-- ГОРДЫНОИДЫ

Вдоль по линии Кавказа молодой орел летал, он кружил перед войсками, православный ероплан! Итак, продолжалась вековая кампания по покорению непокорных горских народов. Кавказ -- дело тонкое; каждый мужчина, родившийся на отрогах гор, желает стать князем. Отсюда и политика русских царей: пригревать авторитетных полевых командиров с обещаниями дать много-много власти и денег. Одни князья клевали на эту удочку, опасаясь тотальной вырубки горных лесов вместе с аулами, другие хитро лавировали, а были и такие, кто так и оставался непримиримым, предпочитая геройскую смерть позорной зависимости.

Одним из непокорных был князь Саллах. Гоняли его по отрогам и перевалам царские войска, но Саллах -- дома, он стоит за родной кизячий дым, а московские властители всего лишь хотят укрепить мягкое подбрюшье Державы. К Саллаху идут в горы младые джигиты, жаждущие славы и почета -- ведь Кавказ всегда уважал сильных. Отряд Саллаха большой, его пушками, НУРСами и градами не возьмешь. Опытные и смелые воины не только уходили от преследования, но исхитрялись коварно ударять в тыл царским войскам, да еще внезапно нападать на блок-посты и брать добро и боеприпасы.

Из младых джигитов особенно приблизился к удачливому князю стройный красавец Джахар. Саллах уже клонился к старости, стал забывать, сколько у него жен, арабских скакунов, английских ружей и дамасских мечей, но все еще крепко сидел в седле и метко стрелял. Хотя у Саллаха было немало родных сыновей, именно Джахара старик почитал за своего первейшего воспитанника. Хотя роду-племени парень был мелкого, в груди у него билось сердце великого воина. Саллах уже дал в подчинение Джахару целую сотню, и эти головорезы били русских нежадно и больно.

Но Джахар не отличался терпеливостью; юноша хотел стать князем как можно скорее. Он уже видел себя во главе освободительного движения Кавказа, ибо чуял в себе несметную силу. В жизни торопливость никогда к хорошему не приводит (за исключением ловли блох), но случаются исключения, потому что удача любит не только сильных, но и скорых, тому примеры --Искандер Великий и Наполеон Французский. Джахару действительно страшно везло, что породило в Саллаховом стане немало завистников, но всех горцев объединяло великое дело защиты Кавказа от шайтановых прихвостней, а посему до поры терпелось.

Однажды на княжеском пиру Саллах сделал молодому человеку, которого уже считал преемником, замечание. Исходя из горячей крови Джахар вспылил и покинул застолье. С ним в неизвестность ушли и люди его сотни. Проступок юноши был столь мелким, что даже не стоит его разъяснять. Замечу только, что сотенные уже порывались пристрелить Джахара, но к утру даже и не помнили, за что.

Горько рыдал Саллах, остамшись наедине с собой, ведь окрик был столь ненужный, что старик в ту же минуту пожалел о том, что принизил Джахара. Но, как видно, оброненное слово явилось искрой, упавшей на порох. Получилось, князь сам себе нанес неизлечимую рану, но иного пути у него не не было, ибо если б не Саллахов окрик, князя перестали бы уважать.

Прошло сколько-то времени. В горах немало гуляло слухов о судьбе Джахарова отряда. Например, поговаривали, что воюет он в пустыне сирийской, отстаивая ценности Исламской религии. Иные утверждали, Джахар ищет удачи в Северной Африке, служа не то дядюшке Сэму, не то приверженцам позорно распятого Каддафи. Находились и те, кто был искренне был убежден в том, что Джахар с потрохами продался русскому царю и служит у шайтанового отродья на побегушках, злодейски убивая противников режима.

На самом деле правда гуляла где-то посередине. Но об этом чуть позже. Саллаха, после того как его покинул человек, которого он считал своим преемником, стали преследовать неудачи. Несколько раз его войско было бито, от него стали убегать джигиты, а однажды у Саллаха отбили его гарем. В боях перебиты были все взрослые дети Саллаха, а младших забрали и вывезли в Сибирь -- чтобы те забыли свое родство. Очень быстро весь Кавказ знал: герой проклят, от него отвернулись боги священных гор.

Однажды после жестокого удара с воздуха и земли остатки Саллахового войска были рассеяны по горным отрогам. С несколькими самыми верными кунаками Саллах укрылся в пещере, которая в обычные дни являлась убежищем для овечьих отар. И здесь на сцене вновь появился наш Джахар. Его отряд разросся до целого боевого подразделения, в состав которого входили и спецназовцы русского царя. Джахару доверили провести зачистку зеленки, а за голову Саллаха -- неважно, живого или мертвого -- было обещано много-много золотых денег.

Люди Джахара умело убрали охраняющих вход в пещеру, а внутрь вошел один командир. Джахар с содроганием увидел осунувшегося Саллаха, забывшегося в усталом сне, видно, погоня и жизненные неурядицы сильно старика утомили. Занес Джахар свой кинжал над горлом некогда непобедимого военачальника -- но опустить руку никак не может. Вспомнил внезапно, как трогательно Саллах относился к своему любимчику и сколько дерзостей прощал. В итоге отрезал Джахар часть одежды своего бывшего наставника и вынес наружу, не забыв прихватить и Саллахово оружие.

- Ну, что, командир, - испросили бойцы, - задавил зверя?

Признался Джахар в своей слабости, но соратникам в пещеру входить не велит:

- На что нам горы златые, ежели мы великого воина вот так москвичам сдадим?

- Да брось, командир! - Парируют солдаты. - Мы все тут воины, а ля гер ком а ля гер. Это ты за идею сражаешься, мы же -- верные псы войны, она, родная, кормит нас и наши семьи, чтоб ей, гадине, неладно было.

- Только через мой труп, ш-шайтаны! - Страстно воскликнул Джахар.

В этот момент из тьмы возник сам Саллах, и, несмотря на свой оскорбленный вид со всем достоинством к Джахару обращается:

- Сын мой! Зачем ты не убил меня? Ты стал великим воином, чем я искренне горжусь. Мой век истек. Оберегал я Кавказ от супостатов, сколь сил хватало, а теперь уже -- все равно. Я даже почту за честь погибнуть от твоей беспощадной руки. Убей меня!

Пал Джахар на колени пред Саллахом и чувственно произнес:

- О, мой отец, о господин мой! Ты тот человек, который научил меня верить в свою силу, ненавидеть врагов и любить гостей. Ты вложил в меня ту силу, которая способна и на ненависть, и на великодушие. Истинно говорили наши предки: от беззаконного исходит беззаконие. Никогда, ни за что не убью я тебя, ибо ты -- мой бог и кумир.

Встав, Джахар сказал Саллаху идти, и никто его не посмеет тронуть. Саллах, поцеловав Джахара в чело, пошел не оглядываясь.

Когда отец скрылся за кряжем, сын бросил наземь обрезок Саллаховой одежды, скрежеща зубами упал плашмя сам -- и так, молча, провалялся день, ночь, и еще день и еще ночь. Солдаты не беспокоили командира, полагая, что внутри него творится моральная неразбериха.

Наутро Джахар встал и приказал снаряжаться в поход. Вид его был черен. До возвращения на базу он не проронил ни единого слова. Жалели солдаты, что вернулись без Саллаховой головы, охота на дикого зверя закончилась выпусканием такового на свободу -- для всякого нормального добытчика это кошмар.

У Джахара своя игра. Заручившись поддержкой русского царя, молодой князь хотел установить на Кавказе режим самовластья. Другая сторона медали -- что он фактически стал сатрапом -- Джахара не шибко волновала, ибо, когда порядок в горах будет наведен, он попробует разобраться и с пришельцами.

В масштабе всего многонационального Кавказа у Джахара ничего не получилось. Зато он стал мудро править своим маленьким, но гордым народом, осмотрительно подавляя всякую оппозицию и держа хвост пистолетом. В фигуральном, конечно, смысле.

Саллах меж тем сколотил новый отряд из молодых отчаянных головорезов своего родного аула и еще немало крови попортил поработителям Кавказа. Молва гуляет, по сию пору Саллах с кунаками по Кавказским отрогам шастают и страх на честной народ нагоняют. Полагаю, под воинство Саллахово мимикрируют разные злодейские банды и прочие незаконные вооруженные формирования.

У русских есть поговорка: взялся за мяч -- так ху... то же самое можно сказать и о мече, биче и кирпиче.

На самом деле Саллах был уничтожен точечным ударом высокоточной русской ракеты, но про легендарного Воина слагают песни и тосты. Вознесенного на вершину власти Джахара поминают недобрым словом, хотя и боятся. Мораль же такова: кто знает пощаду -- будет низвергнут. Врага надо уважать, но не надо жалеть. Кавказ не прощает слабости.

-- БЛУДНЫЙ ПОПУГАЙ

Такое часто бывает, когда два медвежонка в одной берлоге не уживаются. Причина всегда одна: один хочет употреблять пищи больше, нежели другой, а консенсус и рядом не валялся. Но у медведей все просто: хочешь воли -- иди себе на все шестнадцать сторон, Матушка-Природа тебе в помощь, чтоб ее, неладную. А у людей несколько сложнее, хотя и не у всех. Хотя мы и любим сравнивать себя со всякими животными, свершаем все же человечные проступки, причем, чаще всего -- бесчеловечно.

В уральском городке Чудиха жил Иван Денисович Штайнцель. Потомок немцев-протестантов, когда-то выгнанных из Германии, а после высланных с Поволжья, Штайнцель вознесся от простого водителя трелевочного трактора в леспромхозе до олигарха местного пошибу. Обладая природными трудолюбием и сметкой, Иван Денисович выстроил свою крепонькую бизнес-империю. Все яйца в одной корзине не держал, и капиталец был рассеян по торговым, мелкопроизводственным точкам да по сусекам.

Вот здесь мы приходим к двум медвежатам. Подросли у Ивана Денисовича сыновья, старшой Денис Иванович да младшой Егор Иванович. Оба красавцы-молодцы, жаль, не увидела сыновей повзрослевшими их мать, чернобривая украинка Марья Егоровна.

Как водится, младшой -- баловень, которому все прощалось. Старшой -- вечный трудяга, немного закомплексованный, но порядочный. С малолетства братья не ладили, Егор все стремился первенство брать, Дениса подкалывал и подставлял. А тот исходя из покладистости своего характера терпел и пытался прощать, что изредка все же приводило к рукопашному бою. Хорошо, когда пацаны малы и нетяжелы на руку, но бедки взрастают с детками -- вот тут и начинается молотилово.

Иван Денисович завел в роду майорат, то есть, систему, в которой бразды принимает на себя старший наследник. Отец видел, что старшой -- не шибко умник, но у него мысль была уйти в старости на спокой и поддерживать молодца добрым советом. А с младшим -- ситуяция непростая. Смышленый отпрыск рос оболтусом и развратником, наверное, характер его построился именно от осознания своей вторичности в категории бизнес-наследия.

Денис учился туго, часто не догонял. Егор схватывал на лету, но не было у него образовательного желания. Хорошо, есть такие волшебные бумажки, коие покрывают любое отставание, так что аттестаты братья таки получили. Старшой, повзрослев, ударился в семейные труды, а младшой, едва вышел из школы, отчетливо заявил:

- Отец, мне нас...ть на твое предпринимательское рвение. Давай-ка, отваливай мне бабла -- я своей жизнью жить желаю, не тварь же я дрожащая!

А все-таки ты тварь, рассудил Иван Денисович про себя, но своя же, роднулечка. Воспитал раздолбая -- теперь и не переделаешь, поздно пить боржом. Отстегнул отец младшему сыну средства и с миром отпустил.

Егор обещал, что в Москве получит высшее образование юриста. Прислал весточку, что поступил, мол, без подмазки и всё такое. Отец и рад: хоть и ветер в голове, но разум имеется... хоть в этом в меня пошел! А через год младшее чадо сообщает: переехал, мол, на историческую родину в Германию, где по обмену продолжит учение в престижном университете Ганновера, правда, на это дело надо больше денег.

Меж тем старшой все трудился на ниве отцова дела, заправляя лесорубами и лесопилами. Любил Денис пропадать на делянках, шастать по лесам, короче, дичал. Иван Денисович мечтал: вот вернется младшой из туманной Германии весь такой образованный -- тогда, может, и подумаю об измене принципам майората.

Егор слал отцу весточки о том, что все у него идет хорошо, гранит немецкой науки грызется с визгом. Меж тем никакого Ганновера не было и в помине, ибо пропадал бедолага в мекке всех русских мерзавцев Баден-Бадене. Настал момент, когда весточки на Урал от младшенького чадушки поступать перестали. Ну, думал отец, совсем уж заучился Егорушка, пора бы уж отдохнуть! Отдых действительно не помешал бы Егорушке -- от мажорно-буржуазного угара. Проигрался Штайнцель-младший вдрызг, да еще и в долги к албанской мафии залез.

Меж тем дела в Штайнцельской минибизнесимперии идут не слава богу, и даже маячит швах. В Чудиху пришли холуи царских опричников, принявшиеся поджимать предприимчивых уральских заводчиков и купцов с целью отжать дело. С братанами в свое время Иван Денисович ладить научился, а вот с бандитами новой формации не знает, как и договориться. Но покамест держатся отец с сыном, ибо не лежачие камни. Хотя порою на старшего Штайнцеля и набегают унылые думы, и только Денис Иванович находил в себе силу морально поддерживать отца:

- Бать, не унывай, прорвемся. Эта земля наша, а другой у нас и нету. На Урале охота, рыбалка, красота несусветная, а что нас за кордоном ждет окромя спокою?

Это Денис намекает на то, что кровных немцев завсегда в Германии, если что, примут, хотя и без особенной радости. И то правда. Многие уж сбегли из нашей священной державы на историческую родину. Есть и минусы в нашем царстве-государстве, но плюсы тоже имеются -- особливо ежели бросить взор в сторону кладбища. Меж тем от младшего сына вестей все нет и нет, что тревожит.

И как-то вечером, выйдя из своего японского внедорожника, видит Иван Денисович в конце дороги согбенную фигурку. Что-то в сердце кольнуло у Штайнцеля-старшего, стал он пристально всматриваться. Раньше, в удачливые времена, много типа страждущих вокруг Ивана Денисовича паслось, все хотели денег выцыганить. Но тут -- что те не то и не так. Человечек приблизился, и признал в нем отец своего младшего сына. Бросились друг к дружке два поколения. Весь помятый, изношенный, пал Егор на колени пред своим отцом и трогательно, как на полотне Рембрандта ван Рейна, прижматился, ноет:

- Батюшка вы мой родный, простите вы меня, дурака стоеросового! Обобрали супостаты и по миру пустили, застращали. Будь проклята эта Гейропа, чтоб ее, скотину, на брекситы разорвало! Не достоин я быть сыном вашим, не оправдал, так дозвольте хотя б у вас поденщиком служить. Молю о снисхождении, батюшка...

- Но я же тебя, сынуля, немало денег присылал, ты хоть диплом получил?

- Все, все прое... прос... потерял я, батюшка вы мой любезный. Никогда, ни за что больше не подамся в енту гадскую заморскую землю.

Какую заморскую? Не разделяет нас с Германией море. Когда-то, еще при Гитлере блиц-кригом германские молодцы хотели до Урала дойти и богатства седого хребта себе взять, так по суше все шли песни бравурные распевая. Но дали по зубам -- и показали им... ганновер в копенгаген через ротердам.

Вот ведь хитрый слизняк, на "вы" обращаться выдумал! Но не о том думал Иван Денисович в этот момент. Приказал приодеть чадушко горемычное, приобмыть и стол богатый накрыть, при этом распорядившись зарезать и зажарить цельного теленка. Сидят отец с младшим сыном, яствами пируют, вино французское выпивают, былое вспоминают (доброе все же было), а тут старшой с работы воротается. Видит всю эту идиллию, и берет его печаль. Холодно поприветствовал младшого, с которым они по юности немало бодались и крысились, и направился в свой угол, не присев за праздничный стол.

Иван Денисович, зная мягкость характера старшого и ослепленный счастьем все это допустил, но потом все же направился к старшому просить примирения.

- Как же так, батя, - обращается Денис к отцу, - сколь я у тебя тружусь, ни единого раза ты для меня ни то что теленка не убивал, даже поросенка молочного -- и того не я видывал. А для этого блудного попугая -- убил.

- Не ожидал я от тебя этого "тружусь" услышать, сын, я полагал, мы вместе общее дело делаем.

- Зачем ты увиливаешь от ответа... Стол ты накрыл вовсе не за мои старания.

- А, это. Так радуйся, что братик твой единокровный в родное лоно притек. Семья воссоединилась, что может быть прекраснее!

- Ага. И что ты со своим счастьем теперь делать-то будешь...

Вот такая вот... Штайнцелевская треуголина. Воротился Иван Денисович к столу, а там младшое чадушко явно не теряется.

- Батюшка, не бери близко к сердцу! - Воскликнул Егор. Он уже к фамильярности вернулся. - Да, я не был святым, зато научился ценить мгновение. Ну... за встречу, что ль!..

Вспомнилась старику древняя сказка про Каина и Авеля, аж передернуло Ивана Денисовича. Но сердце родительское -- оно ведь не бездушный восьмиядерный процессор. Радость вновь перевесила содержание внутреннего мира Штайнцеля-старшего.

И зажила семья как уж выходило. Отец бодался с наезжающими опричными холуями, Денис вновь пропадал на делянках, Егор же вживался в роль раскаявшегося грешника. То есть, с виноватым видом там-сям сновал и под ногами мешался

Подвиг в общепринятом понимании этого слова -- некий одноразовый акт. Героем трудно быть долго, да что это я ворчу банальности. Очень скоро младшой принялся придаваться тому, к чему привык, а именно, праздности во всех прелестных разновидностях таковой. Да к тому же (покамест тайком) возвращенец понюхивал порошок, дарящий временное ощущение смысла жизни.

Ах, если б это было всё! Силы, пытающиеся изящно отжать Штайнцельское дело, почуяли слабину и принялись окучивать нашего горемычного Егорушку. Да это и не трудно: юноша и сам искал подпольное казино. Конечно, быстро блудняжка влез в новые долги, причем, даже не краснея. Однажды, воротясь с делянки, Денис застал братика за нехорошим делом: младшой рылся в отцовом секретере, выгребая из него ценные бумаги.

- Ах ты иуда! - Воскликнул старшой -- и бросился на брата со всею нещадностью.

- Не подходь, убью! - Завизжал младшой о достал ствол...

...Когда Денис разжал натруженные пальцы, он увидел: родной мерзавец не дышит, а на его бледном лице изобразилась блаженная улыбка. Не думаю, что Егор был совсем уж мразью -- только тупые англо-саксонские средства пропаганды делят все на черное и белое -- реальный мир имеет более пятидесяти оттенков серого.

Даже в отношениях двух братьев бывали теплые минуты, когда они весело играли, не подозревая о том, чем все это закончится. Но здесь хотя бы мотивированное преступление, а чаще всего у нас злодействуют запросто так, без детерминизма. Тем и сильно наше любезное Отечество, что все у нас внезапно возникает.

Денис ушел на Камень (так здесь зовут седой Уральский хребет) и сгинул без вести. Следом пропали и несколько лесорубов из Денисовой бригады. Молва доносит о том, что гуляет по здешним местам банда разбойников, предводителя которых кличут Каином. Якобы бандюганы обирают незаслуженно обогатившихся и бедным всё раздают. Мы здесь уж как-то обойдемся без сказов Бажова, предположим разве: может оно и так. Народ у нас завсегда верит во всякую хурму, полагая, что даже Дубровский -- вовсе не выдумка бессовестного поэта-игромана, а реальный литературный персонаж.

Вот тебе и весь майорат. Оставшись один как перст, Иван Денисович растерял весь вкус к предпринимательскому делу. Своему Егору он забабахал на кладбище, рядом с могилкою Марьи Егоровны, целую гробницу, и частенько пропадал на погосте в одинокой печали. Там его однажды и нашли мертвым. Злые языки говорят, что у старика было перерезано горло. Да где вы видели языки добрые? Надо сказать, население Чудихи Ивана Денисовича не любило -- потому что многие были ему должны, да и вообще здесь богатеев не жалеют.

Теперь Штайнцелевской бизнес-империей местного пошибу правят совсем иные люди. Да и какая в сущности разница, кто что у кого отжал? Все они -- пауки в банке, а за неправедность ихнюю расплачиваются их же дети.

-- СОСУД

В одной деревне жил провидец, весьма популярный среди населения. Звали его запросто: Праведник. Он был христьянский мудрец, но своеобычный. Дело в том, что старец не жаловал попов и это было взаимно. Скорее всего, здесь дело в конкуренции, а может, дедуля просто колдун.

А в городе обитал человек, желавший попасть в рай. По мнению этого гражданина, которого коллеги звали погонялом Пупырь, для райского посмертного существования надобно не грешить и сеять разумное и доброе. Слова -- отменная мишура, но по жизни выходит так, что нету поводов. Остается разве стать праведником и поселиться в глуши, но для данной местности ниша была занята.

Время от времени Пупырь езживал к Праведнику за советом, а тот таковые давал охотно. Но, возвратившись в город, Пупырь вновь бросался во все тяжкие и ему было стыдно. Приехав в очередной раз, Пупырь Праведника так и спросил:

- Скажи-ка, отче. Вот ты даешь мне добрые советы -- мол, не укради, не лги, не убий, не прелюбодействуй. А мне все как мертвому припарки. Ведь бесполезно все -- так?

- Не так, конечно. - Ответствовал мудрец.

- Не уверен.

- Знаю. А вот дай-ка сюда, радость моя, - Праведник имеет привычку к клиентам обращаться именно так: "радость моя", - вон тот горшочек...

Тяжеленький сосуд, а нем -- медовуха. Старец просит:

- Возьми теперь кринку енту... - И подает пустой сосуд. - Перелей.

- Что...

- Из пустого в порожнее. Шучу. Медовуху из горшка в кринку перелей. - Субстанция тягучая, долго перетекает. Пока Пупырь старается, Праведник щебечет: - Так всякая суть у нас передается. Не без труда. Оно конечно, не все в миру медом намазано, но как видишь, бывает. Готово? Отлично. Назад переливай...

Когда Пупырь окончил, Праведник приказывает:

- Кринку понюхай. Чем пахнет?

Гость нерешительно шнобель в отверстие вставил, вдохнул...

- Ну-у-у... медом, наверное.

- Все верно. Да: опустела твоя криночка, но запашок-то остался. А ежели, положим, уксус в твоей кринке побывал, или касторка, или пряный селедочный посол-- туда медовухи не нальешь. Понятно?

Пупырь понял, конечно. Но сама аллегория его шибко поразила, да непонятно, чем. Едет взад и краешком глаза на кринку посматривает, ему таковую Праведник на память презентовал. Даже остановился пару раз и еще раз принюхался. Это что же получается: в персональном Пупырском сосуде столько всего разного перебывало! Даже самую сладкую медовуху туда налей -- от амбре она в горькую отраву превратится. Нет: чего-тот старик не договорил.

Праведник не такой и дурак; к нему разные бандюганы заезживают -- и все привозят денег и яств. Все они совестью измученные и в рай хотят. Именно потому, кстати, многие русские святые обители на разбойничьи средства подняты. Даже отъявленные злодеи -- и те яко чада малые, утешения желают.

Трудно сказать, куда собранное добро уходит. Грамотный наставник никогда не сообщит тому, кто в рот смотрит, настоящую голую правду -- потому что таковая горька. На старости лет он полюбил озадачивать прихожан, а это -- слабость.

Всякий праведник (не с прописной буквы, а вообще) прежде всего -- образ. А за фасадом уж может находиться внутренняя красота или безобразие. Наш Праведник долго существует не сам по себе а как своеобразная икона. Но иконы (образа) не говорят, они внемлют. Едва сказанешь -- рискуешь нарваться на размышления, которые суть есть почва для сумлений. В том-то и допущенная ошибка Праведника, что он изобрел метафору, предполагающую трактовки. Пример с пустым и медовым сосудами он почерпнул из одной священной книжки, автор которой сочинял сказки для ослепленных верою. Там еще говорилось, что добрая хозяйка никогда не положит перец в горшок из-под меда.

Пупырь рос в сельской местности, в натуральной колхозной природе, среди простых христьянских людей. Пойдя служить Отечеству в армию, угодил в горячую точку, где Пупырю приказывали убивать, исходя из того, что ежели не ты -- то тебя. Уйдя на дембель, Пупырь увидел картину маслом разорения аграрного сектора, а в городе его встретила братва. На всё можно оправдаться: "Не я такой, а жизнь-поганка!", но только не перед личной совестью. Пупырю уже было привычно существовать по принципу "ежели не я -- то они", да к тому же он был удачлив. И только какое-то тонкое нытье внутри сердца толкнуло к общению с Праведником.

Пупырю еще довелось сходить в ходку на зону -- за то, что выполнил нужное дело. Там наш страдалец увидел все существо человеческое, как говорится, с изнанки. И уж о каких здесь может идти речь перце, касторке, ежели в Пупырский сосуд столь многократно успели нагадить! Авторитеты всех кровей внушали нашему неприкайнику, что, мол, всё путем и мир устроен именно так -- то есть, согласно понятиям диких прерий. Пупырь верил. Да и попробовал бы усомниться.

Ну, хорошо... то есть, плохо, конечно. Влить медовуху в чистый горшок -- не вопрос. Посля сосуд и не такое вынесет. Ага... значит, то самое чувство, которое вынуждает искать правды, было заронено еще в детстве. Сей момент уже как-то успокоил Пупыря, он даже расслабился и мыслями перенесся в лучшее из прошедшего.

Благостное расположение духа длилось недолго. Захотемши для вдохновения нюхнуть медовушный аромат, Пупырь уловил в запахе что-то знакомое и крайне отвратное. Сколько бугай не силился, никак не мог вспомнить, чем все это попахивает.

А вдруг эта самая медовуха перебывала в сосудах с какой-нибудь гадостью и теперь несет в себе привкус отравы? Или хуже того: некто нарочно подмешал в напиток тлетворный ингредиент, дабы элементарно навредить.

По большому счету, Пупырю нас... то есть, все равно. В конце концов, это он докопался до Праведника с вопросом о неизбежности греха, а не наоборот. Может, старик нарочно такой крендель выкинул, чтоб на примере пояснить: все это -- лишь маета или томление духа. Никто не безгрешен, а по счетам расплачиваться придется полюбэ.

В своем особняке Пупырь принялся ставить опыты. Для начала он попытался отмыть кринку чистой водой, из фильтра. И -- о, ужас! -- медовый аромат ослабел, а непонятно-противный -- наоборот. Отлично. В смысле, хреново. Пупырь рискнул воздействовать специальной жироутоляющей жидкостью. Сначала отмытая кринка воняла фэрью. Тщательно отмыв предмет, Пупырь удостоверился, что запах наконец пропал. На радостях хватанул вискаря, потом еще хряпнул, и зарядил вдобавок... алкоголь меж тем в умеренных количествах обостряет чувства. Уже на расстоянии Пупырь почуял отчетливое амбре. Мёдом кринка не пахла вовсе!

В злобе страдалец закинул посудину в посудомоечную машину -- и врубил самый жесткий режим. Пока техника бурчала, уговорил всю бутылку. Как известно, в неумеренных дозах зелье притупляет чувство, так что никаких обаятельных явлений больше не светило. Пупырь забылся в беспокойной дреме.

Во сне осенило: это вонь силоса! Да-да: именно такой запашище расточает перегнившая зеленка. У-у-у, старец... В своем деревенском детстве Пупырь, который был еще не Пупырем, а Мишкой Поспеловым, жутко этот силосный угар не любил. Очнулся еще затемно. Пошел на кухню проведать сосуд. Вот бы щас медовухи, похмелиться, крутилось в одурманенной голове. Но лечиться пришлось все тем же обрыдшим виски...

...Аква вита подействовала. Пупырь четко осознал: какие на хрен сосуды! Дело ведь в самой душе человеческой, которая рвется и мечется. Итак: отмыть. Пойти в монастырь? Праведник не раз говорил, что в них днем монашут -- ночью ералашут. Какие еще в этом мире душемоечные машины имеются? Армия, каторга, банда -- все это пройдено и понято: там только зло преумножается, да из человека делают чурку. Бросить все, отпустить бороду -- и пойти бродягою по Руси? Сейчас не времена любимого Пупырем поэта Есенина: в дурку угодишь.

Пупырь живет один как перст божий. Это осознанный выбор: ты не отяготил себя семейными кандалами, а значит, хоть в этом -- чист. Что делали Пупыревы коллеги в прошлые времена... Силился, тужился Пупырь головным мозгом, припомнить не получалось. А ведь когда-то в школе он по истории отличную оценку имел. Неужто я первый такой уникум, удивлялся себе Пупырь, который захотел очистить свой сосуд и обрести Царствие Небесное?!

Вот такой он был человек: с повышенной саморефлексией. Рассмотрев свое ёрническое небритое рыло в зеркале, Пупырь вслух заключил:

- Да. Не выйдет из меня хероя.

- Выйдет, выйдет. - Ответило отражение. - Главное -- ты найди корень зла.

Понятно, что близилась белочка: отражение походило на упыря.

- Как? - Спросил Пупырь, при этом отчетливо осознавая всю глупость ситуации.

- Не прикидывайся идиетом, Миш. Сам все прекрасно знаешь...

...Именно в это время Праведник вешал лапшу очередному заплутавшему в лабиринтах собственной души переросшему русскому мальчику:

- Тебе только кажется, радость моя, что все так беспросветно. У всякого человека на этой земле есть такие деяния, которые тебя спасут. Вот жил на свете злой человек. Помер и попал в ад. Варится он с грешниками в котле, но ангел его не забыл: прилетел -- и протягивает луковичку: "Хватайся, дуралей!" Оказалось, за всю жизнь у того несчастного только один лишь эпизод был в позитив: подал он нищему луковичку. Ты напрягись и вспомни: у тебя таких эпизодов больше одного ведь было!

Ясно, что пример старец почерпнул у сочинителя Достоевского, осмелившегося заглянуть в бездну. Про то, что там у Федора Михалыча с луковичкой произошло на самом деле, Праведник мудро умолчал. Тем самым клиент вооружился мыслею о том, что надо бы пойти луковичек пораздавать.

Меж тем Пупырь наш созрел. В голове егойной выстроилась странная фантазия, а все продукты мыследейства, ежели положить руку на сердце, есть отражение внутренней сущности человека. Пупырь возжелал стать мучеником. А пострадать следует так: пойти -- и разорить гнездо какого-нибудь зла. Вооружение, боеприпасы, взрывчатка -- все у Пупыря заранее припасено было, ну, так -- на всякий пожарный случай. Здесь главное: выявить зло очевидное, которому всякая тварь погибели желает. И Михаил Поспелов сотворил то, о чем я не вправе здесь сообщить в силу того, что меня обвинят в разжигании межконфессиональной, межэтнической, межклассовой или иной розни. Мало никому не показалось.

...Когда спецназовцы среди развалин отыскали тело злодея, оно сжимало ручищами маленькую криночку. Отвратительная харя меж тем изображала блаженную улыбку.

- И что ж вы все у меня такие доверчивые, - вздыхал в своей деревне Праведник, - вам палец покажи -- вы уж маму родную продать готовы...

На самом деле, когда старик передавал Пупырю кринку, он был уверен в том, что сосуд совершенно чист. Это келейница схулиганичала, подсунув пакость.

Отсюда мораль, выраженная еще век назад вождем мирового пролетариата: всякое сравнение хромает.

-- ДУРОЧКА

В одном древнем и славном городишке заправлял младой красавец по прозвищу Князь. В юности Князь промышлял рэкетом, шпану по дворам организовывал, а вот -- подишь ты -- в люди выбился. Наверное в нем сильны волевые качества, а с дефицитом правящих кадров нашем государстве сами знаете какие дела.

Князя любили и даже уважали (потому как боялись), отчего в городишке царил порядок. Но не всем по душе спокой: в лесах глухих скрывались банды несогласных с волею Княжьей, которые наносили мирянам урон. Одна из таких шаек, ведомая разбойником по кличке Аспид, осмелилась напасть на замок Князя, подловив момент, когда младой правитель дозором объезжал свои владенья. Перебили охрану и взяли в заложники Княжью маму, выпытывая у нее, где богатства семейные.

По счастью домучить не успели, ибо Князь вернулся и вступил в бой с Аспидовым отребьем. Конечно, победил, но пред погибелью Аспид распылил какой-то порошок, отчего все Княжье тело струпьями пошло. Маме же -- хоть бы хны: новым цветом пышно цветет.

И у тех врачей лечится младой Князь, и у иных, а заболевание чтой-то не проходит. Даже немецкого прохвесора из-за бугра выписывали, который много научных слов наговорил, да ни хрена не сделал, только в запой ушел. Совсем было закручинился Князь, но рассказали ему, что де по краям княжества есть такие деревни, в которых лекари народные издревле обитали. Оно конечно, знахарство и ворожба у нас преследуются, но вдруг не всех у нас еще поистребили.

В одной такой деревне жители говорят:

- Княже всемилостивый, мы и сами постарались у себя чернокнижье извести! Ни одного такого нехорошего явления у нас уж нет и в помине ? и то слава Богу.

И в другой деревне докладают:

- Ваше высокородие, были у нас знахари да ворожеи, но кого в расход, а кто и так убег. Живем теперь -- горем мыкаемся, чему и рады-с.

А вид деревень жалок, видно, дело всенародного благоденствия до них еще не вполне дошло. В третьей, совсем уж зачуханной веси Князю жалобятся:

- Там, на самом краю, в переулочке живет у нас одна дура, котору у нас все так и зовут: Дурочка. Мы так и не поняли: не то она колдунья, не то ведунья. Да мы ее и не трогаем... блажная она какая-то.

Подъезжает кортеж ко вросшей в землю избушке сосновой щепой крытой -- приказывает Князь вывести Дурочку наружу. Вывели... стоит пред красавцем-молодцом страхуёвина, только взглянешь -- скулу сводит.

- Тебя что: и впрямь Дурочкой звать?

- А тебя? - Не боясь вопрошает лахудра.

- Я -- Князь. Нешто не узнаешь. Про меня местное телевидение показывает, районные газеты пишут.

- Ну, тогда я -- дурочка и есть. Газет не смотрю, телевизоров не читаю. Ну, показывай, не тяни.

- Не понял...

- Беду свою покажи, непонятно, что ль.

- Ну, не здесь же...

- В избу не поведу, там нехорошо. В леске и справимся...

Среди берез уродина внимательно изучила струпья и заявляет:

- Вылечу. Только в отместку ты замуж меня возьмешь.

- Ты что?! Одурела?..

- Ну, тогда прощевай, Князь. Прости за то, что к тебе пристала.

Младой князь уж через все огни, воды и трубы проскакал, политику знает. Пошел на попятную:

- Ну, ладно. Так и быть. Только ты уж исцели для начала-то

- Лады. Ты посиди, погоди в своем хамере, я скоро...

Как вы понимаете, с начальства у нас взятки гладки, они что угодно ляпнуть могут, а совесть не обременена потому как оной нету. Через полчаса Дурочка выносит горшок и велит Князю вновь в березнячок тет на тет итить. Там смазала струпья-то, горшок разбила, слова какие-то прошептала и к пациенту обращается:

- Катись домой, там для порядку воды святой выпей на ночь, к утру и пройдет. Коли ты человек честный, жду свадебный поезд.

Так Князь и поступил. И впрямь с вечеру забылся, а на рассвете увидел, что струпья исчезли и лишь одна струпинка осталась с паху, видно, Дурочкина мазь ее не достала.

Ага, думает Князь, и все-таки она дура! Могла бы меня какой-нибудь своей водой приворожить, так нет -- святую посоветовала, из храма Божьего. А в жены я себе лучше Мисс Вселенную возьму или в крайнем случае Красу России.

Мать тоже не нарадуется исцелению сынулиному. Но недолгой радость была: оставшаяся струпинка не зажила ? а наоборот плодиться и размножаться принялась -- вновь все княжье тело заполонила, родительница же с гипертоническим кризом слегла.

Вот стерва, рассудил князь, и все же она ведьма. Он про Дурочку, конечно, а не про мать. Летит кортеж в ту Богом забитую (именно что забитую) деревню. Вытаскивают молодцы Дурочку из избы на свет Божий, Князь же говорит:

- Ах ты такая-то растакая так тебя перетак! Сгубить меня задумала, дура деревенская?

- А хто замуж взять обещал. - Спокойно выражается страхуёвина.

- Ух ты... да чтоб тебя... - Князь и не знает, что высказать. Но вспомнил: - Неси свою эту чёртову мазь, чтоб тебя.

- Слышала я, в кругах ваших гутарить принято: пацан сказал -- пацан сделал. Так что же с замужеством...

- Ты серьезно?

- А ты?

Меж тем Князь прямь чует как струпья егойные растут. Вот, попал, думает, ну да ладно: женюсь -- а посля в монастырь по нашему обычаю спишу.

- Твоя взяла. Лечи...

- Иди в лесок и жди. Снадобье еще сготовить надоть...

Надо сказать, в деревеньке той Богом забитой Дурочку не любили. Крестьяне считали ту сиротку обычной дурой, а тем, что Князя на нее натравили -- так это избавиться хотели, не любят у нас на Руси непонятное и стрёмное. Провожали Дурочку -- от счастия плакали. Но через какое-то время деревенька совсем уж загнулась и сгинула, потому как забыли миряне, что одна дурочка или один дурак все селение спасают.

Отмыли, приодели Дурочку... взглянул Князь: да не такая уж она и лахудра, по крайней мере ничего уже не сводит. Только уж шибко мать Княжья на невестку взбеленилась, проходу не дает, все пилит да поддевает. Меж тем свадьбу все же сыграли, правда, негромкую, без приглашения соседних князей. Мать подначивает сына: пора уж избавляться от позора, с монастырем все договорено. Тот же боится пока: неизвестно, какое она еще проклятие наведет сия коварная ведьма.

В замке роскошном Дурочка расцветает, преображается, чуть не павушкой стала -- а вы говорите, златая клетка портит. К своему суженому она обращается: "мой Князь", тот же по привычке зовет супругу "моей Дурочкой".

Но тут -- война. Подступил к городку страшный враг бусурманский. С той стороны реки сбираются полчища несметные, костры жгут да гигикают. Богатеи, почуяв неладное, вместе с добром из городка уж сбежали, свои дружины прихватив. Возобладали в защитниках пораженческие настроения, готовы с потрохами отдаться. Одна только Дурочка не унывает, к мужу с такой речью обращается:

- Не печалься, мой Князь, с нами Бог, а, значит, правда. Поди в самый старый и намоленный храм, Богородице нашей местной помолись и свечки наши венчальные пред образом поставь...

Князь знает, что на Бога хоть и надейся, сам же не плошай, но уж вариантов нет, отчаяние охватывает городок. Пошел в церкву и всё как Дурочка велела сделал. Едва вышел на воздух, смотрит: над городком туча свинцовая нависла, аж темень кругом. Ну, думает, опять ведьма подставила! Меж тем из тучи стали бить громы и молнии и повалил град -- но не по городку, а по той стороне реки. Много бусурман побило, а кто выжил -- бежал прочь в свою орду, заклявшись при этом на Русь с войною ходить. Побило и банды окрестные, наверное, поделом.

В народе ропщут: то наша местная Богородица своим покровом наш городок покрыла и нас всех защитила! Не стал Князь распространяться, кто ему такую методу подсказал -- уж очень не хотелось авторитет терять -- но отношения с супругой у него все же наладились. И только мать не унимается: все хочет и хочет сжить со свету ненавистную невестку -- даже несмотря на то, что Дурочка исцелила ее отварами от давления артериального.

Жили Князь и Дурочка счастливо, хотя и недолго. Так получилось, что Княгиня (в народе Дурочку все ж прозвали Княгиней и любили ее за скромность и доброту) простудилась и померла от воспаления легких. Некому из здешних лекарей было распознать коварную хворь, или они не хотели то делать по наущению Княжьей матери. А через два дня преставился и Князь, причем, непонятно от какой болезни, хотя сам утверждал, что от душевной тоски.

Двое похорон прошли в один день, вот только мать повелела сына погрести в великолепном склепе на самом видном месте старого кладбища, а Дурочку закопать на окраине городка возле свалки. Самодурка -- что с нее взять?

Наутро обнаруживается: гроб с телом покойной Дурочки в склепе стоит, аккурат возле саркофага Княжьего. Исполнительная власть прикинула: кто-то из тайных споклонников Дурочкиных непотребство учинил. Хорошо по городку пошмонали, выловили двоих, кто в фулигантстве признался -- и в Сибирь на каторгу по этапу пустили. Дурочкин гроб на прежнем месте закопали, а для верности спудом прикрыли.

Городок стал потихоньку уж забывать о колдовских чудесах, да не тут-то было. Один местный идиёт стал возле кладбища каждодневно голосить, что де чудо-чудное сотворилося и Князь наш-батюшка со своей любезной супругою вновь соединился. Начальство у нас идиётам не верит, а народ -- верит. Поскольку роптание врастало, решено было провести ксгумации. Вначале подняли спуд на краю свалки, глядит комиссия: а гроб -- пустой! Отправились в склеп, а тут -- на тебе! В саркофаге лежит скелет Князя и тело нетленное Дурочки. Рядышком, солдатиками!

Вот это особый фокус. Тут все спецслужбы особый тотальный досмотр населения учинили. Двенадцать душ сознались в злодеянии -- и всех в Сибирь на каторгу. Дурочку же вновь на свалке закопали и бетоном залили.

Нетрудно уж догадаться, что приключилось на утро следующее. То есть, конечно, Дурочка с Князем воссоединилась вновь. Молва разделилась надвое: одни говорят, то дело божественное, другие -- наоборот. Версию человеческого фактора исключили, ибо в Сибирь под сурдинку по этапу угнали уже всю местную оппозицию. На всякий случай сделали так: склеп замуровали и постановили вовеки веков непонятное явление не трогать.

Теперь в нашем городке новый правитель. Его так все и обзывают: Князь Вторый. Человек он хороший, добрый. Но -- не орёл. Банды же новые народились, по лесам гуляют, террор наводят -- но сносный. Мытари, чинуши да полицаи сильнее народу докучают. Поговаривают, мать Князя Первого жива по сию пору. Дряхлая ворчливая старуха ночами по нашему городку снуется и честных людей проклятьями пужает.

-- ЖОРА-ОБЖОРА

В нашем многострадальном и не шибко богохранимом краю в очередной раз случилась замена правящей элиты. Дело в том, что на волне гласности и перестройки на хребтах полусвятых праведников пришли натуральные жулики, прихватизировавшие богатства края и народ опустившие донельзя. Но то была все же революция, пожирающая, как известно, своих детей, достойная смена чуть позже пришла.

Народ не то чтобы взроптал, но под спудом стонал и мечтал о воскрешении Сталина. И вот пришел на Русь такой правитель, в которого люди поверили. Но в столицах одно -- а на краях все кувырком. С новым государем заправлять стали опричники, сплошь сотрудники спецслужб, безопасность царства блюдущие. Всех местных олигархов и прочих высокопоставленных воров приструнили -- кого за кордон выгнали, а некоторых для острастки в тюрьмы упекли. Короче, народ как бы рад был воздаянию. Но недолго.

Дело в том, что отнятые дела да богатства не людям вернулись, а опричникам перепали. Думали граждане, лучше будет, а получилось того хужее: блюстители безопасности в каменные чертоги свергнутых богатеев заселились и стали страх по округе наводить.

Главный же краевой опричник цельный квартал элитный себе захватил и живет в нем как местный царек. Кругом охрану поставил, ввел комендантский режим и распустил о себе славу зверя. Так люди его и прозвали: Змей-Горыныч.

Народ вроде как и смирился с тиранией, но и напрягся. С одной стороны, свалились в мрачное средневековье. С другой, олигархов свалимши и из бизнес отжав, опричники списали людям все долги, а у нас здесь все почти в при жуликах в кредитном рабстве состояли. Да и не надо все прям делить на черное и белое: бывают и оттенки серого. Да к тому же людям нравилось, что при Змее-Горыныче голубых, зеленых, оранжевых и прочие меньшинства стали жестко преследовать, а свободомыслие пресекли.

И все же нашлись и такие, кто в леса ушел и с волками жить стали, да по волчьи выть. Но их в болота загнали и особо высовываться не давали.

И как-то через одну пригородную слободу брела слепая старица, калика перехожая. В тот момент на откосе сидел жирный гигант, колбасу уминал да в даль светлую вглядывался. Это у него такое развлечение было. Старица остановилась, в воздух внюхалась и говорит:

- Егорий... ты ли?

Гигант не сразу понял, что это про него. В слободе его звали Жорой-обжорой и всерьез не принимали. Рос он один у престарелых родителей, которые все силы клали на то, чтобы чадушко прокормить. Избаловали они сынишку донельзя, во всем потакали, вот и выросла гора, способная разве атмосферу портить. Книжек Жора-обжора не читал, мыслей не думал и любил разве, набивая утробу, даль созерцать. Все знали, что из обалдуя толку не выйдет и никто его не трогал. Догадался таки Жора, что старуха про него. Ее он видел впервые и вопросил:

- Откель вы меня знаете, бабушка...

- Пищей поделись -- скажу.

Никогда никому Жора-обжора свою еду не отделял, а тут что-то снизошел. А когда увидел, что калика слепая, даже сжалобился:

- Куды ж вы такая болезная путь-дорогу держите, простите пожалуйста?

- Да и сама не знаю, вот только, Егорий, что хочу тебе сказать: у всякой душе человеческой за время краткого пребывания на этой земле свое предназначение, так вот твое -- в избавлении края от гнета Змея-Горыныча.

- Так то разве гнет? И при тех властях, и при этих меня вроде неплохо кормят.

- Кормят, мальчик, тебя родители, а не власть, хотя своим близким ты ни разу в ноги не поклонился. Ну, ничего... придет время -- поклонишься.

- Да ладно вам. Какой из меня спаситель. Ведь я пустое место. - Жора вполне осознавал свое положение в существующем порядке вещей.

- Бывает, и последние становятся первыми. А поможет тебе Вася-скоморох. Прощевай!

И старица исчезла. Явление слепой странницы можно было принять и за наваждение, подобное видению отроку Варфоломею, только колбасы и впрямь заметно поубавилось, у всякого обжоры еда наперечет. Личных претензий у Жоры к Змею-Горынычу нет. Ну, там наверху завсегда одни власти с другими воюют, приближенные воруют, а в жизни мирян -- что в лесной подстилке при сильном урагане -- меняется мало.

Ежели бы Жора книжки читал или хотя бы сказки голливудские глядел, знал бы, что есть такие "нэо", которые одарены сверхсилой и должны стать народными героями. Но Жора-обжора -- дуб, а посему не был в курсе наличия чудес.

Может и забылась бы мгновенная беседа с старухою, но нагрянула как-то на слободу зондер-команда Змея-Горыныча. Прослышали спецслужбы, что слобожане связь имеют с незаконными вооруженными формированиями и решили шухеру навести. Партизан не нашли, но взяли в заложники несколько десятков местных жителей с наказом: ежели террористов не сдадите -- будет еще хуже.

Среди взятых в полон оказались и Жорины родители, случайно под руку брутальным воинам подвернувшиеся. Само собою, есть ему стало нечего. Народ по домам сидит и трясется: что змеевы каратели имели в виду под "еще хуже"? Страх перед неизвестным -- самый наикращий вид запугивания всенародных масс. Рады бы сдать слобожане партизан, да не знают они таковых, видно, злобные люди из соседней слободы нарочно ложный донос написали ради чаянной гадости.

Собрались слобожане на тайный сход, на котором порешили выдать властям Жору-обжору. Прокармливать его тут никто не намерен -- так пусть себе идет на заклание. Для убедительности сочинили челобитную с перечислением всех вымышленных злодейских деяний "Егория-изверга".

В тот же час наш Жора тяжелой своей поступью двигал сквозь тьму в сторону города. У него была цель: найти своих родителей и заставить кормить. Голод -- не тетка, он и не на такие отчаянные поступки толкает. Во мраке в него воткнулся человечек, который наоборот из города утекал. Сначала перепужались оба -- времена-то нагрянули боязливые -- но скоро снюхались. Тем более что при встречном человеке еда была.

Нового знакомца Василием звать. В городе он был популярным человеком, ди-джеем и организатором увеселительных торжеств. Васе при всех властях было хорошо, ибо хороших специалистов по развлечению у нас немного. Но на одном из пиров, который пожаловал сам Змей-Горыныч, случилась неприятность. Змею глянулась одна девушка из обслуги и он ее возжелал. Вася же заступился за девушку, хотя она ему мало знакома. Каких только валтасаровых развратов Вася не видывал, все терпел, а тут -- сорвался. Наверное, ему самому та девушка глянулась.

Дерзости опричники не прощают. Пришлось срочно бежать восвояси, а вот судьба девушки теперь неясна. Поведал Жора и свое чудо. Вася, при свете костра оглядемши титаническую фигуру парня, задумчиво произнес:

- Ведь кто-то должен же...

Жора не знал, что на ём уже клеймо проставлено, он записанный враг режиму. Да и Вася того не ведал, а вот цель у обоих приблизительно одна: в логово супостатово проникнуть и пленников ослобонить. Вася еще сумлевается:

- Ведь должны же быть какие-то знаки. Ну, что ты избран на святую миссию.

- Уже были. Первый -- это ты. Ведь ты же скоморох.

- Чё?!

- Сам же говоришь, что господ развлекаешь.

- Да не в этом же смысле!

- В этом, в этом. Других быть не может.

- А другие?

- Что -- другие...

- Да знаки же.

- Давай до рассвета дождемся...

Меж тем в квартале правительственном такие дела творятся. В башне высокой томится красавица, которую Змей-Горыныч измором берет на предмет добровольно отдаться. А в темнице заложники яко сельди в бочке парятся, среди них и Жорины родители. Сам Змей в своей резиденции не спит и о благоденствии подотчетного края размышляет. Он и рад бы поднять уровень жизни, но всю свою жизнь он в спецслужбах трубил и хорошо умеет разве врагов рыскать да в сортирах мочить. И все егойные соратники из того же теста слеплены.

Змей -- тоже человек, ему сумление ведомо. Что не так делается в государстве? Почему система Змеева всяку мразь притягивает, а чистых сердцем отваживает? Отчего народонаселение обыдляется и всегда голосует "за"? Одно только оправдание: человечество несовершенно, им нужен диктатор на троне, так им легче жить. А, едва только своей головой начинаешь шурупить -- тут чертовщина да шутовщина повылазивают. Не надо, короче, массе волю раздавать, коли царя в голове у них не водится...

...Следующий знак не преминул быть. Под утро соратники наткнулись на схорон с боеприпасами. Просто Вася в кусты отбежал нужду справить. Один -- артист, другой -- увалень, да ничего толком они не умеют. Меж тем средства местной пропаганды уже распространяют портреты Жорины с пояснением, что за его голову дают много медных денег. В стране тоталитарной новости даже по воздуху распространяются, вот ведь какая польза от диктатуры!

Вася в бабу нарядился (сам по себе облику он смазливого, то ему было нетрудно), а что до бороды... решили, что он под Кончиту Вурст закосит. С Жорой сложнее, он же по сути бегемот. Обжору под Шрека раскрасили, да он и так на героя мультфильмова похож похлеще Коли Валуева.

- М-мда, брат... тебе будет непросто мимикрировать под мимимишку... - Вася глядел на Жору чуть не укоряюще.

- Ничего, брат. - Успокаивает обжора, к слову, изрядно опять проголодавшийся и глядевший на соратника как-то плотски: - Мы народ ухватистый, прорвемся. Я уже начинаю верить в своего ангела и кажется он нас не кинет.

- Когда кажется, креститься надо... - Проворчала Кончита.

Василий хорошо знает правительственный квартал, в этом его плюс. Егорий обладает потенциальной силою, это тоже не минус. Запрятали друзья арсенал в тележку и направились на авантюрное дело.

Властьпридержащие из спецслужб -- какие-никакие, а люди, да к тому же русские. Ловить, вынюхивать, гнобить, душить прекрасные порывы -- тоже развлечение, но какое-то однообразное. Заезжих артистов приняли не то чтобы на ура, но с любопытством. Эдакие красавица да чудовище столь позабавили опричников, что те забыли и тележку досмотреть.

Когда мимо равелина проходили, Вася тайком арестантам оружиё порассувал, тихонько наказав, что восстание займется по особому сигналу. Как опытный артист, Вася всю охрану шутками развеселил и под это дело отраву им и споил, причем делал все это с особенным отчаянным вдохновением.

Сигналом должен был стать грозный Жорин пук, и Шрек не подвел. Под прикрытием завесы Вася умыкнул ключи и застенки открыл. В первую руку освободившиеся кинулись к винному подвалу, у нас все революции завсегда с этого зачинаются. Во вторую руку наступил новый революционный порядок, заключающийся в полном бардаке и выносе всех святых. Меж тем Змей-Горыныч в башне затворился вместе с девушкой Васиной и ультиматум предал: пущай бунтёры слагают оружиё, иначе красавица будет сброшена вниз.

Девушка оказалась не просто статисткой, а тюкнула чем-то твердым супостата по башке, отчего он чувств лишился. Вытащили люди Змея-Горыныча во двор и зверски его казнили. Вокруг Шрека бегают и радостно вопят: "Вот наш царь, вот наш государь-батюшка-освободитель!" Кончита Вурст... то есть, Вася, конечно, попытался страстно обнять освобожденную красавицу, но был решительно отвергнут со словами: "Разве ж я вам что-то обещала..."

Жора углядел своих родителей-прокормителей, на радостях в ноги к ним кинулся и расплакался. Если вы заметили, никаких таких подвигов Жора-обжора не свершил, он просто оказался в нужном месте в нужное время и раскатисто пукнул.

Когда победители разглядели мнимого Шрека без грима, многие узнали злодея, которого недавно распятый Змей-Горыныч объявил в розыск как отъявленного злодея "Егория-изверга". Некоторые пожалели, ведь много медных денег никогда не помешает, да уж поздно было сокрушаться.

Следующие дни были наполнены казнями, которые были обставлены как народные празднества. Опричники просили пощады, но никто таковой не дал. Детишки головами в футбол играли, воронье и шакалье давно такого изобилия не видывали. И все люди охвачены каким-то душеподъемным чувством, которое местное священство обозвало катарсисом.

Началась новая эпоха. Жора получил статус доброго царя, но при нем скоро развелись гады -- из тех, кто зверствовал при наведении нового порядка в городе, и кто в лесах с волками партизанил. Наш край погрузился в светлый мрак, в котором даже непонятно было, как добро отличить от зла. В церквах появились иконы, на которых Жора, сидящий на белом коне, протыкал копьем змея. Сначала под них свечки ставили, а потом -- перестали.

Хотя Егорий и получил прозвище Великий, величие Жорино заключалось разве в габаритах нового правителя и репутации избранника судьбы. А кормили его уже не родители, а целая шайка поваров, на гастрономии себе цельный рай выстроившая.юПравительственный квартал не пустовал, особняки заняли олигархи новой формации, казну раздербанивающие безбожно, народ в кредитное рабство загоняющий. Новую правящую элиту так и назвали: плутократия. Василий, назначенный министром высокой культуры, равелин под ночной клуб переделал и там зажигал. Красавица, ради которой Васе пришлось пойти супротив режиму, стала горькой пьяницей и посмешищем всего города. На работу ее нигде не брали, даже в прислуги. Василий оказался злопамятной скотиной, отчего в народе его так и прозвали: Вася-скоморох.

Нашлись уже и такие, кто добрым словом поминал Змея-Горыныча: при ём де и дороги ремонтировали, и поезда по расписанию ходили, и жуликов прищучивали. У нас же плохого не помнят, великодушие -- в нашей крови.

Народ уже давно понял: ничего хорошего из нас не выйдет, потому как что мы не строим -- либо гешефт, либо ГУЛАГ получаются. По счастью, Жора долго не рулил, помер от болезней присущих всем обжорам. Полюбил Жора в последние дни, на башне пристроившись и колбасу уминая, в даль светлую всматриваться и чего-то там узревать. За сим занятием кондрашка жирдяя и хватила, а последними его словами были: "Колбаса дороже свободы". Уже на следующий день иконы Егория Великого, копьем змея протыкающего, на растопку пошли.

С той поры сменились в краю нашем разные правители, и всякий прежний пинался и распинался, хотя при власти люди считали такового лапочкой и умницей. А существуем год от году все хужее и хужее. Да вы и сами небось замечали: когда у нас какой деятель при силе, он ? отец родной, а как сдохнет или уберут -- население с горя не нарадуется.

Вот ведь какую свинью подсунула калика перехожая. Родителей Жоры-обжоры из слободы выгнали, по миру пустили. Так что, если встретите где ободранных старика со старухою, знайте: не тому они колбасу скармливали.

-- УМ ЗА РАЗУМ

Зажительствовал на свете успешный предприниматель по фамилии Лупкин. У него и его добрейшей супруги был единственный сын Лупкин-младший. За глаза их троих звали Луп, Лупиха и Лупенок, а не любили эту благочестивую семью разве что за богатство -- но у нас всех богатеев не любят, а не только Лупкиных.

Лупенок был немного не от мира сего, мажор -- не мажор, а какой-то мажорыш. Не то что Луп во времена своей шустрой молодости, когда он, парень с периферии, покорил Белокаменную, выучился на ученого и даже стал кандидатом каких-то там наук. Но наука у нас отправилась к матери, причем, не какой-то, а вполне конкретной. Луп нашел себя в бизнесе, хотя по научной карьере ностальгировал.

Лупкин-старший мечтал, конечно, чтобы Лупкин-младший дорос до звания доктора наук, а тому ничего не надо было, наверное был пресыщен жизнью, вкус пропал. Меж тем парню подоспело время жениться, а Лупеныш все у компьютера как дитя малое сидит да в игрушки играет. Из института его отчислили, на работу такого никто не возьмет, в общем, достойный наследник Лупкинского дела в кавычках. И как-то отец говорит:

- А сходи-ка ты, сынуля, в научну библиотеку! Там книги есть, мероприятия проходят, а еще в библиотеке есть девушки на выданье, которы не финти-флю, а порядочные и хозяйственные. А?

- А пожалуй что и схожу. - Отвечает Лупеныш. Ему и взаправду уже жениться приспичило. - Только ты мне уж денежку дай, а то ведь библиотекарши тоже уход любят.

Не знал Луп, что библиотеки теперь уже не те, даже научные. Там кроме книжных червей и змеи книжные водятся, выискивающие себе достойных жертв. Вот и попался одной такой змеюке наш Лупеныш в лапы. И не надо меня ловить на слове, что у змей конечностей не бывает! У этих змеюк растут не токмо лапы.

Ее зовут Таней. Книжку нарочно обронила, наклонилась, из-под мини-юбки прелести показала -- парень наш и поплыл. Затащила Таня добычу в компанию веселую -- и давай вместе жизнь прожигать. А улучив момент, призналась Лупенышу, что тот ей мил, но подарки барышня тоже любит.

Два слова в оправдание Тани. Приехала девушка из глухой провинции, на месте же выяснилось, что возможностей здесь не так и много, а слезам никто не верит. Несколько раз доверялась она ярким хахалям, а те, наиграмшись, кидали девушку со всей возможной подлостью. Если и были когда-то у красавицы добрые намерения, злые люди погасили таковые напрочь, как говориться, жизнь обломала.

Возвращается Лупеныш домой затемно, отец и спрашивает:

- Ну, что, сынуля, познакомился с библиотекаршей? И как она?

- Не-а. - Признается сын. - Я в научно обчество записался, заседал.

И давай заливать про то, как молодежь кружок ученый собрала и книжки умные обсуждает. Лупиха на сына любуется -- не нарадуется. Лупеныш же говорит:

- Только мы редкие фолианты скупаем ради сохранения знаний. Мне бы еще денежку на святое дело...

Так и повелось. Ходит Лупеныш на свиданку к своей Тане, а дома втирает о научных дискуссиях, свежих веяниях и людях естествознанием слепо окрыленных. Меж тем денег на приобретение свежих ученых трудов требует все больше и больше.

Терпели, терпели старики, да не вытерпели: что же это чадо родненькое так в науку вдарилось, а об женитьбе забыло! Выписали из родного городка Лупкина-старшего девушку одну, дальнюю сродственницу. Иоанна воспитывалась при монастыре, была хозяйственной и набожной, вот ее и решили за Лупеныша для верности выдать.

Иоанна и впрямь оказалась чудо-девкой: добрая, приветливая, работящая, кроткая. Такую бы в служанки, так нет -- Луп берет выше. Лупеныша перед фактом поставили: женись уж, товар качественный -- а там видно будет. Юноша не может признаться, что у него есть краля-то, уж шибко далеко заврался.

После свадебки -- первая брачная ночь в квартире, которую глава семейства не поскупился для молодых прикупить. Ванька (Лупеныш именно так суженую и прозвал) в опочивальне потерять самое свое дорогое приготовилась, муженек же оделся и говорит:

- Ты потерпи тут, а я в научно собрание сбегаю на симпозиум.

- Бог в помощь! - Говорит младая жена и нежно так глядит на своего героя.

Конечно, Лупеныш к своей Танечке под крылышко -- и там как положено оторвался по полной научной программе. К утру только воротился домой, выдрыхся -- и к компьютеру в игрушки играть. И так -- кажну ночь. А Ванька безропотная все терпит, никому ничего не докладает. а в семье на положении ниже плинтуса. Лупкин-старший порой думает: сын обалдуем вырос, так может внуки толковые родятся. Но и беременности не намечается, да и откудова ей взяться, ежели Лепеныш всю свою энергию на чёрт знамо что растрачивает.

И все же совестно Лупенышу пред младой супругою. Стал он по утрам одаривать Ваньку книжками научными, которые загодя у букиниста для отмазки покупал. Даст и говорит:

- Познавай, женсчина, ученье сокращает нам опыт быстротекущей жизни.

Та и пристрастилась. Иоанна, как уже говорилось, воспитывалась в духовной среде, где книжки одобрялись лишь на религиозные темы. А здесь она во вкус вошла, открыла для себя целый мир знаний. Бывает, всю ночь читает, а, когда муж возвращался к утру, наблюдал милую картину девочки с персиком, уснувшей с научной книжкою в руках.

Не понравилось Лупу, что сын егойный все больше денег из семейного бюждету на науку таскает, в институт все не поступает, да и на работу не устраивается, дармоедом живет. И посылает сынишку во град Париж, достойный университет себе присмотреть. Да и ума поднабраться -- тоже.

Хотел Лупеныш с Танькой своей в Европу закатить, да побоялся того факта, что с ним отцов знакомый поехал (Луп специально его смотрящим приставил) и спрашивает отца:

- Чё те из Парижу привести?

- Мне ничего не надо. - Признается батя. - Вот если б ты оставил там всю свою блажь...

- А тебе, матушка, что привезти?

- Себя верни живым о здоровым, - отвечает Лупиха, - остальное в жизни уже есть.

Едет Лупеныш на квартиру, супружница в путь его собрала, перекрестила в дорогу, он и растрогался:

- А тебе что, Ванька, привезти? - Обращается парень к жене.

- Ангела тебе в дорогу, - отвечает скромница, - с ним и вернись...

Звонит с еропорта Лупеныш слюбовнице:

- Танечка, что мне тебе с Парижу привезть?

- Я б не отказалась от шубы из меха ценного от Кардена. - Как вы поняли, губка у ней не дура.

Дал отец сыну десять тыщ евро с наказом потратить с рассудком. Напарник Лупенышу попался строгий, так что оторваться не удалось. Все местные университеты объехали, впрочем, и Мулин Руж не миновали тоже. А в конце путешествия пошли шубу покупать. Конечно, обалдуй сказал, что для Ваньки. Нашли хороший товар за десять тыщ евро, но на кассе выяснилось, что бутик дает скидку в тыщу -- русских клиентов там любят.

Пока надсмотрщик шубу в отель повез, Лупеныш побрел в тоске по набережной Парижской реки Сены. И тут его осенило: а ведь можно было бы тыщу с рассудком потратить, например, умишки прикупить. Аккурат в этот момент Лупеныш проходил под мостом и увидел местного бомжа.

- А где здесь, любезный, - обратился парень к мерзкому типу, - ума можно купить?

По-русски сказал, других языков Лупеныш не знает.

- Кого-о-о? - Осведомился бродяга на том же наречии, оказалось, он из наших -- вот ведь бывает.

- Ума, говорю. Чтобы думать.

- А-а-а... сколько дашь?

- Тыщу евро не пожалею.

Нищий русич почесал свою репу. И воскликнул, будто осенило:

- Да не вопрос! Давай свою тыщу, щас принесу...

Лупеныш обрадовался и дал. Сидит как на иголках, предвкушает полноумие. Но прошло четверть часа, полчаса, час... а нету нищего! Ну, понял парень, обдурили как пить дать! И в этот момент из темноты возникает бродяга, сверток протягивает и торжественно произносит:

- Вот твой ум, землячок. Товар высшего сорта, не пожалеешь. Ты только вот, что... до дому пакет не раскрывай, иначе улетучится. Ум -- дело нежное.

Распрощались, Лупеныш в отель как на крыльях летит. Но тут его стало одолевать сомнение: а не стал ли я жертвой какого-нибудь жулика? Русским даже в Париже нельзя доверять. Сел на бульварную скамейку -- стал снимать обертки; первую, вторую... за седьмой оберткой показалось рубище: штаны, рубашка, шапка... и еще -- борода накладная.

Ну, корит себя Лупеныш, каков я все же дурень! На такое разводилово повелся... Но выбрасывать в урну не стал почему-то, наверное, хотел еще мазохистски насладиться своей простофилистостью. Так получилось, что в расстройстве чувств он в еропорт прибыл на день раньше положенного. И, что характерно, посадили парня в самолет по завтрашнему билету, пожалели верно.

Пока над планетою летел, все размышлял о судьбинушке. И в голове Лупеныша созрела идея: а не нарядиться ли мне нищим и под видом этим к близким людям прийти и милостыню попросить? Прибыв в Москву, в первую руку направился к своей не от мира сего благоверной, жалостливо возопил:

- Добрая девушка, а подай-ка ты страннику божьему сколь не жалко...

Та выносит цельных пять тыщ рублёв, вручает и просит:

- Помолись, убогий, чтоб мужу моему законному Господь ума дал, а ежели он с любушкой на постелишке -- помогай же им Боже!

Вот, как. Аж растрогался горе-муженек, но виду не подал, просто поблагодарил. Дальше Лупеныш, в нищего ряженый направился в отчий дом. Стучит:

- Люди добрые, не поскупитесь, отчините несчастному сколь не жалко, я уж за вас помолюсь!

Выносят любезные батюшка с матушкой тыщу рублёв, Лупкин-старший и говорит:

- За нас молиться не надо, мы и так под Богом ходим, а хотим лишь, чтоб чадо наше единственное из Парижу живым-здоровым вернулось!

Мать же смотрит на ряженого сына, и в ней смятение: сердце же не обманешь. Обращается к мужу:

- Странный какой-то сей нищеброд. Тревожно мне стало.

- Для матери это норма. - Успокаивает Луп. И к сыну: - Иди, иди себе, убогий. Чего столбом встал?

И гонит сына прочь. Что же... направился Лупеныш к Танюшке своей. Ноет у входа:

- Свет очей, радость моя, краса ненаглядная, подай несчастному сколь не жалко, а я помолюсь за твое счастье.

Выходит краса. В обнимку с хахалем всем из себя, жизнью явно довольная. Дает Таня нищему сто рублёв и говорит:

- Выпей, убогий, за Лупкина-залупкина, чтоб он, дурак, дебилом и оставался и чтоб до конца дней меня спонсировал, пока его чёрт не задерет!

Вот тебе и момент истины.

Просветлился Лепеныш, осознал: парижский бродяга и впрямь ум продал! Недолго пострадал, а потом переоделся в цивильное, в кабаке на горьких радостях напился и под забором завалился спать. Дрыхнет -- и снится ему странный сон: несется он в тройке, орет: "Э-э-эй, з-залетныя-я-я-я!", а запряжены в него Танька, Ванька и кто-то третий, очень для этого случая важный. Всю ночь распознать пытался, сознанием измучился, и только под утро разобрал: училка школьная, в котору он в первый раз в жизни влюбился еще в восьмом классе! Очнулся -- кругом кущи райские. Вот, думает, наверное я все же праведник, коли в ад не угодил. Но то было не просветление, а новая греза. Якобы подошли к Лупенышу егойные родители и говорят: "Оно конечно понятно, что наш ребенок -- расплата за наши дела грешные. Но тебе, скотина, здесь не место!" И скинули сынульку в ад.

Открыв нерешительно глаза, Лупеныш увидел грязные, обшарпанные стены и ползающих по ним тараканов. Подумалось: так вот ты какая, Вечность. Но то был не сон, а районная больница, в которую парня свезли заботливые санитары, обобравшие пациента до нитки. А все же хорошо, что не дали человеку под забором сдохнуть.

Шубу дорогущую смотрящий на следующий день принес Ваньке, он ведь думал, Лупеныш не врал, убеждая, что прикид для жены. Та глянула и охнула:

- Это ж сколько книг на эту пушистость скупить можно!

С той поры минули годы. Иоанна из семьи Лупкиных ушла, в университет поступила. Потом в аспирантуру устроилась, а на жизнь зарабатывает репетиторством. Обирается стать докторшей наук и профессоршей, и, думается, у ней получится.

Таня потеряла присущее молодости обаяние и стала натуральной гламурной лахудрой. Нашла себе, впрочем, престарелого папика, который гетеру содержит и от радости пукает.

Лупеныш наш так и остался, как в народе говорят, не пришей к причинному месту рукав, иначе выражаясь, досадная ошибка природы и воспитательного процесса. Хотя окольными путями обалдуй дело хорошее в жизни сделал: умницу Иоанну в люди вывел.

-- ПОПАЛИЛИСЬ

На одном далё-ё-ёком приходе служили отец Иерей и отец Протодиакон. Так получилась, что оба остались вдовцами, а дети разъехались по бескрайним просторам страны нашей в поисках лучшей доли. И отец Иерей с отцом Протодиаконом запили.

По молодости своих лет священнослужители были ходоками еще теми, теперь же вынуждены были перейти в разряд бухлаков. Сначала выпивали чисто для сугреву души посля службы, как говорится, причащались. Но жидкость коварна... дай только волю волчку -- он так раскрутится, что хоть святых выноси да ризы складывай.

В общем, допились отец Иерей с отцом Протодиаконом до того, что пропили богослужебные книги, а потом и прочие священные принаддежности -- разве только один жизнью потрепанный Псалтырь остался, да и то потому только, что он даром никому не нужон. Службы в святом храме кончились. Местный народишко не дурак, он знает, что батюшки русской болезнью страдают, а таковых у нас принято жалеть. Прихожане думают: почудят -- и окстятся. И все же народ -- дурак.

Вот сидят клирики и думою страдают: ежели до начальства дойдет -- точно в Сибирь отправят. Оно конечно, там тоже русская земля, но есть ведь и другие концы. И тут отца Иерея осенило:

- Слушай, отец Протодиакон! А давай-ка я, что ли, ясновидящим заделаюсь.

- Если ты и видишь что ясно, отец Иерей, - разумно отвечает отец Протодиакон, - так разве что чертей в белочке. Да и богохульство это, чернокнижие и ворожба одна.

- Да нет, я серьезно! За то нам денег давать будут. И мы назад выкупим все богослужебные дела.

- За что? Уточни.

- Я все продумал: ты будешь воровать и прятать, а я - угадывать. Вот.

- Да и то ладно. Все одно нам уже в аду гореть, чего уж там...

Аккурат через местечко проходил табор развеселых цыган. Проникнув в ромальский стан, отец Продиакон похитил вороного коня и в условленном месте припрятал. Цыгане -- народ сердечный и верующий. Пришли они в храм Божий помолиться и свечку поставить, на пороге отец Иерей и заявляет:

- Знаю печаль вашу, люди вольные. Коня вороного отыскать можно, угадать попробую -- но токмо ежели вы сто тыщ на украшение дома Божьего не пожалеете.

- Нет. - Отвечают цыгане: - Ты, батюшка, вначале достояние наше найди, а потом мы и пожертвуем.

- Бывайте тогда, ромалэ. Коли ловэ нане, то и конэ нанэ.

- Ладно. Бери уж, нам не жалко...

- Тогда потерпите, горячие головы, разгадку вашу мне надо в одной святой черной книге поикать...

Отец Иерей взял помятый Псалтырь -- и пошел в темное место, читать. В этом фокусе главное дело -- хорошу паузу взять. Выйдя, указал в точности, где отец Конокрад... то есть, Протодиакон, конечно, спрятал уворованное. Цыгане рады до усе... то есть, до услады, даже праздник в своем таборе устроили. Пригласили Иерея с Протодиаконом, вот уж гульнули.

В другой раз отец Протодиакон украл у одного сапожника мерки и в соседнем огороде закопал. Всем известно, что мерки для сапожников -- самое святое, вот мастер и пошел до батюшки горем разбитый. Отец Иерей так же нас своим фолиантом поколдовал -- и место угадал верное. В третий раз отец Протодьякон уворовал в сельсовете список избирателей, а отец Иерей все ту же потрепанную книгу в черной обложке читать принялся, и нашел в ней, что списки запрятаны у бабы Феклы на чердаке (святые отцы у ней самогон закупали).

С той поры и понесся по краю слух о том, что есть на далё-ё-ёком приходе такой батька, который дар особливый приобрел, раскрывает эпизоды воровства похлеще Пинкертона. Впрочем, и воровство участилось тоже.

Не все злодейство творилось сей бородатой парочкой. В таких случаях отец Иерей возмущался:

- Что это это ты пришел ко мне с такой дурацкой мелочью! Буду я тут еще кажную курицу искать...

Отец Иерей с отцом Протодиаконом зажили. Выкупили богослужебные предметы, службы возобновили. Впрочем, возобновились и возлияния -- правда теперь уже бухали по-божески, культурно, а то ведь было дело, до Трояра снизошли.

Дело докатилось и до полиции. Если быть точнее, у местного полицейского начальника сперли сейф с коллекцией часов швейцарских -- кажные чуть не по сто тыщ евро. То было дело не отца Протодиакона, и, когда подручный полицмейстера приехал в храм просить попа поворожить, тот явно смутился. Но ничего уж тут не поделаешь, имидж уже не пропьешь: взяли отца Иерея под ручки пухлые -- и повезли в замок начальника. Главный полицай там и приказывает (просить он не умеет):

- Батюшка родный, больше ничего у меня на свете дороже нету, ей-богу, так что ты уж посмотри в своей книге черной, даю тебе времени до третьих петухов. Не угадаешь -- пеняй на себя, снайдешь -- дам тебе в гонорар самые дорогие швейцарские часики.

Закрыли отца Иерея в комнате при свечах, он книгу свою читает и думает: ну, все... наигрался в прорицательство, наванговал, а, впрочем, сколь веревочка не вейся -- ответ держать придется, ни на этом свете, так на ином. Но хвост держит стоймя, ведь русские запросто так не сдаются.

Меж тем сейф с часиками похитили трое привратников: бес их попутал. Сидят мужики и дрожат: вот поп-поганец, щас попалит нас тут и нам -- кирдык! Один из троицы говорит:

- А пойду-ка я послушаю, что там отец святой наворожил, чтоб ему, лешему, пусто было...

Подкрался к двери, слушает. Меж тем прокукарекал первый петух, отец Иерей и восклицает:

- А вот и первый!

В ужасе привратник бегёт к своим:

- О, господи, он меня разгадал, скотина, чё делать, чё делать...

- Через плечо. - Отвечает второй: - Ты, чуня, просто запаниковал. Пойду-ка я того колдуна послушаю...

Подкрался другой ко двери, и в этот момент второй петух на дворе закукарекал. Отец Иерей ворчит:

- А вот и второй, голубчик! Да куда бы ты и делся, з-зараза!

В смятении привратник бежит к своим:

- Ёкарный ты бабай, и меня вычислил, сволочь.

И в истерике зарыдал. Третий привратник оказался не робкого десятка:

- Что ж вы, уроды эдакие, попа какого-то припужались. Щас пойду, и сам разберусь в сём феномене...

Только подходит -- третий петух кукарекает. Отец Иерей отчаянно орет:

- А вот и третий подоспел! Не сносить теперь головы.

Конечно отец Иерей себя жалеет, меж тем скочет третий привратник к своим, жалобится:

- И впрямь чернокнижник! Давай грохнем попика, небось тем и спасемся.

Подошли к комнате, дверь раскрыли -- а там отец Иерей в проеме Ильей-громовержцем стоит и спокойно так произносит:

- А-а-а, сами пришли, гаврики, а я уж намылился к вам итить...

Отец Иерей уже готов был ко всему, а загнанное в угол существо и впрямь страшное. Привратники пали ниц пред священником и давай причитать:

- Виноватые, виноватые мы, батюшка-свет, а все ты нас попутал! - Ребятки уверились, что отец Иерей -- засланец нечистой силы. - Все отдадим, не нужны нам эти побрякушки треклятые, милость нужна...

Не сразу дошел до отца Иерея смысл происходящего. А, когда наконец допетрил, что щастье свалилось, выведал, где бугаи сейф запрятали и все как надо полицмейстеру доложил.

Начальнику полицейскому неохота с любимыми часиками расставаться, тем паче они с бруликами. Богатые -- они все прижимистые. На торжественном банкете по случаю раскрытия злодейства он решил попу дополнительное испытание учинить. Дает ему блюдо крышкой закрытое и говорит:

- Отец-батюшка, коли ты такой прорицательный, угадай: что за блюдо под спудом запрятано.

Отец Иерей уже выпимши, повеселел -- возьми да и брякни:

- Ну и свинью же ты мне подсунул, гражданин начальник!

Крышку открыли -- а там и вправду голова свиная. Скрепя сердце, полицай уже готов расстаться с любимой игрушкой, но отец Иерей провозглашает:

- К чему мне твои ходики, дорогой ты мой правоохранитель! Ты лучше денежек дай сколь не жаль на приукрашение дома Божьего.

Полицейский начальник, кряхтя, все же отвалил денег, при этом намекнув, чтоб святые отцы на смели никому вякать про швейцарское богатство русского офицера. Вернулись отцы домой, и решили на радость наклюкаться. А, когда волчок раскрутился, отец Иерей и говорит:

- Отец Протодиакон, а, может хватит нам глупостями заниматься, давай к чёрту сожжем эту книгу и к праведной жизни вернемся.

- Да и то правда. - Отвечает отец Протодиакон. - Душа уж от этого кривлянья измучилась.

Вышли, костер развели, Псалтырь-спасительницу в огнь кинули -- но не тут-то было: пламя на церковь перекинулось -- все дотла сгорело. А черную священную книгу языческая богиня Агни не тронула, верно испугалась ее таинственных чар. Вот ведь что слово Божье делает!

И пошли отцы-расстриги по Руси-матушке странниками. Поговаривают, узнают их то в каликах перехожих, то в бомжах у Трех Вокзалов, то в разбойниках с не слишком большой дорожки, то в неистовых исламских проповедниках. Вот как-то так. А кстати... не знамо ли вам, откуда есмь произошло русское простонародное слово "попа"?

-- ЯШКА-МАНИАК

Было то во стороне Зловонии, на довольно чистом и знатном ее краю. Жил там Иаков, но не пророк, а простонародный парень. Родители егойные были работящие и зажиточные, но ушли они как-то на промысел в Синее море -- да там и остались. Трудно сказать, зачем людей в море уносит и не возвращает. Может, там лучше, чем среди себе подобных?

Перепали Яшке в наследство изба просторная да хозяйство живое. Последнее парень быстро похерил, а скарб проживал по мере надобности. Такового было немало, хватило б на пятнадцать таких Яшек. И скучно, и грустно, и некому руку подать, а к семье да и всему прочему Яшка способен был не шибко, потому как трутень по природе.

Зловония в те времена пребывала в периоде стабильности и благополучия, что на другом языке означает застой. И это хорошо, потому как еще древние китайские мудрецы настоятельно не советовали жить в эпохи перемен. Хотя и скучновато как-то, одни мероприятия для галочки.

Как-то раз в своей избе Яшка распивал спиртной напиток с местной шалавой Дашкой. И что-то бабу переклинило -- давай она собутыльника уму-разуму учить:

- Ах ты, мажор недоделанный, самец растудыт-тудыкинский, память родителей своих предаешь, сдохнешь тут никому не нужный, а пользы никакой.

И чего это на нее нашло... сама ведь далеко не ангел. Да просто градус вдарил, вот, наверное, и понесло. Осерчал Яшка -- схватил девку, вдарил пару раз для порядку -- да в подпол и затолкал. Говорит:

- Посиди-ка, такая эдакая, побудь моей рабынею, тогда споймешь, что негоже мозги мужику выносить словами обидными.

И стал размышлять: как же ненужный, сама ведь похмелиться сюды приползает. Вот возьму -- и сделаю из тебя человека. Выпивать бросишь, станешь пахать, пахать и пахать, да еще и с присвистом.

Ну, вы сами знаете: в своем глазу и соринки не углядишь.

На самом деле Яшка и впрямь глубоко страдал от того, что жизнь пролетает бездарно и в однообразии. Приключениев могёт быть много, а место для таковых одно -- вот оно и зудит.

Как вы уже поняли, Дашка -- элемент асоциальный, эдакое бельмо на глазу приличного обчества, от которого родственники и рады были избавиться, а посему барышню никто не хватился, она и без того неделями чёрт знамо где пропадала. Яшка, чтобы трудотерапия была пользительной, прицепил пленнице цепь и заставил выполнять мелкую домашнюю работу. Так бы все и тянулось, но зашла в Яшкину избу баба одна местная, Катерина. Когда-то эта женщина была подругою Яшкиной мамани, вот и считала себя своеобразной опекуншей нерадивого мужичка, да еще обожала всё вынюхивать.

Чуть не с ходу Катерина принялась пилить Яшку на чем свет стоит. Так бы хозяйничек и проглотил укоры, но женщина бросила взгляд к печке и увидела там сохнущий лифчик. Если вы заметили, когда в доме есть существо слабого полу, завсегда исподнее попадается в самых видных местах. Просто, Дашка свои дела постирала и сушиться вывесила.

- Что за... - начала было Катерина, - но тут же осеклась, ибо из подпола раздался настойчивый стук.

Яшка -- парень мелкий, но хваткий. Схватил он Катерину пока та не очухалась да в подпол и спустил. Испужался он, что женщина в органы донесет. Так у него стали двое рабынь. Обе на цепочках сидят и прислуживают.

Ради оправдания совести Яшка придумал отмазку, согласно которой Катерина -- баба злая и не в свои дела вострый носик сующая. Вот он и взялся ее перевоспитать тож. В книжках красивых пишут, что де у преступников есть мотивы. Наши злодеи чаще всего действуют, так сказать, по крику души, иначе говоря, экспромтом. Не так посмотрел на тебя человек или не приведи Аллах сказал крепкое слово -- это уже повод наказать злостным образом.

Конечно, плакали Дашка с Катькой, хотя и держались. У первой -- ветер в голове, у второй -- семья и дети. Пробовали уговаривать Яшку на волю выпустить, обещая его поступок сохранить вовеки втайне, а тот -- ни в какую, будто вожжа по самые яйца вдарила. Только уж двоих из подпола выпускать перестал, белого света женщины не взвидели.

Катерину искали всем миром. Хотя тоже предположили: припала без вести в треклятом Синем море. Особенно неистоствовал Катеринин муж Жора. Обветренный рыбак все бродил по поселку в поисках супружницы и матери детей своих, да высматривал.

Бог, как известно, любит троицу. Рано или поздно Жора гадскую избу не миновал бы. Яшка загодя крышку подпола сундуком задвинул, стучись, ори -- никто не услышит. У Жоры обход подомовой, сплошной, так что Яшка -- лишь очередной этап поисков. Но Яшка так не думал, полагал, рыбак на след напал. Жора говорит полунамёками -- "не слыхал ли, не видал ли...", а Яшка кумекает: вот курва, вычислил! И на всякий случай, улучив момент, грохнул невинного человека заранее припасенным чурбаном. Но не до гробовой доски, только приглушил.

Новую жертву свалил в погреб, на дворе, и тоже цепью приковал. Рабыни и не узнали, что их полку прибавилось. Меж тем свое расследование затеял участковый уполномоченный полиции Тупин. Он заявился к Яшке с конкретными намерениями, ибо у Тупина уже были подозрения: один, тунеядец, да и глядит как-то исподлобья. Любой опытный мент в курсе, что такие типы -- уже преступники, даже если ничего еще не содеяли. Едва разговор зашел на тему пропажи людей, Яшка удачно нейтрализовал дотошного Тупина, и тот составил компанию Жоре.

Это сперва трудновато, а когда во вкус войдешь -- уже и все по-свойски. Тупина Яшка завалил уже без биения сердца, деловито. Но кончились цепи, так что пришлось в сельпо бежать за новым запасом. У людей, то есть, у нас как: дай только волю -- цепей не напасешься.

В силу ряда обстоятельств пришлось брать в полон продавщицу Викторию. За ней -- грузчика Мишу, на свою беду попытавшегося проявить излишнее внимание к Яшке. Следом Яшкины подземелья стали полниться новыми поступлениями, и в результате коллекция составила семь пар душ, то есть, четырнадцать рабов.

Эдакую ораву прокормить непросто. Да и санитарная ситуация сложилась не очень. Но Яшка что есть мочи старался, даже лекарства покупал кому они надобны. Какое-то особенное состояние охватило всем существом маниака. Он чувствовал груз ответственности за подотчетный коллектив и сим гордился. С удовольствием кашеварил, исполнял мелкие капризы подопечных, даже некоторых утешал. Оно конечно, были мыслишки всех порешить, но Яшка не знал, как это нехорошее дело... ну, разве насыпать в похлебку мышьяку. Может, так и случилось бы, но судьба-злодейка порою сама торопит конец вьющейся веревочки.

Поселок погрузился во мрак страха. Все думали: рок какой-то нагрянул в этот край Зловонии. А на Яшку никто особо и не думал, ибо считалось, что сей мелкий гавнюк ни на что не способен. Вы, кстати, не замечали, что все диктаторы на этой планете -- пузатая мелюзга? Наверное, это потому что карлики компенсируют физический недостаток духовной силою и стремятся доказать Миру, что способны на всё.

Истина говорит устами младенцев. Катькины и Жорины дети затеяли свое расследование и таки выследили поганца, когда тот из погреба выносил парашу. Сначала детишкам не поверили. Но на четвертый день решили проверить. И нашли в Яшкиных подземельях тако-о-ое!

Пал Яшка на колени пред честным народом и взмолился наподобие всех коварных злодеев:

- Люди добрые, не казните, не виноватый я, они сами пришли! То была шутка. Прикол.

Освобожденные же от шока и словечка промычать неспособны, наверное, стокгольмский синдром. А чего казнить -- у нас же гуманность и всё такое. Вот, что ты прикажешь делать с человеком, который натворил всяких мерзостей, а после хнычет яко дитё? Посадили Яшку в самую утлую лодчонку, цепью к корме приковали, дождались прилива -- и выпустили себе с Богом в Синее море. А на прощание Яшка сказал речь:

- Скушно вы тут живете, землячки. Без огонька. Мелкий обывательский мирок, болото. То была творческая акция, перфоманс. Нас, актуальных художников жизни, не понимают, гнобят. А мы, между прочим, будим в вас разумное и вечное. Попомните меня ишшо добрым словом, серость!

- Плыви уж, разумник, в свою вечность. - Ответила серость. - Надеемся, сдохнешь ты там в мучениях несносимых.

Лодчонку стало стремительно уносить в сторону Северного полюса. В этот момент узникам, то есть, спасенным вспомнилось. Каждый из них до рабства обладал каким-то пороком. Дашка беспутничала. Катька наушничала. Жора ходил налево. Тупин не брезговал садистскими наклонностями. Виктория подворовывала. Миша заглядывался на парней. Так же -- и с другими рабами Яшкиного концлагеря. А после вызволения ничего этого уже не хотелось. Подействовала метода!

Оно конечно, злодей попался добрый. А бывает и хуже. Яшкину избу сожгли, а головешки с землею сровняли. Цепи же сделали экспонатом школьного краеведческого музея. Везде глашатаи орали: "Забудьте имя Иакова-изувера! Не смейте помнить Яшку-маниака!" -- "Кого-кого мы обязаны забыть?" - переспрашивали люди. И наблюдали, как на пожарище взрастала отменная конопля.

Меж тем лодчонка с Яшкою все болтается по волнам Синего моря, а тот сидит и думу думает: "Куда ж меня занесет теперь... " Зловония бальша-а-ая, места всякой твари хватит.

-- ПОЧЕМУ ЦАРИ СТЕСНЯЮТСЯ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ

Жил-был Царь. Он был добрый, хотя и не без заморочек. Царем у нас на Руси быть непросто, ибо ты (я про царя, если что, а не про тебя) сильно ограничен в свободе и жизнь твоя по минутам расписана. Да к тому же штат обслуги только и делает, чтоб тебя в рамках регламента гнобить и шаг влево-право пресечь. Хотя есть и плюс: ты на всем казенном и не надо озабачиваться добычею насущного хлеба. Тебя и накормят, и напоят, и в баньку сводят, и бельишко поменяют, и даже спатеньки уложат, при этом предусмотрительно выключив свет. Опять же, лекарства бесплатные, физиотерапия и врачи. Вот только особо не погуляешь.

Что лично тебе представляется при произношении слова "царь"... дурак он аль молодец? А может ты думаешь про царя в голове? Я размышляю о царе в Кремле, который только и заботится о благе народонаселения. Вот сидит он там и мыслит: как там народ (то есть, мы). Мы же, глядя на свет в кремлевском окошке, гадаем: как у них там, в эдаком каземате за высоченными стенами?

Вот и наш Царь таков. Весь в мыслях о судьбах подотчетной Державы. На него время от времени находят минуты то ли помутнения, то ли просветления, когда хочется побыть наедине со своей душою, приголубить персональное эго, взбодрить конька воображения. Но при дворе это сделать непросто, ибо ты принужден играть роль самодержца с ответственностью титана.

У Царя два приятеля: Патриарх и Министр-силовик. Нормальные мужики, но тоже вынуждены следовать заданным однажды ролям. Частенько они втроем встречаются и умно рассуждают о благе империи. Ведь все трое -- государственники, поборники триединства веры в Бога, Царя и Отечество. А мы?

Каждый день подбрасывает новые информационные поводы. Это плохо, ведь хочется обсудить вопросы глобальные, поговорить о жизни, смерти, любви, самопожертвовании, царской охоте. А надо впрягаться в государственные вопросы и решать насущные задачи. Казнокрадство, ложь, лесть, волнения в пограничьях, внешние и внутренние враги, либералы, правоверные, предатели, святые... У России много бед, а она, Матушка, у нас одна-одинешенька.

Сегодня вот задет вопрос террора за пределами Отечества. Не зря ведь в песне поется, что не нужон на берег турецкий. А тут царского посла в Турции убили. Красивый злодей застрелил старика, его засняли в позе героя и по Миру картинки распространили. Злодей прекрасен, он, видно, готовился к своему изуверству, даже побрился и волосы напомадил. Теперь он -- икона терроризма, стоит как Свобода на баррикадах Парыжу и как бы возглашает: "Делай как я, убивай неверных!" А рядышком возлежит труп нашего посла с протертыми подошвами видавших немало паркетов ботинок...

- Все потому что Бога забыли. Шайтанутые. - Утверждает Патриарх.

- Надо бы еще в пустыни Сирийские войск заслать. - Убежден Министр-силовик.

- Ты, Серж, - осекает Патриарх Министра, - Забываешь, что в огне броду нет. Как стрельба пойдет -- пуля дырочку завсегда найдет.

- Володь, - парирует Министр, - но что-то надо же делать! Это ж такой вызов нашему достоинству.

- Как минимум, горячие головы стоит остудить. А, Вольдемар?

Царь углублен в свои сокровенные мысли и не сразу понял, что Патриарх обращается к нему. Как вы поняли, весь этот триумвират -- запанибратья.

- Турки, - рассудил Царь, - откровенно говоря, в непростом положении. Грохнули наш самолет -- стали пред нами расшаркиваться. Грохнули посла -- то же самое будет. Восток -- дело хитрое, ребят. Помните историю с Грибоедовым? Уж как персы пред нами извивались, Алмаз-шаха поднесли. А теперь снова своими исламскими картами мухлюют. Тут вот, что. Утро вечера мудрёнее, давайте уж на массу приложимся, а завтра покумекаем про адекватный ответ...

Спокойной ночи не случилось. Кто-то из челяди тайком покурил (в палатах сие запрещено из соображения чистоты воздуха и порядка) и устроил задымление. Пока суетился персонал и с сумасшедшими глазами бегали пожарники, Царь своим друзьям и предложил:

- Ребят, смотрите какая прелестная ночь! Пошли что ли по под шумок по Первопрестольной погуляем, заодно и под видом простонародья узнаем, чем дышит Держава. А?

Идея пришлась по вкусу. Незаметно прошмыгнув мимо охранников, Царь, Патриарх и Министр-силовик, вырвались на свободу. Москва и впрямь великолепствовала в свежей августовской ночи. Пройдя совсем немного, троица подошла к старому кладбищу. Заметили они, что на одной из могилок горят свечки и там молятся несколько людей. Патриарха это дело заинтересовало, ведь феномен странный, когда во тьме народ чему-то святому поклоняется. Спросил у кладбищенского сторожа:

- Это что за сборище такое, служивый?

- Молебен. - Ответил старик. - То могила заступницы нашей Матрёны.

- Она что -- святая? - Вопросил предстоятель.

Царь посмотрел на Патриарха с укоризною: хоть и святейший, а не в курсе, что в епархии творится.

- Конечно. - Ответил сторож. - Еще какая. Уж столь лет прошло как ее из земли выкопали, в монастырь перенесли, а народ-богоносец пустой могиле мольбы возносит. О, скока святости!

"Вот это достойная судьба! - Размыслил Царь. - А мы тут в государственных делах погрязли, сдохнем, закопают и забудут..."

Вслух же сказал:

- Хорошее у вас тут место. Спокойное.

- Если бы. - Согласился старик. - Вот если б еще и живых помене ходило...

И подозрительно упулился в троицу.

- У нас ночной дозор народной дружины. - Нашелся как выкрутиться Министр. - Здесь все нормально?

- Почти что да.

- Отлично. Пойдем дальше за порядком следить...

Эти люди явно сошли с ума, заключил мудрый сторож. Только дебилы осмелются в ночи за порядками следить. У тьмы свои законы и понятия, а, впрочем, ныне много неадекватов...

Выйдя с кладбища, триумвират заметил вдалеке мелькающие голубые огни. На всякий случай упрятались в тень кустов и стали пробираться осторожнее. Мало ли что, сторож не зря ведь так странно зырил на гуляк. Это при дворе чувствуешь себя в безопасности, а реальная действительность чревата каверзами.

В соседних кустах послышались смешки. Там наши уважаемые мужи обнаружили девиц. Дамочки признались:

- Мы тоже от блюстителей ночного порядка прячемся. - И спросили: - У вас что -- промысел?

- Если промысел, - рассудосно ответил Патриарх, - у нас всех он один.

- Тогда, - сказала, одна из красавиц писаных, - мы -- бабочки, а вы -- мотыльки!

И женщины дружно расхохотались явно неудачной шутке.

- Отставить! - скомандовал Министр-силовик: - Если бы ведали, с кем на самом деле дело имеете, не так бы пели.

- Мужчины, - томно произнесла самая смелая, - огоньку не найдется?..

Из всех троих курящий только Патриарх, хотя он тоже -- поборник здорового образа жизни и чистоты помыслов. Он дал прикурить и как-то по-отечески посмотрел на красавицу. Царь меж тем изрек с изрядным оттенком занудства:

- Тьма же кругом беспросветная, а вы тут шляетесь по кустам. Вам в семьи надо, к детям.

- Ну ты, плешивенький, даешь. - Искренне заявила мадемуазель. И тот проглотил укол. - Как будто сами тут не ошиваетесь. Воры, что ль?

- В каком-то смысле, сударыня, -- да. - Признался Патриарх.

- Понятно. Меня Мерлен звать.

- Володя. - Расшаркался Патриарх. Кажется, он повелся от дамских чар.

- Ночами дозволительно по домам, с мужьями возлежать. - Продолжил дудеть в свою дуду Царь. - Нехорошо все это, недозволительно.

- У тебя-то самого семья хоть есть.

- Нашему брату не положено. - Доложил Министр.

- А ты чё за него отвечаешь, хохлатый? - Женщина вела себя, будто она воспитательница в детском саду.

- Семья-то... - Царь призадумался. - Была. Когда-то. А потом все дела, дела... Да и в конце концов, в нашем статусе лучше не распространяться о личной жизни. Чем больше мифов -- тем больше почитания. Пусть думают, что хотят.

- В нашем -- тоже. - Вздохнула собеседница. - Только...

В этот момент возле кустов остановилась черная машина. Из нее вышел мелкий крепыш и решительно направился к кустам.

- Эй! - Прикрикнул он с горским акцентом. - Хватит уже прохлаждаться, ноги в руки -- и галопом на трассу. Т-а-а-ак. А это кто. Левак?

Зоркий взор наглеца пытался в полумраке рассмотреть нашу троицу.

- Почему вы командуете этими женщинами? - Спокойно спросил Министр.

- Э поял... - Размуслился молодец.

- Смените тон, юноша! - Воскликнул Патриарх.

- Щас сме... - Наглец полез зачем-то в карман, но не успел, ибо триумвират навалял мерзавцу очень даже плотно и убедительно. Когда гад улепетывал к своей тачке, Царь еще и прикрикнул на хорошем русском нелитературном языке:

- Ах, ты ........., ........., ........., не смей обижать женщин, .........., .........., ...... мать!

- Ну, вы и уроды. - Сказала одна из дам. - Ща он вернется со своими янычарами и тако-о-ое устроит.

- Попали. - Добавила другая. - Вы уж идите отсель, дяденьки, мы-то отмажемся, скажем: хулиганы пристали. А вы -- вряд ли.

Женщины загалдели -- и с позором вытолкали мужчин, даже не подозревая, что имеют дело с самими Царем, Патриархом и Министром-силовиком. Последний еще пытался похрохориться, но вспомнил наконец, что с дамами не воюет.

Бабье отродье, которое ночью, оторвавшись от домашнего очага по кустам ховается да слушается какого-то заморыша-инородца -- по меньшей мере странно. Но это только с точки рассмотрения высших лиц, страшно далеки они в сущности от народа.

Побредя еще немного, на пустыре троица завидела костер. Под утро стало зябко, огнь был кстати. Вкруг света сидели мальчики, и в их лицах играла красная кутерьма. Со стороны казалось, будто семеро гномов собрались на колдовскую сходку.

Дети -- беспризорники, то есть, чада из неблагополучных семей, воспитываемые улицею и нуждой. Они не испугались зашельцев и это было взаимно. Они быстренько расстреляли Патриарха -- в том смысле что угостились его крепкими мужскими сигаретами. Дымив, молчали, и каждый из десяти думал о своем.

Царь попытался было зачать нравоучения, но Министр его быстренько осек. Исподлобья мальчики изучали взрослых, они же создания любопытные. Царь, остыв, мысленно рассуждал: матери ночью не спят, дети -- тоже, так что же тогда ? отцы? Ах, да: ведь и он, и Вовка с Серегой тоже как бы мужчины, могущие стать папами хотя бы вот этих сорванцов. Ну, да: Отцы Нации. Но что с этого, когда нация -- вот она, в самом натуральном виде...

- Вы ваще кто? - Следовательским тоном испросил наконец один из мальчиков, видимо, заправила.

- Да так... - Стараясь казаться туманным, ответил Царь: - Скитальцы.

- А почему тогда в тапочках?

Действительно: все трое были в домашней обуви -- в суете пожара не позаботились о должной экипировке. Царь не знал, что ответить, нашелся Министр:

- А у тебя, парень, спина белая!

- Ничего не белая.

- Сам посмотри.

Мальчик стал крутиться как юла -- и все рассмеялись. Стало удивительно хорошо, потому что в этой компании все были равны, никто не пытался возвыситься, старшие, младшие -- одна тусовка. Патриарх показал простой фокус с исчезновением коробка спичек, потом, по просьбе шпаны, фокус с пальцем, фокус с вырывание глаза.... Он эти престидижитации выучил с детства, талант у него такой был, а потом похерил. Мальчики рассказали несколько анекдотов. Потом заварили чифир, вместе пили. Так и настал рассвет. Расстались, обещав друг дружке тусануться еще.

Царя, Патриарха и Министра-силовика поймали на Большом Кремлевском мосту. Свинтили, зафиксировали, отвезли туда же, откуда они и свалили: в Алексеевскую больницу, более известную москвичам под именем Кащенко. Когда им вкалывали лошадиную дозу одуряющего препарата, Царь мечтательно произнес:

- А ведь, ребят, стоит на свете жить ради таких вот ночей! Мы узнали, чем Держава жива.

- Вовка, Вовка, - парировал Министр, - ты все это знал раньше.

Патриарх же изрек:

- Блаженны нищие духом, однако!

Теперь, друзья мои ситные, напрягитесь. Представьте, что Боровицкий Кремль -- эксклюзивный такой дурдом. Они ж, бедолаги, маются, лекарства по расписанию пьют, и кругом -- охрана да пропускная система. А, может, им хочется так как нам просто погулять по свободе, смачно плюя на тротуар и глядя с состраданием в кремлевское окошко.

Ежели и быть в этом мире царем -- то лучше уж королем футбола. Ты можешь под прицелом десятков камер плеваться, чесать причинное место, даже выражаться словами -- толпа простит всё. Вот только, когда ты перестанешь метко бить и начнешь пропускать удары -- берегись.

-- ОКРАИНА

На краю села стояла усадьба одного знатного генералишки. И как-то проходили через местность воры, взяли -- да скомуниздили генеральский джип. Машин у военачальника хватает, но джип особливо жалко, ведь он подарен самим Верховным Главнокомандующим по случаю одной из боевых побед.

Наехал на село батальон храбрых воинов. Согнали население на майдан, генерал, хозяйски оглядев дислокацию, и заявляет:

- Вот, что, гаврики. Знаю я вас как облупленных. Вы уж подобру-поздорову верните автотранспортное средство взад.

- Нету у нас такого обычая, вашевысокородие. - Горделиво заявил староста Матвей. - Мы мирные люди, зла никому не...

- Молчать, быдло! - Сорвался Генерал: - Не сметь мне перечить, чтоб вас всех. Ворье, смерды, мразь.

И приказал схватить Матвея, да и еще двух мужиков: Марка да Фому. На вид уж они больно матёрые, таких надо гнобить. Народ безмолвствовал, генерал же вещал:

- Коли к утру джип не будет стоять в моем гараже, заложникам не сносить головы. Время пошло, вольно, разойдись...

Таким макаром генерал привык в свое время непокорные колонии усмирять. Но там народец скользкий, здесь же, во глубине России -- забитый. Люди удрученно разошлись по домам и стали готовиться к худшему.

Не стоит считать, что генерал совсем уж законченный зверь. Он поступил как умеет, а надо сказать, умения ему хватает. Ежели хочешь от населения покорности и миролюбия -- держи его в страхе и черном теле. Проверено тысячелетиями захватнических кампаний. В тот же вечер генерала вызвали в министерство обороны страны от врагов -- на ковер. Дивизия большая, отморозков и в ней хватает, а генералу расхлебывать за все косяки подотчетного войска. Едет генерал по царству и мечтает о покое где-нибудь на Сейшелах с младою сейшельянкою. А тут приходится с энтими говношлепами вазюкаться.

А в это время заложники в подвале генеральского особняка сидят, а солдатик Ваня чрез дверь их успокаивает:

- Да вы не серчайте, мужики. Барин отойдет и вас всех простит. Это товарищ генерал для острастки -- так сказать, профилактика.

- Эх ты, зеленый. - Внушает Матвей. - То ж разве дело, когда наш русский человек на нашей же земле как оккупант какой-то бесится.

- Я не зеленый. - Заявляет Ваня. - Я на войне бывал, в Сирии.

- О, как! - Удивляется Марк. - И я там повоевал. А ты случайно Пальмиру не освобождал?

- В первый раз, второй али третий?

- Я -- во второй.

- А я -- в третий. Уж мы им прикурить-то дали.

- Да мы тоже устроили там мамунегорюй...

Слово за слово -- стали бойцы вспоминать сирийское пекло. Ваня тоже родом из сельской местности. Когда он наблюдал картину унижения крестьян на майдане, сердце егойное кровию обливалось.

Как не обмыть боевое братство. Пошел Ваня наверх, отыскал в баре генеральском коньяк французский и с ним пошел в каземат. Раздавили на четверых один пузырь. Потом второй. И какое-то в мужиках особое возмущение пошло -- особливо в Фоме, у которого от огненной воды натурально крышу сносит. Пытались трое четвертого присмирить -- да куда там. А в пылу драки один из селян бычок на ковер кинул, от чего очаг возгорания произошел. Это снова к вопросу о вреде курения. Когда очнулись, красным петухом охвачены была вся парадная зала. Едва ноги вынесли -- уж весь особняк будто Рейхстаг пылает.

Ведь несчастный случай случился -- да кто теперь докажет, что не теракт. Меж тем крестьяне обступимши отважных героев и давай на руках качать:

- Заступники вы наши, молодцы-красавцы, так ему, супостату, и надо, настигла его кара Божья!

И даже поп местный все это дело благословил. Заступники в замешательстве: как же это, ведь все по чистому провидению, а не по злому умыслу. Да уж поздно боржом пить, не выкрутишься. Как и положено, устроили пир на весь мир, а на похмелку поняли, что сладко не придется. Теперь генерал небось уже не батальон, а полк нашлет и неизвестно что учудит.

Матвей созвал думу -- решать дальнейшие действия. А по результатам на злополучный майдан вышел и возопил:

- Братья и сестры, люди русские православные. Видит Бог, - при этом староста бросил взгляд на потупившегося батюшку, - нас вынуждают обстоятельства. Надо уходить в лес, там спасемся, а кто не желает -- пущай остается на растерзание. Будем за волю горою стоять?

- Бу-у-у! -- Ответила масса.

Из схронов подоставали сокрытое оружие времен прошлых войн. У кого-то даже английские берданки завалялись. И начался великий исход. Забрали с собой все: стариков, детей, баб, скотину и даже собак с кошками.

Генерал застал на месте картину Верещагина. Что характерно, сгорел и гараж с элитными автомобилями. Слез не было, а съедало только желание тупо отомстить. Из пейзан в селе был найден только местный дурачок Влас, который в отместку то ли за лояльность, то ли за предательство потребовал себе орден Железный Крест. Генерал не знал, что Влас -- дурак, тем не менее согласился, рассудив, что проводник, знающий местность не помешал бы. У Власа меж тем была двойная игра, ибо кумекал: коли в войне победят наши, он скажет, что взял на себя подвиг Сусанина; коли Виктория будет за военными, Железный Крест, считай, уже в кармане, то есть, на груди.

Карательная операция была оформлена как приближенные к боевым учения. В село передислоцировали танки и пушки, на еродромах парилась штурмовая авиация, генерал колдовал над картой. Обещалась знатная охота, о какой не мыслили даже африканские президенты. А в лесу меж тем кипела партизанская жизнь. Иван с Марком как люди убивавшие и бывалые формировали боевые отряды. На воинство лесное без слез не взглянешь: сколь лет из деревни убегали самые отчаянные, население выродилось. Но и это отребье настроено было нахраписто, ибо с интернационалом воспрянет род людской. Ну, да, скажете вы: колхозники. Но, замечу, во все времена страну выручили такие вот забитые хрестьяне. Да и бабы взялись обустраивать тылы, убедительно заявив: давалка работать не будет пока не добьетесь того, что мы безбоязненно на насиженное место вернемся.

Хитропопый дурак Влас с умным видом водил разведотряд кругами, пока сам не заблудился. А признаться в своей дурости боится -- это же потеря престижу. В итоге набрели на медведя. Лесной хозяин так испужал бойцов гвардии, что те поразбежались в разные стороны, лихорадочно паля куда ни попадя.

Пуля -- дура, она всегда в дурака метит. Партизаны, придя на место происшествия, увидели труп Власа, первой жертвы войны, которую теперь стоит назвать дурацкой. Люди опечалились: согласно преданию, один дурак все село спасает. Духовный механизм сего феномена неясен, но принцип работает.

Те разведчики, кому удалось воротиться к месту дислокации, дабы над ними не посмеялись, сообщили бред о том, что якобы аборигены подготовили целый отряд кровожадных медведей, которые внезапно нападают из укрытий и зверствуют. Да и вообще весь лес какой-то заколдованный. Конечно, над бойцами посмеялись. Но осадочек все же остался. Опять же, часть отряда потеряна. А кстати, намедвеженные разведчики до сих пор где-то там плутают. Летом их принимают за грибников, зимою -- за лесников. Вы наверняка их где-нибудь, да встречали.

Для острастки генерал приказал осуществить ковровую бомбардировку местности. В Божий свет попали как в копеечку, зато с небес упала польза. Множество бомб не разорвалось, ими партизаны заминировали лесные дороги. Немало армейской техники подорвалось, когда войска приступили к сплошной зачистке зеленки. От неимоверного шума медведи в лесу и впрямь с катушек слетели: выскакивали, били себя в грудины и на своем медвежьем языке пытались захватчикам что-то природное втолковать, что бойцы понимали как явную угрозу безопасности Державы.

В войсках действительно пошел ропот о специальных отрядах русских медведей, так что дымок оказался с огоньком. Вообще говоря, армия стала разлагаться. Солдаты, сержанты и младшие офицеры таскали из погребов и подполов нехитрые крестьянские запасы, включая, конечно, самогон. К потере дисциплинированности присоединились и старшие офицеры, в общем, Армагеддон.

Меж тем в лагере партизан царили сухой закон и боевой дух. Ополченцы свершили несколько удачных вылазок, в результате которых была приведена в негодность полевая кухня противника, а так же угнан дизельгенератор с запасом соляры.

Оккупированное село превратилось в кошмарный ужас. Смена рациона питания привела к болезни легионеров. Кругом носились до ветру страдающие бойцы, а над ними почему-то кружились орлы-могильщики, да гаркали черные вороны. Но генералишка не унывал: со своими полковниками он разработал хитрый план.

Согласно регламенту военной науки, предстояло предложить противнику капитулировать. Генерал сам возглавил группу парламентеров, которая вошла во враждебный лес под белым флагом. Напомню: военачальник был боевым и не боялся ни чёрта, ни лешего. Офицеров встретили четверо: Матвей, Марк, Фома да Иван. Расселись в кругу, закурили. Генерал укоризненно поглядел на дезертира Ваню, но промолчал. Первым нарушил молчание Матвей:

- Мы ведь, командир не брали твоего джипа.

- И конечно же, не палили мою резиденцию. - Разумно съязвил генерал.

- Совершенно несчастный случай. Но пошто вы нашего дурачка-то грохнули.

- Одним дураком меньше -- разве плохо?

- Да уж чего хорошего. У нас кажный человек -- ценность.

- И все же вы должны повиноваться и выдать зачин... - Генерал вовремя себя остановил. Все четверо зачинщиков аккурат сидели напротив.

- Да уж... - Сказанул староста: - Не зная броду с огнем не играй.

- Двадцать четыре часа. - Заявил генералишка. - Ровно через сутки вы узнаете всю мощь нашей родной совецкой армии. Время пошло. А посля шпыняйте на себя.

Ну, насчет "совецкой" военачальник перебрал: кончилась та власть, настал период феодализма. Генерал не с Олимпа спустился, сам он -- сын трактористки и дояра (именно так: матка крутила баранку, батька -- коровьи хвосты), отчего носит на своей психике комплекс изгрязевкнязенья. В свою деревню возвращаться не хотелось из-за того, что нет порока.. то есть, пророка в своем Отечестве, вот и разбил бивак в злополучном селе. Хотел было наладить с пейзанами отношение, да вот не вышло. Так же и с семьей генерала: на кажной войне у него была заведена фронтовая жена, каждой он подарил по чаду, а вот близких отношений не возникло -- как вы, наверное, поняли из самодурного характера командующего.

Головка партизан с гордо поднятыми подбородками направилась в свой стан, но на пути всех захватили и разоружили отборные генераловы головорезы. Генерал из всех своих войн сделал один мудрый вывод: на войне есть только одно правило: никаких правил! Поэтому он и Победитель. Партизаны же думали, что благородству -- быть. Вот и опечалились. Еще хуже было в партизанском отряде: настоящих буйных головушек не осталось, а как воевать без вожаков? Вот и приготовились к сдаче в полон без аннексий и контрибуций.

Но не тут-то было. В плен попал и сам наш геройский генерал, причем, позорным образом. Вот здесь чуть подробнее. Не все сельские бабы дали зарок не включать давалку -- потому как некоторым некому было и давать. Сами знаете, что по статистике у нас не на всех девчонок хватает ребят. Бой-бабы и сколотили летучий дамский батальон мстительниц во главе с самой из них оголтелых, Марфушей.

Бабы напали на генеральский кортеж тоже не по правилам войны, а как амазонки, отчего военные профессионалы оторопели и сдались. Марфушино воинство не стало возвращаться в лагерь, а затеяло свою игру, причем, довольно коварную.

Меж тем подчиненные плененного генерала и не знают, что делать со своими пленными, ибо не имеют привычки варить своими котелками. Командующий пропал, приказов не поступает, зато в сельских погребах все еще хватает стратегических запасов выпивки и закуски. Ваня -- свой среди чужих и чужой среди своих, что способствовало установлению неуставных отношений. В общем, затарившись в Матвееву избу, конвоиры и пленные стали клюкать и брататься.

В то же самое время селяне двинулись в сторону ворога на поклание, мысленно готовясь за дерзость свою отправиться топтать Сибирь. Ближе к выходу из леса путь сдающимся преградили...

...А вот, что случилось после дерзкого налета дамского батальона. Женщины, сняв с глаз пленников павловские платки, увидели простые русские рожи. Так же и Марфуша глянула в бездонные глазищи генерала. Промеж военного человека и решительной россиянки прострелило какое-то электричество. Короче говоря, двое нашли друг дружку посредством гименеева заклятья. Примерно то же возникло и между другими участниками действий.

За ночь ситуация устаканилась и половые стороны явственно осознали: какого чёрта они тут ведут боевые действа? К утру пошли устанавливать мир и благоденствие -- и наткнулись на народный исход. Генерал, обнимая Марфушу, затеял речь, которую где-то когда-то слышал, хотя и не помнил уже, при каких обстоятельствах:

- Братья и сестры! Этот край в огне и нам нечего больше ждать, некуда больше бежать. Эта земля была нашей, пака мы не погрязли в войне. Пора вернуть эту землю нам -- миром правит любовь!

Прям поэт какой-то. Генерал и в самом деле осознал: какие-то джипы, фуипы, дворцы, бойцы... Он решил подать в отставку и зажить как все -- чисто и без понтов.

Конечно, в селе затеяли пир на весь мир, который медленно перетек в свадебные гуляния, закончившиеся, как и положено, славной дружеской дракой, в которой больше всех почему-то надавали попу. А всю потерянную технику списали на необычайно жесткие учения. Впрочем, это только в сказке сказывается, что все грешки забываются и наплеваются. Пришлось нашим героям расхлебать немало горечи, но ведь на то она и жизнь наша, чтоб мыслить и страдать.

Скажу за жертву дурацкой войны коллаборациониста Власа... ну, да: без дурака село не стоит. Но как ведь у нас на Руси, пардон, говорится: бабы новых нарожают. Цинично -- но практично.

Да, и что касаемо уворованного джипа. Жулики на ём разогнались на трассе -- да грохнулись лобовым об случайно проезжавший мимо танк. Последний одержал решительную Викторию. Костей даже собирать не стали, так все вместе в комок упакованное в утиль и отправили. Переплавили генеральский джип на орала. Теперь ими орают, то есть, землю русскую вспахивают. Пустячок -- а польза.

-- РОССИЯ ТАМ ГДЕ БЕРЕЗЫ

Спросите любого носителя краткоствольного огнестрельного оружия: трудно ли жить без пистолета? Сто процентов ответ будет однозначным: трудно жить без пулемета! Ну, а обладателю пулемета мечтается о базуке. И к чему это я...

В одном селе жил мужик-недотепа, закоренелый холостяк и природный тунеядец. Звали того мужика Степой, что очень хорошо рифмуется с одним из вышеназванных слов. Степа был поэтом. Но стихов не сочинял (лениво), а просто созерцал сущее и под ритм своей жизни её, родную, прожигал что есть мочи. Да вы таких знаете -- среди ваших соседей их хватает. Даже иногда задумаешься: на что Господь Бог создает очевидных нулей, ежели от них ни толку, не проку, а все не в лад и невпопад? Мне вот замысел непонятен, хотя, видимо, зерно во всем этом есть -- иначе подобного рода персонажи не становились бы позитивными героями русских народных сказок.

Однажды, в разгар суровой зимы Степа обнаружил, что ему нечем топить печку. Что ж -- вздохнул и поперся в лес. Выбрал чахлую такую березку, ржавым топоришком замахнулся -- и слышит:

- Свет мой Степушка, не губи ты меня, младую, оставь в покое! Я тебе за то желание исполню.

Сначала Степа сверился, не есть ли то признаки белочки, то бишь, русской болезни. Да нет: ввиду отсутствия присутствия денежных средств вроде бы не на что было ему бухать. Осторожно так вопрошает:

- Чье желание?

- Твое, Степушка, чье же еще, сердешный. - Отвечает березка.

- А откель ты меня знаешь, растение?

- Как же мне тебя не знать, ежели ты так любишь нами, природы твореньями, взор тешить. Мы, коренастые создания, тоже тобою порою любуемся и верим в то, что среди человечества не все еще сволочи.

Оно и правда. Степа любитель любоваться красотами. В нем проснулось какое-то внутреннее ликование:

- О, как, значить... любое желание?

- Да... да, Степушка, да что б мне не стоять на сем месте!

- Тады вот, что. Сделай меня на селе начальником.

- Лехко!

Возвратился Степа в свою лачугу -- ему уж приказ несут о назначении Степана Макарова (такая у него фамилия) главою сельского поселения. Правда, односельчане выглядят как-то недоуменно. "Вот тебе и березка!" - возрадовался Степан и приказал себе телегу дров привезть.

Ну, что же... Стал Степа рулить селом, всех строить -- особливо тех, кто его в прежнее время за человека не считал и дармоедом обзывал. Пришлось побороть саботажников, осадил гонористых, но жизнь в селе сильно не просела, ибо Степа воровать не умел. Вроде и начальник Макаров, а достатка в доме все же нет. Пошел тогда Степа к знакомой березке, топором удачи вооружившись. Как и положено испужал деревце и потребовал личного обогащения в обмен за пощаду. Вздохнула березка и говорит:

- Будет, тебе, Степушка, достаток. Лехко!

Возвращается Макаров домой -- ему уж взятки несут. На мзду удалось Степе свой домишко в хоромы преобразить, барахлом обзавестись. Однако все не то: пусто как-то. Схватив своего друга ржавого, пошел Степа в березняк:

- Вот, что, палка пророчистая! Сделай-ка ты мне жену, да чтоб красавица была первостатейная, фигура как гитара, днем как служанка, ночью как .....! - И размахнулся.

- Не губи ты меня, молодец... - Взмолилась березка. - Всё будет как ты желаешь, Степушка, легко!

Возвращается Степан в свои хоромы, у входа и впрямь красавица неписаная стоит. Говорит, что мечтала о столь завидной партии, и наконец нашла своего героя. И зажили. Все Степу устраивает, разве супружница подпиливает на предмет того, что такому перспективному мужичку не место в каком-то зачуханном селе, по карьерной лестнице расти надо. Да и односельчане ропщут: с тех пор как Степан взятки стал брать, все обеднели. Богатства ведь не манной небесной сваливаются, таковые у кого-то отбирают.

Конечно, за повышением Степа направился к своей заложнице. Та безропотно выполнила настойчивую просьбу своего мучителя, который в тот же день получил назначение на должность районного головы. Когда Степан район до ручки довел, помчался требовать должность губернатора. Березка выполнила -- у неё же рук нету, чтоб придушить изувера -- в результате губерния скатилась в разряд депрессивных. Степан ведь не догадался окромя должности еще и управленческий дар испросить.

Прошло где-то полгода. Обрюзгший, с брюшком и одышкою Степан Емельянович Макаров прибыл в родное село. Без топора. Но с американской бензопилою. Миновав поселение, которое на своего выходца зуб точило, проехал к "своей" березке:

- Вот, что, кудрявая... Жить хочешь -- сделай меня перзиден... то есть, президентом страны.

Березка не отвечала. Только когда злодей завел инструмент и стал крошить безвинную бересту, деревце затрепетало. Вырубив орудие, Степан Емельянович услышал:

- Топорик-то -- где?

- Не пристало мне, претенденту на престол, со ржавыми железяками вкруг тебя плясать. Ну?

- Баранки гну. Ты точно уверен, что способен цельным государством рулить?

- Тебя не спросил. - Степа приготовился врубить бензопилу.

- Стой, стой! Не надо. Быть тебе президентом. Лехко!

И впрямь, едва Макаров вернулся в свою резиденцию, партия власти его выдвинула кандидатом на высшую должность. К тому времени Степа совсем уж обнаглел. Только за ночь с проституткой он готов был подарить ночной бабочке цельный кадиллак, а свою красавицу-жену он уж ни во что не ставил.

Еще через год страна дошла до ручки. Подданные и рады были видеть другого правителя, да предыдущие президенты напрочь отбили у народонаселения способность самовыражаться -- вплоть до полной атрофии гражданского общества.

Нет, чтобы попросить у деревца волшебного процветания страны, губернии, района, села -- так наш счастливчик только о режиме личной власти и думал. М-м-мда... вот ведь какая порода.

И все бы ничего, да высшее лицо где-то чрез год прибывает в до боли знакомую березовую рощицу -- теперь уж на вертолете, с лазерным резаком. Находит мученицу и нагло ей заявляет:

- Вот что, коряга. Жить хочешь -- сделай меня полновластным владыкою этой грёбаной планеты.

- Уверены ли вы, господин? - Скромно спросила красавица.

- Молчать, смирно! Делай, што говорю.

- Пеняйте на себя, владыка. Лехко!

И превратила березка мужичка в обыкновенного муравьишку. И это вовсе не месть: человечество по сравнению с муравьиным сословием правит на Земле лишь краткий миг, что прекрасно знают растения.

Мы не знаем, хорошо ли стало Степке в новой роли, потому как муравьи по-человечески балакать неспособны, зато денно и нощно трудятся. Может его вообще сожрал какой-нибудь удод.

- Вот есть у тебя пистолет, - загадочно проговорила березка, - не грезь пулеметом, довольствуйся малым...

-- ЛИХО ТРЕХГЛАЗОЕ

Жил парень Вова и лиха не знал. Близкие, а, впрочем, и дальние ему говорили: "Ах ты Вова, живешь себе в удовольствие -- и лиха не знаешь!" Так оно и было: парень и впрямь просто рад был каждому новому дню, даже не задумываясь о завтрашнем, а что уж там говорить о послезавтре. Да все бы ничего, так и дожил бы до своей бесславной кончины, но есть, видно, на небосводе такие силы, которые вертят судьбами до чудного.

Проснувшись однажды утром, Вова подумал: чего это меня все упрекают в том, что я не знаю лиха. А пойду-ка я что ли таковое где-нибудь -- да поищу. Это мы знаем, не стоит искать на свою задницу всякого такого, Вова же того не ведал. Щас узнаем, отведал ли.

Этот столько с первого взгляда кажется, что Русь наша -- спокойная держава. На самом деле по телу страны как, пардон, мундавошки, снуют всякие странные чудаки. Ради чего они сие делают -- не совсем ясно, но телу щекотно. Но мы-то уж точно ведаем: паразитов у нас хватает от того, что Россия наша -- немытая, и лесу покамест достает. Ой... что-то я не про то.

В общем, пройдя совсем немного Вова натолкнулся на парня Мишу, который так же брел неведомо даже самому себе куда. Идея отыскать лихо показалась Мише интересной. А потом двое встретили еще одного нищеброда, Диму, который так же согласился поискать лиха, ведь троицу сами знаете кто обожает.

Хотя, сейчас узнаете, что не знаете. Вечером налетели ветры злые, нагоняя мрачные тучи, разразились гром с молнией и прочая кутерьма, и трое нашли убежище в пещере, удачно попавшейся на пути. Когда привыкли к полумраку, увидели, что пещера-то обитаемая: там и стол, и шкафы, и очаг, и даже посуда. Сначала подумали: попали к какому-нибудь отшельнику, у нас ведь на Руси пустынножителей тоже хватает, от грехов этого мира спасающихся. Но то был не монах.

Из проема вылезло чудище невиданное: три ноги, три руки, три глаза, брюшко как у паука и всклокоченная бородища.

- Вы кто, простите за любопытство? - Спрашивают лихоманы.

- Это я должен вас, сладенькие мои, - вот это "сладенькие" пуще всего напрягло, - спросить, я хозяин, моя печора!

- Я Вова, бродяга.

- Я Миша, путяга.

- Я Дима, сутяга.

- А я -- Лихо.

- Шутите, дяденька.

- Я не дяденька. И не тетенька. Я оно -- лихо. - (Вот и здрасьте, думает Вова, за что боролись - на то и... а, впрочем, скоро я его узнаю и успокоюсь) - Вы попали, ребятки. Вот уж не ожидало, что ко мне завтрак, обед и ужин одним скопом придут.

Схватило Лихо всех троих, затолкало в грот -- и неподъемным валуном вход заслонило. В темноте Миша с Димой мозг Вове выносят: шли мы себе и лиха не знали, а ты, падла, нас, дурачков легкомысленных, подбил! У Вовы свои аргументы: может поодиночке лихо себе каждый из нас бы нашел, а втроем мы втрое умнее. Могёт, ишшо выкарабкаемся.

Дима нашел у себя в кармане ножик и сказал:

- Живым не дамся, тока мы должны кучкою быть, ежели что -- вы уж меня поддержите...

Ночь не спалось. Пленники поговорили о том, о сем, вспомнили лучшее, а худшие перспективы не задевали. Пробовали наощупь свою западню обыскать, нашли лишь голые стены.

Утром валун от входа отвалился, Лихо просунулось -- Дима подскочил и по роже поганой полоснул. Попал в левый глаз -- тот вытек -- Лихо же своими тремя ручищами схватило все троих за горла, потрясло до беспамятства, а когда очнулся Вова во тьме, окликнул, есть ли тут кто, голос и отвечает:

- Вдвоем мы тут остались, попутчик хренов, Диму гадское Лихо забрало и наверное сожрало.

Вову стало колотить от ужаса, кажись, стала развиваться клаустрофобия: значит, людоедище вчерась не пошутило про завтрак, обед и ужин.

- Но я, - хорохорится Миша, - просто так живым не дамся. Нашел я тут каменюку вострую и уж дам как дам! Мы просто несинхронно сработали, а надо иначе: ты поддайся, на себя внимание отвлеки, я же подкрадусь сзади - и! - Для убедительности Миша постучал каменюкою по стене.

В условиях сенсорной депривации туго: время течет неизвестно как, и даже непонятно, сколь осталось до погибели. Долго ли, коротко ли -- валун отодвинулся и в каземат заструился зловещий свет. Лихо вползать не торопится, заявляет:

- Без шуток тут у меня! Это ваш меня уж глаза лишил -- и плохо сделал. Я глаз за глаз брать не буду, у меня свои счеты.

В проем сначала просунулась сковородка, таким способом Лихо свою харю прикрывало. "Ну, - шепчет Миша, - подставляйся..." Вова приметил, что в свете луча лежит ножик, Димой оброненный. Легко сказать: "подставляйся"! Но Вова все ж сделал шаг, а также попробовал заговорить гаду зубы:

- Уважаемое Лихо! Отпустили бы вы нас, мы же невкусные, снаружи костисто, снутри говнисто. Мы хорошие, чесслово!

- Раньше я вас, людишек не любило, - пробормотало лихо, - за то, что все вы подлые лгунишки, но научилось готовить. А насколь вы вкусные, щас узнаю...

И полезло. Едва протиснулась башка, подкравшийся сбоку Миша ловко наскочил -- и давай по ней каменюкой долбить, при этом крича почему-то:

- Володи-и-ими-и-ир, ряту-у-уй!

Вова и опешил. Это ж надо представить, сколь у человека ярости. Мише удалось выбить правый глаз лихой силы, но монстр успел протиснуть одну из трех своих рук -- да и уволок отважника.

И остался Вова один, а это уже не ужас, а ужас-ужас-ужас. Вот как себя чувствует мышь, которую в клетку к змеюке кинули... Ножик он тем не менее отыскал и стал думать: как достойно погибель принять. Тут шорох раздался, будто кто-то совсем рядышком возится.

- Хто тут? - Спросил Вова в темноту.

- Хто тут? - послышался зеркальный ответ. Но на эхо непохоже.

- Я Вова. - Признался Вова.

- А я -- не Вова. Я Лёва. Ты как сюды попал?

- По дурости.

- Да и я -- тоже.

- То есть, лиха искал?

- Ну не м.....к же я. Искал счастья, да вот напоролся...

Лёва рассказал свою историю. Забрел в пещерку непогоду переждать -- а там Лихо. Вот, бросило в темницу, обещало сожрать. Но Лихо не то, которому попались Вова, Миша да Дима: у того тоже три ноги и три руки, глаз же -- один, а пещерка его с другой стороны горы. Пока Миша отважно боролся с чудовищем, Лихо одноглазое бросило Лёву в каземат на временное сохранение, другой лаз тоже валуном прикрыл, а Вова и не заметил. Бывает же.

- И что делать будем, Лёва?

- А у тебя, Вова, идеи есть?

Кроме Диминого ножика у Вовы не было ничего. Правда и Лёва нащупал ту каменюку, с которой Миша атаковал. Но, покумекав, ребятки решили: одно Лихо -- плохо, два Лиха -- еще неизвестно. Умные всегда стараются две силы стравить, это еще древние китайцы отобразили в поэме про обезьяну, наблюдающую поединок тигров.

Решение не приходило, зато поторопилось действие. Валуны с двух сторон отодвинулись -- стали в дырки оба Лиха лезть. И в этот момент Вову осенило: обнял он Леву -- стал с ним по полу валяться. Лихо первое Лиху второму и говорит:

- Ты маво только не трогай, потому как он мой.

- А ты тогда моего не бери. - Отвечает Лихо второе.

Меж тем люди в пыли валяются, да еще и вопят:

- Я первый!

- Нет, я первый!

И чего -- первый? Лиха напряглись. Меж тем ужин друг дружку не на шутку мутузит и оба вопят:

- Моя очередь первым идти!

- Нет, моя-я-я!

- А, пожалуй, что первый -- мой. - Заявило Вовино Лихо.

- Да нет же. - Перечит Лихо другое. - Я раньше тебя двух глаз лишился, ишшо в прошлом веку. Первый -- мой.

Стали Лиха препираться, но скоро и они перешли в состояние рукопашной драки. В сей момент люди расцепились, наскочили каждый на свое лихо и -- один ножиком, другой каменюкой вострой -- глаза супостатам и повыкололи. Смелость от отчаяния взялась. А пока гады извивались, парни и выскочили из каземата.

Бежали, бежали по лесу, пока совсем из сил не выбились. Повалились в траву, отдышаться не успели, Вова и говорит.

- Узнал теперь, почем фунт лиха.

- Вот ведь как получается... - Рассудил Лёва. - Хоть лиха ищи, хоть счастья -- все одно беды не миновать.

- Ну, это как повезет. - Ответствовал Вова. - Да это еще и как выкрутишься.

На том и расстались. И зажил Вова дальше, теперь уже лихоимущим. А что с ним дальше случилось, мы чуть позже узнаем.

-- АДСКАЯ МУЗЫКА

Иосиф всю сознательную жизнь свою служил в военных оркестрах всех трех друзей Матушки-России: армии, флоте и воздушно космической группировке. Где только не помотало скрипача-виртуоза! Известно ведь, что нам, российским миротворцам, нужен Мир, желательно -- весь. Вкус хлеба в горячих точках, все прелести болезни легионеров, помпезные концерты на развалинах взятых городов, траурные марши у гробов погибших товарищей... чего только не довелось испытать Иосифу!

Уйдя в отставку, военный скрипач осознал, что ни кола у него, ни двора. Толком и податься-то некуда, никто его не ждет. Одна у музыканта женщина: Музыка, которой служил воин смычка и скрипки беззаветно. Да и в подружках лишь клееный-переклеенный струмент. Ну, и побрел человек по русским селениям, хлеб насущный днесь добывая своею страстью, да людей радуя несомненным искусством музыкальной игры.

По происхождению скрипач Иосиф -- иудей, но по внутреннему душевному состоянию -- чистокровный русский бродяга. Имя же солдату дадено было в честь Отца Всех Народов, о чем и свидетельствовала татуировка на самом сердце: суровый профиль Вождя. Да-а-а... непонятно: за что Господь наделил евреев способностью к музыке? Уж не за то ли, что они Христа распяли... а, может, то был вовсе не Господь? Я имею в виду, тот, кто иудеев талантами наделил.

Раз утомившись в пути и очутившись в сумрачном лесу, прилег Иосиф отдохнуть под могучим дубом -- да и закемарил с приятной мыслею о том, что именно благодаря крепким дубам наша обороноспособность не падает. Очнулся в полумраке: ни дерева, ни леса, ни звезд, а только пустыня кругом. Ну, думает солдат: дубу дал. Хорошо, что во сне: Господь к себе так излюбленных сынов прибирает. Вот только скрипка при скрипаче осталася. Что же: встал и пошел -- а куда деваться? Шагает -- кругом ни зги, рельеф вот только разухабистый. Поднявшись на взгорок, он разглядел (глаза ко тьме привыкли) бредущего человека. И возрадовался: живая душа! Окликнул. Тот остановился. Вприпрыжку Иосиф добежал до первого встречного и его поприветствовал. Это был сморщенный старичок с носом пятачком в странном широком берете.

На самом деле то был не человек, а чёрт. Не знал Иосиф, что под дубом священным был портал в самый что ни на есть ад. Черти -- известные шутники, они любят с людьми поразвлечься. Лукавый солгал, конечно, сообщив, что де скрипач попал в самый что ни на есть рай. Да то и нетрудно, ибо геенна огненная -- тот отдел сей организации, в котором страдают абсолютные неисправимы негодяи -- находится вдалеке от того места, в котором очутился Иосиф, здесь же по большому счету царят тишь да гладь.

Чёрт представился местным пастырем (пастухом, то бишь) Ерёмой, отогнавшим стадо на зимовку, теперь же просто отводящем душу на пустоте. Здесь чёрт не совсем солгамши, ибо он и впрямь недавно отгонял толпу грешников, пересогрешивших и за то отправленных в более людное место.

Вы наверное заметили, что Вселенная неоднородна. Вот так же и в аду, который такая же часть Вселенной, что и Земля, и рай, и наши сны. В аду на самом деле, как и во всяком безумии, есть своя система: геенна огненная -- многолюдный центр, напоминающий человеческий мегаполис. Для менее согрешивших предназначены поселения поспокойнее. А мелкие пакостники и страдавшие при жизни всякой фигней обретаются на периферии.

Вероятно, а раю все с точностью наоборот, но это еще не факт. Есть еще и чистилище, но таковой областью является линия соприкосновения владений высших и низших сил. Как раз наш скрипач очутился на приграничной территории, но это был все же ад.

Разговорились о том-сем. Чёрт оказался прелестным собеседником с хоризмою, да, наверное, они все там такие.

- А что, - говорит чёрт, - пойдем, я тебе покажу мое поселение, с народом местным познакомлю.

- А чего не познакомиться. - Ответил солдат.

- Ты что умеешь, служивый?

- Играть умею.

- Если в карты, то плохо. Тут много таких... кутил-картежников. А может ты, не дай Господь, футболист?

- Нет. Музыку играю.

- А вот это, дружок, хорошо. Музыки тут еще у нас не хватало.

Чёрт Ерёма навешал Иосифу лапши по самое небалуйся, причем, из чистой любви к искусству обольщения. Дело в том, что на самом деле отставной военный музыкант не помер вовсе, а только прикоснулся к иной реальности, отчего и не потерял способности воспринимать все живо. Чёрт травил местные анекдоты, лукаво представляя свой это ад раем. Иосиф смеялся, сопоставляя Ерёмины рассказы со своими воспоминаниями о пережитых земных войнах. Короче, поговорили по душам.

Иногда Библия -- фантастика, иногда -- документальная проза. За тысячелетие у нас так все напуталось, что и не отличишь правды от вымысла. Так вот: ежели верить священной книжке богоизбранного народа, ад -- такое место, в котором умершие грешники остаются такими же, как и на земле и так же разделяются на народы. Только вот почему-то адское правило отменяет деление на касты, классы, партии или сословия. В этом смысле все равны -- потому как за катафалками сейфы не возят. В аду от каждого получают по вере его и способностям, а дают ему по его потребностям и грехам. Это согласно книжке. А на самом деле все сложнее и многообразнее -- так же как и у нас, на этом свете живущих.

Фигурально говоря, ад -- это коммунизьм, светлая мечта человечества. Многие неспособны отличить ада от рая, ведь зрение наше ко тьме привыкает, а от света глаза болят. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему все эксперименты по построению справедливого будущего заканчиваются реальным адом. А все опыты создания общества разделения вовсе приводят к адскому раю, ведь разделяют и властвуют лишь темные силища. Вот и Иосиф наш тащится за лукавым чёртом, лапшу с ушей счищает, а толком и не ведает, куда его занесло.

Приходят двое в поселение чёртово, там он за старосту. Городок как городок, ни мал ни велик, домишки сгрудились вкруг источника, хотя на оазис не похоже. Зелени нет, разве только посередь, на майдане высохшее дерево. Иосиф смотрит на случайных прохожих: люди как люди, разве что натужено улыбаются привидя чёрта, на скрипача же ноль внимания. Ерёма говорит:

- Сегодня праздник у нас, редкий, кстати. А не смог бы ты, солдатик, сыграть нам музыку вечерком?

Вечерком? В этом мире, кажись, всегда поздний вечер, даже Иосиф сие приметил. А чего бы не сыграть -- искусство музыки для того и даровано, чтоб людей благословлять воображаемым полетом по небу. И все же солдат вопрошает:

- А скажи-ка мне, пастырь... неужто у вас своих артистов нету?

- Да понимаешь ли, приятель... у нас в а... а-а-а... сием краю музыканты, художники, сочинители, лицедеи, ваятели -- не задерживаются. Всех почему-то тянет в центральную часть, так сказать, столицу. У них там наверно медом намазано...

Как видно, отношение к творческим людям -- чёртов идефикс. Но Ерёма умен: он не распространяется о том, что партия, вчерась отправленная в геенну огненную, состояла из тех, кто шибко от других отличается. Нельзя, чтобы в подотчетном хозяйстве появлялись яркие личности! Это адское правило касается не только ада. Да к тому же у чёрта план, отчеты, обязательства -- короче, та же чертовщина, что и в нашем бюрократическом обществе.

Но чёрт на сей раз шибко переусердствовал. Всегда надо кого-нибудь на развод оставлять, иначе и праздник будет сплошной мукою. Да-да: и в аду случаются праздники. Как правило (еврейская книжка о том упоминает) в такие дни в отдельные адские места проникает луч Божественного света, даря надежду раскаявшимся. Именно такое дело в ближайшее время в поселке и ожидалось, отчего и грешники были улыбчивы. Дело в том, что местные обитатели верят легенде о дарении прощения наиболее отличившимся в невысовывании и соблюдавшим режим.

Скрипач должен был играть в качестве разогрева пред основной частью мероприятия. Но в последний момент Иосиф обнаружил, что у него пропал смычок. По всей видимости, в этой местности водились воры. "Вот, ч-чёрт!" - Воскликнул скрипач. Ерёма встрепенулся, пробормотал: "Ну, почему они не обращаются в такие минуты ко Господу?"

Иосиф -- музыкант от Бога, он и не в такие попадал передряги. И солдат зарядил на своем струменте пиццикато, то бишь, щипками. Он наверчивал Шуберта как чистый бриллиант -- а потом еще "Прощание славянки", следом -- "Семь сорок", да еще -- "Польку" Штрауса... В молодости у нашего музыканта были перспективы играть в Большом симфоническом оркестре на позиции второй скрипки, но так получилось, что то и дело говорили пушки. Мы мирные люди, но наша страна -- воюющая. А, впрочем, жизнь прожить -- не партитуру перелистать: Иосиф на своем веку тоже имел аплодисменты и выходы на бис.

Если сказать, что здешняя публика была в восхищении -- значит ничего не сказать. Обитатели поселка сияли яко лампады, музыка действительно преобразила ад в рай! В то время чёрт Ерема сидел глубоко задумамшись. Только что он отправил партию творческой интеллигенции в Центр -- туда, где жарко. А тут -- гений. Даже на Земле гениев гнобят и как клопов давят, в аду же все суровее.

По счастью, в сей этот момент вверху разверзся мрак -- и в прореху пробился лучик света. Толпа, заведенная игрою Иосифа, пришла в экстаз. Это прямо как в Скрябинской "Поэме огня". Раздался трубный глас:

- А чё тут делает живой -- а-а-а?

- Случайно занесло, вашевысокосвятейшество! - Суетливо доложил Ерёма. Он явно безбожно врал: - Занесла вот нечистая...

- У-у-у, чертеняка. Смотри тут у меня. - Голосина звучал, как будто кто-то в рупор вещает. - Такой скрипач нам не нужен. От винта!

Скрипач почувствовал, как его утягивает неведомая силища. К Иосифу подскочил седой старик, блистающий воспаленными глазами, который скороговоркою прямо в ухо прохрипел:

- Село Разуево, третий дом с Востока, под калиткой. Там клад зарыт, я не хотел, чтоб детям досталось...

Это все, что успел сообщить старец, ибо его грубо оттащили. Ерёма быстренько сунул в ладонь Иосифу что-то неприятно холодное:

- Сувенирчик те на память, солдат. Что б ты нас там вспоминал.

И отбежал, затерявшись в толпе. Скрипач посмотрел даденое: то был древний динарий, такие подделки он встречал на восточных базарах.

Когда Иосифа подымало, последнее, что он в преисподнем мире успел увидеть -- это Ерёму со звериным оскалом, размахивающим украденным смычком. И вдруг -- вж-ж-жух! -- Иосиф стремительно вознесся...

...Скрипач очнулся под дубом. Вокруг шумел сумрачный лес. Здесь же, рядом лежали скрипка и украденный лукавым смычок. Ну, слава те, Господи, возрадовался музыкант, всего лишь идиотский сон. Разжав ладонь, отставной солдат услышал металлический звяк: об корень дуба вдарился Ерёмин динарий. Вот те и сон.

Скрипач так и не понял, где он побывал. Чудное место (с ударением на последнем слоги), ни на что из ранее слышанного либо читанного не походило. Иосиф, когда чёрт ему лапши навешал, что де он попал в рай, Ерёме поверил лишь отчасти, потому как опыт жизни подсказывал: ни в этом, ни в ином мире ни при каких обстоятельствах -- а уж тем более чудесных -- доверять никому нельзя. Просто, считай, случилось забавное приключение -- на том и спасибочки судьбе.

...Выйдя и лесу, Иосиф увидел пастушка лет, наверное, восьми, пытающегося управлять чахлым стадом.

- Что это за селение, мальчик? - Спросил солдат.

- Разуево... - С видом неудовольствия ответил пацан.

Иосифу тут же вспомнился старик. Вот те и совпадение! Третий дом от Востока оказался самым основательным в селе. Там шумело веселье: пировал сын того старика из вещего полусна-полуяви, он пропивал последнее добро. Похоронив отца, непутевый сынишка так и не нашел наследства -- с отчаяния и загулял по полной программе. С ним было все местное отребье, грешники да мерзавцы, знающие: доведут до ручки этого идиёта -- возьмутся за другого.

Односельчане, уже вконец измученные шумными землячками, только и мечтали о том, чтобы нашелся такой герой, который решился бы этих иродов рода человеческого запереть в этом гнезде разврата да, что ли, сжечь. Да: грех на душу. Но как праведным людям полегчает!

Иосиф стоял пред калиткою и молчал. Его заметили супостаты. Вышел раскуражившейся хозяин и проворчал:

- Ты что, еврей, лыбисси?

Иосиф и впрямь глупо улыбался.

- Радуюсь чужой радости.

- Знаю я ваше племя. О, да ты скрипач.

- Так точно, мил человек.

- Почему в солдатской форме? Небось, стянул где... - Сын грешного отца вел себя как хозяин этой жизни.

- Нет. Солдатского я сословия.

- Тогда -- приказ. Повесели нас музыкою, боец.

- Рад стараться...

Иосиф и впрямь хотел поиграть. Не пиццикато -- а смычком. Увидев в доме свиные рыла, солдат почувствовал тошноту. Но сдержался, вынес. Почему-то откашлялся -- и залудил. Отрывок из пятой симфонии Людвига ван Бетховена. Но -- о, кошмар! -- скрипка зачала издавать просто душераздирающие, нечеловеческие звуки. Отребье схватилось за уши и стало корчиться в конвульсиях. За минуту все они сошли с ума и разбежались кто куда. Больше в селе Разуеве их никто никогда не видел.

Иосиф покопал под калиткой и обнаружил там бочонок, полный золота. "На что оно мне - рассудил солдат, - жить поживать да добро проживать я все одно не умею. Иудей так, пожалуй и не подумал бы, но ведь у музыканта русская душа. И раздал скрипач денежные средства честному народу. Динарий Ерёмин отставной солдат тут же и закопал и дальше по миру пошел. Теперь он знал подлинную силу своего искусства. Народ села Разуева подарок Иосифа быстренько пропил и стал рассуждать: на кого б нам теперь еще разозлиться?

-- ТОЛЬКО ЛЮБОВЬ

Мальчики любят играть в войнушку. Когда они подрастают, играть продолжают, хотя и не всегда в войну. Многие вовсе даже не играют, а убивают не понарошку, а всамделишно. Да и погибают -- тоже, удобряя поля для земледелия. Грань между игрою и боевыми действиями есть, но она условна: даже генералы называют это театром, войны же -- кампаниями. Полагаю, такова природа мальчиков -- даже заматеревших.

Во время оно народ на Руси-матушке несколько подрастерялся. Но не весь: некоторые сбились в банды и принялись терроризировать родную землю с целью выжить. Не суди да и сам целехонек останешься -- в истории человечества не раз случались такие периоды, когда ради сохранения популяции устраивался беспредел. Даже в смутных временах есть особая прелесть, они дают творческую пищу писателям и поэтам для создания бессмертных творений, раскрывающих всю мерзость насилия как такового.

Был городок во глубине сибирских руд, и в нем имелась бумажная фабрика, основанная еще при царе Горохе одним оборотистым шведом. Потом, конечно, фабрику отобрали в пользу народа, но власть советов ничего хорошего больше городку не принесла, так что бумажная фабрика так и осталась градообразующей мануфактурой вплоть до падения коммунистического режима, да, впрочем, и при новых феодалах.

Поскольку в тот исторический период у нас все стремились делать по американскому образцу, так и банды -- типа как республиканцы и демократы -- слились в две противоборствующих армии. А что еще делить в сем Богом забытом краю окромя бумажной фабрики? Вот и решили сразиться в решающей битве. С обеих сторон по несколько сотен штыков, силища неимоверная, а уступать никто не хочет, ведь побежденных наверняка опустят.

Городок, бывший каторжный острог, спит себе в лощине, спускающейся к могучей своенравной реке. На том берегу -- бесконечная болотистая тайга, своеобразная терра инкогнито, доставшаяся Державе за просто так. Этот берег -- гористая степь, где-то там в неведомом далеке переходящая в знойную пустыню Гоби. На двух сопках, нависающих над городком расположились ставки бандитов. Менты из городка давно разбежались либо влились в станы разбойников, так что городок и фабрика только и ждут, когда наконец завершится вся эта приватизация. В станах противника - вавилонское столпотворение. Какого только там не собралось сброда, котлы цивилизации кипят и жаждут наживы. Короче, жизнь бурлит, правда, бесплодно.

Надо сказать, оба атамана -- Шаман и Грач -- в предыдущих боях местного значения поумнели, приосанились, заплыли жирком и научились беречь личный состав. Да к тому же оба имеют боевой опыт Афганских гор, знают, что в огне броду не сыщешь. Состоялись посередь реки переговоры, в результате которых ушкуйники договорились: и город, и мануфактура достанутся тем, чей батыр одержит победу в очном поединке. Эту военную премудрость они почерпнули из сказаний местных аборигенов.

Хорошо Грачу: в его армии есть настоящий громила по кличке Валуй. У Шамана же подобного монстра нет, но атаман решил потянуть время, которое, как известно, иногда решает сложные задачи. Меж тем Валуй кажный вечер с вершины Грачевской сопки громогласно орет непристойности в адрес сопки Шаманской и требует наконец противника.

Шаман уже и до того дошел, что объявил награду отважившемуся победить ненавистного Валуя: свою любимую старшую дочь в жены и почетное положение всего рода бойца. Охотников все одно не находится -- Валуй не внушал чувства уверенности -- посему атаман все так же тянул время.

Меж тем на окраине городка обитала многодетная семья Каторжаниных (фамилиё -- от того, что все они произошли от местного каторжника). Младший пятнадцатилетний сын Давыдка служил пастушком, а трое его старших братьев воевали в банде Шамана. И как-то послали родители Давыда отнести гостинчик братьям-разбойникам. А дело меж тем аккурат близилось к вечеру, когда громила Валуй приступал к своим психическим выступлениям. Давыдка увидел этого голиафа и расспросил воинов о сути явления. Те с охотою рассказали. Мальчик живо заинтересовался, и в особенности благами, которые сулил атаман.

Братьям, хотя со стороны все выглядело забавно, не понравилось наглое любопытство младшого, и они в грубой форме послали его домой, к скотине. Стыдно за семью, породившую дерзкого невоспитанного засранца. Пацан, пылко бия себя в узкую грудь, рассказывал, как несколько раз отгонял от стада волков, а однажды даже чуть не завалил медведя. Юноша был совсем щупленьким, да к тому же смазливым: Валуй вполне мог мальчика опустить, а это действительно не смешно. Дошло до того, что пацанчика вызвал сам атаман -- провести назидательную беседу а может быть и позабавиться видом самохвального юнца.

Вот непонятно, что случилось в атаманском шатре. Наружу Давыд вышел одетым в доспехи Шамана -- и решительно, смешно покачиваясь от тяжести непривычного облачения, направился в сторону противника. По пути мальчик подобрал парочку камней и положил в свою пастушью сумку. Валуй все еще выкрикивал проклятия в адрес трусов, обещая показать мать некоего Кузьки. Гигант и не заметил приближения мелкого юноши, а, когда тот его окликнул, довольно долго пытался рассмотреть мальчика, как будто тот -- инфузория. Сим моментом и воспользоваться Давыдка: он вынул из сумки пращу, вложил в нее булыжник, раскрутил -- и ловко метнул в сторону противника. Камень угодил прямо в переносицу Валую, он покачнулся и с грохотом рухнул.

Дело в том что Давыд не лгал: на выпасах он много практиковался в камнеметании и действительно однажды отогнал медведя, пытавшегося похитить теленка. Как раз сила юноши была в правде, а ему не верили. Валуй, вероятно, просто утомился от долгого самолюбования и многодневных оскорблений в адрес противника. Бывает.

Давыд, подойдя к гиганту, вырвал меч из его рук и решительно отсек Валуйскую голову. Картину наблюдали с обеих сопок. Люди Шамана, как и все мы, надеялись на единственную нашу надёжу -- чудо -- оно и пришло. Люди Грача, приготовившиеся было завладеть городком на веки веков, убрались восвояси, правда, самые хитропопые ловко перешли к Шамановцам.

Давид с головою поверженного голиафа поднялся к шатру атамана и молча бросил трофей ногам Шамана. Жители городка не то, чтобы обрадовались, но успокоились: будет теперь хотя бы какая-то власть. Шаман действительно даровал роду Каторжаниных исключительные права. А дочку свою мальчику отдавать не торопился, ведь он еще несовершеннолетний. Зато Давыда назначили большим начальником, и теперь в его подчинении были его старшие братья -- те самые, которые совсем недавно насмехались над засранцем.

Забавно, что торжественно врученный Давыду меч Валуя юноша даже не смог поднять. Откуда в мальчике взялась сила, когда он отрезал голову великану? Зато внезапно вспомнили один давний случай. Как-то в дом Каторжаниных пришел странник и попросил показать сыновей. Когда парни явились, гость заявил, что кого-то не хватает. Действительно: Давыдка уже тогда бегал в подпасках. Мальчика нашли и привели (в тамошней местности считается: гость в дом -- Бог в дом, посему к проходимцам относятся подобострастно), странник сказал: "Вижу теперь царя, тебя, отрок, ждет великая слава!" Все умилились и забыли. А Давыд, похоже, помнил о своем предназначении всегда.

Белокурого юношу в народе полюбили, а вот уважение к атаману пошло на убыль. В Шамане проснулась зависть -- не хотелось терять власти-то. Все чаще Шаман впадал в депрессию, а таковую он снимал странным образом: сажал в своем садике разные растения, ухаживал за ними и следил за их развитием. Свою страстишку атаман скрывал -- ведь негоже воинам в ботанику ударяться. Но шила в мошне не утаишь.

Точили зуб на Давида и его посрамленные старшие братья. Они читали, что поскрёбыш слишком много на себя взял и вообще ему лишь потрафило. Забыли младые воины, что удача сопутствует сильным. В конце концов, и они умели пользоваться пращей, только в них наглости не нашлось.

У Давида тоже было хобби: любил парень поиграть на пастушьем рожке. Однажды, увидев музицирующего на склоне сопки выскочку, Шаман в ярости метнул в Давыда копье. Измученный бессонницей и властью, он промахнулся. Давыд вопросил:

- Уважаемый вождь, зачем вы упражняетесь в военных науках столь рискованно?

- Да что-то нечистая попутала. - Соврамши атаман. Хотя это была и не ложь.

- Вы там, пожалуйста поточнее в следующий раз. А?

Шамана почти взбесил учительский тон юнца. Но он лишь поскрипел зубищами и проворчал:

- Да уж не промахнусь.

Мозг атамана воспалился от нехороших мыслей, Шаман не мог спать, у него пропали аппетит и потенция, и в этом он винил Давыда, да еще и проклинал тот вечер, в который с какого-то бодуна послал мальчика на славный подвиг. Уж лучше б захватил городок этот чёртов Грач, было б не так досадно. Дабы избавиться от конкурента, он направил Давыда во главе отряда на борьбу с назойливыми и сильными московитами, надеясь, что те наверняка погубят пацана. Вопреки задуманному удача преследовала Давыда, а слава младого воина неуклонно взрастала. Да к тому же Давыд мужал, и вовсе не был уже похож на того сопляка, смешившего бандитов птенячьей дерзостью.

Вредности ради Шаман изменил первоначальное решение: победителю Валуя он отдавал не старшую дочь, а младшую. Но и здесь атаман просчитался: Давыд как раз отдавал предпочтение именно младшей -- и это было взаимно. Старшая как на зло оставалась в пролете, отчего и сама злилась. Меж тем среди бандитов распространился слух, что пастушок желает смести правителя и занять егойное место, что не вполне соответствовало действительности. Давыд понял, конечно, что будущее за ним, но ситуацию вовсе не торопил, ибо уже постиг науку стратегии и тактики.

Шаман неистовствовал: снова в припадке ярлсти атаман метнул копье в Давыда -- но снаряд воткнулся в стену радом с головою юноши. "Шутка" -- сказал атаман, но все знали, что это давно не шутка. Однажды блистательный юноша бежал с младшей атаманской дочерью. Шаман стал одержим вопросом убийства Давида, но тот всякий раз ловко выскальзывал, оставляя преследователей с носом. Однажды Шаман вошел в пещеру, в которой скрывались Давыд и Шаманова дочь. Юноша вполне мог поразить атамана, ибо он его видел, а тот его -- нет, но он этого не сделал.

Еще одно коварство по замыслу Шамана исполнили братья Давыда. Когда тот заснул, братья взяли кровать со спящим и понесли для того, чтобы надругаться над братиком. Но что значит низость трех воинов по сравнению с хитростью влюбленной женщины! Заранее почувствовав подвох, атаманская дочь уговорила юношу спрятаться, в кровать же она положила чучело. Не вынеся позора, Давыдовы братья ушли далеко-далече и там сгинули.

Шаман кончил плохо. Давыд когда-то не смог поднять меч Валуя и оружие досталось атаману. В одном бою, где Шаман пытался сражаться с московитами, он был окружен. Старый воин вынужден бы покончить собой, сделав харакири при посредстве Валуёвского оружия.

На городок и бумажную фабрику пришел новый тиран. Фамилиё "Каторжанин" специальным указом была заменена на "Пращин". Давыд вел себя как настоящий правитель; он брал любую женщину из тех, на кого у него ложился глаз, кто же противился -- плохо кончал. В конце царствия рассентиментальничавшийся диктатор всех вконец достал, людей стала раздражать игра правителя на охотничьем рожке, хотя Давыд достиг в этом искусстве совершенства. Люди не стесняясь жаждали перемен.

-- ПОЛНЫЙ УЛЁТ

Русский олигарх Вася Пупкин был сыном еврейки и немца. Если точнее, в Васиной крови лилась кровь иудеев, германских варваров, восточных украинцев, мордвы, татар и, возможно, абиссинцев, в общем, котел наций в одном туловище. Да мы почти все такие -- потому и русские.

Когда-то Васины предки не по своей воле строили в Средней Азии Рай Земной, и, что характерно, у них почти получилось, но тут кончилась советская власть, пришли азиаты и сказали, что первый сорт -- это они, то есть, азиаты, а все остальные пусть уматывают к чёртовой бабушке, если, конечно, жить хотят. А потом превратили почти Рай в типичный караван-сарай. Родители надеялись, что сынишка унаследует красоту матери и ум отца. Все получилось ровно наоборот, то есть, Вася получил материнский ум и отцовскую красоту, что без сомнения -- удача, ведь олигархом Пупкин таки стал, причем -- русским. На европейской территории великой империи трудолюбивый смышленый парнишка развернулся, и никто его уже не подкалывал репатрианта именем и фамилией, а звали уже по батюшке: Василий Адольфыч. Мы же для простоты слога будем его обзывать полегче: Васей.

Бабло Пупкин преумножал путем математического стиля мышления (образование: мехмат) и верных связей, у каждого в конце концов в этом мире свой дар. Когда запахло жареным и хребет почуял притаившихся за углом нахрапистых гэбистов, жаждущих отжать нажитое непосильным трудом, Вася с семейством свалил из этой богоранимой державы и поселился на заранее купленном таинственном острове в Мировом океане.

К тому времени в результате мыследеятельности в головном мозге Пупкина оформилась идея о том, что не все на этой планете ладно. Иначе говоря, Васино сознание отравилось экзальтированной эсхатологической теорией, согласно которой человечество -- это такая короста, от которой небесное тело рано или поздно избавится. С одной стороны, это правильно, но с другой -- идефикс.

И впрямь: человечество погрязло в беззаконии и лицемерии. Малая часть наслаждается мнимыми благами, в то время как основная масса страдает в стихийных бедствиях, запоях, социальных сетях и телевизионных шоу. Число беженцев от катаклизмов только растет, они валом валят в благополучные места, моментом превращая их в неблагополучные. Землетрясения, цунами, наводнения, засухи, эпидемии, финансовые пирамиды, государственные лотереи, предвыборные и освободительные кампании, гей-парады, факельные шествия, религиозные мистерии, наркомафия... что там у нас еще... а, неважно: все эти вызовы долбят по человечеству, сгрудившемуся наподобие сельдей в бочках, мы утопаем в болоте, при этом от восторга визжа.

Такое в истории планеты Земля уже было, что отражено в древних текстах, впоследствии ставших священными. Мы знаем, чем все заканчивалось. Вася Пупкин знал тоже, но еще, по своему положению обладающий несколько большей информацией, нежели среднестатистический землянин, он сделал выводы.

Уроки Ноя не прошли даром. Над ветхозаветным героем современники потешались, полагая, что тот сошел с ума. А на таинственном острове прикалываться было некому, все творилось в атмосфере келейности, здесь даже не выходили во Всемирную Сеть и блокировали все каналы внешней связи.

У Васи есть сыновья: Сема, Хома и Федя. Хотя детки того не хотели, ибо не пылали желанием расстаться с жизнею златой молодежи, пришлось забрать на таинственный остров и их, ведь гэбисты охотились за всем родом Пупкиных. Чада покинули грешный мир со своими подругами, и это было хорошо, ибо Пупкин-старший уже был одержим своим проектом, основной идеей которого была такая, что у всякой твари должна быть пара.

Решению спастись предшествовала некая борьба за человеческие души. У Васи имелись свои газеты, телеканалы и интернет-ресурсы, через которые он пропагандировал идеологию уважения к планете, которую он считал живым, мыслящим существом. Пару раз трясонуть, омыться водою -- и уже не чешется. То есть планета, ежели ее, болезную, не уважать по-свойски разберется с паразитами. Закончилось тем, что все Васины СМИ опустились в разряд маргинальных, их перестали воспринимать всерьез. Рулили же лжеэкологи, под личиной чистых помыслов продвигающие бизнес-интересы крупных корпораций. И люди велись. Вот я всё про Васю: "были", "были"... сплыли. То есть... а, впрочем, зачем торопить события

Корабль Вася решил сделать не океанским (стопятидесятиметровая яхта у него уже была), а самым что ни на есть комическим. То есть, космическим, конечно. Для этого Пупкин продал свои активы и приобрел нужные технологии. Проект был назван: "Васин Ковчег". Ну, вы знаете, что у всех русских олигархов на старости лет крышу сносит: на почве паранойи они скупают яйца, играют с футболистами, тусуются в Куршавеле с девушками жесткого поведения, воруют библиотеку Шнеерсона и всё такое. Они же тоже люди, им хочется хотя бы в своих глазах оставаться не грабителями народных богатств, а хотя бы оригиналами. Пупкин пошел дальше.

Конструкция Васиного Ковчега была заимствована из Ветхого завета. Там все инструкции даны до мелочей, надо только все сделать дважды и половинки сложить -- получится не водное судно, а небесное. Ну, и еще применить материалы, которые в огне не горят, на таковые Адольфыч не поскупился.

И вот вопрос: а надо ли брать всех земных тварей? По подсчетам, в Ковчег вместится только 7000 видов, а на планете таковых -- миллионы. Это уже задача. В конце концов, Вася остановился на тех, кого можно было купить в зоопарках. По прихоти Вася не стал закупать обезьян, жирафов, кроликов и ежей. Жаль -- ведь они безобидны, но у кажного свой бзик. Собирались и растения, включая табак, коноплю, мак, коку и мухоморы. Так -- на всякий пожарный случай. Конечно же, набрали много видов бабочек, и не только ночных. А микробы и вирусы, рассудил Вася, саму куда хошь без мыла пролезут.

Кто ищет, тот обрыщет -- но непременно найдет. Ежели ты хочешь увидеть признаки приближающихся Апокалипсиса, Армагеддона или просто конца света -- обязательно разглядишь. Тем более что таковых -- море, достаточно ознакомиться с любым на выбор выпуском новостей. Если Вселенная не схлопнется, выход есть. А, впрочем, таковой можно найти и в случае глобального коллапса, надо только открыть калитку в параллельную реальность. Не думаю, что сыновья, а в особенности их жены приветствовали проект, как мы когда-то одобряли и поддерживали политику партии. Вероятно, был применен метод убеждения, надо полагать, успешный.

Другой вопрос: куда лететь? Если планета после очистки от коросты станет непригодна для человечества, возвращаться смысла никакого нет. Луна ранима, Марс бесплоден, Венера коварна, все остальные планеты -- вообще кошмар. Поэтому до времени Вася спланировал выйти на высокую околоземную орбиту и оттуда понаблюдать за дальнейшими событиями. Но для этого надо было как минимум завершить постройку судна.

Итак, в условиях информационной изоляции Пупкин и сыновья приготовились отправится в неведомое далеко. Он же знал, что гэбистские агенты рыскают по планете в поисках очередного слинявшего олигарха -- я имею в виду, нашего Пупкина. Что-то пронюхала и западная пресса. Вася хорошо заплатил за молчание в тряпочку спецам, которые помогали обустраивать Россию... пардон, космический Пупкинский корабль, но кое-кто из них за отдельное вознаграждение таки проболтался -- чего от них, капиталистов поганых, ждать еще. Ясно же, что рано или поздно они всех достанут, посему надо было торопить запуск.

Меж тем мировая пресса в несколько унылом стиле сообщала о странностях очередного русского миллиардера; особенно забавляла массовая закупка зверья в городах. На самом деле таких чудаков хватает и в Америке: они тоже строят звездолеты, копают ядерные убежища, устраивают подводные города. Тенденция такая у богатеньких папиков: транжирить средства, столь необходимые для борьбы с голодом, болезнями, грамотностью на всякую херомантию.

Надо сказать, свою жену Вася потерял, причем, при нелепых обстоятельствах: во время морской прогулки на яхте она исчезла, видимо, свалившись за борт. Может это даже и неплохо -- в том смысле, что отношения с супругой не ладились. Новой супруги заводить не стал по причине сбережения капитала, впрочем, так и осталось неясным, погибла ли старая. Да в конце концов уже и неважно: это человечеств оказалось неудачным, надо менять формат.

И вот однажды утром видеонаблюдение показало: с четырех сторон на таинственный остров высаживаются люди. То были папарацци, гэбисты, зоозащитники и китайские туристы. Как сговорились, хотя на самом деле вроде бы как не сговаривались. Медлить было нельзя. Рассчитано всё было так: после отрыва аппарата от поверхности ангар взрывается и не остается ничего. Последнее, что Пупкин и младшее поколение увидели на Земле, это Солнце, которое заволакивали мрачные тучи...

...Когда судно вышло на околоземную орбиту и включилась система искусственной гравитации, выяснилось, что на борт забыли загрузить библиотеку. Пупкин имел цель сохранить знания человечества для новой жизни, но теперь было поздно. Похоже, все надо будет начинать с нуля, да, впрочем, теперь и неважно, тем более что ни Вася, ни сыновья с женами книжек читать приучены не были. Ладно, подумал Пупкин-старший, новые книжки напишем, и станут они священными для новых поколений. Ной вот тоже книжек не брал.

Итак, человеческая цивилизация по идее должна была сгинуть, следовало лишь понаблюдать. Вдруг выяснилось: из вращающегося корабля совершенно невозможно разглядеть, что происходит на Земле, если же искусственную гравитацию отключить, все пассажиры станут парить в невесомости и неизвестно, вынесут ли они таковую -- в особенности, скунсы. Ну, ничего, прикинул Вася, Бог терпел и нам велел.

Особо отдыхать было некогда, ибо все семеро только и делали, что давали корм тварям и убирали то, во что пища обычно превращается. Это был адский труд, но, наверное, благодарный. Но Пупкины не роптали, ибо миссия ихняя была святой: сбережение жизни для будущих времен. Ну, а ежели полет Ковчега продлится слишком уж долго, будет чем пропитаться.

Крутились ровно двадцать восемь дней, после чего гравитатор заклинило. Попарив, космозасланцы прильнули к иллюминаторам. Перед из взорами простиралась ночная Земля, на которой... Совершенно ничего не светилось! Нет электричества -- нет жизни. Получается, впрямь свершился конец света.

- Я же говорил, а они не верили! - Воскликнул в сердцах Адольфыч.

Дети почему-то удрученно молчали.

...Земля была пуста и невинна. От городов, заводов, развлекательных и научных центров Осталась пыль и бесформенные камни. Тем не менее, последние (или первые?) земляне спасенное зверье распустили, растения рассадили. Некоторые за время спасения сдохли, но это слишком незначительные виды наподобие выхухоли.

На радостях Вася напился и голый валялся в отключке в шатре своем. Туда заглянул сын, Хома, он развеселился и рассказал о том браться. "Ну и хамье же ты!" - сказали братья. Когда Пупкин-старший продрал наконец глазищи, старший сын Сема спросил:

- Бать... а не кажется ли тебе, что это вовсе не... Земля? Вот, посмотри.

И сын указал на солнце, которое всходило... на Западе, о чем свидетельствовал компас.

- Может, магнитные полюса поменялись местами. - Проявил осведомленность отец.

- Ага. - И сын показал в другую сторону неба, где светились две Луны.

Вася встрепенулся. Среди них не было специалистов, способных с достоверностью определить, что это за планета и Солнце ли сияет над их головами. Возможно, Пупкиных занесло в иную звездную систему и по воле случая космонавты залетели на экзопланету, пригодную для жизни.

- Да ладно, отец! - Воскликнул младший, Федя: - Уж как-нибудь выдюжим. Мы же Пупкины.

Меж тем число зрителей юмористического реалти-шоу "Пупкин залетел" уже превысило миллиард душ. Васин Ковчег захомутали в Центре управления полетами, хорошенько там на орбите покрутили у приземлили посередь пустыни Гоби, в местности, заранее утыканной сотнями видеокамер. Помогли спецслужбы разных стран и технологические гиганты, обеспечившие иллюзии Солнца и Лун. Чудаков заманили обратно на нашу веселую и ужасную планету, специально погасив на полчаса свет. Проект явно удался, хотя продюсеры знали: более полугода внимание аудитории не удержать, посему рекламное время надо продавать сейчас и ковать это железо, пока оно еще теплится. Меж тем гэбисты уже ждали финальных сцен...

-- САГА О ГЕКТАРЕ

Было то во времена, когда царь-батюшка русский издал указ о бесплатным выделении нуждающимся дальневосточного гектара. Видно, забыл он, болезный, что век назад такая же милость закончилась столыпинскими галстуками и расстрелом царской семьи. Самодержец имел святую цель: спасти дальние земли от глобального исхода на радость самураям. Но ведь всяк знает, чем у нас ведут такие вот порывы.

Хотя, не всяк, многие и впрямь думают, что они там наверху хотят как лучше и действительно верят в светлое будущее. Вот и семья Ивановых повелась. Через три года выяснилось, что за всё надо платить налоги, отчисления по льготному банковскому кредиту стали непосильны, а завершающим ударом стал небывалый паводок, смывший все добро в Мировой Тихий океан. Настали голод и холод. Дабы спастись от стихии и коллекторов, подались Ивановы в земли нанайские, думая, что там будет хотя бы легче. И впрямь: затерявшись в тайге, Ивановы отъелись дарами природы, научились добывать зверя и рыбу, в общем, нашли счастье в первобытности. Оказалось, для нормальной жизни не царский гектар надобен, а просто воля и чтоб тебя не трогали.

К чалдонам нанайцы отнеслись хорошо, ибо Ивановы были добры нравом и хлебосольны. Повзрослевшие сыновья Ивановых взяли в жены юных нанаек, Нэсултэ и Сингэктэ, по-нашему, Нина и Сима. Наладили хозяйство и в большом доме стали добра наживать. Да все бы хорошо, но тут случилось горе: от неведомой болезни умерли сначала отец семейства, а потом и сыновья. Едва мать, Мария, оправилась от удара, пришли нанайские вожди и говорят:

- Эт самое, аднака ваш род проклят нашими богами, значица вы их прогневили. Уходите, аднака, отсюдова подобру, а не то по злу уйдете.

Ничего себе по добру... Тут у людей трагедия, а аборигены со своими предрассудками. Но, коли аборигенский народ так решил, придется уходить. Тем более что нанайские мальчики уже и дом Ивановых подожгли. Вожди говорят:

- Наши бабы, Нэсудтэ и Сингэктэ могут, аднака, вернуться в наш поселок, а тебе, Мария, здесь не место. Скорее уходи, подобру.

Ничего себе по добру... Невестки пояснили: шаманы рассудили, что Мария -- ведьма, она может навлечь беду на весь нанайский народ. Понятно, что это мракобесие, но нет дыма без огня. Никогда еще в этом краю не было такого, чтобы все мужчины рода вымирали. Нина и говорит:

- Я вернусь к своим. Прости, ничего личного, но, может, найду себе еще нанайского мужа и нарожаю ему мальчиков.

- Да что же, - отвечает Мария, - иди себе с Богом, да пусть он тебя хранит.

- А я, мама, с вами пойду, - заявляет Сима, - потому как мне вас жалко.

- Да чего уж жалеть, - отрицает Мария, - уж так как-нибудь так помру, мужа и сыновей у меня уже здесь нет, значит, мне пора уж отправляться к ним на встречу.

- Нет. Я с вами...

Обе молодухи плакали. Нина оттого, что ей жалко было покидать мать своего мужа, Сима потому что печально было расставаться с милой сердцу родиной. Но вдовы уже решились на свои поступки и никто б их уже не своротил.

Обнялись, расстались, никто на Нину зла не держит, еще неизвестно, найдет ли отступница добрую судьбу. Две другие женщины, вздохнув, с котомками за плечами зашагали прочь. А куда идти? Там, откуда семья Ивановых приехала на край Земли, все было продано, а нити обрезаны. Переходить в разряд нищебродиц не очень-то и охота, для этого надо вкус странствий иметь. Мария повела Симу на свой дальневосточный гектар. Долго ли, коротко ли тащились, но все же приперлись.

Конечно, за долги коллекторы этот чёртов гектар отобрали и продали другому человеку, у которого таких гектаров было много. Его звали Гаврилыч и он был уже стар. Он потерял всех своих близких и помешался на предпринимательской деятельности. Гаврилыч нанимал батраков, они работали у него как рабы, практических за еду, зато старик давал им приют.

Дело вот, в чем. Когда легковерные россияне стали как соломинки хватать эти дальневосточные гектары, они не думали, что надо еще обладать крестьянской жилкой. Да, у некоторых таковая была, и они разжились. Но у большинства -- не было, вот и стали переходить земли оборотистым и смекалистым.

Гаврилыч сам из чалдонов, только старой закалки. Он потомок казаков, засланных на край Земли еще царем Петром Алексеевичем. Конечно, от казачьего сословия в ём остался разве мамон, но вот всего остального хватало. Он и сам трудился со своими работниками -- и за рулем трактора, и за молотилкой, и за плугом. Для своих рабов он был как отец родной, делил с ними и кров, и стол. Вот только, прошлое старика было тайной за семью печатями. Злые языки клепали о том, что якобы хозяин семью свою сгубил, за то на каторге оттрубил, а теперь грехи замаливает. Но молящимся его никто не видел.

Мария видела Симины страдания. Невестка выросла в зажиточной нанайской семье, лишений не знала, да и до болезни мужа не бедствовала. А тут -- барак, рабский труд, беспросветное будущее. Общество расслоилось, еще немного пройдет -- людьми последнего сорта торговать начнут. Таковы последствия когда-то затеянных либералами реформ на Руси. Жалко Марии было Симу, но она удивлялась, почему та все терпит и к своим нанайцам не бежит. Уж и напрямую молодухе о том говорила, та ж отвечала:

- Я вас, мама, не оставлю...

Меж тем от горя и бедствий Мария стала немощна и не смогла работать. У Гаврилыча строго: кто не работает -- тот не ест. Он уж хотел старуху отправить в инвалидный дом, здесь же не богадельня, но Сима встала на защиту свекрови:

- Я за нее работать буду, хозяин, только вы уж не выгоняйте мою маму!

И впрямь -- пахала за двоих, а вечерком еще приносила Марии гостинчика. Другие рабы Симу считали за дурочку не от мира сего. Да и чего с нее, нанайки, взять... Над Симой смеялись -- жестокость нашего мира сделала людей черствыми. А вот Гаврилыч заметил, что Сима в поле пашет на износ -- и ненавязчиво из простой жалости старался помочь. В рабах у Гаврилыча благополучных нет, у всех какие-то проблемы. Но именно в этой маленькой женщине он видел какую-то силу, которую нельзя не уважать. Внимание хозяина к нанайке было конечно замечено другими. Маргиналы -- народ завистливый, так что Сима подвергалась издевательствам, те же из мужиков, кто помоложе, пытались Симу того, неизменно получая решительный отпор. А уж как с ней обращались женщины -- о том лучше уж помолчать.

И все ждали: когда же старая карга (Мария) подложит свою эту дурочку в постель к хозяину? Дождались. Гаврилыч после работы отдыхал на гумне. Мария настояла, чтоб вечером Сима подмылась, покрасивее оделась, откинула нижний край одеяла и села у ног хозяина. Гаврилыч слишком устал за трудовой день и даже не заметил, что младая нанайка всю ночь согревала его ноги своим теплом. Когда он проснулся, ему было необычайно хорошо. Но женщины уже не было.

Так продолжалось две ночи, и утро для хозяина было исполнено особых сил. На третью ночь Гаврилыч проснулся раньше обычного и даже испугался, осознав во мраке, что некто греет его ноги.

- Кто ты?! - Воскликнул он с пафосом. Он уж подумал было, что проснулся в раю.

Сима не ответила. Но старик понял, что зла в этом нет. Вскоре у рабов появилась хозяйка. Они вначале ее презирали, но увидев, что нанайка остается все того же кроткого нрава, даже полюбили. А попробовали бы не полюбить. Гаврилыч знал, что сия благодать -- за страдания егойные, о которых старик никому никогда не говорил. Хотя, по большому счету, любая из рабынь могла оказаться на Симином месте.

От соединения ветхого чалдона и младой нанайки родился сын, которого назвали Германом. Когда Сингэктэ еще носила во чреве своем, ей приснился ангел, который сказал, что чадо ее победит однажды толпы несметные оккупантов и освободит Дальний Восток ради новых опытов царя русского. У нас ведь -- нет, чтобы для начала попробовать на мышах -- сразу экспериментируют на людях. Ангел только строго наказал: чтоб не пил вина и не остригал волосы, поскольку вся сила егойная будет в трезвости и космах.

Герман и впрямь вырос крупненьким, а волосы никогда не стриг, они ему копной закрывали всю спину. Однажды юноша заявил родичам, что хочет жениться на девушке из народности удэге, которая ему люба. В смысле, не народность, а девушка. Родители и Мария вначале были против, а потом уступили. Пошли в удэгейский поселок сватать невесту, а Герман по дороге отстал, и увидел, что сзади крадется амурский тигр. Младой гигант с легкостью придушил хищника, догнал своих, но им ничего не сказал.

Сватовство прошло удачно. Удэгейцы устроили по случаю пир, молодых благословили и назначили день свадьбы. Накануне же торжества жених сообщил, что теперь любит другую, чалдонку, а эта ему разонравилась. Родные устроили парню выволочку, покрыв его на чем свет стоит, а тот возьми -- да и напейся из расстроенных чувств, ведь у богатыря была тонкая организация психики. Удэгейцы, прознав о капризе Германа и позоре невесты, настучали в правоохранительные органы -- убийство тигра царским указом считается страшным преступлением. Приехавший отряд нацгвардии забрал спящего в отключке молодца и отвез в тюрьму, где Германа наголо обрили.

В эту ночь решили самураи перейти границу у реки...