Скульптурные мысли крестьянина Оськина

Две деревеньки рядом - Балдино и Мундырь. Населения на обе - 60 душ. Вокруг заросшие бурьяном поля, у горизонта - лес. Летом, в зелени, картина отрадная. Зимой - пустыня. И как-то я понимаю Андрея Оськина, деревенского скульптора: среди унылых равнин хочется чего-то выпуклого, нарушающего однообразие пространства.

Он живет в деревне Мундырь, когда-то славящейся дородностью и зажиточностью людей. Мундырь - самая старая деревня в округе, а по убеждению Андрея люди не стали бы селиться на скудных землях. Бабушка Андрея Мария Яковлевна рассказывала, что у людей были амбары, большие дворы. А жили хорошо потому что много работали. Подкосила война: лишь один двор из пяти вернулся хозяин. Кстати, как говорила бабушка, название деревни произошло от слова “мундир”, переделанного на крестьянский лад. Петр Великий когда-то проезжал по Сибирскому тракту (он проходил в нескольких верстах от Мундыря) и подарил здешнему жителю, по видимому, изношенную часть своего одеяния.

В Мундыре две трети домов безлюдны. Одну из изб под скульптурную мастерскую занял Андрей. Там у него мольберт, софиты, запас глины. В Мундыре есть ферма, в которой тридцать голов дойного стада. Как говорят, скотину общественную держат только для того, чтобы окончательно хозяйство не загнулось. Как не смешно, ферма - завидное преимуществ Мундыря: в окрестных селения не осталось и такой роскоши.

Две коровы, два теленка семьи Оськиных - самое крепкое хозяйство в деревне. Детей у Петра Дмитриевича и Галины Александровны Оськиных трое. Андрей - старший, ему 28. Младшему брату Ивану 17лет, сестра Елена чуть старше. Аккурат на днях приехала. Из Костромы. Учится она там в техникуме на строителя. Смотрит вокруг себя с какой-то тайной ухмылкой, снисходительно. Видно, надышалась городского воздуха и одурманил он ее. Деревня для нее - недоразумение, считай, темная часть биографии. Да и логика проста: “Зачем возвращаться туда, где лет пятнадцать уже ничего не строят, а только растаскивают на дрова?”

Особенно ей непонятен и даже страшен Андрюха. Ну говорит ей брат, что любит землю, природу. А статуи эти для чего ему? Зачем выделяется? А для Андрея скульптура - вторая жизнь. А, может быть, и первая.

Он хотел куда-нибудь поступить после школы, ведь он лепил что-то из пластилина и глины, сколько себя помнит. Но отец уехал в очередное свое плавание и на Леше осталось хозяйство, младшие брат и сестра. Отец - моряк, он часто и надолго пропадает. Однажды брал на Дальний Восток жену, и так получилось, что родился Андрей в городе Находке. Ну, что делать: душа отцова морская, любящая вольные ветры. Андрей другой. Он любит основательность, созерцание.

До армии он успел поучиться в ПТУ на мастера - резчика, но специальность из-за того, что уволились преподаватели, закрыли. Когда вернулся из армии (Андрей служил на границе), совхозу уже никто не был нужен. Пошел работать в зону, которая возле ближайшей от Мундыря станции Поназырево, охранником. Вот ведь судьба: в армии границу охранял, на гражданке пришлось охранять зеков (и там, и там ему довелось стоять на вышке). Работа охранника неплохая, ведь после смены остается время на хозяйство и на творчество. Но через три года вышел конфликт: поступил он на юрфак, а начальство настояло: “Или ты на вышке, или в институте. Выбирай...” Алексей не жалеет об этом, говорит: “Ну, какой из меня юрист?..” У него другая любовь: лепка. Его “библия” и одновременно настольная книга так и называется: “Лепка”. Написал ее великий скульптор Лантери и Алексей считает великой удачей, что книга эта попала к нему. Края страниц у книги засалены, обложка потерлась, а он все читает, читает...

После зоны Андрей трудился у одного предпринимателя на лесоповале, сучкорубом. Там был обман, хозяин всегда недоплачивал, и Андрей ушел на “шабашку”, то есть на случайные заработки. И лишь недавно он нашел место в райцентре, в пожарной охране. Режим работы - сутки через трое - позволяет уделять время и земле, и все той же “шабашке”, и творчеству.

Себя он не считает скульптором. Оправдывается:

- Я сейчас из себя ничего не представляю. Это просто мое увлечение. Художник - особое состояние, когда умеешь свою душу показывать. Я начинал в дереве работать; познакмился с хорошим мастером-резчиком из города Шарья, Масленниковым Николаем. Понаблюдал - и понял, что он под структуру дерева подлаживается. Для меня это - не то, мне свободы выражения хочется. Пробовал рисовать, но мне не хватало объема. Вроде рисуешь лицо, но так и тянет обе руки задействовать, чтобы форму чувствовать. Оттого и пришел к глине, к гипсу. Но пока у меня не то получается. Не то...

Лепит Андрей в основном односельчан. Толика Юркова, Володю Старостина, брата, сестру, маму. Сейчас работает с Витькой Голубевым. Витька - один из Андреевых “подопечных”. Он с братом почти ровесник, оба готовятся в армию пойти и для Андрея эти парни как дети. И Ваньку он с младенчества растил, и Витька ему не чужой. Парень живет с бабушкой и сестричкой Анькой, потому что мама их погибла, а отец пропал. Вместе - Андрей, Ванька и Витька - “калымят”: доски грузят на пилорамах, строят, срубы рубят (это уже в сообществе с отцом). И сенокос у них вместе, и картошка. Пчелами занялись, перенимают бесценный опыт пчеловодства Толи Юркова, опытного пасечника.

Сейчас “мундырской тройки” появилась цель: заработать денег, купить подержанный трактор и начать серьезно обрабатывать землю. С целью прибыли, а не для удовлетворения потребностей натурального хозяйства. Андрей считает так:

- Нам, конечно, не повезло, что мы молодые Когда в совхозе все “раздербанивали”, я юношей был, технику не смог взять. Но если у нас получится - будем развивать у себя сельское хозяйство: скотину расплодим, пасеку увеличим, целину распашем. Я вот, что думаю: с работы могут нас уволить, а с земли никто не уволит!..

Андрей много экспериментирует с разными культурами. Картошку он сажал на разных почвах и нашел, что на смешанных почвах картошка лучше растет, чем на глиноземе или на песке. В заветных местах (а земли сейчас свободной хоть отбавляй) он получает с ведра картошки пятнадцать, а то и двадцать ведер. Он уверен в том, что именно сейчас, когда деревня северная нарушена основательно, настало время крестьянина, только крестьянина думающего:

- Кушать-то все хотят, а производителей почти не осталось - разбежались по городам или спились. Здесь когда был совхоз, думали, что пусть все будет так, как есть, не искали новых путей. А деревню можно поднять. Нужно только, чтобы отношение людей изменилось. Чтобы не потребительская точка зрения была во главе угла, а... душа. Земля без нашей души благодать свою дарить не будет. Но нужно частное хозяйство. Свое. И будет тогда сила, чтобы вставать до рассвета и ложиться поздно!

...Конечно Андрей - идеалист. Но он - счастливый идеалист, так как рос уже после советской власти, не знал рабской философии. Жаль только, его крестьянские стремления приходят в противоречие со страстью к скульптуре:

- В городе скульптурой лучше заниматься, потому что с натурой проще. Да, я здесь могу лепить коров, лошадей, кошек. Деревенских наших людей лепить могу. А вот тело человеческое... Здесь у нас в деревне менталитет какой: начнешь натурой обнаженной заниматься - сразу разговоры всякие начнутся. Четыреста мышц человека, больше трехсот костей - где все это изучить? Я даже одно время думал поступать в медицинский институт - только для того, чтобы анатомию изучить. Но это так, в порядке бреда... В материальном плане, конечно, в деревне хуже, да и с информацией плохо (ну, где ж мне про скульптурное искусство новости узнать!). Но - душа... Друзья. Природа...Приезжают сюда товарищи, из тех, кто в городе осел. При машинах, при деньгах, говорят: “Вот, у тебя в твоей деревни ни кола, ни двора. Дурень...” Если бы я выпивал, я бы пропустил мимо ушей. А здесь... Вообще-то и кол и двор у нас есть. И проживем мы своим хозяйством при любой власти - не случайно в годины войн людей деревня спасает! А все же обидно. За брата Ваньку обидно, за Витьку Голубева. Они чистые, честные пацаны. И землю любят побольше меня!..

...Вообще-то, если рассудить, Андрей Оськин, “скульптор от сохи”, живет в согласии с собой и миром. Разве только страдает от того, что его увлечение никому в деревне не нужно. Но разве не такова участь всех художников? Но с другой стороны у каждого художника планида своя. Как впрочем и у каждого крестьянина.

Медвежья душа

Деревенька Бызово, в которой Николай родился и вырос, почти что нет. Уж очень она была далекой, таежной, до ближайшей станции от нее полторы сотни верст. Начальная школа - и та была в другой деревне, за несколько километров от Бызово.

Но было бызовских детей все-таки преимущество перед городскими ребятами: радость общения с природой; представители непуганой еще фауны не якшались заглядывать в саму деревню. Другие, может, и пугались громадного кабана или сурового волка, а маленький Коленька наблюдал и подмечал. Старался запоминать повадки. Единственный зверь, с которым ему так и не удалось пока в жизни столкнуться носом к носу - медведь. Конечно, медведя он часто ощущал - по треску сучьев, терпкому запаху - но всякий раз они умудрялись разминуться с хозяином леса. Тем не менее медведь позже стал любимой темой творчества зрелого мастера Николая Масленникова.

Для того, чтобы изобразить зверя, обязательно надо знать его нрав, нюансы поведения. Николай пошел нестандартным путем: он представлял себе лесного царя как бы изнутри и воображал, как бы он сам себя вел себя в лесной чащобе или при встрече с человеком. Помогали еще полуфантастические, бахвалистые рассказы охотников (сам-то мастер не любитель убивать зверя, он считает, что его задача - давать жизнь). По ним и по своему воображению Николай и стал ваять из дерева медведей, а в придачу к ним прочее зверье.

А началось страстное увлечение деревом у Николая в шестилетнем возрасте:

- Дед мой, Иван Николаевич Масленников был хороший столяр. Работал он в колхозе “Герой труда”, ему на войне руку перебило (она у него на сухожилии болталась), а он все равно столярничал. Делал он сани, бочки, дверные рамы. Я мальцом бегал к нему в мастерскую, сначала складывал что-то из кубиков деревянных, которые от работы оставались, после пытался свистульки точить из липовых чурок. Но в основном мешался ему - но дед меня терпел. Пришел я как-то домой из мастерской деда и решил что-то поделать. Взял нож кухонный и все косяки на окнах срезал (они крашеные были и я думал, что голая древесина красивее будет, благороднее). Пришел с работы отец и мне ремнем так перепало, что надолго он мне охоту к резьбе отбил. А было мне тогда шесть лет...

Зато с первого класса Коленька увлекся рисованием. Рисовал больше природу и рисунки свои приколачивал к стене родного дома, называя это “вернисажем”. За это отец не журил и даже с любопытством наблюдал за исканиями сынишки. Дед больше поварчивал, говоря, что “рука с пользой должна трудиться, а не для праздного художества”.

Когда учился в восьмилетке села Согра, Николаю повезло. Был там учитель рисования, Измаил Сергеевич Скрябин. Он почувствовал в мальчике особый дар и стал в нем его развивать. И где-то в восьмом классе Коля решил, что непременно поступит в художественное училище. В далекой деревне трудно было представить себе не только что такое “художественное училище”, а даже просто вообразить себе “городскую жизнь”. Николаю повезло. Его родная тетка лежала в больнице с завучем училища народных промыслов из-под города Сергиева Посада, она рассказала ему про своего одаренного племянника и тот заинтересовался. Благодаря урокам Измаила Сергеевича Николай с легкостью сдал экзамен по рисунку и вышел из Богородского училища дипломированным мастером художественной резьбы по дереву.

Отслужил он после училища на флоте, на боевом корабле. Так получилось, что начальство узнало о том, что он резчик, только к исходу третьего года службы. Предлагали остаться на флоте по контракту - резать сувениры - но он вернулся в Подмосковье. Работал на фабрике художественной резьбы, пока отчетливо не услышал “зов предков”. Но куда возвращаться? Родная деревня нарушена, колхоза нет, любимый дед сей мир оставил. И поселился он близко к железной дороге, в поселке Ветлужском.

Там он первоначально пошел по стопам деда, устроился токарем на предприятие “Шарьядрев”. А вечерами вел кружок художественной резьбы, обучал искусству резания местных детишек. И одновременно стал развивать свое личное направление в художественной резьбе: изображение животного мира.

Николай любит не только дикую природу. Он с детства пас коров, обожает лошадей, любит всяческих птиц. А медведи... Николай их сделал уже сотни (а, может быть и тысячи - он не считал). Много раздаривает, но много у него и покупают. Считай, медведи мастера Масленникова разъехались по всему миру - от Африки до Америки. В медведе Николай видит особую символику:

- ...Это символ России. Ведь “русские” - это не “волки” и не “зайцы” (у нас их ведь тоже много). Да, русский - увалень. Он долго запрягает, но быстро едет; охотники рассказывают, что медведь бегать может побыстрее лошади, только разве на небольшое расстояние. У меня этот характер передать, если честно, не всегда получается. И, когда выходит хорошо, как задумал, я для себя это счастьем называю. Я всегда стараюсь передать внутреннее напряжение животного. Вот, кабан вроде просто стоит, а чувствуется, что его обложили собаками и сейчас он рванет... Простой обыватель подумает: “Ну, как все просто, я и сам бы так сделал!” А показать через простое сложное, чтобы характер через внутренне напряжение передать... Иной раз думается: в монастырь бы ушел, дали бы тебе келью, чурку - и ты бы резал! А тут быт, семья...

Жена Николая Ирина - тоже творческий человек: она в музыкальной школе обучает детей игре на народных инструментах. Родом она с Юга, из Краснодарского края, там зверья немного. Зато, видимо из-за общения с женой, Николая потянуло к экзотике. Он стал резать жирафов, слонов, южных птиц. Приходится порой угождать и сильным мира сего. Богатые заказывают у Николая резные изображения любимых животных, собачек, кошек, которые он исполняет по фотографиям. Многие заказывают себе больших медведей и птиц для украшения личных дач. Как-то Николай вырезал медведей для русского ресторана в Испании. В общем-то он рад этому, так как вечная медвежья тема, которая с детства не дает ему успокоиться, находит не только зрителя, но и покупателя.

Не так давно Масленников возглавил местный центр народной культуры “Светлица”, в котором получили развития различные ремесла. Есть в центре и мастерская художественной резьбы “АРТель”, в ней занимаются несколько десятков детей из поселка, а так же взрослые. Даже одна пожилая женщина приходит резьбой заниматься, баба Лиза. Говорит: “Хочу, Коленька, как и ты, к совершенству в дереве прийти!”

Сад дяди Вани

...Много, много детишек. Деревня Горлово буквально наводнена детскими голосами. И не спешат, не торопятся люди убегать из деревни на городские хлеба.

Я вот что заметил. Общаешься с сельским предпринимателем или руководителем коллективного хозяйства, а он между делом роняет: “Дочь в такой-то город уехала, сын вообще в столице живет, внук за кордоном учится...” Вроде бы и хороший человек, а получается, будущее свое он по сути строит не здесь, а где-то на стороне. Та местность, где он родился и “клепает” прибыль, - это всего лишь отправная точка для потомков, презренное отечество... а внуки будут стыдиться того, что корни у них в эдакой глуши.

И для сравнения взять детей Ивана Александровича и Зинаиды Анатольевны Матанцевых. Сыновья Олег и Вадим - механизаторы. Дочь Оксана - ветеринарный врач. И все работают в СПК “Луч”, председателем которого является их отец. Хозяйство особенное. Потому что оно единственное в Поназыревском районе, остальные разорились. “Луч” имеет три фермы: в деревнях Мундырь, Никитино и Горлово. Поголовье - 300 голов. Вроде и немного, но дело в том, что все общественное стадо района составляет 400 голов.

Дети в деревне зовут председателя “дядей Ваней”. Иван Александрович вообще оригинал. Взял недавно, скинулся с сыновьями - и купил несколько пар роликовых коньков. Теперь ребятня по очереди катается. Прибегают: “Дядь Вань, дядь Вань! Дай покататься...” Благо есть где кататься: улица в Горлове асфальтированная. Ни в одной из деревень района нет асфальтовых улиц, да и вообще дорога от райцентра к Горлову сплошь асфальт. Кто не знает, говорят: “Блатной...” А дело обстояло проще. В тогда еще живых колхозах вся техника весной и осенью вся в поле, а у Матанцева один механизатор на дороге - кюветы окапывает. Свалилось на район чудо: дорожники прибыли. Куда строить дорогу? А туда, где все подготовлено, там же дешевле обойдется! Вот в Горлово дорогу асфальтом и покрыли.

Дядю Ваню власти два раза хотели подвести под тюрьму. Первый раз еще при коммунистах. Это когда его еще молодого директора совхоза в 84-м поставили председателем райисполкома. В деревне-то все просто было, а здесь какие-то хитрости, “черные кассы”... В общем поставили перед Матанцевым задачку: “Либо играешь по нашим правилам, либо... с таких высот или умирают - или в тюрягу садятся...” Завели уголовное дело, что якобы по какому-то объекту совхоз недоплатил, выгнали из партии. Был Иван Александрович некоторое время безработным, а после вернулся-таки в родной совхоз (который он к слову возглавляет с 78-го года). Дело в том, что его последователь стал все разваливать, а жалко было как-то начальству позориться: вроде выдвинули человека, потом в грязь втолкали.

Ну, поднял снова Матанцев дисциплину, даже пережил наступление капитализма, а в 96-м снова скандал. Кому-то не понравилось, что дядя Ваня отменил у себя в хозяйстве хождение национальной валюты “рубль” и ввел... карточную систему. Скандал дошел до Костромы и снова было заведено дело. А обстоятельства сложились такие: в стране кризис неплатежей, переработчики денег на платят, дают за зерно и молоко бананы или газировку. А от положения совхоза напрямую зависит жизнь десяти деревень. И дядя Ваня организовал цепь торговых точек, в которых работники отоваривались по своеобразным справкам. Человек берет продукты, и в справку записывают, что и на сколько. Народ это прозвал “карточками”. Одни были недовольны, другие (особенно женщины) - счастливы. Дело в том, что на “карточки” можно купить все, даже велосипед или телевизор (по заказу привезут). Кроме спиртного. Мужики такие есть, которые тут же спускают заработанное, попросту пропивают. А тут - будто сухой закон. Волей-неволей закодируешься.

Недовольные пошипели-пошипели, да и притихли. Потому как видят: все кругом разваливается, а СПК “Луч” (в такую форму перешел совхоз) держится. И карточная система жива до сих пор. Только люди уже право выбора имеют: хочешь - деньгами, хочешь - в карточной экономике живи. Большинство остаются на карточках, так как сельское хозяйство связано с рисками и наличка у хозяйства бывает не всегда. Народ освоил слова “дебитор” и “кредитор”, то есть - ты должен хозяйству (бывает и такое, в этом случае ты отрабатываешь долг) или оно тебе.

Оба дела дядя Вани считает для себя полезными. Они его укрепили морально и юридически подковали. Крестьянин ведь из всего должен пользу извлечь.

А в руководители он попал случайно. Работал в райцентре, в ПТУ мастером, и о деревне даже не думал. Обожал спорт (был кандидатом в мастера по тяжелой атлетике), любил с детьми возиться и вообще мечтал стать тренером. Кстати и ребята в училище неизменно занимали первые места по штанге. Но в ПТУ не давали жилья. И пошел Матанцев в совхоз - сначала электриком, потом секретарем парткома, после инженером. К сельскому хозяйству раньше Иван не имел никакого отношения, так как вырос на лесопункте, и видел только лес, пилы да топоры. Директор в совхозе был хороший, но дружил с вином, и так получилось, что молодого инженера ради эксперимента поставили в директора. Так и продолжается по сию пору.

С той только разницей, что теперь в сельском хозяйстве надо проявлять виртуозную хитрость. Научился выкручиваться дядя Ваня лет десять назад, опять же когда не платили за продукцию. Здесь, на Севере, зерна не вырастишь путного, разве только овес, поэтому жить можно только молоком и мясом. И решили свое молоко возить в город Шарью, местный, можно сказать, экономический центр. Но как торговать, если в крестьянах из глубинки засели два качества (то ли хороших то ли... не знаю уж, как квалифицировать): гордость и боязнь города. Ну, как так: приехать в большой город - и стоять, как бабушка с банкой молока козьего... Да еще от семьи и хозяйства на целый день отрываться - с 5 утра до 10 вечера. Дядя Ваня долго уговаривал доярок, талятниц и даже медичку пойти в торгаши. Уговорил. Ездят-то по графику раз в месяц, вроде не накладно, но года три все равно ушло на привыкание.

Или взять овес. Здесь его никто не купит, не нужен он отмирающим хозяйствам. Стал дядя Ваня возить овес в Кострому, на крупозавод. Там же, в городе, он находил предприятия, которым овсяная крупа нужна была: хлебозаводы, кондитерские фабрики или просто оптовые базы. Ну, здесь без натурального обмена не обойтись; так и возникли совхозные магазины.

После дядя Ваня организовал переработку молока. При ферме в Горлове работает маленький заводик, который производит творог, сливки, сгущенное молоко, масло. В селе Хмелевка имеется цех по переработке мяса. В Горлове построили хлебопекарню. Своим, натуральным и экологическим продуктом торгуют в магазинах, а так же устраивают выездную торговлю в далеких лесных поселках. На большой ранок (то есть в большие города) не вышли, так как для нужны громадные деньги: необходимы логотип, фирменная упаковка, продвижение бренда. Пришлось даже Шарью оставить, зато репутация “Луча” не роняется в пределах района.

Во многом спасает пилорама. Сейчас она приносит около трети дохода и лес частенько спасал животноводство. Так же как и пекарня, которая тоже первоначально приносила ту же треть доходов. Дядя Ваня не ждет для животноводства лучших времен, так как топливо и корма дорожают, а молоко -нет. И никакого оптимизма насчет СПК у него нет, он видит, что хозяйство медленно скатывается туда, куда остальные уже скатились. Но жить-то деревне надо! Матанцев уверен, что даже при самом неблагоприятном развитии ситуации в сельском хозяйстве он что-то, да придумает.

Год назад дядя Ваня оформил предпринимательство. Не для личной выгоды (в конце концов он как жил, так и живет в половине двухквартирного дома и ничего личного строить не намерен), а просто потому что колхозам сейчас не дают кредитов. Причем если хозяйство производит молоко (просто держит коров), у него одна налоговая база, если делает сметану - другая. И получается, у нас перерабатывать намного выгоднее, чем производить первичную продукцию. Может скоро государство надавит на сельское хозяйство еще сильнее, так что даже пошевельнуться будет нельзя (ну, например тарифы на электроэнергию поднимет до космического уровня). М может наоборот послабление для крестьянина выйдет (что наименее вероятно). В любом случает ситуация нестабильна.

Но пока Бог милует, и в условиях ожидания очередной грандиозной “реформы” (от них деревня почему-то неуклонно нищает) дядя Ваня строит... колхозную лыжную базу. Расположена она в лесу, километрах в двух от Горлова. Начали ее строить - простые деревенские мужики и в свободное от работы время - в прошлом году. Построили дом, в котором спортсмены могут остановиться, тир, баню. Горку соорудили - это по местным меркам гигантское сооружение. Расчистили и подготовили три трассы, одна из них освещается - на Севере-то зимой темнеет рано. Рядом с горкой заливается каток; дядя Ваня кроме лыж и роликовых коньков еще и обычные коньки закупил. В районе такого никогда не видывали, а потому в Горлове проводятся почти все районные соревнования. Казалось бы, для чего? Дядя Ваня говорит:

- Я и сам со спортом всю жизнь на “ты”, и сыновья у меня кандидаты в мастера по лыжному двоеборью. Театров у нас нет, цирков - тоже. Чем детворе заниматься? А взрослым людям? Если не спорт - только спиваться...

Олег, кстати, семейной командой (он, жена Татьяна и дочь Настя) заняли первое место в областных соревнованиях спортивных семей. Кстати Олег, хотя ему уже 35 лет, хочет восстановиться в ВУЗе, получить инженерное образование. В свое время он два курса отучился, но бросил из-за женитьбы и пошел в механизаторы. Не знаю уж, хорошо это или плохо, но семейный клан Матанцевых - это и часть единого трудового коллектива. Кроме Олега, Вадима и Оксаны, в “Луче” работает супруга дяди Вани Зинаида Анатольевна (она бухгалтер), снохи Татьяна и Валентина (они продавщицы). Подрастают шесть внуков дяди Вани. Он не настаивает, но надеется, что они из деревни не уедут.

Дядя Ваня вообще стремиться брать к себе молодые семьи. Например шесть лет назад он принял шесть семей из Кировской области. Там колхоз развалился и они остались без работы, ну а сами эти семьи совершали не первый круг своих скитаний, так как были беженцами из Средней Азии. Все многодетные, и только одна семья с отцом. Работали хорошо, но через пару лет, по выражению дяди Вани, стали “нарабатываться”. Или, если сказать по-иному, спиваться. Вот, к примеру семья Кинслер (они немцы). Мать и отец пьют, зато дети их - настоящие труженики. Сережа работает на пилораме, Саша - подсобный рабочий, Максим возит молоко на станцию. В свободное время мальчики идут в лес по грибы и ягоды. Фактически дети кормят своих непутевых родителей. Потому что все равно любят их. Жаль, что учеба мальчиков из-за того, что они достойно борются за свое существование, страдает, но дядя Ваня все равно преклоняется перед ними. А вообще из этих шести семей три - очень хорошие и порядочные. А дети хорошие во всех семьях. На них у дяди Вани и надежда.

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Костромская область.