В краю икотников

1.Мечище

Кто здесь жил изначально, неизвестно, но где-то тысячелетие назад ( и это точно известно) – обитал на берегах тихой Пинеги народ весь. Вообще весь расселена была по всей Северо-восточной Европе, народ это был лесной, дикий. Но здешнее племя, которое славяне называли “чудью заволочской” или “чудью белоглазой” обладало зачатками государственности. У них даже города свои наличествовали; все 500-километровое течение реки Пинеги заселено было относительно плотно (правда все селения были “нанизаны” на Пинегу как жемчужины на нить). Пинежье и ныне географически отдалено от цивилизации - настолько труднодоступен этот район - а уж в те туманные времена оно воспринималась как “терра инкогнито”. Конечно благодатными земли на Пинеге не были никогда. Север - он и (тьфу, чуть не сказал “в Африке”!)... Север только трудностями “одаривает”; его надо покорять. И сейчас Пинега причислена к районам Крайнего Севера - со всеми вытекающими из этого льготами (которые впрочем вряд ли компенсируют трудности жизни). И деревни в Пинежье все так же льнут к главной артерии, а львиную долю земель занимают непроходимые болота да глухие леса. Но Пинежье всегда даровало главную человеческую ценность: свободу.

И вот однажды сюда пришли воевать новгородцы. В XI веке их еще не было; по норвежским источникам в 1026 году сода заплыл со своей торговой экспедицией викинг Торер Собака. При впадении Пинеги в Северную Двину он обнаружил богатую ярмарку. Удачно свершив коммерческие дела, Собака на прощание (как сообщает источник) задумал ограбить находящееся неподалеку языческое капище аборигенов. Задумка удалась, Собака даже истукана главного местного божества Йомалы прихватил с собой.

Ну а после начались походы на Пинегу новгородцев. Военные, захватнические походы. В Верхнем течении Пинега, в районе современной деревни Городецк есть место, которое считалось последним оплотом, столицей чуди. Здесь по преданию новгородцы схлестнулись с аборигенами в жестокой битве. Победили первые и, как гласит легенда, новгородский князь (его имя легенда не сохранила), увидев, что по речке, впадающей в Пинегу вместо воды течет кровь отважных чудских воинов, в сердцах воскликнул: “Поганая река!..” С тех пор речку назвали Поганец. Часть чуди ушла на Северо-восток, часть растворилась среди славянских переселенцев, ассимилировалась. Факт, что теперь на Пинеге нет ни одного человека, который бы сказал: “Да, именно я - чудь белоглазая!”. Да и вообще народ чудь считается вымершим. Хотя есть сведения, что в перепись 1920 года национальность “чудь” была зафиксирована, то есть нашлись люди, которые гордо именовали себя чудью.

Уже в Уставе новгородского князя Святослава Ольговича на реке Пинеге названы погосты, подчиняющиеся Новгороду: Вихтуй, Кеврола и Пинега. Все это были чудские города, у них и названия тоже чудские. Но это все в нижнем течении реки; верховья Пинеги, как считают историки, сопротивлялись колонизации до XV века. Летописи зафиксировали различные факты аннексии: в 1315 году новгородец Василий Матвеев по прозвищу Своеземцев попросту купил громадные просторы у какого-то правителя аборигенов. А в 1342 году имел место авантюрный военный поход новгородца Луки Варфоломеева с бандой ушкуйников - прежде всего ради наживы, но и для порабощения чуди. Этот поход даже вызвал политические трения между Новгородом и Москвой. Окончились они, как известно, позорным и гибельным для своеобразной русской республики с вечевым управлением присоединением Новгорода к Москве. Пинежье стало частью Московского государства, население вошло в состав “черного крестьянства”, оно вынуждено было платить оброк за пользование землей.

Зато здесь не было боярского и помещичьего владения землями и людьми, то есть пинежане не знали рабства. Впрочем в XIX веке Пинега стала местом ссылки политически неблагонадежных российских граждан. Эта традиция поддерживается и поныне: в нынешней столице Пинеги, селе Карпогоры наличествует колония, в которой томятся, или (если сказать юридическим языком) исправляются большое количество заключенных.

Раньше Пинега жила зверьем: здешние охотники добывали его в громадных количествах. Сейчас жизнь Пинеги - лес, точнее - древесина. Современные лесопромышленники на ней обогащаются; простые лесорубы - пока что-то не богатеют. Но так, известное дело, пока еще вся российская экономика устроена.

Многое со времен пинежской вольницы изменилось, но былое языческое прошлое Пинеги отразилось в довольно своеобычном явлении. Называется оно: “икотничество”. “Икотники” - это колдуны. Он и насаждают беду, порчу. Если быть точнее, здесь, на Пинеге, большинство “икотников” - женского рода. “Икота” - это болезни такая, которую на тебя накличет колдунья. Называется это: “посадить икоту”. И не обязательно ты будешь икать; возможно кричать будешь благим матом или “не своим” голосом, как бы изнутри говорить. Человек, на которого “икоту посадили”, худеет, болеет, ну и непременно умирает в мучениях. Трудно снять эту кару...

Но есть в “икотничестве” и светлая сторона: часть колдуний - добрые. Их на Пинеге “тертухами” называют. Так их прозвали потому что они “трут” в бане, обладают искусством лечебного массажа. Конечно “тертухи” и заговоры знают, и травами лечат. Роды принимают. Единственное, что неподвластно им - чары “икотника”. Никто точно не знает, кого больше: “икотников” или “тертух”. Скорее всего поровну ибо природа любит равновесие. Меня лично проинструктировали в Карпогорах: в деревнях незнакомых людей не обижать, злого не делать, в глаза не смотреть. Тогда возможно и пронесет. Не знаю, пронесло ли, но после возвращения из командировки на Пинегу две недели я физически страдал.

Ну а теперь о празднике “Мечище”. Такого действа я не видел нигде. Есть гораздо более красивые праздники, они и пошумнее, и пораскатистей. Мечище несмотря на несколько несуразный вид задумчиво, истинный смысл его запрятан.

Перов день. Вечер. В центре села Карпогоры собираются люди. Вначале они шествуют по селу, ближе к полуночи собираются на площади. Летом здесь не темнеет (белые ночи), поэтому хоть день, хоть ночь - все одно. В последние годы Мечище немного трансформировали, обставили все как Петровскую ярмарку. Да, на стадионе действительно мастера продают свои творения - от горшков до корзин. Там же, на стадионе - сцена, на которой артисты выступают. А на площади хороводы крутят, пляшут, поют. Очень много молодежи; ну и алкоголя тоже хватает. Катания на лошадях устраивается, игры - прямо на лугу.

Тот праздник, на котором мне посчастливилось побывать, праздник даже посвящение имел - коню. Но не живому коню, а “коньку” на крыше, своеобразному украшению северных двухэтажных домов-гигантов. Они “охлупенями” называются. И в деревнях домов таких много, и в Карпогорах есть целая “улица деревянных коней” (улица Ленина). К празднику выставку творческих работ устроили: “Кони на ладони”. И детский районный конкурс провели: Ах, кони, кони!” Конь для Пинеги - не только украшение, но и первый в хозяйстве помощник. С без него и сенокос невозможен, и картошку окучить он поможет; да и транспортное средство он в условиях бездорожья первейшее.

Я нескольких знающих людей мучил вопросом: что такое это непонятное Мечище. Объясняли по разному. Одни говорили, раньше название звучало немного иначе: “Метище”. Как бы место такое выбиралось - на горе, красивое и чтобы вся деревня была видна. Да и сейчас место праздника “метищем” зовут. Другие утверждали что “Мечище” оттого что “траву метут” - люди гуляют до утра, танцуют - траву на месте гуляния вытаптывают до черноты.

Есть версия, что “Мечище” от сенокоса пошло: метают стога после праздника. Мол после Мечищ можно сенокосить, а до того - нельзя. Но я заранее, до праздника приехал на Пинегу и заметил что сенокос уже начался. Северная погода капризна, нужно использовать каждый погожий день. Сегодня ласковое солнышко веселит, а завтра как дохнет “Сиверко”!.. Так и на сей раз получилось: в праздник даже вечером было плюс 30; через три дня хлестал дождь и столбик термометра даже не дотягивал до плюс 10. К тому же здесь не “метают стога”, а “кладут зароды”. То есть метод заготовки сена не “московский” а “новгородский”. И терминология сельскохозяйственная здесь другая, за скотиной здесь не “прибирают”, скотину “обряжают”. Есть кстати громадный плюс у Пинежья: нет здесь колорадского жука - она зимой вымерзает напрочь...

У меня, как у постороннего человека (а взгляд со стороны порой полезен) оформился свой взгляд на Мечище. В праздник я понаблюдал за людьми. И увидел в людях не только радость недолгому лету, жаре (здесь от жары не страдают - ей наслаждаются!), но и какое-то томление. Метания... Мне показалось, “Мечище” - от слова “метаться”. Впрочем пришлому типа меня многого не понять. Особенно - в душах людей, которые суть праздника впитывают с молоком матери. А потому могу ошибаться в своем восприятии.

И все же я убежден, что открылась мне другая, сакральная сущность праздника. А именно - соединение мужчины и женщины, самый вечный мотив, порожденный первородным грехом. Мечище само по себе - это гуляние. В любой деревне на Пинеге его устраивали - и не обязательно на Петров день, а в престольный праздник данной деревни. Это в Карпогорах “престол” - Петров день. А где-то это Иванов день, Ильин день, Семенов день и т.п. Были и зимние Мечища, на Святки. Зимой собирались в избах, на повети; гуляния были менее залихватские и затяжные, но все же были.

Главный смысл праздника по моему мнению такой: парни себе девок выбирают; ну, и наоборот. Мечище в сущности даже традиционного сценария не имеет, единственное, что всегда повторяется - это шествие из одного конца деревни в другой. Часто даже и без песен. Это своеобразные смотрины. На Мечище молодежь знакомится, пару себе выбирает. Деревни на Севере далековато друг от друга, а если заводить семьи внутри одного селения - так и выродится недолго. А на праздник съезжаются издалека, все красиво одеты, многие готовы на некоторое нарушение целомудрия. В общем неплохая “ярмарка невест” получается. Старшим, уже обремененным семьями на празднике тоже хорошо: они отвлекаются от каждодневной рутины, немного могут дух перевести. Ну, и молодость вспомнить не грех.

Игры и хороводы на Мечищах не случайны: парни на девок глядят: чтобы девка была “красна, стройна, дородна”. Но и девушки к парням присматриваются: по игре видно, смекалистый ли он, крепка ли у него рука. Игры с поцелуями распространены; по ним можно определить, ласков ли потенциальный муж, люб ли. Может быть именно по этой причине священство всегда против Мечищ выступало. Как впрочем и сейчас тоже, мягко говоря, не приветствует церковь этот праздник.

Иные говорят, что Север целомудрен. Но здесь, на Пинеге, традиция издревле была ребенка только по матери записывать, когда-то даже отчества не давали. Это потому что на Мечище всякое могло случиться. Но понятий все же придерживались: если девушки пошла с парнем “за овин” - значит девка такая... легкая. Считалось, “за овин пошла” - почти что дите в подоле принесла. Внебрачный ребенок, по-пинежски “сколотыш” - оскорбительное слово.

В общем вывод таков: Мечище - отдушина. Слишком много в жизни северянина мрачных дней, много труда, борьбы за существование. Разок выплеснуть эмоции не возбраняется. Ведь это можно сделать только единожды в году. Назавтра дохнет “Сиверко”, хлестнет леденящий дождь - и скотина на зиму без корма останется...

2.Сура

Уже в ночь праздника переехал из Карпогор в село Суру, место знаковое и глухое. Сура прежде всего тем знаменита, что здесь родмлся святой Иоанн Кронштадский. Ну, и еще кое-чем славится, например, здесь самые отъявленные колдуньи живут…

...Веревка, стягивающая сено оборвалась и женщина упала с прицепа наземь. Неудачно - ударилась лицом, до крови разбила. Лежит на животе, пошевелиться боится. Но держится мужественно, не стонет. Мужики на мотоцикле умчали к больнице - за носилками. Подошла сухонькая старуха, и упавшая ей: “Три, давай, три... Заговаривай!” Старуха начинает массировать несчастной спину...

...И тут вспоминается предупреждение: “Сура - колдунское село!” Правда колдуньи здесь в основном белые, “тертухами” называются. Они лечат, принимают роды, заговоры знают, травы. “Тертухи” они оттого что “трут”, искусством массажа в совершенстве обладают. Есть правда еще и «икотницы», но их единицы, да и те по далеким деревням запрятались.

А ведь, согласно воспоминаниям современников, Иоанн Кронштадтский исцелял людей... Дар у него такой был: даже по письмам и телеграммам, на расстоянии лечил. Однажды - в присутствии профессора Боткина - воскресил умерший плод у беременной петербурженки. И здесь неважно: благодать ли это Духа Святого, либо местная традиция, которую батюшка впитал в молодости на Пинеге. Лечил - и все тут. Как “тертухи” в его родном селе Поганой Суре...

Почему Сура была “Поганой”: рядом, на противоположном берегу реки Пинеги есть место Городецкая Слуда, которое считалось последним оплотом народа чудь. Новгородцы бились там с чудью страшно; они победили, а речка, которую после назвали Поганцем, три дня кровью истекала. Вот и стала Сура “Поганой”. Не только из-за крови, но оттого что языческая. И вот в этой среде - где язычники перемешались с колдунами - родился однажды великий человек...

…Сенокос для Суры - пора не то что трудная, скорее - нервная. Погода капризная, и надо торопится поставить “зароды”. А потому народ в селе особенно удивлен: страда, сенокос, а “матушки” взяли - и дружно в “отпуск” укатили. Сказали, что их благословили. Остались лишь две послушницы на весь монастырь, Надежда и Осия. Местная женщина еще помогает, Елена. А ведь три коровы на монастырском подворье, лошадь... На них тонн пятнадцать надо заготовить, северные зимы ой, какие долгие! Ходят сейчас по селу матушки, ищут, кто поможет с сенокосом.

Их, сестер в Сурском монастыре, чертова дюжина. Все - приезжие из Молдавии и Казахстана. Вроде все у них пару лет назад начиналось с энтузиазма, с самоотверженности. А тут взяли - и в “отпуск”... Хорошо еще, ситуация разрешилась: местные, сурские мужики решили помочь сестрам. Но какая-та искра сомнения во всех заронилась. Сомнение - не лучший друг веры.

Сейчас имя Иоанна Кронштадтского особенно на слуху - потому что начали расшифровывать дневниковые записи святого, которые он вел с 1856 до 1908 года, то есть до самой кончины. Часть дневников под названием “Моя жизнь во Христе” опубликована. Из них явствует, что святой праведный Иоанн был великим провидцем. Да, человек исцелял, но это приносит прижизненную славу. Пророчества, которые сбываются, приносят славу в веках. Дневники нашли случайно, в Историческом архиве Ленинграда (тогда городу еще не вернули имя его основателя). Почему-то после революции 17-го тетради, зашитые в льняную ткань, запечатанные сургучными печатями и снабженные специальным ярлыком “Не вскрывать до особого распоряжения Святейшего Синода” не сожгли и не выбросили. Сотрудница архива, начавшая разборку записей и расшифровку, уверовала в Господа и постриглась в монахини под именем Сергия.

Иоанн задолго знал год и день своей кончины. Но особенно точны пророчества относительно судьбы России; вот цитата из дневника: “Россия, если отпадешь от своей веры, как уже отпали от нее многие интеллигенты, то не будешь уже Россией или Русью Святой. И если не будет покаяния русского народа - конец мира близок. Бог отнимет благочестивого царя и пошлет бич в лице нечестивых, жестоких, самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами...”

Случались и странные пророчества. Например отец Иоанн как бы ни с того ни с сего вдруг выступил против строительства православного собора в Варшаве. Сказал, что “явственно видит его разрушенным”. Стройку продолжили, но храм поляки действительно снесли - после Второй Мировой войны. Было пророчество и по поводу Успенского собора в родном селе праведного (который строился под попечительством и на средства Иоанна). Батюшка, увидев, что тогдашняя игуменья явно сэкономила на строительстве, в результате чего храм вышел ниже положенного, сказал, что службы в нем не будет. И действительно: уже сто лет стоит собор, а службы в нем как не было, так и нет. Хорошо еще, второй, Никольский храм (он был сильно разрушен) отделывается; бригада из Молдавии ежегодно на три месяца приезжает.

И еще кое-что подарил Иоанн родине: по просьбе жителей Суры обошел село крестным ходом, и с тех пор нет в Суре крыс. И медведи с волками скотину не задирают. До сих пор.

Это при Иоанне появились в Суре два каменных храма, каменные монастырские постройки и больница. Когда Праведный родился (в 1829 году), сельцо Поганая Сура было жуткой дырой, отличавшееся от других таких же сел, ютящихся возле реки Пинеги разве что деревянной Никольской церковью. И с религией здесь было не очень: на Пинеге процветало раскольничество; здесь находили приют представители самых непримиримых старообрядческих сект. Его отец, Илья Сергиев, был дьяконом, и он даже не надеялся дать сыну достойное образование. Иван Сергиев сам пробивал себе дорогу, которая была очень даже тернистой. Достаточно сказать, что сан протоиерея он получил лишь в 1898 году, на пороге 60-летия. Правда к тому времени Иоанн Кронштадтский уже прославился. Он издавал книги с проповедями и беседами. На его руках умер император Александр III. Ему вместе с письмами приходили громадные суммы денег и он на них строил храмы и монастыри. В том числе и женский монастырь в родной Суре. Умел батюшка и “денежные мешки” потрясти: главным благотворителем (по-современному - спонсором) постройки Сурского монастыря стал пинежский лесопромышленник Северьян Кыркалов. Добился батюшка к тому же, чтобы Сура скинула с себя ярлык “Поганая”. Интеллигенция недолюбливала Иоанна, так как он активно выступал против графа Толстого. Даже брошюры писал под такими названиями: “Против графа Л.Н.Толстого, других еретиков и сектантов и раскольников”; “О душепагубном еретичестве гр. Л.Н.Толстого”. Батюшка Иоанн искренне был убежден, что проповеди Льва Толстого заводят народ в тупик революционного бесовства.

В последние годы жизни батюшка много странствовал, стараясь помочь как можно большему числу людей в их духовной и физической боли. Многие из современников недоумевали: Иоанн - белый священник, однако с супругой своей, дочерью кронштадского протоиерея Елизаветой Несвитской, живет целомудренно. Зачем это он?! Посмертная судьба батюшки тоже была непроста. К лику святых, как Праведного Иоанна Кронштадтского, его причислили лишь в 1990-м году.

Сейчас, когда “можно стало” про Иоанна пишут много. И создается житийный образ в стиле “Четьи-миней”, эдакая икона получается. Мне бы хотелось ввести диссонанс, ибо идеализация уводит от правды. Сохранились воспоминания писателя Василия Шишкова о посещении уже пожилым Иоанном родной Суры:

“...Из министерства путей сообщения пришел приказ предоставить пароход в распоряжение Ивана Кронштадтского для его следования на родину. Чтобы как-то оформить этот незаконный огромный пробег парохода, мой начальник якобы командировал меня для маршрутной съемки реки Пинеги. Свита его: фанатично преданная ему пожилая горбунья, надоевшая всем нам, а больше всего о. Иоанну; его племянник, корявый, рыжебородый, крепко сложенный человек, не дурак выпить, темный делец, извлекавший большую для себя выгоду именем своего дяди; иеромонах Геннадий, тучный тунеядец, обжора: “Меня сам отец Иоанн благословил мясо есть...” Иван Кронштадтский держался очень просто, ханжества я в нем не замечал. ... о. Иван выпивал с нами две-три рюмки хересу. В то время ему было лет 65, сухощавый, прямой, румяный, всегда взволнованный и нервный... На всем тысячеверстном пути выходили на берег массы крестьян, кричали идущему пароходу: “Отец Иван, благослови!” На стоянках, где брали дрова, он шел в сплошную гущу народа, раздавал деньги; мужики и в особенности бабы хватали его за рясу, он иногда спасался бегством...”

А вот совершенно неожиданное мнение Шишкова о селе Сура: “О. Иван, как узнал много лет спустя, принес землякам помимо своей воли большой вред. Он платил за все село подати, помогая деньгами. Мужики забросили землю, стали повально пьянствовать; когда же благодетель помер, они оказались в крайней нищете: земля запущена, инвентарь поломан, скот съеден, пропит...”

Я не случайно эту цитату привожу. О. Иоанн похоронен в Петербурге, на Богословском кладбище. А вот его отец и сестра Дарья - в Суре. На их могилами Иоанн выстроил часовню; он и себе приготовил место в склепе, но духовные дети распорядились по-своему. Как пришли веселые революционные годы, первый кто пошел разваливать часовню, был его родственник, внучатый племянничек Валька Рябов. Забрался наверх, и забавы молодецкой ради попытался сплясать на оголенной балке. Не получилось - упал и разбился на смерть... Часовню это не спасло: разломали и могилы распахали. Лишь в год канонизации Иоанна, когда прокладывали водопровод, случайно наткнулись на склеп.

Вот что интересно: родственников (из ныне живущих) у о. Иоанна много. Конечно не прямые родственники, а потомки детей его сестер Дарьи и Анны. Дарья здесь жила, Анна вышла замуж за священника и уехала в Холмогоры, а потому все сурские “потомки” - внуки и правнуки Дарьи. Их мать и бабушка, их дед и прадед - лежат по огородом, ничем не обозначена могилка... не по-божески как-то. Как же они пережили-то это?

Об этот говорим с внучатыми племянницей и племянниками о. Иоанна (внучкой и внуком Дарьи Ильиничны) Любовью Алексеевной и Николаем Алексеевичем Малкиными. Живут они в одном доме, разделенном напополам. Всю жизнь в нем прожили, свои семьи имели. А теперь вот он овдовел, она еще в молодости с мужем рассталась по причине его пьянства. Как одинокие соседи, обитают; правда помогают другу в ведении хозяйства.

Любовь Алексеевна вспоминает как ее в комсомол принимали. Это был 37-й год, и на собрании секретарь говорит: “А можно ли ее принимать? Ведь она родня Кронштадтскому...” Непростое время было: мамина сестра, боясь раскулачивания, уехала в Сибирь. Мама их с Николаем (он на десять лет младше и почти ничего не помнит) все время тоже ждала раскулачивания. Но пронесло и в комсомол Любовь приняли - потому что вспомнили: их отец-то, Алексей Семенович Малкин - простой крестьянин, участник Гражданской войны (на стороне красных). А Кронштадтский... давно это было, “мракобесия” наверняка не вернуть...

Ну а что же с могилой?.. Тогда же другое время было. Боялись люди, попробуйте сами пожить в атмосфере, когда назавтра ты можешь пропасть. Когда монастырь прикрыли, насельницы - а их больше сотни было - сначала по квартирам жили. Но однажды приехали какие-то в форме, собрали их - и увезли. Никто так и не узнал, куда. Будто пропали...

Это теперь, когда “можно”, вспомнили батюшку Иоанна. Не только монастырь возрождают, но даже музей создали в Суре в его честь. Собирала материалы подвижница, Серафима Вячеславовна Данилова. Матушки, несмотря на то что их всего две остались, что сенокос пропадает, с удовольствием его показали и рассказали обо всем. Ни тени отчаяния я не увидел в их прекрасных лицах! И все равно - жалко их...

Впрочем и село впору пожалеть. Был здесь совхоз “Сурский”, да теперь он накрылся. Невозможно держать молочное стадо, когда ближайший молокозавод за 350 километров. Сура - глубинка, почти тупик. Единственное (кроме духовного) достояние здешнее - лес. На последнем наживаются предприниматели со стороны, скупившие остатки леспромхоза. Обещали они, когда скупали, помогать социальной сфере, однако обещания как-то быстро забыли. Да, не чета они лесопромышленнику позапрошлого века Кыркалову, тому самому, который монастырь поднимал... или Иоанна Кронштадтского на них не нашлось?

3.Чудики

...Перевозчик смотрел на меня с того берега раздумчиво и глубоко. Возможно он вспоминал былое. Или считал в уме сегодняшнюю прибыль. Во всяком случае желания переправить меня в его взгляде не читалось. Минут через сорок мучительных раздумий он наконец завел мотор. Пинега - река мелкая, но широкая. Поэтому здесь, на “чудском” берегу я очутился еще через полчаса. Деревня остров, от нее еще пару верст - и вот она, деревня Городецк. Последняя твердыня чуди.

Говорят, где-то есть летопись, в которой все записано пером. И соответственно топор здесь бессилен. Только никто этого драгоценного манускрипта не видел. Но живет, передаваясь из поколения в поколение, легенда. Он такова: свершилась здесь битва между чудью и новгородскими ушкуйниками. Битва была жестокой, бескомпромиссной. Погибли согласно преданию почти все чудские мужчины. Новгородский князь (или главарь ушкуйников - уж не знаю как его...), увидев горы трупов и кровь, текущую вместо воды в речке, впадающей в Пинегу, воскликнул: “Поганая река, поганое место!” С тех пор речку стали называть Поганец, а деревню - Поганца.

Редчайший случай: в 1939 году реку переименовали. Населенные пункты меняют названия часто - ту же Поганцу назвали в 39-м Городецком - а вот река... теперь она официально зовется Мысовой. Впрочем народ как ее звал Поганцем, так и зовет. А место битвы известно всем; оно расположено в трех километрах от Городецка и называется Городецкой Слудой. Представляет оно собой нагромождение ям и валов; с читается, там был город чуди. Почему там все так перерыто, неясно, но факт, что женщины Городецка боятся этого места умопомрачительно.

Оставим сложные аспекты межнациональных отношений, обратимся к истории. Новгородцы - известные налетчики, у них промысел такой был: грабить аборигенов. Но они никогда не покоряли народы. Если новгородские ушкуйники чувствовали значительное сопротивление, они просто обходили крепость стороной - от греха. Что произошло в Городецке - загадка.

В шести километрах от Городецка расположено другое таинственное место, которое принято называть “урочище Чупрово”. Это местечко в глухом лесу вообще имеет непонятное происхождение. Чем оно интересно: среди древних сосен там теснятся... идолы. Их около трехсот. Они представляют собой пни высотой около метра, на которых высечены “личины”, нечто напоминающее человеческие лица. Все они повернуты в одну сторону, на Юго-Восток. Местные об урочище Чупрово предпочитают не говорить, абсолютное большинство из них (и я лично в этом убедился) делают вид, что ничего об идолах не знают. Пни исследовали и выяснили, что их возраст - от 60 до 300 лет. Они обгорелые, поскольку урочище за последнее столетие пережило два лесных пожара. Ученые выдвинули гипотезу: идолы поставили самоеды, которые некогда пригоняли сюда пастись стада оленей. Идолы - это хеги, образы духов. На том и успокоились.

Но никто не ответил на простой вопрос: почему этот уникальный культурный памятник расположен аккурат рядом с поверженным новгородцами городом? И вообще: во что верила чудь? Еще раз повторю: местные вообще отказываются говорить об Урочище Чупрово. Его как бы вовсе и нет.

Народ чудь представляется странным уже при попытке «бумажного» его исследовании. В летописях (в частности в “Повести временных лет”) чудь упоминается неоднократно. Например под 859 годом: “Имаху дань варязги на чуди, и на словенех, на мери, и на веси, и на кривичах...” Представляете: чудь упоминается даже впереди славян! Еще в российской переписи 1920 года чудь считалась народом, ибо были граждане, назвавшие своей национальностью “чудь”. По результатам последней переписи чуди в России нет.

Открываю современную энциклопедию “Народы России”, читаю: “чеченцы... чуванцы... чуваши... чукчи... чулымцы...” Нет, чуди что-то не наблюдается! Народ пропал? Конечно не только чудь исчезла, но и меря, и весь, кривичи. Но ведь про те-то народы никто не вспоминает, а “чудь белоглазая” - притча во языцех. Странны описания чуди в научном труде “Русский Север”: “чудь была белоглазая, черноволосая, черноглазая, темнокожая и краснокожая...” Какая-то она разномастная была! Еще в 1715 году миссионер Гр. Новицкий писал, что по сообщению обитателей Севера “чуцкие погибли из-за того что были нехристями”. Хотя некоторые аборигены заявляли, что “живут еще чудные люди; их можно видеть только издали, а подойдешь ближе - они скроются, а куда - никто не знает, видно в землю...” Чудь в древности жила в разных регионах Северо-Запада, то же Чудское озеро, что на Псковщине - тоже ведь в честь чуди названо. Чудь на Пинеге, называемая “заволоцкой чудью”, отличалась тем, что у них били зачатки государственности. И еще в описании северных жителей чудь слыла воинственным народом..

У многих народов Севера и Скандинавии чудь ассоциируется с образами великанов, колдунов, жестоких воинов. На саамском языке слово “чудь” означает “враг, грабитель”. В сибирских говорах “чудь” - это “темные, некультурные люди”. А вот на Русском Севере “чудинка” (с ударением на первом слоге) означает “Домовой”.

Испещренная ямами Городецкая Слуда - прямое доказательство того, что это бывшее поселение чуди. Ведь чудь согласно преданиям жила в землянках, именно что “скрывались в землю”. Согласно тем же преданиям, потерпев поражение от новгородцев, “некоторые из чуди бежали в леса, другие добровольно умерщвляли себя копьями и луками, а некоторые оставались на своих местах...” Убивали себя они и своеобычным способом: выкапывали ямы, ставили по углам столбики, делали над ними крыши, накладывали на крыши камни, и подрубив столбики - оказывались в смертельной западне. Но некоторые, понятное дело, умирать не хотели.

Археологи лет тридцать назад пробовали на Гордецкой Слуде вести раскопки. Никакого культурного слоя они там не обнаружили, зато один из жителей Городецка поведал им такую легенду. У чуди был богатырь. В разгар битвы он перепрыгнул на свое белом коне Пинегу и ударил новгородцам в тыл. Сильно потрепал он ушкуйников, но сам от полученных ран скончался. Его тайно погребли под большим камнем (рядом со Слудой) и много веков поклонялись могиле. У богатыря были “чудские грамоты”, которые оставшиеся в живых члены племени передавали из поколения в поколение. Вообще легенд о “чудской письменности” и “потайных грамотах” много. Грамот только никто пока не видел.

Теперь вопрос: если в Городецке и на Острове (здесь принято говорить не “в Острове”, а “на Острове”) живут русские люди, которым чужда культуры и традиции чуди, откуда они так много знают? Или они что-то недоговаривают? Кто и кому поклоняется в урочище Чупрово?

Городецких в округе называют почему-то “костогрызами”. Островитян - “водохлебами”. Они называют себя русскими, хотя в лицах многих можно увидеть явно неславянские черты. Но не я придумал поговорку: “поскреби русского - обнаружишь татарина или угро-финна”. Ни в Городецке, ни на Острове нет сельсовета, а потому наладить контакт с населением непросто. Когда я переправился на правый, “чудской” берег Пинеги, располагал только приблизительными координатами людей, которые могут хоть что-то рассказать; ими меня снабдили в администрации сельского поселения, которая расположена в селе Сура.

В центре деревни Городецк стоит клуб. Двери в нем были раскрыты, я вошел и увидел мужчину. Оказалось, он работник культуры. На просьбу помочь встретиться с людьми мужчина отреагировал как-то чудно: сказал, что о них уже писали и хватит уже писать. Я так понял, что при любом упоминании о чуди население коробит. Благо подошла жена мужика, директор клуба. И она послала. Нет, не к черту (за что отдельный респект), а к интересному человеку. Там, куда она меня послала, висел замок, и я пошел по наводке, данной мне в Суре.

...Еще стуча в окошко дома Егора Артемьевича Храмцова, я видел на веранде женщину. Она почему-то не спешила идти открывать. Ежели приплюсовать перевозчика, напрашивается вывод: задумчивость и медитация здесь - норма. Рискуя быть атакованным собакой (а собаки в Гордецке особенно злые), решил войти во двор - и дальше, в дом. Женщина на веранде даже не обратила на меня внимания. Хозяин был дома. Вида Егор Артемьевич молодцеватого и даже не верится, что он - ветеран Второй Мировой. Был зенитчиком, после тяжелого ранения радистом на передовой. В общем много всего видел. Рассказал кстати, как угадать, в тебя летит снаряд или мимо. Ежели шипит как змея - значит недолет. Свистит - перелет. “Шепчет” - значит в тебя. Это старый солдат пережил на своей шкуре.

За сноху (молчаливую женщину на веранде) извинился. Сказал, что неместная она, диковатая. В отместку внучку показал, Иришку. На вид - ну, натуральная чудь!

- На старости лет внучкой Господь одарил. У сына взрослые дети уже есть, вот, жену молодую нашел и малышку родили...

Хозяин пошел другую свою радость показывать: мотоцикл, переделанный под вездеход. В это время вышел мужик помоложе, в татуировках. И сразу с места в карьер:

- Вы за чудиков что ли узнать?

- Каких чудиков?

- Да, чудь. Чудиками мы их зовем.

- Он много знает. Начитанный. - Егор Артемьевич произнес это с гордостью. - И лесником он был. Егор, расскажи-ка...

Егор Егорович действительно выглядел знатоком. Как минимум говорил он убежденно:

- Вы разве про “золотую бабу” не слыхали? Зарни-Ани она у них называлась. Это было их верховное божество, говорят, из чистого золота. Она около четырех тонн веса. Где она, никто не знает; после битвы пропала. Но ходят слухи, что где-то рядом зарыта...

Все встает на свои места! И перевернутая земля на Городецкой Слуде (наверняка клад искали!), и смысл жестокого сопротивления чуди проясняется. Получается они свое самое святое место защищали, последнее, что у них оставалось... Рискую Егора Егоровича спросить:

- А сам-то вы... чудик?

- Дак мы - смесь новгородцев с чудью. Говорят, в деревне Нюхча только чистокровные остались. А может врут...

Самым интересным собеседником в Городецке считается связист Павел Собинин. Его я застал за закладыванием сена в зарод. Про судьбу чуди Павел Петрович рассуждает так:

- ...Порабощение шло от цивилизации. Да, оно и по сей день так ведется, только другим методами. Легенду о битве я еще от бабушки слышал, значит не врут, ну, а чудь... не только названия от них у нас остались: Рандостров, Тастус, ручей Кы... Люди остались - и никуда они не перебежали, не погибли. И сама суть чудского народа осталась.

- А в чем она, эта суть?

- Ничего пока по этой сути не скажу. - связист таинственно улыбнулся, глянул на меня как-то снисходительно и вернулся к своему зароду. Если даже самый разговорчивый предпочитает молчать - значит что-то здесь такое... потаенное, что ли, не стремящееся раскрыться чужаку.

Приятно было общаться с городецким библиотекарем Маргаритой Галашевой. Во-первых она собрала целую кипу материалов про Городецк, Остров и чудь. А еще Маргарита Ивановна собирает разнообразные городецкие чудеса - от остатков реликтовых животных до предметов быта древних обитателей Пинеги. Большинство из сведений о чуди, которые я выше привел, из материала городецкого библиотекаря почерпнуты. Спасибо ей! Из общения с Маргаритой Ивановной я вынес много, но интереснее всего такая деталь: жителей Городецка в низовьях Пинеги зовут Чудью. А вот муж библиотекаря родом из деревни Кучкас, которая в самом верховье Пинеги. Маргарита Ивановна его считает “чудью” - потому что он скрытный, немногословный. И его не переубедишь. А муж с этим не согласен, не хочет быть чудиком. В общем все в мире относительно.

4. “Засурская коробочка”

Тихая и незаметная она, эта северная деревенька Засурье. Всего-то в ней 52 жителя и кроме магазина здесь ничего нет. Однако и в этих 52-х русских людях есть гордость. Взяли они - и самоуправление завели. Теперь сами себе мост ремонтируют, стадион строят. На верховную-то власть надежды нет никакой...

Екатерина каждый день выходит из Засурья и по лугам, по навесному мостику идет в село Сура. Идет рано утром - когда тихо, туман обволакивает землю, ласково шумит река. Возвращается затемно, ведь Екатерина Егоровна Широкая - главный врач Сурской участковой больницы.

Больница небольшая, старенькая но она знаменита тем, что построена на средства святого праведного Иоанна Кронштадтского, уроженца Суры. Врача в ней всего три: педиатр и два стоматолога. Екатерина - стоматолог-ортопед. Можно сказать, жители Суры, Засурья и всех других окрестных деревень - счастливые люди. Ведь им судьба подарила полноценный стоматологический уход! Много ли зубных врачей Вы встречали в русской глубинке? А много ли здоровых зубов видели?.. То-то!

Можно было бы и про больницу теплые слова сказать. Но нет их, этих слов, ибо здравоохранение в глубинке сейчас в загоне. Недовольна главный врач нынешними тенденциями в правящих элитах. У Сурской больницы зона обслуживания - два сельских поселения (Сурское и Новолавелское), это три десятка деревень и 4123 человека населения. Хотелось бы побольше оборудования, пустует вакансия педиатра, а национальный проект “здравоохранение” начался с того, что писанины прибавилось. Что-то все реформы в стране с отчетов начинаются - это Екатерина замечала не раз. А тут еще наверху порешили стационар на 10 коек сократить. Это губительно, ведь в центральной районной больнице мест всегда не хватает. До райцентра от Суры сто километров грунтовой дороги, да еще паром на пути. У больницы же всего одна машина, да и та - “скорая”... В общем нет поводов радоваться главврачу Широкой. Но человек Широкая радуется: своей родной деревне. Потому что Засурье наоборот восстает из пепла и даже процветает.

Пятнадцать лет не была Екатерина в родном Засурье. Институт, потом интернатура, потом работа в другом селе, поближе к областному центру. Принял решение вернуться сюда муж - ему глубинка нравится больше. Он здесь устроился сначала участковым милиционером, а теперь ездит работать вахтовым методом за 100 километров. Так многие местные мужики живут, разрываются между семьей и работой. В Засурье все хорошо, только с рабочими местами туго. Муж в колонии работает, зеков охраняет. Работа конечно не очень. Но стабильная, и на том спасибо.

Засурье - деревня молодежная. Почему так получилось: давала здесь администрация место под строительство. Девять лет назад - у самой кромки леса - начали строиться вместе с другими молодыми семьями и Широкие. Семье с тремя детьми (Машенькой, Ромой и Женей ) свое жилье необходимо. В отчем-то доме Екатерины живет сестра, со своей семьей. Тесниться им было бы не сподручно. Она кстати тоже медик, медсестра.

...И вот молодежь, которая отстроилась в Засурье, однажды собралась, и стали люди рассуждать: “Хорошая деревня наша, да чего-то в ней не хватает...” Вспомнили, что подвесной мост через Суру давно нуждается в ремонте. Что негде досуг проводить. И автобусная остановка не оборудована.

Конечно общиной жили и раньше. Их отцы и деды еще в 77-м году прошлого века тот самый навесной мост построили, методом “народной стройки”. Но как-то со временем все подзабылось и люди сами по себе стали жить. Даже замки завели - раньше только приставки у двери ставили, чтобы знали: хозяев дома нет. Былого конечно не вернешь, но все же приятное время было, что ни говори.

Начали с коробочки. Коробочка простая, маленькая, из фанеры сколоченная. Поставили ее магазине, единственном деревенском центре цивилизации.“Деревенское радио” сообщило: пусть каждый - раз в месяц - в коробочку десятку кладет. Проверять никто не будет, дело добровольное. Но за внесенную лепту надо бы расписывается в тетради - для порядка и чтобы не было повода смухлевать. На первые собранные деньги купили пиломатериалы и мост отремонтировали. “Коробочная” идея исходила от Екатерины, но на ремонте моста мужики свое порешили: надо в деревне стадион построить. Без трибун, конечно, но со скамейками. И чтобы волейбольное и футбольное поля были. Нет лучше досуга, нежели спортивные игры! Автор идеи - местный житель Владислав Дронин. Он простой лесоруб, вальщик, но душа у него спортивная. Постепенно оформился в деревне совет общественного самоуправления. Председателем этого совета выбрали Михаила Кунникова. Женщины, почувствовав, что мужики заинтересовались и загорелись общим делом, в тень ушли. Мудрость проявили.

Стадион строили на субботниках. Все участвовали, кто свободен от вахт или от рабочих обязанностей. Между делом и остановочный павильон построили. К тому времени пришлые добрые люди помогли юридически оформить организацию ТОС (“территориальное общественное самоуправление”). В председатели выбрали уважаемого человека, Михаила Кунникова. Специалисты из города научили, где деньги на очередные идеи искать. Надо проекты писать, на конкурсы посылать и... побеждать. Открытие стадиона обставили как праздник. Районное начальство приезжало, даже шведа одного привезли. Швед прослезился, рассказал, что родом из такой же маленькой деревеньки. Обещал деньгами помочь, а пока - наверное от щедрости - подарил бумажный шведский флажок. Разъехались гости - а в душах у засурцев какая-то пустота поселилась. Руки есть, желание есть, а что дальше делать-то? Фантазия что-то иссякла...

Помогли женщины, и Екатерина в том числе. Написали они два проекта на конкурс. Первый: “Пожарная безопасность”. Второй: “История семьи в истории деревни”. Второй проект придумали как запасной, на всякий случай. Хотелось, чтобы мужья поближе к дому были (хотя бы двое), для чего “Пожарную безопасность” и попытались протолкнуть. Если бы проект выиграл, область помогла бы купить мотопомпу, устроили бы дежурство... нынче климат поменялся, летом сухо, жарко, леса горят часто. Но вышло иначе: победил второй проект.

На него область дала грант, вполне приличные (по здешним меркам) деньги. На них в одном из домов музей создадут: по истории деревни, а так же по истории исконных засурских семей. Их, семей, изначально всего три было: Мерзлые, Кунниковы и Черноусовы. Девичья фамилия Екатерины - Черноусова.

Уже выбран старенький дом. Мужики его подремонтируют, женщины обустройством займутся и сбором материалов. Одна из жительниц, Екатерина Колыгина, уже начала делать макет деревни. Туристам конечно в Засурье нелегко будет попасть. Но те, кто попадут, наверняка получат удовольствие от созерцания жизни крепкой русской деревни, маленькой жемчужины Севера.

Дети у Екатерины еще школьники. Тяжеловато их воспитывать, когда отец пропадает на службе. Возможно они повзрослеют - и уедут. Юноши и девушки вообще стремится уехать, ведь работы здесь не найти. Так же когда-то поступила их мама. Но Екатерина уверена в одном:

- По крайней мере вернуться они смогут всегда...

...Напротив, за Пинегой, другая деревенька. У нее уже и название забывается потому что деревня мертва, в ней нет ни одного жителя. Засурье в каком-то смысле спасла фанерная коробочка. Та деревенька до “коробочки” не дожила. Но с другой стороны засурцы, ежедневно созерцая тлен на том берегу, имеют возможность лишний раз подумать о ценности общинного мышления. А значит после музея надо еще что-то придумывать. И у Екатерины в запасе еще есть еще несколько идей...

Геннадий Михеев

фото автора

Архангельская область