Кулак

Начиналось все с не слишком убедительных сплетен, согласно которым в глухой-глухой деревне обитает старик, который всю свою жизнь плевал на власти (даже на советскую!), жил отдельным хутором, натуральным хозяйством, продавал какой-то особенно целебный мед, держал неимоверное количество скотины и даже давал председателям колхозов деньги в кредит, чтобы те смогли выплатить зарплату людям. Когда в одном селе пришла в ветхость школа, этот "куркуль" предложил выстроить новую на свои деньги — только при условии, что новостройку назовут его именем. Власти отказались, о чем потом горько жалели. И более того: этот человек был единственным на всю область официальным миллионером. И это при коммунистах!

Скажу сразу: почти все сведения "сарафанного радио" оказались преувеличенными. Но по сути... все нашептанное злыми языками оказалось голой правдой!

Чудецкого сторонятся до сих пор, полагаю, в нас просто еще сильна "совковая" закваска. Связи с деревенькой Марьино, в которой этот легендарный человек проживает со своей супругой, нет, дорог - тоже нет, поэтому точно даже не было известно, живы ли старики вообще. А попасть к этому человеку страстно хотелось. Человеческое мое любопытство было пробуждено одной фразой, оброненной каким-то мужичком в райцентре: "Мы его ругали, ан, в итоге вышло, что он был прав..."

Я стал искать "подходы" и вскоре узнал, что сын Чудецкого работает участковым милиционером в поселке Аносово, к которому деревня Марьино приписана. Немного помогло везение: Алексей (так зовут сына) дежурил по районному УВД, я его разыскал и мы договорились, что завтра с утра я приду в Аносово, а там он что-нибудь придумает.

На следующее утро десять километров от райцентра до Аносова я отмахал пешком меньше чем за пару часов, и в доме у Алексея мы пили чай, готовясь к дальнейшему пути. Ходила, кстати, еще одна сплетня (Чудецкий вообще, как былинный богатырь буквально "оброс" мифами!), согласно которой старик своим детям не дал ни копейки, считая, что на свою жизнь они должны заработать сами. И она оказалась лживой, но в общем-то в моей неуемной голове сложился какой-то библейский образ "Моисея", а может быть даже колдуна, который, пожалуй, мог меня и не проклясть, а то и приворожить... Но Алексей меня понемногу "ставил на место". То есть, за чаем поведал о том, как все обстоит на самом деле... то есть — по его версии.

Их, детей, всего шестеро: Алексей и пять старших сестер. Три сестры сейчас живут в Эстонии, две - в Вологодской области, а вот на родине остался он один. Все они родились и выросли в той самой деревеньке, в которую нам предстояло сейчас направиться. В Марьине они, отец Павел Павлович и мама Александра Николаевна, живут сейчас вдвоем и выезжать никуда не собираются. Как я заметил, про супругу старика говорилось редко и складывалось впечатление, что ее как будто вовсе и нет. Позже я убедился в обратном: практически все хозяйство сейчас лежит на плечах этой удивительной женщины. Но это позже, позже, а пока...

Во дворе уже был "запряжен" Алексеев трактор "Беларусь". Запряжен в том смысле, что к нему была прицеплена телега, в которой нам и предстояло ехать: я говорю "нам", потому что у нас были попутчики.

Перед отправкой мы немного поговорили с супругой Алексея Ларисой. Она - учительница младших классов в здешней школе, и всего в трех классах у нее 10 детишек. Строили новую школу больше 15 лет и сдали только в прошлом году, но количество учащихся за время долгостроя сократилось чуть ли не в три раза и теперь, получается, школа почти что пустует. Родом Лариса из прекрасного черноморского города Сочи, и сюда, в лесную Костромскую глушь ее привела... романтика. Насмотрелась у себя на югах советских фильмов про деревню и колхозы, свинарок и пастухов — и решила махнуть в северную глубинку.

Романтический настрой испарился на второй же день по прибытии в Аносово, потому как кругом была беспросветная грязь, пьянка, но, что особенно досаждало - так это по-особенному облюбовавшие открытые части ее тела комары. Их даже местные ругали за уникальную кровожадность. Но педагогический коллектив встретил ее тепло, а вскоре она сошлась с местным парнем, Лешей Чудецким и их свадьба не заставила себя ждать. Теперь у них два замечательных сына, Женька и Пашка, а вообще Лариса наконец пообвыклась, тем более что каждый год они ездят на ее родину отдыхать всей семьей. Жаль только, дорога на Юг неуклонно дорожает и все труднее накопить на нее деньги.

Итак, вскоре наш "экипаж" выехал за пределы поселка и весело затарахтел навстречу метели. В кабине сидели Алексей с напросившимся сыном Пашкой, в телеге — средних лет мужичина, и старушка. Первого зовут Николаем Михайловичем, он колхозный ветеринар, бабушку - Зоя Степановна. Для чего они едут, я не спрашивал, потому как посчитал, что негоже проявлять излишнее любопытство. Жизнь учит: молчи и слушай, САМИ расскажут, да еще и приврут. Дорога сначала была скверная, потом - еще хуже, а скоро таковой не стало вовсе.

По пути мы заехали в деревеньку, в которой по всем приметам жили люди. Там у одного из домов мужики сгрузили мешки. Николай Михайлович пояснил, что это он с оказией привез своей матери дробленый овес для корма скотине. Алексей же показал мне на развалины церкви, виднеющейся на краю деревни, причем, если церковь почти сровнялась с землей, то непомерно высокая колокольня выглядела как новенькая:

- Гляди... Ты еще вспомнишь эту церковь и эту деревню...

Ох уж эти полунамеки. Потом ехали через поля и леса, казалось бы, напропалую. Кое-где трактор буксовал в грязи (земля под снегом еще не успела промерзнуть), несколько раз телега кренилась настолько, что мы едва не вывалились, а один раз пришлось сделать длительную остановку для того чтобы срубить и оттащить подломившееся дерево, перекрывшее наш путь.

Когда мы переправлялись через речку по прогнившему деревянному мосту, бабушка яростно перекрестилась. Пронесло. Где-то через час пути впереди показались черные избы.

Это и было Марьино. Выглядела деревенька о трех избах не шибко гламурно, но дома, стоящие на угоре, обтекаемом речками Коза и Идол, по мере приближения казались все более могучими, вблизи же они представились прямо-таки крепостями. Жилым из домов оказался лишь один, остальные же использовались под хозяйственные нужды. По сути эта не деревня вовсе, а крепкий хутор, ощущение же заброшенности наверняка было порождено пасмурной и ветреной погодой. В дороге нас изрядно обдуло и шибко тянуло в тепло. Когда мы направлялись к дому, я обратил внимание на большое количество утепленных на зиму ульев и допотопный грузовик, кажется "полуторку"; такие я видел разве только в кино про войну.

На удивление внутри жилого дома было людно. Кроме хозяев, в светлице сидели женщина, девушка и мужчина. Немногим позже я разобрался: женщина была хозяйской дочерью (и соответственно сестрой Алексея), девушка - внучкой, а мужчина, имеющий вид человека, чей организм изрядно подпорчен частым употреблением низкокачественного спиртного, пришел из той самой деревни, в которую мы недавно заезжали. Дочка и внучка приехали погостить и заодно взять мясо. Сегодня предстояло значительное событие: должно заколоть восьмерых овец. Собственно, для подмоги в этом деле приехали и наши попутчики. Это чисто деревенское правило: помогать друг другу в тяжелых делах, название даже такое есть: помочи.

Как-то быстро все разошлись по двору и приступили каждый к своим делам, причем, было заметно, что все это давно "обкатано" (разве только я себя чувствовал несколько неуютно, так как был не при деле), и мы остались один на один с хозяином.

В первую очередь я обратил внимание на его огромные ручищи. Несмотря на то, что Пал Палычу (почти все, даже сын, уважительно обращались к нему: "дед", причем звучало это очень уважительно) исполнилось 87 лет, вид его был примерно такой, как на картине Сурикова "Меньшиков в Березове". То есть встанет сейчас старик, расправит плечи - и головой проломит потолок! А вот бабушка, Александра Николаевна - вся согбенная, как будто крестьянский труд приучил ее никогда не разгибаться. Она что-то постоянно делала на кухне и в сенях; все шныряла мимо нас, то выходя из горницы, то возвращаясь. А дед не делал ничего. Он болел. Конкретно чем, он сказать не мог, просто говорил: "Все болит..." Большую часть времени, как мне сказала бабушка, он проводит на печи, и сейчас слез только чтобы встретить гостей. Мне он живо обрадовался, и такую реакцию объяснил так:

- Помру скоро. Пятнадцатого декабря наверное.

- Неужто вам дано знать?

- Места у нас такие, что, может, дано мне знать... Знаки были.

Ну, как продолжать разговор на эту тему? Как-то, вы знаете, я верю людям, которые общаются с природой, с Землей-матушкой. Мне кажется, им и впрямь доступны знания, до которых лично мне далеко. В общем я промолчал, в то время как дед продолжил:

- Это хорошо, что вы приехали. Есть, кому рассказать...

- Только давайте с самого начала... - Я знал, что времени у нас много, до вечера, и потому решил Пал Палыча не торопить, тем более еще полчаса назад вообще стоял вопрос о том, примет меня дед или пошлет к чертям. Я почувствовал, что человек испытывает потребность выговориться, получается, я для старика исповедальню устроил.

Многое из рассказа Пал Палыча я упускаю, но основную канву его жизни все-таки воспроизведу. Родился он в той самой деревне, которую мы проезжали. Называется она Мальгино и отец Пал Палыча служил в той самой церкви, которую мне показал Алексей - псаломщиком. В такой же должности пребывал и его дед. Фамилия "Чудецкий" - относительно недавняя и дали ее одному из предков деда, когда тот учился в духовной семинарии. Мода в старину была такая: придумывать для попов фамилии типа Боголюбовых, Великославиных или тех же Чудецких. Отец, Павел Иванович, тоже учился в семинарии, но его выгнали (за сущую глупость - курение), зато два его брата (дяди нашего героя) получили духовное образование и стали священниками. Церковь в Мальгине называлась "Троица-Чтоуголов", и это означало, что пребывающие в ней верующие получали исцеление от головных болей. Как и многие дети священников, маленький Паша церкви не любил. Точнее, не церкви, а долгих служб:

- Стоим мы в церкве, я спрашиваю маму: "Скоро кончится служба-то!" Если говорит: "Скоро...", я был шибко недоволен, если: "Сейчас!", я был счастлив и бежал во двор. Я глупый, конечно был, и помню, спрашивал у одного из своих дядьев: "Дядя Алексей, вы всю жизнь прослужили Богу. Но его ведь нету!" А он в ответ: "Без веры ведь жить нельзя. Надо во что-то верить..." Меня-то в школе воспитывали в духе безверия. Но потом я только в том убеждался, что в жизнь всех, кто неладно что делает, постигает какая-то кара. Разве не Бог наказывает?

Отец Пал Палыча родился в один год с Лениным. Было у него три дочери и один сын, но так случилось, что первая его жена погибла. Случилась трагедия: она свалилась в колодец и там ее нашли уже мертвой. Сын настолько сильно переживал горе, с что лишился ума, жизнь свою он так и закончил в психиатрической больнице. Недалеко в то время жил богатый лесопромышленник, купец первой гильдии со звучной фамилией Херов (простите, но из песни слова не выкинешь...). Перед самой революцией Херову "ударил бес в ребро", он бросил семью и переехал жить в другую деревню к своей любовнице, для которой загодя построил большой дом. Но "рая" не получилось: очень скоро старика разбил паралич. Мама Пал Палыча приходилась этому богатею дальней родственницей, точнее, замужем за его единственным сыном была ее сестра. Может это и совпадение, но у дедушки Чудецкого по материнской линии было ровно столько же детей, как и у него самого: пять дочерей и один сын.

Сына Херова (и дядю нашего героя) зверски убили. Убийцу нашли, судили, но после революции его выпустили с каторги как "борца с несправедливым строем". Через несколько лет так случилось, что ровно на том же месте, где погиб Херов-младший, кто-то всадил нож в сердце сыну убийцы. Второе злодейство так и не было раскрыто, но в народе шли разговоры, что якобы к мести была причастна вдова (тетка Пал Палыча):

- Ну, как тут о каре не вспомнить? Я много думал об этом, и вот, что понял: я, может, и сам так сделал бы...

Мама Пал Палыча, Надежда Евгеньевна, сильно засиделась в девках и за вдовца, 54-летнего Чудецкого она вышла в 38 лет. Сам же он появился на свет, когда маме стукнуло 40. Когда еще наш герой пребывал в утробе матери, жизнь его подверглась страшной опасности. У его отца была привычка: после бани он выпивал большой бокал чаю. Однажды приехала в деревню со своим сожителем его старшая дочь Клавдия. Они задумали злодейство, о котором, конечно, пока никто не знал. А именно: насыпали они в бокал смертельную дозу мышьяка. Но так получилось, что первой вышла из бани его жена и отпила немного чаю. Хорошо, что немного! Ее успели отвезти в Чухлому, в больницу, там выходили, но ребенок, то есть, наш герой родился болезненным, да еще у него определили "шумы в сердце". Старшая сестра-злодейка, как ни в чем ни бывало, уехала куда-то. Там, по слухам, она вела распутную жизнь и часто меняла сожителей, но в деревне о ней вспоминали редко (хотя и злословно), так как все сельское существование было наполнено трудом.

А потом наступило раскулачивание. Его отца с трудом можно было причислить к кулакам, но тут сыграли свою роль духовная профессия отца, родственные связи матери и то, что в их хозяйстве всегда было много ульев. К тому же отец был отличным часовым мастером и все стены их мальгинского дома были увешаны часами.

- Эх... русские люди... ёлки зеленые. Ну, почему мы такие завистливые? Особо у нас ничего не было: лошадь, корова и три овцы. Один год быка держали. А тут как: приедут из города и говорят: "С вас налог, десять пудов зерна" Отец отвезет. А через какое-то время опять приезжают: "С вас еще двадцать пудов зерна". Он опять отвезет. Они снова едут через две недели: "С вас еще тридцать пудов" Но у него больше нет. "Ах, ты не хочешь, отродье кулацкое!" И давай наше имущество описывать. А что у нас было? Полное собрание сочинений, Пушкина, перины, подушки - это все мамино приданое. Ружье-берданку и граммофон забрали. Но больше всего мне жалко было одно: у отца был железный ящик, а в нем инструмент. Ой, ладный какой инструмент был! Он его успел отдать родственникам на хранение, но... так я его больше и не увидел...

Отца сослали в Сибирь. Это было в 1932-м. Высадили его на какой-то станции в Кемеровской области и сказали: "Давай-ка, старик, иди куда хочешь..." Павел Иванович знал, что в городе Белово живет его старшая дочь, та самая, которая его хотела отравить. Он ее простил, потому что другого выхода у него не было: власти под страхом смерти запретили возвращаться домой. И он отправился туда. Пешком, за 300 километров (для Сибири, как он считал, это расстояние небольшое). В дороге, переправляясь через какую-то реку, он промок, простудился, но до Белово все-таки дошел. И почти сразу же там скончался.

После того как их дом разорили власти, Павел с матерью уехали в Ленинград, где осела другая его старшая сестра Анастасия. Она была доброй и согласилась приютить их двоих. В городе на Неве Павел проучился до 8 класса, в то время как мама работала подсобницей на стройке, но случилось новое несчастье.

Несчастьем это, правда, трудно назвать, скорее это подлость человеческая. Случайно на улице они встретили своего земляка из Мальгино, поговорили, вспомнили старое, но через малое время маму вызвали в НКВД. Оказалось, "землячок" нацарапал донос в органы: "кулацко-поповская семья недобитков проживает в городе Ленина..." мать продержали в НКВД двое суток, но все-таки выпустили - без паспорта, но с предписанием: "в 24 часа к чертовой бабушке из города..." По тогдашнему положению вещей их еще пожалели...

А куда ехать? С горем пополам вернулись они в Мальгино, но нравы там сильно поменялись, вплоть до того, что никто не хотел их впускать к себе даже на ночлег. Кругом чувствовался затаившийся страх. Приютила их, что замечательно, самая-самая бедная мальгинская семья, а именно старенькая бабушка Мелетина. Помогла оказия: в те времена по деревням ходили шерстобиты, катали по заказу валенки, и Пашу взял к себе в ученики "за пропитание и обучение" дед Алексей Мухин.

- Я до сих пор хорошо помню, кто и как нас с дедушкой Лешей принимал, кто хорошо кормил, а кто не слишком, кто меня любил, а кто смотрел волком...

Деду был 71 год, парню - 15, но жили они дружно, и прошли вместе много деревень и сел, пока не случился один инцидент. Дед любил поддать, работали он помногу, с 7 утра и до ночи, и однажды Пашка забыл долить воду в чан, где "вывариваются" валенки. А дед не проверил и сожгли они выгодный заказ. Естественно, признано было, что во всем виноват молодой и пришлось Алешке "отрабатывать" сожженные валенки, а после их отношения с дедом уже не сложились.

Но прослышал наш герой, что в городе Галиче открылись какие-то мастерские, а парень страсть как хотел с техникой заниматься. Пришел он в этот Галич, и целый день искал мастерские, но не нашел. Забрался на самую высокую гору - и давай рыдать. Ведь и паспорта нету, и домой возвращаться бессмысленно... Но тут, как в волшебной сказке, появился добрый человек, который и утешительные слова сказал, и показал, где эти мастерские, в общем, с этого эпизода, произошедшего на горе под названием Балчуг, началась светлая полоса жизни Пал Палыча...

...Я почувствовал, что дед сильно подустал рассказывать, решил дать возможность ему отдохнуть, а сам пошел во двор, понаблюдать за работой. Мужики уже закололи восьмого баранчика и разделывали тушу, Николай Михайлович с ловкостью хирурга орудовал охотничьим ножом. В другом конце двора из сарая на телегу грузили сено Зоя Степановна и Пашка. Когда телега наполнилась, Пашка лихо впрыгнул в кабину "Беларуси" и включил зажигание. Смотри-ка: десять лет, а трактор-то для него как родной! Когда мальчишка перевез сено и выпрыгнул из кабины, я спросил:

- Паш, трудно трактору научиться?

Мальчик немного смущенно, чуточку надменно и малость презрительно наклонил голову вниз и ничего не ответил. Только ухмыльнулся, но в этой гримасе чувствовалось внутреннее достоинство русского крестьянина. Заметно было, что ему лестно такое слышать от меня, проходящий мимо отец обронил:

- Он со второго класса водит. Я тоже в его возрасте умел...

Александра Николаевна тоже работала: согнувшись в три погибели, вымывала бочки, в которых будут засаливать мясо. Я побродил по хозяйству и обнаружил, что оно действительно довольно крепкое. Есть здесь мастерская, сенокосилка, грузовик. Нет только собак, что для меня показалось странным, но как мне объяснили, хозяева этих животных не любят. Кроме зарезанных, остается еще дюжина овец, есть две коровы, телушка, теленок, куры, кролики (дед позже сказал - это для внуков, чтоб заботиться о скотине приучались, "только ленятся они ныне..."). Летом вести хозяйство проще, так как в Марьине собираются по 12, а то и 15 детей, внуков и правнуков Чудецких. Зимой, конечно, труднее и выручает только сын. Приезд дочери из Эстонии - событие редчайшее.

...Когда я вернулся в избу, деда я сначала не нашел, но погодя услышал его клокотливое дыхание (уж не воспаление ли легких?..). Он лежал на печи; не спал, но думал. Пала Палыч вопросил:

- Ну что, скоро они там?

- Да, вроде последнего закололи. Скоро, наверное.

- Пора бы. А то не емши. Вы уж меня извините, что на печи... Болею, чего-то.

Извиняться, ей-богу, было не за что и мы продолжили. За окном между тем уже стало смеркаться. Ноябрь, на Севере уже в два часа хмарь начинается...

В 17 лет Павел Чудецкий стал бригадиром шатунно-поршневой группы в этих самых Галичских мастерских. Дед прежде всего сейчас вспоминает вот, что: из 50 человек в его бригаде только один был пьяницей. А теперь... ныне, наверное, в колхозах сохраняется такое же соотношение. Только в обратную сторону.

В 1940-м его призвали в армию. Павел мечтал стать шофером, просто бредил этим, но не проходил он по медицинским показателям: у него был врожденный порок сердца, даже на службу его взяли по его настойчивой просьбе и то в нестроевые войска. Сначала в армии из него хотели сделать писаря, потому как он имел хороший почерк, но вскоре перевели в артиллерийские мастерские; там Павел подговорил своего товарища, тот прошел за него врача-сердечника, и в результате этой простой хитрости нашего героя послали-таки учиться на шофера.

На войне ему везло. Участвовал он во многих боевых операциях, освободил несчетное число русских и прочих городов, и ранения у него были только легкие (разве только, одна контузия положила его госпитальную койку) ну, а в конце войны даже расписался на стене Рейхстага. Так и написал: "Чудецкий из Галича". И все эти четыре года он крутил баранку, а закончил свою войну он на Эльбе, в городе Виттенберге. Отпустили домой пораньше - из-за того, что мама была уже при смерти.

Родина встретила холодно. Война многое списала, например в 42-м, на фронте его приняли в комсомол (до того происхождение не позволяло это сделать), да и за годы лихолетья многие его "доброжелатели" либо сгинули, либо потеряли способность творить гадости. На весь Парфеньевский район наличествовали всего две машины: в военкомате и в МТС (ибо и дорог-то приличных не было), и о работе шофером даже не мечталось. Пал Палыча взяли в районное МТС и 12 лет он там работал бригадиром тракторной бригады. В 56-м его даже выдвинули в члены партии, и он не отказался, - в те времена не принято было отвертываться.

Почти сразу после того, как вернулся с войны, Павел в конторе встретил симпатичную смешливую девчушку-счетовода, Шуру. Гуляли недолго и расписались в 46-м. Поселились на родине жены, в Марьине, построили свой дом, а всего в Марьине с их новостройкой насчитывалось тогда 17 домов. Собственно, в построенном тогда Чудецкими доме мы теперь и разговариваем. После МТС Чудецкого выбрали председателем марьинского колхоза; в этой должности он проработал до того момента, пока маленькие колхозы не объединили в один совхоз, контора которого теперь находится в Аносове. Результат объединения Пала Палыч оценивает так: "Если раньше мы одним маленьким колхозом 360 гектар засевали, то теперь во всем громадном совхозе - не больше 200 гектар пахоты..."

После ликвидации их колхоза и до самой пенсии, до 1985-го года Пал Палыч работал в совхозе шофером. Дороги в Марьино так и не проложили, но Пал Палыч шофер "от Бога" и в народе говорилось так: "Там, где лось пройдет - там и Чудецкий проедет".

Вот, собственно и вся его "биография" вкратце, без сплетен и анекдотов. Хотя, если рассудить, последние десятилетия, не окрашенные драматическими событиями, были для Чудецких самыми плодотворными - во всех смыслах. У Александры Николаевны было девять беременностей, и семь родов принимал у нее муж. Сам, без помощи кого-либо, и только два раза он возил жену рожать в больницу. Не сразу Чудецкие узнали, что у них так называемый "конфликт крови", несоответствие резус-факторов, отчего трое детишек умерли, а некоторые рождались, как старик выразился, "желтенькими", но, слава Богу, их смогли выходить. Долго они не могли родить мальчика, наследника, и вышло, что Алексей стал их "поскребышем", Александра Николаевна родила его в 43 года. Сын стариков не подвел: теперь он - капитан милиции, уважаемый в народе человек и, что самое главное, старики уверены в том, что в случае чего хозяйства он не бросит.

...Наконец работы закончились и все собрались в избе. Хозяйка принесла щей, картошки, только что приготовленную баранью печень, медовуху - и мы расселись. Перед началом трапезы я сфотографировал двух Павлов - деда и внука. Разница в возрасте между ними - 72 года!

Медовуха - дедова гордость. Готовит он ее только сам и никому не раскрывает секретов. Хозяин за столом поведал, что у него есть старая книга, в которой рассказывается, что один священник всю жизнь пил вместо водки медовуху и прожил до 118 лет. Мы пили два сорта - черноплодно-рябиновую и яблочную медовухи. Вино это легкое, не больше 18 градусов, и в голову не ударяет, и после третьей дед заговорил о пчелах. Именно из-за них он приобрел репутацию "миллионера и кулака". Опытному пасечнику мед действительно приносит хороший доход, но вот, что сказал дед по этому поводу:

- Есть у меня одна старинная книга. Там так написано: "Если человек решает заняться торговлей, пусть знает, что 90 человек из 100 приходят к растрате. Если человек решает стать пчеловодом, пусть знает, что 96 человек из 100 приходит к краху". Говорят, у меня много ульев. Да, много, я даже, когда не могу заснуть, начинаю все их считать, припоминать, в каком состоянии каждая семья пчелиная. Последний мой улей имеет номер "99", но это не значит, что все жилые. Были, конечно, времена, когда я по две с половиной тонны меда качал, но теперь я за массой не гонюсь. А вот качество приносит репутацию и стабильный доход. Перед самой этой перестройкой бабушка деньги, которые у нас лежали, взяла - и отнесла в райцентр, в сберкассу. Сто тысяч рублей, еле в сумку затолкали...

Всего же перед "павловской" реформой на счету Чудецких лежало 260 тысяч рублей. То есть, миллионерами они не были, а так, "стотысячниками"... Для тех, кто забыл, поясню: при советской власти рубль приблизительно был как доллар, машина "Жигули" стоила около 4 тысяч. "Волга" - подороже, и на "чудецкие" деньги вполне можно было купить 30 "Волг". Это были честные, законные деньги, так как Пал Палыч всегда платил все налоги.

Теперь со своего вклада они могут получить тысячу рублей. Может хватить на плохонький велосипед, но они этих денег не собираются брать. По поводу потерянных денег дед говорит просто:

- А ну их к чёрту... Деньги - зло.

Дед считает так абсолютно искренне. Верьте, или не верьте - ваше дело - но Чудецкие нисколько не жалеют о потерянном. Насчет школы своего имени дед тогда шутил (сцена с предложением денег действительно была!), но... ведь если бы они пошли, например на школу, в которой сейчас учатся его внуки, а не "перестроечному коту под хвост", может, те миллионы, которые "съели" 15 лет долгостроя, можно было бы как-то поумнее использовать...

За столом дед высказал мысль, которая среди гостей вызвала не что недовольство а легкий шок:

- А знаете... Я бы на месте власти сейчас все пенсии отменил бы. Почему? А потому что работать никто не хочет. Изленились все люди и алкоголизм развели. - (Дед никогда не пил, да и сейчас с нами не выпивал... а медовуху варит!) - Люди на пенсии надеются, а то, что надо своим потом хлеб зарабатывать, забыли...

Через минуту, после очередной рюмки, все забыли о сказанном. А дед... он ушел в себя. Задумался. Чувствовалась, что старик выговорился, душу излил и больше не собирается откровенничать. Рассказал только, как их со старухой не так давно обворовали:

- Ходил тут ко мне один, дружили с ним. А он с подельником к нам в дом забрался. Образ украли, медовухи бутыль и меду бидон. Их нашли, судили, я просил, чтобы их пощадили, и дали им по четыре года условно. Мед они вернули, а образ - нет. А после они магазин обворовали, так их все-таки посадили. На семь лет. И там парень этот умер. Разума не было...

Прощались мы торопливо. Возвращались в полной темноте, в той же компании. Дорогой обсуждали недавнее уголовное дело, в котором потерпевшей оказалась наша попутчица. Ей 68 лет, она бывшая доярка, больная женщина. А дело было (как выразился ветеринар)... "сексуальным". Парень, недавно пришедший из армии, завалился к бабушке домой, избивал ее, требовал чего-то, а ведь во внуки ей годиться! В общем, грубое насилие на почве пьянки, на днях состоялся суд и дали ему 4 года. Николай Михайлович высказал искреннюю надежду, что на зоне ему с такой статьей сильно не поздоровится. А я удивлялся Зое Степановне. Она по сути несчастная, забитая женщина, без мужа, сын у нее - алкоголик, а тут еще такое... Но как она решилась написать заявление! Ведь, если тот придет с отсидки...

Да для того, чтобы написать заявление, надо недюжинным мужеством обладать! Вот, сидит с нами рядом в телеге щуплая, ссохшаяся старуха, изредка вступает в наш разговор - "А чего он, зачем надо было вламываться..." - кругом тьма, только где-то далеко за лесом видны огни железнодорожной станции. А ведь какую же драму эта женщина пережила! Скольких ночей не спала, чтобы решиться выступить на суде... Нет, Россия все-таки страна удивительная.

Дома у философа Василия Розанова я нашел такое высказывание: "В России вся собственность выросла из "выпросил", или "подарил", или кого-нибудь "обобрал". Труда собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается". Написано сто лет назад. Значит, и при царе-батюшке Павел Павлович Чудецкий тоже считался бы "изгоем"...

Геннадий МИХЕЕВ