Бессмертный Теркин

О Великая Животворящая Труба! Благословен тот, кто к Тебе однажды прислонился. Да не иссякнет носимое во чреве твоем...

Примерно так должна выглядеть молитва мышкинцев. Это мое мнение, не Василия Теркина, ведь ему как человеку, вошедшему в чиновничьи круги, с некоторых пор дана привилегия со значительностью в облике промолчать, если вопрос задевает престиж города.

Иные говорят, Мышкин поставлен на пороховой бочке. Но их мало: как-никак на одной только компрессорной станции, пересасывающей золотовалютный газ из сибирских болот на европейские красоты, трудится четыре сотни мышкинцев, а это значит, что добрая треть 6-тысячного города зависит от вышеназванной Трубы. Главная статья доходов города - налоги от газовиков, единственная современная улица в Мышкине так и называется: Газовиков. Остальной Мышкин - каноническая русская старина с сонными улочками и необъяснимым очарованием, буквально растворенным в атмосфере. Цивилизация, громко шествуя по стране, наверное не заметила прикемаривший Мышкин и просто-напросто перешагнула через него, оставив лишь след в виде улицы Газовиков.

Не так давно на город свалилась новая напа... простите, удача. Я не про развитие туризма, эту историю знаю в подробностях – и как-нибудь расскажу. Сейчас ведя я веду рассказ о Мышкине вне сезона. Рядом порешили проложить очередную Трубу, теперь уже ниточку нефтепровода. Раньше, помнится, такие стройки называли комсомольскими; теперь “комсомольцы” выросли, обматерели и серьезные мужики-нефтяники, заехавшие в город в количестве примерно полутысячи, внушают населению скорее трепет, нежели чувство гордости за Отечество. Единственный круглогодичный мышкинский ресторан и городские бары ожили и даже имеют сверхприбыль, потому как “комсомольцы” днем на строительстве нефтепровода пашут как проклятые, а по вечерам с той же старательностью “отрываются” в кабаках, окруженные мышкинскими женщинами легкого поведения. Реализация вино-водочной продукции возросла в несколько раз и торгаши этому факту весьма довольны. В общем полное впечатление того, что в город вошел полк гренадер.

Мой герой к нефти и газу отношение имеет весьма отдаленное. Он - представитель старого Мышкина, города, в котором стратегическим направлением выбрали туризм. Он Мастер (именно с большой буквы!), человек, создавший в городе Дом ремесел, обучивший своему любимому кузнечному ремеслу дюжину мужиков, и, тем не менее, Василий Теркин пришел на чиновничью должность - директора Центра развития. Зачем это нужно кузнецу, который за день заработал бы столько, сколько на этом (пока еще плохоньком) кресле получает в месяц? Он сейчас объяснит сам, сейчас же замечу, что живет Василий небогато и практически все время проводит на работе. Может быть поэтому сын Теркина Сергей, вначале довольно много времени проводивший в кузнице, теперь остыл к ней и в Доме ремесел почти не бывает.

Бумаги, бумаги, бумаги... Не думал Василий, что работа чиновника будет состоять из отчетов. Над тобой сонм вышестоящих контор и каждая требует отчета. Эх, зашивается Вася Теркин в бумагах! А ведь дома за ремонт еще не брался, у мамы баня недоделана, ворчит жена, ворчит мать, ворчат просители: “Василий, нам то, нам это...”. Но Василий Владимирович Теркин четко знает, куда он пришел и зачем. Вот тут-то мы ему наконец и предоставим слово.

О назначении человека

...Помните кино “Свой среди чужих - чужой среди своих”? Там герой есть такой, которого на бюрократию всякую посадили. А он военный, он шашкой привык махать! Вот я - как тот буденовец, который разгребает все эти завалы. Так что вместо творчества сидишь и занимаешься не пойми чем, а ведь получается, что одну бумажку сегодня не посмотрел - завтра две таких “висит”.

До меня в этом кресле успели посидеть двое, и не высидели. Здесь ведь тоже по идее творческая работа должна быть, если, конечно, бумаги наконец разгребем. С одной стороны, отчеты государству нужны, так им лучше отслеживать, что происходит в стране, а с другой... нет, статистика нужна, если бы у меня была возможность собирать статистику о городе, я собирал бы.

До сих пор часто задумываюсь: кто я? Начинал-то я с кузницы; еще когда музей мы создавали, я упор на ней сделал, ведь с детства, когда мы в поселке Кубринск жили, я там все в кузнице пропадал. Просто был интерес постучать по горячему металлу, а мужики не запрещали. Ходили мы туда вдвоем с Сашей Лебедевым, он там остался жить, звонит, говорит, все там разрушилось, там же только одно мертвое торфопредприятие и больше ничего. Хочу Саше помочь, сделаем там филиал Дома ремесел. Если время будет. Ведь кузница там осталась, кузнецов только нет...

Так вот: зачем мне, если металлом вполне могу семью прокормить, должность эта. У меня уже давненько появилась идея создать такой центр при нашем Доме ремесел, чтобы поддерживать тех, кто хочет в области народных ремесел продвинутся. Кто хочет научиться этим деньги зарабатывать. А тут как раз подоспело решение сверху, создать Центры развития в районах, чтобы помогать всем, кто хочет заняться малым предпринимательством. В данный момент я понимаю так: нам надо найти как можно больше социально активных людей, желательно среди молодежи.

Городу нужны лидеры, а для производства нужны руководители. Легче помочь одному, двум людям, дать им денег для создания предприятий, ведь лидеров, могущих взять на себя ответственность, мало. У нас куча идей, стратегическое направление у нас - развитие туризма, хотим возродить лен, ведь раньше в Мышкинском уезде выращивали лучший в России “брагинский” лен, который шел на экспорт. В общем, бизнес-планов немало, и любое предприятие, которое будет приносить прибыль, станет благом. Даже если тут метро начнут строить (а такой проект, в шутку, конечно, к 1 апреля составили), - и это на пользу. А что: узнают люди, что в каком-то там Мышкине строится метро - только из любопытства поедут!

Теперь вопрос: кто я? Думаю, прежде всего - оптимист. Скажем так, социально активная личность. Мог бы я сидеть спокойно в своей кузнице и никому не мешать, но мне думается, в данный момент мое, скажем так, умение “заводить” людей городу нужнее.

Про Теркиных как национальную идею

Отец у меня - хирург, мама - акушерка, в общем, медицинская семья, а я вот - в кузнецы...

Бывали моменты, когда осознание себя “Василием Теркиным” давило. Это случалось в школе, когда проходили Твардовского. А вот в армии вообще на это внимания не обращали, но сейчас я понял, что “Теркин из Мышкина” - это в каком-то смысле - знамя, тотем.

Тем более что я узнал, что в XIX веке Петр Боборыкин написал роман “Купец Василий Теркин”. Сам я этот роман пока не нашел, но очень хотелось бы посмотреть каким там прописан Теркин. Тогда развивалось купечество и мне кажется, не случайно героем выбран человек, имеющий отношение к финансам. А уж Твардовский своего героя позаимствовал у Боборыкина. Была война и нужен был такой человек, который заражает всех оптимизмом. Ведь о чем поэма: человек даже на войне должен оставаться оптимистом. Были Теркин-купец, Теркин-воин, а теперь вот Теркин-ремесленник, может быть, Теркин-менеджер. Заметьте: если бы Теркин был “новым русским”, нефтяным бароном - разве такое возможно?

У меня оба деда погибли на войне, может, поэтому я и стал Василием, ведь в нашем роду Теркиных я только один - Василий. И я благодарен родителям за свое имя, потому что в 62-м, когда я родился, еще живо было воспоминание о войне, люди гордились за свою страну и носить это имя было чуть не привилегией. Кстати: моя сестра Анастасия давно замужем, но фамилию нашу не поменяла. А работает она у нас в Доме ремесел, занимается глиной...

Про Мышкин и мышкинцев

Не случайно из мышкинцев вышел Петр Смирнов, водочный король. В Мышкине такой отхожий промысел был: молодые люди уезжали в Питер, начинали там с “мальчиков”, вырастали в приказчики, а потом становились и “Смирновыми”.

Город наш со своей “жилочкой”. С одной стороны он маленький и жители стараются сохранить его “провинциальность”. Здесь больше духовности, и любовь жителей к своему городу бросается в глаза. Любой приезжающий чувствует эту любовь. Но с другой стороны Мышкин - боевитый город. На гербе нашем мышь изображена на красном поле, “красное” - это активность. Ведь нас лишили статуса города и только двенадцать лет назад мы добились, чтобы Мышкин снова стал городом, из ничего создали туристический центр, заставили причаливать к нашей пристани теплоходы. Больше всех сил приложил Владимир Александрович Гречухин. Он простой журналист в районной газете, но в нем столько энергии, что он только на личной инициативе создал целый музей под открытым небом. Теперь-то у нас целых шесть музеев, по плотности музеев на душу населения наверняка мы первые в стране, и ведь у этого человека еще миллион планов!

И ведь нашу первую кузницу я организовал именно при его поддержке. Специально работал в милиции, во вневедомственной охране, чтобы сутки дежурить, а потом двое работать в музее, в кузнице. Бесплатно... Таких, как я было несколько человек, Володя Кирюшин, Леша Постнов, Сережа Мокшанов. Но все мы заражались оптимизмом именно от Гречухина, и, если бы не он, город мог бы и не состоятся.

Про умное государство

Один раз в библиотеке приметил картину: деревянная церковь на берегу. И по ней сделал чертежи. В селе Учма колхозные плотники по этим чертежам построили церковь. Лично я своими руками сделал к ней только главки металлические, но увидали эту церковь итальянцы и пригласили нас в Италию - поставить часовню. Проект мой им понравился, срубили мы ее и повезли туда.

Есть там, в провинции Кунео городок Мальяно Алфьери, он в два раза меньше нашего Мышкина. Его жители собрали деньги и почему-то им захотелось построить у себя, на месте, где еще до раскола церквей стояла церковь, именно русскую часовню. Они потом говорили: потому что итальянцы воевали во II Мировую в России, попадали в плен и наши люди к ним хорошо относились. Хоть там и католики, часовню освящал православный священник и раз в год он ездит туда служить.

Италия, по правде говоря, меня поразила порядком и честностью. Там умное государство: по нашим меркам у них отсутствует воровство, там нет такого, чтобы сады и огороды огораживать. Я долго приглядывался и понял, что в основе у них уважение к труду соседей. У них отношение к труду как к таковому другое: они все делают с любовью; эх, если бы мы сами хоть не треть работали так же как они!

Понимаете... это корни, это традиции, дисциплина, в конце концов. У нас ведь произошло страшное: разрыв поколений. Вот, мой отец что после себя оставит мне? Только квартиру. А у них земельные наделы передаются из поколения в поколение сотни лет, и ничего не пропадает.

А ведь итальянцы по характеру очень близки к нам, у них тот же юмор, оптимизм, и язык, как ни странно, похож на наш. Но в отличие от нас, грешных, они сохранили умное отношение к своей земле. Там нет пустой земли и каждый клочок чем-то занят - простым фундуком, например. Я тут как-то, когда еще был досуг, просчитывал выгоду от лесного ореха. Ведь бросовых земель у нас много, а каждый куст орешника может дать по 25 килограмм фундука. Если продать его по 100 рублей за кило - сколько выйдет? Но для этого нужен человек, “двигатель”, вот мы снова приходим к Центру развития...

Что делать

А государство у нас устроено так, что оно тебя, если ты вдруг решишь посадить лес или тот же орешник на пустыре, не просто не поощрит, а накажет. Простой ремесленник сейчас поставлен в такие условия, что он умеет срубить дом, но поставить его не имеет права. У него три класса образования, потому что он всю жизнь с топором, и ему не дадут лицензию “на осуществление строительной деятельности”, так как для этого он должен иметь диплом ВУЗа или техникума. И получается неувязочка: администрация не может прилечь к работе мастера, а из другого города столяры, каменщики, плотники не поедут. Проблема провинциального городка в том, что специалистов с лицензиями у нас по пальцам пересчитать, а хороших мастеров - море.

Вот поэтому золотые руки и уходят в “тень”, на строительство частных домов, дач. Так государство теряет специалистов и налоги.

Доходит до смешного: протекла крыша, нужно положить три листа шифера, а это лицензионная деятельность, называемая “проведением кровельных работ штучными материалами”, и если в городе есть кровельщик дядя Ваня, организация не имеет право заключить с ним договор. Без лицензии даже перенавесить дверь нельзя; изготовить дверь можно, навесить - нельзя!

У нас в Доме ремесел 25 мастеров (среди них, кстати, всего 4 женщины), и все они пришли с улицы, не умея ничего, в том числе и соответствующего образования. Среди них многие были в слишком тесной дружбе с алкоголем. Это вообще болезнь малых городов - люди у нас творческие, очень тяжело переживают неудачи, возникают “неизбежные коллизии”, а тут еще и государство прижимает.

Поэтому, если бы я решал например вопрос на высшем уровне, то в первую очередь обязательно взялся бы за решение кадровой проблемы. Личности нельзя мешать развиваться, иначе не сможет вырасти внутренне свободный человек, который главе района, губернатору - президенту даже - не скажет: “Володя, ты не прав...” Прежде всего такие люди должны быть в управлении, вот мы и возвращаемся к социально активным личностям.

У нас в Мышкине такие люди есть, но большинство из них не верит в то, что их талантам найдется применение и им не поставят палки в колеса. Будем стараться убедить в обратном, помогать деньгами, а не словами.

Потом вопрос: как поднять престиж России? Я думаю так: если Мышкин, маленький городок на реке Волге, сможет встать на ноги, и показать, что он смог, тогда и будет у нас нормальная великая Россия. Нефть и газ когда-нибудь иссякнут, но мы-то останемся...

Страна Кацкария

Мартыново - настоящая глубинка, конечная остановка самого дальнего внутрирайонного автобуса. Тем не менее, деревня, являющаяся административным центром Кацкой волости, оставляет ощущение какой-то основательности, надежности. Население с утра сдавало заезжим коммерсантам домашний творог, то и дело я встречал молчаливых женщин с ведрами и бидонами, в общем, во всем чувствовалась обстановка спокойной деловитости.

А вот школа оказалась старенькой, деревянной. Здесь я и нашел Темняткина, который, согласно учительским правилам, теперь не просто “Сергей”, а “Сергей Николаевич”. И тут он меня огорошил: сказал, что если бы я позвонил ему заранее, он бы общаться со мной не стал. Сергей Николаевич не любит... журналистов. Человек, редактировавший районку, издающий журнал - и не жалует коллег... бред какой-то!

Позже я понял, в чем дело. Мои коллеги просто “достали” Сергея Николаевича одним единственным вопросом: зачем кресло в городе менять на табуретку в деревне? Во-первых я такого вопроса не задавал, а во-вторых я нагрянул неожиданно, а посему Сергей Николаевич, вздохнув, все-таки препроводил вашего покорного слугу в музей.

Музей появился недавно и главная работа Сергея Николаевича теперь - директорство в нем. Преподавание в школе для него - это совместительство (он дает уроки русского языка, литературы и “кацковедения” - так называется специальный трехгодичный курс по истории и культуре кацкой народности). Но перед отправкой в музей Темняткин познакомил меня с самым молодым из мартыновских из учителей, Еленой Александровной Дорофеевой, мне кажется, именно потому что она тоже вернулась на родину после работы в городе.

Она преподавала в относительно большом городе Углич, в техникуме, целых шесть лет, но, по ее словам, “сюда заставили вернуться корни”. Причем, в зарплате она не потеряла, а вот в городе они с мужем вынуждены были снимать квартиру. Муж тоже родом из Кацкого стана, его абсолютно так же тянуло на родину, вот здесь-то их стремления и сошлись. Беда только в том, что количество учеников в школе неуклонно уменьшается, сейчас их 29 (на 11 преподавателей), а вскоре учеников будет еще меньше. Дело в том, что Елена Александровна с мужем и сыном, и Сергей Николаевич - единственные из кацкарей, в последние годы возвратившиеся к истокам.

По пути к музею Сергей Николаевич попросил меня обратить внимание на оконные наличники, которые на кацком языке называются “вырезами”. Окна кацких домов являются отражением древней мифологии кацкарей. На самом верху наличника обязательно есть дуга - она показывает путь движения солнца с рассвета и до заката. Главным божеством кацкарей в древности являлось солнце, которое они представляли в виде Белой Коровы. В начале и в конце солнечной дуги стоят две богини Роженицы, их обязательно две: они символизирую бесконечную цепь перерождений человеческого рода.

Под солнечной дугой располагается “Получато”, или Летающая Змея; по верованиям кацкарей она приносит в дом достаток. По бокам “вырезов” можно увидеть стилизованные изображения распластанных, как бы рожающих Лягушек, а в самом низу - “лягушачьи лапки”. Лягушка - особенно для кацкарей - существо мистическое, смысл этого животного (или божества) не до конца ясен даже такому глубокому знатоку кацкой мифологии, как Сергею Николаевичу. Возможно, это тотемическое животное, то есть животное-хранитель рода кацкарей. Вообще, здешняя мифология не похожа ни на что (например, смерть кацкари представляют в образе Белой Кобылицы) и изучена гораздо меньше мифологии древних персов или тибетцев. На этом пути специалистов без сомнения ждет немало открытий.

Кроме мифов, у кацкарей есть много других интересностей. В музее, расположившимся в старинной избе, Сергей Николаевич продемонстрировал мне любимую игру кацких детей (и даже взрослых!) - “лодыжки”. Для игры собираются косточки из овечьих ног; их пригоршнями, в количестве сорока, бросают на пол, и в зависимости от того, какой стороной упадут косточки - “ямкой” или “горбком” - их вышибают щелбанами так, чтобы не задеть другие косточки. “Лодыжки” - очень азартная игра и взрослые в нее играют на деньги. Когда Сергей Николаевич начал рассказывать про “лодыжки”, я заметил, что глаза его наконец-то засветились азартом.

Но надо бы на рассказать, кто такие - эти загадочные кацкари.

Кацкарь - это житель бассейна реки Кадка, маленькой речушки, текущей по ровной малолесной местности и впадающей в реку Корожечна, которая в свою очередь впадает в Волгу. В паспортах кацкарей написано: “русский”, хотя на самом деле это особенная этническая группа, в которой больше половины крови - славянская, но есть кровь древнего племени меря и даже примесь крови литовцев. У кацкарей есть свой язык, в основе которого русский, но в нем есть место словам, которые можно найти в языках прибалтов и угро-финнов. Язык кацкарей не такой простой; например, если в русском языке слово “костер” применимо ко всем кострам сразу, то в кацкарском диалекте маленький костер - это “полушка”, средний - “грудок”, а большой - “теплина”.

Первое упоминание Кадки относится к 1461 году, именно тогда Василий Темный завещал эту землю своей второй жене Марии Ярославовне. До революции в Кацкой волости жили 24000 человек, теперь - в 12 раз меньше. Власти зачем-то ареал расселения кацкарей разделили на три района - и теперь это административно разобщенные территории. Бывший центр волости, деревня Хороброво пришла в запустение и теперь там осталось всего 4 жителя в 3 домах. Центр переместился в Мартыново - не случайно музей возник именно в этой деревне.

Из рассказа Сергея Николаевича я понял, что по сути кацкари - вполне русские люди, только у них как-то обострено чувство малой родины. Я засомневался: возможно, таких этнических групп на Руси было немало, только все они ассимилировались. Здесь же, на Кадке, просто живут патриоты своего края. Сергей со мной не согласился:

- Есть на свете вещи, которые никак не определишь словами. Так есть - и все тут. Я родом из Хороброво, из “центра”, вот, наверное, поэтому мне все это близко. А здесь, в Мартынове, такого уже нет, здесь далеко не все считают себя кацкарями, потому что поколения, рождавшиеся после войны, ничего кацкого в себе не несли.

Кстати, Сергей Николаевич знает свою родословную до 8 колена, то есть в курсе, кем был его пра-пра-пра-пра-прадед. По инициативе Темняткина в Мартыновской школе свои родословные собрали все дети, и теперь целая стена в школьном коридоре являет собой список всех известных предков мартыновских детей. Эдакую прелесть Сергей Николаевич подготовил специально к очередным “Кацким чтениям” - традиционному съезду всех людей, интересующихся культурой и современными проблемами кацкарей. Съезжаются, кстати, на эти чтения до 100 человек и больше.

Про свою работу редактором районки Темняткин сказал так: он там, в редакторском кресле, во-первых учился, получал опыт “вращения во власти”, а во-вторых искал средства для того, чтобы открыть здесь, в Мартынове музей. Это дело отнимает настолько много сил, что Сергей Николаевич до сих пор не женат. А вот Брат нашего героя Евгений - простой колхозник, пастух, у него двое детей и крепкое хозяйство - и это Сергей Николаевич считает правильным: род не должен прерываться. Про себя же Темняткин сказал очень коротко:

- ...Таких людей, которые горят, забывают про личное, должно быть очень-очень мало... Кстати, когда я ушел из редакторов, психологически это было очень тяжело: от меня полрайона отвернулись...

Здесь, на Кадке люди делятся на два сорта: “кацкари” и “заволостные”. Вторые - это все пришлые, в том числе, конечно, и я. Мир кацкарей закрыт для “заволостных”, они не спешат раскрывать свои души посторонним. Здесь сама природа противится вторжению извне: даже мобильные телефоны почему-то отказываются принимать сигнал. Местный колхоз “Верный путь”, в отличие от “заволостных” колхозов (даже если они соседние) живет вполне нормально, и это - отражение традиционного трудолюбия кацкарей. В колхозе сумели сохранить традиционное для этой местности льноводство, и вот, каким способом: кацкари себе построили маленький льнозаводик и там же перерабатывают свой лен. Во всем районе, между тем, забыли даже, какого лен цвета.

Неуемный Василий Смирнов

История села Учма есть цепь чудесных и трагических событий. 500 лет назад, когда села еще не было, здесь, на берегу Волги заночевал монах Кассиан. Еще до пострига он был князем в далеком Константинополе, принадлежал к знаменитому роду Палеологов, но после захвата византийской столицы турками он долго скитался по миру и наконец осел в России, став монахом. Во сне Кассиану явился Иоанн Предтеча, который повелел поставить здесь храм.

Очень скоро здесь появился монастырь, а подмонастырская слобода выросла до большого торгового села. Царица Екатерина монастырь упразднила, что, впрочем, не повлияло на богатство села Учма, а даже помогло благосостоянию учемцев, так как монастырские земли перешли к сельчанам. А сохранившаяся святыня, клобук св.Кассиана прославилась тем, что исцеляла страждущих от глухоты, слепоты и зубной боли, что привлекало в ставшие теперь приходскими церкви немалое число паломников. Народ здесь не бедствовал еще и потому, что учемские мужчины занимались редким отхожим промыслом: они нанимались в приказчики к богатым промышленникам и торговцам и тем самым преумножали богатство богатеев, не забывая, впрочем, о себе.

В 30-х годах прошлого века в церквах поселили заключенных. Они строили стратегическую дорогу, а заодно разбирали храмы и колокольню. “Помогали” и местные жители: из добытого с храмов кирпича клали печи и нет в Учме и окрестных деревнях дома, в котором не была бы частица бывшего монастыря. Не спасли монастырь даже факты внезапной гибели добытчиков кирпича: из заваливало обломками церквей.

Окончательно монастырь сровняли с землей аккурат перед затоплением Рыбинского водохранилища, хотя, впрочем, могли бы и не ломать, так как островок, на котором стояли храмы, так и остался незатопленным.

А теперь обратимся к современной истории. Итак, однажды молодой лесник Василий Гурьевич Смирнов, уроженец села Учма, стал строить на забытом Богом островке часовню. Сам, в одиночку, без посторонней помощи. Село к этому времени пришло в упадок, осталось в нем всего 30 домов, в которых сейчас живет 30 человек, 3 коровы и одна лошадь, являющаяся казенным средством транспорта для Василия. Местный колхоз “Дружба” склонился к закату и окрестные поля стали забывать, что такое плуг и борона.

Василий, которому тогда было 26 лет в особой набожности замечен не был, тем не менее, строил он рьяно и основательно. Часовня по его задумке не должна была иметь окон и дверей, чтобы любопытствующие туристы и рыбаки случаем там не нагадили. Возле часовни вскоре появился поклонный крест, который даже освятил поп. А после на западной окраине села Учма Василий Смирнов вкупе с колхозными плотниками (тогда они еще были) стали строить деревянную церковь во имя св.Кассиана и св.Анастасии.

Одновременно Василий затеял строить свой дом. Он его задумал по-особенному: чтобы на берегу Волги, с видом на островок, чудом уцелевший под напором созидательной силы человека. Чтобы был просторным - пусть вмещает в себя много гостей. Внутри Василия Гурьевича созревала одна идея: он хотел снова прославить имя святого Кассиана Учемского.

Обход у Василия был большой, 2000 гектар, работы в лесу много, но время свободное у Василия имелось, энергия - тоже, вот Василий и нашел ей соответствующее применение. Дом свой он строит до сих пор, но параллельно с этим Василий создает нечто особенное, ни на что не похожее.

В каком-то смысле это можно назвать “музеем”, но музей в привычном понимании - это помещение, в котором собраны какие-то вещи. Здесь вещи тоже, есть, они хранятся в амбаре, но кроме этого вокруг амбара имеются другие постройки - древние и совсем новые - назначение которых для несведущих людей не совсем ясно. В каком-то смысле то, что создал Смирнов - это “кусочек старой Учмы”, попытка остановить время.

Василий - человек, не любящий конфликтов, он вообще может считаться символом спокойствия и стабильности. Работа его частенько связана с какими-то нарушениями в области лесопользования, но он как-то умеет все уладить по мирному. Он считает, что не стоит штрафовать местного мужика, например, за то, что тот пошел в лес срубить себе кол для оглобли. Василий просто покажет этому человеку, где есть делянки, на которых обычно остается древесина, которую производители посчитали некондиционной. Ежели с умом подходить к лесу - он всегда одарит тебя своими щедротами. А в общем-то работа лесника “закипает” только в летние месяцы, когда в лет валом валят горожане. Субботы и воскресенья - самые пожароопасные дни, лесники даже пожарам, повторяющимся из года в год, дали названия: “брусничный”, “черничный”, “клюквенный” и т. п. - в зависимости от того, какая ягода созревает. Именно в эти дни наблюдается наплыв народу, не слишком-то обращающего внимание на то, что надо гасить окурки и не стоит разжигать костров.

Конфликты возникают на другой почве. Зная, что Учма - в прошлом богатое село, долгие годы его подвергают набегам охотники за иконами. Пожалуй, летопись “иконных войн” - самая жуткая часть истории Учмы. В первый раз ограбление произошло 15 лет назад. Да и ограбление это можно назвать лишь с натяжкой. Василий тогда еще работал шофером в колхозе, и случайно в куче мусора в одной из заброшенных деревень он нашел несколько сгнивших икон под окладами. А оклады были между тем серебряными. Привез их домой, а, через несколько дней, вернувшись после работы домой, услышал от матери такую историю. Пришел какой-то парень и сказал матери: “Я художник, друг Василия, дайте, пожалуйста, я оклады перерисую...” Естественно, “перерисовал” с концами, а Василий после того как услышал пересказ матери, махнул только рукой: “Ты бы лучше сразу деньги дала перерисовать...”

Василий не жаден до икон - но что делать, если когда-то они чуть не под ногами валялись, - не пинать же их ногами. Самой дорогой для Василия экспонат - это покореженные решетки от одной из разрушенных учемских церквей. Он достал их из-под воды, как и кресты с затопленного кладбища (предки учемцев теперь покоятся ниже уровня водохранилища). Уж на них-то никто не позарится...

Разных ограблений и неудавшихся попыток было немало, но произошедшее не так давно зашкаливает всякие пределы. Подожгли сарай Василия, естественно, все, кто мог, прибежали помогать тушить (и потушили), в то время как из домов пропали несколько икон, в том числе икона из дома Василия. Это была продуманная “операция”: одни поджигали, другие шарили по домам. За эту икону Смирнову обидно вдвойне и вот, почему. Ее дала Василию на хранения одна старушка, она жила одна и опасалась, что она не сможет противостоять вероятным ворам, а у Смирновых два мужика в доме (включая отца Василия, Гурия Васильевича). Но, видно, грабители просчитали все...

И есть у Смирнова подозрения на то, что в селе либо в одной из деревень завелся свой “иуда”, снабжающий бандитов информацией, из опустившихся пьяниц. Такие пьяницы забыли все святое и иногда самостоятельно пробираются в пустые дома и гребут все, что только берется руками - от ножей и вилок до рыболовных сетей и консервов. Дошло до того, что недавно закрыли “райповский” магазин: его обкрадывали столько раз, что “Райпо” просто надоело в очередной раз менять замок. Теперь в Учме из признаков цивилизации остался только один частный магазинчик - и то лишь потому что находится он в жилом доме, под постоянным наблюдением.

А в соседней деревеньке Бабино этой зимой за месяц умудрились дважды ограбить одну и ту же старушку. Забрались в ночи, одели ей мешок на голову - и унесли телевизор и иконы. У старушки в чулане “про запас” хранились еще три иконы, она их повесила, в красный угол и вскоре к ней опять залезли через окно. Старушка поняла, что надеяться не на кого, она подкралась к одному из воров и довольно сильно ударила его тесаком по голове. Тот упал, полилась кровь, то тут подскочили двое других злодеев и храбрую женщину, защищавшую последнее, что у нее осталось в этой жизни, избили до полусмерти, забрали-таки иконы, а своего раненого товарища унесли на покрывале.

Вот такие здесь творятся дела... И ни одного - повторяю: ни одного! - дела так и не было раскрыто. Если вы думаете, что милиция ничего не делает, ошибаетесь. Милиция борется с наркотиками. По положению нельзя на одной усадьбе выращивать больше 6 головок мака, так вот, одну жительницу Учмы милиция оштрафовала за то, что у нее на огороде нашли аж... 12 головок...

Пять раз нападали на недавно построенную церковь. Вообще-то в ней нет ничего особо ценного, но дважды воры все-таки кое-что уносили. В первый раз стащили паникадило, вовсе не старинное, а современное, и такую же дарохранительницу. Поскольку потеря была не такой страшной, батюшка вскоре привез в церковь икону св. Анастасии. Василий предупреждал священника: украдут, но тот его успокаивал: она поздняя, вряд ли на нее позарятся. Ошибся. Украли...

Из местных ему теперь не помогает никто. Разве только что иногда дачники. Разобрал как-то Василий житницу на том берегу Волги и переплавлял ее на свой правый берег. Один мужчина заметил, как он ворочает бревна в одиночку - и пришел помочь. Другой дачник табличку нарисовал “Музей Учемского края”.

Так же, по воде, Василий сюда переправил баню “по-черному”. Амбар ему подарил колхоз (а перевозить и ставить помогали музейщики из райцентра), а вот вторую часовню Василий ставил сам. Есть у него и новые задумки, но Василий не склонен о них распространяться. Он просто любит стучать топором и руки у него в работе постоянно - мужик-то непьющий, основательный, талантливый. Говорит он очень, до крайности мало, про свое детище, например, он заметил только: “Нет у меня полета поэтического, чтобы все это описать...”

Вот такой он, Василий Гурьевич Смирнов, застенчивый парень с голубыми глазами. Теперь он и без работы остался: уволили его из лесников, сократили… А, может, это и к лучшему?

Колычевская закваска

Однажды, еще в прошлом веке, Василий Колычев, прораб районного “Межколхозстроя” возвращался к себе в Мышкин с сессии - он заочно учился в Ростове Великом, в техникуме. Ехали они вдвоем с приятелем. Добрались до Углича, там “посидели” у одного знакомого, и, придя на автостанцию, узнали что автобус домой отменен. Знакомый предлагал переночевать у него дома, или в крайнем случае свои валенки и тулуп (Василий был одет в курточку и демисезонные ботинки), но наш герой с легкостью от всего этого отказался потому как посчитал, что до Мышкина всего-то 35 километров, дома он не был месяц, младшему ребенку еще нет и года, в общем, руку протяни - и в кругу семьи; Новый Год, елка, шампанское и прочее. А мороз между тем свирепел и столбики угличских термометров упали ниже 40 градусов.

Они с приятелем нашли частника, тот же, отъехав с полкилометра от города назвал цену вдвое большую, чем договаривались. У мужиков денег таких не было, они выбрались из теплого салона и зашагали в город, на почту. Оттуда приятель дозвонился до своей деревни, земляки обещали подогнать колхозный транспорт. Друг предложил не ждать, идти навстречу, они пошли, но километра через два Василий почувствовал, что во-первых он не чувствует ног, а во вторых руки заиндевели настолько, что пальцы не могут отпустить ручки сумок, которые он нес. “Все, Коля, дальше я не пойду - замерзнем...” - рассудил Василий и они даже не пошли, а побежали назад.

Девушка на телеграфе подумала, что эти двое, буквально ввалившиеся в зал - “бичи” и отказалась набирать номер “скорой”. Мужики по своей деревенской простоте настаивать не стали, думали, все обойдется, отогреются, в то время как руки Василия стали опухать и приятель даже не мог стянуть с них “аристократические” кожаные перчатки (уж лучше бы были собачьи рукавицы!).

Ох, уж эти перчатки... Когда-то Василий Колычев из-за них познакомился со своей супругой. Он работал на заводе, она - продавцом и Василий нашел Веру в магазине. Обычное дело: “Девушка, мне перчатки нужны...” - (а она была хороша, статна!) - “Не завезли, может, в другой раз...” (с сама глазки прячет, чуть-чуть рдеется) - “Нут, так я через денек зайду...” - “Ладно, посмотрим...”

Походил, походил Василий “за перчатками”, а вскоре они и поженились...

Итак, приятелю более-менее повезло, а вот Василию ампутировали половину кисти левой руки, все, кроме одного, пальцы на левой руке и часть пальцев на ногах. Новый Год он встретил в больнице, там попросил соседа написать домой письмо, но раньше письма, проделавшего путь в 35 километров за неделю, его нашла жена.

Василий вернулся домой через два месяца инвалидом первой группы. Это-то в 25 лет, когда кровь с молоком играет! В больнице он раздумывал много, и надумал вот что. Дочке Наташе 4 года, сыну Ване 11 месяцев, нужен ли их матери, совсем молодой женщине, еще один нахлебник? И Василий решил пропасть из поля зрения семьи, ну, хотя бы в Доме инвалидов - только ради того, чтобы не стать обузой.

Но для порядка надо было попрощаться. Дома, еще не ступив через порог, он заявил: “Вера... давай-ка расходится, нам не жить...” Он смотрела на него серьезно, внимательно, долго и наконец спокойно произнесла: “Никуда я от тебя не уйду. Я замуж не для того выходила, чтобы от тебя уходить. Ты не знаешь, как мы с дочкой тебя ждали...”

Этот коротенький диалог наверное стоил половины их жизни, ведь внутренне Василий все для себя решил, а тут, вдруг, он ощутил, что действительно он не в силах уйти. Через несколько минут были слезы, их вряд ли стоит описывать, но в тот миг, когда Вера с достоинством ответила, что не оставит его, он понял, что жизнь не кончилась.

И жизнь продолжилась. Эта жизнь была новой, трудной, но все-таки она была.

Приезжали родственники, мама (Василий был ее десятым ребенком), потихоньку Василий излечивался от депрессии и приучался к существованию без пальцев. В следующем году Вера родила сына Юрия, их третьего ребенка. Она не скрывала, что только для того, чтобы пробудить у мужа интерес к жизни.

“...И я почувствовал, что нож мне в спину ждать некуда” - так описывает свое тогдашнее состояние Василий Васильевич. Для мужика сей факт равнозначен тому как если бы у него выросли крылья.

Ныне Василий Васильевич понял, что в те годы именно Вера Сергеевна потихоньку “подталкивала” его к нынешнему состоянию. Домашняя скотина с одной стороны - тяжелая обуза, но ведь на пенсию инвалида и зарплату продавщицы троих детей не поднять и потихоньку Колычевы стали окружать себя хозяйством. Сначала они завели двух поросят, и у Василия появилась забота. Он тренировал свои изуродованные руки, чтобы носить ведра с водой (она нальет, повесит - он несет), а потом даже вычищать лопатой хлев. За поросятами последовали овечки, кролики, потом корова.

Детишки подрастали, включались в семейный труд. Для денег собирали в лесу корье: Василий с Верой пилили ивы, детишки срубали сучки, сдирали кору и все это сдавали в лесничество, за что им давали деньги и дрова.

Потихонечку Василий Васильевич утверждался в обществе, он возглавил районное общество инвалидов, стал депутатом райсовета, но жили почти в нищете. И они собрались всей семьей на совет. Детям было 19, 15 и 14 лет, им надо было учиться, определяться в жизни, времена дикие, капиталистические и “милости” можно было ждать только от самих себя. Выход оказался только один: попросить у государства землю и попытаться стать фермерами. В тот год вера в фермерство была более крепкой, чем сейчас.

- Да, поневоле мы вмазались в этот навоз... - рассуждает теперь Василий Васильевич, - но нам надо было искать источник дохода, своими трудами, детским трудом, и ведь получается, дети сами себя выучили...

Начались долгие хождения Колычева по коридорам власти. “Безрукий фермер... шутишь?” - Таково было общее отношение чиновников. Вторая реакция: “Денег нет и не будет”. Василий доехал до Ярославля. Там он тоже потоптал много паркета и в конце концов набрел на начальника, который сказал, что ему должны дать безвозмездную ссуду и даже помог ее получить.

Землю дали в 22 километрах от Мышкина, под селом Фроловское, 7 гектар, от которых за неперспективностью отказался колхоз. Чиновники сказали: “Ближе вся земля занята...” Земля была сильно обезображена сельхозхимией, но и здесь нашлись добрые люди, а именно директор ПТУ, в котором старший сын учился на тракториста: учащиеся два года сеяли там овес и тем самым земля была рекультивирована.

Первое время Колычевых называли не иначе как халявщиками, ведь землю для ПТУ они отдали за 10% урожая, тем не менее, они уже готовились к тому, чтобы начать “раскручивать” свое дело. Колычевы решили заняться овцеводством. Приобрели овец романовской породы, правда, кроме этого больше ничего не было - ни техники, ни построек. Хозяйство свое они начинали строить в чистом поле: купили ветхий строительный вагончик со сгнившим нутром, поставили его посреди грязи - и начали обустраивать первую кошару. Овцами в районе больше никто не занимался, в райцентре работала (и до сих пор работает) маленькая фабрика, на которой валяют валенки, вот, в этой “нише” Колычевы и попытались закрепиться. Шкуры и шерсть им есть, куда сдавать, а вот с реализацией мяса есть проблемы: слишком большой процент забирают перекупщики.

…В детях наших героев я нахожу самую непостижимую сторону этой истории. Ведь получается, они с малолетства участвовали в тяжелом крестьянском труде наравне с родителями. Может быть я и не прав, но таких молодых людей теперь просто не найти. Мог бы я надменно сказать: “Измельчал народ...” Но разве после общения с Иваном и Юрием Колычевыми это высказывание будет справедливым? Они простые, скромные парни, не любящие выпячиваться. Нельзя сказать, что они “последние на деревне”: девчонки пешком (!) ходят к ним на “фазенду” на свидания из города... Василий Васильевич не скрывает, что гордится детьми (правда, не уверен, что сыновья будут продолжать его дело):

- ...Они с детства видели, как мы с мамой трудились, ведь инвалиду - как ни возьми - очень непросто, например, научиться стричь овец. Но, когда мы еще брались за фермерство и сидели на семейном совете, я сказал: “Ребята, чтобы нам выжить, нам надо какое-то дело. Мне сейчас на работу не устроиться, много здоровых мужиков в очереди стоят, давайте искать свое...” И было дано слово. Силой я их не заставлял...

Сейчас в их хозяйстве больше 240 овец, 9 голов крупного рогатого скота, они выращивают картошку, капусту, сдают овощи в разные городские организации. Своими руками на “фазенде” строят большой дом; пока еще только подвели фундамент и собираются складывать сруб - чтобы все было по-деревенски. Ведь, хотя Василий и был строителем, на самом деле он родился в деревне и воспитывался в привычке к сельскому укладу жизни.

Старший сын закончил ПТУ, младший выучился на ветеринара, а значит, в их хозяйстве появились дипломированные специалисты. Это необходимо, так как однажды они пережили падеж скота - и все из-за того, что вовремя не ввели ягнятам селенид и витамины. Таких “шишек” они набили довольно много, но сейчас фермерское хозяйство Колычевых встает на ноги, он приобрели породистых баранов и хотят получить статус племенного овцеводческого хозяйства. Кстати, во всем районе на сегодняшний день осталось всего три фермерских хозяйства - остальные, как считает Василий Васильевич, в результате “целенаправленной работы государства” приказали долго жить.

Довольно трудные отношения складываются с соседями из ближних деревень, и здесь выручило то, что дочь вышла замуж за местного парня. Впрочем, лет пять назад на ферму пришли двое братьев, имеющих в народе кличку “пять ходок - шесть побегов”. Они хотели “установить крышу”: заявить свою власть. Юрия не было и в поединок вступил Василий Васильевич; парочка не думала, что инвалид сможет сопротивляться, но наш герой своей культей довольно убедительно сбил одного из подонков с ног, а Вера Сергеевна очень своевременно вырвала у поверженного “урки” нож. Вскоре подбежал Иван, и они “выпроводили” горе-рэкитеров за пределы своего хозяйства. Те по привычке издалека обещали “вернуться”, но по всей видимости урок был настолько внушительным, что подонки не возвращаются до сих пор.

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Ярославская область.