Вокруг Воткинска

Кылдыцин простил людей...

...Николай не уставал мучить меня вопросом: что, по моему мнению, надо бы ему сделать, чтобы ремеслами в Старой Монье стали заниматься все, кто имеет руки. Пока, к его глубокому сожалению (видно, что Николай действительно сей факт переживает душой), творческих натур в деревне мало. А что я ему, простой в сущности человек, посоветую?

Старая Монья - уникальная российская деревня, своего рода носитель феномена. Ну, где вы сегодня найдете сельское поселение, в котором рождаемость превышает смертность? А в Старой Монье такая тенденция поддерживается в течение нескольких лет! Чудо? Почти...

Да и на деревню Старая Монья не походит: население по сельсовету больше 2 тысяч, а в школе обучается 352 (!) ребенка. Я впервые в своей жизни увидел картину, когда дети толпами шагают из школы домой - как в городе с футбольного матча! Я редко опускаюсь до пафоса, но - ей-богу! - меня в Старой Монье не покидало впечатление, что я попал в другое государство. Или - в 50-е годы прошлого века, когда детский смех был обычным фоном деревенских улиц.

Причины демографического чуда глубоко не зарыты. Когда развалился здешний колхоз, его остатки оказались весьма сладки: из них образовались два СПК - “Надежда” и “Родничок”, свиноводческое хозяйство “Искра”, частный колбасный цех и несколько фермерских хозяйств. Новыми хозяевами по понятным причинам стали бывшие начальники. С фермерами вышло интересно: живут в Старой Монье братья Леонтьевы - четыре брата - вот они и оформили крестьянско-фермерские хозяйства, каждый - свое. У них и пилорама есть, и магазины свои, и землей не брезгуют заниматься. Ну, чем не герои? Однако, когда я узнал, какие братья платят зарплаты своим работникам, охота встречаться с ними пропала. К тому же вся деревня знает, что их сыновья в армию не призываются. Они, видно, из другой касты.

Я почему об этом говорю: в центре села стоит памятник, собственноручно срубленный Николаем и его друзьями. Изображает он парня, которого поднял на плечи его друг, и парень этот привязывает к матице отчего дома платочек. Есть в Старой Монье такой трогательный обычай: уходящий в армию оставляет на доме платок. Если платок “заплачет” - с сыном что-то случилось. Служба в армии для старомоньевцев - это святое. Старая Монья даже стала к тому же своеобразной “фабрикой невест”: здешние девушки уходят замуж не только в окрестные деревни, но даже в соседнюю республику Татарстан.

А зарплаты маленькие платят не только “братья-олигархи”, но и все остальные предприятия. Четыре тысячи для Старой Моньи - очень высокий заработок, а потому люди вынуждены держать в домах помногу скотины. У Николая Тарасова корова всего одна - слишком много времени отнимает его детище - Старомоньинский Дом ремесел. Тем не менее свою корову Майю он обчищает и доит сам. Дело в том, что жена Альбина коровы боится (очень уж Майя своенравная), да и вообще молодую жену Николай старается оберегать, ведь она растит маленького сынишку Ваньку. Хотя старается скрывать такое непатриархальное разделение труда, так как в родной деревне его не поймут. (Прости, Николай, за то, что раскрываю секрет, но я уверен, что того громадного уважения, которое к тебе испытывают односельчане, эта деталь не подпортит).

В последнее время Николай увлечен своеобразной “монументальной пропагандой”. Он без устали ставит в деревне деревянные скульптуры, в которых, как правило, зашифрованы таинственные знаки из архаичной культуры удмуртского народа. В этом помогает лучший друг Стас Перевозчиков, тоже мастер Дома ремесел. Особенно много скульптур в небольшой роще, стоящей почти в географическом центре деревни. Роща называется “Луд” и раньше здесь находилось святилище. Естественно, место языческого поклонения не нравилось ни советским властям, ни церковным (еще до революции), и память о святом месте истиралось из голов старомоньевцев веками. Не получилось, не стерли. Все время в деревне отмечался - да и сейчас отмечается - праздник “Иыр-пыт”, представляющий собой жертвоприношение богам. Скульптуры в священной роще посвящены таинственным удмуртским богам.

На краю Луда стоит громадная сосна. После того как дорогу, проходящую рядом с ней, подняли, сосна засохла (видно, ей повредили корни), но своей величественностью она способна поразить до сих пор. С этой сосны в свое время у Николая все и началось.

Ее видно из окон отчего дома Николая, а когда жива была бабушка, Елена Федоровна, она рассказывала внуку о многом. Например, она утверждала, что их род вышел из Луда. Там, в священной роще, поклонялись трем богам. Первый, главный бог, - Инмар, доброе небесное божество. Он настолько велик, что даже не имеет материального обличия. Он создал Землю и все живое на ней. Второй бог - Кылдыцин. Имя его складывалось из двух слов: “кылды” (“радуйся”), и “цин” (“третий глаз”). В сущности он был добрым богом, но не прощал людям грехов. При нем “колосья тянулись до неба, зверь, птица и рыба кишели в лесах и водах”. Однажды он сильно рассердился на людей за то, что они стали много требовать и вообще потеряли меру в обладании земными благами. И он отправился к богу Инмару, на небеса. Людям стало плохо жить, они взмолились и Кылдыцин стал изредка являться в виде белки, утки, или щуки. Система обрядов удмуртов направлена была на то, чтобы упросить Кылдыцина вернуться к ним, дабы возродить “золотой век”.

Третий бог - Кэрэмет. Это был очень строгий бог, он являлся как бы “богом для людей”. Кэрэмет обитал в Лудах, а не на небесах или под землей. Люди приносили ему жертвы. Он мог и наказать строго, и простить, все зависело от того, как люди к нему относятся. Именно он определял, будут ли одолевать людей и домашних животных болезни, каком будет урожай.

Еще бабушка рассказывала, что ее отец был очень уважаемым в деревне человеком и “третьим жрецом” - “кызыл-ещь” (первый и второй жрецы звались “восясь” и “туно”). Прадед Николая совершал жертвоприношения Великой Сосне, а также другим деревьям Священной рощи, в которых должен был обитать Кэрэмет. Он передавал просьбы и пожелания, а так же просил Кылдыцина вернуться.

- ...Звали его Федор. Он считался не только жрецом, но и Великим мастером - вся деревня его звала: “атай” (“отец”). Если что-то у кого-то сломается - от плуга до курительной трубки - он все мог починить. Я наверное пошел в своего прадеда. Я рос у бабушки, и Елена Федоровна была для меня и матерью и отцом. Она была простая колхозница, со своим мужем она прожила два года, его забрали на Финскую войну и там он погиб. А другого моего деда раскулачили за то, что он был мастеровым человеком...

У своих родных матери и отца Николай был самым старшим ребенком, а всего у него имеется два брата и три сестры. Одна из сестер сейчас работает у Николая - мастером по национальной одежде. С детства Николай мечтал стать художником, для того и поступил на художественно-графический факультет Удмуртского университета - других учебных заведений художественного толка поблизости не было. Особенного желания вернуться в родную деревню у него не было, но, когда Николай отслужил в армии, он понял, что без Старой Моньи ему не жить.

Николай стал учить детей изобразительному искусству. Одновременно он вел рисование и черчение в школе и преподавал в деревенской, им же созданной изостудии. В 93-м году Николай пробил решение об организации в Старой Монье Дома ремесел. Все было прекрасно - только в новой для деревни структуре Николай довольно долго оставался единственным мастером. Он был совсем еще молодым 25-летним парнем, а у удмуртов сильно развито чувство уважения к людям пожилым.

- ...Короче, у меня был список тех, кто в этой деревне может рисовать, мастерить, и был домик, в котором я занимался с детьми. А больше ничего не было. Я задолго до этого хотел воплотить идею, чтобы каждый мастер мог что-то передать детям. Я знаю, что мой народ трудолюбивый, особенно в рукоделии. Первым в меня поверил Слава Александров, он в клубе работал художником. Потом ко мне пришел Стас. Мы с ним в одном классе учились, вместе стенгазеты рисовали. Он пришел из колбасного цеха, там и платили мало, и тупая работа ему осточертела. И теперь я понял, что Стас - не только самый близкий для меня человек, но он к тому же великий человек (хотя он сам не понимает этого). Он культурный, аккуратный, и постоянно в поисках главного. Того, что составляет суть удмуртской культуры.

Сам Станислав Евдокимович Перевозчиков, бывший работник колбасного цеха, развивает такие ремесла как обработка бересты, бондарное дело, лозоплетение и резьба по дереву. Во всех этих искусствах он, можно сказать, достиг совершенства. Вместе с Николаем Стас взялся возрождать древний “пермский звериный стиль”, культурный пласт архаичной финно-угорской группы, из которой вырос удмуртский этнос. Здесь действительно все очень серьезно и основано на верованиях предков и на этике отцов и дедов. Пускай Луд, Священная роща, долгое время была не в почте, но ведь ее и не трогали. Чего-то это святое место дожидалось...

В общении Стас - человек простой, не чета вдохновенному Николаю, да и говорит он, как правило, кратко:

- Раз я родился здесь, родился удмуртом, значит я хочу изучить свои традиции и понять. От понимания будет зависеть вопрос: как жить дальше? И это - главный вопрос нашей жизни...

Николай добавляет к словам друга:

- Понимаешь, жить - это одно дело. Но можно просто существовать и работать на хлеб насущный, а можно поднять голову и оглядеться вокруг. Мы хотим, чтобы с нашим народом считались. Удмурты скромны, застенчивы, мы не можем выражаться криком. Но и нашему маленькому народу нужно выразиться. Мы же не для денег...

Сам Николай продолжает развивать “монументальную пропаганду”, и вот, почему:

- Я гляжу на нынешнюю молодежь - и прихожу к выводу, что они родителей своих перестают уважать. У нас, удмуртов, в традициях почтительное отношение к старшим, но старшие сами себе позволяют лишний раз выпить и сматерить на детей. И природа для молодых уже не важна (а, впрочем, и родители в сущности не знают своего прошлого). И целомудренность уже не ценится... вот, в чем проблема! И это не пропаганда. Батюшка (православный священник - Г.М.) сказал, что это идолы. А я хотел и сам выразиться, и чтобы мастера самовыразились. Они ведь долгое время не могли себя выразить... Наши мастера лишний раз не пьют, а, если выпьют, у них разговор близкий, мы о смысле спорим, о сути. Но есть ведь люди - их большинство - которые знают только, что надо родить детей, вырастить дать им путевку в жизнь. И больше ничего им не интересно. Как на простом языке объяснить им всю глубину? И я хотел предкам своим помочь. Чтобы и их уважали. Спроси у простого народа о божествах: они не помнят, чему преклонялись их предки. И там, в Луде, не просто идолы, а дух наших предков... Я и сам когда-то много не воспринял, не выслушал от своей бабушки, от других стариков. А сейчас об этом жалею. Когда я начинал, мои одноклассники - колхозники, работники колбасного цеха - говорили: “Вы тут бездельем занимаетесь!” А теперь смотрят на наших мастеров с завистью. Ведь работают они там не на себя, а на хозяина. А думают только о том, что стянуть. И у нас жизнь непростая, ведь большую часть того, что мы, мастера, зарабатываем, мы тратим на материал, на обучение детей, на строительство...

В удмуртском языке слово “Кор-ка” (“дом”) состоит из двух частей: “кор” (“бревно”) и “ка” (“продолжение дела”). Смысл в простое и вечное слово когда-то заложили глубокий. Пришло время этот смысл постигать - мыслью и делом.

ПОД ЗНАКОМ ВАЛЕНКА

Семейная фирма Обуховых, состоящая всего-то из двух работников и одного посильного помощника, давно обула село Июльское, в котором Обуховы живут. Теперь они взялись обувать республику Удмуртия. Предмет обувания - обыкновенные валенки.

Так почему-то исторически вышло, что во всей округе искусство катания валенок изрядно подзабыто. Это раньше каждый крестьянин в деревне наряду с косьбой или растопкой бани обязательно умел свалять себе валенки. С детства этому искусству родители чад своих приучали, потому что без валенок - никуда в суровые приуральские зимы с морозами до -50.

Двадцать первый век, компьютеры, гламур, толерантность... а все равно вся одноэтажная Россия в валенках чапает. И не только кстати зимой, потому что валенная обувь, из натуральной шерсти, не токмо ноги в тепле содержит, но и лечит. Спросишь человека, откуда взял свою пару валенок, он без раздумий ответит: “А, на базаре...” Но кто те люди, которые снабжают валенками базары и рынки?

Семья Обуховых небольшая, всего-то из трех человек состоит. Это глава семейства Алексей, хозяйка Лариса и сынишка Никита. Все предпосылки к увеличению семьи имеются, потому что в позапрошлом году они наконец закончили строительство своего дома. Который одновременно сопрягается с их местом работы. Ведь половина дома - жилье, а другая половина - производственный участок, “валяльная фабрика”. На ней супруги стелют и катают валенки. И кстати именно на этих валенках они смогли построить мечту всех молодых семей - отдельный коттедж. Еще несколько лет назад Обуховы и думать не могли, что станут известными и востребованными каталями.

Алексей вообще городской, причем родился и вырос он в большом городе Ижевске. А вот Лариса родом из глубинки, из села Малая Валожикья. Ее мама и отчим как раз умели валять валенки. Отчим катал, мама “стелила” основу, то есть заготовки делала. Так же распределены обязанности и в маленьком предприятии Обуховых; предварительная работа на женщине, “мокрый” труд на мужике. Потому что непосредственное “валяние” намного тяжелее, ведь мокрая шерсть имеет порядочный вес. А вот продают свои изделия супруги вместе. Для них выезд на базар как смотрины для своих детищ.

Недавно Алексей узнал, что каталем бал его дед Ефим. Потому что случайно нашел дедовы колодки, модели, по которым валенки формуются. Качественные колодки, много лучше тех, что в работе у Обуховых. Только дед умер задолго до рождения внука, потому-то Алексей долгое время ничего и не знал. Но суть ясна: и в его жизнь валенки не случайно пришли.

Познакомились будущие супруги в Ижевске, когда учились. Лариса - на кондитера, Алексей в сельхозакадемии на зоотехника. Лариса позже тоже поступила в сельхозакадемию и получила образование экономиста. А вот Алексей так и не получил диплом зоотехника; жизнь подломила. Не виноваты они, что годы их жизненного становления, самоутверждения, совпали с экономической “ямой” государства. Чтобы кормить семью, Алексей стал работать руководителем научно-производственного комплекса “Студент”, который существует в селе Июльском. К тому же здесь давали квартирку в общежитии. Ему по наследству эта должность досталась, его предшественником была его же мама. В институте взял академический отпуск, надеясь, что доучится, когда жизнь полегчает. Не полегчало. Хотя, как прикрепилась к Алексею кличка “Доцент”, так до сих пор и держится.

И настал момент, зарплата у начальника осталась всего 300 рублей, а в это время цена батона хлеба подскочила до 5 рублей. Это случилось аккурат после дефолта 98-го года. Алексей пошел к ректору академии: “Так и так, воровать не могу, поднимайте заплату, или...” Ну, закончилось тем, что ушел. Лариса в то время работала в школе преподавателем интерната; экономистов в деревне сейчас больше, чем дойного стада в колхозах. Там тоже платили копейки. И оказались Обуховы на мели.

Вообще-то Июльское - село громадное, длиной пять километров. И народу много в нем живет. А с работой туго было всегда. Зато Июльское считается “базарной деревней”. В селе развит промысел: каждая семья возделывает по гектару а то и по два земли, выращивает картошку и продает на рынках. В выходные и в праздники всё Июльское стоит на рынках в близлежащих городах. Двадцать лет наших реформ не сломили крестьян Июльского и даже укрепили их - в неверии в светлое будущее и в надежде только на свои силы. Через двор здесь трактор, все в трудах и заботах. Трактор имеется и у Обуховых.

Первый год после увольнения из академии Алексей работал грузчиком в частном колбасном цеху. Там 12 часов надо пахать, и все кидать, кидать тяжести... В общем появился дополнительный стимул к исканиям. В колбасном цеху Алексей понял, как надо работать. Но смекнул: если бы он так же пахал на себя самого, а не на хозяина, то пожалуй и разбогател бы. Только как научиться работать только на себя. И главное: что делать-то? Картошка помогает, но не приносит все-таки достатка.

Лариса вспомнила своего отчима. Точнее его ремесло. Отчим был родом из Татарстана, из поселка Кукмор. Удивительный поселок, в нем сильно развит промысел изготовления валенок. Там дома шикарные, каменные, двухэтажные. Там машины у всех дорогие. И что самое главное (это особенно понравилось Алексею, когда он в Кукмор попал): они никому не кланяются. Ни перед кем не пресмыкаются. Они сами себе хозяева. Работают себе в мастерских прямо при доме (там они называются “старые бани”) и валяют, валяют...

Общались Обуховы с матерью отчима, Фейме-апа, или попросту Фаиной. У нее двухэтажный дом 10*15 метров, и для детей она дома громадные построила. Ей лет уже много, а все стелит, стелит... и в году у нее всего 4 выходных, в большие религиозные праздники. Остались колодки от Ларисиной мамы. С них и начали. Сначала правда хотели осесть в родном Ларисином селе Малой Валожикье, но там такая глубинка, что ни дорог, ни света, ни реализации. В итоге они порешили так: продали машину “Таврия” - и на эти деньги все необходимое из Валожикьи перевезли в Июльское. В чистом поле стали строить мастерскую (к ней после дом пристроили). Поставили печку и что самое основное, привезли на некоторое время учителя.

Его зовут Гриша, Гельмулла Гельмутдинов, и в своем Кукморе он считается каталем высшей категории. Полгода Гриша жил в Июльском и учил Алексея грамотно катать. Ларисе было проще, потому что родная мама загодя ее научила стелить. Едва только Алексей почувствовал, что может существовать в “свободном валеночном полете”, Гриша удовлетворенный укатил домой - других учить.

И начались для Обуховых рабочие будни. Как ни крути, сплошные будни, ибо выходных у них не бывает. В выходные они торгуют валенками. Первые два года продавали только в Июльском. Насытили “деревенский” рынок - подались в город. Сначала продавали перекупщикам, но после, когда поняли, что эти барыги навар имеют с валенок бешеный, решили доставлять свою продукцию непосредственно до потребителя. Стоять приходится на самых окраинных рынках, так как в центре правит мафия. Там за бешеные (для деревни) деньги нужно выкупать место. Но ничего, не жалуются, ибо и на окраинах товар расходится живо.

В день супруги делают немного, три пары. Если приоритет давать качеству, больше не получится. Готовый валенок - он получается на третий день. Лариса в первый день его “лепит”, на другой день Алексей скатывает, ставит на колодку - и в печку. На третий день готовый валенок снимается с колодки. Получается качественно. Первые валенки, которые создало семейное предприятие, в селе еще носят.

Ездили продавать валенки в Красноярский край и Эвенкию (там сейчас живет мама Алексея). Там они шли нарасхват. Только далековато возить, от чего себестоимость растет. Тем более что свой, удмуртский рынок валенками еще насыщать и насыщать. Конкуренция не чувствуется. Понятно, что кто-то втихую катает валенки, но из “подполья” эти люди носа не кажут. А вот Обуховым боятся нечего. Они официально оформлены как частное предприятие и платят все полагающиеся налоги. Конечно это обременительно, ведь приходится ругаться в налоговой за каждую личною копеечку, а консультанты большие деньги за помощь берут. Зато без проблем смогли себе подвести линию 380 вольт, чтобы станок подключить. Непредпринимателям подвести не разрешили бы.

“Валеночная” работа продолжается до конца марта. Остатки продукции скопом отправляются на “Севера”, а Обуховы “впрягаются” в обычную для всех июльцев работу: выращивание картошки. Как и у всех, у них гектар земли, который летом кормит. И опять же все лето, как и зимой, в выходные супруги на базаре. Теперь уже с дарами земли. Но дело идет к тому, что скоро Обуховы станут и летом валенки валять. Картошка капризна: и урожай может не удаться, и цена на рынке попасть. Валенки в этом смысле безупречны: цена на них держится без срывов. Можно сказать валенок - конвертируемая валюта.

Начинает потихоньку помогать сын Никита. Он снимает валенки с колодок, сортирует их. Качество проверяет. А еще мальчик ходит в кружок бисероплетения. Для чего: выучится - и будет валенки украшать всякими примочками и фенечками. Для красоты. Лариса с Алексеем уже начали делать эксклюзивные модели валенок, с украшениями. Для подарков близким и для выставок. Скоро они расширят художественное направление; и валенок по мнению Обуховых может стать произведением искусства. Все зависит от того, сколько в них вложишь души и сердца.

Вот только с шерстью в Июльском плоховато. Не разводят здесь овец. За ней приходится ездить в Кукмор, “альма матер” валеночного искусства. Впрочем поговаривают, что кто-то завел овец и в Июльском. Сбыт-то появился, ежели катали стали практиковать.

Картофельный барин

Последние два года Афанасий Александрович Попов строил хранилище на 250 тонн. Для картошки. Потому что картошка для фермера Попова - это жизнь.

Вообще-то он еще и животноводством занимается (у него на откорме 35 голов поросят), и зерновыми культурами. Но не приносят ни свинина, ни хлеб дохода. Ныне в цене картошка. А потому Афанасий Александрович свои усилия сосредоточил на хранилище.

У Попова семейное хозяйство. Членом его является жена Попова, Зоя Вениаминовна, и сын Валерий. К тому же Зоя Вениаминовна заведует перевозинским Детским садиком, считай, на два фронта трудится. У Поповых есть еще и две дочери: Татьяна преподает в местной школе историю, Елена живет в городе Чайковском.

Несмотря на то, что жена работает, весь “тыл” (то есть домашняя работа) на ней. А это значит, что Афанасий Александрович может сосредоточиться на “фронте”, который представляет собой 32 гектара земли-кормилицы.

Конечно в таком духовном месте не все имеют “церковные” фамилии. И Попов не должен был стать Поповым, он должен был стать Гусевым. Попов был первым мужем ее матери. Они поженились перед самой войной, Попов ушел на фронт и там пропал без вести. Отцом ее детей стал Александр Гусев, только времена были такие, что некогда было расписываться. Впрочем и без венца родители прожили душа в душу.

Афанасий Попов закончил Перевозинскую школу, работал в местном колхозе “Новая жизнь” трактористом и заочно учился в сельхозинституте. И с 77-го по 89-й работал в должности главного инженера колхоза. Да еще и председателем побыл четыре года.

А, когда новые времена настали, вспомнил Попов, что его прадед Семен (по отцу) имел две лошади и считался кулаком. Его соответственно раскулачили. А дед, Степан (сын Семена), как и все молодые, был революционно настроенным элементом и участвовал в раскулачивании. Конфликт, как говорится, поколений и отрицание отрицания. Надо было Афанасию восстановить историческую справедливость и решил он сам... податься в “кулаки”.

Он бы еще и оставался в колхозе, но столько лет проработав инженером, просто “выработался”. Ведь на главном инженере и строительство, и техника, и люди, и снабжение... Нужно было менять деятельность кардинально. И второе: раз появилась возможность организовать самостоятельное хозяйство, нужно ее использовать.

Вот чем, по мнению Попова, хорошо мелкое частное хозяйство (как у него): сейчас большинство отраслей сельского хозяйства нерентабельно. Уж очень велик разрыв цен между энергоносителями и сельхозпродуктом. Но фермер может спастись максимальным сокращением всех затрат. За счет того что работают только он да члены семьи. А работников нанимает только на сезон. Колхоз такой роскоши позволить себе не может, тем более на нем соцкультбыт лежит. Да, в сущности в российском сельском хозяйстве много неладного, неправедного, но ведь жить-то надо!

К тому же у Попова налаженный рынок сбыта. У него есть постоянные покупатели в Чайковском, в Воткинске, в Ижевске и поставки он обеспечивает по договорам. Есть стабильность - есть вера в будущее.

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Респ. Удмуртия