Как не завязнуть в Вязниках

Характер вязниковцев очень похож на песни здешнего уроженца Алексея Фатьянова: такой же душевный, ранимый и бесконечно русский. Я бы сказал, вязниковцы великодушны, однако местные предания хранят жестокие факты.

Существует легенда: однажды, в незапамятные времена, некий князь Кий, правивший в городе Ярополче и славившийся своей злобностью, проезжал через слободу, расположенную под городом, в долине реки Клязьма. Конь его увяз в трясине и вместе со всадником стал уходить в пучину. Жители слободы собрались и всей толпой наблюдали, как их воевода с руганью проваливается в тартарары. Провалился, а люди даже пальцем не пошевелили. Только кричали: “Вязни, Кий, вязни!!!” С тех пор слободу прозвали “Вязниками”, а всякие вожди, правители и диктаторы стараются это поселение скорее проезжать мимо. От греха. Скорее всего это - выдумка, но дальше мы будем говорить только о реалиях.

Ярополч был великим городом, но в лихое время монгольского нашествия он, как и многие русские поселения, геройски погиб. Ярополч пытались восстанавливать, но жизнь с особенной силой утвердилась в слободах, особенно в Вязниках и в конце концов эта болотная слобода приняла на себя звание города, Ярополч же стал его самой бедной слободой. Однажды, в годы Смуты, Вязники стали даже столицей казачьей вольницы, отсюда казаки вели наглую переписку с царем Михаилом; сам же царь приезжал сюда поклониться чудотворной иконе Казанской Богородицы - она хранилась именно в Вязниках. От древнего города ныне остались лишь холм и деревенька с красивым название Пировы Городищи.

Во времена Перта Великого, поощрявшего развитие льняного промысла, город стал превращаться в крупный текстильный центр. К концу XIX века в Вязниках имелось три прядильно-ткацких фабрики промышленников Демидова, Елизарова и Сенькова. Хозяева были сказочно богаты; роду Демидовых принадлежал целый квартал города, в Вязники выписывались из столиц лучшие театральные труппы и оперные примадонны. Кто тогда мог предположить, что льняная направленность города приведет к нынешнему положению...

В городе и районе в лучшие годы было 19 текстильных предприятий, сейчас же более-менее работают только 4, причем основной обвал льняной отрасти пришелся уже на наш век, на 2001-й год. Гигантский льнокомбинат, построенный на базе Демидовской мануфактуры, численность работающих сократил с 6500 до 700. А в целом в легкой промышленности по району без работы остались 9 000 человек. Стоит и большой завод текстильного машиностроения, поскольку мертвым предприятиям станки не нужны. Так было устроено, что много производств было сосредоточено в окрестных деревнях, и удар капитализма здорово пришелся именно по ним. Дошло до того, что жители нескольких деревень перекрывали автотрассу и железную дорогу, требуя элементарного: тепла и света в свои дома.

Вместе с экономической ямой рождалась яма социальная: с воровством, наркоманией и беспризорными детьми. О былом величии города впору было забыть...

Дворянское гнездышко

- ...“В Суздале да муроме Богу молился, в Вязниках гулял, в Шуе напился!” Такая у нас ходила поговорка. Вязники были культурным центром, нам было чем гордиться...Вязники - это и есть центр Земли. У нас нашли кости самых древних динозавров на планете (они в музее выставлены), они так и называются в научной литературе: “ящеры вязниковские удивительные”. Здесь зародилась жизнь...

Донат Андреевич Обидин - предводитель вязниковского уездного дворянства. Нет, к Кисе Воробьянинову это отношение не имеет, у Доната Андреевича есть соответстствующие документы и права. Он - член Российского дворянского собрания.

Долгое время, в разгул советской власти, Обидин принужден был помалкивать о том, что дед его был действительным статским советником и дворянином, потому как двоюродные его дяди пострадали: один сгинул на Соловках, другого - расстреляли. Происхождение не помешало ему стать учителем и чиновником от образования, но всю свою душу он отдает теперь благородному делу дворянства.

А заключается это благородное дело в том, что Донат Андреевич ведет активную переписку внутри страны и за ее рубежами, получает посылки с гуманитарной помощью и передает их нуждающимся вязниковцам. Таких посылок он добыл и передал уже больше 150-ти. Получается, дворянство Обидину приносит лишь убытки.

Теперь о главном. Уездное дворянство ныне состоит лишь из самого Обидина, его жены, бывшей сироты блокадного Ленинграда, и его двух взрослых дочерей. А самозванцев Донат Андреевич не принимает в принципе. Всех, точнее, почти всех вязниковских дворян молох истории укатал в нуль.

Приезжали в Вязники потомки знаменитых некогда заводчиков Демидовых, пустили слезу при виде того, что осталось от наследия их предков, почертыхались на тему того, что “довели, супостаты...”, и укатили назад. А впрочем, чем они могут помочь, если они бедны и к тому же не дворянского звания?

Венец любви

“Венцом” называется красивое возвышенное место на окраине города, откуда видны и холм, на котором стоял древний Ярополч, и кусочек нынешнего города. “Любовь” к нему приписали в наши времена, так как сюда обязательно приезжают молодожены. А вообще раньше это место называлось “Над Моисеем”, так как под холмом, в маленькой келейке, давным-давно спасался монах-отшельник Моисей.

Религиозная линия Вязников особенная. Некогда город и окрестные леса стали крупным центром Раскола, а села Мстера, Холуй и Палех, приписанные к Вяземскому уезду, являлись иконописными центрами. Корни Алексея Лебедева именно старообрядческие. Алексей Викторович, учитель истории Вязниковской школы №9, вместе со своей дочерью Юлей составил родословную, в которой он докопался до 7-го колена. Далекие предки Лебедевых были раскольниками поморского согласия, но сам он родом из интеллигентской семьи.

Еще недавно Лебедев был известен как хороший преподаватель, финалист всероссийского конкурса “Учитель года” и собиратель старинных предметов, в особенности дореволюционных бутылок, которых в коллекции Лебедева почти тысяча. Теперь его положение круче: Алексей Викторович - автор недавно изданной книги “История Вязниковского края с древнейших времен до конца ХХ века”.

Писал эту книгу Лебедев несколько лет, а вот издать ее не чаял. Подсобили власти муниципального объединения (город и район не так давно объединили, так как район готов был уже погрязнуть в нищете, а город более-менее тянет завод, производящий автомобильные фары). А так же помогла вязниковская интеллигенция. Была проведена подписка, желающие сбросились по 250 рублей, - и в результате замечательное издание увидело свет. Теперь книга стала учебником для вязниковских детей.

Алексей Викторович уверен в том, что характер вязниковцев уникален. Причиной тому высокая степень оседлости населения; почти каждый житель Вязников может быть уверенным в том, что именно здесь жили его пра-пра-пра-пра... в общем, далекие предки. Хотя иногда Лебедеву за свой город бывает и обидно:

- ...Я сужу с позиции учителя. Да, летом у нас проходит замечательный праздник Фатьянова - русской песни и поэзии. Но в основном приходится жить в буднях. По школе видна обратная, социальная сторона “медали”: большая часть родителей наших учеников - бывшие текстильщики. Часто бывает - отцы в Нижнем или в Москве на заработках, матери - в торговле. И детям не хватает ни внимания, ни семейного достатка. Один мой хороший знакомый сейчас гастарбайтер, зарабатывает по 17 тысяч, так он говорит: “Не буду возвращаться домой...” А жена у него - учительница... У нас есть мечта: поднять город за счет развития инфраструктуры - туризма, торговли. Для этого должен развиваться малый бизнес. Думаю, мы вкладываем в наших учеников то, что можем. Это обязательно воздастся сторицей. На издание книги деньги собирали, - значительная сумма пришла от анонимных благотворителей. Думаю, это от наших бывших учеников, которые нашли себя в жизни...

...И задумываешься: может быть “Венец любви” - место, где признаются в своих чувствах не только к человеку, но и к городу? У города действительно очень много патриотов.

Страсти Ковчега

Александра Фунтова, директор социально-реабилитационного центра для несовершеннолетних “Росинка”, борется за то, чтобы все дети, которые по разным причинам остались без семьи, в конце концов обрели бы ее. Что угодно - лишь бы ребенок не “ушел” в казенный дом.

За “Росинку” сейчас идет война. Расположен центр в старинном особняке фабриканта Демидова. Раньше здесь был профилакторий льнокомбината, но, когда тот стал загибаться, аварийное здание с радостью передали для благого дела. Но на комбинат пришли новые хозяева, которые хотят особняк (который город за свой счет отремонтировал) вернуть себе. Дело находится в суде...

“Росинке” исполнилось три года и причина ее создания - ухудшение социальной обстановки в городе и районе. Форм работ у центра много и одна из них - устройство детей в семьи, которые по-казенному называются “семейно-воспитательными группами”. Почти все эти группы, которых на данный момент насчитывается 18, находятся в деревнях, тех самых, в которых находились предприятия льняной отрасли.

Александра Геннадьевна убеждена в том, что рано или поздно, когда экономика города заработает в полную силу, социальная напряженность спадет. Да и сейчас ситуация стабилизировалась:

- В 2000 году у нас были зарегистрированы 317 неблагополучных семей, в 2001 - 331 семья. В этом году - 329 семей, в которых насчитывается 467 детей. То есть, число проблемных семей не преумножается. Но мы, работая с такими семьями, заметили вот что: если человек не работает два года - начинается его деградация. Специалист утрачивает свои профессиональные навыки. Мы не знаем, сколько такая ситуация продлится, но цель у нас простая. Если мы поможем хоть одному ребенку обрести семью, либо разными методами показать ему, как правильно жить в семье, значит мы существуем не зря. Первое время, когда ребенок приходит в приемную семью, его начинают жалеть, нежить. А мы приемным родителям говорим: “Живите как вы жили, приобщайте их к своим реальным проблемам, не устраняйте детей от трудностей!” Но и не жалеть их нелегко, ведь многие дети, которые оказываются в семейно-воспитательной группе, первый вопрос задают такой: “А меня сегодня кормить будут?” В родной семье они не каждый день ели-то...

Холуйская жизнь

В советское время эту деревню переименовали в Октябрьскую, но в народе почему-то старое название более в ходу: Холуй. Говорят, так деревню назвал барин, у которого крестьяне работали в батраках.

Злое “украшение” Холуя - развалины фабрики. Жуткая картина, здесь впору снимать кино про “светлое будущее” после ядерной войны. Любимое занятие здешнего населения - растаскивание с развалин всего, что еще не успели растащить, и по виду поверженного гиганта напрашивается мысль, что тащить всякую дребедень отсюда можно не одно столетие. Кстати, жители именно этой деревни перекрывали трассу, требуя тепла и света. Сейчас тепло и свет есть, но положение холуян все равно незавидное.

Причина гибели фабрики до смешного банальна. Издавна здесь из льняного волокна ткали мешки. Когда с запада стали напирать мешки новой технологии, более дешевые - из полипропилена - здесь не нашли средств, чтобы перестроиться и скоропостижно загнулись. Таких фабрик по деревням было девять штук, и выжила только одна, так как там нашли инвесторов и научились делать ковровую нитку и дратву для канатов.

Мужики, те, кто не спился и не уехал на заработки, собирают грибы и ягоды, женщины занимаются скотиной, делают из молока всевозможные продукты и везут все это на рынок в Нижний Новгород. А недавно в Холуе возникло несколько семейно-воспитательных групп.

Одна из приемных мам - Зоя Демидова. Сейчас у нее на воспитании две девочки 10 и 8 лет - Вера и Катя Ананины. Отца у девочек нет, а мама находится в Вязниках. Но где она, и чем занимается, никто не знает. Кстати: Вязники недавно стали известны еще и тем, что на трассе за городом стоит много молодых женщин. Продают себя (оговорюсь: к людям, о которых я пишу, это отношения не имеет). А еще два года назад на город навалилась новая напасть - наркотики. Таков закон: всякие болезни наваливаются на ослабевший организм, это относится и к городу, и государству.

Зоя Николаевна двадцать лет проработала на ныне разваленной фабрике ткачихой. Теперь, чтобы как-то прожить, она нанялась к одному местному коммерсанту и ездит по деревням, продавая китайские тряпки. Девочек она взяла вот, почему:

- Я одна осталась. Сыновья большие; один женат, другой в ПТУ в Вязниках сейчас учится. Муж шесть лет назад умер. Я сама позвонила в “Росинку” и попросила, чтобы мне детишек позволили взять. Мне девочек привезли - и я их впервые увидела только здесь, у нас в Холуе. И девочки хорошие аккуратные, добрые. Я им вчера сказала: “Поедете к маме повидаться” (меня-то они тетей Зоей называют). А они никак не отреагировали. Не хотят к маме - я не ожидала реакции такой. Дети для меня - это не для денег, просто хочется еще хоть что-то доброе в жизни сделать, чтобы тому, кому плохо сейчас, стало лучше хоть чуть-чуть. Все ж хорошо ощущать, что не зря на свете живешь...

Мстёрские мистерии

Говорят, Иосиф Сталин на одной из царских выставок у стенда со мстерской лаковой миниатюрой процедил сквозь зубы: “Рекциёноое искусство...” По идее это должно было означать последующие репрессии и гибель промысла. Тем не менее, этого не случилось...

Мстерские “богомазы”, которых революция застала на взлете их духовного искусства, не сразу смогли сориентироваться в ситуации. А куда, собственно, им было идти, точнее, как вписываться в новые социалистические реалии, ежели вся слобода Мстера веками развивалась как центр иконописи?

В отличии от других не менее прекрасных поселений “богомазов” - Палеха и Холуя, - где мастера сосредоточились исключительно на писании икон, во Мстере процветали всевозможные искусства. Здесь, кроме иконописных мастерских, существовали мастерские по изготовлению иконных окладов, использовавшие технику скани и филиграни, привезенную в здешние болота еще из Киевской Руси, а так же артели по вышивке белой гладью - вышивальщицы при помощи иголок и ниток тоже создавали иконы.

Но ничего: подстроились, освоили новую для них германскую технику живописи на шкатулках из папье-маше. Стали рисовать картины установления советской власти и коллективизации, на которых комиссары выглядели херувимами, а крестьянки - Богородицами. Впоследствии бывшие богомазы собрались в большую артель “Пролетарское искусство”. Филигранщиков и чеканщиков согнали в Ювелирный завод, вышивальщиц - в вышивальную фабрику. Начался обыкновенный советский маразм.

Впрочем, большинство мстерян этот маразм склонны рассматривать как подъем мстерского искусства, приведший к удивительному явлению: ныне плотность художников (всевозможного толка) во Мстере самая большая в мире. Впору Мстеру заносить в книгу рекордов Гиннеса. Дело в том, что из 6 тысяч населения нынешнего поселка не художниками являются только те, кто не может грамотно держать кисть, граверный инструмент или иголку по крайней молодости лет либо по причине глубокого запоя.

Поскольку, согласно легенде, поселение было основано еще во времена нашествия Батыя ремесленниками, бежавшими из Киевской и Владимирской Руси под защиту болот и лесов, принято считать, что творческие наклонности во мстерянах формируются уже восьмое столетие. Можно сказать, способности к художествах сидят в подкорке “сазанов”.

“Сазанами” их прозвали за особенный, “глубинный” характер и из-за одного стародавнего случая. Как-то некий купец на ярмарку во Мстеру привез свежую рыбу, сазанов. Цена мстерянам показалась слишком уж крутой и никто, ни одной рыбины у купца не купил. Под вечер горе-торговец опрокинул уже приобретшую запашок рыбу с воза в овраг и чертыхаясь уехал. Едва стемнело, овраг ожил. Мстеряне крадучись стали пробираться к рыбной куче и набирать сазанов. Утром ни одной рыбины в овраге не осталось. “Сазаны” - это еще ничего; холуян, жителей другого иконописно-шкатулочного центра, называют “фараонами”, что, согласитесь, обиднее.

Фабрика “Пролетарское искусство” знала хорошие времена - творения мстерян представляли нашу страну за рубежами нашей родины, а художники получали звания “заслуженных” и “народных”. Но несколько лет назад директор узнал, что с английского обратный перевод названия фабрики звучит как “искусство нищих”. Переименовались в “Центр традиционной мстерской миниатюры”, а директор стал “председателем”. Как в колхозе. Но фабрика по своей сути так и осталась фабрикой.

А вообще Мстера - это больше, чем иконный промысел, волею судьбы рассаженный по фабрикам, как по тюремным камерам. Здесь есть еще обувная, мебельная, игрушечная и клееночная фабрики, а так же совхоз. Все живут плохо, причем, в последние полтора десятилетия просматривалась закономерность: чем хуже они жили, тем более процветало во Мстере “мультяшничество”.

“Мультяшки” - явление особое. Наверняка его занесут в анналы мстерской истории. Началось “мультяшничество” (или “коробочничество”, так как в основном расписывали коробочки) в конце 80-х годов прошлого века, когда вся экономика покатилась в тартарары, зато открылись границы. Все - от обувщиков до доярок и от учителей до шоферов бросились в миниатюру. Народная фантазия рождала стихи: “Гусеница ест капусту \\ Вся семья ушла в искусство \\ Мать сидит коробку пишет \\ Дочка в пудреницу дышит \\ Бабка в кухне под окошком \\ Тоже тычет кистью в брошку...” Появился особый класс “купцов”, или, как говорили в старину, “офеней” (так называли нагловатых и не чистых на руку торговцев иконами). “Мультяшками” назвали самые дешевые миниатюры типа цветочков или птичек, миллионами штамповавшиеся во мстерских домах под копирку.

С предприятия увольняются художники, уходят на вольные хлеба. Да и те, кто работают в центре, трудятся в двух режимах: приходят вечером домой - и снова писать... Молодые на фабрику идут неохотно: училище ежегодно выпускает 30 человек, а за последнее время в центр пришли работать всего двое. Из-за высокой платы за услуги энергетиков центр скоро будет вынужден оставить построенный в советские времена новый корпус. Спасибо еще, в свое время трезвые головы не позволили отгрохать его девятиэтажным, строители возвели лишь четыре этажа, а то гигант вовсе получился даже не золотым, а платиновым. Впрочем к золоту “сазанам” не привыкать: все мстерские подлинники пишутся настоящим сусальным золотом.

По Мстере ходит такая поговорка: “Палех - гениальный компромисс между графикой и живописью, Мстера - это живопись”. Мстерская миниатюра отличается от других миниатюр голубыми, воздушными далями, обязательно с облаками, и многоплановостью. Есть еще одно удивительное свойство здешней живописи: художник умеет в одном своем произведении отобразить целый рассказ или даже повесть. У одного из мстерских художников, Вячеслава Некосова, я увидел картину, изображающую сюжет булгаковкого романа “Мастер и Маргарита”! А еще “Руслана и Людмилу”, и “Былину про Илью Муромца”, и “Рассказ о годах войны” (где отображено житие его матери, поднимавшей детей в одиночку и пахавшей в колхозе на быках)...

А вообще Вячеслав Федорович открыл мне глаза на многое. Я бывал на других промыслах лаковой миниатюры, но только здесь впервые понял, что поддерживают все они традицию... восточной живописи. В библиотеке Некосова есть альбомы по искусству буддизма, мусульманства (до определенного момента ислам не запрещал изображать человека). Листая эти редкие книги, я даже пришел к кощунственному выводу, что Россия - чисто азиатская страна, по крайней мере, в своем традиционном искусстве. И мстерские, и восточные картины смотрятся как близнецы-братья.

Вячеслав Федорович рассказал мне, что мстерские “богомазы” ценились особенно. Например, когда надо было реставрировать рублевскую “Троицу” или Богоматерь “Владимирскую”, приглашали именно “сазанов”. И все вот, почему:

- ...Мне один ученый говорил, что “мстера” в переводе с угро-финского означает “темная вода”. Так мы, как рыба в темной воде, - себе на уме, варимся в своем соку. Вся живопись наша - набор тайных символов, можно сказать, древние мистерии в красках. Рерих, когда проводит исследование состояния иконописи во Мстере, говорил: “Наверное, здесь был камень мудрости...” До революции во Мстере было 32 частных мастерских и 500 мужиков-иконописцев (тогда иконы только мужики писали). И была градация - от “высших” мастерских - Чирикова, Суслова, и других - до Ханихина, про которого говорили: “не годятся иконы Богу молиться - годятся горшки покрывать”. Наши иконописцы не принимали “фряжского” стиля, писали для старообрядцев, очень требовательных к канонам и к качеству, - в московско-строгановском стиле XVI века и в новгородском стиле XIV века. А ведь сама иконопись тоже пришла с Востока, из Византии. И Русь - тоже Восток. Зря наш орел глядит в обе стороны, двум богам молиться нельзя!..

Семья художников Некосовых не просто интересна, она - просто показательный слепок нынешней мстерской жизни. Один дед Вячеслава Федоровича был “богомазом, другой резал иконостасы. Сам он стал художником еще до того как пошел в школу, а пошел он туда в валенках и маминых трусах: отец, как и многие другие отцы, погиб на войне и в поселке царила нищета. Слова “левкас”, “палитра”, “темпера” были для него священны и пацаном он с придыханием подбирался к окнам “Пролетарского искусства” и смотрел, как художники там творят свои мистерии. В училище он поступил в 55-м. В то время оно приравнивалось к ремесленному, но конкурс был - 7 человек на место. Сейчас училище едва-едва набирает студентов, а о конкурсе уж забыли.

На фабрике Некосов отработал двадцать лет, десять из которых был главным художником. Ушел после скандала, когда ему, и еще десяти художникам партийные власти “наклепали антисоветчину”. Дело в том, что Некосов “со товарищи” понял, что при таком тиражировании, какое царило на фабрике, художники ей не нужны, а необходим “массовик-затейник”. Вскоре подошли перестроечные времена и Вячеслав Федорович с соратниками стали пионерами новых капиталистических веяний: они создали собственный кооператив и творили вещи, по их мнению принадлежащие к разряду художественных. В мире царила мода на русское и творения продавались хорошо. Вскоре, когда пошел массовый вал “мультяшек”, художества доход приносить перестали. После он поработал главным художником на Ювелирном заводе, сейчас же он - свободный художник и пенсионер. Все так же он пишет миниатюру:

- И жить бы, да только нынешние офени-заказчики диктуют свои темы: им подавай “ужастики”, со всякой чертовщиной и гномами нерусскими, а это не наше, не мстерское. Этот кич сказывается на работе всех художников, и даже фабрики. Но кушать-то все хотят...

Жена Некосова, Валентина Семеновна, - потомственная вышивальщица, одна из лучших на нынешний день мастериц мстерской вышивки. Сейчас она находится в... Америке. Работает она там в семье богатых эмигрантов “кидскипером”, нянчит маленького ребенка. Вышивка не дает возможности прокормиться семье, а там, за кордоном, нянечкам по российским меркам неплохо платят. Вячеслав Федорович тоже однажды ездил в Америку, но не для того, чтобы подработать, а чтобы посмотреть. На Брайтон-бич, в русских магазинчиках и на складах он видел много лаковой миниатюры и приметил, что и там продается сплошь подделка и “ужастики”. Ни одной из своих работ, которые он предусмотрительно прихватил с собой, ему там продать не удалось. Правда, как пишет оттуда жена, сейчас начинается интересное движение: в общей массе “мультяшек”, продающихся там, все больший процент составляют действительно качественные и творческие работы.

Кстати, первое, что сделал Некосов, вернувшись домой, - построил теплый туалет с унитазом. Не мог он уже, как в дикой Азии, бегать по нужде в другой конец двора...

У Некосовых трое детей. Дочери - педагог и будущий юрист. Сын Федор - иконописец. Жена Федора, Ольга, - тоже художник. Прадед Ольги, Николай Крестьянинов, некогда был значительной во Мстере фигурой. Он был замечательным “окладчиком”, его фольгоуборочно-ризочинная фабрика была самой большой в дореволюционной слободе. Советская власть у него, естественно, все отобрала, в здании фабрики организовали нынешний ювелирный завод, а старик Крестьянинов умер в нищете.

Вообще, что я заметил, иконописи становится во Мстере больше. Иконы пишут, кстати, и в училище, и на фабрике. Не случайно восстановлен в поселке замечательный Богоявленский монастырь, вновь ставший духовным центром слободы. Может быть, все рано или поздно вернется на круги своя, ведь что такое 70 лет лакированных коробок по сравнению с восемью веками “богомазания”? Доярки, шоферы и учителя, кстати, постепенно перестают творить “мультяшки”, возвращаются к обычным занятиям. Многим надоело жить подпольной жизнью. Некосов считает так:

- У нас кроме фабрики официально работают только два частных предпринимателя: они весь цикл освоили - и коробки клеят, и лачат. Все остальные пребывают в тени, как тараканы. Да, народу надо как-то выживать, но ведь промысел из за кича чуть не погиб. Мы в свое время ставили вопрос, чтобы на въезде во Мстеру, как до революции, поставили таможенный пост, чтобы офени платили налоги. Вопрос восприняли как абсурдный. А зря. Поживем, посмотрим; может, когда-нибудь к этому и вернемся...

И последнее. Как отличить оригинальное изделие лаковой миниатюры? Меня научили. Оригинал приятно пахнет маслом, проделка - ацетоном или какой-нибудь другой гадостью. И еще: если шкатулку захлопнуть, настоящее изделие щелкнет мягко и глухо. “мультяшка” стеклянно щелкнет. Может, совет кому-нибудь пригодится.

Лев и Мила

Лев Аносов был еще совсем молодым, 20-летним юношей, когда закончилась война, те не менее он пришел с нее бывалым фронтовиком, с медалями и нашивками за ранения.

Родился и вырос он на окраине Москвы, учился до войны играть на скрипке и припоминал, что когда-то, другой, довоенной жизни он был чувствительным и артистичным мальчиком. Когда консерваторские профессора посмотрели на руки бывшего фронтового связиста, она сразу сказали: “Вам, молодой человек, с такими пальцами только разве что на контрабасе играть...”

До того как попасть на фронт, юный скрипач работал слесарем на заводе, рыл окопы под Москвой, потом, когда исполнилось 18 лет, пошел на войну. Добровольцем. На фронте был ранен, получил контузию, в общем, хлебнул войны в полной мере. Как инвалида войны, его записали на курсы плановиков, но Лев все-таки исполнил свою мечту: доучился в вечерней школе и получил среднее образование. К скрипке он так и не вернулся, но увлечения музыкой не оставил, и однажды он решил поступать в Институт иностранных языков, на итальянское отделение. Дело в том, что он обожал итальянскую музыку, преклонялся перед певцами с Апеннин, и язык решил изучать только для того, чтобы понимать, о чем они поют.

Через свою знакомую он завел эпистолярное знакомство с настоящей итальянкой, Милой Горелли, которая почему-то проживала в Ивановской области. Вначале девушка только помогала изучать фронтовику язык, но вскоре они поняли, что у них много общего.

История Милы была вполне типична для того времени. Родилась она в Бельгии, в городе Брюсселе, куда родители ее убежали из фашистской Италии, точнее, из милого их сердцам Турина. Они свято верили, что уезжают ненадолго, но также они верили в торжество идей равноправия. Альдо и Матильда Горелли были идейными коммунистами, а такие люди в Италии были нежелательными персонами. Семья Горелли перебралась во Францию, подальше от фашистской Германии, но и там коммунистов не приветствовали, тогда они решили эмигрировать в советскую Россию.

Были ее родители не слишком значительными фигурами мирового Интернационала, а потому, поселившись в Москве, занялись обыкновенной работой: отец работал на кинофабрике “Рот-Фронт”, мама устроилась закройщицей в ателье. Однажды, в 37-м году к дому подъехал черный легковой автомобиль. Они знали что это “черный ворон”, и заранее ждали, что однажды в их квартире раздастся ночной звонок. “Гости” уже являлись в дома их друзей.

Отца, Альдо Горелли, обвинили в том, что он - итальянский шпион. Вскоре он был расстрелян (об этом жена и дочь узнали лишь в 56-м году, когда им дали документы о посмертной реабилитации мужа и отца). Матильду и Милу сослали в город Курск, где они с ярлыком “жены и дочери врага народа” в нищете жили до начала войны.

Война сильно поменяла их жизнь. В наш плен стало попадать много солдат-итальянцев и маму отправили в лагерь военнопленных под Тамбов, где она стала переводчицей, ведь Матильда свободно владела несколькими европейскими языками. Других “советских” итальянцев, могущих одновременно переводить с итальянского и немецкого, видимо к тому времени расстреляли и сгноили в лагерях. Языки фактически спасли им жизнь. Миле тогда исполнилось 14 лет и она помогала маме в переводах. Вскоре мать и дочь перевели в Ивановскую область, в спецлагерь под городком Тейково, в котором содержался высший командный состав фашистов, включая фельдмаршала Паулюса. Дело в том, что Матильда знала и французский язык, а генералы разных национальностей имели обычай общаться именно по-французски.

Когда свергли Муссолини, они захотели вернуться на родину, в Турин, но НКВД им добро не дало, так как ярлык “врагов” с них снят не был. С такой “родословной” Миле все-таки разрешили поступить в институт, правда, только в сельскохозяйственный: там был недобор. Именно в этот момент произошло и знакомство в письмах со Львом Аносовым.

Льву прочили дипломатический корпус, ведь учился он хорошо и с удовольствием. Наконец состоялось их очное знакомство (Лев приехал к ней в Иваново), и с первого же дня они поняли, что уже никогда не смогут существовать друг без друга. Когда они решились пожениться, за дело взялось НКВД. Со Львом серьезно разговаривали “люди в штатском”, убеждали в том, что он портит всю свою жизнь. Тем не менее в 52-м году Лев и Мила расписались. Теперь, спустя столько лет, Мила Альдовна вспоминает:

- Это Лева меня уговаривал, чтобы я вышла за него замуж. Я ему говорили: “Возьмешь меня замуж - тебя загонят куда подальше - вся карьера твоя испортится...”

- Была у нас любовь. Ни органы, ни друзья, которые говорили, что глупость творю, - ничего не было страшно. Ну, московской прописки лишили - ну и что? Когда в Вязники к Милочке поехал, мама меня корила: “Кому ты там итальянский язык будешь преподавать? Коровам?!” Но мы с Милочкой решили, что ничего уже не сможет нам помешать. Хотя здесь мы еще до-о-олго были “на учете”. Проще говоря, за нами следили...

Милу Альдовну послали в городок Вязники, что во Владимирской области, по разнарядке. Она работала агрохимиком на МТС, Лев Иванович сначала преподавал немецкий язык в школе, а позже его поставили директором Вечерней школы. В Вязниках, по их мнению, живут очень отзывчивые и сердечные люди. Они поддерживали молодую семью, даже жалели, ведь их считали ссыльными, и не боялись водиться с прекрасной молодой парой. Именно за теплоту людскую супруги полюбили Вязники.

Здесь родились двое их сыновей, Андрей и Олег. Первый сейчас живет на Украине, второй по контракту работает в Германии. Ему, Олегу, тоже досталось за “происхождение” матери. Он увлекался физикой и математикой, поступал в МИФИ, но его там “завалили”, а после честно сказали, что с такими родственниками ему лучше никуда не соваться. Тем не менее Олег получил образование - во Владимирском политехе - защитил диссертацию и теперь его пригласили в Германию заниматься наукой.

Лев Иванович получил второе, историческое образование, преподавал историю и увлекся краеведением. Он и сейчас, несмотря на преклонный возраст, будоражит умы вязниковской интеллигенции. Недавно он в местной прессе завязал дискуссию о том, что прекрасный город теряет свое своеобразие, отчего его на жалуют туристы. Он давно считает, что Вязники - город его судьбы. Правда, Родиной свой все же считает Москву.

Мила Альдовна тоже не сомневается, где ее Родина:

- Конечно, Россия! Здесь я училась, здесь я полюбила и вышла замуж. Здесь родились наши дети и здесь мы с Левой золотую свадьбу справили. И мама в Вязниках похоронена, она с нами жила. Она хотела уехать в Турин, и возможность такая появилась, но она очень уж внучат своих любила...

Мила Альдовна приняла здесь православное крещение, хотя когда-то была крещена в католической вере. Она называет себя верующим человеком, хотя и уважает коммунистические убеждения своих родителей. Она считает, что, если убрать глупости и перегибы, два учения вполне сродни друг другу.

Иногда они спорят о прошлом. Мила Альдовна убеждена в том, что те, сталинские годы - позор для страны и трагедия для ее граждан. Лев Иванович считает, что иногда в том режиме были положительные моменты, хотя прекрасно осознает, что при Сталине народ “не процветал”. Впрочем, он доволен, что один из сыновей сейчас работает в Германии, стране, в освобождении которой от заразы фашизма он принял самоличное участие. Но тогда, во времена их молодости никто не в силах был оплевать русского человека духовно. А сейчас это случилось. Добровольцем на фронт он сегодня бы не пошел.

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Г. Вязники