Скотопригоньевск

...Детский смех гуляет меж невысоких берегов речки Перерытицы. Малышня катается с горок, и я надолго задерживаюсь невдалеке, чтобы сделать фотографии. Одна из девчонок вдруг отделяется от этой кутерьмы (Господи, ведь детишки сейчас абсолютно искренно счастливы!) и обращается ко мне:

- А знаете, я в доме Грушеньки живу...

Ого... ей лет восемь, неужели “Братьев Карамазовых” читала?! Нет, передо мной галлюцинация - успокойся, переключись...

- Кто же такая - Грушенька? - (ну, как не поиздеваться над ребенком, натура наша такая...)

- Вы что... это же героиня Достоевского! Ее любил Димитрий Карамазов, который старика хотел убить.

Снова чувствую, что реальность уходит из-под ног. Я глянул в ее карие глаза; они смотрели на меня совершенно серьезно и даже как-то растерянно. Я едва выдавил:

- Ты... читала?

- Не-а. Я читала то, что на доме нашем написано... У нас табличка на доме: “Тут жила Агриппина Меньшова, прототип Грушеньки”. А остальное мне мамочка рассказала...

Ну, отлегло: не читала она, а только “нахваталась” от родителей, значит рассудок мой пока в норме. Я же образованный человек, знаю, что Достоевский долго жил в Старой Руссе, здесь он написал “Братьев”, “Подростка” и “Бесов”. Рушане теперь реализуют весьма оригинальный проект. После долгой борьбы сотрудники здешнего Музея Достоевского вкупе с интеллигенцией смогли отвоевать и отреставрировать дом купца Беклемишевского, на втором этаже которого в будущем откроют экспозицию “Дом Карамазовых”. “Дом Грушеньки” - из той же “оперы”. В общем процесс, пусть и с многочисленными экономическими и прочими затяжками идет. Но есть тут одна “загвоздка”.

Город, в котором происходят трагические события романа, писатель назвал Скотопригоньевском. Причем, упоминается это, мягко говоря, неблагозвучное имя всего один раз, со стыдливой оговоркой: “...увы, так называется наш городок, я долго скрывал его имя...” В те времена через Руссу проходил большой скотопрогонный тракт, да и главный рынок здесь тоже был Скотный, а посему не стоит особенно обижаться на Достоевского, ведь в плане жизни он ничего не сочинил - ну, а если говорить о скрытом смысле, о том, что смутно проявлялось в мыслях...

Кстати, семья Достоевских держала корову и Федор Михайлович частенько самолично ходил встречать буренку, когда она приходила со стадом. Когда писатель вел корову домой, встречался ему на пути и купец Беклемишевский, сколотивший на скоте немалый капитал. Ходит анекдот о том, что “новый русский” того времени обронил однажды при встрече: “Эх, ты, писатель - а такой бедный...”

Скверный анекдот

Директор Дома-музея Достоевского Вера Богданова призналась, что всегда, в любую минуту ждет, что Достоевского вдруг возьмут - и “отменят”. С чего бы это? А вот с того, что уже отменяли - даже книги его уничтожали. “Уж очень он неугоден властям, любым...” - так рассуждает Вера Ивановна. В Музее, кстати, его принято звать “Федором Ивановичем”, и дело вовсе не к культе, который существует в любом музее великого человека, а в том, что слово “достоевский” у нас в России почти ругательное.

Вот, что в первую очередь знает русский обыватель? Что Достоевский был игрок, преступник, эпилептик. Ну, еще и книги писал - про преступления, наказания, идиотов, кротких и сны смешного человека. Мрачные книги, непонятные, кстати, властители их побаивались далеко не из-за содержания книг, а именно из-за их космической глубины. Ленин, уж насколько был воспитанный человек - и тот в свое время подвесил ярлык: “этот архискверный Достоевский”.

Вера Ивановна помнит, как директор пушкинского Михайловского Семен Гейченко однажды сказал: “У Пушкина- поклонники, у Достоевского - фанатики...”

В “Доме Карамазовых”, в гостиной Федора Карамазова (там, где его убили) пили чай. И я случайно подслушал разговор двух интеллигентных рушанок (говорили за столом, а потому вряд ли его можно считать тайным):

- Знаете, я уверена, что я - потомок “мальчиков Достоевского”...

- Мы все - потомки “мальчиков Достоевского”.

- Нет, встречаются потомки и “бесов”...

Униженные и оскорбленные

Автора вполне можно обвинить в предвзятости, любви к “жареному”. Но ведь и Федор Михайлович, насколько мне известно писал не об успехах народного хозяйства и прекрасномудрых чиновниках. Он, понимаешь ли, писал о людях, погрязших в грехах и вообще о тех, кого теперь склонны называть “маргиналами”.

Если, предположим, от самого центра Руссы, Живого моста, пойти километра три на Юг, Вам по пути встретится множество достопримечательностей (правда, придется немного поплутать). Слева останется древний Спасо-Преображенский монастырь, справа - красивейший Воскресенский собор, потом, пройдя мимо “Дома Карамазовых” и Георгиевской церкви, Вы выйдете к знаменитому Старорусскому курорту, гордости города, нашему, отечественному “Баден-Бадену”.

По пути, правда, вам попадется странного вида 3-этажное желтое здание, в котором живут русские люди. Это - бывшая синагога, а теперь - общежитие, в котором впору снимать кино про Раскольникова, Сонечку Мармеладову и пр. Таких жутких трущоб с узкими коридорами, коммунальными кухнями, гнилыми полами в городе немало. Люди, обитающие в этих клетушках, имеют соответствующую психологию. Когда-то они работали в строительной организации, но, поскольку уже много лет в городе не строится муниципальное жилье, эта организация разорилась и злосчастная синагога стала городским “жилфондом”. По России таких “отстойников” немало и, как правило, в них оседают алкоголики и прочие отщепенцы, которые давно не желают платить за жилье. Но здесь я увидел много детей, да в вообще вид обитателей этого “дна общества” был довольно-таки божеским.

От меня даже никто не стал прятаться, люди без стеснения показывали свои унылые конурки. Одна из женщин, мать двоих детей, представившаяся Татьяной, поведала, что проживает она здесь уже 20 лет, сейчас в очереди улучшение жилищных условий она 735-я и за последние два десятилетия эта очередь продвинулась на 40 человек. Из окна ее комнаты, кстати, среди деревянных домишек частного сектора как “монбланы” увесисто красовались 2-х и 3-этажные коттеджи.

За курортом Вы найдете самое успешное старорусское предприятие - авиаремонтный завод, тоже городская гордость. Ну, а если пройти еще четыре километра, вы рискуете попасть в такое место, в котором убогая синагога покажется раем, а ее обитатели - “новыми русскими”!

Я имею в виду городскую свалку. Занесла меня туда вовсе не “нелегкая”, а слухи о том, что там живут люди. На деле оказалось, что люди здесь скорее не живут, а работают. Утро для этих представителей самого дна жизни - напряженное время: именно с утра сюда съезжаются мусоровозы. Вообще-то вид людишек, сбегающихся к новой порции отходов, не слишком-то эстетичен, но ведь они не крысы, в конце концов, а именно что Люди... А, значит, и им не чуждо ничто человеческое.

Они грязны, неряшливы, я один и не знаю, как они воспримут чужака - кто будет здесь искать мой труп? Тем не менее, решаюсь подойти, и что-то подмыло задать вопрос в неадекватной форме: “Господа, вы извините, я тут пофотографирую...” Они глянули в мою сторону как-то затравленно, и только один едко прокомментировал: “Господа-а-а...” И беззубо улыбнулся.

Они были увлечены своим мусором. Я понял, что спрашивать здесь, на дне, не принято и стал фотографировать. А потом я направился в некое подобие лагеря, приютившегося в одной из мусорных “впадин”. Здесь можно было разглядеть несколько то ли палаток, то ли нор, а так же костер, на котором стоял таз с мутной водой и возле которого сидело некое существо, очень похожее на человека.

При ближайшем рассмотрении существо оказалось женщиной (точнее, когда-то она была женщиной) с черным испитым лицом. Она даже умела говорить и вот что она рассказала. Костяк “тружеников старорусского мусора” составляет двенадцать человек, почти все они - рушане и у всех есть какое-то жилье. Приходят они сюда с утра, как на работу, некоторые здесь, прямо на свалке ночуют, но в основном летом. Зимой рискуют ночевать в норах – но немного = двое или трое, кому не хочется идти в город. Вот этой ночью, например, ночевала только одна женщина, он недавно откинулась с зоны.

Зовут мою собеседницу Натальей и на “полигоне” она уже 10 лет, вместе с мужем, который в данный момент “работает”:

- Работа в городе у меня была, на железной дороге, да вот, ушла, - (явно было видно, что она просто спилась), - все спасибо, люди добрые подсказали сюда...

- Кот ж такой... добрый?

- Да его уж нет здесь. Умер. Ну, здесь хорошо нам. Спокойно...

“Добывают” на свалке все - от одежды до пищи, а так же предметы, которые могут принести доход, например, бутылки и алюминиевые банки. За банками сюда специально заезжают предприниматели, так что работа “старателей” нужна не только самим маргиналам. “Зарабатывают” здесь много - до 200 рублей на душу в день. Бутылка водки. Кстати, несколько “старателей” откололось от здешнего коллектива и перешло на старую, давно засыпанную свалку. Там они переквалифицировались в “шахтеры”: копают шурфы и добывают вещи, которые еще несколько десятилетий назад не считались ценностями. На мой вопрос о том, как старожилы поступают с теми, кто приходит порыться на свалке “со стороны”, Наталья ответила:

- Лишних мы не гоним. Вот, недавно пришли двое... кушать-то все хотят...

“Старатели” потянулись с ведрами и мешками к лагерь. Наталья предложила попить с ними чайку. Я с ужасом понял, что серая вода в тазу - это и есть чай - и, имитируя вежливость, едва сдерживая спазмы в горле, отказался.

Бесы

Вот, если бы Достоевский жил в наши дни, нашел бы он сюжет для нового романа? Освенцим, Хиросима, атака Бен Ладена на “Близнецы” случились уже после смерти Федора Михалыча. Но ведь они угадывались, угадывались в тех же “Бесах”...

Но чем жила Старая Русса тогда, при нем? В 1879 году город буквально был в шоке от поступка подпоручика здешнего Вильманстрандского полка Дубровина. Он был заподозрен в участии в политическом заговоре, его шумно арестовывали (квартира его была совсем рядом от дома Достоевских), в тюрьме Дубровин вел себя возмутительно, пел, произносил дерзкие речи сквозь решетку, на суде он буйствовал, и, несмотря на то, что казнь грозила 23-летнему офицеру лишь за сопротивление полиции, он делал все возможное, чтобы ее приблизить. На эшафоте Дубровин оттолкнул от себя священника и палача и обратился к солдатам с “некоей речью” которую, впрочем, заглушили барабанным боем.

Город спорил. Одни считали подпоручика сумасшедшим, другие - мучеником, но все были согласны, что его поступок (практически сам себя довел до виселицы) - нечто новое и героическое. История эта и не дошла бы до нас, если бы об этом не написал Достоевский.

Какое из старорусских событий заинтересовало бы Достовского теперь? В принципе с тех пор, как началось новое тысячелетие, таких мало (если говорить о преступлениях). Были и убиенный младенец на берегу реки Полисть, и погибшая от рук маньяка девушка, и странное надругательство над памятниками воинской доблести. Но одно из событий, относящееся к позапрошлому году, явно выходит за рамки городской криминальной хроники.

В крещенский сочельник, около 8 вечера в двери Воскресенского собора постучались двое юношей. Им не открыли, объяснив, что служба закончилась, но парни вели себя агрессивно и пришлось вызвать полицию. Когда наряд приехал, один из молодых людей выстрелил в правоохранителя из обреза (тяжело ранив его) и оба побежали по берегу реки Полисть. Когда преступники почувствовали, что от погони им не уйти, один из них застрелил напарника, а потом покончил собой. История странная, дикая, но, когда стали просачиваться подробности расследования, город по-настоящему содрогнулся.

При одном из убитых была найдена записка, сообщающая цель преступников. Из документа следовало, что, по мнению юношей (одному было 17 лет, другому - 18) в мир скоро придет сатана и они, дабы ускорить сей акт, пришли в храм с целью перестрелять священников и прихожан, а потом порубить иконы (для чего они запаслись топором). Опоздали к службе они по следующей причине: в городе Новгороде они загодя, “для тренировки”, убили молодого человека 20 лет и его 76-летнюю бабушку (вот он, дух Раскольникова!), и, пока заметали следы, опоздали на нужный автобус.

Один из них был новгородец, другой - рушанин. Из соображений этики фамилий я укажу - ведь у них есть живые родственники. Идеологом сатанизма стал житель Старой Руссы, причем, юноша рос в благополучной семье “новых русских”, предпринимателей, которые однажды купили сынишке компьютер, тот залез в Интернет, нашел там сатанистские сайты и в его голове оформилась система идей, приведших к этому чудовищному поступку.

Каково, Федор Михайлович?

Русса - не самый бедный русский город, здесь, как минимум, есть работающие предприятия. Но, если и здесь невооруженным глазом видны открытые, кровоточащие язвы, то как тогда оценивать реальную жизнь провинции вообще?

“Глина - мое счастье...”

- ...Она такая непредсказуемая... Я говорю о глине. Начинаешь делать одну вещь, а получается совсем не то, что думаю. Вот, сегодня думала просто руками, без круга, сделать кувшинчик, а у меня вдруг получился клоун из этого кувшинчика. Само так вылепилось. Или во делаешь копилочку-поросенка, задумаешь такого веселенького поросеночка, а он не получается, его три раза переделываешь, а он вылепливается или трагичным каким-то, или не получается вообще...

Нина Сергеевна Гуляева - гончар, можно сказать, маститый - с 76-го года в этом деле. Считай, всю сознательную жизнь. Еще в юности работала на кирпичном заводе, в гончарном цеху (конечно, там делали не кирпичи, а посуду). Завод, как и многие местные предприятия, обанкротился. На горе его работникам и на счастье Нины Сергеевны. В чем счастье? А в том, что ей удалось стать, как и мечталось когда-то, не просто исполнителем, лепящим массовую продукцию, но художником глины. И еще учителем.

Правда, денег на глине зарабатывать не удается. “Наверное, я слишком “старая русская...”, - сокрушается гончар. В городе Старая Русса такое словосочетание звучит слишком уж издевательски...

Итак, Нина Сергеевна стала работать в Старорусском Доме ремесел. Здесь у нее не только мастерская, но и учебный класс, где она старается привить любовь к глине не одному десятку старорусских детишек. Занимаются и взрослые (правда, их намного меньше), причем, глина имеет удивительное свойство: даже вполне зрелого человека она способна превратить в сущего ребенка. А как же: ведь когда перед тобой комок глины, ты способен почувствовать себя творцом - лепи, что хочешь... Это потом, когда приблизишься к сути мастерства, осознаешь, что вовсе не ты овладеваешь глиной, а она тобой...

В Доме ремесел нет печей. Слишком они дороги для “старых русских” мастеров. Нина Сергеевна нашла выход: носит обжигать вещи на завод “Химмаш”, по знакомству. А за глиной ездит с мужем или детишками в деревеньку Ивановское, - набирают там несколько мешков и с Божьей помощью довозят до мастерской. Бог помогает редко.

Сейчас не слишком хорошее положение в семье Гуляевых. Трудно приходится мужу и сыну: они безработные. Отражается это на всем, в том числе и на быте, и в последнее время у Нины Сергеевны появилось ощущение того, что настоящая ее жизнь проходит только в мастерской... Когда руки вне зависимости от воли гончара творят красоту.

Неунывающие Бабки

Деревне Бабки исполнилось 512 лет. Это официальная цифра, в указанном году Бабки были впервые упомянуты в сохранившихся документах. На самом деле этой деревне гораздо больше, ведь находится она в Приильменье, местности, “откуда есмь пошла земля Русская”, здесь русские люди жили задолго до того, когда к нам был призван править варяг Рюрик. Именно отсюда мы дан старт развитию нашего государства, в результате чего оно “приросло” северными землями, Уралом и Сибирью. Новгородский говор, бытующий в Бабках, можно услышать в Каргополе, Чердыни или Тобольске.

Но теперь этот регион - один из самых разоренных в стране. Почти все колхозы закрыты, деревни обезлюдили, даже дачники в последние годы перестают приезжать сюда на лето, потому как дорога в глубинку стала слишком недешева. В тех же Бабках дошло вот, до чего. Совхоз “Приильменский”, отделение которого имелось в деревне, почти мертв, и людям раздали земельные паи. И знаете, что ждут “счастливые” обладатели земли? Чтобы сельскохозяйственные угодья как можно скорее заросли лесом, чтобы... собирать там грибы! Потому как грибы и ягоды - это живые деньги, к тому же растущие без посторонней помощи. Можно было бы, конечно, возделывать и землю, но кому сейчас по карману комбайн за миллион наших окрепнувших рублей?

Конечно же, если все было так беспросветно, не стоило бы вообще писать о Бабках, но изюминка деревни в том, что здесь однажды случилось настоящее чудо.

Надо сказать, лет сто назад таких “чудес” в деревнях было хоть завались, но ведь все оценивается в контексте, а обстоятельства были таковы, что произошедшее действительно явилось откровением.

Случилось это в 1986-м, еще при советской власти. Тогда администрация еще стремилась поддерживать “боевой дух” умирающих деревень, и однажды, когда дошла очередь до Бабок, решили здесь провести праздник этой деревни, который здесь издавна отмечался в Михайлов день. Работники культуры сочинили сценарий и заехали сюда, в глубинку с агитбригадой. Деревня будто встрепенулась от многовекового сна, собрались у клуба все (правда, уже к тому времени здесь жили в основном пенсионеры) ее жители, и тут работники культуры пришли в замешательство.

“Бабчане” плясали какие-то очень сложные танцы, пели незнакомые песни, принесли они балалайки, гармони, и не в единственном числе, так что представителям администрации не пришлось вмешиваться в ход празднества. Они поняли, что здесь сохранился целый пласт народной культуры, который долго оставался невидимым. Это действительно было похоже на чудо.

Кстати, надо бы объяснить происхождение столь необычного названия деревни. Если откровенно, подлинной правды никто не знает, так как с момента наименование прошло не менее 512 лет, но есть версия, что издавна в деревне проживали преимущественно лица женского полу. В наше время это имя можно дать всем русским весям, потому как известно, что живут сейчас в деревнях в основном старухи.

Из “бабчан” собрали фольклорный ансамбль, который назвали “Дубравушка” - потому что Бабки относятся к Дубровскому сельсовету. Известный герой-разбойник Дубровский не имеет никакого к этому отношения. Просто сельсовет когда-то располагался в еще более заброшенной деревне Дубровы. Ансамбль побывал во многих городах, на разных праздниках, “бабчан” представляли как носителей самобытно сохранившегося народного фольклора. Выступали на сценах, на подмостках, на полянах, а однажды их даже привозили петь в какой-то “Большой театр”, где приличная публика аплодировала ин стоя минут пять. Продолжалось такие поездки довольно много лет, но не так давно случился “надрыв”. Незаметно возраст самого младшего участника “Дубравушки” перевалил за 70, а самого старшего приблизился к 90.

Возобладали болезни, да и финансовые возможности района не улучшались а скорее наоборот. Короче, “артистов” из Бабок перестали возить и стали потихоньку забывать. Так получилось, что молодые в Бабках как-то не “завелись” и сохранять этот чудесный культурный феномен стало некому. Я давно слышал про Бабки, знал, что там все “затихло”, и все-таки решил там побывать; мы понимали, что вряд ли кого-нибудь удастся собрать и рассчитывали просто походить по избам и пообщаться с людьми по отдельности. Я ошибся.

К моменту моего приезда в сельсовете (а сельсовет теперь находится в Бабках, в здании давно закрытого детсадика) собрались почти все. Уже по глазам этих людей можно было прочитать, что они просто и абсолютно искренне истосковались по общению. Были песни и пляски, действительно такие, которые лично я и не видывал, небольшое застолье; ну, после познакомились поближе. Оказалось, все “бабчане”, которые участвовали в ансамбле, - простые крестьяне, в бывшем колхозники. Когда-то здесь был передовой, известный на всю округу телятник и женщины трудились телятницами. Мужчины, как правило (вообще-то в этот день в сельсовете их было всего трое), работали скотниками или пастухами. Ферму, после того как ее нарушили, растащили полностью, до последнего кирпичика, и теперь на ее месте - голый пустырь. А вот деревня пока еще жива, хоть и население ее небольшое, 86 душ. Недавно в Бабках случилось знаменательное событие: родился ребенок, первый за последние несколько лет. Он, кстати (зовут его Димой), пока мы гуляли на посиделках в детском садике (бывшем) мирно посапывал на улице в коляске.

После я действительно, как и задумывалось, прошел по небогатым избам и поговорил с людьми “тет на тет”. Сначала, естественно, я направился к самой пожилой из “бабчан”, главной хранительнице традиций Александре Дмитриевне Егоровой. В маленькой деревне у каждого жителя есть прозвище, данное ему еще в детстве, так вот, эту женщину 1914 года рождения попросту зовут Аронихой.

Прежде всего она рассказала, что это за пляски такие устраиваются в Бабках. Самая главная из них - “ленец”. Танцует одновременно четыре парня, которые приглашают столько же девок, движений в ленце много, приходится складывать целый узор из пар, но смотрится все довольно красиво, ладно и немного чудно. Кстати, по словам Аронихи, в какой-то деревне этот же танец называли “лансе” и возможно приблудил он когда-то из какой-нибудь Франции. Сама Арониха “ленца” уже не пляшет, возраст не тот, зато она прекрасно поет “развалиху” - песня так называется потому что гармонист, подыгрывая, широко растягивает, “разваливает” меха своего инструмента. Кстати, в Бабках из за постоянного недостатка в мужиках выдумали “играть гармонь на языке”, то есть имитировать игру гармониста голосом. Еще одно местное “ноу-хау” - “матаня” (прошу не путать с мультяшной Масяней!). “Матаня” - особенный “хулиганский” распев, наподобие частушек, как правило, “матаня” изобилует эротическим а так же матерным элементом, например:

К деревне Бабки мы подходим,

Телеграмку подаем:

Забирайте, бабы, девок,

А то всех... замуж уведем! (окончание я из понятных соображений смягчил).

А ведь жизнь Аронихи была очень непростой - и не с чего вроде бы песни да пляски поминать. Она здесь, в Бабках, пережила с маленьким сыном оккупацию, потом муж не вернулся с войны и она, имея на плечах ребенка, своих родителей и родителей мужа, тянула лямку в колхозе (в прямом, а не в переносном смысле - таскала плуг и борону!)

Большинство женщин, в том числе и Александра Дмитриевна, даже не знают, как называется их ансамбль. Они для другого выступают - чтобы себе хорошо сделать и людям было интересно. В общем, для веселья поют:

- Раньше мы на работу шли - пели, с работы - пели, и никогда замучивши не были, все в радость!

Николай Иванович Голубев по прозвищу Платан вспоминает, что все-таки в старину здесь было повеселей. Популярна была не только “матаня”, но и кулачные бои. В каждой деревне был свой “атаман” предводитель, который руководил своими мужиками. На драку обычно шли, как на демонстрацию, с гармошкой и песнями, обычно запевали такую “матаню”:

Заигрывай под драку,

Будем драку заводить,

Неприятель попадется -

Будем головы рубить!

До голов, конечно, не доходило, но махались часто серьезно - колами, разве что запрещалось ножики доставать. В бабках “атаманом” был Василий Павлов по кличке Безрукий. Он пришел с войны без руки, но, кроме того что он прекрасно махал и одной рукой, он был “горластым”, то есть, громко кричал, тем самым вселяя в противника растерянность. Ведь Вася Безрукий в свое время не единожды ходил в рукопашную атаку на фрицев и опыт боев имел. Драки прекратились где-то в 80-х, когда стали пустеть деревни.

Сестре Платана, Алевтине Ивановне Корневой (в деревне ее зовут “Корешком”) вступать в драки приходилось и в наше время. Всегда-то она была боевой, неравнодушной. По пьяному делу подрались молодые парни, а в их числе двое ее внуков, обидно стало Алевтине - она и включилась в эту кутерьму - беду хотя бы от внуков отвести. Ее, конечно, не разобрамшись, повалили - и давай ногами!.. Отвезли в больницу, там доктора хотели руку отминать, но Бог миловал, и рука залечилась сама собой. Те, кто бил, потом извинялись и она простила.

Надо сказать, у всех моих героев по трое или четверо детей, а уж если собрать вместе всех внуков и правнуков - тех вообще на три деревни Бабки хватит. Те из молодых кто не уехал, работают в лесу: коммерсанты нанимают их заготавливать древесину. Платят немного, к тому же отсутствуют какие-либо социальные льготы и не идут отчисления в пенсионный фонд. То есть, получается, что люди вынуждены трудиться на “собачьих” условиях. Но что делать, ежели другой работы нет, кроме разве сбора металлолома, оставленного совхозом на зарастающих полях. Ансамбль и поездки Алевтине Ивановне по душе потому что удавалось бывать в городах:

- В городе все хорошо, там народу невесть сколько кипит, а здесь, в деревне, работать надо. Все-то мы со скотиной, да на мху, - “на мху” - это значит, собирать грибы и ягоды на болоте, - только за одной морошкой по десять раз ходим, трудно, а все равно люблю по лесу бродить... А в городе больше всего мне полюбились казаки. Выступал там казацкий ансамбль, с шашками - и как пляшут! Очень резвые они...

Клавдия Павловна Мурашова, Мурашиха, замечательно играет на балалайке. Как и предыдущая героиня, трудилась она на телятнике, а балалайку освоила еще до войны. На вопрос, почему в других деревнях танцы и игры давно забыты, а в Бабках все это сохранилось, она ответила так:

- Не знаю... Да, может, на самом деле мы никому не интересны... а вот нам - интересно. Один разок нас даже на пароходе катали!

А город Мурашиха не любит. Говорит, там народ “метляется”, то бишь мечется без разбору. А здесь тишина, голубика, морошка, клюква, черника, брусника... Да, если бы разъехались в свое время по городам - разве ж такие песни и пляски сохранились бы?

Топорная жизнь

Топор только с первого взгляда инструмент простенький, незатейливый. На самом деле, чтобы прийти к современным формам, топор должен был прошагать многовековую эволюцию, ведь рубить дерево человечество всегда хотело не просто так, а с удовольствием. В коллекции Баринова имелись даже каменные, доисторические топоры (правда, немного), ведь деревня Ростани, в которой он живет, расположена в Приильменье, местности, в которой славяне проживали еще до нашей эры. Топоры эти Владимир Александрович отдал в музеи, как и большинство других своих находок, причем, совершенно бесплатно. Все-таки для людей собирал, а не для выгоды.

Хозяйство у Бариновых не шибко богатое, но аккуратное. Здесь есть все, что нужно крестьянину для автономного существования, так что, если русскую деревню окончательно бросят на произвол, Бариновы не пропадут. Будут они и хлеб печь сами, и сало заготавливать, и сапоги чинить, и даже варить самогон, для чего в хозяйстве оборудован маленький “винокуренный заводик” (теперь это не запрещено, поэтому и не скрываем правды). Кто-то назовет это крестьянской хитростью, а я - человеческой мудростью, потому что по нашим временам выиграл тот, кто научился кормить себя сам, а не ждать милостей от государства. По сути, это - натуральное хозяйство, возврат к средневековью - но, видимо, наш социальный строй (как минимум, в деревне) как раз и есть “средневековье”.

Родился и вырос Баринов недалеко от Ростаней, в деревеньке Тараканово, и, кстати, фамилию он унаследовал от своего деда Михаила Степановича, который поимел кличку “Барин” за то, что имел такое же, как и у внука крепкое и аккуратное хозяйство. Работать Владимир Александрович начал пацаном, с 9 лет - разносил почту по деревням, - а потом последовали курсы “керосиновых тракторов”, после чего он нанялся рабочим в геодезические экспедиции на Урал, ну, а когда подзаработал денег, вернулся и женился на местной девушке Вере. И начали они строить в Ростанях свой дом. Последние тридцать лет Баринов работал лесником, причем, его угодья были самыми большими в районе - 14 тысяч гектар.

Теперь они с супругой Верой Александровной - пенсионеры, дети (сын и две дочери) разъехались и лишь изредка приезжают в Ростани порадовать с внуками (на сегодняшний день их девять). Строительство Владимир Александрович не прекращает, все время что-то совершенствует, и к тому же не оставляет его другая страсть - собирательство. Брошенных деревень в округе много (родное Тараканово - тоже мертвая деревня) и Баринов частенько бывает там, собирая нехитрые предметы крестьянского быта. Такие “эксклюзивные” вещи как льномялки, ткацкие станки, кровати, стулья, колыбели, самовары - он передает в музеи, прося взамен лишь документ, подтверждающий, что дар принят, а вот кое-что оставляет себе. И самой большой его страстью долгие годы остаются топоры.

Вначале Баринов даже и не думал о каком-то там коллекционировании: просто так получалось, что на работе и дома топор оставался его неотлучными - даже не спутником, а другом. Про домашние труды даже и говорить не чего, а в лесу топор должен быть всегда под рукой: то завал с тропинки надо убрать, то березовую палочку вырубить, а то и чагу для домашнего лечения отделить от ствола. А уж когда лесник сооружает в лесу беседочку для культурного отдыха или обустраивает родничок - как тут обойтись без него, родного? Получалось, жизнь лесника была неотделима от топора. В этих краях долгое время шли бои и в земле до сих пор можно найти “трофейные” вещи. Например, во дворе Бариновых стоит германская “вошебойка” (специальное устройство, в котором обрабатывали одежду с целью уничтожения главных врагов любой войны - вшей) - ее супруги приспособили для копчения рыбы и свинины. Один раз, сажая деревья, наш герой наткнулся на замечательный “канадский” топор (такие используют рубки леса) на котором было обозначено: 1939 год”. По всей видимости его потеряли при отступлении немцы. Несколько раз он находил и натуральные германские топоры, например, однажды неплохо сохранившийся экземпляр Баринов обнаружил под немецкой “лобазой”, снайперской точкой времен той войны.

Вообще-то почти все, что находится в земле, сильно подпорчено ржавчиной, ведь для топоров редко использовалась высококлассная сталь, но некоторые экземпляры после соответствующей зачистки и установки на новое топорище вполне пригодны для практического использования.

Кстати, наши, отечественные топоры довоенного производства ни в чем не уступают германским. Показатель качества топора - его звон (если по нему ударить чем-то металлическим), так вот, в коллекции Баринова есть топорик советского изготовления 1953 года, который звенит веселее и дольше всех. Тем не менее любимым топором коллекционера остается именно немецкий, так же случайно найденный им под деревней Дубровы. Зато отечественные колуны (топоры для колки дров) по мнению коллекционера не имеют себе равных в мире.

Зная об увлечении лесника, местные житель не слишком высокого достатка несут ему свои находки. Баринов выменивает раритеты на “натуру”. Последний каменный топор, который он подарил Новгородскому музею, Владимир Александрович выменял у связистов за четвертинку водки: те в деревне Бор чинили проводку, вот под столбом его и нашли. Кстати, у Бариновых, как у истинно лесных людей есть еще одно увлечение: они выхаживают детенышей убитых браконьерами животных. Занимается этим в основном супруга. Как к мужу приходят с топорами, так Вере Александровне несут несчастных зверушек. Ей даже прозвище дали: “Мама Вера”. Выхаживали Бариновы и лосенка по кличке Тепа, и кабаненка Малюху и даже зайчонка Кешу. Правда, конец у зверей все равно был трагический: лося убили охотники, кабана сбила машина, а зайка умер от разрыва сердца, когда на него залаяла собака. Закон природы, против которого не попляшешь: вырванный из природы дикий зверь заранее обречен и виновен в этом тот, кто загубил его мать.

Самая большая топорная любовь Владимира Александровича - это деревенские, самокованные топоры. Они не только надежны, прочны, но и хранят в себе тепло руки мастера. Последний здешний кузнец Петр Сергеевич Сергеев, чья кузнеца находилось невдалеке от нынешнего дома Бариновых, умел делать замечательные вещи, и не только, конечно, топоры. Несколько топоров работы дяди Пети являются гордостью коллекции Баринова. Кузнец тратил на один топор часа полтора, зато гарантию ему давал - вечность! Есть у лесника только одна обида на дядю Петю. Кузнец когда-то считался мастаком на все руки, и однажды, когда у маленького Володи разболелись зубы, кузнец “вылечил” его традиционным для деревни способом: залил в дупло кислоты. Боль-то прекратилась, зато наш герой лишился нескольких зубов сразу и навсегда. Что делать, когда-то такая практика врачевания считалась нормой...

Тем не менее, Владимир Александрович искренне считает, что дядя Петя был настоящим “богом ковки” и замечательной личностью. Теперь, в наше время, таких нет, мужики “горазды только пить, с мордой красной ходить да воровать...”

Коллекция, как я уже заметил, не увеличивается, потому что собиратель вовсе не гонится за числом и если что-то у него просят - без сожаления отдает.

Потому что знает одну тайну: ежели ты не жалеешь о вещах, они сами к тебе придут, в ножки поклонятся. Ведь что такое какая-то вещь по сравнению с великой Природой?

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Новгородская обл.