59 минут из жизни пристани Козловка

Маленький полусонный волжский городок привык провожать большие теплоходы как посланцев какой-то почти внеземной цивилизации - ведь долгие годы все они надменно проходили мимо. И вдруг внимание бравых капитанов обратилось к Козловке...

Знаете, что такое «черный столб»? Я тоже не знал. Пока не очутился в городке Козловка. Здесь мне рассказали, что еще в относительное недавнее время на Волге имелись селения, посередине которых стояли столбы, которые назывались «черными». Означало это, что промысел местных жителей - грабеж мирных путешественников, плывущих по Волге, либо едущих трактом.

Я даже побывал в одной из таких деревень, Новородионовке. Мне представили одного из ее жителей, «атамана» по имени Степан (который, впрочем, мирно косил траву). У Степана много ходок на зону, темное прошлое и доброе, хотя и искаженное неправедной жизнию лицо. Рассказав про былую славу родной деревни, он посетовал, что ныне мужиков прельщает иная стезя. Они подались в города, и теперь в деревне осталось лишь пять хозяйств. «Черный столб» из Новородионовки однажды куда-то пропал.

Козловка же в окружении «черных столбов» издавна представляла собой своеобразный оазис. Именно здесь находили себе безопасный приют усталые путники, что повлияло на экономическое развитие села, в прошлом веке получившего статус города. Население здесь небольшое, всего 13 тысяч, из предприятий самое крупное - комбинат автофургонов, который, впрочем, сейчас не слишком хорошо живет. Есть большая женская зона и небольшой музей гениального математика Лобачевского, который имел в Козловке дачу. С тех пор параллельные в Козловке начали причудливо сходиться. На центральной площади стоит самолет типа «кукурузник» - ПО-2; такие делали на комбинате во время войны. Вот вкратце и все об истории и современности. Но я забыл указать главное событие жизни Козлвки последних лет! А именно: к здешней пристани стали швартоваться ба-а-альшие теплоходы.

Они пристают к Козловке далеко не каждый день, но - строго по расписанию. Стоянка - полтора часа, она даже имеет наименование «зеленой», ведь здесь же, рядом с пристанью, можно искупаться (пляж - чистейший), а так же совершить экскурсию по городу.

...К прибытию Теплохода пристань Козловка готовится загодя. Точнее, не вся Козловка, а всего лишь малая ее часть - около пятнадцати человек. Они неспешно стекаются - на велосипедах, мотоциклах и пешком - к исходу на дебаркадер и молчаливо раскладывают нехитрый товар. Товар действительно прост: вобла, пирожки, ягоды и парное молоко в пластиковых бутылках. Время прихода теплохода уже пришло, но его все еще нет. Одна их женщин достает из мешка... валенки. Решаюсь подойти к ней. Зовут ее Галиной; из разговора становится ясно, что валенки она валяет сама, в ее родной деревне делать их умеют почти все. Естественно, интересуюсь, покупают ли пассажиры валенки и вообще - нужны ли она на теплоходе.

- ...А как же не нужны! Некоторые берут для детей, а некоторые из-за того, что интересно. Вот, англичанин один взял не так давно, говорил, что таких никогда не видел, спрашивал еще, что с ними делать, на что одевать.

- Неужто все валенки здесь продаете?

- Что вы! Мы валенки валяем для Сибири, их там еще пимами называют. И сами туда возим. Мы с мужем начали этим заниматься, когда еще Перестройка началась. А здесь - что? Придет один раз в три дня теплоход - и все. Но остальные поставки у нас - в Сибирь...

Вообще-то сейчас движение по Волге мощное. Порой на фарватере видно одновременно по три-четыре плавсредства одновременно. Так же и с пассажирскими теплоходами: если из-за утеса показался четырехпалубный красавец, еще не факт, что это тот, которого ждут. Специально подсчитал: за час четыре лайнера проскочили мимо. Но этот, который только что дал толстый гудок, явно норовит пристать к нам. И действительно трехпалубный «Н.А.Некрасов», сотворив изящный разворот, швартуется к дебаркадеру. В 11.01 на пристани появляются первые пассажиры. Итак, на все - про все 59 минут, ведь волжские теплоходы по старой традиции строго следуют по расписанию (к сожалению, это незыблемое правило касается только отбытия). Ко мне тотчас подбегает господин в тапочках и, дыша устоявшимся перегаром, вопрошает: «Мужик... где тут водки можно купить…» Поскольку географию Козловки я уже знаю, махаю рукой в нужную сторону. Тапочки едва поспевают за своим хозяином.

«Некрасов» - рейсовый теплоход и следует он из Москвы в Астрахань. На пристани, кстати, есть таблица тарифов, согласно которой, если бы, например, я захотел поплыть из Козловки в Москву, то заплатить мне пришлось бы от 2761 до 24608 рублей (цена зависит от класса), плыть же придется почти четверо суток. Автобусом и поездом можно доехать до Москвы за 18 часов. В общем, речной транспорт - не для суетливых и нуждающихся. Не сказать, что народу на теплоходе слишком много. Среди пассажиров преобладают пожилые люди. Есть даже глубокие старики. Те, кто помоложе, либо отправляются в экскурсию по городу, либо разгуливают по пляжу. Старшее поколение затоваривается на импровизированном базарчике. Несколько раз слышу одну и ту же шутку, видимо, давно уже набившую у местных оскомину: «А молоко, что - козлиное?» Ну, если уж ты обитаешь на пристани Козловка - жди шуток... И все-таки, интересно: кто они - эти пассажиры? Солидного вида бородатый старик складывает в пакетик пирожки, по виду он никуда не торопится и даже сам будто ищет собеседника. Зовут его Сергеем Николаевичем:

- ...Я двадцать лет жил в Астрахани, потом переехал в Москву. Меня Волга влечет, я плыву уже в пятый раз... хорошо! У меня первый класс, на верхней палубе, все видно, тихо. Но она одноместная - и скучновато. А родился я ведь еще при Керенском, в семнадцатом году. Мне, как инвалиду войны, дорога бесплатно, а простому человеку надо тринадцать тысяч заплатить, это без питания. Потому здесь так много инвалидов, ветеранов. Для меня рынки - самое главное, потому что я питаюсь своими продуктами, что куплю. Я перенес одиннадцать операций, у меня резекция желудка, и то, что все, я есть не могу. На пристанях покупаю.

- И доверяете, что качественный продукт продадут?

- Пока не травился.

- Как вам Козловка?

- Для меня ближе Саратов и Волгоград. Там рынки большие, народу много торгует, а здесь... тихо как-то.

- А где самый, на ваш взгляд, доброжелательный народ?

- Я, молодой человек, много видел и знаю, что народ везде неплохой. Главное, чтобы его не довели до озверения. Так?

Снова брожу вокруг маленькой ярмарки. Еще полчаса назад там сидел угрюмый парень и держал в руках изделие из лозы, назначение которого не было ясно, но теперь он абсолютно искренне счастлив: ему удалось реализовать свое творение! За пятнадцать рублей! Женщина, которая торговала «козлиным» молоком, достала из сумки картины, судя по грубоватой манере письма, собственного сочинения. Слышу, как бормочет: «Может, живопись-то под отплытие лучше пойдет...» Не пошла. А вот Галина вкупе с мужем свои две пары валенок таки продали, хотя довольства на их лицах не наблюдается.

С судна доносится голос капитана об оставшихся пяти минутах, степенные пассажиры возвращаются на свое судно. Вскоре под «Прощание славянки» (хотя, Козловка находится на территории Чувашии) «Некрасов» уносится в свой неблизкий путь. Причал вмиг пустеет, кажется даже, что недавняя суета была лишь мимолетным сном. Я представил себе, что хорошо было бы, если бы у пристани Козловка, был бы какой-нибудь старый начальник, который десятилетиями провожает корабли. Который знал лучшие времена, пережил худшие и снова дожил до лучших. Собственно, я не представлял даже, а фантазировал, глядя на пожилого человека в фуражке речника, который задумчиво смотрел вослед «Некрасову». И тут меня пронзило как стрелой: так ведь он и есть начальник!..

- ...Начальником пристани я здесь тридцать лет. Сначала я долго на пароходах ходил, а потом вот вернулся на родину - и сюда...

Анатолий Иванович Осин посматривает на меня с легким подозрением. В его глазах (в сущности, доверчивых и незлобивых) читается мысль: «и чего этот... упырь заинтересовался нашим тихим уголком? Уж не прощелыга ли...» Пристань, оказывается - очень сложное гидротехническое сооружение. Кроме дебаркадера, пристань Козловка обслуживает 40 километров берега, на котором есть места, к которым могут швартоваться крупнотоннажные грузовые суда. У Анатолия Ивановича в подчинении четыре человека: матросы, шкипер и кассир. Зарплаты небольшие, по две тысячи (у начальника - три с половиной), но для Козловки эти деньги считаются вполне достойным содержанием. Вообще, этот дебаркадер пригнали в Козловку лишь в прошлом году, а до того здесь вообще ничего не было. Тот факт, что большие суда узнали, что такое Козловка - самое, наверное, для начальника значимое событие в его жизни:

- ...И только с недавних пор мы стали принимать теплоходы, сразу сорок четыре за навигацию. Это спасибо нашим молодым руководителям в Чебоксарах, молодцы они! А ведь до Перестройки здесь вообще пристани не было. В последний раз теплоходы швартовались при Брежневе, даже не верится!

- Что-то пассажиры какие-то... немолодые.

- Много льготников. Но есть среди них и богатые, а это для города хоть маленький - но доход. Если бы мы еще немного для торговли берег обустроили - лучше бы стало, но для этого дополнительные затраты нужны. А денег в бюджете нет.

- Не опаздывает народ на свои теплоходы?

- А то как же. Теплоход второй раз не швартуется. Кто опоздал - едет на станцию Тюрлема, там на электричку - и в Казань. Там догоняет...

- Наверное, спокойная здесь, на пристани, работа...

- Случается и спокойно, и всяко. Вот, месяц назад несколько местных, козловских малолеток, от десяти до четырнадцати лет, сели незаметно на теплоход. Они, видишь, южные страны захотели увидеть. Ничего: нашли их и сняли в Казани. А так сказать - если работа поставлена правильно - то и приключений мало (дай бог, чтоб вообще не было)...

Сын Анатолия Михайловича, Сергей, трудится вместе с ним: он капитан-механик на теплоходике МО-57, который курсирует между Козловкой и городом Волжском. Дочь Марина тоже закончила речной техникум (сейчас она, правда, работает в гражданской обороне). Семья Осиных, получается, - речная, волжская. Анатолий Михайлович уже было мысленно прощался с родной пристанью, так как еще пару лет назад надежд на ее возрождение не было. То, что произошло, вовсе не чудо. Просто, Козловка обречена была на лучшую долю. Жаль только, большинству козловцев остается надеяться на теплоходы с проезжими молодцами, а вовсе не на глобальное возрождение экономики родного города...

Роща Ергачевых

Гористая местность на правобережье Волги представляет собой довольно плотное нагромождение деревень, разделенных оврагами, буераками и голыми полями. Впечатление какой-то дикой человеческой агрессии человека по отношению к природе подчеркивает еще и то, что там, на низменном левом Волжском берегу леса непрерывной пеленой тянуться до самого горизонта. Ну, так, собственно, по всей Волге: там, где человек мог взять свое, он непременно брал - и даже в большей мере, что ему природа готова отдать. Результат - эрозия почв, исчезновение множества видов растений (и животных), освоение крестьянами все новых и новых пространств - и так постепенно жители Дятлино и многих других соседних деревень дожили до сегодняшнего состояния, близкого к экологической катастрофе.

В Дятлино приходит газ, деревенская улица сплошь перекопана, а потому, чтобы добраться к дому Ергачевых, приходится кружить полями. По пути натыкаемся на молодой лес, довольно большой, состоящий преимущественно из елей и берез, - и смеем предположить, что это и есть та самая Семейная роща, как говорят, единственная в стране. Просто, других посадок вокруг не наблюдается. Ергачевы живут невдалеке от посадок, на северной окраине деревни. Главу семейства, Владимира Алексеевича, мы нашли за работой: вместе с несколькими мужчинами он достраивал газовую котельную. Одет он был, правда, не соответственно труду, а торжественно (ведь мы созвонились и договорились о встрече заранее), тем не менее Владимир то и дело включался в строительство - замешивал раствор, распиливал доски, подавал кровлю - ведь через неделю заканчивается его отпуск, а газовое отопление надо запустить до холодов. Помогают строить родственники и соседи. Я предположил, что имеет место дружественная помощь, на что Владимир иронично ответил: “Да кто ж сейчас бесплатно будет работать?..”

Вот те раз! И это сказал человек, который с женой и детьми уже несколько лет совершенно задаром возрождает лес... Конечно же, общение начали с экскурсии в Семейную рощу. Семья была не в полном сборе: старший сын сейчас в Зеленодольске, он учится в Судостроительном техникуме. Остальные были с нами, это жена Владимира Светлана Сергеевна, их 11-летний сын Михаил и 10-летняя дочь Мария. Заодно и нашлось дело: надо было подсадить несколько саженцев, а также выкосить траву. Между делом набрали две корзины белых груздей, которые между березками водятся целыми сонмами. Роща (в документах она проходит под названием “Семейная роща Ергачева В.А.”) имеет свой день рождения: 1 мая 1997 года. Начало этого дела Владимир описывает так:

- ...По преданию, на месте нашей деревни когда-то росла тайга, но это было еще при царе Горохе. А у нас все началось обыденно. Есть у меня друг, одноклассник Юрий Мотов. Сидели мы с ним как-то вечером, и кто-то из нас (уж не помню, кто) говорит: “Ну, детей мы родили. А что еще после себя оставим?” Земля эта была от сельской администрации, там был выгон, скот проходил - и после него ничего не оставалось. Лесничество не один раз пыталось высаживать саженцы, но тут же все вытаптывалось. Я поехал в Тюрлемское лесничество, там у меня был знакомый лесничий, Геннадий Николаевич Иванов и выпросил у него пять тысяч саженцев. Он дал. Бесплатно. И вот за майские праздники мы их посадили. Место определили вдоль оврага -он разрастался, земля весной и после дождей там подмывалась. Эрозия... Работали мы и еще семья Мотовых, а так же соседи: дядя Вася Степанов, Гришины, Петровы. Что интересно, когда сажали новые деревья, мы там натыкались на корни елей, которые еще наши родители когда-то сажали. Теперь, представьте они прорастать стали, елочки дедовские выше нас уже вымахали! Ну, значит, посадили мы первые саженцы, а дальше... начали воевать.

- С кем?

- Скажу так, со всякими. Там же привыкли люди скотину свою пасти. Ну, не пускал я туда скотину, а некоторые были недовольны. Один сосед на молодые посадки лошадь все время выгонял на ночь, много она саженцев поела. Поймал я как-то лошадь эту ночью, к хозяину привел, поговорил с ним по-мужски, нормально... и он понял. А один раз посадили семьсот елей, а их вытянули и побросали.

- Для чего это им надо?

- Якобы им выгона не хватает. Но сейчас уже такого не видно, они видимо поняли, то когда лес растет - это хорошо. Березу, правда, мы теперь наверное не будем сажать: по весне ее на веники обрывают. А вот липу обязательно посадим. И пчел заведем. А еще клены заведем - для красоты...

...Семейная роща Ергачевых ничем не огорожена. Разлеглась она вольно, на семи гектарах, и деревья покрывают не только склоны двух оврагов, которые именуются Атиквар и Скежель (древние чувашские названия), но и часть большого склона, ведущего к месту впадения реки Аниш в Волгу. Общее количество высаженных деревьев Ергачевы никогда не считали, они убеждены, что это не нужно, но, исходя из того, что каждый сезон (в мае и сентябре) они добавляют по 2-3 тысячи саженцев, общее число уже окрепших деревьев приближается к 30 000. Кроме елей, сосен и берез, здесь можно увидеть груши, вишни, акацию, терн, тую. Владимир по мере возможностей всегда старается съездить в лесничество за советом, ну, и, естественно, за посадочным материалом, который ему до сих пор дают бесплатно.

Ергачевы - простая крестьянская семья. И Владимир, и Светлана - коренные дятлинцы, их деды и прадеды трудились на этой земле и даже совершали не слишком удачные попытки остановить рост оврага. Владимир - прапорщик полиции, больше 20 лет работает во вневедомственной охране и ездит на дежурство в райцентр Козловку. Светлана - педагог, но в связи с закрытием детского садика она сейчас без работы. Несмотря на “городские” занятия Ергачевы держат много скотины: корову, быка-производителя (единственного на всю деревню), теленка, свиней, поросят, кур. Обрабатывают гектар земли и в сущности не бедствуют. Но и не “жируют”.

Соседи в деле развития рощи помогать перестали, по словам Владимира, они “постарели”. В помощниках осталась только семья Мотовых, с которыми в этом сентябре они высадили 3 тысячи новых деревьев. Другие дятлинцы помогать как-то не торопятся, даже несмотря на то, что всем помощникам Владимир привозит по машине накошенного в Семейной роще сена. О какой-то там философии лесоразведения Ергачевы говорить не склонны. Они просто стараются сделать свое дело, которое считают очень важным. К тому же они - вовсе не пионеры. Еще в двух деревнях Козловского района живут два пожилых человека, которые в одиночку делают приблизительно то же дело (правда, в меньших масштабах). Я побывал и у этих замечательных людей.

Первый из них, Петр Андреевич Сынчуков, почти всю свою немаленькую жизнь обсаживает берега реки Аниш, тем самым спасая от эрозии поля близ родной деревни Малое Карачево. Он простой человек, работал сначала конюхом, потом в колхозной артели делал конторские счеты, а деревья сажать он начал еще в 1960-м году, тогда за подобную деятельность лесничество давало дрова и сено. Потом, когда натуроплата кончилась, Петр Андреевич не стал меркантильничать и дело продолжил самостоятельно. Тем более что у него есть цель: в соседнем районе живет такой же “старик-лесовик” по фамилии Назаров, сажающий свой лес, так вот, у Сынчукова есть мечта однажды с ним соединиться. Не телами, конечно, а лесами.

Второй лесовод-любитель (а в бывшем заслуженный механизатор), Николай Семенович Львов, проживающий в деревне Осиново, не просто сажает деревья, а ставит памятники. В деревне есть деревья в честь рождения и крещения детей Николая Семеновича, в честь свадеб детей и родственников, в честь юбилеев односельчан. Отдельным пунктом стоят деревья в честь каждого не вернувшегося с войны жителя Осиново. В общем, каждое, даже самое маленькое событие деревни отражено хотя бы в одном растении. И не только деревни: в память гибели подводной лодки “Курск” механизатор-лесовод Львов посадил 118 березок - за каждого погибшего моряка. Только одного теперь желает Николай Семенович: чтобы следующие его деревья получали жизнь в честь хороших событий, которых что-то в последнее время не так много...

На этом можно было бы и закончить рассказ, но для того, чтобы Вы поимели полное представление о процессе, протекающем в одном из маленьких регионов Поволжья, упомяну о школе. Точнее, о Школьном лесничестве - есть здесь и такое. Находится оно в селе Тюрлема и объединяет детей и преподавателей, неравнодушных к родной земле. Здесь тоже сажают деревья, например, в прошлом году их посадили 27 тысяч на площади 10 гектар. Школьники собирают в лесу семена, желуди, а саженцы выращиваются на собственном питомнике, который помогает содержать “взрослое” лесничество. В общем, тенденция налицо.

“Спаситель” Пашин

В районе глава запросто его спросил: “Ты любишь свою родину?” Владимир Лендариевич Пашин, председатель ассоциации крестьянских фермерских хозяйств “Искра”, сразу понял, к чему тот: “Неужели больше некому?..” - “Да, дела такие...” И Владимир согласился. Ведь речь шла о его родной деревне, которую благополучно ретировавшиеся горе-руководители оставили на погибель...

Дело в том, что бывший колхоз, а ныне СХПК “Бишевский” усилиями начальников-неудачников обанкротился и дело дошло до того, что земли вокруг деревни Бишево некому было вспахать - ни одного гектара. А Бишево - родина Владимира Пашина.

Владимир еще давно понял, что доброго от колхоза ждать нечего и начал свое дело еще в начале перестройки. Точнее, их, фермеров, было несколько, но, покопавшись поодиночке, они решили соединить свои усилия воедино. В отличие от колхоза, они чувствовали себя хозяевами, над ними никто не “висел” с дурными советами и вплоть до прошлого года дела ассоциации фермерских хозяйств шли вполне достойно. Название “Искра” они придумали не случайно - чувствовали, что их опыт сумеет разжечь пламя возрождения села.

Председателем сразу сделали Владимира - ведь до того он работал и хмелеводом, и механиком, и механизатором, и бригадиром. Задолго до образования “Искры” они уже отделились от колхоза, взяли землю в аренду и растили на ней хлеб. Урожаи получались хорошими, до 35 центнеров с гектара, были деньги, уважение, и, что самое главное, была нормальная цена на зерно. В голом поле построили мастерскую, четыре склада на 500 тонн, столовую. Времена менялись, цены на продукцию падали, колхозы нищали, но фермеры из “Искры” старались “держать марку”, вытягивать из своей земли максимум выгоды. Крупной техники давно, правда, не покупали, зато четыре года назад построили свинарник. Самое главное - ассоциация неизменно остается рентабельной. По крайней мере, так было до этого года.

...Ну, а теперь о реалиях. Когда я очутился в “Искре” у меня возникло такое ощущение, будто это... передовая на фронте. Сразу вспомнилась набившая оскомину советская “битва за урожай”. В сущности сейчас любая сельхозработа - это своеобразная битва, правда, не с урожаем, а с обстоятельствами: и без того непомерно дорогого топлива катастрофически не хватает, покупатели наглеют, контролирующие органы требуют отчетности... В общем, не позавидуешь сейчас крестьянину. К тому же еще затянувшиеся дожди, которые по осени не только навевают тоску, а и задерживают уборочную. В общем, Владимир выглядит угрюмым и задумчивым. Да и внешне он напоминает богатыря, которого временно парализовали чары “темной силы”. Единственный человек, который решается к нему обращаться, - это жена Лидия (мне кажется, она старается всеми способами вернуть мужу оптимизм). Лидия третий год работает вместе с мужем, она - бухгалтер и агроном (в отличие от Владимира, у нее высшее сельхозобразование), но до того Владимир принципиально ее не брал. Заставила жизнь: отчетности все больше, а с бумагами она разбираться умеет:

- ...После распада колхоза она страховым агентом была, уж лучше бы там спокойно работала, но... без нее хреново. Ну куда мы, мужики, со всеми этими бумагами полезем, если и без того в земле завязли?..

Ассоциация крестьянских хозяйств сейчас состоит из четырех “глав”: Валерия и Юрия Соловьевых, Александра Ананьева и самого Владимира Остальные - это “члены”, их около 90 человек, в основном это сельская интеллигенция, пенсионеры, которые дают ассоциации в аренду свои двухгектарные паи. Были еще два “главы”, но они вышли: забрали свои “два гектара” - и вообще отошли от дел. Спасовали. Но Владимир их не судит:

- Сейчас времена такие, что нам вообще ни одного механизатора не найти. Все на “шабашке” работают, строят - кто в Москве, кто в Казани - а это минимум тридцать тысяч в месяц. А мы-то сейчас подесятке платим... Вот, позавчера парень на “КАМАЗ” не пришел работать, и ничего не сообщил. Наверное, на “шабашку” укатил...

(Пашин - тот, который стоит)

Вообще, на мой взгляд, в непогоду понятнее крестьянские чаяния. Когда сухо, солнечно, все в труде, сельские будни смотрится как лубочная картинка. А здесь - грязь, тревожное ожидание, тяжелые взгляды... И мысли. Вот, к примеру, мужик, простой механизатор (с фамилией, между прочим, “Пашин”, а не “Лентяев”). Когда были “советы”, он пахал, потом, нужен стал волевой мужик, он возглавил хозяйство. На все сто уверен: он землю ни за что не бросит, две тысячи гектар пашни не оставит на съедение бурьяну. Но ведь сколько лет его испытывают наши доблестные экспериментаторы, реформаторы, тудыт их - растудыт! В общем, матом хочется ругнуться. А потому просто промолчу...

- ...У нас тут типа как коммунизм. Тракторист, водитель, я - все одинаково получаем, если по тысяче - значит по тысяче всем. Замков у нес нет и все дежурим по очереди. Я, например, знаю, что я каждый восьмой день - дежурный. Утром человек еще не знает, будет он грузчиком, скотником или комбайнером. И отдыхаем все вместе, погрузимся - и на рыбалку. Только за это лето рыбалки у нас что-то не было. Взяли мы под крыло “Бишево”, а за ними миллион двести тысяч долга, мы туда почти миллион вложили, это семена, топливо, надо еще долги покрывать за электроэнергию.

- Неужели никто сверху не помог?

- До этого года никогда в долги не влезал, но... пришлось. В первый раз триста сорок тысяч кредита под шесть процентов взял, все из-за того, было у нас в запасе триста тонн горючего, а там восемьсот сорок гектар было не вспахано.

- Тогда зачем брали?

- Честно говоря, глава района уговорил: “Не дай своей деревне умереть!” А у нас большинство из Бишево...

- Но почему там все развалилось, а у вас в “Искре” - нет?

- Мы держимся на энтузиазме. Я вот взял сейчас людей из колхоза, а они не могут так, как мы, работать: дома надо картошку копать - они на работу не выйдут. А у нас надо порой и ночью работать. Или недавний пример: инженер из соседнего хозяйства поймал на трассе двоих комбайнеров бишеских, они там солярку продавали, слитую с комбайнов. И, что самое хреновое, других комбайнеров ведь он не найдет, да и их понять можно: ведь зарплаты им сколько лет не платили.

- Что же делать в такой ситуации?

- Я так скажу, в глобальном смысле. Самый лучший вариант сейчас в России - раздать всю землю к черту в частную собственность... Кто работать не хочет - пусть продаст землю тому, кто хочет работать - и уматывает на фиг. Только, тут один нюанс есть: человеку, который трудится на земле и не собирается ее бросать, надо помочь, ведь с техникой, которая выработала весь ресурс (а у нас в хозяйстве все комбайны старше пятнадцати лет) мы не потянем. На Западе везде дотации. У меня есть знакомый фермер в Ярославской области, так он полгода стажировался в Голландии, и рассказывал: “У меня в поле комбайн сломался, я полез подшипники менять, а мне голландец говорит: “Чего делаешь, сиди, жди...” Приехали из автомастерской и починили комбайн”. Вот, у меня сын, Григорий, ему двадцать три. Он на любой технике, и в поле помогает, и в гараже. Но, я думаю, что шибко ему трудно будет на земле, угробит он себя здесь. Сейчас он устроился обходчиком на нефтепровод, он там получает сорок тысяч. Так же и все молодые. Мы-то, сорокалетние, из другого поколения, мы землю не бросим, а вот молодым этого не надо. Вот и получился разрыв... Тут я слышал, кто-то из политиков сказал: “России скоро не будет”. Я так не думаю, мы, например, зерном проживем. А вот городские - не знаю... Вот, жена у меня как “боевой заместитель”, если меня нет, она все вопросы решает, только знаешь... честно говоря, я уж замучил ее. Попробуй работать и день, и ночь, и без выходных. Уж мысли приходят бросить все на... (тут уж он от ругательства не удержался) Землю вот только жалко. Или, например, построят мужики дачи для москвичей (ведь и там же есть предел!), домой вернуться - а земля голая, брошенная. И запьют, к черту.

- Прямо, жуткие перспективы...

- Да ничего жуткого. Ты, Ген, напиши, что мы работаем, стараемся, соблюдаем технологическую и производственную дисциплину. В общем, все - путем...

...Работа на земле никогда вообще-то не была “сахаром”. И про дисциплину можно написать, и про все остальное. Но лучше про другое напишу. В тяжелый для Родины час кто-то уходит в глубокое подполье, кто-то очень удачно пристраивается интендантом, а вот некоторые “особо глупые” идут добровольцами на фронт. Не будь таких “особо глупых”, Родину нашу давно бы растоптали.

Демографический план Хмельниковых

- ...Он хотел много детей. Он же один вырос в семье. И у меня брат есть только один. И заранее мы не обговаривали, сколько детей будет...

А их - восемь, причем, самой младшей - Софье - всего полгодика. Старшему, Мише - 16, следом идут 14-летний Толя, 13-летний Дима, 11-летний Денис. Потом дочки: 10-летняя Аня, 5-летняя Сильвия. Потом снова мальчик, 3-летний Андрюша, потом - Софья. Живут Анатолий и Надежда небогато, в стареньком доме, что в деревне Семенчино, в нем вырос отец семейства и однажды в него привел молодую жену. Можно сказать, это не жизнь, а существование на грани выживания - ведь государство платит Хмельниковым злополучные 70 рублей на ребенка и этим вся помощь ограничивается, а ведь большего количества детей нет ни в одной семье района.

Тем не менее, все дети ухожены. К тому же они воспитаны и держат себя с достоинством. В школе старшие звезд с неба не хватают, но и не числятся среди отстающих. Вообще-то еще каких-то 30 лет назад такие семьи считались обычным делом, но тогда и времена были другие - если не в материальном, то хотя бы в моральном плане. Была вера в светлое будущее... А теперь Хмельниковы только тем и живут, что вырастят на своей земле. Анатолий, между прочим, еще и механизатором работает в колхозе, хотя колхоз уже сам забыл когда своим работникам платил больше десяти тыщ рублей в месяц. Есть у них почти гектар земли, корова, теленок, десять овец и лошадь. Последнее животное - главное подспорье, ведь конь один на всю деревню и он исправно опахивает соседские огороды. Но главной для Анатолия и Надежды всегда оставалась картошка: только для себя ее надо заготовить 70 мешков, а ведь Анатолий регулярно, два раза в неделю, взваливает на себя мешок с картошкой - и везет его на электричке в Казань, на рынок. Мясо они почти не продают, кормятся им сами, так как в последние годы оно до неприличности подешевело. До станции Тюрлема несколько километров, туда (к великому счастью) доходит самая дальняя казанская электричка, а уж на рынке Анатолий ориентируется смело, не боясь никакой “рыночной мафии”. Дело в том, что он прошел войну и не привык бояться всяких подонков - тем более он знает, что, если он не привезет домой денег, дети будут голодать.

Про ту, афганскую войну Анатолий не рассказывает вообще. Он говорит только: “я стрелял, в меня стреляли...” Факт, что в родное Семенчино вернулся совсем другой человек, а не Толик Хмельников, простой скромный парнишка, которого вся деревня провожала в армию. Это был последний пьяница и первый дебошир, на котором поставили крест даже родственники. Представьте себе: три судимости (одна - за пьяную аварию, две - за хулиганство), два с половиной года на зоне, и пьянка, пьянка... Ну, никто, совершенно никто не понимал, что в нем нашла тихая девчушка, которая вдруг согласилась выйти за него замуж. И первые их сыновья появлялись в семье с вечно пьяным отцом... Но кого здесь судить? Анатолий слишком много видел там такого, чем не мог поделиться ни с кем, даже с близкими. Он топил свою боль в спиртном, и ведь государство даже не могло подумать, что такие вот чистые деревенские парни (эх, почему в горнила войн попадают именно деревенские...) нуждаются в реабилитации - их ведь просто выбрасывали на гражданку, думали, родина раны залечит.

В общем, однажды случилось так. Надя сказала мужу, что не верит в то, что он бросит пить, засобиралась с сыновьями домой, но Анатолий сказал: “Я говорю, что брошу - в все тут!” И уже тринадцатый год он алкоголя в рот не берет. Для деревни это было шоком, ведь Анатолий считался чуть не эталоном окончательно опустившегося человека, и привело это к фантастической развязке: увидев, что он смог, еще несколько десятков мужиков тоже бросили пить!

Хотя, ситуация в деревне и в государстве вообще складывалась так, что поводов сорваться было ой, как предостаточно...

Но вот, что интересно. Семье Хмельниковых очень непросто существовать, но именно они приютили у себя Надеждину бабушку Нину Семеновну, которой уже перевалило за 90. У Надежды есть и другие родственники, но... наверное, у милосердия есть законы, которые недоступны мещанскому пониманию. Просто, Надежда потеряла своих родителей, когда ей было всего 14 лет, и поднимала ее именно Нина Семеновна.

Семья Хмельниковых уже готова была остановить свое умножение, тем более, что четвертым их ребенком стала долгожданная дочка, но вышла одна история, которая... В общем, были аборты, был позор, который так, к сожалению, привычен для российской женщины, но однажды, когда Надежда уже несла в своем чреве, ей приснился сон. К дому подъехала машина, из нее вышла девочка, красивая, и голос свыше произнес: “Это твоя дочка, Сильвия. Храни ее...” Именно оттуда - то ли из сна, то ли еще из более высших сфер, пришел их пятый ребенок с таким необычным именем. Вопрос об абортах с тех пор не вставал, хоть Надежда и не считает себя каким-то особенно верующим человеком. Она бы и сходила в церковь, да близко храмов нет, а далеко ехать - просто нет времени.

С недавних пор супруги полюбили поговорку: никогда не говори “никогда”. Ведь их родная деревня, их район, вообще вся Россия, - вымирают, об этом пишут в газетах, говорят по телевизору. Кому-то надо же решать проблему продолжения рода!..

Вообще сейчас непьющему мужику заработать не так ложно, например, можно поехать строить в дачи в Москву или в Казань. Но у Анатолия есть свой резон оставаться здесь:

- ...Я и в Якутии проработал одну зиму, и в Тюменской области работал. Друг у меня и сейчас там, но... он ведь не женат. У наших старших сейчас такой период, что их оставлять нельзя. Контроль над ними нужен, да и вообще они без отца могут распуститься. Эх, мне бы сейчас трактор, культиватор, тележку, плуг... я бы в аренду взял гектар пятьдесят, из них пятнадцать - под картошку, а остальное - под зерно. Жаль, трактора подорожали, я б и подержанный взял тысяч за двести. Но дело сейчас в том, что все наши деньги сейчас на питание уходят...

От государства они помощи не ждут уже давно. В прошлом году газ проводили за свой счет, строить котельную помогал только Толин друг (тот, который сейчас “на северах”). Несмотря на такое положение Хмельниковы знают: в любом случае они не пропадут. Почему? А потому что они на земле. Ниже - только могилы, но туда им рановато. Землей они всегда спасутся, но... как-то, согласитесь, выглядит это все не слишком приглядно. Видимо, государство наше красиво умеет только слова городить.

Секреты садовода Путина

...Ему не повезло минимум трижды. Во-первых, во времена Горбачева ему волей-неволей пришлось “отчитываться” за деятельность последнего генсека в области развала промышленности и сельского хозяйства. Просто люди, узнав, что его зовут Михал Сергеич, непременно высказывали ему (точнее, более знаменитому тезке, до которого было слишком далеко) все свои нехитрые и зачастую матерные мысли относительно высоких политических материй. Второе невезение пришло на рубеже веков, ведь нынешний главный человек в стране, практически национальный лидер, тоже не безгрешен. Но вообще непонятно, как будут судить о времени Путина после очередной смены власти, может, и похвалят - чем черт не шутит?

Третье невезение можно считать относительным. Дело в том, что Михаил Сергеевич, выросший в крестьянской среде, в далекой чувашской деревне, с детства был приучен к земле, любил ее и собирался стать агрономом. Но легкое завихрение судьбы направило его в другую стезю. На самом деле трудно судить, хорошо или плохо, что Путин надолго оторвался от земли - неизвестно еще, к чему бы мы пришли, если бы Путин остался на родине.

Вообще-то к политике и общественной деятельности он был не чужд с младых ногтей. До войны Миша Путин пас свиней в здешнем колхозе имени Жданова, но вскоре он стал комсоргом своей деревни Токташево. Отец Михаила, Сергей Филиппович Путин, наоборот политику не жаловал, он был плотником, мастером от Бога, и не выпускал из рук топора даже после 80-летнего юбилея - строил односельчанам дома. Этот топор, правда, немного повредил здоровье Михаилу. В 46-м соседка попросила Мишу съездить за дровами на другой берег Волги, Путин набрал целый воз, а когда ехал назад, положил топор себе на ноги - да так неудачно, что раздробил кость на ноге. Сначала вроде бы все было нормально - он даже побеждал в соревнованиях по лыжным гонкам - да к старости пришла злополучная хромота, которая теперь сильно мешает ухаживать за садом.

Но это - не то “невезение”, о котором я хочу сказать. Невезение заключалось в увлечении общественной работой. Кроме комсомольского вожака деревни, Михаил был еще и председателем Ревизионной комиссии. В 55-м году в район из колхоза забрали 150 тонн намолоченного сверх нормы зерна, объяснив это тем, что, мол, “не ваших, деревенских это дело”:

- ...Обидно мне стало, что не смог я защитить наших колхозников от несправедливости. И стыдно, ведь мы тогда не за деньги работали, а за зерно. И ушел я. Захотелось мне уехать подальше от Чувашии, от деревни забитой и Богом забытой. И поступил я в Саратовский Геологоразведочный техникум. Захотелось мне, видите ли, узнать само происхождение земли. А в сельхозинститут я поступать не решился, боялся провалиться, да и родители старые уже были...

И стал Путин геологом. Работал на Южном Урале, дослужился до должности начальника участка, разведывал месторождения никеля, кобальта, потом искал московит, потом - медный колчедан, в общем, внутреннее устройство земли изучил досконально (правда, само происхождение земли так и осталось для него загадкой). Однажды, из-за методик поиска он вступил в конфликт с начальством, которое, как всегда, следовало совкому принципу “я начальник - ты дурак”, и Михаил Сергеевич плюнул, переехал в столицу Чувашии и дорабатывал до пенсии в родной республике (кстати, по следам его экспедиций в 95-м году в Казахстане открыли месторождение каолина). А на пенсию он ушел аккурат в год прихода к власти Горбачева.

Именно в 85-м году Путин определился на жительство в родную деревню Токташево, в отчий дом, построенный отцом. Жена Нина Алексеевна, всегда следовавшая за мужем в его геологических скитаниях, переехала вместе с ним.

- И захотел я просто работать дома, осуществить мечту детства. Агрономом не стал, но... А мечты у меня с малолетства были - вывести новые сорта яровых и вообще растений. Но сначала я просто хотел создать себе уют: я первым сюда привез тюльпаны, ландыши из леса высаживал... какой-то, что ли, интерес к жизни в людях тогда отсутствовал, и вот я хотел пробудить его в деревенских. Привез я сюда каштаны, облепиху, виноград. Особенно хотел виноград развести, чтобы, значит, радость была, солнце, ну и вино.

- Ну, и как?

- Что - как?

- Насчет радости жизни.

- Каштаны распространил. Тюльпаны тоже. А вот с виноградом не пошло, ему ведь надо много старания уделять. Да и какая радость жизни-то, если кругом все разваливается, из деревни бегут. Но от своего направления не отказался; саду моем сейчас много растений. Я “методом тык” работал, ведь специально не учился. Вместо яровых я направил свои усилия на яблоки. Сейчас в райцентре можно купить яблоки импортные, и зимой, и весной, а наши, деревенские, не могут такое выращивать, мы отучаемся от трудолюбия и приучаемся к болезням и алкоголизму. Решил вывести такую породу, чтобы яблоки до следующего лета лежали. И вывел: до Троицы яблоки лежат. Назвал сорт “Аленой”, в честь внучки.

- Как же вы этот сорт получили?

- Сажал “антоновку”, потом прививал - и по листьям, стеблям смотрел, какое будет у породы будущее. Есть у меня еще одна зимняя порода, сладкая “антоновка”, но названия не дал, потому как суеверный стал. Вот чего-то “Алена” стала у меня яблоки слишком мягкие давать, и я ее уничтожил, места-то в саду мало. Еще, пока живу, хочу еще сорта зимние вывести - зачем мне летние? В порядке эксперимента - это как полигон для испытания - пробую улучшить вишню, сливу, смородину. Но до результатов, которыми не грех бы похвалился, надо еще дожить, ведь без образования, все, как в слепую, делаю.. Интересовался я и карликовыми деревьями, но потом отошел от этого, так как у сельского жителя нет времени, чтобы наблюдать, созерцать... А наблюдательность - всесторонняя - это главное в агрономии. Картошку выкапываю - и смотрю, чтобы ботва была зеленая, не сухая, чтобы хорошие семена были. Обычно для посадки выбирают клубни поменьше, а я таки, которые соответствуют этому сорту. Сортов картошки я держу несколько, потому что для каждого лета подойдет свой сорт...

Кстати Михаил Сергеевич для полива сада разработал свою систему, основу которой составляет большая емкость для воды, от которой к огородам и плодовым деревьям тянутся ответвления. Для того, чтобы полить все угодья, необходимо лишь открыть один единственный вентиль. Кроме 30 соток сада, у Путиных есть 70 соток поля, на котором бывший геолог выращивает травы - костер и люцерну - для корма домашней скотине. Путины как истинные крестьяне держат корову, нетель, бычка, овец и поросят. Недавно садовод Путин посадил в своем саду экзотическое растение лаконос. Михаил Сергеевич взял его в Чебоксарах, на базаре, для чего - пока не знает, но уж очень он красивый и хорошо растет. К тому же говорят, что из него можно получать лак, который может сгодиться в хозяйстве (правда, Путин не выяснил до конца, каким способом этот лак вырабатывать).

Все последние годы Михаилом Сергеевичем обуревает одна единственная мечта: сделать человеческую жизнь лучшей и достойной. Вначале своего жизненного пути, по молодости, он был уверен в том, что этого можно достичь посредством умелого руководства массами - именно поэтому он стал активным общественником, комсомольским вожаком и даже депутатом. Теперь средство к достижению цел он выбрал несколько иное: улучшение не человеческой породы, а пород растений, которые человечество употребляет.

Вообще политику из своей жизни Михаил Сергеевич окончательно не выкинул и считает себя “носителем старых, закостенелых взглядов”, то бишь, коммунистической идеологии.

- В конце концов идеалы свободы, равенства и братства в людях возобладают, ведь это тысячелетняя мечта человечества. Жаль только, пока к этому придем, деревня российская может погибнуть. Уж очень все как-то не в пользу деревни делается. До чего крестьянина довели: раньше каждый на себя работал, и труд соседа уважал, а теперь... эх, да что там: сосед вот у меня по ночам чеснок выкапывает, везет продавать в Казань и кричит там, что сам вырастил. Я этот чеснок обновил, безвирусным сделал, а этот... украл - и сказал, что сам его вывел. И все - почему? А потому что его отучили трудиться, он видит в новостях, что у нас миллиарды воруют - и туда же... А мы со старухой в сад вечером не выходим, старые; вот, в прошлом году яблоки, груши привитые у нас ночью повыкапывали. А мы и спугнуть-то побоялись...

К нынешнему президенту Михаил Сергеевич относится настороженно. Говорит тот, вроде, правильно, а деревня все беднеет и беднеет. Вообще, на его взгляд, Путин-нацлидер находится под чьим-то влиянием и ему не дают развернуться по-настоящему. Кстати, садовод не любит, когда его называют по имени-отчеству или фамилии, он любит обращение “дядя Миша”. Главное - не имя, а уважение, которое, как известно, на водку или приватизационный куш не обменивается.

Для себя дядя Миша давно определил, в чем заключается смысл человеческого существования. Он прост:

- Пусть каждый возделывает свой сад. Если все будут думать о том, чтобы порядок был в его собственном хозяйстве, доме, на его земле, тогда и страна заживет нормально. Может даже и разбогатеет, хотя, на самом деле она и сейчас богатая, только доходы распределяют нечестно. Я бы и сам обогатился, если бы саженцы продавал. Но разве мог я продать, например, триста саженцев каштанов школам? Ведь я не для себя делаю, а чтобы людям добро нести...

Таков он, Михаил Сергеевич Путин. Немножечко романтик, немножечко - утопист, и совсем много - испытатель на своем подворье. Получается далеко не все, точнее, очень мало, но ведь и великим селекционерам удачи приходят не шибко часто. Дядя Миша слишком хорошо понял простую народную истину:

- ...Где родится - там и пригодился. Я даже, как сюда переехали, желудком ни разу не страдал. Хотелось мне, конечно, до ста лет прожить, а уж столько мне суждено на самом деле - этого, может, даже на небесах не знают. Но я-то разумею, что пока ползаю по этой земле, что-нибудь новое выведу непременно.

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Чувашия.