Живое 1

--

-- Геннадий Михеев

-- ЖИВОЕ

Кто докапывается до корней обычая,

тот его уничтожает.

Блез Паскаль

--

Перед Вами вторая часть дилогии о традиционной (духовной и материальной) культуре русского народа. Первая, носящая режущее слух название "Убытое" имеет кабинетный характер. "Живое" - результат полевого труда, эта половина создана, как говорят силовики, "на земле". Отсюда - землистость и приземленность текста. На самом деле перед Вами большой репортаж, причем, читать его можно начинать с любого места.

Меньше всего хочется спорить о том, что такое "русский народ". Поскреби русского - найдешь татарина (угро-финна, скифа, сармата, гиперборейца - варианты прилагаются...)? Этногенез - процесс непростой, и, пожалуй, не найдешь на планете Земля "чистой" нации - даже если взять в расчет пигмеев или евреев. Люди, называющие себя русскими и говорящие по-русски, весьма широко расселились по Евразии, да и в некоторых иных частях Света. Но ведь то же самое можно сказать и о китайцах, и об армянах. Мемы "он русский и этим все сказано" и "умом Россию не понять" не шибко актуальны - потому как "все сказать" можно и про немца, и про грека, а умом не понять даже Папуа Новую Гвинею. В общем, к чему все это: не буду я в этой книге идеализировать и впадать в квасной патриотизм. Просто расскажу о том, что видел и слышал. Книгу я назвал "Живое" - потому что традиции, о которых я поведаю, - имеют место быть в наше время.

Я нарисую картину русской традиционной культуры на примере аутентичных явлений. И здесь можно поспорить. "Аутентичность" подразумевает незыблемую основу. К примеру, Александр Афанасьев в своем фундаментальном труде о духовности славянского народа вывел, что русская (а вкупе и восточнославянская) культура имеет арийские корни. Но разве все это принципиально, коли доказано, что у всех нынешних gomo sapiens имеется одна пра-матерь, которую вполне можно назвать Евою?

Давайте все же условимся: русские не хуже и не лучше иных народов. У нации есть особенности, о которых мне и хотелось бы поговорить с Вами, уважаемые читатели.

Соглашусь: если материал я черпал исключительно в Глубинке, значит, полноценной картины русской традиционной культуры мне нарисовать не удалось. Подавляющее большинство населения России проживает в "спальных районах" больших и средних городов, с этим стоит считаться. Урбанистическая культура - даже если она русская - имеет немало характерных особенностей, две из которых оказывают существенное влияние на тему, за которую я взялся. Я имею в виду пренебрежение в "деревенщине" и... мечта о "домике в деревне". Подобная шизофрения горожан - следствие комплекса выходца с периферии, ведь на самом деле все мы имеем сельские корни, чего зачастую стыдимся.

Итак, объект моего внимания - русская деревня (отчасти, правда, и малые города). Но именно так поступают и фольклористы, и этнографы. Это закон: только консервативные пласты сохраняют самое древнее и архаичное. Не сомневаюсь, что интересное содержится и в пластах городской культуры - даже мегаполисов. Например, это касается традиций странничества и поминальной обрядности. Искать надо везде. Только следует знать, какая "порода" наиболее ценна, и насколько она нуждается в "обогащении" (то бишь, отделению ценного материала от "руды"). Насколько мне удалась эта весьма благородная работа, судить Вам, любезные читатели.

Самой большой проблемой при переработке материалов стала для меня классификация, или, если угодно, структурирование. В первую руку я хотел рассказать о промыслах (не только художественных - это важно!), после - о православных традициях, ну, а в конце - о праздниках. Очень скоро я понял: темы пересекаются и даже переплетаются. Так что, деление получилось у меня весьма условным. Очень непросто было так же понять, где проходит грань между христианством и язычеством: оказалось, ее нет. И еще один момент. Я коснулся как очень древних традиций, так и относительно молодых. Это в бОльшей мере касается промыслов: традиция, как и всякое органическое создание (явление) - рождается и умирает. Мне лично было любопытно постичь генезис и все, что следует за ним. Ну, не с панталыку же я назвал книгу: "Живое"!

По поводу черно-белых изображений. Приблизительно 15% фотографических материалов сняты на черно-белую пленку, в связи с чем я решил нивелировать визуальный ряд, причесав его под "одну гребенку" оттенков серого. Считайте, это мой бзик - не люблю эклектики, когда черно-белое перемешено с цветным (хотя, оным страдает первая часть дилогии, "Убытое"). Если Вам интересно посмотреть материалы в цвете, добро пожаловать на мой сайт, в проект "Письма из Глубинки":

https://sites.google.com/site/mikheevgennady/pisma-iz-glubinki

Там Вы найдете россыпи, содержащие громадное количество иллюстраций - как материалов, которые есть в этой книге, так и много другого не менее занятного.

Приятного Вам познания мира русских традиций! И пожалуйста - не ругайте автора за ошибки. Я все же журналист, а не корректор, а врожденной грамотностью не обладаю. Зато текст, не знающий карающего меча корректора или редактора, несет живую частичку моей души!

--

-- ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

--

-- Тайная история холуйского искусства

Однажды известный собиратель народных слов Владимир Иванович Даль направлялся в село Холуй, что при впадении реки Тезы в Клязьму, собирать эти самые слова. На мосту его поджидали довольно нервно настроенные мужики. Они мягко так намекнули гостю: "Ты, барин, такую-то твою маму, вали-ка отсюда подальше, пока ноги не поотрывали!". Владимир Иванович быстренько прикинул, что "свалить" будет гораздо выгоднее, нежели разбираться. Не знал он, что столь агрессивны мужики были, потому что приняли его за... налогового инспектора. Старинный их промысел - писание икон - был весьма прибылен и государственному презрению подвергался туго. Возможно, настоящего налогового чиновника им не удалось так быстро отвадить, но, тем не менее, бессмертный словарь Даля остался без словечек из села Холуй.

Кстати, об ударении. Это больная мозоль холуян. Почему-то упорно ставят это самое ударение на втором слоге - какое, мол, государство, такое и ударение. Но правильно - на первом. Холуй - старинное название разновидности рыболовной снасти, а в финно-угорских языках так назывались песочные наносы на реке. Для любителей исторической романтики: приблизительно так на древнеиндийском звучит "болото". Есть в Холуе рыба, регулярно наносится песок, а уж болото - так вообще со всех сторон. Но, как водится, относительно происхождения названия села ученые к единому мнению не пришли.

Еще в первые набеги монголо-татар здесь скрывались русские люди. Точное начало иконописного промысла датировать трудно, но по рассказам в прошлом веке в Холуе иконы не писали только два человека - смотритель моста и мельник. Представьте себе: в год здесь производилось до двух миллионов (!) икон. Холуй был крупнейшим в России иконописным центром; на четырех годовых ярмарках наезжающие офени (коробейники) закупали "доски" крупным оптом и развозили товар по всей стране. А еще в Холуе зародились традиции "халтуры". В целях повышения производительности (не случайно я к иконописи применил слово производство) и снижения себестоимости товара мастера, так сказать, узко специализировались. Были "личники" (писали лики святых), "доличники" (расписывали пейзаж, одежду и прочие детали), драпировщики, позолотчики. В какой-то момент времени поняли, что в иконе, предназначенной под оклад, вовсе не нужна работа доличника - и это при той же цене за икону. Производительность труда растет, прибыль - тоже. А Бог... может, не выдаст?... Если вам подобные "иконы" - где только лица - встречались, знайте, откуда они... В общем, минуя несколько звеньев логической цепочки, заключим: случилась революция.

Холуйских богомазов революция 1917-го заставила искать иную работу. Они красили вагоны, баржи, верстовые столбы. Пока не сказал своего слова в истории пролетарский писатель Максим Горький, тоже, между прочим, обиженный холуянами. Будучи еще Алешей Пешковым и скитаясь по Руси, попросился он в Холуе переночевать. Как водится, его не пустили, Алеша прошел еще тридцать верст и приютили его в Палехе. С подачи Горького в трех селах - Палех, Холуй и Мстера - промыслы возродили, но на другом качественном уровне. По завезенной из Германии технологии стали расписывать ларчики из папье-маше. Только холуяне остались как бы в тени двух других центров лаковой миниатюры. Старинный стиль, основанный еще на традициях Троице - Сергиевой лавры, не мог так запросто выветриться: к примеру, крестьянок, протыкающих вилами стога с сеном, изображали так, как когда-то писали архангелов, поражающих копьями всякую нечисть.

Холуян в округе довольно зло называют "фараонами". Кличка пристала давно и толком никто не помнит ее происхождения. Одни говорят, это оттого, что в селе стояло 28 часовен (мода такая была). Другие вспоминают, что так называлась рыболовная сеть. Третьи же утверждают, что в Холуе не принято было самим пахать и сеять. Делали это крестьяне соседних деревень. Вне зависимости от того, какая версия верна, "фараонов" не любят. Считают их богатеями. Лет десять назад на них действительно обрушился денежный дождь.

Помните: "Перестройка, матрешка, балалайка...". Открыли занавес и к нам хлынул интурист. Экзотичная для иностранцев лаковая миниатюра оказалась идеальным сувениром: маленькая по размеру и полезная в быту. В Холуй зачастили новоявленные "офени" - перекупщики. Себя они называли коммерсантами, художники их именовали более точно - "барыгами". Товара брали много, платили исправно - долларами. Их навар так же был известен - "накидывали" по два - три "конца", то есть где-нибудь на Невском проспекте ларчик стоил триста долларов, в то время как художник получал за него сто. Но и это в глубинке были фантастические деньги. У многих закружилась голова, они ушли из мастерских на вольные хлеба, покупали машины, строились, отдыхать ездили в экзотические страны, вот только... из их жизни ушло творчество. Как и столетие назад, художники стали копиистами - тиражировали затасканные сюжеты. Постепенно наши перманентные реформы привели к тому, что у цивилизованных народов Россия вместо чувства эйфории стала вызывать состояние, близкое к омерзению. Холуяне поняли это так, что рынок их продукцией насытился. Но жизнь не кончилась. Барыги приезжают, заказы есть. Немного, но на жизнь хватает. Машин уже не покупают, домов не строят, а вот выращивать картошку потихоньку начали учиться. Такова внешняя канва истории села Холуй.

Оно до сих пор считается зажиточным. На полторы тысячи жителей здесь двести (!) художников. Большая часть из них за ничтожно маленькое содержание трудится в ТОО "Холуйские художественно-производственные мастерские". Остальные - свободные художники. Есть здесь училище, где готовят миниатюристов. Но настоящих художников, творцов - немного. Расскажу об одном из них.

Володю Карлова я встретил на пресловутом мосту. Они с женой Ольгой везли домой только что купленную соль. Кризис в Холуе встретили традиционно: скупили все, что было в сельмаге. Было немного, поэтому и ажиотаж прошел быстро. То, что Володя художник нетрадиционный, понимаешь сразу. Вот работа: ребенок держит в руках магический кристалл; сзади деревня, утопающая в закате, две ангелоподобных фигурки пытаются защитить от ветра такой ранимый цветок одуванчика... (какая все-таки дурацкая задача - словами передавать живопись). Снизу стихи:

...Память, память, дым осенний тихо голову кружит.

То бедой, а то спасеньем суд над разумом вершит.

Замечаю, что вещь написана на очень старой доске, видимо, когда-то это была икона.

-Верно. - Подтверждает Володя. - Это была икона, но утрачена она почти полностью. Старую доску, понимаешь, не ведет. Эта липка уже лет сто сохнет, теперь уж точно не погнется.

Смотрим дальше. Следующая работа называется: "снова месяц взошел на трон...". Содержание ее словами уже не передашь. Для Володи это материализация споров с другом Левкой о том, можно ли выразить чувство в миниатюре. Писалась она полгода, с трудом и муками, но Карлов считает, что спор у друга он выиграл. Или вот еще миниатюра: "Молчание внутри себя - вот путь познания, ключ к спасению...". Все-таки таинственный Володя художник. Непонятный. Он оправдывается:

-Как и многие из нас, прошел путь восточной философии. Ну, не мог я больше повторять заезженные сюжеты! Один начальник как-то говорит: "Ну, чего ты, мол, выеживаешься, пиши как все! А я не хочу. В этом я вижу свою свободу. В этот период я был в поиске, в сомнении, каждой работой пытался уяснить себе что-то. Вытащить образы из подсознания. Я вот завидую музыканту Гребенщикову. Он уже прошел эту дорогу, Его процесс творчества крепко ассимилирован с его "я". И он просто живет своими песнями. Я считаю, что это высший пилотаж в творчестве, когда, не думая ни о чем бренном, полностью самовыражаешься.

Сам Володя не холуянин. В детстве, когда жил в Иваново, он на выставке впервые увидел лаковую миниатюру и был покорен ей навсегда. Не мог поверить, что можно создавать такую сказку. Учился в холуйском училище, немного поездил по стране, расписывая кафе и рестораны, но вскоре осел в Холуе окончательно. Видно, экспериментатором ему суждено было стать. Друзья смеялись: вот, мол, чудак - ходит, камешки на дороге собирает! А Володя искал цветные минералы. И в результате, после пяти лет поисков, полностью воссоздал технологию письма натуральными красителями. Все пишут химическими, они яркие и веселые. Но они выцветают рано или поздно. А вот Володины работы, получается, вечные. Блажь? Может быть... Между прочим, у Карлова есть целая программа возрождения холуйского искусства.

Программа большая. Володя хочет вернуть духовность в лаковую миниатюру. Возможно, снова вытащить художников из своих закутков (сам он работает в маленьком уголке на кухне). Мечтает он уговорить какого-нибудь "крутого" вложить деньги в промысел. Даже предлагал кое-кому, только пальцем у виска крутили. Некоторые "крутые" вышли из "барыг".

- Один из них недавно приезжает. - Продолжает Володя. - Тоже на миниатюре раскрутившийся, весь на взводе: "Да блин, вы тут сидите, как упыри, у нас там восстание поднимается, государство в анусе, ну чего вы такие спокойные?!". Ну, как ему объяснить, что мы давно не понимаем, что там, наверху происходит. Ведь каждый дурак знает, что надо делать - производство поднимать. Мы тут как в театре, наблюдаем на сцене сплошной ор, а делать что-то - у них руки до того не дойдут. Да потому мы такие и спокойные, что уже ничего не ждем от этих...

Карлов часто спорит со своим тезкой, холуйским священником отцом Владимиром. Так получилось, что эти два человека сошлись, несмотря на то, что придерживаются совершенно разных взглядов на жизнь и на Бога. Сам я стал невольным участником их спора о книге Зенона Косидовского о Ветхом Завете. Отец Владимир, укачивая на руках своего младшего ребенка, страстно говорил о праве человека на покаяние, про догмат о заслугах, о принятии Святого духа. Володя же, выслушав приятеля, только буркнет задумчиво: "Ну, не согласен я...". Почему - он и сам не может порой объяснить. Ну, да художнику простительно, он мыслит образами, и выражает мысли в своих произведениях. Пока же они спорят (в сущности, между ними происходит то самое духовное общение), оставим их и отойдем на восемьсот метров от села в местечко, носящее название "Борок".

В эпоху расцвета Холуя монахи основали при селе Борковско-Николаевскую пустынь. С переориентацией промысла, как водится, сменились и жители монастыря, а точнее основали здесь детский дом. В последние годы свозят сюда детей с диагнозом "олигофрения степени дебилизма". В сущности, дети как дети. Большинство из них просто сильно отстают в развитии - такова их плата за то, что родились они в семьях пьяниц. Монахи умели выбирать место и в Борке детям действительно хорошо. Они сыты, не обижены вниманием воспитателей и учителей. А то, что в меня, как в нового человека, постепенно вонзаются напряженные детские взгляды - "Дяденька, вы за мной?" - естественно. Дом-то казенный.

Директор детдома Александр Васильевич Бормотов старательно скручивает перед разговором "козью ножку". На сигареты денег нет. Выясняется, что детское благополучие только внешнее. Государство его детей практически забыло. Да что там государство - большое, считающееся зажиточным село вообще не помнит о том, что рядом живут сироты. Правда, директор сам уже привык надеется только на себя. Картошку, другие овощи выращивают в Борке сами. Опять же цены взлетают: договаривался в колхозе мясо по одной цене покупать, а сейчас - только счетчик стрекочет. Естественно, никто не шевелится, чтобы подкинуть хоть сколько-то денег, зато в главке в Иванове чиновники растут, как на дрожжах. И каждый бумажки какой-нибудь требует: не воруете ли, мол? Собственно, занесло меня в Борок не только любопытство. Хотелось мне по-педантски проверить, верен ли рассказ Володи Карлова о том, что он ходил в детдом и предлагал организовать для детишек что-то вроде кружка рисования, на что получил отказ (хотел уж, извините, сделать из хорошего художника к тому же и филантропа). Оказалось, Володя присочинил. Не был он в Борке. Как и другие холуяне. Тот же отец Владимир здесь тоже редкий гость. Каждый из них утопает в своих проблемах. Карлову надо самосовершенствоваться, да еще и поднимать двух дочек, священнику - расширять свой приход (в церковь ходят только несколько старушек) и тоже растить и кормить своих четырех детей. Может быть, потом, когда все устаканится...

Ивановская область

P.S. Данный текст был написан мною в сентябре 1998 года, аккурат после дефолта. Перечитал... ну, ёкарный бабай! Злободневность-то не потеряна... Кое-что изменилось в фактологии. Володю Карлова назначили директором Музея холуйского искусства. Потом со скандалом (за нерадение и бесхозяйственность) выгнали. Он все так же продолжает писать странные вещи. Недавно был в Холуе, Володя со мной напрочь отказался встретиться. Признаюсь: я горд. Ибо предвосхитил взлет и падение Художника, поймал его на большой лжи. С отцом Владимиром вообще приключилась отвратительная история. Из холуйского храма пропали несколько самых ценных икон. Часть из них обнаружили на Украине (о. Владимир оттуда родом) и следствие установило, что причастен к воровству холуйский батюшка. Его с треском выперли из Холуя и теперь он пропадает в неизвестности.

Теперь глобальный вывод: системный кризис в стране - нормальный способ существования. Мы живем НЕ в эпоху перемен! Мы существуем в "дурной бесконечности", составленной из шестерок...

--

--

--

--

--

--

--

--

-- Прекрасный дар Валдая

Ох, и ославил Александр Радищев валдайцев... третий век расхлебывают, а расхлебать не могут. Я немножко провоцировал жителей этого прекрасного города, напоминая им про главу "Валдай" из "Путешествия из Петербурга в Москву". Самое мягкое, что я слышал, было: "Поймать бы этого зас..., да я.... Оторвать!"

Дело в том, что Радищев написал книгу, имеющую цель донести до императрицы Екатерины правду о народной жизни, прозябающей вне Садового кольца (ой, простите - перепутал эпохи! - вне Зимнего дворца...) Каждая глава радищевкого путешествия была посвящена какой-то стороне жизни русского общества, и не вина Валдая в том, что глава об этом городе была посвящена не колокольчикам, а другим "дарам Валдая": женщинам... легкого поведения.

Писано Радищевым даже не в сарказмом, а со злостью: "...Всякого проезжающего наглые валдайские и стыд сотрясшие девки останавливают и стараются возжигать в путешественнике любострастие..." Каково? И это патриархальная, целомудренная Россия? Это еще что: "...Путешественник, условясь о пребывании своем с услужливою старушкою или парнем, становится во двор... раздевается, идет в баню, где его встречает или хозяйка, если молода, или ее дочь, или свойственницы ее, или соседки. Отирают его утомленные члены, омывают его грязь. Сие производят, совлекши с себя одежды, возжигают в нем любострастный огонь, и он препровождает тут ночь, теряя деньги, здравие и драгоценное на путешествие время. Бывало, сказывают, что оплошного и отяготченного любовными подвигами и вином путешественника сии... чудовища предавали смерти..." Чуть ниже находим авторскую ремарку: "...Не знаю, правда ли сие, но то правда, что наглость валдайских девок сократилася..."

Картины, нарисованные русским дворянином, зараженным французским вольнодумством, могли развернуться в любой точке Российской империи. Если отбросить временные препоны, нечто подобное можно найти и в современных криминальных хрониках - поэтому судить Радищева за клевету так же глупо, как обвинять современного журналиста в том, что тот "художественно" перерабатывает криминальные сводки. Но что же было на самом деле?

А было вот, что. Помимо литья колокольчиков, в Валдае существовал еще один, не менее знаменитый по тем временам промысел: печение баранок. Даже Александр Пушкин, давая в письме своему другу Соболевскому инструкцию к путешествию между двумя столицами, советовал:

У податливых крестьянок,

(Чем и славится Валдай)

К чаю накупи баранок,

И скорее поезжай...

"Податливость" крестьянок - разговор отдельный, но заметьте главное: Пушкин советует Соболевскому не задерживаться в Валдае. Может, Радищев был отчасти прав? Научный сотрудник местного музейного комплекса Надежда Яковлева утверждает, что автор "Путешествия..." все-таки лгал:

- Наш ситный хлеб и теперь туристы увозят на память в Москву - такого аромата вы не изведаете нигде! Те баранки, которые пекли в Валдае (да и сейчас пекут) особенные, они, мне кажется, несут память десятков поколений. Дело здесь в целом комплексе, который соблюдался веками. Например, печь их надо в ночь с четверга на пятницу; это самая женская ночь. А в пятницу женщина не работает. Или работает "валдайской женщиной"... Проституция здесь не при чем. Баранок в Пушкинские и Радищевские времена пекли много, тракт был оживленный и нужно было умело их продать. "Валдайских девок" выбирали самых лепых, самых языкастых, причем были они не из бедных семей. Женщина побелила лицо, нарумянила щеки, одела красное платье, вышла на улицу - и она королевна!.. Здесь, вдоль "красной линии", женщины стояли ухоженные, нарядные, веселые - ведь человек, который устал, не захочет смотреть на смурное лицо. А продавать они умели...

Но столичные и провинциальные представления о красоте и благородстве несколько разнились. Европейски образованный путешественник наблюдал такую картину: девушки стайкой вьются у станции и нагло (не будем скрывать), бесцеремонно навязывают свой товар осоловелым от дороги господам: "Барин, милинькай, красивинькай, купи баранок!" Как нынешние цыганки! Или исполнительницы рекламных акций у станций метро. Ну, может, кому чего и наобещают... Практиковалась "продажа баранок с поцелуями". Девушки целовали всех покупателей, как бы в "нагрузку" - прямо через бараночную дырку. Если путник покупает маленький "баранок", то и поцелуй мимолетный; ежели баранок великий - поцелуй соответствующий.

К Радищеву Надежда Петровна, как и все валдайцы, относится с презрением:

- Если проанализировать книгу (вообще читать ее надо на сытый желудок, а то изжога появится), видно, что писал ее больной человек, который постоянно забывается в дреме под звон валдайских колокольчиков. Потому-то совершенно ничего и не понял. За семь лет до написания книги у Радищева умерла жена, и у него от этого немного потемнился ум. В ссылку, уже после приговора, к нему приехала сестра покойной жены, они поженились - и он стал писать стихи о бабочках, о цветах. Но и она умерла, и после этого Радищев окончательно лишился рассудка. Потому что без женской "подкрепы" остался. Радищеву повезло, что он стал пионером в жанре русских "Путешествий" и все последующие заметки (особенно если описывался Валдай) опирались на его мнение. Получается, он нас заклеймил... Теперь туристы приезжают - обязательно им подай "валдайскую девку"! А все наши "девки" теперь - это бабушки, которые к туристическим автобусам приносят продавать клюкву...

Надежда Петровна - один из главных колоколоведов России и, без сомнения, она самый компетентный знаток валдайского колокольчика. В городе, кстати, есть единственный в стране Музей колокольчика. Он расположен в Екатерининской церкви, которая и сама имеет форму колокола. А история валдайского колокольчика очень интересна.

Легенда о его рождении удивительно красива. Отсылает она нас в 1478 год. Тогда по приказу великого князя Ивана Третьего с Софийской звонницы Новгородского Детинца был снят вечевой колокол. Его отправили в Москву. Русскому самодержцу не по душе было, что в Новгороде существует такая вольница, что любой гражданин мог позвонить в вечевой колокол, собрать народ и рассказать люду, какая мысль "тут к нему пришла". Нет: колокол есть символ власти и только один единственный человек может притронуться к нему: Великий князь Московский. По дороге, на одном из крутых склонов Валдайских гор, сани с колоколом покатились вниз, кони понеслись вскачь, колокол сорвался и, свалившись в овраг, разбился. Местные мужики, собрав осколки, отлили из них маленькие колокольчики. И с той поры в каждом валдайском колокольчике хранится частичка свободолюбивого духа Новгородской республики.

Как выяснила Надежда Петровна, это - не более чем легенда. На самом деле вечевой колокол благополучно добрался до Москвы, где был перелит в другие колокола. Первый колокол на Валдае был отлит мастером Александром Григорьевым в 1656 году для колокольни здешнего Иверского монастыря, основанного патриархом Никоном по подобию Иверской обители, что на Афонской горе в Греции. Валдайские колокольчики распространились где-то в конце 18 века и вышеописанное сказание придумали колокольные мастера в рекламных целях. Конкурентов валдайским колокольчикам долгое время не было, но во второй половине 19 века возникли другие колокололитейные центры: Пурех, Слободской, Касимов, Тюмень, Елабуга, Тула, Кунгур, Баранча. Прошло много лет, но в истории остались только "валдайские" колокольчики - и виноваты в этом не только русские поэты, воспевшие их "однозвучный и утомительный" звон. Дело все-таки в особенной "ауре" которой они были окружены.

Колокололитейные заводики в Валдае то возникали, то исчезали - в разное время их насчитывалось от одного до четырех - и особенно долгожительным и славным стал завод братьев Усачевых. Места производства колоколов считались особенными, зареченными. Валдайские колокола славились не только звоном, но и надписями на них. Кроме стандартного "Дар Валдая", старинные колокольчики и доселе несут на себе целое литературное наследие. Любимая надпись на свадебных колокольчиках: "Кого люблю - того дарю". Разнообразных подписей можно насчитать сотни и сотни: что ни мастер - своя. Мастер-то был провинциальный, малограмотный, отсюда и жанр подписи - разговорный, что так умилительно смотрится в долговечном материале - бронзе. И все же эти строчки, отлитые в бронзе, необычайно добродушны: "МЕНЯ СОБОЙ ВОЗМИ ОТЪ МАСТЕРА БАСКОВА", "ЗВЕНЮ ПОТЕШАЮ ЕДУ ПОСПЕШАЮ", "КУПИ МЕНЯ Я УВЕСЕЛЮ ТЕБЯ", "ДЕШЕВО ЛЮБО ДАРЮ ДРУГУ". Были "мысли" и более пространные: "ПРОЩАЙ МИЛЫЯ МОЯ ЕДУ В ДАЛЬНЫЯ КРАЯ". И целые поучения: "ВОТЪ СТАРЫ ДРУХ ЛУТЧИ НОВЫХ ДВУХ"...

Сочетание "дар Валдая" к концу ХIX столетия стало настолько распространённым и даже устойчивым, что Достоевский в шутку предлагал воспринимать его в составе песни как глагольную форму -- деепричастие -- и, соответственно, предлагал новый глагол "дарвалдаять". Он объяснял свою идею следующим образом: "Смешнее представить себе нельзя чего-нибудь, как город Валдай, дарящий колокольчики. К тому же глагол этот известен всей России, трём поколениям, ибо все знают тройку удалую, она удержалась не только между культурными, но даже проникла и в стихийные слои России..."

Есть один исторический факт, которым русский человек может весьма потешить свое болезненное самолюбие. А именно: финны и шведы с радостью делали подделки под валдайские колокольчики. Скандинавы были уверены в том, что каждая буква в колокольной надписи влияет на звучание изделия. Они дословно списывали валдайские колокольные тексты, досконально повторяли и форму валдайского колокольчика. Смысла надписи иностранные мастера не понимали и воспроизводили на своих изделиях даже свидетельство о том, что отлиты они якобы в Валдае тем или иным мастером. Иногда дотошные компиляторы подправляли или произвольно переставляли местами слова и буквы, выбрасывали некрасивые на их взгляд буквы.

Надежда Петровна убеждена в том, что скандинавы шли в верном направлении. Колокол и в самом деле "говорит" то, что на нем написано. Если на изделии нет надписи, это чревато опасностями, ведь колокол - предмет сакральный. Ямщицкий колокольчик обязательно должен иметь надписи. Вот, к примеру колокольчик, не котором по юбке написано: "Колокольчик дар Валдая звучит уныла паддугой". Если в надписи исправить грамматические ошибки, к примеру, вместо "уныла" - "уныло", то колокольчик "потеряет" свою песню. Звучать он, конечно, будет, но та прелесть, присущая колокольчику будет потеряна. Дело в том, что лишний грамм металла на "юбке" колокола влияет на голос.

Вообще, поездка с колокольчиками была придумана не для того, чтобы барину не было скучно, а для элементарной безопасности - чтобы ямщик не заснул. Ямщик, когда садился на облучок, чтобы не чувствовать в ушах дискомфорт от непрерывного звона, постоянно вынужден был орать песни (отсюда - великое множество ямщицких песен). К тому же, при помощи песен выравнивалось давление на ушные перепонки, которое со стороны колокольчиков было довольно приличным.

Последний ямщицкий колокольчик был отлит в январе 1930 года. Тогда на заводе Усачевых собрались мастера и из остатков металла изготовили колокольчики с простой надписью "Валдай". Немногим позже всех мастеров ждал "молох" Гулага, где они и сгинули.

Колокольчики с надписью "Дар Валдая" приноровились делать и сейчас. Но не в Валдае, а в Великом Новгороде (их продают в Валдае туристам), но в полной мере колокольчиками их назвать сложно; скорее это "сувенирная продукция". Вообще, по наблюдению Надежды Петровны, ни в одном из старых колокололитейных центров России колоколов теперь не отливают:

- Все было разорено. У нас не сохранилось ни одной семьи, которая хранила бы традиции, и нет ни одного человека, кто смог бы поднять такое непростое дело. Несколько раз пробовали - но незнание и неумение оказались сильнее желания. Поддужные колокольчики отливать крайне сложно, легче делать большие, церковные. И не нам тягаться с большими производствами; ЗИЛ отливал колокола для храма Христа Спасителя, так этот заказ обеспечил зарплатой всех рабочих завода на год. Самый, на мой взгляд, лучший колокольный мастер сегодня - Пятков Николай Геннадьевич из Каменска-Уральского; но и у него целое большое производство, все на компьютерах рассчитывается.

Нынешний колокольный музей планируется расширить (если, конечно, позволят средства). Сами колокола перекочуют в другое, не менее старинное здание, а в Екатерининской церкви будет находиться концертный зал, в котором желающие могут послушать пение разных видов колоколов и даже целые колокольные концерты. Вообще, будущее родного города Надежда Петровна видит в... возврате к прошлому:

- Нам не надо многоэтажных домов. В свое время в городе построили громадный завод "Юпитер" на две тысячи рабочих, и "высосали" таким образом деревню. При заводе строился микрорайон, так в позапрошлое Рождество теплоцентраль "жахнула" - и весь микрорайон, он у нас Молодежной улицей называется, остался без тепла. В тридцатипятиградусный мороз. А старушки на Народной улице, в стареньких домишках доже не заметили морозов, сидя у своих печек. Завод ныне в упадке - и сейчас у нас в музее смотрителями работают бывшие его работницы. Поэтому, как ни крути, будущее у города - за туризмом...

Кстати, сын Надежды Петровны, Евгений, тоже работает в музее. Он занимается формированием информационно-туристского центра, который как раз и занимается освоением туристического потенциала Валдая.

...А по вечерам с другого конца Валдайского озера, из Иверского монастыря, как из другого, горнего мира, доносится пение колоколов. Колокола небольшие, ведь монахи не обладают значительными капиталами, чтобы заказать себе многотонные гиганты. А потому иногда кажется, что там, вдалеке, из Петербурга в Москву несутся тройки...

Новгородская область

--

-- Приключения городецкого пряника

Слово "пряник" не очень древнее. Ему около четырехсот лет. В словаре пряник определяется, как "сладкое печенье на меду, патоке или сахарном сиропе, часто с пряностями". Конечно, различные печености из теста - например, "козюли", "коровушки", "тетерки" - приготовлялись в русских домах еще и до царя Гороха. Но пряник - дело особенное. Он требует коллективного труда, а потому и производился он артелями. Разные города славились своими пряниками. Это и Вязники, и Тула, и Вологда, и Вязьма, и Тверь (столетие назад тверской "пряничный король" Богданов держал свои фирменные пряничные магазины в Париже, Лондоне и Берлине). Сегодня "раскручены" лишь тульские пряники, но, тем не менее, городецкий пряник - поистине уникальное явление нашей истории и культуры. Дело в том, что здесь, в Городце, люди смогли поистине вкладывать в пряники душу свою. Научились самовыражаться через пряник и просто - нести в мир радость и ощущение счастья. Не верите?

"Их Императорским Величествам от старообрядцев села Городца"

Характерная примета Городца в старину - медовый дух, разносившийся от села не много десятков верст. Несмотря на то, что Городец приписан был к Балахнинскому уезду, был он больше уездного центра в несколько раз. Здесь находился крупнейший центр старообрядчества, а староверы, как известно, люди были предприимчивые и старались выгоду извлекать от всего. К тому же они знали меру в питье и в других утехах, что позволяло им много и продуктивно работать. В Городецком затоне зимовали караваны с хлебом, идущие по Волге вверх, здесь же, на базаре, хлеб и продавался. Естественно, сама судьба привела к развитию здесь промысла, связанного с хлебом. В 18 веке в селе имелось 75 "пряничников", то есть держателей пряничных производств. За год выпекалось до десяти тысяч пудов пряников, которые распродавались на местном базаре, или отвозились в другие области. Большое количество "пряничников" рождало конкурентную борьбу, что выражалось как в качестве, так и в форме продукта.

Если сортов пряников насчитывалось всего около тридцати, то в искусстве украшения пряника городчане переплюнули самих себя. Дело касалось формы, размера и, что самое главное, изображения на прянике. Вариантов было не счесть и число их наверняка было четырехзначным.

Пряники, между прочим, бывают самых разных видов. Владимир Даль пряники разделял на одномедные, медовые, сусляные, сахарные, битые, коврижки, жемки, жемочки, орехи, фигурные, писаные, печатные, битые. Еще и по типам разделяли пряники, коих было пять: фигурные, штучные, наборные, почетные и городские.

Фигурные пряники специально для детей пекли. Их делали в форме птичек, петушков, рыб, зайчиков, а то и в виде букв: по ним детишки впервые грамоте учились. Наборные пряники - результат массового производства. Доска-матрица состояла из множества шашек-картинок и большой пряник потом разрезался на отдельные кусочки. Самыми интересными, несомненно, были почетные пряники, как правило, немалого размера. На них кроме рисунка, помещали еще тексты (например: "В день Вашего ангела", "Кого люблю - того дарю", "Подарок вечно для памяти", и т.д.). Такие пряники, бывало, не пролезали даже в дверной проем, так что дверной косяк разбирать приходилось.

В жизни русского человека пряник играл весьма важное значение. На свадьбу невесте обязательно дарили пряник, а в конце пиршества невеста должна была каждому гостю обязательно дать по кусочку этого пряника. Это означало, что пора и честь знать, по домам расходиться время настало. Пряник такой и название особое носил: "разгонный". А на другой день молодые приходили в дом к родителям невесты с пряником, да побольше: ибо на пряник этот родители клали подарки и деньги. "Класть на пряник" - отсюда выражение это пошло. Даже на поминках без пряника не обходилось. Поминальная трапеза завершалась именно пряничными угощениями.

А слышали вы когда-нибудь про пряничные игры? Оказывается на Руси спорт такой был: как правило, на ярмарках люди соревновались в... кидании пряников. Пряник бросали так, что бы он и пролетел далеко, и упал плашмя, не разбившись. Зевак на кидании пряников собиралось помногу, были и доки этого дела, выигравшие за день по 20 пудов тех же пряников...

В Городце особенно процветало производство печатного пряника. От этого и разнообразие: ведь на первый план выдвигался мастер по изготовлению пряничной доски. И рисунки безвестных и знаменитых (славились фамилии Ворошина, Прянишникова, Бахарева) отличались буйной фантазией. Здесь, на пряничных досках, вы найдете почти весь животный мир, а так же существ фантастических: птиц Сирин и Алконост. Даже пароходы и паровозы найдете. Темы чаепития и даже выпивки... В свое время, когда настал в Поволжье голод и не до пряников было, пряничные доски сваливались во дворах в поленницы, а многие и в печке пропадали. Это теперь их со старанием отыскивают, даже коллекционеры досок есть, а тогда не считались они произведениями искусства (да что там говорить: даже иконы таковыми не считались).

В Городце умели "держать марку". Молодой городецкий историк Артем Еранцев показал мне подборку публикаций в местной прессе позапрошлого века, связанных с традиционным промыслом. Я сделал кое-какие выписки:

"...В старообрядческой богадельне губернатор был встречен попечителями этого дома Скворцовым и Смирновым, которые поднесли большой пряник на деревянном блюде местного изделия".

"...Комедия прошла при шумных аплодисментах, при окончании 5-го акта от местного купечества артисткам и артистам поднесено было два городецких пряника, весом по 20 фунтов каждый".

"...Депутация от городецких старообрядцев имела счастие поднести Их Величествам, по случаю совершившегося бракосочетания, громадный свадебный пряник - ковригу. Пряник приготовлен в одном из местных пряничных заведений из пшеничной муки крупчатки высшего сорта, смешанной с чистым медом. Он имеет форму квадрата, сторона которого более одного аршина, толщина - четыре вершка, вес пуд восемь фунтов. В середине пряника находится государственный герб, по краям его находится надпись: Их Императорским Высочествам Государю Императору Николаю Александровичу и Государыне Императрице от старообрядцев села Городца Нижегородской губернии".

В современном исчислении описанный выше пряник представляет собой квадрат со сторонами 71 см, толщиной 18 см и весом 20 кг.

"Главное - увидеть готовый пряник."

Пора от исторических реминисценций шагнуть в реалии нашего времени. Которые, все же не так безжалостны, как кажется. Главное: городецкий пряник не умер. Производится. Но об этом после. Сначала расскажу о пряничных досках.

"Аристократом" в пряничном мире всегда считался мастер по изготовлению пряничных досок. Сегодня в Городце их совсем немного. Мне посчастливилось познакомится с одним из них: Сережей Соколовым. Сергей - "свободный художник". Он трудится на дому, в собственной мастерской и, кроме пряничных досок, делает из дерева самые разнообразные поделки: от забавных скульптурок до икон (тоже деревянных). Пряничные доски Соколов делает в большинстве своем не для выпечки пряников, а так, для красоты. Ведь они вполне неплохо смотрятся на стене, что и подкупает в них туристов, которые и есть основные покупатели Сережиной продукции. За этот год он вырезал уже двадцать досок - и все купили. Хоть и цена на них немалая: около трехсот рублей. Но торговля летом только идет, когда к пристани подходят туристические корабли. Сейчас же - не сезон; зато - самое время творить. Сюжеты придумывать.

- А сколько сейчас мастеров по доскам в Городце? - спрашиваю.

- Да, немного. Кроме меня, есть еще известный резчик, Зеленин Валерий Георгиевич. У него я учился. Только... "за воротник он часто закладывает"... Еще есть Колов и Логинов. Они на фабрике трудятся. Все они раньше меня начали. Ведь "пионером" этого дела Зеленин был. Пряничник он от Бога... Забыто было ремесло это, так он всю технологию восстановил. А я ходил тогда по домам, телевизоры ремонтировал. И к Зеленину однажды зашел - он как раз доску резал. Я так поражен был, что сразу упросил его научить.

Сережа показал, как он доски режет. Стружка только успевала отлетать от его спорой руки. Вообще, в его мастерской как-то приятно находится: обилие деревянных поделок на стенах, на полу, на потолке даже, дарило непередаваемое ощущение тепла, уюта. Соколов не скрывает своих секретов:

- Для пряничника что главное? Увидеть готовый пряник! То есть так, как он в тесте будет выглядеть. Здесь все важно: и буквы, и фактура, и глубина. Пряник-то сначала отпечатывают, потом выпекают. Изображение на доске зеркальное - а потому надо уметь видеть "наоборот". Материал непросто подобрать. Ведь дерево одновременно должно быть и твердым, и резке поддаваться. Лучше для этого подходит береза, иногда - липа. Только липы у нас тут повырубили...

- А главный секрет у пряничника есть?

- Главный?.. Это, наверно, чувство формы. У пряника должна быть красивая форма.

- Свои сюжеты ты сам придумываешь?

- Не всегда. Ведь есть же традиция. Изображения переходили из поколения в поколение не "абы как" - они смысл несли. Пряник - штука магическая. Вот утка - символ очищающей воды. Петух - символ мужской силы. А рыба, между прочим, древний знак христианства. Сирин и Алконост - райские птицы. А вот Берегиню на пряниках не изображали. Она демонической силой считалась.

Надо заметить, что Берегиня, или Русалка - традиционное изображение над Городецкими домами. Ее помещали над воротами или над окном, так как Русалка считалась охранительницей очага. Странно видеть в городе, считающимся староверческим, многочисленные изображения обнаженных девиц... Мастер Соколов решил пойти и дальше. Он придумал рисунок, на котором мы видим Берегиню... в обнимку с мужиком. А почему бы и нет? Ведь проскальзывают иногда некие крамольные мысли... Но перенести рисунок на пряничную доску он пока не решается. Слишком революционно.

"Теть, дай прянька!"

Вот говорят, бурные события прошлого века стали причиной упадка пряничного дела в Городце. То есть, перевороты разные, коллективизации и перестройки. Но факты указывают на то, что производство пряников сильно сократилось еще в 19 веке. Почему? А ключевое слово тут: лакомство. Лакомство не во все времена простому люду доступно. Тот же Сергей Соколов заметил, между прочим, что нынешние богатеи "покупают торты и икру, пряник на что ему!" Пряник - сладость народная. И, если рынок пряников сократился - читай, у населения денежек поубавилось. Или наоборот: не нужны они стали.

Зимой пищекомбинат встает. Оказывается, продукция только туристами разбирается, которые пароходами в Городец прибывают. В день к пристани швартуется в среднем три парохода (пардон - теплохода) - и, еще только плавсредство на подходе, "дозорные" сообщают - "Идет, мол!" - и тотчас замешивается тесто и включаются печи. Мне немного повезло: редкий заказ позволил понаблюдать процесс печения пряников - ко Дню города.

Что же, спросите, городчане такие уж нищие, что не покупают вовсе свой фирменный продукт? Ну, не может же быть такого! Или приелись им пряники свои? Все ж таки не сравнить нынешний рынок сладостей с бедным, в общем, ассортиментом позапрошлого века. Хочется и пирожных, и мороженого, и конфет, - всего, в общем, отведать. Да, наверное, просто приелись - так заключил я. Но однажды, при совершенно иных обстоятельствах, я услышал в автобусе рассказ одной маленькой девочки - городчанки - как она целый месяц уговаривала родителей купить... пряников. И как была счастлива, когда они купили...

Вот цифры: В 1895 году килограмм пряников продавался по цене от 9 до 42 копеек (в зависимости от качества). Ныне только отпускная цена равна 120 рублей 50 копеек за килограмм. В магазине он стоит еще дороже. Трудно сравнивать тогдашние 9 копеек с нынешними рублями. Но ясно, что в те времена лакомства были менее доступны простым людям: ведь порой месячный доход семьи не превышал двух рублей на человека. Покупка пряников являлась подлинным событием. По общему объему выпечки один только "Городецкий пряник" выпекает больше, чем тогдашние 75 пряничных артели (против 10 тыс. пудов прежних 12,5 тыс. пудов нынешних). То есть, не в упадке пряничное производство. Просто, пряники растворились в разнообразии других сладостей. Правда, тут есть одна хитрость...

Уже давно из рецептуры пряника исключены некоторые ингредиенты. Так, не добавляют уже мед. И вместо сливочного масла кладут маргарин. В пекарне говорили мне, что на вкус это не влияет, зато - обеспечивается цена в соответствии с покупательной способностью. Насчет вкуса - сомнительно.

А вот, что касается покупательной способности - так тут есть конкретный жизненный пример. В Городце развит один специфический вид воровства. Воровство пряников. Подвержены ему в основном дети. Летом из-за жары окна пищекомбината открывают - этим пацаны и пользуются. Они изготавливают нехитрые устройства в виде длинной палки с привязанным на ее конец гвоздем. А пряники между тем мирно сушатся после покрытия глазурью на специальных вагонетках. Так вот "злодеи" протаскивают свои приспособления между толстенными прутьями решетки и подцепляют пряники на гвозди. Бывает, похитителей ловят - ну, да что с ними сделаешь, со шпаной этой неприкаянной? Все ж жалко их, с другой стороны, ведь берут детишки только для себя...

Есть и еще один, честный способ добывания пряников. Им пользуются детишки поменьше. Когда производство в разгаре, они подходят к окнам "Пряника" и заводят примерно такую песню:

- Теть, дай пря-а-анька! Прянька дай... ну, дай пря-а-анька! Ну, паза-а-алста...

И, что характерно, дают. Почти всегда. Как, наверное, во все времена давали. Характер у нас такой. Как бы трудно не жили, а не черствели души наши никогда. Тот же пряник неслучайно стал национальным лакомством русских. Он перенял одну из наших черт. Он способен не черстветь в течение длительного времени. Стойкий он к разным воздействиям. Только кое-кому следует помнить, что и у пряника свой предел имеется.

Нижегородская область

--

-- Боги, обжигающие горшки

На своем лбу Василий Григорьевич Снытко носит "поцелуй смерти". Он был пехотинцем, командиром отделения. В Польше, в марте 1945-го сержант Снытко поднимал свой отряд в атаку - тут то его и нашла пуля фашистского снайпера. Пока падал - еще и очередь автоматная по ногам полоснула. Одежда комсоставовская, мужик еще дышит, хотя у него дыра в голове, но немцы почему то не стали его добивать. Перевязали - и бросили в лагерь для военнопленных. Случилось это на плацдарме и, когда наши наконец взяли левый берег реки Нарев, Снытко спасся.

Вернулся домой, в Синий Колодец солдат через полгода; столько времени наша медицина пыталась поднять его на ноги. Получилось наполовину, ведь к ранения 45-го наложились на тяжелое ранение 43-го, полученное под Жлобиным. На ноги солдат встал, но передвигаться мог только при помощи костылей. К тому же страдал он после ранения в голову "черной болезнью", эпилепсией. Лишь через много лет он смог избавиться от припадков, и то лишь путем полного отказа от горилки и курева. Всего их, синеколодезских мужиков, с войны вернулись в четверо. А село было немаленькое... Конечно женился - на работящей девчонке Лене, которая в войну трактористкой работала. Вроде Победа, счастье, однако от трактора девчонку никто не отставлял, как и многих других девчат. Так и жила семья Снытко: она в полях, с техникой, он дома, с детьми; ведь они четверых детишек народили - трех сыновей и дочку. Прозвище солдат в селе получил "Ходуль" - потому что едва ходил-то, за женой всегда не успевал, обидно было - вот и догонял, сколь сил хватало. Да и к Елене приклеилось имя "Ходулиха"; впрочем никто обидного смысла в это не вкладывал.

Чем жить инвалиду в разоренном войной селе? Ведь в колхозе денег не платили, а детишкам нужны были витамины. Как и всем, пришлось лепить да обжигать горшки. Все село тогда - после горячки коллективизации и страха раскулачивания - взялось возрождать свой старинный промысел. Благо сохранились у многих мастерские и "горены", домашние печи для обжига. Умения было маловато, Снытко учился у старика по прозвищу "Отрог". Вместе с Еленой Григорьевной трудились: она глину заготавливала - ведь для этого тяжелая ножная работа нужна - Василий Григорьевич за кругом сидел. Обожгут горен горшков, на подводу нагрузили - и повезли по деревням. Денег тогда ни у кого не было, меняли посуду на жито и бульбу. На сало или горилку даже не рассчитывали.

Что интересно: сейчас в Синем колодце несколько мастеров, и все они по старинному образцу горшки делают - как деды и пращуры. Ничего менять не собираются потому что горшки и сейчас востребованы - как и русские печи. Нет ничего практичнее для приготовления пищи. Василий Григорьевич еще четыре года назад преподавал в здешней школе гончарное дело, теперь уж сил нет совсем, передал бразды пестования юных горшечников мастеру помоложе. Но все равно нет интереснее рассказчиков, нежели Снытко и его супруга. Тем более что и терминология горшечного дела не менее интересна, чес старинный манер синеколодезского гончарства.

Главное богатство Синего колодца - глина. Она хотя и глубоко залегает, в шести метрах, зато разнообразная, что очень важно в гончарном деле. Есть например черная глина, "гадюка". Из нее кстати слеплена хата "Ходуля" и "Ходулихи"; самое ведь подножное средство, зато стоит хатка больше полувека и ремонта не просит. Имеется глина красная, желтая, голубая, "яркая". А главная в гончарном деле глина - "мыла", серая глина, отличающаяся особой липкостью и трудно смываемая с рук или одежды. Хитрость в том, что для горшка одна глина не подходит, нужно смешение, но в любом случае "мыла" - главная составляющая.

Глина привозится в дом и кладется в специальное обложенное кирпичом помещение под полом, такое имеется в каждом сенеколодезском доме - "ямка". Здесь глину заливают водой и начинают "качать". "Качание" - приготовление глины, доведение ее до пластичного состояния. Ее и бьют громадными деревянными "толкушками" или "куками" (это называется "платцевать"), и "сныткуют" (переминают), топчут ногами. После, когда чувствуют, что глина стала достаточно пластичной, "кочевило" достают яз ямки и начинают доводить до ума на скамейке. Кусок глины сотни раз пропускают через руки, чтобы очистить ее от малейших камешков, древесных стружек или другого мусора; иначе горшок при обжиге треснет. После уже глина попадает на гончарный круг, где она приобретает знакомые нам формы.

Здесь, в Синем колодце традиционны два глиняных предмета быта: "махотки" и "кувшинчики". Первые для супа, вторые - для молока. Меньшим числом делают гончары "макатры" (горшки), крынки, миски, цветники, пасочники (паски печь), копилки и кубышки (что-то типа термоса). Готовые изделия сначала высыхают на "пятрях", деревянных сооружениях, а после их обрабатывают свинцом. Про последнее вещество говорить непросто, ведь вредная штука; однако используют свинец далеко не первый век, он дарит горшкам великолепную эмаль, делая их вечными (при условии аккуратного использования) и водонепроницаемыми. Но об этом на поведал другой, не менее интересный мастер, который несмотря на свой преклонный возраст, можно сказать, в своей классической поре. Николай Васильевич Елиферов (деревенская кличка - "Марыночкин"), тот самый который сейчас ведет занятия с детьми. Он как раз в день нашего приезда в Синий колодец готовился к обжигу, закладывал в "горен" горшки.

Но стоит еще рассказать про историю Синего колодца. Неизвестно точно, когда здесь возник промысел, но есть сведения, что еще до царя Петра Великого промысел здесь был. Глиняными ямами испещрены все окрестности села, причем по многим из них видно, что копали их в глубокой древности (насколько они засыпаны и в каких густых зарослях). Сохранилось предание: пришел в деревню нищий старичок, которого звали Борисов. Его приютили, откормили, и дед приметил, что вокруг деревни много всякого рода глины. Борисов вспомнил, что по молодости горшечному делу его учили и стал он детишек учить глину "качать" да горшки обжигать.

Конечно два удара судьбы Синий колодец сильно подкосили. Первый - война. Второй - чернобыльская катастрофа. Радиоактивная туча в апреле 86-го накрыла село, "подарив" ему статус "зоны отселения". Многие - особенно молодые - в конце прошлого века естественно отселились. И теперь в здешней школе всего-то 39 учеников, а в детском садике - 4 ребенка.

Николай Васильевич Елиферов из послевоенного поколения, моложе Снытко аккурат на десятилетие. Но ремесло они осваивали в одно время и по все той же "обездоленной" причине. Отец с фронта не пришел мать только игрушки умела лепить. И пошел Колька Елиферов к соседям - смотреть. Сосед по прозвищу "Бабех", знатный гончар, говорил: "Будешь смотреть и запоминать - ничего у тебя не выйдет. Руками надо ремесло осваивать... Давай-ка нам глинку качай!" Стал Колька глину мять да топтать. А пойдут соседи обедать - он за круг.

"Бабех" пояснял: "Умей чувствовать стенку горшка. В руках у тебя должна быть система, как у скульптора..." Это значит, нужно уметь стенку выдерживать толщино в 2-3 миллиметра и не продырявить изделие. И дальше мастер учил: "Садишься за круг: руки работают, ноги работают, а туловище - монолит. Когда кувшин делаешь - даже дыхание затяни..." Примерно так же Елиферов учит нынешних детей. Жаль слабенькие они, ручки тонкие, спинки сутулые. Куда уж им глину "качать", суметь бы только горшок на круге вытянуть! Впрочем мастера всегда ворчат на учеников...

Николай Васильевич вообще-то всю жизнь работал в колхозе трактористом. После войны кустарей за тунеядцев считали, преследовали. "Горены" сельсовет ломал, запрещал использовать свинец. Может он и вправду вредный, но к примеру бабушка Елиферова прожила 102 года, хотя тоже свинец жгла да мазала им горшки. Свинец-то во время обжига в химическое соединение переходит, в чистом виде его не остается. Большое умение нужно, чтобы приготовить свинцовый порошок. Металл пережигать надо, через сито просеивать, с солидолом мешать. А еще медь пережигать можно, или чугун: они особый оттенок горшкам придают. В общем непростое это дело, но в итоге красиво получается, товарно.

Пока Елиферов на своем тракторе на работе, в поле, глину готовила жена, Анна Даниловна. Получалось, вся черновая работа на ней. А обжигали в выходной, коих у колхозников всегда мало. Возили горшки продавать в Новозыбков, Климово, Святск, Клинцы. И так делали многие, несмотря на "партейную" борьбу с горшечниками. Сейчас география продаж снизилась: "подсобил" Чернобыль. Некоторые населенные пункты остались лишь на карте, однако люди в здешнем регионе еще есть, помирать они не собираются, а значит на горшки еще найдется свой потребитель.

По убеждению Николая Васильевича, гончарное дело - семейная работа. Один "качает", другой "притирает", третий "сныткует", четвертый за кругом сидит. Нанимать приходится посторонних людей только для копания ямы: чтобы до глины сорта "мыла" докопаться - а это яма 3 на 3 метра и глубиной в 6 метров - сколько же надо грунта выбросить! И ведь это в воде по колено, в грязи... Самое ответственное - заложить правильно горшки в печь - чтобы они не потрескались и не покоробились. Эту работу выполняет самый опытный. Здесь же не фабрика с муфельными печами, "горен" топится дровами. И не дай Бог, если на горшок капнет хоть одна капля дождя! Треснет изделие - наверняка. "Горен" топится медленно, температура поднимается постепенно. Всего процесс обжига длится не меньше 14 часов, зато при удачном обжиге какой праздник - вынимание на свет Божий трехсот горшков (именно столько вмещает печь)! Кирпич в "горене" после четырех обжигов оплавляется, ее надо перекладывать.

В общем у гончара в работе не только гончарный круг (а то мы привыкли его только за кругом видеть), но и десятки других не менее важных приспособлений. Николай Васильевич счастлив тем, что пока здоровье позволяет ему заниматься глиной. Пока он горшки делает - живет. Застал я в доме Елиферовых маленькую девочку Настеньку. Оказалось, она правнучка "Марыночкина". Наверное великое счастье - дожить до правнуков и даже покачать их на руках. Но Николай Васильевич немного другого мнения: счастье для него - когда правнучка увидит прадеда за гончарным кругом или в "горене" при закладке. Вот уж победа - та победа над злой игрой рока!

У "Ходуля" четыре сына, но никто из них искусства деланья горшков не перенял. У "Марыночкина" сыновей нет. Зато есть четыре дочери, три из которых делают глиняную игрушку. Одна из них, Ольга, хотя и работает простым продавцом в магазине, учит искусству игрушки местных детишек. Название у кружка даже есть: "Центр живой глины"; глина-то в умелых руках и впрямь в живое превращается!

Брянская область

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

-- Страдивари из Александровки

..."Страдивари" был навеселе, причем, очень даже слишком. Так что, мне не повезло и повезло одновременно. Везение состоит в том, что у обычно молчаливого Меркушева "развязался язык", так-то он не любитель разговаривать. "Ложка дегтя" в том, что рассказ у Анатолия Ильича получился сбивчивый, даже пришлось мне напрячь воображение, чтобы понять мастера:

- ...Саня с деревни Болото "драл" меня - и правильно "драл".

- За что же это так?

- Было, за что. Чтоб учился. Там, в Болоте, целые династии гармонных мастеров были. Вот, Саня Борисов и был моим учителем. Их четыре брата было, но погибли они на войне. А я в другой деревне родился и ничего сначала общего с гармонью не имел. Отец, дак, у меня балалайкой владел, может, оттого у меня любовь к музыке возникла. Нот не знаем, ничего такого не знаем, а "голоса" в слепую, дак строим. И гармони я быстро выучился, мальчиком еще: женщины соберутся на "беседы", ткут, прядут, а я в уголке наигрываю. А потом и к Сане пошел в учебу.

Работал-то я в нашем колхозе "Победа", и шофером, и трактористом, а так-то я и плотник, и печник и вообще... А колхоз у нас теперь "Беда" прозвали. Живем, наверно, бедово. Я ж мастер; я могу такой инструмент сделать - любого завидки возьмут. А настоящий мастер никогда своих секретов на прячет. Так и учитель мой говорил.

Могу все сделать, а материалу нету. Новых, с нуля я, может, и немного сделал гармоней, а вот ремонтировал много. Очень много. Материалу для гармони, знаешь, сколько надо? Для тех же "голосов". Для них я самовары старые беру и разрезаю. Для "голосов" нужен хороший металл, цветной. Только, самоваров не стало - они пропиты все. Все снесли в утиль, а без хорошего металла в нашем деле никуда.

Я все вручную и на слух делаю. Беру пластины металлические и "лящу" на "бабке" молотком. А строишь все на губе. Подул - и подточил, подул - и подточил. Я увлекусь, дак, та и оставьте меня в покое. Месяц, или два - я только делаю "строй". Муха пролетит на кухне - слышу, что пролетела. Такая у меня тишина... И чтоб никто не мешал, даже жену гоню.

А целиком гармонь, новенькую, я за три месяца делаю. Но это при условии, чтоб никто не мешал, и "сто грамм" в рот не брать.

И получается у меня строй "минорный". Все фабрики, заводы, - они "минорок" не делают. Только "хромки". Свези в Тулу "минорку", они не поймут, что за строй. А строй "минорный" особенный. Есть разные, вообще, гармони. "Бологовки" - они, дак, с колокольчиками. Бывают еще "фролевки", "тальянки", и "минорки". Я знаю, как и те, и эти делать, но больше "миноркам" почтение отдаю.

У "минорок" строй еще немецким" называется. Я и губные гармошки делаю, вот, у них тоже "немецкий" строй. С губной гармошкой я всю жизнь, и телят с ней пас. Вот, ей я сам по себе выучился, без учителей. Ой, в поле как выведешь стадо, заиграешь:

Все пташки, кенарейки

Так жалобно, ой, да поють,

А нам с тобой, друг милай...

Да... "минорка" состоит из голоса и подголоска. Ну, как птички, прямо, поют. И строишь, я говорю, все это на губе. Вот, видишь, в ремонт ко мне вернулась гармошка? Я ее в тыща девятьсот семьдесят четвертом сделал. Так, ей еще сто лет служить, только подремонтировать надо. Планки у ней хорошие, строй не нарушен, только меха поменяю. Меха делаются из картона и снашиваются. И будь уверен: на сто годов играть будет. Инструмент будет высшего класса, такого теперь никто не делает.

Для гармони много чего надо: и дерево, и картон, и даже консервные банки я собираю, из них я "науголки" на меха выбиваю. Но больше, я говорю, хороший цветной металл. Вот, пропьют все - я на мель и сяду, дак.

Не буду делать гармонь - я умру с голоду, желанный. Чего ж я буду делать? Но главное: никто не желает учится. Два сына у меня, они уехали, дак, ни разу не поинтересовались: бать, покажи, как "минорку" делать!". Нет, не надо им это. Да и зачем молодежи учиться-то? Теперь люди ничего не делают...

Тверская область

Хохломские узоры

Всем известно, что хохломская роспись - чисто русское достояние и делаются эти замечательные изделия, покорившие весь мир... да, а где же они, черт их дери, делаются?! Ну, конечно же, в самой середине европейской России, в Нижегородской области. Хотя, как некоторые заметят (и вполне здраво!), какая, по сути, разница, какому региону принадлежит это чудо?

Ох, чувствую, как уши у меня горят: представил, как оценит только что сказанное житель города Семенова или поселка Ковернино! Вот, для них-то вопрос владения правом на торговую марку "хохлома" настолько принципиален, что на гербе поселка, придуманном относительно недавно, так и выведено: РОДИНА ХОХЛОМЫ. И это действительно так, поскольку промысел зарождался именно здесь, в глухих деревнях, спрятавшихся в лесах по течению реки Узолы. Но в городе Семенове работает громадное предприятие "Хохломская роспись", давно и уверенно перехватившее лидерство у истинной родины хохломы. Ко всему, на гербе Семенова вовсе нет отражения того, что город имеет прямое отношение к промыслу; в верхней части щита красуется герб нижегородский (олень), в нижней же - "костер, сложенный пирамидою бревен, по причине той, что в сих местах множество оного заготовляется". Вроде бы, придраться не к чему, но случился недавно довольно обидный для ковернинцев конфуз: авиакомпания "Бритиш Эйрлайн" для украшения самолетов, курсирующих в Россию, выбрала рисунок семеновской художницы Таисии Берлянцевой.

Дело, конечно, приятное: получается, хохлома - наиболее удачный символ нашей страны. Но ковернинцам-то каково! Тем более что в самой наиистиннейшей родине промысла, в селе Семино Ковернинского района, давно уже существует своя фабрика, носящая название "Хохломской художник". Я смог побывать и в Семине, и в селе Хохлома (ударение здесь положено ставить на первом слоге), и в некоторых других соседних с ними деревнях. Кстати, и Семенов стороною не прошел. О том, что я увидел, мне и хотелось бы рассказать.

Иностранцы отчасти правы, находя в хохломской росписи восточные мотивы: неслучайно ведь даже в среде россиян популярны представления о нашем особенном, "евразийском" пути. Чем, по сути, отличаются колориты хохломы и восточных ковров? Да, в сущности, ничем! А вы видели внутреннее убранство киргизских юрт? Поверьте: там все представлено в красных, черных, желтых, зеленых цветах. И буддистские монастыри на Тибете такие же! Это тоже неразрешимая загадка хохломы. Но пора бы приступить к повествованию. Попытаюсь сложить четыре "узора" - может быть, немного и неказистых, - но зато Вы узнаете, как живут люди причастные к самому знаменитому русскому промыслу.

-- Узор первый. Золотой

Имя промыслу дало село Хохлома, в котором, собственно, ничего подобного не делали; там просто в старину, по средам проходил базар, на котором и продавали изделия народных умельцев. Крашеным там не торговали, а свозили сюда только "белье", то есть ложки, подставки, солонцы и прочий "щепной" товар, представляющий собой голые деревяшки. Конечно, это всего лишь исторический факт, так как ни о каком базаре ныне и речи нет. Купеческий характер Хохломы, тем не менее, отразился во внешнем облике села: оно вольно раскинулось вдоль речки Хохломки, красуясь великолепными столетними домами с резными окнами. Колхоз - тезка селу - один из богатейших в области, как говорят, оттого, что у него председатель строгий. Это довольно странно, так как промысел возник в описываемой местности... от нищеты крестьян.

Начало хохломе было положено немногим более трехсот лет назад. К сожалению, письменных источников о тех былинных временах не сохранилось, но, согласно официальному преданию, в здешних лесах после церковного раскола в XVIII веке поселился один талантливый московский богомаз. Здесь, в глухих заволжских лесах он продолжал втайне писать иконы. Местность в долине Узолы была скудная, и редкие ее жители кое-чему у богомаза научились - но они перенесли приемы иконописи на обычные бытовые предметы. Тарелки, крынки, ложки как иконы, грунтовали разведенной на воде глине, натирали льняным маслом, а потом покрывали в первые времена серебряным, а позже оловянным порошком. После того как серебристую поверхность лачили, она в горячей русской печи приобретала вид золотой. По золотому фону и писали. Называлось это "травное верховое письмо", так как узор строился из травинок и ягодок, легко рисуемых беличьей кистью.

Промысел был семейный, и трудились кустари исключительно по домам. Особенно славились мастерами деревни Новопокровское, Кулигино, Семино, Хрящи, Мокушино. В середине XIX века промысел распространился на город Семенов, куда перебралось много местных умельцев. Городские условия, да еще с железной дорогой рядом, оказались гораздо предпочтительней глубинки отстоящей на сотню верст от больших дорог, и, естественно, в Семенове хохлома получила наиболее благоприятное развитие.

Но и на Узоле хохлома не чахла. Так получилось, что самые "золотые" годы золотой хохломы пришли на времена советской власти. Изначально при деревнях организовались артели, а вскоре производство сконцентрировалось в Семине, на базе артели "Им. Тов. Шверника" (так толком никто и не понял, кто он такой был и какого лешего его имя проникло в Керженские леса) где построена была фабрика. Хохломе выпал "счастливый билетик" - дело в том, что изделия хохломской росписи изготавливались для иностранных потребителей, что приносило государству стабильный валютный доход. Фабрике, конечно, от этого перепадало немного, тем не менее, художники перебывали во многих странах и достойно представляли русскую культуру. Получали звания заслуженных художников, и даже народных. К сожалению, все хорошее когда-то кончается.

До еще недавно тетя Тоня с дочкой вязали по ночам для того, чтобы купить полдомика, так как они не могли поделить жилплощадь с бывшим мужем, теперь вот бабушка ждет из армии внука - надо же ему иметь какие-то деньги для начала самостоятельной жизни, вот, 7 платков продала, навязано еще и ждет продажи (а продать не так-то и легко) столько же платков и 15 косынок. Вот, и работают женщины опять до первых петухов...

Назавтра, с утра, я решил направится на платочный базар. Но перед тем, как рассказать об этом походе, расскажу немного об особой местной породе коз. Никакого названия у этой породы нет - просто коза - но пух ее обладает поистине уникальными свойствами. Он очень легкий и чрезвычайно теплый, и по-старинке его не срезают, а выдергивают руками. Срезанный пух на базаре продается тоже, но он гораздо дешевле, а обмануть мастеров, которые на этом "собаку съели" (точнее, наверное, "козу") невозможно. Срок службы платка из такого пуха достигает 10-15 лет (за этот срок пух не сваливается и его на надо начесывать), но он может достигать и 35 лет, но при условии правильного хранения. Условие простое: чтобы моль не одолела изделие, его надо почаще вывешивать, чтобы оно проветрилось и впитало в себя лучи солнца. Удивителен такой факт: урюпинских коз пробовали вывозить в другие области и даже в соседние районы. Результат однозначен: на второй год они попросту лысеют! В чем здесь подоплека, никто не знает.

...Платочный базар в этот день буквально кипел. И здесь меня ждало удивительное открытие. Оказалось, "пуховый бизнес" в Урюпинске контролирует... ну, не знаю, как сказать: группировка, или национальное объединение... короче: цыганская мафия.

Нет, крутых боевиков и всякой устрашающей атрибутики на базаре вы не встретите. Зато характерно вот, что: самые "козырные" места заняты цыганками, разложившими вокруг себя пакеты и мешки с пухом. Цыгане-мужчины стоят неподалеку, весело переговариваются, курят, сзади них стоит бутылка водки и стаканы, а во всем их поведении чувствуется уверенность в завтрашнем дне. Итак, торговля пухом на 100% контролируется цыганами. Они, кстати, легко идут на общение, наперебой рассказывают, что сами разводят коз (на самом деле, они - перекупщики) и что труд ихний - не из самых простых. В, общем, чисто национальная особенность: у этих товарищей правды не допытаешься. Знающие люди (не цыгане) рассказали нам, что цыгане сами ездят по станицам и хуторам и за бесценок скупают у населения пух. Все же это труд, а не жульство - и то приятно.

Правда познается у входа на базар. Здесь плотной толпой стоят урюпинцы, пытаясь продать плоды своих рук, а именно: платки, шали, шапки, кофты, носки и прочую пуховую продукцию. Число продавцов над количеством покупателей преобладает существенно, наверное, именно от этого, на лицах урюпинских мастериц отчетливо читается уныние. Покупатели, как мы заметили, в основном, берут товар мелким оптом, причем, они вполне могут диктовать цену - продающие буквально наваливаются на купцов толпами. Среди купцов опять же преобладают лица цыганской национальности. Кстати, в этническом составе населения Урюпинска цыгане (официально) уверенно занимают третье место.

Но где же, спросите вы, творчество, полет воображения, искусство, наконец? Неужели платочный промысел состоит только из тупого труда и базара? Вовсе нет! Нас познакомили с руководителем частной фирмы ООО "Узоры" Раисой Казимировой (не путать с "Козимировой"! Но все равно совпадение налицо...) Именно здесь занимаются настоящим творчеством.

Раиса Митрофановна всю жизнь проработала в "бытовке", и перед тем, как к ней пришла идея легализовать пуховый промысел, она была директором ателье. Началось все четыре года назад, когда ее вызвали в администрацию района там одна женщина из области предложила ей заняться пухом (до того в ателье просто шили одежду).

- ...Я тоже вязала, как и все у нас в городе. Ну, сидели себе - и вязали, а потом узнали, что история урюпинского платка гораздо глубже, чем у оренбургского. Вначале мы попробовали комбинировать нашу одежду с пухом, ну, а потом взялись из пуха делать эксклюзивные вещи...

По приблизительной оценке Раисы Митрофановны в городе и районе с пухом работает около 30 000 (!) мастеров. В данный момент "Узоры" привлекают к работе 15 женщин-надомниц. Можно представить, какая это капля, нет - капелька в океане теневого бизнеса!

- ...Мы знаем множество талантов - даже детей - которые прекрасно вяжут. Ведь платки - дело семейное. Мы анализировали и подсчитали, что каждая вяжущая семья в месяц имеет приработка до 9 тысяч рублей. Мы не можем составить им конкуренцию по цене уже хотя бы потому, что платим все налоги (кроме НДС, так как имеем статус "предприятия народных промыслов"). И мы решили делать такие вещи, чтобы человек не пожалел, что их купил...

Не побоюсь этого слова, мастерицы "Узоров" действительно создают шедевры. Это касается не только платков, но и целых ансамбли одежды. С урюпинцами дружит Дом моды Славы Зайцева, основатель и руководитель которого не раз бывал в "Узорах" и на основе урюпинского пуха создал целую коллекцию. Тем не менее, прибыли пух пока не приносит. Спасает все то же ателье, выполняющее стандартные заказы для населения. Конкурентов у "Узоров" так и не появилось. Причина - стандартная для всех отечественных производителей: отсутствие поддержки со стороны государства. Хотя бы, в плане беспроцентных ссуд. На сей счет Раиса Митрофановна думает вот, что:

- Мы себя чувствуем "Матросовыми", бросившимися на амбразуру. Иногда сокрушаюсь: и чего ж я такая глупая, что согласилась? Но потом - все равно сгребаю волю в кулак - и вперед! Ведь пух - это так интересно... Но есть одно "но", о чем мы частенько жалеем. Из-за того, что наши люди всегда имели приработок, в Урюпинске относительно дорогая жизнь: коммерсанты, зная о платках, безбожно поднимают цены на продукты...

Бог, как известно любит троицу. Для завершения картины мы познакомимся еще с одной мастерицей, тем более, что для этого есть повод. Ежегодно в Урюпинске проводится межрегиональный конкурс мастеров художественного вязания изделий из пуха. И мы приехали в этот город не "абы как", а специально к открытию конкурса. Всего в конкурсе четыре номинации, но, без сомнения, главной по праву считается "классическая" номинация: "шали и палантины" (в номинации, связанной с одеждой, конкуренции "Узорам" никто не составил). Так вот, главной "платочницей" третий год подряд была признана Мария Маренкова.

Эта женщина, которая живет в станице Алексеевкой, как и две предыдущих наших героини, - тоже потомственная казачка. Причем, в своей станице она работает в Центре казачьей культуры. Сообщение о своей победе (а конкуренция в этой номинации была самой жесткой) они приняла стоически, как и подобает "классической" русской женщине. К сожалению, у Марии Владимировны отправлялся автобус, а потому поговорить мы успели до обидного мало. Вот, что она успела сообщить о себе:

- ...Когда я стала методистом по народным промыслам, в том числе и пуховому, я поняла, какие необыкновенные люди у нас живут; в них столько энергии, столько красоты духовной, что общаясь с ними не можешь не начать чем-то заниматься! Я позанималась макраме, крючком повязала, а потом меня "захлестнули" пуховые платки. И когда я узнала, что будет первая пуховая выставка, я начала к ней готовиться. И, естественно, думала, чем можно удивить такое количество мастеров. Это сделать сложно, так как я работаю в Центре казачьей культуры и не имею права отходить от традиционных рисунков. Надо блюсти традиции и в тоже время постараться внести что-то свое. Поэтому фантазировала я с осторожностью. Каждый платок у меня с чем-то ассоциируется. Например, были у меня заказы из Волгограда, ребята знакомые из ансамбля "Казачья воля" просили что-то связать. А они все разные. Вот, Андрюша красивый, мощный такой, как дуб. Я ему и сделала орнамент "дубовый лист". Есть там один мужчина, который любит выпить; и я ему вывязала "шумел камыш"... А вообще я больше всего люблю морозные узоры, зимнюю сказку. Или летнюю сказку. Вязать, если качественно, надо очень долго - особенно крупные вещи, палантины, например. У меня на палантин месяц уходит, ведь у меня есть работа, семья. И начинают картинки всякие рисоваться в голове, и с чем-то они у меня всегда связаны, и стали у меня эти картинки вдруг превращаться в стихи. Есть у меня стихотворения, посвященные пуху, вот, такое, например: "За окошком злится вьюга, все тропинки замело \\ Ну, а мне совсем не зябко, в доме тихо и тепло \\ Запою тихонько песню, в руки спицы я возьму \\ И сегодня в день ненастный сказку летнюю свяжу \\ С молодых зеленых листьев я сплету венок большой \\ Кое-где пускай мелькает колокольчик голубой \\ Посередке раскидаю белых ландышей букет \\ В зимний вечер - я-то знаю - ничего милее нет! \\ И узор вязать сегодня мне ни чуточку не лень \\ Пусть согреет моя сказка чью-то душу в зимний день...

Волгоградская область

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

-- Страна солнцеликого цветка

Поля созревшего подсолнечника представляют собою печальное зрелище. Грязно-коричневые стебли едва удерживают ржавые подсолнечные головы, готовые, кажется, в любую минуту, от малейшего движения ветра, плюхнуться в жирный чернозем. И этот унылый и однообразный пейзаж простирается до самого горизонта...

Для крестьянина же нет более отрадного вида! Ведь означает сие, что "цветок солнца" созрел, его можно жать и обмолачивать. Для того, чтобы подсолнечник побыстрее созрел и обрел этот "отрадный" ржавый вид, его даже поливают с самолетов специальными средствами. Ну, а следом, после уборки, семечку отвозят на предприятия, где перерабатывают и в результате получается масло. Почему на бескрайних русских просторах самым популярным растительным маслом стало то, что выбивается из заморского подсолнечника - загадка. Есть добрая сотня масличных культур, многие из которых вполне могут культивироваться даже на Севере, тем не менее, "солнцеликий" цветок стал чуть ли не нашим национальным достоянием. И даже более того: есть регион, получивший звание "родины подсолнечного масла". Это - восточная часть Белгородской области с центром в городе Алексеевка.

-- Как всегда, нет пророка в своем Отечестве...

Слава провидению, что история хотя бы сохранила его имя! Хотя, в Алексеевке, городе, на гербе которого гордо красуется цветок подсолнечника, имя Даниила Семеновича Бокарева в последние годы стало почитаться особенно. Дело в том, что Алексеевка с некоторых пор считается не только родиной, но и столицей маслобойного дела. Здесь находится крупнейшее предприятие, выпускающее различные эфирные и жирные масла, среди которых подсолнечное - на первом месте.

Про самого Данилу Бокарева известно совсем немного. Был он крепостным мужиком и за какую-то провинность его выслали сюда из Тульской губернии. В те времена подсолнечник по южной части России был распространен довольно широко, но в большинстве он рос просто так, для украшения дворов; правда, крестьяне уже научились сушить семечки и ленивое лузганье оных вошло среди простолюдинов в моду (впрочем, эта не слишком, наверное, эстетичная привычка не увядает по сию пору).

На наши русские просторы подсолнухи попали где-то в начале XVIII века, естественно, из Европы, где цветок этот широко использовался в качестве садового украшения. Испанцы привезли семечки из Вест-Индии (точнее, с территории нынешней Мексики, где индейцы любовно именовали цветок "солнцеликим") почти сразу после открытия нового материка и уже в 1516 году Лобелиус придумал цветку название "гелиантус" (с латыни - "цветок солнца"), закрепившееся в научной литературе.

Мнение о том, что русские ленивы и нелюбопытны, скорее всего, распространяется далеко не на все области деятельности. Например, у нас умеют из всего, что растет или даже просто лежат, гнать самогон... Примерно то же произошло и с подсолнечником. В том смысле, что народ научился извлекать из красивого цветочка семечку. Данила Бокарев пошел дальше. Он посеял в своем огороде семечку, вырастил урожай, а полученный урожай пустил вовсе не на нужды лузганья, а попробовал из семечек получить масло. Для этого сметливый мужик изготовил специальное устройство, состоящее из толстого дубового пня со специальным вырезом внутри, деревянного цилиндра (он назвал его "хлопчиком") и двух клиньев. Первая продукция примитивной (но гениальной, как все простое!) маслобойки вышла отменной. Произошло это в 1829 году.

"Маслобойкой" ее назвали, потому как по клиньям нужно было ударять - и весьма сильно! - деревянным молотком. Очень скоро новая технология распространилась среди крестьян сначала слободы Алексеевки, потом - Воронежской губернии, ну, а потом дело производства подсолнечного масла пересекло границы Российской империи и стало завоевывать Европу, а потом даже далекую Америку. Уже в 1833 году кузнец Папушин основал в Алексеевке крупный маслобойный завод, а вскоре такие заводы расплодились до неимоверного числа. Маслобойному делу в Алексеевке, кстати, посвятил целое исследование В.И.Ленин.

Справедливости ради заметим, что немногим ранее Бокарева первым собрал семечки и выжал из них масло некто Рогенбрук из Саратовской губернии. Но у нас ведь принято как: даже если немец был "русский" (то есть, обрусевший), все равно он представляет заморский, чуждый нам мир, а потому изобретение Рогенбрука осталось современниками незамеченным.

Сам Данила Бокарев тоже имел свою маслобойню, он сколотил приличный капитал, на основе которого его потомки взялись за новое дело, совсем не связанное с маслом - виноделие. Судьба же "пророка масла" складывалась... в общем-то, мы толком не знаем, как складывалась его жизнь. Кроме сведений, которые я сообщил выше, о сметливом крепостном крестьянине не известно больше ничего! Портрета Бокарева не осталось. Мы не знаем ни года его рождения, ни года его смерти, ни даже места, где он похоронен на Алексеевском кладбище! Известен только дом, в котором он предположительно мог жить. И все это несмотря на то, что потомство Данилы долгое время далеко не бедствовало. Такой вот "пророк"...

Но вернемся к подсолнечнику. Судьба этого растения в России - замечательный памятник народной агрономии. Во времена Бокарева это был хиленький цветочек, а свою нынешнюю форму с гигантской головой он приобрел именно в результате селекции, которую проводили простые русские люди. На подсолнечник буквально сыпались всевозможные напасти. Первый удар, нанесенный по цветку в середине позапрошлого века, назывался "ржавчиной". Это был особый грибок, поражающий несозревшие соцветия, в результате чего культура погибала. Крестьяне в течение нескольких лет отбирали т.н. "зеленки" - ростки, не подверженные грибку - и наконец был выведен сорт, имеющий иммунитет к "ржавчине". Вскоре пришли новая напасть: мелкое насекомое, называемое "вовчок". Защититься от этого маленького, но губительного паразита помогла вновь народная селекция, но, когда созрел сорт, способный противостоять "вовчку", пришла новая беда - прожорливая гусеница "подсолнечной моли", опутывающую корзину цветка паутиной. И народ придумал, точнее, вывел "панцирный подсолнечник" - гусенице просто не хватало сил его прокусить.

Ныне поля вокруг Алексеевки почти сплошь засеиваются прекрасным солнцеликим цветком.

-- "Эх, масло... з хлибом, з силью... гарно!"

У Алексеевки уникальное этническое положение. Город расположен на реке Тихая Сосна, так вот, на левом ее берегу сплошь проживают русские, а на правом - украинцы. Называют они себя соответственно "москалями" и "хохлами", причем, вполне официально и без обид. Ну, а в самой Алексеевке две славянские культуры как бы сходятся.

Маслом в Алексеевке занимаются все, кому не лень (львиная доля продукции, конечно же, приходится на громадное предприятие, выпускающее известную и качественную продукцию под маркой "Слобода"), но есть одна небольшая маслобойня, которая вполне может войти в "Книгу Гиннеса". Называется она в народе "Косенкино".

Замечательно "Косенкино" тем, что работает оно непрерывно и без значительного ремонта с 1914 (!) года. Практически, это живой музей маслобойного дала, хотя, это вовсе не музей, а предприятие, принадлежащие Горпищекомбинату.

Был такой купец по фамилии Косенков, вот он и построил маслобойню, которой суждено было пережить память и о ее основателе, и о ее первых (как и вторых, третьих и т.д.) работниках. Долгие десятилетия "Косенкино", работая в три смены, выбивает ежедневно по 10 тонн масла в день. Не больше и не меньше, стоимость же переработки на слишком велика, на сегодня это 60 рублей с центнера семечек.. Клиентами маслобойни являются простые крестьяне и колхозы, причем слава этого маленького предприятия такова, что любая местная хозяйка непременно вам заявит: "Ежели масло - то мне только "косенкинское!"

Хотя Косенкинская маслобойня и небольшая, устройство ее довольно сложное и обслуживают это хозяйство одновременно три человека. Работа мужская - очень тяжелая, тем не менее, свободных вакансий нет. Нам повезло: мы попали аккурат в смену, в которой работал косенкинский бригадир, Владимир Кривенко. Работа в старом здании кипит в прямом смысле этого слова: даже несмотря на то, что на улице не холодно, внутренность маслобойни напоминает банную парилку. Мужики торопливо снуют, что-то таскают, подсыпают, подбрасывают лопатами... В этом мельтешении, среди шума и крутящихся громадных колес, трудно разобраться и понять какую-то систему, а потому ждем хоть какого-то перерыва. Ждать приходится долго и Кривенко, будто сжалившись, оставляет своих работяг вдвоем и выводит меня во двор.

Владимир Федорович здесь, на маслобойне работает уже 11-й год, до того он был начальником участка на местном заводе, который теперь живет очень плохо. Но прежде разговора бригадир предложил отведать "косенкинского" масла:

- Дэсь у нас масло самое пахучее, оно очень пынется (пенится - Г.М.), а ароматно како, вы тильки его з хлибом та з силью, аромат-то какой!.. - В крынке плещется еще теплая, будто живая масса, в ней отражается солнце. - Семечку у нас в городе много где можно сдать, но народ к нам, в "Косенкино" везет, и вот, почему: вы проедьте по всему району - "фалевки" нет нигде...

Владимир Федорович показал весь путь семечек, в результате которого они превращаются в масло. Семечку нагружают в большой резервуар, "яму", из которого она подается на сепаратор, где отдуваются пыль и всякие листочки-стебелечки. Дальше семечки ждет "рушка", устройство, где ядрышки отделяются от шелухи. Следом - "вальцы", которые измельчают ядра в муку, ну, а потом - "фалевка". Фалевочный агрегат представляет собой два каменных круга весом по полторы тонны каждый, и эти камни в "косенкинской" маслобойне кружатся непрерывно с момента ее открытия. Фалевка уплотняет муку, и эта масса деревянными коробами переносится на жаровню, где она поджаривается до нужной кондиции. Это самая тяжелая часть работы: короб вмещает больше пуда массы, к тому же надо чрезвычайно интенсивно орудовать лопатой. Жаровня, кстати, топится шелухой (лузгой), так что получается как бы безотходное и экологически чистое производство. Завершает процесс пресс, из которого выходя тепленькое масло (которое "пинэтся") и твердый жмых (по-старинному, макуха).

При жарке нужно соблюдать температуру в 120 ®С, так вот, бригадир давно научился определять ее... на ощупь. Сует руку прямо в жаровню - главное, сделать это надо быстро - и определяет, подкинуть ли еще лузги. Руки у бригадира и его работников все черные, но маслобойщики имеют на сей счет свой (как они сами говорят) "фейри" - золу от сгоревшей лузги. После смены натрешь ей грязные части тела, смоешь - чистый, как младенец! Кстати, именно горящая лузга во многом определяет непередаваемый аромат здешнему маслу; на больших предприятиях применяются иные способы жарки.

- ...А з жмыха, если им поросей кормить, тако сало получается... - бригадир мечтательно закатил глаза, - а если коров кормить - жирность молока до пяти процентов подымается. Ни з каким комбикормом его не сравнить... И вот, что скажу: мы уси вже помрэм, а "Косенкино" з лопатами та фалевкой - сто лет еще останется!

Зарплата здесь, на маслобойке очень маленькая, но мужики стараются держаться за эту работу. Дело и в том, что в городе довольно большая безработица (например, завод, с которого ушел Кривенко, сократился почти на 2/3), но еще и в другом:

- Мы ж здэсь як ридны все, як в семью свою приходим. Давайте-ка ище маслица з хлибом попробуйте. Де ж вы ище такого побачите...

-- Две свадьбы и одни похороны

Ну, а теперь быстрее летим в глубинку, туда, где растят солнцеликий цветок! Мы переместимся на "москальскую" сторону, в село Афанасьевку, и вот, почему: сегодня у села праздник, ему исполняется 333 года.

По обе стороны дороги, ведущей к селу, виднеются ржавые поля подсолнечника. Некоторые из них уже убираются. Мы узнаем, что здешний колхоз, как, впрочем, и многие другие в округе, принадлежит тому самому Эфирному комбинату (точнее, компании "ЭФКО"), что в Алексеевке, и люди от этого только выиграли: удобряются поля, выплачивается зарплата, развивается социальная сфера, нет проблем со сбытом семечек, да и вообще селяне стали глядеть "в завтра" с оптимизмом, ведь у их детей появилось будущее. А в поле, между тем, трудится комбайн "Доминатор", который колхозу предоставила компания. Разве может ныне колхоз купить себе сельхозмашину, которая стоит дороже, чем "Мерседес-600"?

Громадное спасибо главе Афанасьевской администрации Анастасии Михайловне Васиной! Вот уж, поистине русская женщина: "тащит" она одна, без мужа троих детей, двое из которых - еще школьницы, да еще и село населением в полторы тысячи на ее плечах... А меня ведь запугивали: говорили, в Афанасьевке, чуть что - мужики за колья берутся! Основано-то село беглым елецким крестьянином Афанасием Вихровым, да к тому ж афанасьевцы кличку имеют: "кадеяки". Повелось это со времен Гражданской войны, когда свирепствовал по округе афанасьевский бандит Ваня Кадеяка, зверски убивавший как большевиков, так и всех, кто ему не нравился. Кончил Кадеяка так: напился он с товарищами, так вот, один из них взял - и отмахнул атаману голову топором... убивец этот, Федор Крюк, дожил до глубокой старости, почти до наших дней, и никто его не трогал...

Но известно же, что чёрт не так страшен, как его расписывают, и на самом деле мы попали на очень теплый, радостный праздник, на который женщины одевают старинные, двухсотлетней давности одежды, где главным украшением считается головное украшение "сорока". Фольклор в Афанасьевке такой знаменитый, что на нем многие ученые себе диссертации сделали, ну, а нам, грешным, повезло втройне: кроме праздника, мы еще застали целых две свадьбы. Ну, а "за колья" на сей раз никто не брался, хотя на одной из свадеб (женились юная Юля Рипинских и Алексей Ряполов) я слышал такую шутливую прибаутку: "...Один выпьем стакан - расслюнимся, другой - плясать будем, третий - драться..." Если судить по богатству столов на свадьбах, люди здесь живут немного получше, чем в большинстве других регионов, но не сказать, что слишком зажиточно. Ведь известно, что земля человека, делает не богатым, а... ну, сами понимаете, каким. Тем более что не все довольны тем фактом, что колхоз "лег" под "ЭФКО".

Ну, и поскольку из песни нельзя выкидывать слов, приходится добавить "ложку дегтя". В день свадеб в селе случилась смерть. Страшная: повесился мужчина. Отчего - так никто не понял, потому как еще утром самоубийца был весел и общителен, и это еже более усугубило всеобщее чувство растерянности. На похороны я не пошел, тем более что их срок совпал с венчанием, мягко говоря, несколько более жизнеутверждающим событием.

Белгородская область

--

--

-- Город в мехах

На самой окраине Слободского, в поселке с оригинальным названием Первомайский, на стене дореволюционного дома висит скромный памятный знак: "Здесь в д. Филипповской крестьянин Флор Петрович Лесников создал скорняжное заведение". Эх, знал бы Флор Петрович, что из всего этого получится!..

Слободские мужики всегда были сметливы. Едва только призрак капитализма (тогдашнего, не сегодняшнего) замаячил на горизонте, они смогли его привадить и оседлать настолько, что город на Вятке-реке из зачуханного поселения для ссыльных в считанные годы превратился в промышленный гигант. "Раскрутившиеся" предприниматели строили в центре города особняки и в знак "крутизны" украшали ворота своих резиденций каменными львами. А потом власть поменялась - и вместо капитализма слободчане приступили к строительству т.н. светлого будущего.

Первым достижением советской власти стало поголовное разворовывание каменных львов. Вторым - перепрофилирование производств. Колокололитейный завод превратился в ремонтно-механический, спичечная фабрика - в фанерный комбинат, винокуренный завод раскололся на спирто-водочный и пивной. И только скорняжное заведение Лесникова не только не поменяло сути, но и выросло в крупнейшее и знаменитейшее на весь бывший Союз предприятие по выделке мехов и пошиву шапок и шуб. Настала Эра Белки.

Гигант элитного скорняжничества назвали "Белкой" не абы как. Государственные умы придумали вот, что: охотничьи артели добывали белок (в сумасшедших количествах), на фабрике из шкурок зверушек сшивались пластины, которые продавались за кордон, ибо там, в Европах долгие годы держалась мода на изделия с беличьей подкладкой. Параллельно шили элитные шубы. На "Белке" до сих пор бытуют легенды и тосты о том, что некогда у них заказывала себе "прикид" сама Алла Борисовна. Партийные и государственные деятели - от Сталина до Горбачева - в счет не идут, уж для этой-то шушеры здесь нашили столько, что и в Титаник бы не поместилось.

А потом настала друга эра. Эра фанеры и водки. После очередного, последнего прихода капитализма государство "Белку" банально "кинуло". Наверное, валютную выручку от сшитых в рулоны русских белок надо было вкладывать не в развитие мировой социалистической системы, а в модернизацию производства внутри родной страны - но это весьма сложная политическая материя, которой мы касаться не будем. Для нас важно, что теперь не то что Алла Борисовна, а даже большой любитель всего мехового Боря Моисеев или сладкая парочка из "Тату" вряд ли разместят заказ в Слободском; простите, для них это теперь - "дыра"...

Но что же делать нескольким тысячам меховщиков, за столетие с гаком составивших целые династии? Плюнуть на все - и уйти в фанерное производство (тем белее что теперь фанера - продукт валютный и приносит она солидный доход)? Но люди все же цепляются за мех!

"Белка" работает и сейчас, правда, сейчас трудно понять, какие силы руководят этим большим предприятием. Ясно только, что фабрика частная и недавно она разделилась на два предприятия - АО "Белка" и ООО "Белка". Это не первое дробление, которому, возможно не будет конца: "вниз" тянет громадная материальная база, которую в свое время, как, впрочем, и всю нашу страну, оставили под обстрелом всяких обстоятельств. По законам военного времени в таких случаях положено делиться на маленькие отряды и спасаться поодиночке, но ведь у нас, кажется, не война (хотя, чуть ниже мы узнаем, что именно война).

Как бы то ни было, на "Белке" (уж не знаю точно - АО, ООО или еще какой-нибудь зашифрованной тарабарщине) меня приняли любезно. Один из директоров (с директорством на "Белке" тоже неразбериха) Леонид Тарасов многозначительно заметил: "Я должен заражать коллектив оптимизмом..." Кроме всего прочего я узнал, что фабрика давно сделала ставку на изделия из овчины и кролика:

- ...Да, теперь приходится констатировать, что подавляющее большинство россиян не может купить песца, белку, лису. Есть только одна непреходящая мода - на норку - но норковые шубы у нас стоят от 100 до 700 тысяч рублей... вот и считайте, может ли ваша жена позволить себе такое. И сейчас на первом месте у нас по потреблению шубы, шапки, велюровые изделия из овчины, н втором - детские вещи из овчины и кролика, на третьем - госзаказ: головные уборы, куртки для военных, железнодорожников и других ведомств. Пока мы тендеры на госзаказ выигрываем, но... число конкурентов год от года растет. Но, вот, что я хотел бы заметить. Сейчас потребление дорогих мехов растет, и в основном потребители - россияне. Это "новые русские", банкиры, чиновники... и слышал я где-то, что наша страна - мировой лидер по потреблению мехов...

Самое презентабельное место на фабрике - магазин. Точнее, меховой салон, внутренней отделке которого мог бы позавидовать средний парижский бутик. Несмотря на то, что директор только что рассказал об "уходе на овчину", шикарных шуб здесь было намного больше, чем следовало бы предположить. Всего же в Слободском, который, откровенно говоря, не может похвастаться чистотой улиц и опрятностью домов, мы насчитали аж 10 меховых салонов - наверняка это рекорд плотности магазинов, торгующих шикарными шубами, на душу населения.

Магазины принадлежат вовсе не "Белке", а маленьким "акулам бизнеса", частным предпринимателям, рискнувших заняться мехами. Но и этого мало: частники и находящаяся в процессе передела и клонирования "Белка" - лишь вершина гигантского айсберга, называемого "меховой промысел". Кроме официально зарегистрированных частных предприятий, в городе имеется множество нелегальных мастерских, а многие из слободчан скорняжничают в одиночку.

"Айсберг" по вполне понятным причинам сопротивляется. Скажу откровеннее: я пытался установить контакты с мелкими предпринимателями, но они от бежали от меня как черти от ладана. И даже более того: владельцы меховых салонов, вполне легальные купцы (по сути, они - прямые наследники легендарного Лесникова), подъезжавшие к своим владениям на шикарных иномарках, посылали нас куда подальше. Выглядело это более чем странно.

Чуть позже я понял, почему происходит именно так. Они... боятся! На вид эти ребята круты, а один из "меховиков", "расставив пальцы веером", самодовольно заявил: "Пишите лучше, корреспонденты, буквари..." А в глазах-то его таился страх!

И я решил попробовать написать букварь. Про меховое дело. Вот первые буквы:

А: "а пошли бы вы..." - главная хитрость мехового промысла вот, в чем: если государство его "оседлает" полностью, предпринимателей задушат налогами, а потому профессиональная солидарность здесь - святое.

Б: "бригады" - закупкой сырья и реализацией продукции занимаются т.н. "бригады"; поскольку меха - штука дорогая, чтобы не навести бандитов, схема передвижения "бригад" с товаром по стране сохраняется в страшной тайне.

В: "вертеться надо" - нужно постоянно чувствовать конъюнктуру рынка - мода меняется каждую зиму и шить надо то, что будут брать.

Г: "главное табу" - сырье, то есть, шкурки. Вполне легальные цифры: зверохозяйства всей страны производят не больше 3 миллионов шкурок норки, потребность всех предприятий России - 12 миллионов. И шубы шьются. Мне кстати, намекнули: если не хочешь работать всю оставшуюся жизнь на аптеку - в сырье не суйся...

Д: "дальше будет лучше" - дело в том, что в Европе укрепляют позиции "зеленые"; в Англии, в Голландии, в Дании - закрываются зверофермы. Инициативу перехватывают китайцы. Но ведь пока русское все еще считается лучше китайского. Сейчас главное - удержаться на ранке...

Можно было бы продолжить "меховой букварь", рассказать про то как мехом (как промыслом) заинтересовались отечественные нефтяные короли, какие есть способы ухода от налогов, про то, где на самом деле берутся меха, но я рискую попасть под... ну, скажем так, неадекватную реакцию со стороны меховщиков. Лучше напоследок мы познакомимся с предпринимателем, не отказавшимся от общения с прессой.

Юрий Колесов, владелец салона "Элегантные меха", согласился уделить мне полчаса, таков оказался промежуток между общением с заказчиками. Юрий в Слободском - своеобразный "уникум": он изначально решил заниматься мехом по-честному, открыто. Кроме двух салонов, у Колесова имеется свое производство, поэтому его трудно отнести к разряду халявщиков-перекупщиков, а продает он только то, что производит. Сейчас в его фирме трудятся 40 человек, в том числе, кстати, и его супруга:

- ...Но в нашем меховом бизнесе не по количеству людей надо судить, ведь мы работаем с дорогими вещами. Я даже считаю, что в меховом деле сорок человек - это многовато; у нас есть фирмы, в которых работают по два-три человека, и ничего: ездят на "Ауди". Кстати с нашим количеством работающих мы по конкуренции, по обороту идем сразу после "Белки". А остальные для меня - "ботва"...

- А почему же вы решили по-крупному?

- Я сам раньше работал на "Белке", механиком, и шесть лет "оттрубил" там в шапочном цехе. И жена моя, Галина, тоже на "Белке" работала. Надо сказать, почти все предприниматели - выходцы оттуда. А с мехами я работать стал не сразу: сначала на рынке торговали с женой, цветами там, кухонными наборами, а потом мы заметили, что меховая сфера сильно запущена. Первыми частниками-меховщиками были другие, они и сейчас дома шьют, но тихонечко, на высовываются. А с объемами... так получилось. Сначала мы занимались только мужскими шапками, потом, когда магазин открыли, надо было ассортимент расширять, вот так мы и пришли к полному ассортименту. Просто у стратегии, которую мы выбрали, другого варианта на было, как расширяться.

- Жена дома, жена на работе... не тяжело?

- На мехах нужно жену рядом, ведь у нас очень большие ценности. Одну шкурку "проворонишь" - три тысячи убытка.

- А планы расширяться у вас есть?

- Сейчас мы решили остановиться. В прошлом году у нас один магазин подожгли (слава Богу, мы товар спасти успели!), а в другой магазин, в самый сезон, гранату кинули...

- ...Ого!..

- Да... У нас в городе есть такая, мягко говоря, "нездоровая конкуренция". Причем, я знаю, кто, но пока нет доказательств, а потому не могу говорить открыто. Вот, скажу про планы - а завтра мой новый объект возьмут - и подожгут... У нас полгорода шьет, но они тихонечко это делают, таймя, и знаете: мне это не мешает, так как мы работаем профессионально. Ну, а развитие... Мы решили так: если деньги свободные появятся - мы их будем во что-то другое вкладывать...

...Иные спросят: почему именно здесь, в глубинке развилось меховое дело? Случайного ведь ничего не бывает: за век с небольшим в Слободском вырос целый полк профессионалов, знающих о мехе все. Близко находятся богатые нефте-газовые регионы, жители которых не только любят одеваться тепло и красиво, но имеют к тому же деньги. В Москву слободчане со своими шубами не суются, комплексуют: "куда, мол, нам, вятской деревенщине..." В общем, будущее у здешних мехов есть - и оно вовсе не мрачное (что касается всяких бандитских "штучек" - то, если сравнить с той же Москвой - здесь тишь да гладь).

Обидно за другое: раньше, когда раскручивался Лесников со своим скорняжным заведением, его в рамках конкуренции не поджигали и гранат в магазины не бросали. В общем, нынешним купцам и промышленникам гораздо труднее, чем тогдашним, но это уже проблема не города Слободского, а всей страны.

Кировская область

--

--

--

--

-- Дымный мастер

Это только в стихах дым отечества может быть сладок и приятен. На самом деле, ничего романтичного в дыме нет, особенно, когда ветер его направит в твою сторону. Но Арсений Яковлевич Шипков способен превратить созерцание дыма из трубы в истинное удовольствие.

Сначала наш разговор с Арсением Яковлевичем не завязывался. Волжский городок Городец издавна был населен староверами (в рассказе о городецких пряниках Вы уже об этом узнали), а старообрядческие неписаные законы не очень-то велят просто так вступать в общение с незнакомыми людьми. Напряжение стало таять где-то на двадцать второй минуте переговоров. А разговорить мастера очень хотелось: ведь он почитается в городе просто искусником по изготовлению дымников.

По Городцу гулять - истинное удовольствие. Старинные дома украшены не только фривольной деревянной резьбой, но и разнообразными красивостями из металла: на воротах, заборах, крылечках и даже крышах. Особенно поражают своим каким-то нестандартным изяществом дымники - украшения над печными трубами. Именно изяществом: дымники до неприличия даже выделяются из общего, в общем, грубоватого строя русской архитектуры.

Мастера, что бы он потеплел, надо похвалить. По отношению к Шипкову это сделать не представляло значительного труда: великолепные дымники красуются не только на его доме, но и на домах соседей. Просто оглянулся вокруг - улыбнулся, головой одобрительно покачал - и все ясно. И никаких слов не надо. Шипкова надо слушать. Речь его спокойна, обстоятельна, точна. Без ненужных вступлений Арсений Яковлевич начинает рассказывать, зачем сей дымник нужен:

- Он предназначен для сохранности печей внутри. От снега, от дождя, от солнца. Все это влияет... Она так простоит, без кожуха, скажем, тридцать лет, а с кожухом - шестьдесят или семьдесят. Значит, уже есть кака-то польза. Вот так.

- Но, смотрю я, в Городце дымники далеко не на всяких домах.

- Да нет. Есть дымники. Вот на улице Александра Невского - там много дымников старинных. Значит, были специалисты. Но они уже устаревшие. Остался кожух только, а вот верхний настрой - он сгорел. Теперь дымник заказывать могут только по состоянию своего бюджета.

- И кто заказывает?

- Частники. У которых свои собственные дома. Теперь, видишь, кто бы и заказал - металл дорогой стал.

- Сколько же металла уходит на один дымник?

- Надо два с половиной листа, а, может, на который дымник и три уйдет. Видишь, сколько надо заплатить за металл? Кроме работы.

- А металл какой?

- Оцинкованная сталь.

- Из чего дымник состоит?

- Из четырех частей. Самая нижняя - "юбка". Она шире основания. Потом делается там "чехол", как труба. Потом третья часть - карниз с "венцом". Верх - четвертая часть: "крыша".

- А застали вы в молодости старинных мастеров?

- Я скажу одно: что их делали еще при царском режиме. А потом это дело в затишье пошло. Эти специалисты уже, скажем, померли. И делать было некому. Потом уже другие пошли... кадры. И сами стали придумывать, как это все возобновить. Когда я стал их делать, металла не было. И не у кого было научиться. Ведь тогда еще "черный" металл был, горячий прокат. Его надо было прокрашивать краской, железным суриком, чтоб не пропал.

- Как же вы учились этому делу?

- Я начал их делать по своему соображению. И сам научился. А на заводах мы на этих работали, на артелях, там эту продукцию не выпускали. Это просто я на один дымник посмотрел, слазил, кое-что зачертил, ну а потом остальное додумал. Все шаблоны, вырубки, инструменты себе сделал...

Подходит жена Шипкова Виктория Анатольевна:

- Он с железом с малых лет!

- Как это - с малых? Вы что, друг друга с детства знали?

- Да, нет, сколько, Арсик, мы женаты?

- ("Арсик" задумывается) Сорок пять, Шурена...

- (Она) Я дояркой была, и город приехала, за конфетами. Из деревни Хлебаихи. Он меня с первого дня и приглядел.

- (Он) Да, мимоходом. Я шел в гости, пришлось и увидаться... Там, мало-помалу, и заявление подали.

- (Она) Ой, я вам щас покажу, какого петуха он мне сделал!

Виктория Анатольевна стремительно убегает в избу. Сразу видно, что супруга мастера намного легче вступает в общение.

- Арсений Яковлевич, а почему вы жену Шуреной зовете?

Он беззвучно засмеялся. Но вопрос мой будто не заметил:

- Я ж сначала учился по жестяному делу. Ведра, тазики, ковшики, совки... С сорок четвертого годя я их делал, тогда еще в артели "Красный кустарь". Металл тогда только в обрезках был. Чтоб целый лист - тогда такого не было...

Вдруг появилась Виктория Анатольевна. С какой-то гордостью она несла металлического петуха с золотистой отделкой, всего блистающего от глянца:

- Вот он, красавец мой! Он у меня в комнатке сидит... петушок такой!

Мастер с пониманием поглядел на свое железное творение в жениных руках, тоже улыбнулся, но рассказ свой продолжил:

- Так вот. Практика у меня большая имелась, а потому дымники мне осваивать было сподручно. Я очень внимательный к этому делу. Халатничать не приучен. Могу даже и кровлю на доме делать - три церкви крыл. И купола, и главы, и кресты обделывал медью. Вот, сходите, в центре посмотрите на церковь Покрова: там моя работа. И кровля, и водостоки, и украшения над окнами.

- Трудно его делать, дымник этот?

- Там труднее всего вот эти рисунки делать. (Мастер показывает на вырубленные из металла "цветочки") И карниз. Вот, рисунки надо все по шаблону сделать и собрать в полной готовности. Раскраиваю все по чертежу, выкраиваю это хозяйство, делаю сначала основание кожуха, дальше идет карниз от основания, потом он закрывается крышкой, потом ставятся ножки и крыша., что бы дым расходился. Да, еще самое первое - юбка, которая ставится на основание крыши...

- Сколько вы дымников сделали за свою жизнь?

- Я и не считал.

- Можно же и попроще сделать его. Зачем он таким делается, с "рюшками" всякими?

- Зачем?... Это... А вот ты идешь, к примеру, улицей, поглядишь - запнешься - и упадешь! (Смеется) И скажешь: "Тьфу ты, чёрт возьми!"

- (Жена) Да, краса чтоб была!

- (Мастер) Вот другой делает дымники попроще-то, есть такой. К нему и не идут. Он, может, даже и дороже делает, потому как... у него опыт плохой. А у меня идет все быстрее. Потому я и красивее делаю, а, может, и беру даже дешевле. А он делает и хуже, и берет, может, раза в два больше, а уж в полтора - так это точно. Сноровки у него нет. Меня же все просят: "Покрасивее сделайте!"

- "Цветочки" для чего вы делаете?

- Тут можно и петушка сделать, и лошадку даже. Но так принято как-то. На тех старинных дымниках - там тоже цветочки были сделаны. И идет все так, по инстанции.

- Сколько живет дымник?

- Раньше ведь его делали из простого металла. Но он держался за счет окраски восемьдесят годов. А, может, и сто.

- А ваши дымники?

- Это зависит от того, чем будешь топить печь. Если будешь дровами - долго. Сто лет проживет. Как дом, без всяких тревог, он дыму от дров не боится. А, вот углем дуешь топить - от этого дыму он "робеет". Сгорает в момент. Два года - готов уже...

Вставляет свое слово Виктория Анатольевна. Только не про дымники, почему-то:

- Вот и вся наша жизня. Наша жизня прошла интересно в чем? Трое детей воспитали, пятеро внучат. Вишь, какие богатые...

- Арсений Яковлевич, а кто-то из внуков вашим ремеслом заинтересовался?

- Да. Есть у меня один внук. Артем. Восемнадцать ему. Начинает понемногу, "узоринки" выбивает. Надо ему еще "замки" учиться делать.

- (Она) Заинтересованный! Все: "Дедушка, дедушка, покажи, как это делать!" Уже тазик сделал, склепал.

- (Он) Да, эта работа трудно ему еще дается. Это надо таку сноровку... Ведь то же ведро - оно так просто не дается. Надо и конус выделать, чтоб он по площади ровный был, и "замки" так пригнать, что б не выехали. А то - все пропало. Ну, да ничего, поучится еще...

Нижегородская область

--

-- Золотые сны

История сохранила дату рождения золотного шитья. Придумали его (как и многие другие прекрасные вещи) на Востоке, во Фригии, за 133 года до Рождества Христова. Потом это искусство переняли персы, на Русь же промысел пришел из Византии, когда киевский князь Владимир из целого ряда религий выбрал для своего народа православие. Шитые золотом одежды были неотъемлемой частью Византийского церемониала - как светского, так и церковного, а основным отличием восточно-христианской службы всегда была безмерная пышность.

Изначально с золоченой нитью работали насельницы монастырей (замечу, что в той же Персии вышивали исключительно мужчины, так как женщины для этого дела считались "нечистыми", но это уже относится к мусульманской традиции). Вскоре золотное шитье стало промыслом простых людей, и особенно прославились у нас рукодельницы купеческого города Торжка. Заказы на ворохи приданых и праздничных облачений неиссякаемо шли к мастерицам, жившим на берегах реки Тверцы. Сверкали на солнце попоны и седла, чепраки и оплечья, праздничные рубахи, шапки, кисейные платки, кокошники, венцы, повойники, девичьи покрывала, пояса, душегреи, кошели, затейливые ферязи, остроносые на высоком русском каблуке сафьяновые сапожки и туфли. Каждый рисунок был неповторим и похож был на сказочный золотой сон.

Золотные вещи во все времена были недешевы и, естественно, покупались исключительно зажиточными людьми. Потом они передавались из поколения в поколение, как самые дорогие реликвии. Так же обстоит дело и сейчас.

У золотного вышивания есть свои вековые правила. Работать надо двумя руками и в две нитки. В старину мастерицы пропускали золотые нити сквозь ткань, обозначая на обратной стороне вышивки линию рисунка мелкими ровными стежками. Это назвалось шитьем "на проем" или "на прокол". Позднее стали работать "в прикреп", то есть, золотные нити накладываются на ткань и крепятся на ней поперечными стежками шелковыми нитями. Придумано множество видов шитья "в прикреп". Среди них - легендарные торжокские рельефные швы: литой, кованый, чеканный. Узорные прикрепы, в зависимости от образуемого узора, называются "городки", "перышки", "ключик", "ягодки с черенком" и т.д.

Позднее, в 18 веке, в шитье стали применять различные, говоря современным языком, "фенечки", еще более расширившие спектр продукции торжокских золотошвей. Кстати, к тому времени золотное шитье стало семейным делом новоторжцев (так зовут жителей Торжка) и промысел являлся составной частью семейного воспитания девочек, которых сажали за пяльцы уже с 7-летнего возраста. Девица к своему совершеннолетию должна была вышить минимум сорок полотенец. К "фенечкам", которые используются до сих пор, причислены: канитель (длинная светлая пружина, очень "канительная" в работе), страда (миниатюрный драгоценный камешек), стеклярус (бисер удлиненной формы) и блестки (тонкие металлические пластины, делавшиеся из слюды).

Технология поза-позапрошлого века современными мастерицами соблюдается строго и ничего нового за последние три века в ручную вышивку не привнесено, за исключением... но об этом мы узнаем немного ниже.

Сейчас же познакомлю Вас с обаятельной женщиной, из уст которой я и узнал об истории торжокского золотного шитья. Зовут ее Тамара Ивановна Амирханова. Сейчас она заведует музеем золотного шитья, существующем при училище; лишь недавно Тамара Ивановна оставила пост директора училища. По причине, как она говорит, возраста и здоровье.

История жизни Тамары Ивановны - просто классический пример того, как золотное искусство просто захватывает человека целиком и уже никогда не отпускает.

Училище было основано еще в 1894 году в результате гениальной денежной аферы, коими наша Россия изобиловала во все времена. Группа весьма предприимчивых жуликов взяла у военно-морского ведомства подряд на изготовление атрибутики для морских офицеров (вообще, пошив погон, ливрей, манжет - в общем, воинских украшений - и по сию пору занимают львиную долю в продукции золотошвей). У государства аферисты взяли 12 тысяч рублей (для 19 века это были бешеные деньги), а новоторкам заплачено было 3 тысячи. Афера вскрылась, жуликов посадили. Времена все-таки были более справедливые: нынче такие "герои" (имена их, слава Богу, история не сохранила) еще бы и в депутаты пролезли.

И земство Торжка стало думать, как защитить себя от повторения такого впредь. Решили отказаться от кустарничества, и новоторок, практикующих золотное дело - таких набралось больше 500 - собрали в артель. А вместе с артелью набрали молоденьких девочек, которых мастерицы первоначально обучали на дому. Потом земство купило у одного врача усадьбу, в которой разместилось "Новоторская земская школа золотного шитья".

Тамара Ивановна - некоренная новоторка. Сюда ее привезли в возрасте 7 лет родители, которые сюда переехали из деревеньки Бутырки. Удивительно, но первое, что маленькая Тамара увидела в казавшемся ей таким большим городе, был платок, вышитый золотом. Его сказочный рисунок так очаровал девочку, что она сразу решила для себя научиться делать такие же. В училище она поступила в 1956 году. Тогда здесь среднее образование не давали - и приходилось еще по вечерам доучиваться в средней школе. Тогда еще по классам ходила пожилая женщина, слывшая легендой училища. Звали ее Клавдия Васильевна Хилевская, и к тому времени она более полувека возглавляла это заведение. Тамара, как и все ее подруги, поглядывала на старушку с первобытным трепетом, и, естественно не подозревала, что и ей придется стать директором. Потом. Причем, если Хилевская начинала ХХ век директором, то Амирханова в этой должности век закончила. А всего же за столетие у училища было всего... три директора! Представляете?

После окончания училища Тамару послали по распределению - не куда-нибудь, а в город... Грозный. Тогда город с такой печальной судьбой был не таким уж и грозным а даже очень веселым. Их вышивальный цех находился прямо на шумном базаре, а по вечерам подруги гуляли по его приветливым улицам. На улице Тамара познакомилась с красивым ингушом по имени Заурбек и вскоре они расписались (вот откуда у нее такая фамилия, девичья же ее фамилия: Зорькина). Заурбек был человеком тщеславным и захотел он поступить в институт. Для учебы он выбрал Ленинград, но экзамены незадачливый абитуриент провалил. Кавказская гордость не позволила ему вернуться домой с поражением - и до дома муж не доехал: осел в городе Новочеркасске. Тамара к тому времени уже родила. Он звал к себе в Новочеркасск, и они приехали к нему. Но здесь, на берегах Дона Тамара по особенному ощутила истинную тоску по родному Торжку. И особенно - по золотым снам, которые так ее поразили в детстве.

Вскоре Тамара с дочкой расстались с мужем. Навсегда. Но, когда она вернулась в Торжок, места на фабрике (в которую переродилась артель) не было. Работала кассиром в магазине. Как только освободились место золотошвеи - ринулась туда. Но Тамару постигло новое несчастье: от напряжения у нее постоянно шла кровь из носу. Вышивать очень хотелось, но нормы были такие, что только пяльцы отлетали. Вышивальщиц всегда держали на таком уровне норм, чтобы заработка едва хватало на жизнь. И сейчас золотошвеи на фабрике зарабатывают, ну, очень смешные деньги.

Но помогла Марина Петровна Латышева (второй директор училища). Сначала она Тамару Ивановну взяли секретаршей, потом - мастером, а в 1983-м она сменила на посту директора Марину Петровну.

Сейчас училище золотного шитья выпускает ежегодно около сорока мастериц. Главная проблема: предприятиям они не нужны. Нет работы. Да и резко уменьшившиеся финансовые возможности россиян привели к тому, что очень мало стало иногородних учениц: дорога стала слишком недешевой. Но есть и плюс: если и едут в училище издалека, то только те, кто по-настоящему интересуется золотным шитьем. "Нам с ними интересно - у них же глаза горят!" - Так комментирует Тамара Ивановна. К тому же сейчас по стране образовалась дюжина "фирмочек", вышивающих золотом, и некоторые из них присылают своих людей в "Мекку" золотного шитья набираться ума-разума. Это, по мнению Тамары Ивановны очень здорово.

Другая проблема училища - золотная нить. Еще лет десять назад для вышивания использовалась настоящая золотая нить, точнее, нить, содержащая от 3 до 10% настоящего золота. Сейчас же это - недоступная роскошь. В древности нить, к слову делалась из чистого золота: "тянутую" нить получали при помощи пропускания золотой проволоки сквозь специальные валики. В нынешних условиях такую нить (пусть и с 3% содержанием драгметалла) умеют делать только на Денисовском заводе, что под городом Гороховец, но сейчас он "сел в лужу". Нет сырья. Ездили туда разбираться, но дирекция говорит просто: "Давайте нам слиток золота, и мы вам наделаем нити!" То ли шутят, то ли... Короче, золотное шитье в училище вынуждены вышивать без золота.

Приходится применять суррогаты. Из синтетики делают нити "типа под золото" японцы и турки. К сожалению, качество нити оставляет желать лучшего. Есть еще нить германской фирмы "Мадейра", которая немного покачественней, но она и подороже. Ради качества в училище стараются все же шить "Мадейрой".

Но что, собственно, происходит с самим золотошвейным промыслом? В поисках ответа на этот вопрос я подался на фабрику, называемую ныне ОАО "Торжокские золотошвеи". Ну, думал я, топая живописными улочками на окраину города, уж здесь-то наверняка дела обстоят повеселее: ведь как-никак единственный в мире промысел с такими древними традициями...

Здесь меня одновременно разочаровали и удивили. Первое, что для меня явилось неожиданностью - то, что на Западе золотошвейное дело... не очень понимают. Там давно уже все переведено на машинную вышивку и европейцам невдомек, зачем это вдруг надо руками вышивать. В той же Германии, к примеру, час ручного труда стоит 70 евро. Наши лучшие золотошвеи имеют несколько иные доходы. Рукодельные вещи, хоть и хранят они тепло рук, стоят и по нашим меркам баснословно дорого. Так, небольшое панно с изображением Грифона стоит 35000 рублей. Большое панно по мотивам пушкинских сказок, над которым сейчас работает сразу 6 мастериц, оценивается в 290000 рублей. Благо, что нить настоящая, золотая - того самого Денисовского завода. И берут! Причем, не иностранцы, а наши "новые русские".

Коммерческий директор Александр Болобонов поделился некоторыми секретами "Торжокской золотошвеи". Во-первых, кроме цеха ручной вышивки развиваются еще цеха швейный и строчевышивальный. Причем, самое рентабельное производство - швейное. Детские костюмчики и ночные рубашки с ажурной строчкой очень нравятся потребителям и стоят они, не в пример золотному шитью, вполне пристойно. Это и есть главная перспектива.

Но есть успехи и в золотном шитье. Недавно выполнили редчайший заказ: расшили "досию" - задник для тронного зала Большого кремлевского дворца, а так же спинки для тронных мест. Заказ очень престижный, но тут предприятие чуть было не составило компанию печально известной фирме "Мобитекс", которая тоже подряжалась реставрировать Кремль. Кремлевская администрация заплатила только половину; пришлось судится, но в отличие от "Мобитекса", Кремль с "Золотошвеей" расплатился.

Сейчас предприятие судится с МВД: те много задолжали за пошив атрибутики. Но, по мнению Болобонова, у этих товарищей деньги "выцепить" просто невозможно. Так же сложно работать с православной церковью. В Торжке шьют намного дешевле, чем, на специальных предприятиях, принадлежащих епархии. Священники рады бы что-то заказать здесь, но порядок не велит: по ранжиру, они обязаны пользоваться услугами "своих".

Все равно, больше проблем с иностранцами. Относительно недавно вели долгие, мучительные переговоры с ливийским лидером Нуамаром Каддафи, чтобы расшить золотом небольшой тираж его "Зеленой книги". Переговаривались, переговаривались, и в результате выяснилось, что ливийцы поставили себе целью заплатить цену, вдвое меньшую себестоимости работ. Так и разошлись...

Если говорить об училище, то в прошлом году на предприятие оттуда взяли двух девушек. И очень ими довольны. Но в этом году, скорее всего, не будут брать никого. Нет мест, к сожалению.

Но, как говорят, сейчас в Нижегородской области "раскручивается" еще одно предприятие, специализирующееся по золотному шитью. Особенно сейчас промысел этот развивается в монастырях, то есть там, откуда он и пришел в светскую жизнь. То есть, не умирает золотное дело.

Вопрос, как всегда, только в покупательной способности нас, то есть населения. А так же наших вкусов и системы ценностей. Но это уже другая история. Надеюсь, не вечная.

Тверская область

--

--

--

--

--

-- Есть ли у глины душа?

Сейчас у нас мода на юбилеи, вот и в Скопине собираются отметить 400-летие местного керамического промысла. "Плясали" от первого документального упоминания в отказных книгах некоего "Темки Киреева, сына Бердникова, гончара скопинского", но на самом деле здешнее гончарное дело старше раза в три.

Все дело в здешней глине. Хотя, в окрестностях Скопина ее уже выкопали и теперь добывают в соседнем районе, равной ей по пластике трудно сыскать. В принципе, скопинские горшки и крынки раньше мало чем отличались от таких же изделий, которые лепятся в других местах, но где-то 150 лет назад в Скопине случилась, не побоюсь этого слова, "художественная революция". Один из продуктов этой революции хранится в питерском Русском музее: работа неизвестного скопинского гончара изображает ехидного дедульку, который тайком подгладывает за... обнаженной красавицей, моющейся в бане.

Причину творческого переворота, случившегося в среде скопинских гончаров в середине XIX века, так толком никто не раскрыл. Суть его заключалась в том, что простые мужики вдруг отказались делать грубые горшки, и стали проявлять доселе не виданную в России фантазию. Жанровые сценки, изображения реальных и фантастических животных, сатирические портреты современников за последние полтора века, никогда не повторяясь, чередовались с калейдоскопической быстротой.

"Притчей во языцех" стала история взаимоотношений двух гончаров. Надо сказать, гончары в ту пору, когда Скопин еще не стал мрачным шахтерским городком, считались состоятельными людьми: они не только могли нанимать подмастерьев, но и посылали своих детей учиться в Москву и Петербург. Между прочим, скопинский промысел впервые был признан искусством вовсе не в русских столицах, а во граде Париже. В 1900 году на Всемирной торгово-промышленной выставке мастера из "рязанского Суздаля" получили за свое умение несколько почетных дипломов.

Первого из двух знаменитых мастеров звали Иван Оводов. У гончаров Скопина существовал обычай лучшие свои "авторские" творения выставлять на всеобщий показ. В те времена особенно любили лепить чудо-животных и человеческие фигурки (за карикатурные изображения монахов церковь даже собиралась придать гончаров анафеме), а у скопинских львов, слонов и драконов всегда почему-то выходили добрые лица. Так, наверное, мастера выражали свое мировосприятие. Однажды Иван Оводов выставил на своих воротах добролицего льва с глиняными волосами, по тонкости не уступающими настоящим. Современники бились над тайной волосяного покрова долго и только перед смертью мастер раскрыл ее: секрет заключался в том, что глина пропускалась через... обыкновенное сито.

Успех Оводова не давал спокойно спать его соседу и сопернику Михаилу Желобову. Однажды и он смог удивить мир. Скопинцы, проснувшись поутру, обнаружили, что крыша желобовского дома сплошь украшена глиняной черепицей и на каждой из сотен черепичек изображено было какое-то животное, причем, ни один рисунок не повторялся. Чудо просуществовало недолго. Однажды налетевший ураган разбросал черепички по двору. Мастера неплохо умели управляться с глиной, но не с инженерным устройством крыш они знакомы были слабо.

Ответный удар Оводова был убийственным. На свадьбе своего сына гончар выставил большой золоченый самовар, и, когда гости попили из него чаю, хозяин приподнял его - и с силой бросил наземь! Самовар раскололся на черепки и многочисленные свидетели, среди которых находился и Желобов, признали, что автору глиняного самовара вовек не сыскать соперников.

Теперь скопинские гончары сосредоточены в стенах Фабрики художественной керамики. Есть и мастера, практикующие на дому, но чаще всего бывает так, что гончар творит как на производстве, так и дома. Зарплата гончара на фабрике не слишком и большая, но "держит" технология: керамика требует качественного обжига, а хорошие печи имеются только на фабрике. Хотя, как говорят, число частных мастерских неуклонно растет и их количество уже превысило десяток.

Среди 250 работающих на "Керамике" художников не больше 30 человек. Все-так гончарное дело требует множества операций - от приготовления глиняной массы до покрытия глазурью, и все это делают люди соответствующих профессий. Предприятие в известные времена пережило кризис, но выручил 1998-й год: тогда из-за разницы в ценах скопинская продукция успешно конкурировала с европейской керамикой; теперь же, когда наша экономика типа как выздоравливает (если нам не врут экономисты), по странному парадоксу, фабрика вновь входит в непростой период. Выручает "массовая" продукция: простенькие цветочные горшки - они составляют львиную долю выпуска.

Директор Скопинского музея Алексей Федорович Крылов настоятельно рекомендовал пообщаться с одним из художников-гончаров, Сережей Красниковым. Впоследствии я имел удовольствие убедиться в том, что совет уважаемого человека имел глубокий смысл. Можно написать много красивых слов о каждом из скопинских мастеров, но судьба Сергея - что-то особенное, неповторимое.

В творческих мастерских, которые имеются на фабрике, Красникова я не нашел. Оказалось, он трудится на одной из примитивных операций массового производства, которая называется "формовка из твердой глины", а попросту говоря, он занят штамповкой поддонов для горшков. Работа муторная, отвлекаться не велит, а потому договорились, что вечером я приду к Сергею в гости.

...Живет он в полуподвальном помещении старого двухэтажного дома со сводчатыми потолками. Говорят, раньше в нем обитали служители церкви, называемой "комсомольской" (потому что церковь разломали, а улицу, на которой она находилась, назвали в честь юных коммунистов). Сначала Сережа показал мне свои произведения, которые он подготовил к выставке (они все хранятся у него дома). Вся керамика - это реальные и придуманные животные, как на подбор, с добрейшими лицами, и, надо сказать, качество их изготовления несколько даже лучше того, что я еще днем видел на полках фабричного музея. Впечатление - как бы то бы ты попал в какую-то добрую сказку, где в согласии живут лягушки, обезьяны, крокодилы, слоны, цапли, воробьи, в общем, - целый Ноев ковчег.

А потом Сережа рассказал за свою жизнь. Случилось так, что в двухмесячном возрасте мама сдала его в Дом ребенка. Вспомнила она о сыне, когда ему было уже пять лет. К тому времени он так и не научился говорить; немногим позже он говорить таки стал, но делал это так, что одно слово мог произносить минут пять - сильно заикался. Повлияло то, что его били старшие братья (в многодетной семье, в которой ребятишки рождались от разных отцов, их совершенно не воспитывали). Сергей хорошо помнит, как соседка стучала в стену и кричала: "Сволочи, оставьте малыша в покое!.."

- ...Ты не можешь себе представить, как я переживал. Такие унижения не дай Бог кому-нибудь перенести... Кончилось тем, что отдали меня в спецшколу, как тогда говорили, "для дураков". И знаешь... я там возродился! В третьем классе я уже нормально тянул на общеобразовательную школу. А что я заикался - это еще не значит, что я был с отклонениями. А забирать меня - не хотели... Пролил я слезы, и остался там учиться. Но маму я люблю и знаю, как она меня любила. В свое время. Просто, я думаю, она не знала, какие ужасы я переживал...

В седьмом классе я начал убегать к одному удивительному человеку: Александру Ивановичу Рожко; он был главным художником фабрики и преподавал в Доме культуры изобразительное искусство. Меня в школе ругали - а я убегал. После школы я понял, что дома мне не жить, и Александр Иванович принял меня учеником. Было очень тяжело, особенно на гончарном кругу, и однажды один из братьев подговорил меня уехать. Меня там хватило на год, после чего я понял, что "мое" - только глина.

Сережа уходил "от глины" еще один раз. Познакомился по переписке с женщиной - и уехал к ней жить. Новая жизнь продолжалась недолго, после чего он вернулся в Скопин без прописки и права на работу, к тому настали кризисные годы - и фабрика увольняла своих работников. Спасла бывшая фабричная сторожиха баба Полина, которая "затак" пустила к себе жить - на два года. Потом была еще одна неудачная женитьба, в результате которой у Сережи родилась дочь. После еще кое-каких странных перипетий он получил вот эту полуподвальную келью, в которой теперь живот в одиночестве и... творит.

На фабрике он делает детали для своих вещей, в деревянной коробке приносит их домой, дома ночами их соединяет, "докручивает", и потом в той же коробке, пешком (автобусы всегда забиты) несколько километров несет их опять на фабрику: обжигать.

За нехитрым ужином из картошки и дешевой рыбы разговорились о том, в чем ее, глины, суть.

- Сереж, а что для тебя - керамика?

- Все. Я просто эти живу...

- Но ведь, наверное, бывают и трудности...

- Трудно только одно. Это когда работаешь без настроения. Ну, еще, когда мешаются, суются, учат. Но главное - настроение, желание. Без них глина не раскроет своих секретов.

- А что, у глины есть секреты?

- Обязательно! И знаешь, на что я обратил внимание: плохому, грубому, алчному человеку глина не раскроется. Один старый мастер мне сказал: "Когда лепишь - выкинь все из головы и думай только о том, что перед твоим носом!" Ленивые, жадные до денег, у нас на фабрике не приживаются...

- Но есть же люди, которые прилично зарабатывают керамикой?

- Да, Бог с ними. Я живу под этой крышей, леплю - мне этого и довольно.

- А можешь, Сереж, коротко сказать, чем скопинская керамика отличается от других?

- Легко! Это прежде всего народная сказка. У нас ни один автор на другого не похож, и я бы сказал, общее для всех - точка зрения детей. И еще: наш промысел развивается; десять, и пять лет назад (я уж не говорю про большие сроки) керамика наша была другая и через пять лет будет другой. Тем промысел и живет, что творит его... народ. На моей памяти на фабрике перебывало много людей с высшим художественным образованием - и никто не удержался...

- Тебя послушаешь - создается впечатление, что глина имеет... душу.

- А ты думаешь, это не так?..

Кстати, угадайте с одного раза: когда Бог пожелал создать человека, из чего он его слепил?

Рязанская область

-- Костяное царство

Этому уникальному искусству больше тысячи лет, и, между прочим, еще в XI веке иностранные знатоки называли его "резьбой русов". Возникновение промысла связывали еще и с принятием восточными славянами христианского учения; специалисты считают, что сама идея резьбы по кости была занесена на Русь из Византии, где существовало древнее ремесло обработки слоновой кости. В северной Двинской земле умельцы осваивали иные материалы: моржовые клыки, зубы кашалотов и даже... бивни мамонтов.

Искусство резьбы развивалось в двух направлениях. Во-первых, каждый уважающий себя помор мог вырезать костяной гребень, уховертку, черенок ножа, рыболовный крючок или шахматную фигурку. Это умение обязательно входило в "джентльменский набор" мужчины наряду с навыками владения острогой или веслом. Во-вторых, издревле существовал особенный клан мастеров, умеющих поражать как современников, так и нас, потомков, редкостной виртуозностью в изготовлении костяных икон, ювелирных украшений и прочих предметов роскоши. До нас дошли сведения о том, как еще при царе Алексее Михайловиче холмогорские умельцы вызывались в Москву для выполнения спецзаказов: инкрустирования оружия, ларцов для хранения святынь и т.п.

В XIX веке промысел пришел в упадок. Тому было несколько причин, но главная - капитализация страны, в результате чего ручной труд стал обесцениваться. Дело дошло до того, что власти открыли бесплатный косторезный класс, в которой могли обучаться дети поморов. Затея обернулась тем, что через несколько лет класс вынуждены были закрыть. Изделия из кости были настолько дешевыми, что крестьяне не хотели, чтобы их дети становились мастерами по кости; морское и охотничье дело считалось более выгодным. В 1912 году чиновники в своем докладе отмечали: "...промысел пал от недостатка сбыта."

Может быть это звучит сейчас и немодно, но помогла... советская власть. В 1929 году в селе Ломоносово, названном так потому, что в нем родился великий русский ученый, создана была школа резьбы по кости, которая позже была переименована в "Художественное профессиональное училище резьбы по кости N27". Сам промысел из тесных кустарных мастерских перекочевал в стены фабрики "Холмогорская резьба по кости им. Ломоносова", тоже расположенную в вышеозначенном селе, причем, всего в нескольких десятках метров от места, где родился и вырос Ломоносов (сам дом не сохранился и на его месте построен музей).

Надо сказать, Михаил Васильевич Ломоносов будто знал, где ему надо было родиться. Село находится на острове Куростров, омываемом Северной Двиной, и многие из тех, кто здесь побывал, со мной согласятся: Куростров - одна из жемчужин Русского Севера. Чарующая тишина, обильные снега, спокойные холмы, широкие заливные луга - весь этот неброский, но западающий глубоко в душу колорит будто бы просится, чтобы его запечатлел художник. И мне кажется, что кость (пусть она не белоснежна, но ведь и снег не всегда бывает абсолютно белым...) создана была специально, чтобы отразить эстетику этих мест.

А еще в Ломоносове, как я уже говорил, есть училище косторезов. Располагается оно в двух стареньких одноэтажных зданиях и обучается в нем на 3-х курсах всего 44 юношей и девушек. Образование - бесплатное, но, поскольку Ломоносово - глубинка, ажиотажа при поступлении не наблюдается, а вместо экзаменов абитуриенты проходят лишь собеседование. В училище я встретился с человеком, имеющим совершенно другою точку зрения на косторезное искусство, кстати (за исключением японских нецке) не имеющее аналогов на нашей планете.

Галина Калинина, преподаватель спецдисциплин (говоря проще, это рисунок и композиция), тоже неместная; по поморским меркам родом она с далекого Юга, из Тульской области:

- После шестого класса я уже знала, где буду учиться, на кого, знала, что у меня будет двое детей, муж будет непьющий и я у него буду первая. Подруги говорили: "Ну, где ты такого найдешь?" Так оно и вышло! После Абрамцевского училища, где профессионально обучают резьбе по кости, меня направляли по распределению в Калининград. Но меня отговорил преподаватель: "Там, в Калининграде цех при бойне, там пуговицы делают, и вообще люди там не по твоей натуре. Ты - добрая..." И, поверьте, приехав сюда девятнадцать лет назад, я сразу влюбилась в этот промысел!

- За девятнадцать лет вы, наверное, видели и взлеты, и падения промысла. Мне на фабрике сказали: "упадок". По-вашему, так ли это?

- Думаю, сейчас все как бы стоит на месте. И еще - настоящее искусство "ушло в подполье". Подлинные мастера, как они всегда работали - так и работают, но так получается, что этого всего мы как бы не видим. На худсоветах выставляется "мелочевка". А уровень мастерства, на мой взгляд, теперь даже растет.

- Кто-нибудь оценивал общее количество мастеров?

- Только у нас в селе мастеров, наверное, человек двести. Есть и по округе косторезы. Здесь вот, какая проблема: мы сами наплодили себе конкурентов. Вот, и в Архангельске недавно открыли косторезный класс...

- Ну, а ученики лучше или хуже стали?

- В некоторых уже чувствуются будущие художники. Мне знаете, что больше всего нравится? Здесь есть преемственность поколений! Те из ребят, что принадлежат к династиям косторезов, это все с молоком матери впитывают. Они великолепно чувствуют материал, орнамент... Но были такие времена, которые, наверное, уже и не вернуть. В 1942-м, во время войны, сюда мастеров отзывали с фронтов - для того, чтобы возобновить учебный процесс!

- На фабрике я наблюдал меньший оптимизм...

- Вы знаете... мне кажется, люди сильно поменялись. У людей умирает... душа. Иногда смотришь на людей: они не живут, а "тлеют". Среди мастеров таких очень мало, но мне хочется понять вот, что. Почему при всей хорошести нашей жизни - ведь на самом деле благосостояние людей выросло (в старину здесь очень бедно жили)! - люди духовно обеднели? Не было раньше у людей такой зависти, и еще идет в обществе сильное расслоение по достатку...

- А как это отражается на промысле?

- Вы будете удивлены, но мне кажется, что злость, зависть - двигатель прогресса... Рождается конкуренция, и соревнование, хоть оно сейчас и "капиталистическое", настоящему мастеру только на пользу пойдет...

Архангельская область

--

-- Поют Кукарские коклюшки...

Слободу Кукарку переименовали в город Советск в 1918 году, как говорят, по всеобщему решению трудового пролетарского народа. Трудно сказать, так ли это было на самом деле - воды в Вятке с тех пор утекло немало - но исторические хроники донесли до нас сообщение о том, что выходец из местных кустарей-валенщиков Михаил Изергин, член ВКП(б), ставший главным человеком в слободе, под звон набата с пожарной каланчи собрал обывателей по типу Новгородского вече (есть сведения, что в древности берега Вятки колонизировали новгородские ушкуйники, как говорится, носители древнерусской демократии).

Народ выдвинул ряд альтернативных вариантов названия, звучащих поблагозвучнее Кукарки, но, когда из толпы донеслось: "Советск пусть будет!", - споры в одночасье прекратились и обыватели, перекрестившись, признали: "Ну, Советск - так Советск... Даешь Советск!" так и повелось: если "Советск" - значит, тоска зеленая, и ничего в этом захудалом городишке не словишь. А словить, между тем, есть, чего. Причем, в хорошем смысле.

Старая Кукарка издревле славилась изящными мастерами. Еще Максим Горький упоминал об одном редкостном кукарском мастере, творящем из дерева чудные фигурки. Все старинные кукарские промыслы связаны были с каким-нибудь художеством; даже валенки в Кукарке валяли "стильные". Фабрика валяной обуви работает, кстати, и сейчас. Один из кукарских промыслов - "опочный камень". Резчики по камню производили великолепные могильные памятники, которые и по сей день красуются на старом кладбище. Кроме надгробий, опочные мастера резали затейливых слоников и львов для украшения фасадов купеческих домов. К сожалению, промысел ныне забыт. Еще в Кукарке очень любили украшать дома причудливой деревянной резьбой. С установлением советской власти в Советске традиция украшения домов забылась и замечательные образцы деревянного зодчества можно найти лишь на старинных зданиях.

Но главный кукарский промысел - плетение на коклюшках. По счастью, это удивительное искусство живо.

К тому же, есть еще более веский повод написать о кукарском кружеве: недавно две мастерицы из Советска заняли первые места на всероссийском конкурсе. Он проводился в городе Йошкар-Оле и на него съехались представительницы лучших школ не только кружевоплетения, но и других традиционных рукоделий. Соревновались мастерицы из Нижнего Новгорода, Владимира, Уфы, Торжка, Вологды и Казани. Первые места по кружевоплетению заняли Валентина Песикова (среди мастеров) и Лариса Брагина (среди учениц). Обе - из училища кружевниц, которое в Кукарке существует с 1893 года.

Теперь это училище называется "ПУ-28" и оно является по-своему уникальным. Но вначале неплохо было бы рассказать о том, как в Кукарке появился этот промысел.

Началось все примерно триста лет назад. Тогда в Кукарке возник человек, называвший себя корабельным мастером, якобы сбежавшим в Вятские леса из Воронежа, с Петровских верфей, спасаясь от немилости своих хозяев. Мастер говорил, что долгое время обучался плотницкому делу в далекой стране Голландии, но мужики верили ему не очень, несмотря на то, что с ним была жена, настоящая... голландка. Имени мастера и его жены история не сохранила, зато человеческая память твердо усвоила, что именно жена того плотника впервые ознакомила кукарских женщин с традиционным европейским рукоделием: плетением на коклюшках.

Это ремесло родилось в Италии в конце 15 века и очень быстро распространилось на всем пространстве Старого Света, несмотря на свою очевидную кропотливость. Охвачены были и бескрайние русские просторы. В лучшие времена в Кукарке и прилегающих деревнях работали до 3 тысяч кружевниц. Не самой плохой была и советская эпоха: в городе работала фабрика "8 марта", производящая замечательные кружевные вещи. Теперь фабрика обанкротилась, мастерицы распущены на "домашние хлеба" и все производство, как и обучение, сосредоточилось в стенах училища N28.

Ну, а теперь познакомимся с лучшей кружевницей России Валентиной Владимировной Песиковой (Лариса Брагина, лучшая среди "юниоров", - ее непосредственная ученица). Валентина отчасти еще пребывает в страсти недавно закончившейся борьбы:

- ...Я думала, что буду вторая. Нам дали задание: салфеточка и 12 часов работы. Конечно первой должна была стать женщина из Вологды, там все-таки, самое знаменитое кружево. И сделала она на 35 минут быстрее меня.

- И как же получилось, что вы выиграли?

- Знаете, мне кажется, - качеством. Вообще-то, у нас, на Вятке всегда мулине плели, но на конкурсе вдруг дали всем ниточку N10, как в Вологде. Сначала я была в шоке... но немногим погодя опомнилась - и быстренько освоилась.

- А чем вообще ваше, кукарское кружево отличается от вологодского?

- Сложностью. И еще оно за сотни лет никогда не менялось. В Вологде узор более однотипный и в основном он у них состоит из полотняного переплетения. А у нас есть и "полотнянка", и "сетка", и различные декоративные тесемки: "крестик с разрывом", "восьмерка", "крыжовник", "с дыркой", "с корченкой", и еще несколько. Дальше у нас узор украшается различными видами сканей. Но есть и еще одна "изюминка": в Вологде идет просто "сцеп", а у нас - "сцеп с пересцепом". То есть по одному сцепу нитей у нас идет еще несколько сцепов - это дает плотность и рисунок не раздваивается. И еще мы отличаемся количеством коклюшечек - у нас их до двенадцати пар, а всего - двадцать четыре. Нигде нет такого количества...

А разговор наш происходит, между тем, в классе. Молоденькие девчонки сидят за "бубнами" (специальными подушками в форме барабанов являющимися, по сути станками для плетения) и по всему помещению разносился легкий, тонкий перезвон коклюшек. Валентина показала мне особенные, кукарские "вересовые" коклюшки. Дело в том, что во всей России эти палочки делаются из березы и только здесь - из можжевельника (здесь он зовется вересом), коего по берегам Вятки произрастает немало:

- Вересовые коклюшечки звон имеют необычный, певучий. А потрогайте, какие они гладенькие! Я не могу грубо называть коклюшки: они для меня "коклюшечки". Под их мелодию петь хочется...

Валентина, родившись в Вятской глубинке, в Подосиновском районе, не ведала даже, что есть такое кукарское кружево. Просто, однажды, вместе с подругой приехала поступать в 28-е, а, выучившись, осталась работать в училище мастером. И 15 сентября этого года исполнится 30 лет с тех пор, как она стала учить кружевному делу молоденьких девчонок. Всего через ее руки прошло, между прочим, больше 600 учениц. И то ли еще будет!

Кировская область

--

-- Лов неводом на Селигере

В далеком 14-м веке войско новгородцев разорило городок Кличен, затерявшийся на одном из селигерских островков. Чудом спасшийся рыбак Есташка обосновался на южном берегу озера и вокруг его скромного домика вскоре выросла слобода, разросшаяся потом до города, так и названная по имени рыбака: Осташков. Понятно, что в поселении, увековечившем в своем названии простого рыбака, этой самой рыбой и жили. Во все времена.

Познание русского рыболовства

Передо мной лежит книга, изданная в Петербурге в 1912 году. Ее для меня отыскала директор Осташковского музея Наталья Бодрова. Книга носит название: "Материалы к познанию русскаго рыболовства". Читаю главу про подледный лов неводом - и удивляюсь. К этому времени я уже участвовал в трех вытяжках, а посему начал потихоньку разбираться в сути этого хитрого способа лова, И выясняется, что с начала века ни терминология, ни технология - не изменились совершенно.

Невод такой же: он состоит из двух "крыльев" (сетей длинной по триста метров в длину и шестнадцать в высоту каждая) и "кормы" (сети - ловушки, где скапливается пойманная рыба). Не изменило время "пешню" (лом для прорубания лунок), "жередь" (длиннющая палка, к которой привязывается "ужище" (веревка). Жередь, которую прогоняют подо льдом, ловят нехитрыми устройствами - "ключ", "шашило" и "приворот". Место лова - "тоня" - по-прежнему представляет собой сектор озера, который охватывается неводом.

Невод опускается в "поддачу", а достается из "вытяжки". Артель ловцов состоит из 12-15 человек. Удача придет при условии, что вытяжка невода состоится на вечерней зоре, а поскольку все необходимые действия занимают около шести часов, артель на одну вытяжку тратит целый световой день.

В старинной книге, к слову, обнаружил я следующее наблюдение: "...Замечают, что рыбы в озере Селигер становится меньше и меньше, и размеры вылавливаемой рыбы ныне, говоря вообще, не так крупны, как в прежние времена..."

Отводила тони

Места знают только самые опытные, поэтому рыбаки обычно берут в помощь старика, знающего на озере каждый подводный камень (невод-то донный). Эта почетная должность называется "отводила тони". Сейчас показывает тоню Николай Степанович Максимов, которого все попросту зовут Мазаем. Каждое утро его привозят на рыбозавод - и старик указывает бригаде то место, где, по его мнению, рыба есть (заранее оговорюсь, что удачный улов ныне большая редкость).

Николая Степановича я застал в его деревне Слобода, после отвода тони. Мазай немного "выпимши" (ловцы на прощание угостили самогонкой, а много ли надо 77-летнему старику). Но в общении помогает супруга его, Ольга Степановна. Семнадцать лет назад у Мазая умерла первая жена, а было у них шестеро детей. В соседней деревне была вдовушка, Ольга Степановна, у которой тоже было шестеро. Пожил старый рыбак один, и понял: больше так не может. Стал часто гостить в соседней деревне, уговаривал Ольгу, слезу пускал даже. Целый год так прошел, и вконец сжалилась вдова... Теперь они уже не разделяют двенадцать своих детей, а недавно отпраздновали появление двадцать третьего внука! Один из внуков, 17-летний Алексей, трудится в неводной бригаде.

- Николай Степанович, а как вы выбираете тоню?

- О-о-о... Я приметы знаю... Когда молодой был - я ж тридцать лет бригадиром ходил - тоже старика с собой брал. И тоже спрашивал его: "Дядь Миш, а какие приметы?" А он мне скажет: "Собака тебя возьми! Ты свои приметы сам делай..."

- Говорят, что рыбы сейчас в озере мало стало...

- Я скажу, почему. Берег весь запорошен, электроудочкой бьют. Браконьерничают. А штука эта малька всего убивает. Я в прошлом году смотрю: орудуют бритоголовые такие. Я к ним: "Ребяты, что ж вы губите все!?" - "А ты, - говорят, - чеши отсюда, дедушка, а то застрелим тебя - и концы в воду!" Вот такую штуку изобрели... Как с электроудочкой пройдут, тут рыба вообще не появляется. А на весь Селигер одного рыбинспектора оставили. Ну, что он сделает?

Во времена Мазаевой молодости на озере было восемь неводов. Сейчас один. И эта единственная бригада с рыбозавода всю зиму, пока стоит лед, мигрирует по озеру в поисках рыбы. Удача, как я уже говорил, приходит редко.

И еще об электроудочке. Это хитрый прибор способен "набить" за час сотню килограмм рыбы. В прошлом году их изъяли у браконьеров девять штук. А сколько их на руках многочисленных горе - туристов, никто не знает...

Сам процесс

"Ну, господи, благослови!" - возможно, картинно, но, скорее всего вполне искренне восклицает бригадир Володя Черменин, опуская в поддачу корму невода. Предыдущую неделю невод рыбы не брал. "Да есть, есть где-то рыбина, вот только накрыть ее не можем..." - скорее, самого себя уговаривает Володя.

Сколько всего домов в Тотьме наряжены в "декора", оно даже не считала. Так как кроме нее искусством прорезного наличника владеет только она, от заказов отбоя нет, и, что замечательно, тетя Гена ни разу в жизни не брала за работу денег. Считает, что память о ней - а ведь резной наличник делается на века - гораздо важнее всяческих материальных благ. Про то, как придумываются узоры она говорит так:

- Я люблю животных и цветочки, вот, от этого всего и выдумываю. Иногда в телевизоре промелькнет рисуночек - я схватываю карандаш - и сразу переношу на бумагу. А всегда хочется чего-то необычного. Как-то была я у сестры Тони, а ее подруги заговорили про то, что арки сейчас в квартирах в моде. Я не вникла, дак, а ночью проснулась - и думаю: "Что это за арки такие..." И тут меня осенило! Схватила бумагу, карандаш - и ну рисовать. А утром встала - и давай резать...

Такая вот она, мастер тетя Гена. И люди ее любят, и она людей тоже, да только одна беда. Дочка с внуками сейчас живут в Беларуси, в городе Бресте, и очень жалеет Генава Кельсиевна, что по причине дороговизны билетов не могут из-за "тридевяти земель" приехать в гости внуки. Вот бы кому она передала свое искусство!

Вологодская область

--

--

--

--

--

--

--

--

--

-- Тебе пою, о, огурец!

...И настает день, когда жители вятского села Истобенск поздравляют

друг друга: "С огурцом вас, мужики!.." - "С огурцами вас, бабоньки!.."

...А еще существует целый обряд посвящения в огуречники. Значит, так:

берется один, по возможности, самый крупный экземпляр, и изнутри из него вырезается мякоть. В образовавшуюся полость наливается, конечно, водка.

Человек, желающий стать огуречником, должен оное опорожнить и закусить тем самым огурцом. Если через сколько-то времени он не валится с ног (а относится это к лицам обоего пола), то в таком случае двери одного из самых скрытных узкопрофессиональных "союзов" России для него открываются. Есть, правда, еще одно "но": в огуречный мир принято пускать исключительно коренных истобян.

Жизнь огурца окутана тайной и недомолвками с самого его рождения. До

сих пор бытует странная традиция, согласно которой огурцы надо садить

скрытно, чтобы никто из соседей и даже домашних не участвовал в работе и вообще не видел самого этого процесса. Особенно надо беречься посторонних глаз при посадке начальной полосы. Первый выросший огурец положено закапывать тут же, в огороде и не дай Бог, если кто-либо подглядит! Иначе, нападет на урожай желтизна... Собираются огурцы с утра, поскольку они имеют странное свойство расти только по ночам. У этих овощей есть даже свой христианский покровитель, отвечающий только за благополучие огурцов. Его и зовут соответствующе: мученик Фалалей-огуречник.

Уже когда подъезжаешь к селу Истобенск, начинаешь подозревать, что

здесь что-то не так. Уж очень какие-то однообразные огороды, ровнехонько рассеченные длинными грядками. Явно, что не картошка, не лук и не капуста. И среди каждого огородика (они немаленькие, соток по тридцать) обязательно заметишь копошащиеся человеческие фигурки. Только при ближайшем рассмотрении понимаешь, что все это - огуречные плантации. Известно, что в любом нашем более-менее населенном пункте главная улица именуется Советской или Ленина, здесь же главная улица носит имя... Труда.

Почему в этом селе, находящемся в регионе с не слишком ласковым

северным климатом, прижилась всего одна культура, - загадка. Земля здесь самая обыкновенная: голая глина, жирно налипающая на ноги и навевающая

неопределенную тоску. История донесла до нас сведения о том, что некогда

жители Истобенска, прямые потомки новгородских ушкуйников, вообще не

имели огородов а жили они исключительно рекой. Точнее, истобяне издревле (село впервые упоминается в летописях под 1379 годом) служили на северных реках капитанами, шкиперами и просто матросами. Жили настолько благополучно, что не нуждались в личных подсобных хозяйствах. Но Вятка постепенно теряла свое значение торговой реки, а потому и возникли проблемы с достатком. В 1822 году местное земство обратилось к властям с просьбой о выделении крестьянам земель, которая вскорости была удовлетворена. Первая культура, которую стали возделывать истобяне, были вовсе не огурцы, а капуста. Заготавливали ее в жутких количествах и засаливали в собственноручно изготовленных бочках. Потом дружно переключились на лук.

Но только такой скромный овощ, как огурец (почему-то ему все время

приклеивают эпитет "не жилец"...), по-настоящему принес им удачу, славу и

достаток. Достаток до такой степени, что истобяне до сих пор считаются

самыми зажиточными людьми во всей России-матушке. Так ли это на самом деле, мы еще увидим, но вот о значении истобенского огурца в судьбе нашей родины поговорить стоит. Не случайно ведь поются частушки типа: "Истобенск - село большое, там хороши мужики, у них головы капустны - огуречны кулаки..."

Житель любого северного города - находись он в Мурманской, в

Архангельской, в Пермской области, или в республике Коми - прекрасно помнят улыбчивых людей (славянской внешности) на рынках, торгующих огурцами прямо из громадных деревянных бочек. Но мало кто знает, что эти люди и есть истобяне. Казалось, что истобян - миллион, но на самом деле население села составляло всего-то тысяча триста душ. Они "пахали" и в прямом и в переносном смысле этого слова. Лелеяли и блюли каждый огурчик - и в итоге засаливали по несколько десяток бочек на семью. У огурцов много врагов-вредителей, от слизней и тли до кошек, которые здесь, в Истобенске, наверное, за нехваткой другой пищи, выучились поедать огурцы. Борьба со всеми этими напастями требует неусыпного внимания.

Внешне истобенский огурец вовсе не отличается от своих собратьев из

других регионов, но вся его прелесть заключалась во вкусе. Вкус, цвет и,

конечно же, замечательный, "фирменный" хруст достигался не способом

переработки, но уникальнейшими условиями хранения. Истобенский огурец еще называется подледным. И вот, почему. После краткой засолки в течение двух суток, огурцы в бочках помещаются в специальные ямы, называемые здесь "речками". К настоящей реке Вятке ямы имеют весьма приблизительное отношение, так как вырываются не возле реки, а

около ручьев и родников. Но вот родники-то как раз и дарят огурцам

уникальные свойства. Дело не только в чистоте воды, но и в постоянной ее

температуре - около +4 С -, причем, как и летом, так и зимой.

Истобян почему-то считают очень тяжелыми людьми, и меня не один раз

об этом предупреждали. На поверку оказалось, что это вовсе не так. В любой дом, куда я вошел (честно скажу - наугад) хозяева встречали дружелюбно, поили чаем и раскрывали буквально все свои "огуречные" секреты. У каждой семьи они свои. Не существует единой рецептуры и каждый добавляет в рассол свой набор ингредиентов, среди которых постоянные участники только укроп, чеснок и хрен. Остальное - личное творчество огородников.

Если закладка огурцов в ямы (и ямы у семей индивидуальные) процесс

долгий и не слишком приглядный, то доставание подледных огурцов,

приходящееся на весну, обставляется как праздник. Здесь даже стихи про это сочиняют:

Майской весенней порой

Из речки тащат огурцы,

Это бывает всегда,

Как только наступит весна...

В этом участвует вся семья: расчищается застарелый снег, пилой "Дружба"

вырезается во льду квадратная лунка и из нее - одна за одной - вытаскиваются при помощи трактора или снегохода бочки. Количество бочек, в зависимости от урожайности года, варьируется от 10 до 50.

Трудно понять, как умудрялись истобяне самостоятельно возить 250--

литровые бочки (истобенский стандарт) за тысячи километров на поездах и

самолетах, но это было так. Но это происходило до некоторого времени. Где-то коло шести лет назад реализацию взяли на себя совсем другие люди. Как уж там их называть - коммерсантами, посредниками или спекулянтами - каждый решает сам, но истобяне им сейчас благодарны за то, что часть их труда, касающаяся реализации, перешла к другим. Есть, правда, отдельные голоса о том, что на огурце кто-то сказочно наживается, дворцы строит и прочее, но и те, кто не доволен ситуацией, так же сдают огурцы тем же перекупщикам.

Принимают огурцы хоть и не по шибко великой цене (5 рублей за килограмм), но нынешние транспортные тарифы таковы, что, если простой истобянин решится однажды отвезти свои огурчики, например в Мурманск (а возили и туда), выйдут они не простыми, а просто-таки "золотыми".

Судя по далеко не маленькому количеству коммерсантов, занимающихся

скупкой огурцов, дело это прибыльное. Кто они? Как правило, это молодые

люди из приполярных городов, наладившие недорогие каналы поставки к себе на родину. Никто из них не интересуется технологией приготовления огурца и общение происходит лишь на уровне "купи-продай". За одним единственным исключением. Вот, о нем и поговорим.

На окраине села, в старой школе, недавно обосновалась фирма с названием

"Огуречный рай". Работает в ней полтора десятка человек и занимаются они, как вы сами понимаете, огурцами. Закупают их у добропорядочных итобян и засаливают, следуя здешней, давно отработанной, "ямной" технологии. Прежде всего меня, когда я узнал о существовании "Огуречного рая", удивило само это название; разве бесконечные плантации огурцов с копошащимися среди них подобно рабам на фазенде людишками могут называться раем? Но основатель и директор фирмы Вячеслав Сотнев с ходу опроверг мои сомнения:

- Раньше я понятия не имел, как делаются эти огурцы. Когда я впервые

приехал сюда, то увидел простых мужиков, которые перед тем, как в речные ямы залезать, выпивали стакан водки, разбивали лед и тянули из студеной воды бочки. И знаете... теперь я этих мужиков люблю больше, чем что либо! Да, а насчет "рая, вот из каких соображений я исходил: здесь, в Истобенске, в Вятку впадает много ручьев и речек и получается как бы остров. Ну, не географический, а хотя бы климатический. Дело в том, что ручьи забирают всю влагу, туманы, и не образуется росы. Это для овощей, и особенно огурцов очень важно, так как они растут по ночам и желательно, чтобы температура ночью не опускалась ниже 15 градусов. Я в другом селе, не так далеко отсюда, пробовал засадить несколько гектаров огурцами и у нас возникли проблемы с из выращиванием. А здесь для огурцов - настоящий рай, ей-богу! Вячеслав - выходец из далекой Воркуты. Там он занимался и фермерством, и коммерцией, но, на его взгляд, по-настоящему он нашел себя здесь, в "Огуречном раю". Планы у директора, можно сказать, наполеоновские:

- Я хочу, чтобы Истобенск стал родиной огурца. Ведь на самом деле во

всей России нет такого населенного пункта, где люди прямо-таки жизнь свою клали на огурцы! Я долго пытался понять, где спрятан секрет истобенского огурца, пока не понял: весь секрет - в трудолюбии...

- А что, в других городах и весях так не трудятся?

- Чтобы так - нигде не видел! Здесь же это веками прививалось, они ж как

заколдованные на этих огородах, зомбированные: на каждый огурчик дышат...

Тем не менее, "Огуречный рай" закупает только половину всех огурцов.

Другую половину они учатся выращивать сами. Причем, что странно, для

взращивания огурцов на своих полях они нанимают вовсе не истобян, а...

корейцев, которых они нашли в Узбекистане. И вот, почему: если корейцы

традиционно привыкли старательно трудиться везде, где бы они ни были,

русский всего себя вложит только, если это "свое, родное". Менталитет такой. Поставь истобянина на поле, принадлежащее фирме, - никакого толка не выйдет. Только урон один.

Конкурентов у "Огуречного рая" в последнее время заметно прибавилось,

но занимаются они не производством, а скупкой огурцов. Вячеслав их не

боится, и даже доволен тем, что объемы засаливаемых населением огурцов

растут неуклонно. В этом ведь главное условие любого прогресса. Главная же мечта директора - стать поставщиком сети ресторанов "Макдональдс". По его мнению, это вполне реальная цель: лучше все-таки снабжать популярную сеть не польскими огурчиками, а нашими, родными, которые, кстати, выпускаются на рынок под маркой "Огурчики вятские подледные".

...С особенным удовольствием Вячеслав помогает проведению Праздника

огурца, который появился в Истобенске пять лет назад. Время праздника обычно приурочивается к окончанию сезона сбора огурцов, когда закрывается последняя бочка. Конечно, веселятся от души, а ведь, как известно, кто умеет трудиться, умеет и отдыхать по-настоящему.

На сей раз немного не повезло с погодой - дождь и порывистый ветер не

слишком располагали к тому, чтобы праздничное действо выплеснулось на

улицы Истобенска. Тем не менее, это случилось. Люди плясали и пели под

холодным дождем! Да, что там песни, здесь даже Пушкина по-своему

переписывают:

Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог,

Он огурцы солить заставил

И лучше выдумать не мог!

Его рецепт - другим наука:

Берешь огурчик (рублик-штука!),

Наполнишь бочку всю точь - в точь,

И солишь, солишь день и ночь...

Добавишь хрена и укропа,

Листа смородинного часть,

О, Боже мой, какая сласть!

Халвы не надо и сиропа,

Хрусти и думай: "Вот те на!.."

Кировская область

--

--

--

-- Охота человека тешит...

...Меня разбудили в половине пятого утра. Едва сообразив, где нахожусь, я попытался засунуть ноги в сапоги. Так: это пойма Оки, позавчера открылась охота на утку, и мы с егерями приплыли на остров, образованный разливом. Вечером постреляли, потом - посидели... Главное - прицелится в голенище и попасть в него ногой. Ч-ч-чорт, с трудом получается!

Темно. Небо на горизонте только еще окрасилось заревой полоской. Зарю отражает батарея пустых бутылок в траве. Изжога не дает покоя. Однако, подумал я, перебрали мы вчера...

Это все мужики из Нижнего. Сначала приплывали разбираться, кто это с их "Нивы" стянул колесо и запаску. Честное слово, не мы. Потом прибрели замирятся, с собой принесли какой-то отравы "левого" разлива... До того-то мы хорошо сидели, употребляли хорошую водку, шацкую. Ухой закусывали. И ведь знал, что хорошее с "левым" мешать нельзя...

Мы разделились. Едва ориентируясь в сумерках среди неопределенных теней, переправляемся на соседний остров. Юра в затончике пристраивает подставную утку. Мне же велит затаится в березняке неподалеку. Утка, сначала плещется в воде, будто радуясь относительной свободе (привязана ведь), потом принимается исправно квохтать. "Если вжикать начнет - значит, селезня почуяла" - шепчет Юра. Селезень и впрямь почти тут же появился, виражируя над деревьями. Но сел на воду метров за двести. Стал медленно, нерешительно подплывать. Утка забеспокоилась. Я окончательно сосредоточился на реальности - утренняя прохлада отрезвила окончательно - и вскинул свое оружие (фотоаппарат). Селезень мгновенно взвился в сторону и ввысь. Но Юра успел бабахнуть. Промахнулся. Вновь тишина, но ждать приходится всего пару минут. Юра пояснил: "Его теперь ничто не остановит. Ведь весной щепка на щепку - и то лезет. Инстинкт..."

У Юры в Елатьме целая домашняя ферма подсадных уток. Его утки работают на всех охотников в округе. Оказывается, и в этой коллаборационистской профессии существует тщательный отбор. Утку в садке относят не так далеко от птичника, кладут на землю и слушают, закричит ли она. В "работу" берут только тех, у кого хороший голос. Молчунья не имеет будущего, и прямой ее путь пролегает на сковородку. Сегодняшняя подсадка у Юры уже третий год. Талантливая.

Селезень вновь приблизился на опасное для него расстояние. И вдруг откуда-то из мрака послышался такой же утиный "вжик", как и из подлой груди нашей подсадки. Оказывается, у него уже есть подруга... Селезень в нерешительности замер. Наша уточка засуетилась уже совсем нервно, но... ее "женишок" окончательно повернул назад. Верность его спасла...

Надо бы окончательно уяснить обстоятельства. В конце апреля охота на пролетную дичь открывается всего на десять дней. Со дня прилета и до момента, когда утка сядет на гнездо. По времени это совпадает с паводком. На охоте я с егерями Касимовского района Рязанской области Юрием Жуковым (его все зовут Юрой, как самого молодого), Николаем Григорьевичем Коптевым (зовут Григорич) и Павлом Ивановичем Егоровым (Пал Иваныч). Их хозяйство - тридцать тысяч гектаров вдоль Оки. Меня пригласили вкусить всех прелестей охоты. От меня нужно было только одно: деньги на бензин для лодок, тысяча рублей. Я поговорил с Аркашей, и он дал добро на эти небольшие деньги, только намекнул, чтобы я возвращался с добычей. В контору я возвратился без добычи, просто потому, что глупо везти в Москву подстреленных уток. Кстати, на водку мы потом потратили гораздо больше тысячи рублей, а платили за нее сами егеря.

Пока мы с Юрой, затаившись, сидим, вспоминаю вдруг, что, только наши сапоги вчера ступили на островок, где уже стояли две палатки и весело трещал костер, Григорич вполне искренне заметил: "Ну, вот мы и дома... Веришь ли, Гена, природа и есть самый настоящий для нас дом! А там, в семьях, мы в гостях..." Тостов не произносим. Если не считать краткое "Ну..." Под это дело хорошо идет разговор. Для начала вспоминают про одного глухонемого мужика - зовут его дядя Саша. Его считают "идеальным охотником". Живет в глухой деревне. В утку стреляет влет. На любом расстоянии. Убивает с первого выстрела. Щуку ночью острогой бьет. Недавно он нашел яйцо филина. Выслеживал дядя Саша этого филина долго, каждый день ходил к гнезду за несколько километров. Выжидал, пока самка выведет. Принес птенца домой. Выкормил, вырастил. Теперь филин у него живет, лучший друг. Дядя Саша каждый день рыбу свежую ему ловит, кормит только эксклюзивом.

Переходим на самую больную тему. Браконьерство. Больше всего егерей поражает их бессмысленная жестокость. Лосиху недавно убили. А она стельная. Так тушу лосихи забрали, а вот телка на сучке за заднюю ногу подвесили... Ну, не звери ли... Да и есть ли зверь страшнее человека? Григорич сразу вспоминает историю, иллюстрирующую этот прискорбный факт. Передам этот рассказ полностью, с сохранением лексических особенностей. Так красноречивее.

- Понимаешь, ведь браконьер браконьеру рознь. Есть же, кто семью хочет прокормить, или просто... Вот эти ребята, с Нижнего. Я их ловил, наказывал. С протоколом. Они же и не обижаются.

Был у нас браконьер. Он жив-здоров, мы с ним в дружеских отношения. Дело было так же вот, весной. Он ходил, стрелял ондатру и выхухоль. Ну, на шапки. Ну, он вообще нелегальное оружие имеет. Их вообще два брата. Мы с Пал Иванычем у двух братьев отобрали уже четыре ружья. Я вот говорю: "Коль, ну где ты их берешь?" - "А чего, у тебя-то ружье есть, а мне как без него? Я же вырос на воде, все равно буду охотится!"

...Тогда он здорово под датой был, на реке Унже. Мы патрулировали. Как раз разлив был, ну, едем мы. Нам одни как раз встречаются и говорят (деревенские-то все друг друга знают): Колька с брательником поперли под Фомино. С ружьями." Ну, поехали. Доезжаем до фомино, я в бинокль так вот смотрю: идет. Я говорю: "Паш, твой клиент" (это его участок). С нами еще два охотника были. Он: "Никаких проблем!" И с ним охотник пошел. Получилась такая вещь: он у него пытался изъять ружье... как у них там все получилось, не знаю. В итоге такая картина: Пал Иваныч мой со своим ружьем в разложенном виде под мышкой бредет. А я в бинокль смотрю - не пойму: чего это он там? А браконьер сзади идет, уже с ружьем, обоих ведет под конвоем. А второй охотник с пятизарядкой был, он-то нам всю картинку и подпортил. Они, оказывается с одной деревни. А мы обрезаем их на машине.

Думаю: стоит ведь один раз пойти на поводу у браконьера - и мы уже никто. Будут над нами "Ха-ха" варить, посмеиваться. Заряжаю - как был патронташ у меня - третий номер, ну, ну уток как. И с машины наперерез. Он меня сразу угадал. Он бросил этих Пашу, охотника - и к Унже. Я сразу обежал с другой стороны. Махнул я здорово и к нему: "Коль, отдыхай, я тебя уже не отпущу, раздолбай! Поговорим по-человечески." (Я всегда начинаю спокойно.) А он: "Да я на х... вас всех видал!" Чувствую - сильно под датой. Я ему: "Чего ты от меня гонишь?" А сам так спокойно ружье сымаю. Он ругнулся. Ну, меня такое зло взяло! Вот сейчас отпущу его, думаю, а потом он на всю деревню будет хвалится, как егерей одурачил. Я ему: "Ну, на!" И прям в корму его лодки резиновой - пух! Ты представляешь, лодка уплыла, но ведь успел, гад, в этой лодке схватить ружье. И плывет ко мне, к берегу. Ну, у меня один патрон остался. Стою, его жду. Он выплывает и так - раз! - ствол на меня: "Щас дернешься - я тебе череп разнесу!" Говорит, а сам задом так отходит... отошел на десять метров и начал мне диктовать: "Клади ружье и назад десять шагов." Я: "Коля, ты можешь мне череп разнести, но я браконьеру ружью что бы отдал... Ну, чего, будем стреляться - или как?"

Он и стукнул... Над головой прошло, с меня шапку снесло! Я даже не дернулся... Тут Паша подходит: "Ну, блин, он у меня все ложе выворотил." Оказывается, они схватились драться там... А охотник, ну, который с пятизарядкой на коленки сел - и сидит. Потом разворачивается на девяносто - и по воде все заряды: ту-ту-ту-ту-ту! Я к нему поворачиваюсь: "Сереж, для оправдания, что ли? Ну все понятно, защиты от вас - никакой."

И теперь - представляешь - у нас с браконьером по патрону в стволах. Он: "Я сказал, ложь ружье!" Я: "Ладно, хрен с тобой. Только давай вместе положим." Ладно уж был незнакомый мужик, а то знакомый парень-то: "Коль, я тебя убивать не буду, неплохой ты мужик, но перебрал сегодня..." Он: "Ладно, договорились, на..." Он его еще нес, а я вдруг навскидку вдруг: ТУХ! Представляешь: с десяти шагов я ему всю ложу разбил. Ружье на два метра отлетело. И как он руку держал - тринадцать дробин... Я к нему подлетаю, а эти у меня остолбенели ребята... В общем, когда зампрокурора смотрел это ружье - сто восемьдесят пробоин! Все хотел узнать, как я эдак попал. А я - убей- не знаю. Просто мне не хотелось умирать, видно.

-И что с этим придурком было?

-А ни хрена не было. Мы дураками остались. Оправдали - и все. Мы ж еще его в больницу возили... После он у нас в течение года шесть баллонов надрезал ножом. А знаешь, у меня на прошлую пасху гараж сгорел? И "Уазик" там был, и мотоцикл... Но злодея не нашли. А в этом году я опять у него сетку отобрал...

...Резкий хлопок вернул меня от воспоминаний к реальности. Юра лез уже за подбитым селезнем. Светало. Можно было отдохнуть.

Но вместо отдыха егеря повезли меня показать свои угодья. Всеж-таки корреспондент, а не хрен собачий! На острове остался только Юра. Провожая нас, он затравленно присел и печально взвыл. В шутку.

Селения, в которые мы заплывали, были по правому берегу Оки. В разлив они практически оторваны от Большой земли, но, тем не менее, в магазинах водка была. Вот мы идем по поселку колхоза "Маяк" (родина Григорича). Из домов выходят старухи - посмотреть. И вдруг у меня возникает чувство "дежа вю", то есть ощущение, что когда-то все это было... И сейчас я вспомнил. Давненько уже, когда я был солдатом, строем мы шли по улице города Мурома, что в полста километрах от этого места. Старушки, глядя на нас, плакали... И вот сейчас я, с красной от загара мордой, с всклокоченной бородой, иду с егерями. И чувствую, как их уважают. И жалеют. А с ними, получается, и меня.

Водку выпиваем не спеша, чинно. Один раз на островке, перед тем, как преодолеть быстрину (вешняя вода коварна), второй раз в охотничьей избушке на кордоне. Избушка ухоженная, хотя, и по-мужски грязная. Замка на ней нет. Григорич, перед тем как отправится дальше, показывает мне могилу любимого пса Азора. Закопан он под большой сосной, а на самом дереве приколочена табличка с указанием имени и дат рождения и смерти животного. У сосны Григорич, то ли от выпитого, то ли от романтических чувств, теряет скупую слезу.

Перед этим еще отобрали сетку у одного пьяного браконьера, который был не силах даже перечить; устроили небольшую погоню за лодкой с охотниками, почему-то вздумавшими убежать. Правда, вся их вина заключалась в том, что ружья не зачехлили. В общем, особых приключений не было. Скорее мы (по крайней мере, я) больше наслаждались апрельской природой, мягким солнышком и прочими прелестями жизни, чем работали.

К вечеру вернулись в поселок Елатьма, где егеря "гостят" (а в привычном понимании, живут). Супруга Григорича Клавдия уже вернулась с работы - она товаровед и получает гораздо больше мужа. Женщина сообщила, что заходил тут кто-то, просил передать, чтобы "лодку с мотором поберег". Запугивал, то есть. Новость была принята без эмоций. А вот, что сын Сергей принес новую порцию двоек - с этим надо бы разобраться... Или дочка Оля подошла к папе - и попросила пятьдесят рублей. На мороженое. Григорич погладил чадо по головке и ласково произнес:

- Знаю, о чем ты беспокоишься. Что у тебя сиськи на растут. - Девочке на вид было лет двенадцать Не бойсь, вырастут, никуда не денутся...

Обещание отца девочка приняла стоически, хотя, в душе наверняка смутилась. Все-таки, дочь охотника.

Еще раз разлили по рюмкам (в том числе, и жене), и я спросил:

-Николай Григорьевич, а хотели бы, чтоб сын по стопам вашим пошел?

-Нет, пожалуй... Неблагодарная это работа. Денег мало, а врагов наживаешь много...

Вы уж простите меня, господа егеря... Написал я все по правде, как все было. Может, и не договорил чего, так это по причине того, что старался рассказать только то, что интересным показалось мне самому.

Конечно, в охоте я "чайник". К примеру, никак ни могу понять, зачем так много сил и умения надо тратить, что бы шлепнуть утку, в то время как у нас в Москве их зимой можно руками голыми взять... Конечно, вы говорили, что в охоте главное - процесс. Когда бегаешь, мерзнешь, мандражируешь. И выпивка - тоже ее неотъемлемая часть.

Речь не об этом. На мой взгляд, ключевое слово в русской охоте - "убить". По отношению и к утке, и к кабану, и к волку, и к вороне (за которую вам платят "премиальные" - патрон за лапку) вы говорите - "убить". Можно уложить, прикончить, хлопнуть, порешить, угробить, тюкнуть - да мало ли чего... Но, говоря "убить" о животном, вы, сами того не понимая, констатируете этический закон охоты. Это - не игра. Это самая что ни на есть настоящая жизнь. Где все на равных и, отнимая жизнь, ты лишаешь тело маленькой - но души.

Но человек не настолько совершенен, чтобы преодолеть в себе страсть к охоте. Старинная поговорка гласит: "Не довольство, а охота человек тешит". Даже у скотины любовную страсть называют "охотой". Охота пуще неволи.

Беда не в том, что мы не в силах преодолеть инстинкт.

Как это не парадоксально, мы не всегда умеем разумно убивать.

И это - гораздо страшнее.

Рязанская область

--

--

-- Родина Жар-птицы

С холуйской и хохломской росписями мы уже ознакомились - пора махнуть в "козырный" Палех. Ходит то ли быль, то ли легенда о том, что в свое время американцы предлагали палешанам перевезти их вместе с избами, скотиной, сараями и даже пожарной каланчей за океан. Но они отказались...

Правильно ли палешане сделали? Американцам конечно же были нужны не они, а их искусство, которому от роду почти тысяча лет. Даже у немца фон-Гете, автора "Фауста", была голубая мечта побывать здесь, в глубине русских снегов, чтобы увидеть, как в темных избах мужики пишут иконы византийского стиля, да еще такого качества, которого цивилизованная Европа в то время не видывала...

"Темные избы" канули в лету, да и снега с тех времен стали не такими глубокими, но палехское искусство с той поры не только не затихло. Оно стало еще более совершенным!

Правда, с тех пор многие призадумались: а не стоило тогда согласиться и свалить в Америку?

Советская власть палехское искусство любила. Потому что оно приносило стабильный валютный доход. Не смущало даже то, что промысел-то изначально был иконописный! Здешние изографы славились не только тончайшей техникой письма, но и тем, что посредством тайных иконописных секретов могли сообщить образам, которые они создавали, удивительную духовность - вплоть до того, что иконы воспринимались как живые существа. Кстати, в другом иконописном центре, селе Холуй, в канун революции стали внедрять практику писания т.н. "расхожих" икон. Поимею наглость повторить мою любимую притчу. В те времена иконописцы по степени мастерства подразделялись на "личников" и "доличников". Первые писали лики, вторые - все остальное. Развилась полиграфия, печатные иконы создали конкуренцию художникам пришлось переквалифицироваться в "личников". Зачем писать икону полностью, если она все равно пойдет под оклад?

Это был жестокий переворот в иконописи, потому что с тех пор образы стали писаться не для Бога, а для денег. Ежели такое возможно - значит, Бога нет, ежели его нет, - значит все дозволено. Ох, как мы, русские люди, потом жестоко поплатились за эту логику...

Палех по сравнению с Холуем и Мстерой оказался в оппозиции. Дело в том, что здесь была глубинка, иконы писались в основном под заказ и палешане не опускались до халтуры, старались поддерживать марку (ко всему прочему, палешане развивали еще одно ремесло: они расписывали по всей России храмы и в этой области они являлись монополистами). Но далеко не все поддержали честь цеха. Палехские "доличники", простые подмастерья, все же стали в угоду рынку штамповать злополучные "расхожие" иконы и раковая опухоль халтуры проникла и на эту благословенную землю.

Если сказать коротко, вскоре пришли ко власти атеисты, Бога они отменили и в этот-то момент как раз и поступило предложение из-за океана. Но подвернулся другой случай. Старые мастера где-то подглядели расписные немецкие коробочки из папье-маше и они решили перенести свое сакральное искусство на картонные изделия. Ну, а поскольку религиозные сюжеты власти запретили, придумали изображать эпизоды построения коммунизма в деревне. Или эпизоды Гражданской войны. Но особенно палехские художники полюбили русские сказки. Практически они стали в сказках жить.

Такова краткая история палехского искусства.

Теперь о настоящем. Еще перед капитализмом (назвали его хитро: "перестройкой") стали в Палехе, аккурат между каланчей и Ильинской церковью строить гигантское сооружение. Оно должно было стать Дворцом творчества, в котором кроме залов и гостиных у каждого художника должна была иметься мастерская. Дворец на целых триста мастерских! Прямо-таки сказка наяву...

Теперь этот долгострой превратился жуткого монстра, могущего испугать свои видом любого.

Зато успели достроить великолепное здание Палехского художественного училища. Пожалуй, это - лучшее, чем может теперь похвастать село. Здесь до сих пор стараются не ронять планку как уровня преподавания, так и быта студентов. И не случайно: училище находится под эгидой Министерства культуры.

Заместитель директора училища Галина Бердникова рассказала мне, что не всегда здесь была такая "божья благодать". Всего несколько лет назад из Москвы приходила бумага за подписью премьер-министра с предложением ликвидировать уникальное учебное заведение, точнее, переоборудовать его в художественную школу. Но чиновники вовремя одумались и теперь, несмотря на то что Палех - глубинка, конкурс сюда - 4 человека на место.

Выходят отсюда художники-мастера лаковой миниатюры (кроме всего прочего, здесь учатся писать иконы), хотя на самом деле, как заметила зам. директора, "методом подсадки", то есть, получая навыки от своих родителей, молодые палешане могут узнать гораздо больше о тайнах росписи. Но здесь, в училище еще дают классическое образование, включающее в себя владение всеми техниками живописи и рисунка. Важно и другое: диплом Палехского училища имеет значительный вес и с ним специалист при условии наличия таланта и желания никогда не пропадет. Те более что салоны принимают работы только у дипломированных художников.

Но, по наблюдению Галины Васильевны, уровень подготовки иногородних абитуриентов выше. Сказывается самоуверенность палешан: мол, "мы имеем вековые корни, нам нечему учиться". Кстати, иногородних среди студентов сейчас всего 12 человек из 132; дорога стала нынче слишком дорогая (простите за каламбур)... И вообще в нынешних студентах прослеживается какое-то охлаждение по отношению к учебе: проблема в том, что промысел сейчас находится в упадке. Как, собственно, и вся экономика региона. В том же Палехе все предприятия развалены, остался лишь молокозавод. Потому и получается, что либо палешанин идет в сельское хозяйство, либо - в художники. Третьего ему не дано.

Насчет нынешнего положения промысла мы поговорили и с директором Музея палехского искусства Алевтиной Страховой. Полагаю, музейных работников, особенно провинциальных, автоматически можно причислять к лику святых. Что некоторые и делают, чем на самом деле глубоко их оскорбляют. Особенно рассуждать по поводу "святости" обожают чиновники от культуры. Лучше бы зарплату подняли! Алевтина Геннадьевна - главная в музейном комплексе, состоящем из пяти (!) музеев (кроме музея лаковой миниатюры есть еще дома-музеи знаменитых палешан-художников). Так вот, зарплата ее составляет 12600 рублей. Что тогда говорить о простых сотрудниках?

Нынешние Времена Алевтина Геннадьевна оценивает весьма положительно. В лучшие времена Палех посещали больше 200 тысяч туристов, в частности, иностранных, и это была слишком большая нагрузка на музеи. Теперь - не больше 60 тысяч, причем иностранцы здесь не бывают вообще.

- ...Раньше иностранцы не боялись ездить по России, а теперь... Да и вообще, палех - специфическое, очень сложное искусство, у него есть свой круг любителей и почитателей. Мало кто знает, что такое палех на самом деле...

В лучшие времена краски делались так: собирались разноцветные камни, перетирались в красители, а потом порошки перемешивались с яичным желтком и квасом. Сейчас вместо природных чаще берутся химические красители, но в целом техника не изменилась. Испокон веков художники вяжут себе кисти сами: подходит для них беличий мех, причем, белка должна быть убита в августе, тогда у нее особенно тонкий и прочный волос. В Палехе, в отличие от других центров лаковой миниатюры, к простым краскам добавляется золото. Настоящее. Приготавливает золотую краску каждый художник сам: сусальное золото в блюдце перетирается с гуммиарабиком. Длится этот процесс долго, до нескольких дней - до того момента, пока художник не почувствует, что краска готова (истерта до нужной степени). Такая краска называется "твореным золотом", потому что она "творится" мастером. Золото используется вот, для чего: на черном фоне оно смотрится настолько эффектно, что кажется, будто изображение на шкатулке стереоскопическое. Твореное золото первоначально не блестит. Для того, чтобы оно "заиграло", художник берет... волчий зуб (он очень острый) и каждый штрих на своем творении отшлифовывает.

Для тех, кто не знает: настоящий палех от поддельного, которым теперь буквально наводнена страна, можно как раз определить по золотому блеску. Но и стоит настоящий палех соответственно.

Всего, как отметила директор музея, в Палехе чуть больше 600 художников, из которых истинных мастеров "высокого полета" (именно так Алевтина Геннадьевна выразилась), не больше 120. Ну, а что касается положения промысла... директор посоветовала мне спросить об этом у самих художников.

...Мне повезло. Я попал на мероприятие, которое проходит всего дважды в месяц: художественный совет. Палехские художники всегда работали кустарно, на дому, и в общем-то грандиозная идея построить для них Дворец творчества (теперь это - "гробница творчества") с самого начала была обречена на провал. Если в Холуе и Мстере есть предприятия, объединяющие художников, то здесь, в Палехе, как создали в 1924-м "Артель древней живописи", та она и существует до сих пор. Правда, теперь эта артель именуется "Объединением художников палеха". Входит с объединение около половины палехских изографов. Творят, как уже было сказано, они дома, но дважды в месяц самые маститые и уважаемые мастера оценивают работы. В прямом смысле этого слова: результат оценки - сумма, которую получит художник. Объединение берет на себя реализацию работ и снабжает художников красками, материалами и золотом.

Стоимость работ на худсовете варьировалась от 450 до 1800 рублей. Впоследствии перекупщики "накрутят" на них 3 или даже 4 цены. В перерыве я решился подойти к самому солидному из оценивающих работы, так как посчитал, что именно он - главный. Оказалось - вовсе нет. Он простой, правда заслуженный, художник и зовут этого почти двухметрового бородача Николаем Павловичем Лопатиным. Откровенно говоря, в моем воображении его могучая внешность как-то не вязалась с миниатюрными шкатулками, тем не менее в процессе общения я понял, что передо мной человек, свято преданный искусству.

В отличие от большинства палехских художников, Лопатин - неместный. Однажды, еще когда был школьником, он приехал сюда на экскурсию и просто был потрясен лаковой миниатюрой. Лопатин учился здесь, в Палехе и в училище познакомился с девушкой, тоже иногородней, так же "зараженной" лаковой миниатюрой. Теперь в их семье художники все: Николай Павлович, Супруга Нина Павловна и их два сына - Алексей и Лев. Лопатин и сам теперь преподает в училище.

Такой семейный промысел - обычное для палеха дело. Работа в радость, но она неуклонно обесценивается. Еще два десятка лет назад, когда в мире была мода на русское, шкатулки не продавались дешевле 50$ (тогда мерили на доллары...). Дошло до того, что художники перестали расписывать броши: тогда они оценивались в 10$, теперь же их цена - сущие копейки. Художников считали миллионерами, хотя на самом деле это было не так: деньги "делали" перекупщики, барыги. Некоторые из художников успели построить себе коттеджи на улице Зеленая Горка, но строились они не за шкатулки, а на кредиты, которые тогда можно было взять. Семья Лопатиных как жила, так и сейчас живет в маленькой квартирке.

Если говорить о сегодняшнем заработке художника, то, если за месяц он заработает 15 тысяч (рублей), это для него будет большим успехом. Практически удается наработать лишь на половину того. Жили бы и вовсе худо, но выручают личные подсобные хозяйства.

Все зависит от самого художника. Мы уже упоминали тех 120 настоящих изографах, которые поистине творят, так вот, как и перед революцией, кризис промысла привел к тому, что многие опускаются до откровенной халтуры. Так же как в те времена стали писать "расхожие" иконы, так и сейчас многие берутся за весьма сомнительные заказы. Например, расписывают "под палех" мобильные телефоны, или малюют шкатулки с "Мерседесами" на крышках, или пишут пошлые портреты "новых русских". А недавно заказчик искал художника, который бы ему изобразил "икону": улыбающуюся Богоматерь. Художники отказывались, ведь есть же предел даже у пошлости. Но заказчик вскоре уехал в хорошем настроении; видимо исполнителя он нашел.

Ивановская область

--

-- Солнце и счастье в добрых руках

- ...Заставило меня их делать любопытство. Посмотрел в Архангельске как там делает родственник - и попробовать решил.

- Долго учились?

- Не очень. Трудно было доходить как надо щипать. А потом, как с щипанием разобрался, просто стало. Давай, покажу...

В северном городке Каргополе щепные птицы почему-то были не в традиции (а может, традиция эта была основательно забыта). Юрий Иванович Ягремцев двадцать лет назад стал пионером этого редкого ремесла (для данного региона). Теперь-то у него много учеников, и в Каргополе "птиц счастья" можно купить в нескольких местах, - вещь красивая и выигрышная. Но "насадил" промысел именно он, Мастер...

Кстати, птицы здесь делаются двух сортов: "солнце" и "счастье". У "солнца" перышки востренькие, они как лучики, а у "счастья" более округлые формы. Всего Юрий Иванович их наделал тысячи, но теперь болезнь возымела власть над телом Мастера и он садится на свой любимый табурет на веранде, переоборудованной под мастерскую не так часто. А начинал Мастер в другом помещении, называемом им "туалетом":

- ...Работал я в городской телефонной сети, придешь домой, наносишь дров, садишься в "туалет" на пьедестал - и начнешь строгать. Хвосты сначала не получалась, но тут есть один секрет, как щипать: вдоль или поперек. Не сразу я дошел до того, что щипать надо поперек волокон. Когда крылья делаешь, сначала раскрываешь половину, потом вторую половину, а потом их сводишь вместе. Хвост проще: там две половины "замком" соединяются. А крыло накладывается. Главное, чтобы количество перьев соответствовало - в зависимости от размеров птицы...

Размеры Мастер освоил самые разные - от 2 до 50 сантиметров - правда, разнокалиберные птицы похожи друг на друга как слоники. Юрий Иванович не скрывает секрета их изготовления:

- Вот, смотри: сначала я готовлю брусок и грубенько топориком обрабатываю конфигурацию птицы. Потом ножом обрабатываю - и расщепляю хвост. Материал используется - сосна или ель, ее легче резать, но из сосны красивее получается - там годовые кольца видны. Еще сосна болотная должна быть, она попрочнее. Сушу недельку (обязательно в комнате, если ускоренно сушить, все развалится), шкурю - потом в горячую воду - оперение раскрываю и перехватываю ниткой. Потом крыло делается, так же, как и хвост. Ну, вырезал - и сразу в горячую воду. Там расперил и ниткой связал. Можно и не связывать, они держаться тоже будут, но лучше связать - для надежности. "Коронки" еще делаю, так, мне кажется, красивше. Ну, потом соединяю и "чепик" деревянный приделываю. Это, чтобы подвешивать ее. Она потом в квартире от движения воздуха будет крутится, во все стороны глядеть. Их, птиц, и большими можно делать, и совсем крохотными, два сантиметра, это чтобы женщинам в ушки можно было вдевать заместо сережек. Ну, усек?

- Почти. А что самое трудное в этой работе?

- Расщепить, наверное. Да еще и материал нужный подобрать. И не забудь: брусок надо нарезать так, чтобы годовые кольца были горизонтально, а то потом трудно будет ощипать.

- Скажите, а она правда приносит счастье?

- По правде говоря, не знаю... Но, вот, удовлетворение - во многом. Когда работаешь - успокаиваешься как-то... Спина разве только болит от напряжения. А вообще так скажу. Будешь работать - и счастье будет, а не будешь - какое счастье-то? Главное трудиться, быть здоровым, не жалеть себя, не плакать, а что еще надо для счастья? А вообще люди считают, что вроде приносит. Специально приходят ко мне, потому как слух прошел, что именно мои птицы счастье приносит: у них "хорошая аура". А я, дак, в это не верю... Просто дарю от души.

- А продаете?

- Как-то жизнь заставила меня их продавать, это когда пенсию задерживали. А сейчас не продаю. Вот у меня список целый составлен: кому из знакомых дарить. Тут у меня человек сто. Дарю вот - у кого день рождения, или что... Да и у наших людей и так денег сейчас нету. Не вяжется продажа всякая с моей идеологией.

- Но ведь в городе птиц много продают...

- Да, учились у меня многие. Ведь по сути, если руку набить, одну птицу за час можно сделать. Это сушить ее долго надо, а делать-то быстро. Да приходили тут, даже с Архангельска: давай, ты будешь директором, а мы делать будем! Это все не то... Ведь никакого творчества не будет: гони в размер и по плану. Нам с бабушкой сейчас и пенсии хватает. Тут красота... Да разве счастья можно купить? Были как-то студенты из Голландии, я им по птичке дал, а одной девушке не досталось. Она взяла одно перышко-то с полу, и все рассматривает, какое оно тоненькое, чудно ей. И я сделал специально для нее, невысушенную правда. И улетела моя птица в Голландию...

Архангельская область

--

--

--

--

--

--

--

--

-- Счастье луковое

Селе Ёмсна разлеглось на довольно ровном пространстве в пойме реки Солоница. Из Солоницы в старину брали воду и вываривали из нее соль, но теперь, в результате мелиорации, чудодейственные свойства река потеряла, но осталась она такой же полноводной и исправно снабжает своей водой поля и огороды.

А вот колхоз в Ёмсне, недавно гордо названный "СПК Возрождение", "опростался": несколько лет назад пустили под нож последнюю корову, чтобы выплатить долги колхозникам, и теперь местное хозяйство занимается исключительно заготовкой кормов с целью их продажи, благо травы на полях, давно забывших плуг, вдоволь и отличается она редкой "жирностью". Правда, так до конца и не понятно: если имеются такие замечательные заливные луга, - почему бы на них не заниматься животноводством? Тем, кто искушен в вопросе, ясно, что Русь - страна, состоящая сплошь из парадоксов, тем более у нас бывает и не такое. Например, в государстве, являющемся одним из мировых лидеров в производстве нефти, вдруг может не оказаться на бензоколонке солярки...

Ну, а люди... они давно научились жить натуральным хозяйством. Держат помногу скотины, делают из молока замечательный творог, жирную сметану, вкуснейшую ряженку, и стараются продавать это на городских базарах, ведь село расположилось довольно удобно: отсюда одинаковое расстояние до Ярославля, Костромы и Иванова. Хотя, если, честно, это "одинаковое" расстояние довольно велико и преодолеть его в наше время весьма проблематично.

В этом году Ёмсне исполняется ровно 250 лет. Столь странное для Среднерусской равнины название имеет три объяснения. Согласно первому, когда здесь проходили монголо-татары, их лошади здорово завязли в пойме реки, и с татарского "темсна" переводится как "тесто". Второе объяснение таково: в старину здесь пролегал большой тракт, называемый Арменским, и местные жители его обслуживали, или, как говорили тогда, "гоняли ямщину". Ну, а согласно третьего толкования, село так назвали из-за речушки Ёмсны, которая протекает неподалеку, а названия ей дали угро-финны.

Среди пойменной равнины, за много километров вокруг виден ёмснинский храм Троицы, как говорят, бывший некогда самым богатым во всем уезде. Теперь он, к сожалению, в заброшенном состоянии, но, несмотря на облупившиеся стены и заброшенный вид, он и сегодня впечатляет своей величественностью. Известно, что случайного в мире ничего не бывает, и, если в селе был богатый храм, значит, здесь жили небедные люди.

Именно в храмовый праздник, Троицу, мне посчастливилось побывать в Ёмсне. Считается, что хорошо праздновать умеет тот, кто хорошо умеет работать, но... какая работа может быть в колхозе, который уже собрался спеть по себе "отходную"? А вот, какая: луковая!

Согласно историческим хроникам самый здешний зажиточный крестьянин Иван Мальцев держал в Ёмсне постоялый двор и валенкокатальню, но, пожалуй, он был исключением. Самым распространенным здешним промыслом здесь считалось... выращивание лука и хрена. Исходя из того что хрен, как ни крути, - сорняк, и особливого старания он не требует, главные силы всегда отдавались луку. Как, собственно, отдаются и ныне.

"Кто ест лук - избавлен будет от вечных мук" - так говорилось в народе. Но лук во все времена считался самым дешевым товаром и про него даже поговорка была сложена: "лук - татарин: как снег сошел, и он тут". Или: "луком торговать - луковым плетнем подпоясываться". Очень немногие села по России рискнули луковое дело сделать своим промыслом, а уж так, чтобы на выращивании лука люди построили свое благосостояние... В чем секрет Ёмсны? Прежде всего, конечно, в трудолюбии. За ним следуют вековой опыт и прекрасные природные условия, позволяющие получать завидную урожайность. А остальное - это секреты, которые старается свято хранить каждое ёмснинское семейство.

Кстати, у лука есть еще одно проверенное временем действо. Лук - вовсе не овощ, а некогда, в доисторический еще период "одомашненная" трава, причем, трава не простая, а лекарственная. Один из видов лука, черемша, до сих пор растет только в диких условиях, и, как известно, она обладает просто-таки целебными свойствами. Но "действо" лука, о котором мне сейчас хочется вскользь сказать, совсем иного свойства: запах лука не выносят сила, которую мы в просторечии называем "нечистой". В старину высушенный лук носили в качестве оберега в ладанке или на кресте.

Кстати, о старине. Здесь настолько ценят старинные традиции, что до сих пор сохраняют свой храмовый, или, как иначе говорят, престольный праздник. На сей раз он прошел особенно широко, так как было много гостей из других городов и весей. На всех хватило специально сваренного деревенского пива, холодного и хмельного, так же всем досталась ритуальная яичница, приготовленная прямо на костре (такова местная традиция). Яйца, между прочим, собирали по домам колядующие - с веселыми песнями и плясками. Старая ёмснинская традиция - завивание березки, когда каждая девица должна привязать к самому любимому на Руси дереву ленточку или кусочек ткани, а потом желающие могут и "покумиться". Для нашего слуха слово "покумиться" звучит непонятно, а на самом деле все просто: после кумления молодые женщины минимум на год становились подругами и могли смело доверять друг другу свои тайны.

В гости к ёмсницам приехали знаменитые и единственные на весь мир нерехотские рожечники. Все когда-то слышали о пастушьих рожках, но так, чтобы из таких, казалось бы, примитивных инструментов составился целый оркестр! Нерехотским мужчинам такое - не слабо.

Жаль только, что праздники, как и все хорошее, быстро проходят... Быстро пустеет поляна у старинного пруда, разъезжаются гости и расходятся ёмсницы по своим домам, в которых давно уже накрыты столы. Село снова погружается в будни.

И только в сельской библиотеке пока не закрыта дверь. Здесь я и познакомился с местным библиотекарем Натальей Лобовой. Именно эта молодая женщина со всей возможной старательностью собрала историю села Ёрсма, да и организации праздника она отдала немало сил. Она буквально затащила меня к себе домой, где за семейным застольем я познакомился с ее мужем Сергеем и мамой Ниной Павловной (до пенсии она тоже работала в местной библиотеке). И, не зайди я в этот гостеприимный дом, никогда не узнать бы мне (и, естественно, Вам!) про знаменитый ёмснинский "луковый" промысел, так как на празднике об этом не было сказано ни слова.

Вообще-то библиотекарем Наталья работает по необходимости. У нее высшее экономическое образование, и в лучшие времена она трудилась в колхозном правлении. А вот по луку главная специалистка - Нина Павловна. Она и рассказала, что в основном их семья живет луком, и к тому же они держат скотину, и, по здешним меркам, скотины и луковых плантаций у них маловато; другие держат по три, а то и по четыре коровы, и добрые четверть гектара засаживают луком.

Любимая местная поговорка: "хрен да лук - не выпускай из рук". Но с каждым годом становится все труднее и труднее, потому как приходится ездить на городские базары, а дорога неуклонно дорожает. Потому в основном ёмсницы продают свою продукцию в райцентре, городе Нерехте, и то - за бесценок. Особых секретов выращивания такого сладкого лука у Нины Павловны нет. По ее мнению, все дело - в старании. А остальное - это все от лукавого...

Костромская область

-- Колокольная душа

От валдайских колоколов, которые по большому счету уже стали историей, шагнем к реальному колокололитейному делу. На окраине старинного волжского городка Тутаева, в цехах бывшей "Сельхозтехники", простые русские мужики, ведомые мастером-литейщиком Николаем Шуваловым, творят истинные чудеса. Здесь разгадали древние секреты изготовления колоколов.

И даже более того: Николай Александрович Шувалов утверждает, что колокола его завода существенно лучше старинных образцов. Это не похвальба. О преимуществе тутаевских колоколов в один голос говорят и лучшие российские звонари, регулярно приезжающие на фестиваль колокольных звонов в город Ярославль.

К этому достижению Шувалов шел долго. Еще при советской власти он был простым строителем, и приехал он с родного Урала в Тутаев чисто случайно, точнее, в то время он больше всего любил рыбалку, а в Волге, по его мнению, должно было быть много рыбы.

Рыбы в Волге оказалось мало, зато в Тутаеве было много чудом сохранившихся прекрасных церквей. Прихожанином одной из них, Воскресенского собора, Николай и стал, а через некоторое время его выбрали церковным старостой. Воскресенский собор - удивительное место; никакие власти, даже во времена воинствующего атеизма, не решились его закрыть, так что внутреннее убранство храма, включая чудотворную и самую большую в России икону Всемилостивого Спаса, сохранилось в неприкосновенности (поговаривают, коммунисты не трогали собор, так как в городе ходил слух о том, что якобы посягнувшего на Спаса настигнет кара - и они этому верили). И все бы хорошо, а колоколов на большой соборной колокольне не было - их в достославные времена все-таки решились снять и отправить на переплавку. Настоятель собора о. Николай Лихоманов как-то попросил Шувалова что-нибудь придумать.

Достать колокола тогда, в самом начале 1990-х, было невозможно, а потому Николай попробовал заказать колокол на каком-нибудь из заводов в Ярославской области, на которых имелся литейный цех. Очень скоро выяснилось, что литейщики и понятия не имеют о том, как отливать колокола. Николай решил попробовать отлить колокол сам.

- Думалось: "расплавить металл, сделать форму - почему не получится?". Высшее электротехническое образование позволяет, тем более что мой прадед был литейщиком на знаменитых Демидовских заводах на Урале; что-то во мне, наверное, было заложено предком. А к тому времени Моторный завод, градообразующее наше предприятие, стало лихорадить, ребята с него ушли, организовали свое литейное производство (всякие детальки отливали), но после нескольких плавок это дело забросили. И я решил взяться за литье сам, а в помощь взял братьев, Михаила и Владимира (они тоже в Тутаев переехали за мной).

Первое литейное производство Шувалов основал во дворе собственного дома. Построил печь, графитовый тигелек, для обдува приноровил обыкновенный бытовой пылесос. Слепил "со товарищи" внутреннюю и наружную форму. Первые опыты принесли одни расстройства; однажды тигелек лопнул, расплавленный металл фейерверком выплеснулся в радиусе нескольких метров, в результате чуть не сгорел дом.

- ...Главная загвоздка, что заставила нас стать русскими колокольными мастерами, стала в другом. Колокола-то у нас вроде получились, а не звучали. Как бажовского Степана - не выходит, и все тут... Поддержал нас тогда старец, отец Павел Груздев, что жил при Воскресенском соборе: "Не отступайте, все у вас получится", - благословил, значит... И однажды Воскресенский собор украсился-таки нашими колоколами, а один из первых получившихся колоколов я отвез своей сестре Ольге, монахине Покровского монастыря в Суздале...

На поиски тайн колокололитейного дела ушло восемь лет. Теперь мастер Шувалов смеет утверждать, что почти все колокольные секреты древних мастеров ему известны. Тем более что бывшее "дворовое" производство занимает теперь насколько цехов бывшей районной "Сельхозтехники", которая в результате экономического гения лидеров нашего государства с треском обанкротилась. Сейчас на колокольном заводе Николая Шувалова трудятся 20 человек (формовщики, литейщики, художник), включая самих братьев и старшего сына Николая Александровича, Александра. Братья Михаил и Владимир занимаются преимущественно снабжением, так как в колокольном деле очень важно качество металла, а так же глины, из которой делаются формы для отливки. Достать достойный материал - задача не из легких. Братья в прямом смысле этого слова плодовиты: у троих Шуваловых в общей сложности 16 детей, скоро они повзрослеют и собираются вслед за Александром влиться в семейное дело полноценными участниками. Возможно, им тоже удастся стать Мастерами.

Николай гордится тем, что из всех литейщиков России он единственный, кто отливает колокола согласно старинным правилам, начиная с ручного способа формовки. В этом помогла найденная мастером старинная книга знаменитого некогда ярославского литейщика Николая Оловянишникова "История колоколов и колокололитейное искусство".

- Тайны технологии формовки заложены в качестве глины и в добавках в нее. Добавки - не секрет: квасное сусло, коровья шерсть, конский навоз, - но хитрость в дозировании и еще кое в каких тонкостях, которые и есть наш "фирменный" секрет. Глину мы сначала возили за тридевять земель, закупали гжельскую, армянскую, болгарскую, итальянскую глины. Но в итоге обнаружилась, что самая лучшая глина своя, родная, только ее нужно уметь найти. В конце лета, когда уровень Волги опускается до минимума, мы на дне нашей великой реки как раз находим то, что надо. Окрутить форму колокола из глины с помощью кружальных лекал непросто; мастер с лекалом обходит вокруг формы по несколько сотен раз в день. А всего рождение колокола длится около трех месяцев. А сплав - не секрет: 20% олова, и 80% меди. Мы сделали анализ старых колоколов и поняли, что тогда по-настоящему не умели очищать медь и олово, отчего звучание страдало. Мы же стараемся покупать чистые металлы - и оттого достигаем неплохого звука. Хорошую колокольную бронзу видно на изломе: она мелкозерниста, желтовато-серебристого цвета, так как кристаллы меди и олова до конца не перемешиваются, их дрожание и "трение" друг о друга создают тот мощный и богатый звук, за который мы ценим наши колокола...

Хороший колокол, а Шувалов сейчас отливает колокола весом до 10 тонн, стоит дорого, "Мерседес-600" обойдется дешевле. Там не менее заказов сейчас много. Дело не в богатстве Русской Православной церкви - она сейчас (по крайней мере, в провинции) не может похвастаться роскошеством жизни - а в многочисленных благодетелях, которые, как правило, не желают, чтобы их имена "светились". Мастер Шувалов (а он общался много с нынешними богатеями) убежден в том, что благодетельствуют они не из-за тщеславия или стремления заслужить "индульгенцию на небесах", а просто из-за того, что они глубоко верующие люди. Есть, правда, закономерность: перед парламентскими и региональными выборами почему-то количество заказов вырастает на 20%.

- ...А самое ответственное для нас - отливка колокола. Мы иногда устраиваем публичную отливку, но в сущности дело это интимное. Я бы сказал - литье - процесс мистический: то ли получится - то ли нет... Процентов десять у нас получается брака, и тогда мы разбиваем колокол - и снова в переплавку. Готовность сплава мы определяем старым способом: опускаем в него деревянную палочку, и, если бронза застывает на ней в виде стеклообразной корки, сплав готов. Колокол стынет несколько дней, после чего он вынимается из ямы и очищается от пригоревшей глины. На моем заводе колокола ни в коем случае не обтачиваются, что делается на других предприятиях для "подправления звука"...

То ли для мистификации, то ли для "плизиру" старые мастера перед тем как заливать колокол, распускали по городу слухи о якобы родившемся теленке с двумя головами, или цыпленка с четырьмя лапками. Именно оттого на Руси появилось выражение: "Ну, ты заливаешь". Для чего это делалось, Николай и сам не понимает, скорее всего таким образом лишние глаза отвлеклись от такого, казалось бы, ординарного события как отливка колокола, но на самом деле разных предрассудков и несуразностей вокруг отливки собираются сонмы.

Шувалов признается, что, хотя основные колокольные секреты им открыты, есть все же кое-какие детали, которые мастера унесли с собой в могилы. А Самому Шувалову не хватит жизни, чтобы до них дойти. Да, книга Оловянникова ему перво-наперво помогла, но в итоге до всего пришлось доходить методом проб и ошибок. И сколько таких ошибок еще ждет впереди!

Самая трудная задача, решение которой Шувалов считает главным успехом своей жизни, есть открытие тайны глубокого звучания колокола:

- Из всех старых колоколов, которые привелось мне увидеть и услышать, больше других мне нравятся русские колокола XVII века. Их я внимательно изучал, обмерял и по их подобию строю профиль своих колоколов. При ударе в русский колокол слышен не один тон, а несколько, как будто поет целый хор, а не один голос. Дополнительные тона называются обертонами, их можно насчитать от трех до десятка. Думаю, это многозвучие - душа русского колокола. Другая особенность наших колоколов - громогласность, Это требование православной церкви к колоколам: чтобы звон был громче и слышен издалека. Иногда думаю: что в этом звуке умиротворяет и успокаивает? И мне кажется, что колокола возвещают лишь о вещах важных, вечных и святых. Даже обыкновенные куранты ежечасно напоминают нам о быстром исчезновении времени. А вот почему какой-либо колокол не звучит, никто из нас объяснить не может. Вроде бы каждый раз все делаем по одной схеме, а результат получается разный...

...По странной прихоти колокола русские почему-то женственны. Даже части колокола называются по аналогии с женщиной: в нем есть юбка, тулово и даже матка (за нее колокол подвешивается). Именно поэтому, наверное, работа по литью колоколов - самая мужская на свете. Здесь должны соединяться и физическая сила и нежность, без которой колокол не "заиграет".

К колокольному заводу Шувалова в городе относятся по-разному. Если говорить о зарплатах мастеров (до 50 тысяч рублей), то они - одни из самых больших в Тутаеве, что не может не вызывать зависть местных лентяев. Но даже тунеядцы, когда хотят похвастать своей родиной, бьют себя в грудь: "Да у нас братья Шуваловы лучшие колокола в России отливают!"

Между прочим, они правы. Конечно самые "козырные" заказы (например, колокола для храма Христа Спасителя в столице) принято размещать на крупных заводах типа "ЗиЛ" или "Кировский" - для гигантов нужно титаническое производство. Шувалов на гигантов не претендует (хотя, если честно, мечтает о подобном заказе), но ведь, если положить руку на сердце, Россию украшают не монстры навроде никогда не звонившего Царь-колокола, а сотни тысячи малых и средних колоколов приходских церквей, так радующих наши души "малиновым звоном на заре"...

Ярославская область

--

--

--

-- Веники кидай!

Я ожидал в Мечётке обнаружить целый песенный пласт, касающийся рода занятий местных крестьян. На самом деле песня оказалась одна - и весьма мрачная. Мужики нудно затягивают: "Веники вяжем, веники вяжем, веники вяжем..." Женщины (правда, звонко и энергично) подхватывают в лад: "Веники кидай, веники кидай, веники кидай!.." Это трудовая песня. Рабочая. Под нее навязаны миллионы веников...

Мечётка раньше гордилась своей древностью. Археологи производили здесь раскопки и обнаружили, что во времена монголо-татар кочевники в здешних местах хоронили видных сановников Золотой Орды. Еще в XVIII веке в центре села стояли развалины громадной мечети, возле которой можно было увидеть остатки древних мавзолеев. Позже все растащили на камни, и от былого мусульманского величия в селе остались разве что название, да речушка Мечеть, впадающая в живописную реку Битюг.

Теперь село гордится своим "национальным" промыслом. Здесь, простите за пошлость, вяжут веники. На вениках в Мечётке строят дома, покупают машины, дают образование детям. Летом село - сплошные заросли редкой для нашей страны культуры под названием сорго. Поскольку село большое (оно вытянулось вдоль Битюга на 15 километров), зрелище впечатляющее.

Сорго - трава такая. Вырастает она высокая - как кукуруза, - и всходы сорго от кукурузы ничем не отличаются. Бывают, правда, разные сорта сорго - и повыше, и пониже - но в среднем сорго вытягивается на два метра. Высаживается сорго в мае, но высадить - это еще не все: веник требует особого ухода. Едва только ростки взойдут примерно на пять сантиметров, их нужно прореживать, то есть выдирать лишние с тем условием, что между ростками должно оставаться пространство сантиметров в пять - семь. Операция называется "раздергивание". Затем, в течение лета, сорго аккуратно пропалывается; когда культура обретает силу, она сама уже способна подавить любой сорняк, так что к концу лета хлопот с ней нет вовсе.

В середине сентября сорго убирают и очищают от листьев. Потом с нее трясываются семена, которые весной станут посевным материалом. Стебли сорго высушиваются до тех пор, пока не пожелтеют (обычный цвет веника). Из готового полуфабриката всю грядущую зиму можно вязать веники. Устройство для вязания слишком уж похоже... на виселицу. Специальную петлю привешивают к потолку, но частенько делают и станки. Они нужны для того, чтобы плотненько стянуть жгут. Веник состоит из трех таких жгутов. На профессиональном "веничном" языке они называются "пальчиками". Когда связываются три таких пальчика, они при помощи того же станка соединяются теперь уже в настоящий веник. Остается его только продать.

Возят веники в город, на базар, немногие. В Мечётку заезжают оптовые покупатели, проверенные люди, которые избавляют мечётцев от забот по реализации. Местным это в радость, потому что и дома забот хватает. По сути "веничное дело" отнимает громадное количество времени, в нем задействованы все, даже старики и дети. Уж слишком хлопотная культура это сорго...

"Семейное" предприятие показали мне Татьяна Ивановна и Петр Михайлович Киселевы. Татьяна работает бухгалтером в сельсовете, Петр - шофер грузовика. Сейчас он трудится в так называемом ООО "Леоновское", которое занимается возделыванием земли. Был в Мечётке колхоз, который назывался "Путь Ильича". Этот "путь" по сути привел к возделыванию веников, и это очень даже хорошо, ибо колхоз развалился, а вышеназванное ООО - всего лишь пришлые "инвесторы", которые стремятся побольше выжать из земли. Из года в год на бывших колхозных землях растят подсолнечник и свеклу, а севооборот не соблюдается. Местным в сущности неплохо - их хотя бы на сезонные работы берут. Однако даже дети знают, что к хорошему это не приведет. Хотя есть плюс: когда колхоз еще теплился, зарплаты люди в нем не видели десять лет. "Инвесторы" платят пусть и немного, но исправно.

Семья Киселевых - лишь одна из сотен мечётских семей, и веничное хозяйство Киселевых - типичное. У них около гектара своей земли, и 80 соток они отводят под сорго. На остальных сотках выращиваются картошка и тыквы. Это кормовая база под личное подворье. На дворе у Киселевых - две коровы, бычок, телочка, пять поросят. Скотина в Мечётке есть почти в каждом доме, однако она приносит гораздо меньше дохода, нежели веники. Представьте: за осень-зиму Киселевы навязывают около 4 тысяч веников. Вяжет вся семья, включая детей, и потому первая партия "уходит" уже через две недели после сбора урожая. Оптовики платят по 20 рублей за веник. Ныне, в связи с высокой инфляцией, оптовая цена вырастет.

А теперь прикиньте: в Мечётке 681 двор (а всего населения - 1223 человека). Вяжут почти в каждом дворе, даже одинокие старики. Если условно взять, что в среднем один двор выращивает и навязывает 2000 веников (Киселевы все же работают производительнее среднестатистической "веничной" семьи), то получается, Мечётка - это ж гигантский веничный завод! Последние три года веники уходили влет - Мечётка не успевала вязать. Эта зима характеризуется затишьем. Перекупщики что-то стали нечастыми гостями мечётцев. Пошли слухи о том, что выращивать сорго и вязать веники для России стали в Молдавии. Здесь надеются, это всего лишь слухи...

В Мечётку в минувшем году провели газ. Семья Киселевых за подключение к заветной трубе заплатили 82 тысячи рублей. Работая в ООО, Петр заработал за сезон в четыре раза меньше, чем семья Киселевых выручила за веники. Плюс к тому: в Воронеже, в колледже учится дочь Киселевых Ольга. Родители "на вениках" могут снимать в городе дочери квартиру и оплачивать учебу. Правда и Ольга свою лепту вносит: в выходные, в каникулы, приезжая в отчий дом, она не на танцульки бежит. Она идет в сарай, оборудованный под склад сырья и мастерскую по вязки веников - и вяжет, вяжет!..

А три года назад Киселевы сдали веники - и купили почти новенькую "пятерку". Правда с машиной еще родители Татьяны и Петра подмогли; они хоть и пожилые люди, тоже веники растят - на 40 сотках. Сын Киселевых, Александр, после срочной службы в армии остался там служить по контракту. Родителям позвонил и запросто заявил: "В гробу я ваши веники видел! Всю службу они мне в кошмарах снились..."

Как ни странно, история веничного промысла в Мечётке очень даже прозрачна. Известно даже имя человека, "заразившего" село "веничной болезнью". Вирусы... простите, семена сорго привез в родное село Максим Липунов по прозвищу "Колодка". Это произошло в 1969 году. Где-то на Юге он был на заработках, подсмотрел, как это дело творится, да семян стырил. Как ни странно, многие про этого "Колодку" говорят: "Убили бы!" Очень уж веничное дело трудное, точнее, муторное. Дети с этими чертовыми вениками детства не знают: все лето в поле - "раздергивают" молодую поросль сорго. Вязать-то веселее, потому как семья собирается вместе, картина получается не хуже "святого семейства" руки какого-нибудь Леонардо. У людей в сараях телевизоры стоят, а вяжут люди вслепую, чисто механически. И голова, и глаза, и языки свободны - есть возможность обсудить "Ледниковый период" или аспекты реализации национального проекта "сельское хозяйство".

А как красив сам процесс сбора урожая! Сорго жнут по-старинному, серпом. Детишки укладывают стебли в штабеля, и так это умилительно, у стариков аж слезы наворачиваются!..

Проблема только в том, что молодежь из села бежит. Печально, но в этом году в Мечётке не было ни одной свадьбы, не родилось ни одного ребеночка. Здесь на детишек смотрят по-крестьянски как на будущих работников. Некому будет "раздергивать" - весь промысел в Лету канет. Жаль...

Хотя, если посмотреть строго, много тысяч русских сел живут без всякого промысла - точнее, только по Божьему промыслу. И ведь выживают! Правда, далеко не все...

Воронежская область

--

-- Гроздь донского винограда

Согласно легенде хутор Ведерников получил свое название от Петра Великого. Говорят, когда царь подплыл по Дону к хутору, казаки, зная пристрастия царя, поднесли ему целое ведро местного вина. "Знатно! - Воскликнул самодержец, осушив половину. - Повелеваю в честь сего ведра вам и прозываться!.."

Ведерники некогда были одним из казачьих центров, это даже и не хутор был вовсе, а большая станица. Но рядом с Ведерниками народный герой (и одновременно бессовестный бунтарь - по версии правящего режима) атаман Степан Разин простроил свой городок, названный Кагальницким. Оттуда отряды разинцев уходили в военные походы, а после делили награб... простите, завоеванное добро. После разгрома разинцев (в Кагальницкой Стенька и был пленен), все находившиеся по соседству с "разбойничьим гнездом" станицы и хутора подверглись опале, и на Нижнем Дону настала эпоха запустения.

По счастью Ведерники помимо чисто казачьих ратных дел жили своим древним промыслом: виноградарством и виноделием. Один из первых российских научно-литературных журналов "Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащих", выходивший при Санкт-Петербургской Академии наук, в 1756 году поместил статью "О разведении винограда". В ней можно, например, найти такие строки: "...особливо стоит отметить Ведерниковскую станицу, в которой ныне виноградные сады приведены в такое размножение, что тамошние жители, при всем своем довольствии сего фрукта, еще продажей его пользуются; а и того лучше, что с немалым успехом упражняются в делании вина с особым искусством, что в отношении доброты крымскому, валахскому и некоторым другим европейским винам не уступает..."

Виноделие на Дону имеет глубочайшие корни. Оно возникло с появлением первых греческих колоний, еще во времена Платона и Александра Македонского. Древнегреческий историк Страбон писал, что во время своих путешествий он посетил устье Танаиса (Дона) и дивился варварскому обычаю: виноградные лозы на зиму засыпали землей.

В 1704 году по инициативе царя Петра Алексеевича, после того как его в Ведерниках угостили местного разлива вином, была учреждена донская войсковая печать, та самая, где на винной бочке изображен гордо восседающий полуобнаженный, пропивший одежду, но не оружие казак. По преданию Петр увидел хлопца в одних портах, но с саблей и ружьем. Петр подошел к нему: "Эй, отвага-молодец, для чего не продал ты ружье вместо рубахи? За него дали бы много. А за рубаху ты и осьмухи не получил". "Сбыть ружье казаку не пригоже, - отвечал казак, - с ружьем я и службу царскую отбуду, и шелковую рубаху добуду!"

В эпоху казачьего Дона в этих местах возделывались местные, "казачьи" сорта винограда: "Красностоп Золотовский", "Цимлянский черный", "Пухляковский белый", "Варюшкин", "Сибирьковый". Казаки добывали виноград в качестве военного трофея. В годы походов по Европе они не злато и серебро стяжали, а срезали с виноградников на Балканах, в Италии, во Франции черенки, или по-местному "чубуки" виноградной лозы. Возвратившись домой, их "приживали" на своей земле. Так и зарождались вышеназванные сорта, которые, собственно, и названы в честь казаков, (Золотова, Пухлякова, Варюшкина), которые завоевали лозу в боях. Бесценные сорта винограда, благополучно пережившие даже эпидемию филлоксеры (это самая страшная напасть для винограда - после человеческой глупости, конечно...), бережно сохранялись на частных делянках в течение веков.

Хутор Ведерники расположен на высоком правом берегу Дона, с которого открывается шикарнейший вид на реку и на просторы Ногайских степей. Для винограда южные склоны, прогреваемые ласковым солнцем, - место идеальное. Впрочем климат здесь капризен: он постоянно создает для лозы стрессовые условия, ибо за знойным летом следует сырая осень с пронзительными ветрами, а вскоре поспевает и зима с довольно значительными морозами. Если бы не традиционный казачий способ формировки куста (называемый "донской чашей") и "укрывная технология" виноградарства (лозу на зиму закапывают в землю), виноградники не выжили бы.

Казаки веками оттачивали технологию виноградарства. Укрывание начинают до первых серьезных заморозков -- в начале ноября. Причем, для нее подходят только непривитые посадки виноградников. Традиционно привитые саженцы сломались бы в месте прививки под тяжестью земли. Плуг, которым укрывают кусты, попутно обрезает все боковые корни, принуждая корневую систему винограда, расти только вглубь к грунтовым водам, залегающим на пятиметровой глубине под толщей глиноземных пород.

В начале апреля перезимовавшие кусты начинают открывать. Для этого ряды отпахивают специальным плугом, а затем, при помощи особой техники, отдувают с кустов оставшуюся землю. Напор воздуха, которым производится "отдувка" кустов, очень сильный и с легкостью уносит не только комья земли, но и довольно крупные камни. Для винограда, как говорят местные специалисты, этот момент несет настоящую "эйфорию". Даже старожилы всегда с видимым удовольствием по весне наблюдают настоящее чудо: лоза почти сразу же после того как ее отрыли, распрямляются, сама стряхивает с себя остатки земли и вытягивается навстречу солнцу! Ведерниковцы считают, что для получения высококачественного вина необходимы "мучения лозы"; таких стрессов, как в донском хозяйстве, виноград не испытывает нигде в мире.

Современное виноградарство хутора Ведерники существует в двух ипостасях. Первая - совхоз. Конечно, к "советскому" хозяйство не имеет отношения, как раз сейчас в бывшем совхозе явит себя капитализм в лице богатого инвестора. Но факт, что во второй половине прошлого века на виноделии совхоз процветал: за счет винограда и приготовляемого из него веселящего продукта на хуторе были построены шикарный Дворец культуры, школы, асфальтировано несколько улиц. Хозяйство называлось в соответствии с профилем: "Винсовхоз "Ведерники". В 90-е годы прошлого века, после горбачевской "борьбы" с алкоголем (тогда по чисто человеческой глупости виноградники-то и порубили) экономика хутора сильно пошатнулась. По счастью новый хозяин вложил немало денег, и виноградная лоза на бывших совхозных плантациях разрастается вновь. А на рынок продвигается новая продукция, винная линия под общим брендом "Ведерниковъ". И пусть слава донского вина только приумножается!

Но есть у ведерниковского винограда и вторая ипостась, которая ни в какие времена не умалялась. В старину каждый казак, а сейчас - потомки вольных "рыцарей Дона", за честь почитают иметь собственный виноградник. Как рассказал мне житель Ведерников, краевед и страстный патриот родного хутора Василий Николаевич Крюков, некогда казаки свои виноградники разводили на всем правом берегу Дона, чуть не до станицы Цимлянской. Эти одичавшие казачьи виноградники (их по традиции называют "виноградными садами") и сейчас можно встретить на крутых склонах. В советское время, когда все "частное", мягко говоря, не приветствовалось, индивидуальное виноградарство сосредоточилось в частных подворьях.

Василий Николаевич сводил меня в одно из таких подворий, принадлежащее Николаю Егоровичу Банникову. Вид виноградного сада впечатляет: за старым куренем лозы не видно. Зато уж двор - это действительно полноценный виноградный сад! Модно сказать, все более-менее свободное от построек пространство занято виноградниками! Всего в этом хозяйстве насчитывается 230 кустов. Число же сортов винограда достигает двадцати! В саду - идеальный порядок, все кусты выстроены рядами, будто молчаливое воинство. Хозяина мы застали за работой6: аккурат он подрезал лозу.

Николай Егорович (или, как его хуторяне зовут, Егорыч) немного разочаровал нас. Оказалось, старых казачьих сортов в винограднике Банникова почти не осталось. Ну, разве три куста "Пухляковки" имеется, но это погоды не делает. Егорыч объяснил: казачьи сорта, если по-научному объяснить, - технические, они не слишком много сахара набирают. Еще имеется один тонкий момент: частным виноделам "гайки закрутили", заставляют приобретать лицензию, чтобы вином можно было торговать. А бумажка эта стоит больше, чем средняя годовая зарплата хуторянина. Да и вино сейчас сбыть трудно (на прилавках магазинов появилось много лицензионных отечественных вин, в том числе и "Ведерниковъ"), виноградарство, как ни крути, - занятие для денег. Егорыч уже пенсионер, а на пенсию разве сейчас проживешь? Тем более что четверо детей у него, внуки... им же помогать надо.

А потому Егорыч, как и большинство из виноградарей Ведерников, культивирует столовые сорта винограда. На виноград несколько последних лет держится хорошая цена, а потому выгодно выращивать виноград "товарного" вида. Жена Егорыча Майя Ивановна всю осень каждый день стоит на базаре, продает выращенные мужем солнечные ягоды. У Егорыча в саду произрастают в основном южные сорта: "Резомат", "Тайфи розовый", "Августин", "Молдова", "Русмол зимостойкий". Не закапывает Егорыч на зиму только "Русмол", остальные же сорта нежны, они боятся заморозков и ветров. "Пухляк" к тому же - женский сорт, ему необходим куст-опылитель. Да и урожайность казачьих сортов маловата по сравнению с заморскими.

Егорыч где-то прочитал, что виноград по трудоемкости - вторая культура после чая. Он с этим не согласен: виноград - скорее самое непростое в деле растение, ибо к нему надо относиться как к нежному, подверженному всякой напасти ребенку. И прибыль виноград принесет только при условии полной отдачи виноградаря, когда ты работаешь "двадцать пять часов в сутки". Неслучайно ведь о лозе столько песен сложено, столько стихов написано!

Виноградарство - это постоянная борьба с разнообразными болезнями и круглогодичная работа по формированию куста. У каждого куста было нужное количество ветвей (для "Резомата" это число: 12), чтобы на каждой ветви было нужное количество почек (для того же сорта их должно быть 7 - не больше и не меньше...). Виноградарству Егорыча учил его отец. Отца - дед, деда - прадед... так продолжалось из века в век. Банниковы - старинный казачий род, ведущий свою родословную со времен Стеньки Разина. Егорыч своих сыновей тоже обучал, они вместе с ним с младых ногтей обрезали и формировали. Но сыновья уехали в город, ни у кого из них виноградников своих нет - даже на даче. Сердце ноет у Егорыча: не прервется ли традиция?

...И все-таки вина ведерниковкого - настоящего домашнего вина - мы вкусили. Побывали мы в винградном саду Николая Васильевича Бойкова. Он уже пожилой человек, и почти всю сознательную жизнь трудился на Севере, в Воркуте. Работал в шахте и почитай света белого не видывал. А, как вернулся на Родину после того как оформил пенсию, первым делом виноградники завел. Конечно, по моде нынешнего времени, большинство из сортов - столовые. Как же без прибыли - одна только "коммуналка" (плата за свет, газ, водопровод) съедает большую часть пенсии! Однако и старым сортам Николай Васильевич оставил место. В погребе у старого шахтера вина довольно - несколько десятков бутылей. Он его для родных, для друзей делает.

Ну, что сказать про вкус ведерниковского вина? Терпкое, крепость его небольшая. Вино немного отдает неуловимым ароматом Донских степей, свежестью ветра, несущего соленый воздух моря. По традиции в вино не добавляют сахара или ароматизаторов - все натурально, естественно. Во Франции такое вино называется "брют". Оно быстро пьянит, немного кружит голову, но опьянение быстро проходит. И. Как говорят знающие люди (я-то так много не выпил, чтобы оценить...), после него не бывает похмелья. Глупо, конечно, рассказывать про вкус того или иного продукта, но ведь не все из читателей хоть раз в жизни попробуют ведерниковское вино...

Ростовская область

--

--

--

--

--

--

--

-- Крутой Матрешечный Майдан

Село окружают настоящие дикие прерии, которые в относительно недавние времена именовались "колхозными полями". Есть на Руси села, которые еще "затеряны средь высоких хлебов", а вот Полх-Майдан, можно сказать, затерян в первозданности (точнее, во "второзданности") природы. В последние годы многие семьи отказались даже от домашней скотины и пропадают в своих столярках не только днями, но и ночами. Мастерские здесь есть почти в каждом дворе и на улицах встретишь редкого человека - только слышно над селом монотонное гудение: будто гигантский рой пчел тревожно витает небесах. Это полховские столярки рождают мириады матрешек, а вкупе с ними яйца, грибы, солонки, ступы, копилки и прочие липовые чудеса.

Если и есть на улицах мужики, то они увлечены единственным открытым для посторонних глаз занятием: обдирают липовые бревна. Липа для Полх-Майдана - дерево судьбоносное. Она везде: свалена в ободранном и "одетом" виде вдоль улиц, стоит "зенитными батареями" во дворах, распиленными "стульчиками" грудится у столярок. Только раз в неделю, по вторникам, улицы оживляются: майданцы вытаскивают на улицы баулы, грузятся в автобусы и отправляются на свое "родео" - сбывать произведенное.

Всего в селе 700 дворов, и столярок нет только у старух и одиноких женщин. Но женщины, которые без мужей, покупают "белье" у знакомых, красят, - и тоже везут в Москву продавать.

Они гордятся, что их называют "маленькой Америкой", даже самогон они называют на заморский манер: "сэм". Правда, пили здесь долгие годы политуру, жидкость для лакировки дерева, - даже на свадьбах. А окружающих крестьян они издавна называли "москалями", и вот, почему: по преданию первыми жителями Полх-Майдана стали донские казаки, входившие в мятежные отряды Стеньки Разина, по сути ссыльные каторжники. Америка, впрочем, по своему происхождению ровно такая же, но, в отличие от "большой" Америки "маленькая" никогда не знала рабства - здесь всегда жили вольные люди. За что всегда платились и платятся по сей день. Ну, не терпит наше самодержавное государство непослушных...

Итак, когда сюда, в мордовские леса пригнали ссыльных, они занялись производством поташа, стратегического по тем временам продукта. Когда пожгли все леса в округе (поташ получается из пережженной древесины), майданцев приравняли к безземельным крестьянам и бросили на самопрокорм. Вскоре их землей наделили, но она была настолько скудна, что даже унавоживание ее не смогло поднять до уровня кормилицы, к тому же череда неурожайных годов довела людей до голода. Встал выбор: или помирать, или уходить в разбойники, или ждать чуда.

Майданцы в общем-то забитостью и покорностью похвастать не могли, зато народ они были хваткий. Однажды (было это после войны 1812 года) местный крестьянин Никита Авдюков привез в Полх-Майдан токарный станок. Вещь была редкая, чудная (в движение станок приводился при помощи громадного колеса, который должен был непрерывно вращать подручный), но и благородная (по местным понятиям): свежи были предания о том, что сам император Петр Великий точил многие искусные вещи, а в цивилизованной Европе токарное дело вообще считалось "высочайшим и благороднейшим из всех мыслимых занятий".

Очень скоро токарные станки и мастерские расплодились по всему Полховскому Майдану. Местные умельцы делали из липы всевозможную посуду - от солонок до тарелок - и, что самое интересное, промысел с самого начала и навсегда оформился как "полный цикл семейного производства. То есть, члены одной семьи вместе заготавливали древесину, точили посуду и возили ее продавать по всему миру. Вы не ослышались: именно по ВСЕМУ МИРУ. Происходило это не в наш век глобализации, а во времена темные, когда работали при лучине, а возили товар в телегах и санях.

Иван Грачев, полховский мастер, прекрасно помнит эти времена. Нет, Иван вовсе не старый человек; дело в том, что электричество в село провели лишь в начале 60-х прошлого века, а асфальт к селу подошел лет десять назад (а улицы в Полх-Майдане до сих пор представляют собой сплошное месиво из песка и глины. Это - отражение войны, которую долгие столетия сменяющие друг друга власти ведут с майданцами.

Матрешки в Полх-Майдан пришли в начале прошлого века. Мастера ездили по миру и подсмотрели, как в городе Сергиевом Посаде тамошние умельцы осваивают привезенную из Японии одним из купцов буддистскую куклу Даруму, изображающую великого проповедника Бодхидхарму во множестве обличий. Когда русскую "Даруму" назвали "матрешкой", вряд ли задумывались, что название это связано с индуистской богиней-матери Матри (хотя ничего случайного в этом мире не бывает). Разборные "барышни" прижились на здешней скудной земле и настал час, когда они стали главным товаром, вывозимым из Полх-Майдана. "Тарарушки", разнообразные деревянные игрушки, делаемые как побочный продукт к посуде, отошли на второй план. Ныне число майдановских матрешек, вывозимых за пределы села, области и страны исчисляется семизначной цифрой.

Мужчины в Полх-Майдане точат, женщины - красят. Именно так: не "создают" и "расписывают", а точат и красят. Для майданцев матрешки - это как дыхание, как молитва, как жизнь. Татьяна Грачева Никогда в жизни не работала официально, с 10 лет ее посадили красить матрешек-тарарушек, и только после прихода капитализма она оформила частное предпринимательство и исправно платит налоги. Вообще Полх-Майдан из всех русских сел, которых процветает хоть какой-то промысел, выделяется; легально здесь работают все, причем мастера платили все налоги даже при советской власти. Но тогда было круче: для того, чтобы получить разрешение на "кустарничество" нужно было отработать положенные трудодни в тогда еще живом колхозе. А вообще в относительно недавние времена майданцев с товаром вообще не выпускали с матрешками из села - устраивали засады (я не шучу!) - майданцы находили выход: со своими громадными корзинами, набитыми игрушками, выбирались из села по ночам.

- Эти корзины погубили одного из моих дедов, Василия Васильевича. - Рассказывает Иван. - Весят они по 100-120 килограмм, а с собой обычно везли по десять корзин. Он надорвался под Москвой, когда их сгружал с вагона, и умер. Там и похоронили. А другого моего деда, Василия Севастьяновича до войны посадили на десять лет за спекуляцию (а на самом деле за то, что игрушки точил). Оттуда он не вернулся... Старики рассказывали, что при НЭПе они хорошо зажили, а после всех, у кого были каменные дома, раскулачили. И Таниного деда, Василия Ефремовича тоже раскулачили, за то, что тот не пил, не курил, а только точил - день и ночь. Так дед этот в Москву пошел и попал на прием к Крупской. Вернулся - а местные начальники ему говорят: "Мы власть на местах - а значит мы боги!" Так Василий Ефремович второй раз пошел в Москву и снова попал к Крупской! И ему все-таки вернули лошадь, корову, овец. Свиней только не вернули: комиссары ее съели. Да... не любили у нас комиссаров. В 1930-м году приехали они церковь нашу Рождественскую грабить. Так майданцы вышли с вилами, с косами - и не пустили их! И, представьте, отстояли нашу церковь (правда, ценой того, что трех женщин посадили); она только три года у нас за всю жизнь не работала, во время войны. А сколько мы с Таней всякого такого пережили... Нас и тунеядцами называли, и спекулянтами, и к суду грозились привлечь. Мы ведь столько городов с корзинами объехали, и на Украине, и на Кубани бывали, ездили даже когда Таня беременная была!..

Тем не менее можно сказать, майданцы смогли вписаться в рынок, да им это было и не сложно: как и в Америке, они веками воспитывались в этических нормах капитализма. Дух свободы и предпринимательства у них в крови.

- У нас триста пятьдесят лет только демократия была. И "рыночная экономика". Когда по рынкам ездили - по три месяца нас дома не бывало. Это хорошо, что Таня моя дома родила, а многие из наших где только не родились - от Киева до Магадана! И ведь как было: уехал ты, через месяц пустой вернулся - так соседи сразу вычислять начинают - в каком городе ты так удачно продался? Если узнают - в тот же город закатят. Но вообще негласно Союз был между нами поделен. Мои города были - Житомир, Бердичев, Овруч, Киев, Краснодар, ну, и станицы кубанские. И даже брату у нас никто не мог сказать, где у него товар хорошо разошелся. А еще майданцы - дипломаты; ведь приходится встречаться с разными людьми - и с хулиганьем, и с пьяными, и с бандюгами... А товар-то если повез - надо в любом случае продать. Но в общем-то сколь веков торгуем! Ко всему притерлись...

Ныне в Полх-Майдане расцвет матрешки, причем точат и красят здесь и "пятнашки", и "двадцатки" (по количеству "посадочных мест"), и "пятидесятки". Двое мастеров освоили даже 75-местных матрешек! Делаются также сейчас пасхальные яйца, солонки, разные точеные зверушки, балясины (перила), - но общий объем всего этого значительно уступает матрешкам. Последний "писк моды", который тоже неплохо идет на рынке - деревянные люстры и гардины. Если говорить о ценах на товар, то они - страшная тайна. Ни один мастер не признается даже близкому родственнику, почем он продал. Но в общем-то, после неглубокого проникновения в "цеховые тайны", выясняется, что средняя цена, например, на матрешку-десятку - 300 рублей. Если матрешка нераскрашенная, цена падает в два раза. Короче говоря, чтобы заработать на достойную жизнь, в день надо вытачивать и красить штуки четыре таких "десяток".

Мастера (а к станку здесь встают с 12 лет) могут точить даже вслепую - настолько они приучаются чувствовать материал и инструмент (здесь говорят: "нужно уметь сливаться с инструментом") - но труд этот не из легких. От пыли, лаковых паров и стояния на ногах "подарок" мастеру - букет заболеваний, самые массовые из которых - тромбофлебит и сердечно-сосудистые болезни. Да и мастера здесь редко доживают до преклонного возраста. Страдает ногами и Иван Грачев:

- Я лет семь работал завклубом, но ушел по болезни и теперь на инвалидности. Врачи от одного лечили, а оказалось другое - эндотерит - а ведь даже гангрена начиналась, у меня и палец ампутировали... ну, да ничего, Бог спас. Была у меня депрессия, я даже ружье продал от греха. Но спасло меня то, что на Западной Украине, когда торговал, я подсмотрел резных орлов. Научился я их резать, потом всякую другую резьбу освоил - она меня и вывела из нехорошего состояния. И так получается, что матрешки у меня - для денег, а резьба - для души. А вообще прелесть нашего ремесла в том, что оно гибкое, а народ у нас промысловый, все время нос по ветру держит. Всякий раз мы подстраиваемся под рынок, под то, что он просит. Но у нас конкуренция в последнее время развилась.

Так бывает. Но далеко не всегда. Есть в России села, в которых глиняный промысел сохранился и даже развивается. Правда, гончары нигде не процветают - это факт - потому как работа эта тяжелая и горшки стоят гораздо меньше, чем труд, вложенный в них.

О гончарах в Александро-Прасковьинке во множественном числе говорить смешно. Здесь и населения-то осталось раз-два-и обчелся, и, если положить руку на сердце, никому сейчас это не нужно: те, кто что-то знал и умел, давно отправились на погост, ну, а молодежь разъехалась по стране в поисках лучшей доли. Только дядя Тимоха (так в деревне зовут Тимофея Андреевича) вопреки велениям времени продолжает лепить. Почему? Он объясняет просто:

- ...Я уже и бросал. Лет десять не делал. А потом как-то приехал из Москвы человек один, Сапожников его фамилия. С женой и дочерью приехал, а жена его - художник. Ко мне подошли, а у меня глина была. Я им и показал. И они мне заказали посуду да игрушки, и с этих пор я начал опять делать. Люди узнали и стали ко мне обращаться...

Дяде Тимохе никогда не дашь его 90 годов. Видно "закваска" такая в нем была с самого начала такая, что ни тело, ни дух его не поддаются жестокому ходу времени. В деревне лишь один он знает, почему у их маленькой родины такое необычное название. Давно, лет триста, а то и четыреста назад, были две вдовы - Александра и Прасковья. Мужья их были служивыми людьми, казаками, оборонявшими юго-восточные окраины Руси. Погибли они в битве, и вот, спустя несколько времени две вдовы с детьми отселились сюда, на окраину глухого леса и заложили починок. Из потомков двух казаков Александро-Прасковьинка и составилась.

А после в окрестностях деревни нашли глину, и это стало великим благословение для Александро-Прасковьинки, ведь во всех соседних и более отдаленных селах крестьяне жили намного беднее, да в вообще эти села давно уже нарушились.

- ...Гончарной работой у нас занимались все. Делали разную посуду и в каждой семье - свою. Каждый хранил свои секреты и - ей-богу - не раскрыл бы их под любой смертной пыткой. Я и сам не помню, когда меня впервые посадили за гончарный круг. Знаю только, наша семья издавна делала такую посуду: горшки для каши где-то на пол-литра, крынки для молока на два или чуть больше того литра и большие горшки на три или пять литров для щей. Ну, и жаровки еще, чтобы картошку жарить. Работали всей семьей, а было нас девять человек. Мама-то мало работала, детей-то - семеро по лавкам, - а вот отец у нас был природный гончар. И отцов отец по глине работал, и его отец... Это природное гончарное дело. Я сам, бывало, приду из школы (я четыре класса всего кончил), отец слезает с круга - я сажусь и делаю. И ведь сам хотел, никто не заставлял! Мы тогда только и питались, что горшками. Продавали их по селам, даже в Скопин ездили, и в Тамбовскую область. Каждый из гончаров по своим местам ездил продавать, вот, у нашей семьи было такое, что мы по четырем селам ездили, на базары: в Бортки, Сапожок, Ухолово и Вердово. Вот, на четыре базара до шестидесятых годов и ездил. А потом еще одну работу освоил: делал из глины печные трубы...

Конец широкому гончарному промыслу в Александро-Прасковьинке был положен в эпоху Никиты Хрущева. Это было время новой экономической политики, когда крестьян буквально задавили всякими мелочными налогами, вплоть до "налога на яйцо":

- Налогу "наклодали" столько, сколь и невозможно человеку платить. И все бросили. А что нам делать-то было еще, коль в колхозе мы еще за палочки работали, денег-то не видели от советской власти! Только горшки и спасали. После, конечно, в колхозе платить начали, да уж все бросили глину эту. Так и прекратилось гончарное дело...

Жизнь Тимофея Андреевича вроде бы и не изобилует яркими событиями - почти всю ее он провел в родной Александро-Прасковьинке, да и трудился он простым колхозником, что называется, "куда пошлют" - но была в его биографии одна очень тяжелая полоса, которая длилась очень и очень долго - целых четыре года. Полоса эта - война. Он был уже зрелым, семейным человеком с детьми, когда весной 1941-го его призвали на военные сборы. Переподготовка очень быстро закончилась тем, что их бросили под Могилев, защищать страну от фашиста. Потом были окружение и плен. На долгих четыре года. Вообще-то дядя Тимоха не очень-то любит вспоминать об этом, но - тем не менее... Была длинная череда сначала лагерей для военнопленных, а потом концентрационных лагерей - от Белоруссии до Германии - несколько раз он готов был распрощаться с жизнью, в общем, хлебнул дядя Тимоха беды на всю жизнь. Освободили их 2 мая 45-го в Германии, но домой он попал лишь в 47-м, после долгих проверок. Теперь он слишком даже хорошо помнит свой номер, который выколот на его руке: "4053".

Супруга дяди Тимохи умерла десять лет назад. Дети (всего у них было семеро детей) давно разъехались, а троих из своих "кровиночек" он уже похоронил. В общем, уже давненько Тимофей Андреевич живет в одиночестве.

Спасает его от тоски жизни теперь только глина. Жаль еще, годы большие и все труднее становится добывать материал. Дало вот, в чем: долгие годы дядя Тимоха выкапывал глину невдалеке от дома, но запас ее истощился и теперь приходится ходить довольно далеко, в балку, но там для того, чтобы докопаться до хорошей глины, надо выкопать яму глубиной в три метра. А в 90 лет сделать это не так-то легко. Все меньше дядя Тимоха делает посуды, все чаще гончарный круг пустует, но мастер наш все равно не сидит сложа руки: он стал лепить больше не горшков, а игрушек.

Раньше глиняная игрушка делалась как пустячок, из остатков глины. На базарах игрушку давали в качестве сдачи или довеска. Потом, когда промышленность стала выпускать для детишек всякие механические да электронные диковинки, игрушка потеряла покупателя, вышла из оборота. Но теперь, когда люди очнулись и поняли, что игрушка - не просто забава для малышей, а целый пласт народной культуры, ее стали ценить, и не только специалисты, а и простые обыватели. Дядя Тимоха про свои игрушки рассказывает просто:

- Игрушка - они и есть игрушка и лепили-то ее так, для забавы детской. Только раньше она помельче была. И попроще. Вот, смотрите: это "улетка". Утка, значит. Раньше она была без ног, а я вот взял - и прилепил ноги. Вот конь со всадником. А вот пара молодых людей, парень с девушкой, на гулянке. Вот, так запросто и леплю...

На самом деле, дядя Тимоха немного преуменьшает свою работу. В местном музее, что в райцентре Сапожок, хранится много игрушек работы Кондрашева. Так вот, среди этих, казалось бы, простеньких игрушек я обнаружил... чуть не весь пантеон древних славянских богов! От Перуна до Сварога и Мокоши. Тимофей Андреевич ни слова не обмолвился о каких-то там корнях или традициях, которым он следует в своей работе, но, тем не менее, то, что лепит старик, много раз обнаруживали археологи при раскопках древних могильников.

Так ли прост дядя Тимоха? Вообще, во всем его поведении, если присмотреться, есть какая-то тайна. Что-то он хранит в себе и всем своим видом дает знать, что не собирается этим делиться. А может, он что-то хочет сказать нам, только... в глине. А мы даже не стараемся присмотреться...

- ...Что-то слишком увлекла меня глина. Сначала я лепил и делал просто так, от нечего делать, а теперь... сил-то нет, а все одно иду копать глину, лезу на глубину. Яму-то надо выкапывать зимой, замороженная глина легче растворяется. Говорят, где-то такие механические глиномялки есть, а я-то все в руках мну, как женщина лапшу. Вот, берешь ее, оттаиваешь, и... какое тепло тогда от ей идет! Тут недавно с Рязани ко мне приезжали на автобусе, учителя с двадцатью детьми. Они смотрели, как я леплю, вижу: им чудно и радостно одновременно. И мне как-то хорошо. Жаль, сил-то у меня маловато...

Как бы то ни было, дядя Тимоха пока не спешит кому-то передавать свое умение. Были желающие, приезжали, упрашивали научить. Но - ни в какую. Почему не хочет - сам не говорит. Но, сдается мне, здесь дело вот, в чем: тот, кто хочет освоить древнее гончарное искусство, зачастую думает, что ремесло это состоит сплошь из технических приемов. Из химии и физики. А, может быть, нужно, нет - необходимо, чтобы твои деды и прадеды в Богом забытой Александро-Прасковьинке веками возились с этой грязью, таскали тебя за уши, если что не так слепил, нужно самому трястись с горшками по дорогам, разъезжая по базарам...

Ведь у глины есть не только внешняя форма, но и что-то иное, более глубокое и непонятное. Душа, к примеру... Только дядя Тимоха начисто отвергает разговоры на эту тему. Он просто лепит, пока хватает сил.

Рязанская область

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

--

-- Рыбачья правда

Первое, что бросается в глаза, - жирные, внушительных габаритов коты. Они лениво расхаживают по деревне, решительно ни на кого не обращая внимания. Если они умеют думать, то, наверняка, уверены в том, что пребывают в кошачьем раю. Рыба... Ее здесь вдоволь. Но рыба рождает жестокую, беспощадную борьбу за право владеть ей: эта истина написана на мордах котов, буквально испещренных шрамами...

...В Устреку приехали под вечер. С озера надувал противный северный ветер, что, оказывается, очень хорошо для ловли плавными сетями: волны вздыбливают ил, рыба дезориентируется и легко попадается в ловушку. Вот, оказывается, откуда пошло выражение: "ловить рыбу в мутной воде". В озеро готовились выйти большинство звеньев, несмотря на вчерашний День рыбака. Несколько группок мужиков, хоть и одеты они были в рыбацкие робы (здесь, в Устреке, даже огородных пугал наряжают в эти "прикиды"), явно продолжали пировать. Раза четыре к моей попутчице подходили, дыша перегаром, колоритные личности с обветренными лицами:

- Валь, дай стольник!

- Нет.

- Ну, Валюш, войди в положение... ну, полтинник хоть.

- Ты же знаешь, что на выпивку - не даю!

Не давала бы - не подходили бы. Видно она для меня специально ерепенится...

Жаждущие долго не отставали, скулили, будто шавки, а один даже применил метод кавалерийского наскока - "Да ты, ...., дашь, или щас дыру где-нибудь сделаю!" - но Валентина будто его не заметила. В общем-то, рыбаки абсолютно все незлобивы: озеро агрессоров не терпит, а что до угроз - так это от пьяной дури. Потом сам жалеть будет. Ильмень и без того каждый год "забирает" несколько таких пьяных и дурных. Гибнут рыбаки, в основном, по этой самой хмельной дури.

Валентина еще долго вглядывалась в озеро, пока катера и соймы, удивительно похожие на древние Новгородские ладьи, не нырнули за горизонт. А потом стемнело. Рыбаки выходят на лов в ночь. Больше рыбы идет и, к тому же, в ночной прохладе она не испортится. Придут около шести утра, так что есть время поговорить.

Семья Шитико - "понаехавшие". Валентина с мужем Владимиром и тремя детьми переехали сюда из узбекского города Фергана. Когда-то, давным-давно, ее бабушка с дедушкой были посланы в Узбекистан устанавливать советскую власть, теперь же, как и многие миллионы русских, они стали лишними. Совершенно случайно она увидела объявление в газете, что колхозу имени Ленина нужен главный бухгалтер (а она всю жизнь проработала бухгалтером), к тому же предоставляли жилье, и недолго думая, они переселились сюда, на берег озера Ильмень. Под жилье дали полуразвалившийся дом, бывший некогда музеем, то ли рыбацкого дела, то ли Ленина (во всяком случае, стены были украшены партийной символикой). Но вскоре колхоз был признан банкротом и все развалилось.

Некоторые злые языки утверждали, что и Валентина в этом виновата. Но как-то не вяжется: сейчас у нее все получается, хотя, принцип работы новой ассоциации тот же (почти) что и в колхозе. За исключением того, что в обороте присутствуют "живые" деньги. Но два года назад, когда она написала заявление "по собственному", все рабочие еще питались надеждами и говорили ей: "Ой, да куда ты пойдешь, здесь нигде нет работы..."

После развала колхоза рыбаки стали "единоличниками". Им сказали: "Возделывайте землю!" На чем: на катерах? Здесь нет ни одного трактора, всю жизнь только рыбой и занимались. Звеньев, которые состоят из нескольких человек, катера (кто смог приобрести или выкупить) и двух лодок, насчитывалось 19. Первыми пришли коммерсанты со стороны. Они индивидуально договаривались с каждым звеном о том, что рыбу сдавать следует только им, и по назначенной ими, коммерсантами цене. Не знаю, может, это и хорошие ребята, но в деревне почему-то из прозвали "бандюгами", тем более, что, по слухам, это и были представители криминального мира. Но, как известно, у нас многие из "братвы" легализовались и ведут вполне честный бизнес. Есть только одно "но": впоследствии, когда в Устреке появилась вторая сила, в лице ассоциации рыболовецких крестьянских хозяйств, начались банальные наезды типа: "если по-нашему не сделаешь, мы тебя, такого-то нехорошего, чиста уроем..."

Никто не будет отрицать, что эпоха капитализации предусматривает жесткую борьбу, в которой нет "хороших" и "плохих" - все "хороши", но то, что в ней стала участвовать Валентина, уже достойно внимания. Муж Владимир Васильевич - хороший человек, работяга, - но сам он за такое дело никогда бы не взялся. А началось все с одного мешка вяленой рыбы. Валентина купила его на рыбозаводе, владельцами которого уже стали вышеозначенные коммерсанты, и повезла реализовывать рыбу в Питер. На рейсовом автобусе. Рыба хорошо продалась, и героиня наша подумала: "Куда же я деньги дену?" И купила два мешка рыбы - и так же, на тележке, поперла его в город на Неве. Потом возила по четыре мешка. Валентина говорит: "Я знаю теперь Питер получше любого ленинградца. Где, на каком рынке, в каком магазине, по какой цене принимают рыбу, как лучше продумать маршрут, чтобы к вечеру рыбу "раскидать..."

Очень скоро денег стало столько, что на простом рейсовом автобусе, как "челнок", Валентина не могла ее увезти. Не, знаю, наверное, азарт в этом какой-то есть, но, если начинаешь, как у нас принято говорить, "раскручиваться", "закрутиться" назад невозможно - инерция сильна. Купили старенький, потрепанный "ЗИЛ", на котором и стали отвозить рыбу на реализацию. Очень скоро ее "рыболовецкое крестьянское хозяйство", названное "Шитико В.Н." вмещало в себя еще один автомобиль, холодильную установку, катер, лодки. Сейчас в нем трудится десять рыбаков. Муж Владимир - как бы "менеджер", сын Павел - рыбак и водитель, старшая дочь Наталья - приемщица рыбы. Ждут, когда младшая дочь, Надежда, подрастет. В их семье еще племянник Вадим - звеньевой рыбаков, зять Валерий - рыбак. Всей семьей они до сих пор живут в том самом бывшем музее. Дом давно требует ремонта, но Валентина считает, что на данном этапе нужно все свободные деньги вкладывать в развитие, а уж удобства - потом как-нибудь...

В райцентре открыли небольшой перерабатывающий цех. Хотелось бы у себя, в Устреке, но, как я уже говорил, бывший рыбозавод здесь принадлежит другим людям. Есть еще планы: у известных лодочных мастеров (в деревне до сих пор сохраняется старинное ремесло строительства лодок) заказаны лодки - "ризцовки". Шьются плавные сети.

Из 19-ти звеньев 9 было под контролем криминалитета, 9 - в ассоциации (одно звено - "независимое"). И рыбаки одного из "тех" порешили перейти под крыло ассоциации. Иногородние товарищи банально на них "наехали", то есть, посыпались угрозы. И в Адрес Валентины Николаевны тоже. Но Валентине к угрозам не привыкать - и она, и муж, и дети их слышать привыкли (однажды злодеи даже поджигали сарай для приема рыбы, который построен рядом с бывшим музеем; его чудом потушили, но с тех пор хозяева посадили во дворе злейшего пса).

А мужикам это (в смысле наезд криминалитета) было впервой. И знаете, кто помог? Наверное, подумали вы, другие "коммерсанты"... нет! Помогла милиция. Ребята из Старорусского РУБОП быстренько разобрались с "теми". "Те" даже извиняться приходили. Валентина знает, с кем дружить и у кого, пардон, крышеваться.

Своя правда есть у всякого. Не во всем права, наверное и Валентина. И рыбнадзор всегда имеет к рыбакам какие-то претензии; так, при мне запрещен был лов плавными сетями с ячеей 30 миллиметров. Это обосновывалось тем, что в озере меньше стало малька. Почти по всем видам рыбы введены лимиты. И все это, соответственно, отразится на благосостоянии рыбаков. Конечно, добряк с бриллиантовым крестом, который на меня наехал в первый же день моего пребывания в Устреке, прав, говоря о том, что только правду писать надо. Я и написал правду. Только не всю. Наверное, и та малая толика, что излилась на бумагу, кое-кому глаза поколет.

Я не заметил, кстати, что рыбаки в Устреке особенно зажиточные. Коты - да, а вот люди... Конечно, они побогаче простых крестьян, но лишь настолько, что не гонят, как все, самогон, а покупают в магазине водку. И у них есть свои интересы, которые как раз и взялась защищать Валентина Николаевна. О степени успешности защиты судить не буду, но, как минимум, рыбаки из ассоциации на другой день после Дня рыбака вышли в озеро все, за исключением одной бригады.

Немного позже я наткнулся на один редкий документ, рассказывающий о событиях более чем столетней давности, произошедших здесь. В 1903 году некий земский деятель И.В. Кучин в деревне Устрека на собственные деньги организовал "Ильменское кредитное товарищество" - первую рыбацкую кооперацию в Приильменье. Целью товарищества было избавление тружеников от гнета буржуазии. То есть, от посредников, наживающих немалые капиталы на эксплуатации труда рыбаков. "Ильменское товарищество" просуществовало до 1928 года, когда присланный сюда рабочий-путиловец А.И. Иванов приступил к созданию колхоза. Вот и случилось... светопреставление.

Новгородская область

--

-- Шуйская певунья

"Я поеду в город Шую - и куплю гармонь большую..." - такая частушка пелась когда-то в деревнях. Теперь частушки все больше эротические или политические. Но в город Шую все равно любителям музыки стоило бы съездить!

Почему-то гармошку давно и накрепко прикрепили к русской культуре, как валенки, водку или матрешку. Но мало кто догадывается, что это сугубо иностранная вещь пустившая на наших просторах корни в относительно недавние времена.

Даже в Европе (точнее, в Вене) гармошку изобрели всего-то 160 лет назад, а что тогда говорить о русской гармошке? Путь гармошки в нашу холодную страну пролегал, как и положено, через самый европейский город Петербург. Оттуда она медленно продвигалась в Югу и Востоку, через города Череповец, Вологду, Тулу и Нижний Новгород. И так получилось, что аккурат в этих городах и зародились гармонные центры. Примерно то же самое произошло и с Шуей. Относится это уже к области полулегенд, но вполне достоверно известно, что однажды, точнее, в 1870 году шуянин Иван Соколов привез домой с Нижегородской ярмарки музыкальный инструмент тальянку. И почему-то захотелось ему сделать по образу и подобию заморской штучки точно такую же. И у него это получилось, а по прошествии нескольких лет слава о шуйской гармонике и о мастере Соколове (точнее, о братьях Соколовых) разнеслась по всей святой Руси.

В процессе копирования европейских образцов т.н. "венская двухрядка" сначала преобразилась в гармонь с "русским строем", потом - в "хромку". Собственно, "хромка" - это и есть русская гармонь в чистом виде, дожившая до наших дней.

Утекло с тех достославных времен много воды в здешней речке Тезе (шуйские гармони часто выпускаются под названием "Теза" в честь реки), свершилось громадное количество событий, большинство российских гармонных центров приказали долго жить, но шуйскую гармонь Господь хранит. И даже более того: до сих пор функционирует Шуйская гармонная фабрика (не путать с "гормонной"!), и ко всему прочему она носит звание "старейшего предприятия России".

В отличие от других гармошек, шуйская - расписная. Художники ее украшают вручную, а иногда (по желанию заказчика) даже инкрустируют драгоценными камнями. Хотя, если откровенно, делается подобная шикарность все реже и реже. Да и гармонная фабрика постепенно уступает свои производственные площади другим, более прибыльным производствам: мебельному и швейному. Само же производство гармоней сосредоточилось на одном этаже трехэтажного корпуса.

Да и самый главный человек в производстве гармоней теперь даже не имеет звания "директора": он всего лишь "заместитель по производству деревянных инструментов". Анатолий Команев в каком-то смысле "обнадежил" автора: когда-то по всей стране насчитывалось 60 предприятий, на которых делали гармони, теперь - в десять раз меньше. Если в лучшие времена на Шуйской гармонной фабрике трудились до 800 человек, то теперь - 100. Из всех предприятий лучше всего сейчас живут туляки, но они существуют за счет московских денег, и, кстати, там сокращение было еще более значимым. Забавно, что в результате т.н. демократических преобразований гармонные фабрики просто-напросто забыли внести в список предприятий, которыми ведает министерство промышленности. Оказалось, что производства "язычковых" музыкальных инструментов (к ним относятся гармони) в стране якобы не существует.

Кадомчанки, издавна славившиеся рукоделием, охотно освоили ювелирную технику шитья, из их рук стало выходить венецианское кружево, сплетенные иглой сказочные узоры. Искусство, привезенное с берегов Адриатики, назвали по-своему: "кадомский вениз", оставив "для плизиру" в названии что-то венецианское. К сожалению после смерти Петра Великого работы кадомчанок остались невостребованными, ибо вельможи предпочитали за взятки и "откаты" заключать договора с зарубежными производителями кружев, нежели помещать заказы в российской глубинке. Как похожа тогдашняя история на нынешние наши экономические реалии... По счастью, промысел не умер, ибо Кадом основательно "подсел" на кружевное дело. Не было в городе женщины - будь то мещанка, крестьянка, дворянка или монахиня - кто не умел бы творить иголкой подлинные чудеса!

Особый расцвет кружевной промысел в Кадоме получил в конце XIX века по инициативе местной помещицы М.А. Новосильцевой. В своем имении Муханово, расположенном недалеко от Кадома, она организовала пункт по приему кружевных изделий от крестьянок соседних селений. Кадомский вениз после столетия пребывания в тени имел успех как в высших кругах петербургского общества, к которому принадлежали Новосильцевы, так и у московских и петербургских владельцев магазинов. Кадомский вениз поставлялся в Петербург, Москву, Киев и даже в Париж и Лондон.

В 1913 году в Кадоме открылась кружевная школа, сооруженная на средства дочери княгини Новосильцевой, М.А. Авиновой - с бесплатным обучением, с общежитием, с выдачей пособий при заболевании, с введением наград за лучшие работы. Обучались в ней девочки горожан и окрестных крестьян плетению и вышивке, а также грамоте в пределах двухлетнего курса сельской школы. Кружевная школа имела богатую библиотеку с русскими и заграничными художественными изданиями и пособиями рисунков для филе и гипюра. В качестве инструктора была приглашена воспитанница Мариинской кружевной школы Петербурга Пелагея Угрюмова.

По счастью после революции кружевное дело брошено не было: школа стала швейно-вышивальным техникумом, на базе мастерской организована промыслово-кооперативная артель "Пробуждение". Нашли работу и для отставных монахинь и послушниц Милостивого-Богородицкого монастыря: их, наравне с мещанками и крестьянками, пригласили в артель вышивальщиц.

...Предприятие "Кадомский вениз" и теперь в полном смысле - Храм Вышивки. Часть производства действительно занимает бывший храм, разделенный перегородками на три этажа. Ну, а, когда заходишь в цех вышивки, такое ощущение охватывает, будто ты в монастырскую келью попал: тихо, только слышно шуршание женских рук, касающихся ткани. Все сосредоточены, склонены над пяльцами... В "Венизе" с недавнего времени, по благословению архимандрита Милостиво-Богородицкого монастыря отца Афанасия, вышивают немало икон. Такое и до революции не делали! Ну, а если говорить о качестве кружевных работ... Поверьте: с каждым годом оно только улучшается. И даже более того: директор фабрики бывал в Венеции и во многих других европейских городах, в которых некогда кружевной промысел процветал. Так вот: в Европе искусство ручной вышивки давно уже умерло, еще в позапрошлом веке. Если таи и есть кружевные изделия, то вышивают их машинным способом. И не люди вовсе - роботы!

Сами же коренные венецианцы искренне были удивлены, узнав, что где-то "в снегах России" существует целая фабрика, на которой кружевницы вручную корпеют над своими белоснежными творениями. Об этом мне рассказала Галина Алексеевна Ренина, жена директора и один из художников. Сам директор в момент моего посещения Кадома пребывал в Москве, занимался "продвижением" продукции фабрики. Сейчас, в эпоху депрессии, очень нужно стараться, чтобы хотя бы остаться на плаву. Из скромности Галина Алексеевна посоветовала мне пообщаться с другим художником, не имеющем "родственных связей наверху", Валентиной Николаевной Кузнецовой.

Предварительно я кое-что узнал. Ручные изделия - чрезвычайно трудоемкие вещи. Вышивальщица тратит на изготовление "дорожки" от 300 до 600 часов.; "салфетка" вышивается от 600 до 1000 часов; время вышивки "столешника - от 1000 до 2000 часов. "Столешник" под названием "Мираж" вышавался... 2688 (!!!) часов. Но и стоит этот самый "Мираж" 180 000 рублей. Или взять икону ручной вышивки: она вышивается от 200 до 1000 часов. Ну, и стоимость икон соответствующая: до 80 000...

Есть варианты и подешевле; иконы в "Кадомском венизе" вышивают и на машинках (правда, без использования роботов...). Они стоят около 4000 рублей за штуку и вполне неплохо распродаются. А кто покупатель эксклюзивных вещей, стоящих чуть не годовую зарплату среднего россиянина? Оказывается, главные потребители - нефтяники, газовики и чиновники. Однажды в Кадом поступал заказ из самой Администрации Президента! Самое удачное время для кадомского вениза - выборы. Как только у нас кто-то избирается в какие-то властные структуры - сразу кадомским мастерицам перепадают выгодные заказы! Никто не спрашивает, кого будут одаривать полотенцами, дорожками, салфетками, панно или иконами. Главное - удивительное и светлое искусство славит древний Кадом! Ну, и Рязанскую землю, да и Русь вообще...

Валентина Николаевна Кузнецова, урожденная Богомазова, - сибирячка. В Кадом она попала в молодости совершенно случайно: ее брат Алексей притянул. О брате я чуть позже расскажу, его судьба еще интереснее, пока же - о Валентине Николаевне. Она по образованию обыкновенная швея-мотористка. Приехав в Кадом, Валентина тут же узнала про вениз. Не узнать невозможно, ибо фабрика в самом центре города. Она и тогда была самым крупным в Кадоме предприятием, таковым остается и по сей день. Валентина с детства рисовала, до страсти любила художество... в общем, через два года из обычных швей она выросла до художника.

Вениз сильно отличается от вышивки "ришелье" и от плетения на коклюшках. В венизе "бризы" - основа рисунка, как фундамент в строительстве. Вся материя, не занятая ажуром, заполняется вышивкой разнообразными швами. "Паутинки" делают с "пико" и без них, попутно с обшивкой контура. "Пико" - это обметанная воздушная петелька; имеет вид зубчика. Настилку между двумя линиями контура под петельным швом надо делать как можно плотнее. Для настилки нужны мягкие штопальные нитки или мулине. Подкладывают от 6 до 8 ниток сразу и прикрепляют их к материи не слишком частыми стежками. Если контуры расширяются и число ниток не заполняет в должной степени пространство для вышивки, то прибавляют еще несколько ниток; если же узор суживается, то, наоборот, лишние нитки обрезают. Материю из-под паутинок можно вырезать только тогда, когда вся работа закончена.

Валентина Николаевна внимательно изучала вениз, вышитый старыми мастерицами, и говорит со смелостью: в старину качество вышивки было пониже, чем у нынешних вышивальщиц. И рисунок был победнее. Почему? Художники стараются, они практически всю жизнь и все свои силы кладут на то, чтобы гордость Кадома стала еще и главным (или по крайней мере, одним из главных) достоинством всей России. Вышивка требует необычайного терпения и предельного старания.

Кадомчанки доказывают всем своим трудом, что российская нация этими редкими качествами обладает вполне. Да, одна небольшая "салфетка" вышивается месяц, а то и два. Но придумывается ее рисунок гораздо дольше! Все ведь рассчитывается до миллиметра, каждая ниточка должна в венизе знать свое место. Бывает, один рисунок Валентина Николаевна придумывает полгода. А вот над столешницей "Констанция" она мучилась больше года. Даже дома голова была занята только узорами... А ведь у Валентины трое детей, и она их (так уж получилось в жизни...) поднимала в одиночку. Дети выросли замечательные: дочь Ольга стала модельером-конструктором, сейчас своим искусством большой город Рязань покоряет. А сын Николай, став программистом, создал замечательный интеренет-сайт, посвященный кадомскому венизу.

Со времен венецианских монахинь итальянцы в Кадом не заезжали ни разу. И зря! Директор как-то привозил два подстаканника, якобы сделанные в Венеции. Швеи внимательно их изучили и поняли: натуральная машинная работа! Ни капли ручного труда... А вот венизные изделия кадомчанок, подлинные шедевры ручного труда, хранящие "дыхание русских мастериц" за границей бывали часто. Не сказать, что ни производят подлинный фурор в Европе. Тамошняя прагматичная цивилизация давно уже отошла от понимания ценности ручного стежка. Но вот, факт: попали творения кадомчанок в Лондон, на одну из выставок, посвященных народным промыслам. Финал был печален: изделия "растворились" на просторах туманного Альбиона. Грубо говоря, их кто-то стибрил... Значит, понимают ценность треклятые буржуины?..

...Кадом давно уже не город, его лишили этого статуса, превратив в заурядный поселок. Я специально разговаривал на тему утраты "городского" статуса с одним из местных чиновников. Он меня заверил, что кадомчане ничего скверного в этом факте не усматривают. На самом деле только при Екатерине Кадом имел статус уездного центра, потом его сделали "заштатным" городом, и в эта психология "заштатности" уже заложена в генотипе кадомчан. Зато Кадом, отдаленный от шумных трасс, от крупных предприятий, может похвастаться покоем, умиротворенностью, красотой природы. И чистотой: на протяжении последних лет Кадом занимает призовые места по благоустройству среди районных центров области.

Благоустройством сейчас, конечно, не прославишься... Но ведь факт, что Кадом остается подлинной кружевной столицей России! Я знаете, что заметил: причудливое переплетение кадомских улочек и переулков, вьющихся между холмами да извивами реки Мокши, и само напоминает кружево. Здесь очень легко заблудиться, даже несмотря на то что в Кадоме и населения-то всего 5801 человек. Выручают главы Милостиво-Богородицкого монастыря, которые видны из любого конца города (простите, но "поселком" прекрасный Кадом у меня язык не поворачивается назвать...).

На старинном гербе Кадома, дарованном еще императрицей Екатериной, изображен вовсе не кружевной вениз, а... улей с пчелами и ручные молотила (ими в старину хлеб обмолачивали). Несмотря на то что улей - герб всей Тамбовской губернии (к которой раньше относился Кадом), все кадомчане убеждены в том, что пчелы - их второе достояние. Местные убеждены в том, что императрица вкушала только мед, собранный кадомскими пчеловодами.

Мне удалось познакомиться с главным кадомским пчеловодом. Алексей Богомазов - родной брат художника "Кадомского вениза" Валентины Кузнецовой. У него очень необычная биография. Сам он роился в Сибири, в семье сосланных когда-то белоруса и латгалки (есть такая малая народность в Прибалтике). Жил какое-то время на Юге России, а подлинную благодать обрел именно в Кадоме. Алексей попал сюда после окончания училища пчеловодов. Работал пасечником в колхозе, а, когда в колхозе перестали платить вовсе, устроился в монастырь, тоже пасечником. Сама матушка-настоятельница благословила "божьих пчел" разводить. Ныне, когда кризис и по святому ударил (у монастыря нес средств оплачивать труд пчеловода), устроился Богомазов в Кадомское ПТУ, опять же пчел разводить. На его пасеке полторы сотни пчелосемей разделены на трети: треть пчел - монастырские, треть - пэтэушные, треть - "богомазовские". А по сути это одно хозяйство, ибо Алексей уже и е мыслит своей жизни без пчел. Но мед поставляеься разным заказчикам.

Пчелы - занятие, позволяющее "расслабиться" в зимнюю пору. Долгие зимние вечера Алексей посвящает двум страстям. Первая- изобретательство. Богомазов придумал совершенную систему пчеловодства и улей новой констукции, которую он назвал: "Кадом". Система особенна тем, что к основному улью делается пристройка, "леток", который позволяет во время роения не ждать, когда рой вылетит, а как бы самому дарить рою место для роения. Революционная система помогает к тому же пчелам легче переносить зиму.

Вторая "побочная страсть" Богомазова - поэзия. Его сестра Валентина с детства рисовала (всего их, братьев и сестер Богомазовых, кстати, девять человек, из них Алексей "перетащил" в Кадом пятерых!), Алексей писал стихи. Раньше в "богомазовских" стихах было больше лирики, теперь - все больше философии. Например: "В городах выживают, а в Кадоме, в Кадоме... Здесь в согласии с Богом живут!" Кадом для Богомазова - рай для общения человека с Богом, ибо здесь любому ищущему и страждущему дарованы покой и гармония. Пчеловоды, как утверждает Алексей, испокон веков были "божьими людьми", поскольку ни при каких обстоятельствах они не прибегают к насилию над природой, Пчелы - отдельная цивилизация. За тысячи лет, в течение которых человечество держит пчел, не выведено ни одного нового "пчелиного" вида. Получается, пчелы и люди одинаково "под Богом ходят". И счастлив тот, кто смог найти гармонию между двумя цивилизациями! Об этом - одно из последних стихотворений Алексея Богомазова:

Подъем, молитва, чай... и к пчелам!

Они уже в небесный сот

Ныряют с голосом веселым...

Я не мешаю им ничуть;

Стою, смотрю открывши душу.

И открывается мне суть,

Как Ною, сшедшему на сушу.

Я понимаю: будет день,

И мне пора проверить гнезда,

Пока не рано и не поздно...

В природе как: от сих до сих,

А там осенние заботы,

И не найдет весенний стих,

И Божий дар не ляжет в соты!..

...Я привез с собой из командировки баночку кадомского меда. Добрый пчеловод подарил... Сам я мед не люблю, но родные мои, вкусив, заявили: "Ничего подобного в жизни не пробовали! Не приторный, ароматный, мажется как сливочное масло!" В общем, близкие в восторге. А я думаю: может, и вправду императрица Екатерина вкушала именно этот мед?

Рязанская область

--

--

--

--

--

--

-- Росписные терема

Элегия

Когда-то об уфтюжской росписи писали книги. Одну из них мне показали. Называется она "Одолень-трава" и сочинила ее ленинградка Валентина Николаевна Полунина. Ученая была на Уфтюге в экспедиции в середине 60-х годов прошлого века и видела живых мастеров.

Учительница начальных классов из села Верхняя Уфтюга Татьяна Васильевна Трапезникова приехала на Уфтюгу в 82-м с Вологодчины и никаких мастеров уже не застала. Тем не менее она старается возродить древний промысел. Она счастлива, что сорок лет назад нашлась пытливая женщина, успевшая его изучить. Фактически Татьяна Васильевна изучает уфтюжскую роспись (и соответственно учит ей ребятишек) по книге, а не первоисточнику. На Уфтюге от великолепных расписных прялок и туесов остались жалкие крохи - их или выторговали ушлые охотники за стариной, или увезли в качестве сувениров ставшие горожанами потомки уфтюжан - и не самые лучшие образцы можно найти разве что в школьном музее. Тем не менее Татьяна Васильевна убеждена в том, что ей удастся возродить промысел хотя бы в самой примитивной форме. Если не на туесах будут рисовать дети, то хотя бы на бумаге. О прялках нет и речи, поскольку прясть-то нечего, лен на Уфтюге не растят лет эдак тридцать.

В книге "Одолень-трава" есть фотография: детишки прямо на улице рисуют, а перед ними в качестве образца стоят туеса работы их дедов. Фото сделано в конце 60-х в одном из двух "гнезд" промысла, деревне Якшаково. В книге эти дети прописаны как "светлое будущее удивительного и радостного промысла". Вот светленькая девчушка Галя Трапезникова: она сейчас мама троих детей. А вот Тоня и Оля Красильниковы: Оля сейчас директор школы в селе Пермогорье Тоня - военнослужащая в Курске. Все разъехались, разбрелись и вряд ли помнят искусство своих дедов.

А еще Уфтюга славилась росписями на домах. Живопись на доме была признаком богатства, да и заказ по домовой росписи стоил немало. Расписывали и заезжие артели Вятки и из Костромы, и свои. Я, конечно, хотел посмотреть выдающиеся образцы домовой росписи, но меня предупредили, что в Верхней Уфтюге я ничего не найду. Всю красоту сожрало время.

Но Верхняя Уфтюга - еще не вся Уфтюга, а всего лишь ее столица. Строго говоря Уфтюга - это река, правый приток Северной Двины, вдоль которой приютилось несколько десятков деревень. Деревни - как бусинки на нитке, а нить - река. Из-за удаленности местности от цивилизации здесь развилась своя, уникальная культура. Полностью самодостаточная (буквально все уфтюжане делали сами, даже соль варили) и причудливая. Уфтюжане поставили - естественно, без единого гвоздя - в Верхней Уфтюге великолепный деревянный храм - во имя Димитрия Солунского. Этот древний красавец высотой в 42 метра до сих пор поражает своей величественностью.

...А хорошо сохранившиеся туеса в количестве двух я нашел только в доме уфтюжанина Николая Васильевича Алферова. Он их хранит как реликвии, потому что расписывал их последний уфтюжский мастер Дмитрий Матвеевич Новинский. Когда-то Алферов купил их у Новинского по рублю за штуку.

Новинский был почти библейского вида старик: высокий, тощий, с черной бородой чуть не до пупа. Жил в деревне Блидуново, во втором "гнезде" уфтюжской росписи. Работал в колхозе, а расписывал в свободное от крестьянских трудов время. Но так, впрочем, творили все мастера. В последние годы старик Новинский немного стал за воротник закладывать - соблазняли мужики помоложе. Ведь мастер всегда был при деньгах, а это - искушение. Но никогда в запой не уходил, всякий раз после возлияния наутро вставал - и за работу. А вот почему после него учеников не осталось - дело неясное. Вроде он учил, Мишу Вешнякова, например. Но куда все это делось... И даже не помнит Алферов, в каком году мастер Новинский помер. То ли двадцать, то ли тридцать лет назад.

Кстати Алферов мне рассказал, что красить - это дело хитрое, но не слишком сложное. Выточить прялку тоже легко. А вот сделать туес!.. Надо ж уметь с березового бревна снять кору ("сколотень"), обшить ее верхней "рубашкой", тоже из бересты. Скрепить "замком" "рубашку" нужно уметь. Да и донце с крышкой нелегко сработать так, чтобы ни капли не просочилось. Чтобы грибы можно было в туесе солить, ягоды замачивать. Кажись никто теперь этого не умеет...

Реквием

На левом, диком берегу Уфтюги (там где Блидуново и Якшаково) на все деревни я нашел только один крашеный старыми мастерами дом: в деревне Щелья. На старом доме я увидел... львов, по-местному "зверин". Таких любили изображать в книгах XVII века типа "Физиолога". Вот уж старина так старина! Дом был безжизнен. Да и вообще во всей деревне живут только четыре человека в трех домах. Да еще одна корова.

Блидуново и Якшаково по сравнению с Щельем смотрятся мегаполисами: в двух деревнях проживает аж пятнадцать душ. И две коровы. Кроме того раз в неделю, по пятницам, привозят хлеб. В сущности ирония, которую я применил, горька. Ведь деревни, выглядят приблизительно как тихий ужас. Самый красивый дом в Блидунове принадлежит Нине Васильевне Красильниковой. Красив он потому что он один покрашен. Правда не по старинному. А по новому. Остальные дома - голые почерневшие бревна. В обеих деревнях не осталось ни одной прялки, ни одного туеска. Барыги, регулярно наезжающие на северные деревни, вместе с иконами смели и их. То, что старики не хотели продавать, отбирали с применением грубой силы: запирали несчастных в подполе - и обчищали дома.

Аккурат в отчем доме гостит дочка Нины Васильевны Антонина. Та самая, которая навеки запечатлена в книге "Одолень-трава". Она прекрасно помнит, как их, детей, тетенька из Ленинграда собирала вместе, раздавала кисти, бумагу, и устраивала конкурс рисунка. Детей до этого никто росписи ну учил, туеса считались чем-то обыденным и Тоня удивлялась: чудная какая-то тетенька, наверное не все дома...

Оказывается съемка была чисто постановочной... Для книжки.

Антонина приезжает на родину часто, не меньше раза в два года. Она призналась, что всякий раз она ужасается - так стремительно деревни стираются с лица такой неприютной но все же милой сердцу северной земли.

В другом доме, титанического размера, с коньком на крыше, но не покрашенном, проживает самый пожилой житель обеих деревень Владимир Ильич Андреев. Он был бригадиром в здешнем колхозе "Пахарь" и всех стариков-мастеров помнит замечательно. И не только сурового Новинского, но и Михаила Даниловича Вешнякова, и Ваську Бубеня (Василия Васильевича Трапезникова). Деды рассказывали, как туеса и прялки возили на ярмарки в Красноборск, Великий Устюг и Архангельск. Делали их когда-то тысячами. Теперь лежат мастера на погосте - и никто их не поминает. Туеса, без раскраски, тоже кстати многие делали, в том числе и дед Владимира Ильича. Считай все Блидуново я Якшаково зимой превращались в фабрику туесов и прялок. После революции мастеров по раскраске туесов и прялок собрали в артель. В ту же артель входили сапожники. А война пришла - артель и развалилась. Мало вернулось мужиков-то с бойни. В общем давно все это было. О чем тут вообще говорить, если на всем левом берегу Уфтюги только двое детей осталось?

Вообще больше не хочу говорить об этом. Потому что комок г горлу подступает.

Лучше передам рассказ Владимира Ильича, отчего деревня Блидуновой зовется. Еще в царские времена на Уфтюге делали перепись. Все люди как люди, а крестьяне деревни Блиново отказались платить мзду. Писарь утверждал, что ежели не заплатят - всех в Сибирь. Его послали подальше, вот он и приписал две буквы. В назидание. При советской власти Блидуново ради нравственности переименовали в Новоандреевкую. Название как-то не прижилось.

Ода к радости

Деревня Константиново, лежащая на правом берегу Уфтюги, - это прямо какой-то пир духа. Внешне великолепен лишь один дом - он весь в вязи, а на по фасаду "скачут" изящные кони. Разве только наличники оконные не вырезаны из дерева, а нарисованы. Остальные дома деревни свою красу хранят внутри. Все стены и полы в большинстве изб украшены цветами, узорами, животными. Есть на стенах сказочные звери, красавицы, кавалеры... Даже не верится, что этот титанический труд по преукрашению деревни совершил всего один человек. И совершенно бескорыстно!

И зовут этого человека Анной Николаевной Бестужевой. Самый красивый дом - ее. Что самое удивительное, рисовать она начала в весьма преклонном возрасте, когда ей было далеко за 60. А вышло так:

- Муж мой Василий Алексеевич был участник войны, у него было ранение в руку - сухожилия были перебиты - и он много чего не мог делать. Но делал, все почти делал. Дом этот его родителей, в 1900-м году построен, и у мужа всегда было желание его украсить. Даже балкон хотел построить, но я боялась, что он со стропил свалится. Он даже доски закупил, выстругал, но выпиливать уже не мог. И вот, когда он умер в 93-м, я решила воплотить его мечту. Выпиливать я не умею и наличники нарисовать пришлось. Да и у меня всегда была мечта рисовать, но жизнь в другую сторону повернула...

А жизнь Анны Николаевны была такая. Отца она не знала, он умер через две недели после ее рождения. Привезла мама новорожденную девочку из больницы, отец поднял ее к потолку, сказал: "Горюха ты моя, горюха..." Он уехал в ту же больницу. А назад привезли гроб... Когда училась в Сольвычегодске - туда с Уфтюги ходили пешком, за 35 километров, - преподаватель ей говорил: "Аня, тебе надо рисовать!" (он видел ее детские рисунки). Но Анна Николаевна стала учительницей начальных классов. И еще биологию преподавала. Работала и воспитателем в спецдетдоме, что в деревне Белая Слуда. Анна Николаевна детей любит, да и дети всегда относились к ней с уважением. Она была "массивная" (то есть крупная), а потому даже самые хулиганистые детишки при ней соблюдали дисциплину.

В 64-м Анну Николаевну поставили секретарем парткома колхоза "Пахарь". Вообще-то Бестужева во все эти коммунистические идеи не верила, каждый год она просила, что бы ее освободили - ведь маленькие дети, мама старая и больная - но ее все выбирали и выбирали. Ведь она любила быть с людьми, все пропадала в поле, в лесу и на фермах - там, где трудятся. И всегда сторону трудящихся занимала. Жизнь в те годы улучшалась и Анна Николаевна чувствовала свою нужность. Люди ей до сих пор благодарны; ответственно скажу, что и сейчас на Уфтюге ее безмерно уважают.

Когда Анна Николаевна ушла на пенсию, не взялась за кисти и краски. Они с мужем помогали ремонтировать дома "дачникам", то есть местным уроженцам, которые вернулись из городов, тоже после выхода на пенсию, доживать в отчие дома. Выращивали для детского сада капусту и огурцы. Помогали колхозу, вступившему в нелегкую пору, связывать концы с концами: сколотили из пенсионеров-дачников бригаду и участвовали в сенокосе и уборке картофеля.

И только после смерти мужа Анна Николаевна целиком погрузилось в реализацию мечты своего детства. Все рисунки она придумывает сама, можно сказать, творчество пожилой художницы - чистейший полет фантазии. Ограничивает только одно - количество краски. Но Анна Николаевна подготавливала свое нынешнее существование: краски она начала закупать еще в бытность свою секретарем парткома - с мужем, который тоже был великим мечтателем.

Архангельская область

--

--

--

-- Чарующий блеск

...Некоторые не забыли, что золото - металл презренный. Главный художник Ювелирного завода Петр Иванович Чулков ушел в священники. Теперь отец Петр - настоятель местной жемчужины, храма Богоявления, построенного Борисом Годуновым, бывшем когда-то владельцем Красного. Церковь вида печального, обложившие ее старенькие леса говорят о том, что реставрация идет туго. Гораздо быстрее в селе вырастают особняки оригинальной архитектуры. Среди новостроек можно встретить не только "скромные" жилища ювелирных "магнатов", но и ювелирные салоны, рестораны и казино. Впрочем объекты новорусского зодчества разбросаны бессистемно и село Красное оставляет общее впечатление скорее заброшенности, нежели зажиточности. И это несмотря на то, что Красное считается самым богатым российским селом. Еще бы: одновременно в работе к красносельских ювелиров находятся тонны золота и сотни тысяч драгоценных камней. Ювелирное производство находится в частных руках, а капитализм чем характерен (по крайней мере на первоначальном этапе, каковой бытует у нас): богатые богатеют и наглеют, бедные беднеют и копят злобу.

Тем не менее, самое красивое здание в городе, почти дворец, - вовсе не частная лавочка, госучреждение. Называется оно Верхневолжской Пробирной инспекцией. В городах-миллионниках подобных учреждений нет, а селе с 8000 жителей таковое имеется. А как же иначе: Верхневолжкая пробирная инспекция на три области (Ивановскую, Ярославскую и Костромскую), и, если на весь этот регион насчитывается 754 предпринимателя, из них в Красном и окрестностях - 571. Начальник Инспекции Александр Рябков гордится тем, что государство не оставило без контроля оборот драгметаллов. А вот например оборот алкоголя пущен на самотек и в этой области наблюдается полный бардак. Каждое изделие из золота, серебра или платины в Пробирной инспекции проверяется и получает государственное клеймо. Не случайно еще Петр Великий завел Пробирную палату: наши хитрюги, ежели вольность допустить, та-а-акого контрофакту налепят!

Безработица в Красном нулевая. А проблемы в том, что невозможно найти специалистов на бюджетные должности: учителя, почтальоны, пожарники уходят в ювелиры. При советской власти в красном все красносельские ювелиры числом в 2,5 тысячи трудились на заводе. Сейчас не нескольких десятках предприятий трудится около 3 тысяч человек. И это официально, ведь есть еще и подпольное производство, объем которого по известным причинам оценить нельзя. Ясно только, что армия "серых ювелиров" сокращается, так как нынешние предприниматели расширяют свои легальные производства, строят новые цеха. Ведь и сами когда-то вышли из подвалов... Частным стал и завод.

Красное - районный центр. Деревни района - типичнейшая российская глубинка с разваленными колхозами. Крестьяне дали ювелиром емкую кличку: "золотари". Заложен в это слово двойной смысл; не только в золоте дело, но и в том, что в старину золотарями называли представители несколько иной профессии. Грубо говоря, занимались золотари дерьмом-с. Впрочем и крестьяне пробиваются в "золотари" и по утрам в сторону Красного идут битком набитые автобусы. Образование ювелиру теперь необязательно, важны усидчивость, аккуратность и честность. Магнаты идут навстречу хлебопашцам: легальные частные ювелирки стали открываться ив деревнях. Жители неудачных деревень молятся, чтобы таковые появились и бережнее относятся к закрытым магазинам и детским садикам; вдруг предприниматели приглядят их для будущих мастерских?

В течение девяти веков красносельские ювелиры работали на "нижний сегмент рынка", производя дешевые серьги, цепочки, медные кресты и посуду. В 1904 году столичные художники решили ввести кустарный промысел в высокохудожественное русло, организовав в Красном художественно-ремесленные мастерские. Одновременно маэстро насадили нехарактерное направление - "красносельскую скань" (изделия из проволоки). Скоро пришла советская власть, которая перво-наперво национализировала серебро, золото и произведенные из них изделия у местных буржуев, эксплуататоров и скупщиков. Мастеров согнали в артель, которая настроилась на производство красноармейских звезд, знаков отличия, и в качестве ширпотреба - серебряных ложек. В 30-х годах ювелиров коснулась и коллективизация: артель переименовали в промколхоз "Красный кустарь" и ювелиры помимо основной работы принуждены были пахать землю. Лишь после войны ювелиры снова смогли сосредоточиться на своей основной профессии, а промколхоз стал Ювелирным заводом. На заводе даже организовали экспериментальный цех, в котором создавались высокохудожественные вещи - для музея и для подарков высоким сановникам.

Был период в 90-х годах прошлого века, когда завод жил все хуже и хуже, а мелкие фирмы процветали. Вот тогда-то негатив и пошел! Журналистов в Красном, мягко говоря, не привечают. Потому что такая традиция завелась: едва напишут где-то про Красное или по телевизору покажут, вместе с туристами побывают здесь и бандиты. Не всех притягивает красота, некоторых - блеск золота. Если кто-то идет на контакт с незнакомцем, считай он - мужественный и несуеверный человек.

Навстречу пошел один из предпринимателей, Александр Синенко. Существует еще один предрассудок: якобы в красном за тысячелетия оформился особый генотип, и ювелирный талант с легкостью пробуждается только в коренных красноселах. Александр Григорьевич родился в Сибири, на Ангаре, в поселке Таежный. Он с детства мечтал стать художником-ювелиром, и он им стал. Первая попытка "штурма" Красносельского училища художественной обработки металла, сокращенно КУХОМ ( это единственное в России учебное заведение, готовящее ювелиров), не удалась. Конкурс был громадный. Впрочем немаленький он и сейчас, разница только в том, что раньше поступали исключительно из любви к искусству, теперь же молодыми людьми движет миф о том, что уже на втором курсе купишь себе иномарку (что в сущности не так, ибо в училище надо учиться - целых пять лет - а не деньгу заколачивать). Синенко поступил со второй попытки, после армии.

А в "свободный полет" он пошел одним из первых. Последней его работой на заводе был маркетинг, а это значит, что он знал рынок и тенденции его развития. И рискнули они втроем - с мастерами Анатолием Румянцевым и Владимиром Вьюгиным. Проблема прежде всего заключалась в том, чтобы выбить у государства разрешение на работу с драгметаллами. Судьба друзей сложилась по-разному. Румянцев сейчас - индивидуал, в одиночку делает выставочные вещи. Вьюгин... его сейчас нет в живых; по официальной версии - покончил собой, но есть версия, что его "убрали". Ведь не секрет, что криминал вокруг "золотарей" вьется кругами...

Александр Григорьевич совершенно не может понять, почему все пишут об этом самом криминале, а о мастерах, носителях уникального феномена (ведь на Руси других таких ювелирных сел нет и отродясь не было):

- Все от золота. Оно обладает некоторой энергетикой, "тащит" за собой. Вот это-то и обидно... Даже времена, когда стреляли, дележка была, мы пережили. Дело в чем: мы не умеем пахать, ковать железо, мы умеем делать красивые вещи. А то, что золото востребовано - не наши проблемы...

Когда Синенко еще на заводе работал, там скали (плели из проволоки) удивительные творения. Но не из золота и серебра, а из медной крученой проволоки, которую покрывали серебром. Представьте: художник над своим произведением порой месяцами трудится, а оно где-нибудь в Париже на выставке возьмет - да облезет! Потому-то Александр Григорьевич в индивидуалы и ушел, чтобы из натурального серебра творить. Работниками он позже обзавелся. Ну, и золото позже пришло. Чтобы закрыть тему этого металла, только одно добавлю: с золотом тяжело работать, потому что оно сильно блестит. Мозги от блеска не портятся, а вот зрение - сильно. А вообще все "золотари" относятся к "презренному" без придыхания. Привыкли.

Синенко относится к предпринимателям средней руки. У него трудятся 25 человек, а есть такие "магнаты", у которых трудятся и 100, и 300 человек и даже больше. Еще недавно "Мастерские Синенко" (так именуется предприятие) находились в подвале арендованного дома. Сейчас Александр Григорьевич прикупил и отреставрировал старый 2-этажный дом, принадлежавший некогда купцу Маклашину.

На Синенко работают четыре модельера, создающие новые ювелирные произведения. Ведь приходится существовать в рынке, который постоянно требует чего-то нового. Недавно пришлось внедрять изделия с алмазной огранкой. Это легковесные блестящие вещи - для тех, у кого доходы небольшие. Но и эта мода проходит, так как алмазная "набивка" начинает тускнеть еще пока вещь лежит на прилавке магазина. Пришла мода на "многокаменные" изделия, с россыпью недорогих драгоценных камушков. Но общая тенденция сохраняется: золото, золото... впрочем и серебро находит свое применение, и сканная техника не забыта.

Своего салона у Синенко нет, изделия он продает только оптовикам. Очень хорошо, что и здесь помогает государство: продукция вся переправляется по спецсвязи, с охраной. Нет только равных правил игры на рынке у крупных заводов, которыми владеют "олигархи" и таких невеликих производителей, как Александр Анатольевич. Разница в сроках клеймения Пробирной инспекцией: "монстрам" клеймят за 3 дня, малым и средним предприятиям - за 3 недели.

В принципе Синенко много не надо. Он просто хотел быть свободным, ни от кого независимым художником. Ну, а предприятие сложилось как-то само собой. Он добился того, чего хотел: есть хорошая машина, свой дом, любящая жена, дети... у Александра Анатольевича их четверо. Старший сын Григорий уже в отцовском деле, создает модели, каталоги составляет. Ведь теперь кустарщина не проходит, нужно работать на мировом уровне. Это значит дорогие каталоги, выставки, конкурсы. Между собой красносельские "магнаты" не конкурируют, скорее дружат, вместе в сауну ходят. Как же иначе, ведь все - питомцы одного гнезда: Училища художественной обработки металлов.

Это допотопные красносельские мастера могли лепить халтуру, нынешние "золотари" имеют соперниками мастеров из Турции, Италии, Индонезии, Китая (последний и в этом сегменте рынка стремительно подтягивается к "высшей лиге"). Александр Григорьевич считает, что красноселы вполне достойно конкурируют с мировыми брендами:

- Наше Красное все чернят, порочат... а на самом деле у нас красивые, русские, основательные вещи. Турки все утончают, а мы делаем широко, просторно, душевно. Мы не делаем очень дорогих вещей, у нас можно купить и крестик золотой за пятьсот рублей, и колечко за тысячу. Только время поменялось. Раньше на заводе я получал 120 рублей и на зарплату только 3-гаммовую мог цепочку купить. А теперь такая цепочка - один поход в ресторан или ночь в гостинице. Все меняется...

...Без сомнения промысел ювелирный в Красном переживает расцвет. Золотой век во всех смыслах. Некоторые утверждают, что это - падение, ведь "золотари" делают пусть качественный, но ширпотреб. Но ведь промысел - это не "Афинская школа". Промысел - средство заработать на хлеб. Хлеб в Красном есть, и даже с маслом. Многим удается икру поверху намазать...

Костромская область

-- Шаповальские тайны

Пальба, Дявун да Маурыч, последние шаповалы села Новый Ропск. Раньше-то весь Ропск "антюхи максал". А теперь... "микро катрушников максает енти антюхи; хавби ино еперенят..." "Что за бред?!" - законно спросите вы. А язык такой в Новом Ропске. Секретный. Я высказал что-то типа: "мало кто валенки сейчас валяет, другие нашли способы деньги добывать". И что интересно в Ропске: промысел умер почти - а язык-то остался!

...Уезжал из Ропска с чувством... даже не описать каким. Матом хотелось крыть, двинуть кого-нибудь в что-то такое живое и лыбящееся. Потому что ощутил себя каким-то эсэсовцем-карателем в деревне, прикормившей партизан. Впрочем водитель меня успокоил. Сказал, что мне еще повезло. Здесь, в Ропске, если уж кто не понравится, - за жабры - и в колодец. Вся округа слухами полна, что ропские колодцы полны всяких неприятностей.

Все началось с того, что глава местной администрации Попок послал нас куда подальше. Вообще этого Попка по-настоящему зовут Николаем Васильевичем Толмачевым, но здесь, в Новом Ропске, у всех прозвища. Даже село - и то имеет прозвище: "Куробск". Конечно не грубо он послал, сказал только, что шаповалы такие люди, к которым лучше не идти. Занятые и все такое. И вообще он не знает, кто где живет.

Мы были подготовлены. Один человек загодя поделился со мной, что очень уважает ропчан за то, что они своих никогда не сдадут. Приедет туда полиция кого-то искать. Пошлют куда угодно, но не по адресу. Потому мы были готовы ко всему. И уже обладали некоторыми агентурными сведениями, именами, паролями и явками.

Нам был не только язык шаповальский нужен, но и практикующие шаповалы. То есть люди, которые делают валенки и сейчас. По первому адресу должен был находиться Маурыч, мастер Шипков. Как ни странно мы нашли этого деда. В дом не пустил, вышел, внимательно нас рассмотрел. Подумал. И сказал, что не знает ни валенком, ни языка. Не понравились, значит, мы Маурычу. Заподозрил наверное, что корреспонденты - понапишут, а потом расхлебывай.

Немножечко об истории. Еще в 1890 году исследователь Ф. Николайчик писал о ропских шаповалах следующее: "...Ходят они для единственного занятия: "бить вовну". Берут с собой единственный инструмент, "лук"; инструмент этот похож на огромный смычок, аршина два с половиной, в котором вместо волоса натянута толстая струна. Лук привешивают к стене в горизонтальном положении, подстилают под него решетку из лучины, которая по миновении надобности свертывается в трубку вокруг лука. На решетку накладывается "вовна", лук поддерживается одной рукой так, чтобы струна касалась "вовны" (шерсти), другой рукой струну при помощи деревянной зацепки оттягивают. От сотрясения спущенной струны шерсть разбивается, а струна издает при сотрясении бревенчатый звук".

С этим нехитрым приспособлением ропские картушники (шаповалы) отправлялись в отхожие промыслы. Уходили далеко, в соседние губернии, а то и до стран чужих доходили. Они слыли великими хитрецами, но клиент ценил качество валенок, а потому необычное поведение и непонятный язык терпели. Качество шаповалы выдавали неплохое, по пять лет валенки носились. Язык им нужен был лишь для одного: обмишурить. Но и шутки были не чужды шаповалам. Тот же Ф. Николайчик рассказывает: "...баба сидит над душой все время. Чтобы отделаться от нее, прибегают к разным уловкам. В этих случаях изобретательность шаповала неистощима: иногда вдруг живот у него заболит так, что решительно сидеть невозможно, даже молчать невмоготу; шаповал катается по полу, кричит, всполошит весь дом! Хозяйка бежит к соседям за помощью, а шаповал тем временем моментально свернет "манек" (ком) фунтов в пять "вовны" и спрячет так, что все поиски будут напрасны... Иногда, чтобы отделаться от назойливой хозяйки, шаповал прибегает к варварскому средству: он незаметно надрезывает струну у "лука", которая обыкновенно очень туго натянута; приняв затем безопасное для себя и опасное для сидящей тут же бабы положение, он дергает струну сильнее обыкновенного и струна лопается так что струна рассекает бабе лицо до крови. Разумеется, были случаи, когда шаповалов во время мелких краж на ярмарках ловили мужики и били нещадно. Недолгий был век у шаповалов, так как к спертому воздуху в хате, в которой они работают, присоединяется едкая шерстяная пыль, действующая весьма разрушительно на легкие..."

...Бальбу искали долго. Не нашли. Зато обнаружили его хату, в которой пребывала его жена. Нам повезло. Супруга оказалась хохлушкой, а значит в карман за словом не полезет. Она сказала, что Бальба ( в миру Сергей Семенович Цвиров) "у майдане, у магазину".

Вот тут-то мы его тепленьким и взяли! Даже несмотря на то, что встречные мужики вовсю старались увести в сторону от магазина. Сидел себе мирно, попивал в уголке пиво. Мы от него ждали какого-то фортеля, но почему-то он с легкостью вошел в контакт и согласился, чтобы мы его подвезли до хаты. Наверное, возраст не тот - и ропскую гордыню старик променял на возможность быстро добраться домой. Авоську с пивом он припрятал в сенях, как видно, не желая продолжать веселое времяпровождение при жене-хохлушке.

Аккурат в работе у Бальбы была пара валенок. Точнее Сергей Семенович показал нам полуфабрикаты. Два вытянутых комка шерсти, нечто вялое, бесформенное и мало напоминающее обувь. Старый картушник заверил, что замечательные антюхи смакстяет он, ведь для родственника. Помещение мастерской шаповала - часть летней кухни. Значительно большая часть, нежели кухня. И по величине печи (непременного кстати инструмента в приготовлении валенка, ибо он на печи сохнет и обретает крепость) можно судить, что объемы производства некогда были несравненно больше.

Проблема в том, что валенки выходят из моды. Или, если угодно, из круга бытия. Нет, в деревнях от дешевой шерстяной обуви не отказываются. Штука в том, что антюхи (валенки) вытесняют т.н. "бурки". Это те же валенки, только они не валяются, а сшиваются из старой шинели или еще каких-нибудь кусков сваленой шерсти. И еще "бурки" прокладывают ватином. Получается прочнее и практичнее. Только в Ропске новую продукцию не освоили. А еще в одном селе, Коржовке-Голубовке, наладились эти "бурки" кусками старых автомобильных покрышек обделывать. Эдакая обрезиненная обувь носит название "бахилы" и ей не страшны русские оттепели. В общем современная технология, основанная на научных разработках и народной сметке, движется вперед и заставляет придумывать всякие "ноу-хау".

Здесь, в Ропске, все по-старинке. А значит застой и стагнация, как и положено теории экономического развития. К тому же не стало станка, который называется волноческа. Все ропксие картушники себе на волноческе паруху (шерсть) набивали. "Луками" лениво трясти. Стоял он в сельском комбинате бытового обслуживания. Теперь ни комбината, ни станка, ни "парухи". А здание КБО передали церкви, там молятся. На русском языке, а не на шаповальском.

Обучался Сергей Семенович у своего отца, Семена Антоновича. Отец - у своего отца Антона Ивановича. Сколько поколений прошло через шаповальскую школу, Бальба и не помнит. Только, пока жена-хохлушка не появилась в доме, он даже в быту по-шаповальски со своими общался. Шаповальское умение - не только антюхи. Шаповал должен уметь и печку сложить, и шерсть настричь, и колодки из дерева выточить. Ходили с отцом далеко, в соседние области и все больше пешком. И не только "лук" с собой таскали, а и набор колодок, в пуд весом. Причем в зимнее время; летом, как и положено, трудились в колхозе, "талмуте" по-шаповальски.

По утверждению Сергея Семеновича язык свой нужен был картушникам не только для обмана. Но и для утайки шаповальских секретов. А то всякий овладеет искусством валяния - так без работы останешься! Впрочем и с утайкой шаповалы остались почти без работы. Еще и климат поменялся. Раньше, как помнит Бальба, хаты под крыши снегом заваливало. Теперь даже в конце зимы пройдешь по полю - снегу по щиколотки.

Со своей хохлушкой Полиной Васильевной Бальба познакомился на глубине 1200 метров. Когда-то пошел в Донбасс, на шахте деньги зарабатывать. На валенках-то еще никто не разбогател в Ропске. Полина Васильевна долго не могла понять, куда попала, когда молодой муж ее сюда привез. Чего-то "гутарют, гутарют по-своему, чи матом, чи по-немецки". А после поняла: игра у них такая. Как дети малые тешатся. Уж никто и не максает эти антюхи, а все берегут свой язык.

Язык шаповальский вполне красив и даже интуитивно понятен. Например "хусая паруха" означает "плохая шерсть". "Измаксать пошпинчее" - "сделать получше". "Кемать в пихталках" - "спать в подушках". А вот как пример народного художественного творчества местная частушка: "Ботос голота поил, а шита сугу брала // Ботос шихте тербовал, шихта не вгуряла". Это значит: "Парень коня поил, а девка воду брала, он ей сделал нескромное предложение, она его послала куда подальше".

Сапоги по-шаповальски уничижительно зовутся "лопухами". Овцы, источники материала и благополучия шаповалов - "мерхли". Земля - "атира". Стол - "трапез". Хозяин - "похазник". Жена - "чудова ряха".

По утверждению Бальбы из относительно молодых шаповалов в Ропске есть только Толик по кличке Дявун. Кличка такая потому что кто-то из его предков до девок был охоч. Клички передаются по наследству как хаты или колодки (валеночные модели). Только не сказал дед, где нам этого Дявуна найти. Сказал, забыл. На прощание посетовал: "Это я сейчас стал хусый, да и Полина моя ёрая. Раньше-то такой шпинский был!" Это значит, стал совсем плохой, жена постарела, а раньше-то - молодец-красавец! Три сына у Бальбы, а валенки делать он не умеют. От этого втройне обидно старику.

Хотел он предложить "гарду покерить" (горилочки выпить) но, встретив суровый взгляд своей "чудовой ряхи", осунулся и притих. За спинами мы услышали тяжелый вздох. Мы тоже вздохнули. Только с облегченно. Когда оставили Ропск. Ну, о-о-о-очень тяжелый народ.

В этом году Новому Ропску исполняется 400 лет. Говорят, промысел, а значит и язык живет столько же. Глава, который "Попок" намекал нам еще, что ропчанам не на что будет юбилей отмечать. Мол, мы, корреспонденты, проиезжаем, воду мутим, а богача ропчане от этого не богатеют. Молодежь не поможет встретить юбилей, да она вся разъехалась на заработки. Не хочет молодежь антюхи макслить. Тем более что здесь, в Ропске, "чернобыльская зона", дополнительный повод бежать.

Теперь знайте: если Вы услышите где-нибудь в Москве, Киеве или Питере странную речь - вроде бы русскую, а непонятную, чудную, - знайте: то "говордят" (говорят) потомки ропских картушников. Для них язык - часть своей маленькой Родины.

Брянская область

--

--

--

--

-- Хрустальное царство: конец и вновь начало

...Они наглухо замкнулись. Я имею ввиду руководство завода. Еще шесть лет назад, после скандала, запугивания со стороны дирекции, что я у них "под колпаком", что каждый мой шаг по городу им известен, меня все же пустили на завод. Их главный аргумент: предприятие режимное и секретное. Но я там увидел убогие условия, замученных и хмурых работяг, в общем, нищета и убожество. Но тогда платили то, что в приличном обществе называется зарплатой.

Теперь не только не пустили на завод, но даже все начальство бежало от меня, как черти от ладана (или как поп от нечистой силы - не знаю уж, как правильнее). Пришлось узнавать от горожан, в чем дело, то есть, пользоваться неофициальными источниками. Деньги на заводе платят, но теперь эти 8000 рублей зарплатой не назовешь даже в неприличном обществе. Руководство за 6 лет менялось раз пять, столько же раз менялась и стратегия развития. Нынешние начальники, взяли курс на возвращение к оборонной продукции, что по идее поднимет среднемесячные объемы производства с 5 до 22 миллионов рублей (цифры я взял из районной газеты).

Когда в революционные годы Никольско-Бахметьевский хрустальный завод переименовывали в "Красный гигант", мало кто задумывался о возможной двусмысленности названия. Но главное в другом: гиганты даже в природе мало живут, а уж судьба всего гигантского, созданного человеческими руками известна: "Титаник" и "башни-близнецы" тому пример. "Красный гигант", огромный организм, управляемый ничтожным мозгом, сейчас тонет. Спасутся ли люди?

На сей раз удалось попасть только в заводской музей хрусталя, и то потому, что туда не могут не пустить - типа для народа же создан, да и секретных изделий здесь не хранится. Когда-то весь город был потрясен разбойным нападением на музей, в результате которого был похищен самый ценный экспонат, "вершининский стакан". Стакан так и не найден, так же как не прибавлена зарплата экскурсоводам. 8880 рублей - вот цена их труда. Директор музея Валентина Голова, как ни странно, защищает нынешние времена:

- Мы и сейчас пополняемся работами с "Красного гиганта", и, что характерно, трудное время помогло заводу. Появилась там творческая мастерская по росписи стекла красками, как и двести лет назад. Как ни удивительно, есть мастера, есть художники, которые с удовольствием сотрудничают с заводом, воплощают свои идеи в стекле. А вообще музей - это живая часть живого завода. Вот, существует завод 250 лет, и это уже национальное достояние. Это то, что в любой стране берегут...

Никольское утро выглядит так: с рассветом два человеческих потока устремляются в разные концы города. Одни, числом побольше, хмуро бредут к заводу "Красный гигант". Проходная, как "золотой телец" несчастных детей, проглатывает работяг, и из-за секретности предприятия воображение рисует жуткие картины: вдруг их там приковывают цепями к станкам - кто ж за такое деньги согласиться пахать на вреднейшем производстве? Другой человеческий поток, в сущности, так же понуро тянется к хрустальному рынку. Если раньше желающие продать хрусталь тащились с санками и тележками, то теперь идут налегке или приезжают на машинах. Товар хранится в контейнерах.

Ассортимент раньше был убогим - теперь его созерцание вызывает ощущение не убогости, а дебильности. Появились даже "кошечки", которыми торговал Никулин в кино про "Операцию Ы". Хотя, разнообразия стало больше и среди серости можно разглядеть вполне милые вещи. Как и в стране в целом (например, наряду с пошлыми "мыльными операми" у нас создаются кинофильмы, получающие престижные призы), в стекле отразился гениальный разрыв между ширпотребом и пиром духа.

Мы немного поговорили с девушкой Леной, которая совершает (с мужем) челночные ходки на рынок в Гусе-Хрустальном, там покупает стеклянные миниатюры, реализуемые здесь. В хрустальных центрах так принято: никольская продукция продается в Гусе и наоборот, а разница в цене кормит немалое количество людей - и не только "челноков", но и милицию на постах ГАИ, дирекцию рынков и, соответственно, бандитов. В мелкие предприниматели Елена пошла всего год назад, и не от сладкой жизни - семье надо кушать. Была бы возможность устроиться на спокойную работу - плюнула бы на этот рынок с удовольствием. Но с работой плохо - именно поэтому с "Красного гиганта" бегут с ленцой.

Покупатель в основном оптовый. Клиент, часто восточного вида, степенно расхаживает по рядам, здоровается, приценивается, и, если цена подходит - берет целую партию. Иногда слышится такой диалог:

-Ты чего суешь, это ж самопал!

-Ну и что, что самопал, да он же лучше заводского!

Под самопалом здесь имеется в виду полуфабрикат, называемый еще "голье". Его берут на заводе или воруют, а потом дорабатывают на импровизированных домашних заводиках. Все это - теневой бизнес и считается, что хрусталь шлифуется в каждом втором доме. За последнее время кое-что изменилось: стали действовать официальные малые предприятия, занимающиеся стеклом. Вообще это действительно похоже на сюжет "Титаника". "Красный гигант" тонет, и от него отделяются спасательные шлюпки в виде маленьких частных заводиков.

Традицию нелюбви к прессе продолжают руководители и этих небольших производств, но уже по другой причине: боятся, что публикации вызовут всплеск, мягко говоря, интереса со стороны всяческих контролирующих органов. Встретится согласился только Александр Косач - основатель, руководитель и владелец ООО "Стекло".

Карьера Александра Ивановича складывалась благополучно - и уже в 25 лет он стал директором стеклозавода (не "Красного гиганта", а маленького предприятия по производству бытового стекла). Факт, что все старинные, двухсотлетние трудовые династии в Никольске прекратились; дело в том, что старики на хотели, чтобы их внуки приходили на эту вредную работу и заставляли внуков искать иной доли.

- ...Здесь характерно, что все местные, коренные, имеют любое образование, но не стекольное. Мы с женой оба стекольщики и никогда не пожалели о своем выборе, даже в те, самые тяжелые времена...

Случилось так, что на стеклозавод в середине 90-х, после приватизации, пришли хозяева, с которыми Косач не сработался, он положил ключи на стол и ушел в никуда. Положение тогда было действительно очень тяжелым: безработица в городе закаливала всякие пределы, да к тому же разборки бандитов, деливших Никольск на сферы влияния, несколько раз приводили к стрельбе, что для провинциального города явилось шоком.

- ...Для всего нужно подходящее время, для стекла - тем более. Были тяжелые времена - теперь, мне кажется, нормальное, даже нужное время. И выгодное. Когда мы с женой и еще несколькими специалистами ушли со стеклозавода, у нас был выбор: или уезжать на родину, или организовывать здесь небольшое, компактное стекольное производство; другого мы ничего не умеем. И вместе с несколькими друзьями мы начали создавать вот это "Стекло". Первый год мы имели только долги, а зарплаты не было три месяца, вот, друзья посчитали, что это безнадежно - и ушли. Я им выплачивал их долю и теперь я здесь единственный учредитель...

Первое помещение они взяли в аренду на ремонтно-строительном участке. Основа стекловарения - это печь, если ее построили и зажгли, ее уже не погасишь; если печь остановилась - все надо ломать и строить заново. Первые специалисты пришли с "Красного гиганта", он брали там отпуска. Естественно, Косач берет только хороших мастеров, которых в сущности осталось не так и много. Платится все по справедливости, около 16 тысяч. Это немного, но сам директор получает на 500 рублей больше, а жена наоборот на 500 рублей меньше.

Ассортимент продукции с первого дня стал диктовать рынок. Вещи, которые решили делать на "Стекле", называются "гутейскими": из простого стекла, делающиеся методом "свободного формования". Это вазы для цветов и конфет, декоративные фигурки животных, "сувениры годы" (по восточному гороскопу).

- Мы и хрусталь могли бы делать, но покупательский спрос населения таков, что для людей это дорого. Вообще стекольное производство, на мой взгляд, гениально простое. Для того, чтобы делать хорошие вещи, нужны только стекло, огонь и человек. Огонь стекло сглаживает, а человек придает ему форму - так и творятся шедевры. Поэтому у меня работают только представители основных стекольных профессий, а вспомогательных рабочих у меня почти нет; остальное я делаю сам - я и сварщик, и электрик, и плотник, а жена - технолог и бухгалтер. А в выдувальщики мы берем молодых парней; опытные, старые мастера для нас не подходят: они делают хорошо, виртуозно, но слишком уж медленно.

Не так давно Косач поместил в газете объявление, что скупает бутылки из-под водки. Все это делается для того, чтобы сократить затраты на производство и максимально удешевить продукцию.

- Дело в том, что сейчас, хотя и бандитское время проходит, но, вопреки заявлению чиновников, цены растут безбожно. Грех жаловаться, но вызывает небольшую обиду, что к некоторым у нас в стране относятся лучше, чем к остальным. Я имею в виду энергетиков. С января цены на электроэнергию поднялись на 18%, в то время как по телевизору говорят, что у нас инфляция 10%, Эх, вот остановился бы рост цен!.. А то не успеваешь считать, как все меняется. Вот пример: в 1999-м мы за электроэнергию платили 25 тысяч, а сейчас около 450-ти. А цены на продукцию с 99-го мы подняли на 8%. Как тут выжить? Чудом... Мы даже не планируем, а просто живем сегодняшним днем, в крайнем случае - завтрашним.

Основная продукция реализуется через рынок; Косач имеет там три точки. Перекупщики берут никольские вазы оптом и везут их в Гусь-Хрустальный, где благополучно все продают. Рынок определяет многое, в том числе заставляет менять ассортимент.

- Наше производство позволяет очень быстро реагировать на спрос. Сейчас очень здорово нас догоняют китайцы и они научились делать такие же, как у нас, люстры, только - дешевле. И у них появились хорошие специалисты (наверное, в России образование получали). Теперь русских люстр вы не увидите, все - Китай. И мы выучились жить за счет "ноу-хау" только два года. Пара лет - и это быстро выучиваются имитировать китайцы. Но главный наш враг - не Юго-Восточная Азия, а наш, доморощенный... вор. Я справился с воровством просто: поставил видеокамеру у наружной стены, подвел людей и сказал, что их будут снимать. И через пару дней один человек не смог объяснить, что он нес ночью. Я ему подарил пленку, и мы расстались с миром; а другие предпочли не воровать. На заводе воруют покрупнее, и в принципе мне все равно, жаль только, что все эти подпольные цеха сбивают на рынке цены, ведь у вора прибыль начинается "с нуля". Мне кажется, рано или поздно и там наведут порядок...

И все-таки, несмотря на трудности Александр Иванович доволен нынешним положением дел:

- Самое трудное в стекле - дотерпеть до времени, когда пойдет доход. Жаль, что мои друзья не дотерпели, но не я им судья.

...Сейчас в Никольске уже четыре таких же, как у Косача, частных предприятия и еще два находятся в процессе регистрации. Шедевров они не создают, зато обеспечивают специалистам рабочие места и зарплаты. Шесть лет назад такого не было вообще. Если доживем, посмотрим, что будет еще через полдюжины лет...

Пензенская область

--

--

-- Пестяковские грации

Долюшка женская...

Фабрика валенок в Пестяках давно уже перешла в частные руки. На условия труда капитализм пока повлиял мало: мягко выражаясь, женщины (здесь работают исключительно представительницы слабого пола) трудятся в условиях позапрошлого века. Кажется, именно такие бесчеловечные условия труда - а обеспечивали безжалостные капиталисты-эксплуататоры - привели к октябрьскому перевороту и последующим событиям, приведшим нашу страну к нынешнему позору.

Мужики на фабрику валенок не идут - слишком изнурительный труд. Валяешь ли, мочишь, или сушишь - все равно потом отхаркиваться будешь чем-то черным, а вся благодарность - каких-то 2 тысячи в месяц. Мы запускаем ракеты, штампуем ворованное американское программное обеспечение, научились снимать подобие тупых американских блок-бастеров, а станки для производства валенок на наших предприятиях имеют возраст больший, нежели наши вечно народные артисты (умудряющиеся, впрочем, благодаря впечатляющим достижениям импортной медицины оставаться перманентно молодыми).

Управляющая производством с гордостью мне показывала какой-то деревянный станок, который якобы построил еще ее дед. А женщины, будто сошедшие со страниц книги Горького "Мать" (в смысле, изможденного вида), спрашивали: "Может, посодействуете там, в Москве, на счет пенсионных льгот?.." И над всем этим довлел огромный плакат гениального и издевательского содержания: "На труд тебе Родина!"

Фамилия хозяйки фабрики не Родина. На самом деле он - молодой и застенчивый мужчина, который одновременно с фабрикой владеет пилорамой (самый выгодный здесь бизнес- лес). Настолько застенчивый, что избежал встречи со мной, точнее, удрал. Ясное дело, и он понимает, что и льгот надо добиваться, и производство модернизировать. Тем более что валенки ближайшие сотню лет наверняка не выйдут из круга нашего бытования; даже на пятничном базаре в Пестяках здешними валенками торгуют сразу несколько предпринимателей. Истина вот, в чем: даже если ты порядочный и честный, ощущение того, что никуда людишки от тебя не денутся, заставляет смотреть на рабочих как на недоразумение. Работу в Пестяках найти нелегко, особенно женщине. Если бы не развитые здесь промыслы, вообще была бы беда.

"Царство белого гриба" превращается в подлинную грибную империю. И задача главы администрации состоит в том, чтобы хоть какая-то часть прибыли "акул бизнеса" оставалась в регионе. В сущности, если рассудить, в основании "грибной пирамиды" находятся 835 местных жителей, ведь грибы собирают все. У каждого предпринимателя имеется сеть приемщиков, от пяти до десяти точек. Плюс на "базах" непосредственно в переработке, заняты в общей сложности сотни полторы белослудовцев.

Так выходит, что в сентябре, в разгар грибного сезона, местная школа недосчитывается почти половины учеников, а те, кто трудится на бюджетных должностях стараются в грибную страду уйти в отпуска. А как же иначе: одна сентябрьская неделя весь год кормит.

"Левых" фирм, которые официально не зарегистрированы, в Белой Слуде нет. Но в роли капиталистов, то есть хозяев фирм выступают не местные, а "варяги" со стороны. ЧП "Коренев" возглавляет человек из Великого Устюга, в ООО "Двина-Сервис", ООО "Север-Фрост", ЧП "Суханов" командуют пришельцы из Котласа; ООО "Бел Росса" основали граждане Белоруссии. И лишь одна фирма, ЧП "Симарев" принадлежит местному мужику, Владимиру Михайловичу Симареву. Фирмы эти кроме грибов принимают и перерабатывают ягоды: бруснику, чернику, клюкву. Лето белослудовцев проходит в собирательских трудах, однако только время белых грибов сравнимо с золотой лихорадкой. Деревни в грибную страду пустеют. Все, кто еще может двигаться - в лесу.

Главная задача администрации - как сельской, так и районной - упорядочить эту лихорадку и научиться извлекать пользу для региона. Ведь никто не скрывает, что белый гриб в основном уходит за кордон, то есть он - живая валюта. Так выходит, что предприниматели платят только за аренду земли под приемными пунктами и базами. Грибной магнат из Белоруссии рассказывал Анатолию Павловичу (главе) что в его республике дают лицензии на заготовку грибов, определяется объем, лесхоз выписывает лесобилет. Но там мало грибов, к тому же леса подпорчены Чернобылем. Здесь, в Архангельской области, бери грибов сколько хочешь, они экологически безупречны - и никто не определяет лимитов (или квот - не знаю уж, как правильно это назвать). В общем беспредел. Или, если Вам угодно, дикий капитализм.

В России сейчас нет закона, способного защитить леса от хищнической эксплуатации. Разве что есть одна статья (8.26 Административного кодекса) определяющая наказание за нарушение сроков сбора грибов. Но штраф от 3 до 5 "минималок" грибных магнатов не пугает. К тому же по этой статье никто и никогда не привлекался. Некому привлекать - милиция решает более насущные для проблемы, лесхоз слаб... Всякий раз глава говорит предпринимателям: "Ребята, вы думаете, на что вы приедете в следующем году..." (В том смысле, что из-за грибной лихорадки белый гриб можно извести.) Те отвечают: "Все о-кэй, Палыч, гриб будет!" Все эти пять сезонов гриб действительно есть. Пока есть...

Временами разгораются теоретические споры. Одни говорят, гриб будет всегда, так как грибница не повреждается. Другие утверждают, что изведут. Слово за будущим. Есть только один существенный момент. Магнаты принимают белый гриб по четырем сортам: первый - маленький гриб с белым низом шляпки; второй - поболе, но низ шляпки желтый; третий - еще больше и низ шляпки зеленый; четвертый - большой, но "пока еще жив" (то есть не стал гнить не зачервел). Так вот четвертый сорт не надо бы принимать, ведь плодовое тело должно сбросить споры. А его принимают.

В отместку неспособности приструнить магнатов районная администрация придумала свой ход. Неожиданный. Они объявили село Красноборск столицей Белого гриба. Даже зарегистрировали в Москве соответствующий товарный знак. Почему столица не Большая Слудка, а Красноборск, лежащий на противоположном левом берегу Двины, объяснить просто: развиваться хочет весь Красноборский район, да и финансовых возможностей у района больше, чем у простого сельсовета.

Мне посчастливилось побывать на празднике белого гриба. Он проходит аккурат перед самым началом грибной страды. Проехал я с туристами по туристическому маршруту, проехав и форпост Царства белого гриба, и путевой камень, и заманиху с лесными чудесами, и даже резиденцию Царя-Гриба (им не сей раз был лесник из деревни Березонаволок Павел Борисович Шестаков). После были трактир "Грибная выть", конкурс на лучшую частушку о грибах, конкурс грибников и даже встреча дорогого гостя: Деда Мороза из Великого Устюга. Все был великолепно.

Но было одно "но". Местный люд считает, что после того как завели традицию проводить праздник, грибы пошли на убыль. А один из грибных магнатов выразился конкретнее: "Ну, придумали они, что Красноборск - столица белого гриба... А Белую Слуду пусть не трогают! Из-за праздника этого конкурентов слишком много стало. Разрекламировали - и бардак в лесу пошел..."

Думается, праздник здесь не при чем. Все-таки праздник начался три года назад, а грибная лихорадка - пять. Ищите, господа магнаты, другого врага.

Вообще конкуренция между магнатами - вещь забавная. Все проходит мирно, без стрельбы, но очень стремительно. Едва гриб пошел, все, будто заключив картельное соглашение, принимают первый сорт по 30. По мере того как урожайность растет, возрастает и цена, приемщики поднимают закупочную цену. Называется это "тихой игрой". Утром приемщики просыпаются, смотрят, какие на вывесках начертаны курсы валют, - и в зависимости от цен конкурентов ставят свою. Ближе концу сезона цена подскакивает до 70, а после начинает падать. Прямо иллюстрация к Марксову "Капиталу"! А главная прелесть системы вот, в чем: приемщики расплачиваются за грибы сразу и наличными деньгами.

У Владимира Михайловича Симарева, единственного грибного магната местного происхождения, закупочная политика другая. Он берет количеством приемных точек и не назначает цены выше, чем у конкурентов.

Вообще судьба Симарева - удивительный пример того, как рынок выталкивает на вершину пирамиду действительно толковых людей. Кем он был в совхозе? Дояром, свинарем, столяром. Супруга его Галина Альбертовна была санитарочкой в больнице. Теперь он - предприниматель, жена ведет бухгалтерию. Их база - целый комплекс строений на окраине Большой Слудки. Там есть и сушильные агрегаты, и приспособления для варки грибов, и холодильные камеры, в том числе устройство для быстрого замораживания. В сезон у Симарева работает 10 приемщиков и 10 переработчиков. Можно сказать, это целая фабрика.

На базе Симаревых я узнал много интересного. Например, что в грибную страду к Владимиру Михайловичу приезжает специалист из... Югославии - серб Стошин Небойш. Стошин, или как его здесь уважительно зовут, Неш - потомственный переработчик грибов, знающий о грибах все, можно сказать, грибной профессор. Помогли найти такого специалиста партнеры. Симаревы тесно сотрудничают с одной из фирм, правление которой находится в городе Йошкар-Оле. Фирма имеет несколько десятков таких же, как Симарев, партнеров, причем симаревская база в Белой Слуде - самый северный партнер фирмачей. Если случается форс-мажор, например пропадает электричество и холодильники начинают размораживаться, фирма в течение десяти часов обязуется пригнать в Белую Слуду рефрижератор. Я эту "кухню" раскрываю для того, чтобы те, кто хотел бы заняться грибным бизнесом, поняли: самодеятельность сейчас не пройдет. Нужны высокие технологии переработки, классные специалисты и налаженная сеть реализации.

Дом Симаревых - май красивый в деревне. Впрочем не за счет богатства отделки, а просто оттого, что свежевыкрашен. О зажиточности говорит лишь спутниковая тарелка на фасаде. Как все-таки совхозный столяр стал магнатом? Начинал свой бизнес Владимир Михайлович простым приемщиком. У Симаревых трое детей и надо было их кормить. Зарплата санитарки в 400 рублей, почти никакое содержание совхозного рабочего не давали надежд на будущее. Потому и посвятили себя грибам. Галина Альбертовна бизнес-успехи семьи объясняет так:

- Работать надо. Крутиться, крутиться и крутиться. Люди пробежались с утра по лесу, сдали грибы и все - ноги в потолок. Мы бы тоже могли деньги получить, пива купить - и к телевизору. А нам до трех, а то и пяти утра грибы перебирать, перерабатывать. А в половине шестого утра машины заправляем - и в лес...

Симаревы честно признаются, что работать очень тяжело. Нужно следить, чтобы не пили шоферы, чтобы не обманывали приемщики, не хитрили партнеры. Но общий принцип таков: если ты ведешь себя порядочно, то и люди, глядя на тебя, постараются быть такими же. Именно поэтому "команда" у Симаревых не меняется пятый год. Будем считать, в Белой луде мы имеем удовольствие наблюдать не самый худший образец капитализма.

Не перевелись бы только грибы...

Архангельская область

--

-- Старицкие куркули

Люди из села Старица узнаются везде. У них, мягко говоря, лица широкие, отъетые. Такие русские крепыши, гордящиеся тем, что даже в Астрахани друг друга узнают за километр по харя... то есть, по лицам. Впрочем, так же холено и отъето выглядит само село. Дома здесь обширные, аккуратно выкрашенные, дворы ухоженные, от скотины ломятся. Откровенно говоря, Старица сильно отличается от других нижневолжских сел; все села оставляют впечатление временности - оттого что Волга подмывает берега, на века дома не строят. В Старице - строят. Да еще и украшают, как могут.

Здесь все надежно, навеки. Церковь - и та гигантская (правда пустующая). У меня даже мысль крамольная возникла. Волга на многие волжские села наступает и "съедает" целые улицы. А от Старицы великая река отступила, оставив обширную пойму. Испугалась, что ли?

Более-менее историю старицы услышал я от здешнего старожила Алексея Ивановича Ядыкина. Он уважаемый человек, фронтовик. Восемь внуков у него, столько же правнуков. Дом свой в порядке держит, несмотря на почтенный возраст. Вторую жену взял, беженку из Чечни. Натерпелась Раиса Игнатьевна там, в Грозном (по прямой от Старицы до Чечни пять сотен километров всего, потому беженцев много), а здесь обрела истинную благодать. Первую свою жену, Катерину Васильевну, Ядыкин любил. Она ведь четверых детей ему подарила. "Умница была, продолжение жизни моей..." - так говорит старый солдат. Жаль, ушла супружница рано.

История Старицы такова. Были здесь безжизненные земли, хоть Волга рядом протекает, в степи воды-то ни капли. И вот однажды, где-то в середине XIX века переселились сюда русские люди - из Воронежской губернии, Борисоглебского уезда - потому что захотели воли. Здесь ее было вдоволь, известная ведь вольница - Нижняя Волга, здесь еще воровские казаки Стеньки Разина некогда обитали, грабили торговые караваны, да и вообще весело жили.

До появления русских была здесь лишь одна достопримечательность - Большой курган, предположительно древнее сарматское захоронение. После прихода русских появилась целая россыпь достопримечательностей. И главная, на мой скромный взгляд, достопримечательность - чудо земледелия. Чудо на уровне "висячих садом Семирамиды" - там ведь, в древнем Вавилоне, тоже реки Тигр и Евфрат по пустыне текут.

Старица и сейчас большое село, в нем 2282 человека живет. А вот по данным 1907 года аж 4430 души обитали. Поскольку исконные крестьяне в первую очередь земледелием занялись, стали полупустыню приручать. Калмыки, регулярно появляющиеся возле Старицы - то отары овец гнали, то грабить караваны приходили - удивлялись упорству русских мужиков и баб. И всякий раз богатство Старицы росло. Потому что трудиться умели. Старицкие очень быстро приобрели прозвище: "куркули". Что впрочем не мешало уважению со стороны соседей и врагов. "Старицкому куркулю" любое дело по плечу, но палец ему лучше не давать - руку отхватит. Но это касается лишь дел, если ты гость в Старице - тебя закормят и запоят.

Старицкие мужики возьмут все, что плохо лежит. Но на чужое не зарятся, для них собственность свята. Строилась Старица забавно. Леса-то тут нет, а все село деревянное. Плывут плоты по Волге, лес на Астрахань гонят. Мужики на лодчонках своих подплывают - и на пузырь выменивают два-три бревна. Поскольку зерно выращивали, хлебное вино делать умели.

Но кстати особо богатых и не было. В Старице был один единственный купец, Иван Провоторов, да и тот был лишь второй гильдии. И один единственный кулак наличествовал, Феофан Логунов. В известное время обоих сослали в Сибирь. Не знали каратели, что там, в Сибири, по отношению к старицкому климату - эдем. В Старице-то зимой - холодина, летом не просто жара, а зной, а дождей вообще не бывает. В том-то и чудо, что здешнюю природу русские люди взнуздали.

В старину держали много коз - особой, тонкорунной породы. И сейчас тоже держат, правда, поменьше. Зимой-то делать нечего, а руки чешутся. Вот женщины и пряли шерсть, а после платки пуховые вязали, не хуже оренбургских. Очень приятно мне сообщить факт, что промысел жив, а потому не только в прошедшем времени говорить приходится. В каждой старицкой избе Вы найдете сундук с разными пуховыми шедеврами. Вяжут женщины так много, что даже не все продать удается.

Во всех других нижневолжских селах "окающий" говор, а в Старице даже не "акающий", а "якающий". Если в других селах, ежели приказ сверху спустят, скажут: "Будет так...", в Старице по другому ответствуют: "А у нас так ня будеть!" Характер старицкий такой - упрямый.

Алексей Иванович Ядыкин 23-го года рождения. Как война пришла, на фронт забрали мужиков возраста от 24 до 45 лет. Его, как молодого оставили, в здешнем колхозе "Калинин" хлеб для нужд страны растить. Здесь же система аридного земледелия существует, то есть земледелия без полива. По-старинному поле в полупустыне называется "багарой".

Вырастили урожай - осенью забрали на фронт и юношей, включая Алешу Ядыкина. Сначала рыли противотанковые рвы на трассе "Ростов-Сталинград", после вернули в Старицу - чтобы хлеб посеяли - и уже в действующие войска под Сталинград. Из местных пацанов сформировали 59-й стрелковый батальон. Конечно в Сталинграде был ад. Но Ядыкин там выжил. А после освобождал Воронеж, Киев (там тоже ад был, ведь плацдарм на правом берегу Днепра держали), Житомир. Закончил войну солдат Ядыкин в Перемышле. Вернулся на родину - и снова к земле. Многое повидал, ранен был неоднократно, а чуть не каждую ночь Старица во сне виделась. А не вернулись домой с войны больше половины старицких мужиков.

Старица, как и вся почти Нижняя Волга, живет сейчас арбузами. Теми самыми знаменитыми "астраханскими арбузами", что мы на рынках выискиваем (и не дай Бог подсунут нам другие, химикатами накачанные!). Колхоз-то развалился, да и правильно, наверное, сделал. Здесь все развивать хотели аридное земледелие, одни только зерновые выращивали на шести тысячах гектар. А ведь зерно-то золотым выходит, поскольку урожайность в полупустыне - не больше восьми центнеров с гектара.

Зато теперь в Старице полно т.н. "арендаторов", то есть людей, которые берут в аренду колхозные или сельсоветовские земли, обычно по одному-двум гектару, и занимаются на землях выращиванием арбузов. Ну, и еще помидоры выращивают, те самые - "астраханские". Больше здесь заняться-то и нечем. Овец в далеких степных "точках" русские не привыкли держать, этим занимаются выходцы с Кавказа, как правило, даргинцы (есть такая национальность в Дагестане). Почему сложилось так, никто не знает, факт есть факт. Солнца здесь хватает, с водой - проблема. Ее решают так: протягивают на арендованные поля частные водопроводы, в которые закачивается вода из Волги. Конечно такая вода выходит "золотой", но при сегодняшней жизни арбузы и помидоры - единственное спасение.

Мне удалось пообщаться с самыми серьезными "старицкими куркулями", которые не просто "арендаторы" а крупные производители. Они - фермеры, потому что земель возделывают гораздо больше других. Фермер Зайкин - постарше, фермер Алтунин - помоложе. Их поля рядом, они дружат, тем более что и бригадами меняются. Здесь ведь, в Старице, сложилась интересная экономическая ситуация. Можно сказать, в селе своеобразная "модель капитализма с человеческим лицом" наблюдается.

Дело вот, в чем. Всего в Старице около 150-ти арендаторов. Те, кто не арендуют землю, идут в сезонные рабочие. Они собираются в бригады, переходят от хозяина к хозяину, высаживают рассаду, пропалывают, собирают урожай. Казалось бы, они - батраки. Но это вовсе не так. Потому что условия обычно диктуют именно рабочие. Всего в селе на сезон образуются около десяти бригад по 10-12 человек, и они - истинные профессионалы земледелия. "Арендаторы", чтобы нанять бригаду, в очередь выстраиваются. "Денщина", то есть день работы ценится от 200 до 500 рублей на члена бригады, причем никаких норм нет; работа идет на совесть. Такие же бригады нанимают Зайкин и Алтунин. Для них бригада - бог и камень преткновения. И не дай Господь, обидишь работника...

Зайкин по профессии инженер-гидротехник. То есть о воде и о способах ее доставления на поля он знает все. Поэтому и выбрал место возле источника воды, "Божьего ерика", в который с весны вода закачивается. Арбузы и перец (его в Старице тоже выращивают в больших количествах) обходятся дорого: чтобы оросить гектар земли, нужно потратить не меньше полутора тысяч рублей. Но арбуз, помидор или перец - единственное, что принесет доход. Поэтому ставка на них. А ведь еще и Зайкин, и Алтунин зерновые выращивают; у первого отведено 15 гектар под хлеб, у второго - все 100. Пускай урожайность мизерная, но ведь если привозить ячмень из благодатного Краснодарского края, он выйдет в такую же цену. Тем более что предки наработали навыки выращивания зерновых в пустыне. Зерно охотно покупают даргинцы - для кормления овец. И местные, старицкие покупают, потому что скотины много. Да и у фермеров тоже скота домашнего хватает, особенно у Зайкина.

Главная проблема - с реализацией. Трасса "Астрахань-Волгоград" осенью - сплошь стоящие в овощами и бахчевыми люди. Все они надеются продать выращенное потом и кровью. Если удается арбузы сбыть по 2 рубля, а перец - по 5, это счастье. А оптовые покупатели - исключительно лица кавказской национальности, в основном - азербайджанцы. На трассе - они цари, так как цены диктуют. Топливо и электричество в цене растет, вода - тоже (ведь качают ее электронасосами), а цена на арбузы не поднимается. А потому Старице, как и вообще крестьянину на Нижней Волге, жить все тяжелее. Но из этого никто не делает вывод, что жить вовсе не надо.

Кто-то спросит: "А как же Волга? Ведь рыба, икра и все такое..." В районе Старицы находится нерестилища. Здесь осетровые и прочая каспийская рыба откладывают икру. А потому лов - особенно в нерест - запрещен. Впрочем рыба на старицких столах есть. Но все так же, по-крестьянски - из не слишком контролируемых государством источников. Всеж-таки воронежские крестьяне на Нижнюю Волгу за волей бежали, а не за житьем под надзором всевозможных органов!

Владимиру Алтунину пришлось к своему фермерству пробиваться с низов. Мама его воспитывала без отца, работала рядовым овощеводом в колхозе. Но Владимир выучился на зоотехника, дорос до бригадира животноводческой фермы; колхоз ведь и коровами занимался. А, когда все развалилось, Владимир на своей "копейке" стал по селам ездить, мелкой торговлей занялся. Потом товароведом у одного предпринимателя в райцентре был, ну, а в 96-м зарегистрировал крестьянское хозяйство. Сейчас в аренде у Алтунина 200 гектар земли. Даже при нынешней оптовой цене на арбузы при урожайности 40 тонн с гектара вполне можно добиться рентабельности. В общем жить можно. Зайкин - постарше, Алтунин - помоложе, но оба сходятся в одном: для них время сейчас хорошее. Потому что не мешают; упрощенный сельхозналог ввели, в 6%, отчего бухгалтерию легче вести стало. Даже бандиты фермеров не трогают, данью не облагают! Ведь что знают, каково из этой земли плоды получить.

И кстати: в сельсовете мне сказали, что этим двум фермерам еще дюжина мужиков "подтягивается" - объемы возделываемых земель наращивают. Так что слава "старицких куркулей" неумолима.

...Недавно в Старице появился священник, отец Вячеслав Лысиков. Реставрацию громадной старицкой церкви общине пока не осилить, службы ведутся в избе-молельне. Но надежды есть, потому что село крепкое. Отец Вячеслав рассказал интересную вещь. Оказывается он тоже, пока не принял сан, работал в бригаде, на полях. Поэтому понимает и арендаторов, и сезонных рабочих не только умом, но и душой.

Сам-то о. Вячеслав из села Солодники, и он заметил, что в его родном селе нет таких традиций, как в Старице. Из Старицы молодежь в основном не уезжает, а если и покидает село, то возвращается. Но вот, что главное приметил молодой батюшка. Здесь принято так: как народ скажет - так оно и будет. И никого со стороны слушать не станут. В особенности в Старице к старикам прислушиваются. Такое почитание старших на Руси в общем-то забыто. О. Вячеслав теперь ждет, когда "старицкие куркули" скажут: "Храму - быть!"

Между прочим, и без священника в Старице почиталась могила старца о. Досифея, строителя здешней Казанской церкви; он мученически погиб в 1933 году. Ни добра, ни подлости в Старице не забывают.

Астраханская область

--

--

--

--

-- Льняные страдания

Надрыв

...Этой осенью в жизни крестьянина Михаила Николаевича Петрова случился надрыв: он с семьей переехал из деревни в город. И ушел из главных агрономов СПК "Большевик". Помог один "новый русский": дал денег в долг, на покупку дома, и устроил на работу - сторожить стройку нового магазина и одновременно кочегарить.

Две дочери Михаила давно взрослые, живут они в большом городе и о деревне забыли и думать. Но есть еще сын, инвалид детства, есть жена, тоже инвалид (по зрению, а по специальности она, как и муж, агроном), а в "Большевике" зарплаты не платили десять лет. Те 200 или 300 рублей, которые наделяли раз в полгода, зарплатой называть стыдно. Хозяйство, после затянувшейся агонии, готовится получить гордое звание "банкрот". В деревенской квартире уже невозможно стало зимовать и таких "квартир", давно брошенных, в селе Лужинки накопилась дюжина. Да и что теперь за работа у главного агронома? Из 1250 гектар пашни засеивали только 250 - яровых, и 50 - озимой ржи. Льна собрали совсем немного, а 50 гектар вообще из-за засухи списали... Весь машинный парк - три едва ползающих трактора, весь боевой состав - три тракториста.

Петров-агроном кончился. И, кажется, кончился Петров-поэт. Раньше Михаил Николаевич знаменит был тем, что он был поэт-сельхозник, стихотворец от сохи. У него даже вышли два стихотворных сборника. Но теперь... оказалось, что слова давала земля, а оторвался от нее, родной, - и муза оставила поэта.

А раньше, ведь так к тому же льну относились! С осени еще землю культивировали, вносили гербициды, лен сеяли только после многолетних трав, чтобы земля силы набралась (очень уж лен силу эту вытягивает). А сейчас даже навоза не возят на поля. И ведь даже при самых лучших условиях далеко не каждый год оказывается "льняным": для этого нужно, чтобы землю основательно подмочило.

- Что обидно, сейчас лен ростить легче: пустует земель много, распахивай целину - и сей. И прекрасно озолотишься! Традиции ведь в генах живы: в моей родной деревне Палашино, в нашем же районе, было одиннадцать (это в одной деревне!) героев труда-льноводов.

- Тогда... почему?

- А чего вы хотите, если с хозяйств сейчас дерут все, кому не лень? Да... мы люди земли и не могу я сейчас в этих щепках, в этих кочегарках. Собак ночами пугать... А душа-то у меня там осталась.

- Так ведь - трагедия.

- Так, чего делать-то было? Были у нас корова, две телушки, телушек зарезали, долг взяли, чтоб, значит, дом купить. Мечтал, конечно, заняться я фермерством, да тракторишко для этого нужен. Где на него денег взять?

Хорошо еще, поэт-агроном Петров не запил. А в деревне, те, кто остался, а не сбежал, - бросились в пучину самогона.

Голая правда "первички"

Татьяна Ивановна Смирнова, без сомнения, человек счастливый. Проработав на льнозаводе 29 лет, она, познав упадок, стала свидетельницей и в большой степени творцом нынешнего подъема завода.

Она - директор предприятия, которое для села Илья-Высоково является единственной надеждой. Ко хоть раз бывал на подобного рода предприятиях, ничего объяснять не надо, тем же, кто не был (при условии, что льнозаводы у нас закрылись почти везде), скажу просто: во всем агропромышленном комплексе нет более пыльного, шумного и непрестижного производства. Превращение тресты в кудель (льноволокно) - труд, мягко говоря, напряженный. Оттого здесь и работающий люд особенный: истинный сельский пролетариат.

С таковыми тяжело. В округе плодятся частные лесопилки и есть куда податься. С пьянством директор борется при помощи массового кодирования и стабильной зарплаты. Мужики трудятся на самых тяжелых участках: сушилке (там приходится ворочать 300-килограмовые рулоны) и трясильных машинах. Женщинам достается самые пыльные специальности - закладчицы, съемщицы и сортировщицы. За вредность положено молоко, но льгот по пенсиям "первичникам" не положено. Начальство считает, что пыль от тресты натуральная, а, значит, полезная, тем более что работнику вменяется трудиться в респираторе и очках. Попробовали бы в таком виде отстоять хотя бы половину смены...

Сейчас цена на сырье нормальная, а потому завод работает в три смены, без перебоев; среди желающих прийти сюда работать даже образовалась очередь. Но так бывает не всегда:

- ...Сейчас у нас такая экономика... все рухнуть может в один месяц. Тут даже прогнозировать на год нельзя, потому что рынок сырья очень "пляшет". В позапрошлом году, например, цена на короткое волокно упала с 15 до 4 рублей за килограмм.

А повезло заводу вот, в чем. Раньше его собственниками были районные колхозы, бедные по определению, но теперь при помощи районной ассоциации "Лен" хозяевами стала ивановская фирма "Торговый дом L". Отремонтирован цех, куплены новые мяльно-трепальный и куделеприготовительный агрегаты. Может быть и не слишком хорошо, что пришлые "варяги" стали хозяевами завода, но дело-то идет! Условия "дикого" капитализма в какой-то степени подстегнули отрасль:

- Раньше лен в хозяйствах был на последнем месте. Убирать его начинали после того как убрано все что можно. А теперь, когда мы колхозам предлагаем предоплату на посевную и уборочную, они его волей-неволей будут лелеять. Наши хозяева - люди молодые, творческие, и, если они вкладывают средства, значит у них есть на сей счет планы. На в сущности все равно, кто хозяин; главное, чтобы платилась зарплата и обновлялось производство. Даже если будут новые падения цен, нас будет, кому поддержать...

Призрак города

В Центре Пучежа есть плакаты с двумя числами: "1594" и "1952". Это годы рождения и... смерти города. Дело в том, что при создании Горьковского водохранилища старый Пучеж был затоплен. То, что имеет удовольствие созерцать современник - не Пучеж, это нечто иное. Призрак, выросший на холмах.

В каком-то смысле "призрак" - льнокомбинат, градообразующее предприятие. Льнопрядильная фабрика, основанная в 1862 году, вместе со всем "вторым Китежем" тоже очутилась в водной пучине. Льнокомбинат, выстроенный заново, стал ее наследником. Сейчас здесь трудятся 600 человек, в лучшие времена было 1,5 тысячи. При условии, что льнокомбинаты и льнофабрики по России, так же как и "первичка", поумирали, положение неплохое. Но и не хорошее. Сюда тоже пришел хозяин, но в отличие от льнофабрики, комбинат - гигантское существо, которое требует титанических вложений. К тому же прядильно-ткацкое производство требует много энергии; проще говоря, нужен мазут (газа в городе нет и не предвидится), стоимость которого составляет 35% от себестоимости ткани. Беде в том, что запасов мазута нет и комбинат постоянно балансирует на грани остановки.

Здесь сейчас выпускаются брезенты и бортовочные ткани, для которых годится самое некачественное волокно, а рынок такими вещами перегружен, конкуренция сильна; надо перестраиваться на мокрое прядение, дающее более качественные ткани. А средств на это нет.

- ...Сейчас вот стоит остановиться - и уже не поднимемся. Нас губит мазут...

Зоя Геннадьевна Сиднева, начальник прядильного производства, на комбинате с 1968 года. Познала она все профессии, связанные с прядением льняной нити. В самые трудные годы (начало 1990-х) здесь, чтобы выжить, осваивали и мяльно-трепальное производство, пытались модернизироваться, искали инвестора. В итоге - выжили, в отличие, например, от Пучежского завода ЖБИ (второго здешнего крупного предприятия), который сейчас в развалинах.

- Но вот, скупили нас - мы надеялись на лучшее, но...

Хозяин оказался, скажем так, умным. В его собственности есть еще один такой комбинат, во Владимирской области. Но там положение лучше (по многим параметрам) и получается, что Пучежский комбинат получается как бы "аппендиксом". Может быть даже и балластом, хотя в так говорить не принято: лучше произнести "младший брат". Дело в сущности не в старшинстве или меньшинстве, дело, по мнению Зои Геннадьевны, в другом:

- Если бы нас, как волков флажками, не обложили налогами... Сейчас выжить очень сложно, но, если бы мы, по-русски говоря, не продались, предприятия нашего давно бы уже не существовало...

Если комбинат прекратит существование, катастрофы не случится. Но и сладко не будет, даже несмотря на то, что в городе работает целых четыре (правда, не слишком больших) частных предприятия, которые занимаются пошивом разнообразных изделий, в том числе и из льна. Малый бизнес, точнее, энергичные и оборотистые коммерсанты (не спекулирующие, а занимающиеся производством) - тоже часть льняного возрождения.

Ивановская область

--

-- Тетерочная страна

Ошевенск - село чудное уже хотя бы потому что вы его не найдете ни на одной карте. Автобус "Каргополь-Ошевенск" ходит (правда, не каждый день), администрация "Ошевенская" тоже есть, а вот карта сей неоспоримый факт отрицает.

Вся хитрость в том, что "Ошевенск" - собирательное название куста деревень, одного из самых отдаленных уголков Русского Севера. Настолько отдаленных, что встретить медведя или волка здесь - не диво, да и вообще за Ошевенском (точнее, за последней деревенькой) дорога кончается, упираясь в тайгу.

Наверное, поэтому однажды здесь поселился монах Александр, пожелавший спасаться в вечной и недоступной тишине. Правда, с его прибытием связан знаменательный инцидент. Свой монастырь Александр хотел основать в местности возле деревеньки Халуй, но крестьяне воспротивились тому и послали инока куда подальше. Монах рассердился: "Вот и живите у реки и без воды", - стукнул посохом оземь, и река Чурьега аккурат перед деревней ушла под землю. За деревней же, как ни в чем ни бывало, она вновь выныривает наружу. Проклятие случилось лет пятьсот назад, свидетелей, как говорится, нет, а потому постановили считать легенду правдой. Иначе - какого черта надо было строить деревню на безводье? Одно только коробит: вроде бы христианский монах не должен был брать на себя обязанности языческого бога Перуна - низко все это как-то...

Тетерки, о которых мы сейчас начнем разговор, наверняка пришли из тех, еще домонастырских времен, а, может, и дохристианской эпохи. Но уж коли начали церковную тему - надо закончить. Монах поставил монастырь в другом месте, где теперь въезд в Ошевенск. Там теперь развалины, но монахи тут не при чем. После разгона братии здесь создали коммуну, вот, коммунары все и растащили. Сами жители Ошевенска смотрели на это дело в общем-то немного равнодушно, потому как монахи были сами по себе, а крестьяне - тоже себе на уме: "Не надо, мол, из-за земельных отношений менять природу рек..." В самом селе сохранились три церкви, вот, на них-то внимание верующих и обратилось. Сами, без всяких священников поддерживали в них порядок, несмотря на всякие там коммуны и советские власти!

А на монастырь не так давно прислали монаха из Сийского монастыря - чтобы, как говориться, заново его основать. Жил он у тети Оли две недели, все ворчал чего-то, да и вообще нос воротил от деревенской жизни. А потом уехал. Да и вообще приняли его холодно, а тетя Оля о нем составила такое мнение: "Блажной какой-то..." Я понял так: здесь, в медвежьем углу, привыкли разбираться сами по себе и составили свой устав жизни с некоторыми принципами.

Здесь много необычного. Например, в деревянной церкви Иоанна Богослова кроме "основного" алтаря есть алтарь... женский, освященный во имя Казанской Божьей Матери. Придуман он именно для того, чтобы в него могли входить женщины и девочки. Для чего это нужно? А поди, пойми...

Но пора бы обратиться к нашим героиням-тетерочницам. Мы встретились с ними в деревне Ширяиха, считающейся "столицей" Ошевенска, в стареньком, но аккуратном доме тети Оли, Ольги Степановны Третьяковой. За четыре километра из злополучной деревни Холуй, в гости притопала тетя Таня, Татьяна Васильевна Черепанова. Для возраста 83 года это, согласитесь, солидное расстояние. Цель встречи была такова: показать, как пекутся обрядовые печенья "тетерки", местная достопримечательность, которой не встретишь больше нигде по все нашей бескрайней России.

Конечно, когда я узнал, что тетя Таня их Холуя, естественно, спросил, верит ли она в историю про Александра и пропавшую реку. Та ответила:

- А как же не верить, я ж когда была бригадиром тракторной бригады, там за деревней такой иордан был, туда, значит, река и уходит, а через два километра опять иордан - и река выходит (там еще часовня стояла и кресты), так вот, пытались зарыть иордан, думали, река потекет, а все одно дальше не пошла... И нету ее, воды, только разве весной и осенью, когда река разливается. А еще у иордани три дерева росли, так туристы их срубили и увезли. А из пней кровь текла, сама видала...

Итак, тетерки. Вида они, скажем так, экзотического, и представляют собой эдакие завитушки, соединенные в определенном порядке, в результате чего получаются что-то типа колес с узорами внутри. Узоры самые разнообразные, их даже в свое время ученые пытались классифицировать, что, в сущности, не приблизило исследователей к истине о причине происхождения тетерок.

Для непосвященного тетерки кажутся чем-то примитивным, чуть ли не атрибутом африканских племен. Знающий человек находит в тетерках отображение мировоззрения крестьянина, модель Вселенной, и, не побоюсь этого слова, славянским отражением арийского "Колеса Сансары", бесконечного перевоплощения индивидуального существования.

Сложно? Но в тетерках действительно заложен глубочайший смысл. И для того, чтобы понять сложное, неплохо было бы разобраться в простом.

Делаются тетерки только один раз в год, в дни весеннего равноденствия. Сырье для изготовления самое простое: ржаная мука, вода, соль. Иногда для вкуса добавляется конопляное семя. Тетерки не "делают", не "катают", а "скут". Скать - значит скатывать из теста тонкие нити, которые потом свиваются в узор. Узоры, как я уже говорил, разнообразны, им даже даны названия - узорчатки, клетушки, цветик, березка, витушка, кудерочки, ветвь, вьюхи, коники и т.д. - но на самом деле каждая тетерка является плодом воображения человека, который ее скет. Тетерка - продукт импровизации; хозяйка, взяв ржаную нить, чаще сама не знает, что в данный момент она наскет. И здесь получается так: сюжет очередной тетерки выходит как бы из подсознания, опираясь на генетическую память многих десятков поколений.

В последние годы стали скать сдобные тетерки, из белой муки - это чтобы было вкуснее. Но, поскольку весеннее равноденствие попадает на пост, нововведение не слишком соответствует правилу. О смысле тетерок рассказывает Ольга Степановна:

- Вот, спрашивают, почему "тетерками" называются. Тетерка - это ведь тоже мать. Пеклись они к празднику Сорока Святых мучеников. Девку отдавали зимой замуж, и ходила она "по мучениям" шесть недель. Наша-то молодость на это не попала, она на войну попала, но мы все это видели. Значит, в день "сорокосвятых", в первый год после свадьбы мать невесты и родственники ее идут к зятю с тетерками. Эти тетерки как подарок. Надо было матери сорок тетерок соскать, сорок пирогов, сорок блинов испечь и еще каравай хлеба и три рыбника. У нас короба большие были, "бучки", вот полные их и надо было наложить. Зять уже самовар ставит, а ребятишкам-то забава: бегают с тетерками по домам, хвалятся, у кого самая красивая да вкусная! Дело тетерочное кропотливое, хозяйке одной не совладать и за неделю, а помогала ей вся родня: и бабушка, и сама молодая (ее отпускали-то в отчий дом на помощь), и даже ребятишки, что повзрослее. Замешивают тесто, "жгуты" раскатывают, и складывают рисунок. Их, рисунки, сами придумывали - всякие рамки, птички, лошадки, березки - кто во что горазд. Надо было тетерочку сделать как ниточка тоненькую, ели теща привезет не таких тетерок, значит невеста у тебя неаккуратная будет, неряха. Попробуйте-ка из таких ниточек сорок тетерок наскать!..

Иногда тетерки делают с вареной картошкой - для того, чтобы печенье получалось. Картошку варят, остужают, толкут, насевают житную муку, потом делают жгуты, скут, а потом готовое изделие выносят на холод - для того, чтобы оно стало белее. Несмотря на разнообразие в рисунках, сохранялась одна закономерность: каждая тетерка имела по окружности три обводки. Такой тройной жгут, как объясняют, должен был символизировать Троицу. Ржаные тетерки могли храниться целый год, не портились и все это время они оставались любимым лакомством ребятишек. Не слишком сладко, конечно, зато наломаешь себе целый карман - и ходи, жуй. Вроде как семечки были тетерки и на зимних посиделках наблюдалась такая картина: рассядется молодежь в горнице - и давай хрустеть, только треск стоит! Еще ведь и зубы укрепляются...

Раньше Ошевенск был богатым краем, и тетя Таня объясняет былой достаток ошевенцев так:

- ...С земли люди богатели. Все делали своими руками, и жили единолично, всяк для себя...

Здесь действительно не знали рабства, и даже более того: в некоторых деревнях селились староверы, скрывавшиеся от преследования властей. Кстати, Ошевенск славится еще и тем, что хозяева стараются следить за порядком на своих подворьях по, мнению многих путешественников, нет на Русском Севере села аккуратнее и чище.

Архангельская область

--

-- Город Глупов берется за ум

На жителях волжского городка Калязин лежит печать смертельной обиды. За все - и прежде всего за то, что однажды не слишком умные руководители пытались город погубить. В прямом смысле этого слова: они его затопили.

Но не полностью. Проект Угличского водохранилища предусматривал перенос нижней части города на высоты, что и было осуществлено, хотя вполне реально было построить дамбу, такую же, как в других таких-же в принципе прекрасных волжских городках Юрьевец, Кинешма или Хвалынск, но хитрость-то была в том, что город некогда считался духовным центром, вот этот духовный центр, включая Троицкий монастырь и Никольский собор просто-напросто взорвали, а жалкие остатки опустили в пучину вод. Оставили одну только колокольню, как теперь выясняется для того, чтобы приспособить ее для тренировок парашютистов. Вот и стоит теперь колокольня Никольского собора, став главной достопримечательностью города-страдальца.

Город получил свое название в честь боярина Ивана Коляги, пытавшегося убить преподобного Макария, основателя Троицкого монастыря. Этот факт говорит о многом.

Есть у калязинцев еще одна, правда, менее глубокая обида. Почему-то город не пришелся по душе многим русским писателям. Да что там писателям - царям! Николай I послал своего сынишку, будущего императора-освободителя Александра в путешествие по России с целью ознакомления с нравами державы. Он обязал сынишку посылать регулярные доклады с дорожными впечатлениями, так вот, из Калязина царевич сообщал: "...Нигде народ не встречал меня с таким остервенением от радости... я точно Бога благодарил как выбрался из этого ужасного Калязина..." Примерно в том же роде отзывался драматург Островский, который писал из Калязина другу: "...Тарантасом расшибло мне ногу, и вот уже полторы недели я лежу без движения. Положение больного в отдаленном уездном городе - это ужас!.."

Но больше всего "подсуропил" великий сатирик Салтыков-Щедрин. В Сущности, Калязин - его родина, потому как вырос Михаил Евграфович в Калязинском уезде, в селе Спас-Угол (правда потом мужики его имение сожгли), то есть самый что ни на есть земляк, но среди калязинцев живо убеждение о том, что город Глупов из "Истории одного города" - это и есть Калязин. Уже только потому что в книге влаственный идиот Угрюм-Бурчеев сначала разрушил город, а после, при попытке остановить реку, утопил его жалкие остатки. История сохранила еще один факт: однажды, будучи тверским вице-губернатором, Салтыков-Щедрин привез в Калязин ревизию, в результате которой были вскрыты "вопиющий произвол властей, процветающее взяточничество, подлоги, воровство казенных денег и имущества". Возбудили уголовные дела, но в летописи города не сохранилось сведений о том, что уличенные в коррупции и самодурстве достигли возмездия. Скорее всего, как и в наше время, они ушли на повышение или в бизнес.

Наверное, потому что я не писатель и не принц, город я ругать не стану: он действительно мил, уютен, и Калязин вполне можно назвать самым сонным (точнее, тихим) русским городом, в котором реально отдыхает душа. Даже странно, что нрав калязинцев таков, что словосочетание "самый сонный" воспринимается ими как оскорбление (простите уж - но это действительно так). Другие бы радовались и развили у себя рекреационный или какой-нибудь медитативный бизнес.

Факт, что Калязин относительно недавно стал... матрешечной столицей России. Правда, подпольной. Легально в городе действует только предприятие "Кречет" владелец которого Григорий Краснов является еще и основателем этого промысла. По слухам, расписывает матрешки чуть не половина города. Только делают это мастера тайно, скрываясь от налоговиков в глубоких подвалах. Страх за свое относительное благополучие - вот что движет калязинцами. В России сотни промыслов, корни которых уходят в легенды и сказки, и только здесь, в Калязине, можно вполне реально пообщаться с настоящим основателем... Это даже круче, чем сказка!

Встретились мы в "Кречете", в двухэтажном доме постройки позапрошлого века. Григорий далеко не старый человек, а его супруга и одновременно начальник цеха декоративно-прикладной росписи Анастасия - совсем еще молодая женщина. Кроме матрешек, предприятие Красновых делает мебель.

Начало промыслу было положено в 1997-м году, как считает Григорий, совершенно случайно. Он работал инженером-строителем, ну, а начал он с идеи производить красивую, но не слишком недорогую мебель. Страна уже десяток лет существовала в условиях рынка, казалось бы, все возможные "ниши" для бизнеса были заняты, тем не менее, он решился пуститься в это весьма рискованное "плавание". И почти сразу же судьба столкнула его с матрешками. Краснов закупал оборудование в Подмосковье - и там познакомился с человеком, который как раз матрешками и занимался. Тот сам предложил приобщиться к промыслам и главное, по мнению Григория, профессиональным матрешечником двигала идея разыскать дешевую рабочую силу - ведь москвичи (точнее, жители Подмосковья) "заламывали" за свои творческие труды слишком высокую цену. Ох, не подозревал фирмач, что в "вечно сонном" Калязине спит столько талантов!

Калязинская матрешка пошла - даже несмотря на то, что по идее матрешечный "бум" в стране давненько прошел и конкуренция среди производителей весьма высока. В сущности претендовать на звание матрешечного центра мог бы любой город или село, ведь сама-то идея лежит на поверхности, но ведь, как известно, ничего случайного в мире не бывает и, если здесь обнаружились истинные таланты, то значит почва была подготовлена.

По мнению Красновых, для матрешки нужно только помещение, краски, "белье" (заготовки, которые закупаются в Нижегородской области, т.к. под Калязином не растет столько, сколько нужно липы), руки и... фантазия, фантазия и еще раз фантазия. Сейчас непосредственно матрешкой на "Кречете" заняты около 70 человек, а всего процесс обучения прошли больше 200. Получается большинство, обучившись, ушли - и теперь они занимаются матрешкой самостоятельно. Но - нелегально. Что там, в подполье, творится, Красновы не знают, но судя по всему работа там кипит и посредники, поставляющие "белье" и забирающие готовые вещи, в Калязин заезжают часто. Сами же Красновы учатся работать самостоятельно: все чаще представители их фирмы ездят в столицу и сдают продают калязинских матрешек на ярмарках или сдают в салоны. Положение обязывает: "Кречет" имеет официальный статус предприятия народных промыслов. На очереди открытие собственного матрешечного магазина.

Еще когда все начиналось, по сути никто не умел рисовать и обучение шло "по-горячему", на примерах других промыслов. В сущности, кроме плетения на коклюшках, в Калязине никогда не было других художественных промыслов, а потому "калязинский" стиль приходилось сочинять на ходу. Вначале Григорий пригласил профессионального художника, директора Калязинской художественной школы Михаила Стоячко. Но вскоре он понял, что профессиональный художник промыслу не нужен. И они рассталась, и даже поссорились. Теперь на производстве нет ни одного человека с художественным образованием.

К тому времени сформировался круг художников, поистине виртуозов (практически, в матрешки приходили бывшие учителя, торгаши с рынка, швеи!), и теперь Красновы могут с гордостью заявить, что калязинскую матрешку узнают даже на московском Арбате. А это означает, что оформился местный стиль, передающий характер калязинцев. Никаких Путиных или Бараков Обам здесь не рисуют, изображают простые русские лица и какие-нибудь сказочные или бытовые сюжеты на "пузе", зато знатоки отмечают, что лица калязинских матрешек несут в себе какую-то непередаваемую доброту, лучезарность. Это и есть "визитная карточка" калязинской матрешки. Кстати Анастасия, которая и сама замечательно рисует, заметила, что на самом деле матрешечные мастерицы (мужчины на росписи почему-то не задерживаются) всегда изображают только себя. Вот вам и секрет доброты...

Красновы не скрывают, что те люди, которым они сдают свою продукцию, не нужны какой-то там стиль, воображение художника, им интересна только цена. Здесь мешают "подпольщики", все время стремящиеся снизить качество в угоду количеству. Но ведь, если рассудить, любой промысел тем и хорош, что он существует в разных формах, тем более что люди ушли в подполье только из-за того, что в случае обнаружения их просто задушат налогами. В матрешечном деле нужно постоянно держать руку на пульсе рынка - чувствовать, что в данный момент нужно. Вот, сейчас, например, растет потребление водки на душу население и значительную долю в продукции "Кречета" занимают художественные футляры для бутылок, которые по сути - тоже матрешки. Вообще всяких видов матрешек, настенных панно, пасхальных яиц (сейчас они в моде) - сотни, и, чем больше каждый из самодеятельных художников их навыдумывает - тем лучше для предприятия. Ну, чем не простор для творчества?

Изначально люди пришли в матрешечное дело вовсе не из-за любви к искусству, а потому что "кушать хотелось". Теперь многие по-настоящему загорелись художеством. Особенно Красновы попросили отметить мастера Ирину Булынину. Когда-то она делала обувь, но по молодости пыталась поступать в художественное училище. И здесь, как подарок, возможность творить, причем, неограниченно, на нее свалилась сама, ведь то помещение, в котором расположен "Кречет", как раз и было обувной фабрикой. Теперь Ирина Леонидовна сама обучает молодых, которые приходят в матрешечное дело.

Василий Борисович тоже пенсионер. Работают они вместе с женой и сыном. Хозяин сейчас как "архитектор": в основном руководит. И занимается "обрезанием", самой тонкой и ответственной работой. К "руководящей должности" Шавша пришел после перенесенной болезни. Ну, а делать бахилы он научился почти с первого дня, как только поселился в Коржовке-Голубовке. С волками жить - по вол... простите, не ту поговорку припомнил... в общем, сосед тогда показал Шавше, как бахилы делать и пробурчал: "Я вижу ты, академик, смышленый. Обычно с восьмой пары научаются хорошо робить. У тебя с шестой получится!" Так оно и вышло...

Главный потребитель бахил, как ни странно - Украина. Благо "самотно господарство" совсем недалеко. Проблема только одна: таможня. На ней (точнее, на них, ибо таможен две), нужно, как и принято в "дружественных странах", отстегивать, то есть давать взятки. Приходится мириться... Зато на три дня смотаешься "за кордон" - и вот тебе приработок! Невеликий, но масло на хлеб намазать позволит...

Василий Борисович с Еленой Кирилловной показали, как эти самые бахилы творятся. После разрезки автомобильной камеры на колодке заготовка "зашуровывается", дерется "драчкой", специальной такой грубой щеткой, превращающей гладкую поверхность в шершавую. Это делается для того, чтобы клей лучше ложился. "Зашуровывание" - женская работа, ибо она для терпеливых и старательных. Мужики режут и клеят - им достается самое вонючее мероприятие. За день в зависимости от умения можно сделать от 4 до 8 пар; это при условии что работают вдвоем. Да, работа без сомнения тяжелая, грязная и вреднючая. Но, когда все заводы и фабрики в городе закрылись, (это случилось в середине 90-х годов прошлого века), Коржовка-Голубовка за счет бахил, можно сказать процветала (по крайней мере по сравнению с соседними селами). Теперь жизнь вроде бы полегче стала, ведь в городе появились рабочие места, а потому повального "бахильства" в селе не наблюдается.

Трудно доставать натуральный каучук, основу клея. За ним приходится ехать аж в Набережные челны. Резину проще стало добывать, ведь автомобилизация страны набирает обороты, а следовательно все больше и больше рваных камер выкидывается на свалки. При советской власти выискивать "сырье" коржовцы-голубовцы отправлялись аж в Прибалтику.

Местные бахильщики - они на всю страну востребованы, ибо конкурентов у Коржовки-Голубовки так и не появилось. Есть одно село на Украине, Горностаевка Черниговской области, но тамошние бахильщики сильно проигрывают в качестве. Они, украинцы "язычки" (края бахил прошивают нитками, что явно не добавляет прочности их продукции. В Коржовке-Голубовке давно научились "язычки" проклеивать, а потому наша, российская продукция пока еще не превзойдена. Даже китайцы, которые, кажется, научились имитировать все - вплоть до космических технологий - так и не смогли наладить производство качественных бахил!

Как я уже говорил, основным рынком потребления бахил и бурок остается Украина. Там, на местной мове бахилы называют "чунями", "армяшками" или "коблами" (в зависимости от региона). Торгуют не на базарах, а разъезжают по селам, заходят в дома и вопрошают: "Хозяйка, чуни треба?"

Интересно, что в селе несколько лет назад построили новый храм. И "поднят" он был на пожертвования местного населения, считай, на "бахильные" доходы. Коржовцы-голубовцы любят родное село и всячески стараются "держать марку" самого трудолюбивого селения области.

А вот свежее сообщение с новостной ленты: "Уроженец Коржовки-Голубовки Д. Коноваленко, зарегистрированный в качестве индивидуального предпринимателя в Тверской области, намерен организовать пошивочный цех в помещении бывшего медпункта. Кроме того, для организации производства, изготовления новых изделий методом горячей штамповки достигнута договоренность с главой местного поселения о предоставлении предпринимателю Коноваленко одного из пустующих зданий".

Итак, бахилы выходят на промышленный уровень! Но, может, в том-то и секрет выживаемости здешнего промысла, что он семейный, негромкий? Мелкий бизнес обладает свойством гибкости, мимикрии (приспосабливаемости) к капризам экономики. И, что главное, семейное дело подспудно подталкивает к повышению качества, ведь нельзя дома делать что либо не на совесть! Впрочем, время покажет, к чему приведет капитализация уникального промысла.

Брянская область

--

-- Пусть расцветает конопля!

...На расцвете они, будто сказочные богатыри, выходят в поле. Их ждет залежавшаяся в ожидании треста. И они дружно пойдут пинать ее ногами... Так коноплю собирали веками; можно сказать, не только ручная, а ножная работа. Зато великолепная русская пенька прославит их на весь мир... обязательно прославит!

...Вместе с ними так же - ногами и руками - орудует Николай Николаевич Ларичев, директор Болховского пенькозавода. Он - наравне со всеми, и вместе их ровно тридцать три. "Богатырями" коноплеводов назовешь с натяжкой - тем более что среди них много представительниц слабой половины человечества - однако труд действительно тяжелый, на нем даже Илья Муромец возможно загнулся бы...

Пенькозавод и социальную функцию успевает исполнять. Выходят из местного детского дома юноши и девушки - их государство бросает, оставляя без жилья и работы. Ларичев за последние два года взял на завод четверых девушек. Для них в административном корпусе оборудовали вполне уютные комнатки. Девушки ведут хозяйство (в детдоме-то их не удосужились научить самообслуживанию!), возделывают личные огородике. А самоотверженно трудятся на конопляной ниве.

И не надо смеяться над словом "конопля"! В былые времена Россия славилась конопляной пенькой на всю планету. Взять городок Болхов. В ведомости за 1868 год в нем числилось 16 пенькозаводов и столько же паклетрепальных заведений. Вместе они выпускали продукции больше чем на полтора миллиона рублей, сумму, соизмеримую с годовым бюджетом целой губернии. Болховского купца Мерцалова особо отметили на Промышленной выставке в Москве: ему вручили золотую медаль для ношения на Владимирской ленте. А царский указ гласил: "пеньковому фабриканту Алексею Мерцалову за обширное в Болхове производство пеньки для заграничной отпускной торговли..." Все поля в округе пестрели благоухающей коноплей...

Или взять советское время. В Болховском районе было шесть героев социалистического труда. Двое - животноводы. Четверо - коноплеводы. Был такой совхоз - "Имени Ильича" - так он специализировался на конопле. Посевы конопли в районе занимали больше двух тысяч гектар. Теперь коноплю колхозы на растят. Могли бы вообще-то, да не осталось в древне специалистов: померли, спились или на заработки в города подались. А потому пенькозавод вынужден арендовать земли у сельских администраций и работники завода почитай с весны до осени в полях пропадают. Сама же переработка начинается только ближе к зиме.

Теперь в Болхове один пенькозавод. А на весь район плантации конопли занимают меньше трехсот гектар. Мелочь - но существенная. Дело в том, что коноплеводство в стране практически похерено, и Болховский пенькозавод выглядит на фоне общего упадка прямо-таки счастливчиком. Впрочем за всяким "везением" стоит кропотливый труд. И без самоотверженных людей здесь явно не обошлось. В период уборки урожая в поле трудятся все работники завода. А период этот о-о-о-чень даже затяжной - на всю осень, до снега. Потому-то директор и пинает коноплю со всеми вместе, да связывает в снопы... Надо успеть.

Еще относительно недавно в Орловской области насчитывалось аж 14 пенькозаводов и все они являлись филиалами унитарного предприятия "Орелпенькопром". Это объединение уникально уже только потому что его "совковая" структура продержалась аж пятнадцать лет после конца "совка". И все вот, почему: спрос на конопляную пеньку (другой пеньки, собственно, не бывает) не утихал никогда. Существуют в стране фабрики по производству канатов и веревок. Китайцы за те годы, что у нас разваливалось коноплеводство, попытались завалить Россию джутом. Оказалось, канаты из нее в семь раз менее прочные. Научный факт! А синтетика конопли не заменит: морская вода любой лавсан с легкостью разъест. Конопля будто создана для моря. И не только канаты, но и простые веревки из нее прочны и не знают износа. Даже для стальных канатов сердечники делаются из пеньки; она пропитывается специальной смазкой, не дающей железу окисляться в суровых условиях.

Местную, болховскую пеньку с удовольствием покупают фабрики крученых изделий в городах Дзержинске и Горбатове, что в Нижегородской области. И цена приличная - до 33 тысяч за тонну. Жаль, но возможно Болховский пенькозавод ждет крах. Дело в том что "Орелпенькопром" признан банкротом, пенькозаводы брошены на самовыживание и сейчас более-менее на плаву только половина из 14-ти. В соседнем с Болховским районе Знаменском, по старанию и чаяниям известного коммуниста господина Зюганова (он тамошний уроженец) в Ворошиловский пенькозавод вбухали два с половиной миллиона. И очень скоро после "благодати" завод закрылся. Теперь на его месте развалины. Болховский завод жив, хотя в него не вложено было ни шиша. И вот теперь завод стоит на краю пропасти. Это вдвойне обидно, ведь во Вторую Мировую войну пенькозавод в Болхове сожгли фашисты, и первое, что возродили в многострадальном прифронтовом городе после Победы был именно пенькозавод. Власть понимала стратегическую значимость коноплеводства. В наше, далеко н самое худшее для страны время (ибо цены на нефть и газ заоблачные) мы наблюдаем абсолютно "кидалово" со стороны власти по отношению к коноплеводству. Почему - расскажу в конце, а пока о коноплеводах и об их "атамане".

Николай Николаевич отрасль знает досконально. В частности, в соседних с Орловской областях дела гораздо хуже. В Курской, Брянской областях - по одному пенькозаводу. В Краснодарском крае два завода; пять заводов в Мордовии (там даже поселок такой есть: Красный коноплевод). Потихонечку поднимается коноплеводство в Чувашии, но там вообще политика в отношении сельского хозяйства мудрая. Есть НИИ, занимающееся выведением новых сортов конопли, в Пензе. Называется он "Институтом лубяных культур". Правда живут ученые-коноплеводы плоховато, как и вся наша наука. Вот, собственно и вся отрасль... Китайцы регулярно наведаются, вынюхивают секреты выращивания и переработки конопли. Но что-то у них не ладится, возможно русская земля - истинный "конопляный оазис"...

Кстати о "сомнительном" призвании замечательного растения. Культурная конопля, которая выращивается на пеньку, содержит приблизительно 0,001 % наркотического вещества, которое содержится в дикой конопле. В данный момент на полях под Болховым культивируется сорт "ЮСО-6", вполне пригодный для Средней Полосы. Но здесь есть один существенный момент. Конопля ведет себя так же как и человечество: в третьем поколении она начинает вырождаться. Выражается это в том, что растение без "свежей крови" накапливает наркотические вещества, ветвится и теряет свои пластические свойства.

По сути конопля дичает. Едва коноплевод замечает, что от одного корня пошло несколько побегов, это знак: нужно обновлять семенной материал. И едет Ларичев, либо его главный инженер Василий Иванович Демин в Пензу, за новыми семенами.

Демин в коноплеводстве уже третий десяток лет. Он, считай, главный дока по конопле и "правая рука" директора. Ларичев поменьше "варится" в конопляном мире, с 90-го года. Правда коноплей он с детства занимался. В деревне Багряново, где он родился, коноплю на личных огородах выращивали. По пятьдесят соток засевали! Это было выгодно. Сами сеяли, жали, высушивали. Потом конопляное семя колотили в ступах вручную, выбивали конопляное масло. Его покупало государство, и по очень выгодной цене. Сейчас завод с удовольствием бы тоже занимался маслом. Ведь оно на лекарства идет, даже некоторые вида рака излечивает. Но для того, чтобы выгода получилась, нужно гектар 400 засевать только на семенную коноплю. А техники не хватает...

Ларичев по образованию учитель математики. Поработал он в сельской школе, свою профессию он любил, но выдвинули его по комсомольской линии. Был он первым секретарем райкома, потом председателем колхоза. А на пенькозавод он попал из-за скандала. Колхоз "Знамя труда", в котором Николай Николаевич верховодил, славился свиноводством. Свиньями народ и на личных подворьях занимался. И в воскресенье, считай, вся деревня Козюлькино (центральная усадьба) разъезжалась по окрестным базарам, свининой да поросятами торговать. И Ларичев этому не препятствовал - даже объявил воскресенье официальным выходным. Зато в остальные дни люди работали - исключительно. Это не понравилось районной власти: "Как так, Николай Николаевич...все в воскресенье трудятся, а твои бездельничают?!" В общем кончилось тем, что Ларичев оставил пост председателя, не желая воевать со своими людьми.

На пенькозавод Ларичева "бросили" в трудный год. Вообще это предприятие считалось преуспевающим (как же - пенька-то на экспорт шла!), однако в этом году (аккурат последнем году советской власти) конопля осталась зимовать в поле. Чтобы обеспечить завод сырьем, пришлось тресту на Украине закупать. А весной перестоявшую коноплю (наследство предыдущего директора) сбивали палками. С тех пор легкого года не было. Завод постоянно балансировал на грани выживания. Выручали разве что крутильные фабрики, которые одалживали денег на уборку урожая. Только они в нашем бардачном царстве-государстве заинтересованы в поддержке отрасли... Хорошо еще, завод успел по дешевке купить сельскохозяйственную технику в разваливавшихся колхозах! Если бы не трактора и не комбайн, сейчас бы точно на бок легли...

Коноплеводство - отрасль непростая. Потому что в ней необычайно много ручного труда. Коноплю скашивают жатками в конце августа, после чего она должна под дождями и ветрами отлежаться чуть больше месяца. Зеленый стебель за это время обращается в состояние, в котором волокно легко отделяется от сердцевины. После тресту собирают в снопы - и на завод. Оборудование на заводе, мягко говоря, не новое (например, линия длинного и короткого волокна - 1967-го года), но вполне исправное. На линиях волокно разделяется по сортам (всего их семь), а костра (стебель) по костропроводу уходит в кочегарку. В это главное достоинство производства пеньки: ему не нужно бешеных энергоресурсов, часть конопляного стебля - материал для топки печей. А еще из костры когда-то производили неплохой строительный материал: "костроплиту". Всего завод выращивает за сезон около 700 тонн тресты. Из нее производится приблизительно 170 тонн пеньковолокна. Из длинного волокна, с номерами 1,0 - 1,5, делают канаты. Из короткого волокна - шпагаты и веревки.

Выгодна конопля и в поле. Схема севооборота конопли проста: она на одном поле сеется через год. В промежутках лучше всего сажать картошку. Удивительно, но в корне конопли содержатся ферменты, которые убивают колорадского жука. Но завод картошку не сажает, и по простой причине: нет техники для ее уборки. Зато сеют пшеницу и ячмень, благо имеется на заводе свой зерновой комбайн. Зерно не для продажи, а для собственных нужд. Жизнь научила выкручиваться - и весьма необычным способом. На территории завода имеется свинарник, зерно предназначено аккурат для кормежки хрюшек. Коноплеводы всегда теперь при мясе и вполне этим довольны. Помогает и еще одно свойство конопли: она "вытягивает" из земли соли тяжелых металлов, оздоравливает почву. Для здешнего края это немаловажно, ведь здесь когда-то пролило свои слезы "чернобыльское" облако... Еще - тоже для выживания - на заводе всегда имеется "стратегический запас" пеньки, несколько десятков тонн. Это для того, чтобы при полном безденежье продать волокно и выплатить сотрудникам зарплату. Пока "запас" еще удается сохранять...

Орловская область

--

-- Сокровище "Золотого дна"

В верховье реки Вохмы есть две деревни: Разбойница и Застава. В первой некогда было разбойничье логово, во второй стоял маленький гарнизон правительственных войск, пытавшийся защитить благочестивое население от набегов. Установить, так ли это было на самом деле, невозможно, так как обе деревни сейчас нежилые.

А вот сокровища на дне Вохмы (его по легенде запрятали разбойники) искать перестали; уж очень река мелкая и как-то не вяжется все с "золотым дном" - золото по идее можно было бы разглядеть даже с берега. Оптимисты, правда, говорят, что некогда Вохма была полноводной и сокровища вполне могли потерять, так как они зарылись в песок. Но даже и оптимисты пока не заняты поисковыми мероприятиями, из чего следует, что либо они оптимисты только отчасти, либо кто-то по их информации что-то уже нашел, только далеко не всем об этом рассказал.

Название легендарной реки при советской власти перекочевало к красивому селу Вознесенье, которое из торгового поселения превратилось в малоприметный райцентр Вохму - ведь церковь в селе разрушили, знаменитые некогда ярмарки прикрыли, и вообще надо всем воцарилась привычная советская серость. Но как быть с людьми, вохмяками, которые никогда не забывали, что они - народ "золотого дна"? Здесь старались свято хранить традиции, заложенные предками и многие элементы старого народного быта вохмяки смогли донести до наших дней.

В этом мы смогли убедиться, побывав на дне рождения села, а исполнилось ему прилично - 365 лет. Может и не шибко круглая дата, однако праздновать здесь не разучились и гульнули, что называется, "по полной". Было много всякого разнообразного, описать все невозможно, а потому хотелось бы рассказать о том, чего лично я нигде не видел. Я имею в виду искусство приготовления домашнего пива. Почти во всех деревнях Вохомского района оно не утрачено.

"Ну, кого теперь удивишь каким-то там пивом?" - скажите вы. А хитрость-то в том, что пиво, которое продают в магазинах - это не то, настоящее пиво, которое пили наши предки задолго а того, когда злые силы навязали Руси страсть к водке. Пиво, которое теперь называют "деревенским" варили и пятьсот, и тысячу лет назад. Я, по правде говоря, думал, что об этот хмельном напитке остались лишь ностальгические воспоминания, и, впервые попав на землю "золотого дна", я несказанно удивился факту массового деревенского пивоварения - настолько массового, что в день праздника обычно устраивается конкурс на самое вкусное пиво. В дегустаторах обычно оказываются все желающие (достигшие 18-летнего возраста), а знатоков пива в Вохме хватает.

В местном краеведческом музее можно увидеть целую коллекцию братин, емкостей для пива, размеры которые могут впечатлить самого искушенного знатока: они могут вместить несколько ведер. Кстати, в день нашего посещения музея здесь открывалась выставка колокольчиков, которые собрал местный журналист Анатолий Смердов. Колокольчики, большинство из которых - поддужные, - особая любовь Анатолия Витальевича. Всего в его коллекции почти 150 колокольчиков из разных концов России, но самый его любимый колокольчик был унаследован от его деда, Ивана Илларионовича, простого вохомского крестьянина, жившего в деревне Ванеево. Хоть он и был простым пахарем, однако, ездил с извозом в сам Питер, туда он отвозил собственноручно выращенные лен и рожь. Обоз обычно собирался не менее чем из пяти подвод, потому как места здесь, в Вологодской глуши (Вознесенье тогда было приписано к Вологодской губернии) были опасные и всякие лихие людишки в лесах не переводились никогда. Отец Смердова, Виталий Иванович, 60 лет проработал в колхозе конюхом, вот отсюда у Анатолия и любовь к колокольчикам как выразителям конно-дорожной романтики.

Анатолий имеет агрономическое образование, даже довольно долго проработал главным агрономом района, но в круг его интересов входит и история родного края. Село Вознесенье когда-то было маленьким торговым поселением, но его окружало множество деревенек, которые теперь влились в состав поселка. А потому образ жизни сегодняшнего поселка до сих пор остается чисто деревенским. В селе проходили четыре большие ярмарки в год, на каждую из которых привозилось по 50 возов местного "фирменного" продукта - горохового киселя. На киселе, да еще на ржи, разбогатели местные купцы, а один из них, Агеев, даже открыл здесь банк с уставным капиталом в один миллион рублей.

Если говорить о пиве, то "местной достопримечательностью" оно не было: пиво тогда варили по всей Руси, так как водка в деревнях не приживалась вплоть до второй половины ХХ века. Даже во времена колхозов собирали братчину: готовили солод, и на всех колхозников варили пиво. Но кое-что в те времена начинало меняться. Например, когда на колхозы послали 25-тысячников, заводских работяг из больших городов, один такой новоиспеченный "руководитель сельского хозяйства", отведав хмельного пива, воскликнул: "Ё-мое, товарищи, а из чего это делается?" - "Дак, из солода..." - "Так, мужики, надо побольше сеять этого солода..."

В истории вохомского пива есть один крутой, можно сказать революционный поворот. Он не связан с внедрением в крестьянские ряды идеологии отупляющей водки (кстати, сейчас эту водку вытесняет более дешевый технический спирт, который на местном диалекте называется "фанфуриками", так как продаются в маленьких бутылочках - распространяет же это зелье настоящая мафиозная сеть). А связано все с известной горбачевско-лигачевской борьбой с трез... ой, простите - за трезвость. Дело в том, что долгие века пиво варили по одной и той же технологии, и "веселящим" веществом был только хмель. Пива можно было выпить много, и оно действительно только веселило, но не дурманило. Мужики пили его, например, на свадьбе четыре дня, а на пятый с рассвета выходили на работу, и, что самое главное, с совершенно свежими головами. А в середине 80-х годов прошлого века в состав деревенского пива вошла бражка, которая добавляла градуса. Вот это-то пиво могло по-настоящему дурманить. Что самое обидное, бражное пиво настолько прочно укоренилось, что его производят до сих пор...

Ну, а теперь мы проникнем в "святая святых": в деревенский дом, в котором аккурат варится пиво - к празднику поселка. Это деревенька Сколепово, в 11 километрах от Вохмы. Пивовар - Зинаида Куковерова, заведующая Сосновским Домом культуры. Вообще-то большую часть своей жизни Зинаида проработала в Детском садике, но, после того как его закрыли из-за бедности и безлюдья, она ушла в культработники. Муж Зинаиды, Михаил Андреевич, сейчас занимается домашним хозяйством, скотиной; дело в том, что он трудился в леспромхозе, и, как водится, заработал не богатство, а "горбатство", точнее, профессиональное заболевание. Скотины на подворье Куковеровых много - две коровы, два теленка, овцы, поросенок - а потому работы по дому хватает.

Искусству пивоварения Зинаида научилась у своей свекрови, хотя самым лучшим на всю деревню пивоваром считался свекор. Он варил пиво в большом чане на 6 пудов, прямо во дворе, теперь же масштабы несколько сократились - и все из-за того, что люди перестали собираться всей деревней, замкнулись каждый внутри своего двора, а если и встречаются, то только родней, на которое хватит всего-то пары бутылей или трехлитровых банки пива. Да и о какой братчине может идти речь в деревне, в которой осталось всего-то пять хозяйств и две семьи непенсионеров?

Секретов своих Зинаида Александровна не скрывает:

- В принципе, секретов особенных в приготовлении пива нет: главное, чтобы был хороший солод. Рожь должна хорошо просолодеть: не перегреться и не слежаться...

Вот оно, главное отличие деревенского пива от городского: местное пиво варится не из ячменя, а из ржи. Рожь берется обыкновенная, "колхозная", единственное к ней требование - чтобы у нее была хорошая всхожесть.

Рожь замачивается в воде, желательно - в колодезной, в течение 3 дней, а потом вода сливается. Рожь рассыпается на полу, на холстине или какой-нибудь другой грубой ткани, сверху закрывается такой же тканью, и там она должна "усолодеть". Срок усолаживания зависит от времени года, от погоды: в холодную погоду это 3 дня, в жару - сутки. Степень усололаживания определяется на вкус: если рожь стала сладкой, значит, полуфабрикат готов. Усоложенная рожь рассыпается на главной "пивной труженице" - русской печи и высушивается, на что уходит около суток. Высушенное зерно везется на мельницу, и после промалывания получается тот самый солод. Храниться он может около года.

Дальше, когда к празднику нужно приготовить пиво, варку с того, что в чугуне замачивают пополам с колодезной водой солод (еще добавляется чуть-чуть сахарного песку) и емкость ставится в "тихую" печь. Через 12 часов смесь вынимается из печи, переливается в бачек, куда доливается кипяченая вода, все это настаивается примерно полчаса, потом переливается в кастрюлю, туда добавляется сахарный песок (примерно 700 грамм на 5-литровую кастрюлю), чуть-чуть хмеля и смесь кипятится.

Выращивание хмеля - отдельная история, Зинаида утверждает, что в их местах хмель чрезвычайно капризен, растет далеко не везде, например, в деревне есть убеждение, что для того, чтобы хмель получился качественным, надо брать семена с трех разных хмельников. Зрелый, готовый хмель определяется по цвету шишки: она должна чуть-чуть пожелтеть.

Отдельно нужно делать раствор, который по-местному зовется "мастером", хотя на самом деле это типичная бражка (именно это "ноу-хау" появилось в 80-х, чтобы увеличить крепость напитка). Технологию ее изготовления мы трогать не будем, потому что искусство самогоноварения в скором времени грозит снова перескочить за рамки закона.

Итак, смесь (если Вам угодно, с добавленным "мастером") ставится на сутки в теплое место, потом хмель и дробины от солода убирают (кстати, из отработанного солода после можно сварить отличный квас), и уносится в подполье. Через два дня из подполья можно забрать готовое "деревенское" пиво.

По вкусу оно немного напоминает квас (ведь и то, и другое, делается из ржи), но аромат пива более пряный и оно довольно густое. Чем пиво гуще, тем оно считается качественней (при условии, что это не концентрированное сусло). Как уже говорилось выше, пиво веселит, но не пьянит, но пиво с добавлением "мастера" имеет совершенно иные свойства: пьешь, пьешь, и вроде бы все хорошо, и даже легкость какая-то появляется, а потом, в самый неподходящий момент, он ка-а-а-а-к вдарит по голове! Мало не покажется... Тем не менее, водка имеет более пагубное воздействие: она еще и отупляет.

Приблизительно по такой же (правда, чуть менее сложной) технологии готовится медовуха, медовый напиток. Муж Зинаиды, Михаил держит пчел, и сам занимается приготовлением напитка, который здесь так и называется: "мед". История деревенской медовухи требует отдельного рассказа, как-нибудь (ежели будем живы) расскажу и об этом напитке.

И теперь вопрос: вохмяки в мечтах, легендах и тостах вспоминают мифическое сокровище "золотого дна". А догадался ли хоть кто-нибудь, что истинное сокровище надо бы поискать не в обмелевшей реке, а в другом месте?

Костромская область

--

--

-- Град Мебельск

Поиски кузнеца в городе Кузнецке шли тяжело. Изначально была информация, что их целых четыре... нет, не сотни, и даже не десятка. Единицы. Первого, по имени Олег, не нашли. В фирме "Металл-Сервис", где у него якобы должна быть кузница, нам сказали, что съехал. Вместе с инструментами и горном. Что характерно, на стене этого "Металл-сервиса" висел плакат "Изготавливаем мебель". Вторую кузницу, под Пензенским мостом, мы нашли. Только кузнеца Алексея там не было. Да вообще на двери висел замок, а возле по колено намело снега. Похоже, мастер не имеет заказов и забылся в какой-нибудь сладкой дреме.

Повезло с третьей попытки. Живого и практикующего кузнеца мы нашли в пригороде, в поселке Сухановка. Юрий Фадеев не потомственный кузнец. Он про профессии строитель, а кузнечным искусством стал овладевать по душевному наитию. Был в поселке знаменитый кузнец, Костей звали, но тайн он никому не передал. Юрий овладевал огнежелезным делом методом проб и ошибок. Одновременно с Юрием тогда, в начале 90-х, еще несколько человек пытались стать кузнецами. Но не осилили, отпали. Оказалось, талант еще надо иметь окромя рук. И получилось, что конкурентов у кузнеца в городе Кузнецке почти нет. Тем более что сейчас мебельные салоны открываются почаще чем Абрамович яхты покупает, а в оформлении торговых заведений считается хорошим тоном использовать кузнечные изделия - всякие решетки и канделябры. В общем кормит мастера дело.

А вот мебельщиков в Кузнецке пять, а по некоторым сведениям все семь... нет, не единиц. И даже не десятков. Тысяч! Так случилось, что с падением городской экономики мебельный промысел здесь можно сказать расцвел пышным оазисом. Мебельные магазины в Кузнецке действительно шикарные. Такие же, как и начинка этих торговых заведений. Хорошая мебель, не хуже чем в "Икее" и даже "Гранде". Правда ценою значительно ниже. На фоне жалких лачуг позапрошлого века постройки (коих особенно, как ни смешно, много в Кузнечной слободе) мебельные салоны сморятся как дворцы султана Брунея. Или домики средних российских чиновников на Рублевском шоссе. В общем истинные символы городского гламура. В Кузнецке даже "Мебельное ателье" можно найти, в котором прямо при вас спроектируют мебель по вашему индивидуальному заказу.

...Заместитель главы города по вопросам транспорта, связи, малого и среднего бизнеса, а так же жилищно-коммунального хозяйства, Валентин Назаров сейчас озабочен тем, чтобы создать городскую ассоциацию мебельщиков. В ней мебельщики не только смогут защищать свои права, но и более организованно двигаться к прогрессу. Дело в том, что легальные цеха с современным оборудованием появились относительно недавно; еще несколько лет назад в Кузнецке существовал подлинный "дикий" капитализм", а мебель кузнечане творили исключительно в личных сараях и гаражах.

Это сейчас мебельный бизнес охватил не меньше 70% экономики города (точный процент определить невозможно, так как многие еще работают "в подполье"), раньше расклад сил был иным. Как рассказал Валентин Анатольевич до 60-х годов прошлого века с работой в Кузнецке было туго. Кузнечное дело зачахло, обувная промышленность (тоже старинный местный промысел) впала в застой. И тогда здесь велением Кремля созданы были три "номерных" завода: конденсаторный, ферритный и радиозавод. В общей сложности на этих заводах трудились до 15 000 человек, заводы строили свои микрорайоны и развивали соцкультбыт. С концом "гонки вооружений" (а все "номерные" заводы в той или иной степени трудились на оборонку), кончился и социалистический рай. Грянула разруха.

Сейчас в городе число официально зарегистрированных мебельных предприятий достигло 80-ти. Администрация уговаривает выйти из тени остальных. Только за последний месяц таковых оказалось 11. Администрация кроме администрирования еще и пытается помочь: оказывает содействие в организации факторинговой схемы доставки мебели в другие регионы. Ведь по сути почти все "мебельные магнаты" - бывшие кузнецкие работяги, нет у них специального экономического образования. Зато сметка проявилась, ежели смогли взойти на вершину мебельного "Олимпа".

Предприятие Игоря Петракова "Экспо-Мебель" - самое презентабельное. Не в смысле внешности фирменных магазинов, а в смысле качества продукции. Игорь и его супруга Светлана стараются участвовать в международных выставках и даже получают награды. Недавно в Москве получили к примеру диплом "За внедрение новых технологий". Там много фирм было, но то только "Экспо-Мебель" отмечена была за "ноу-хау", внедрение покрытий "под камень" и "под кроколет". И это из 120 производителей! Пусть пока "Хрустальный рубанок" (гран-при мебельщиков) Пертаковым не достался, все-таки столичные мебельные магнаты покруче будут, но еще далеко не закат мебельного промысла в Кузнецке.

Производство у Петраковых немаленькое, несколько цехов, в которых трудятся 47 человек. Но начиналось все скромно. Игорь был слесарем-сборщиком на заводе N59 (радиоприборном), и не чаял менять жизнь. Но в семье появился ребенок (Светлана с Игорем впервые встретились и влюбились друг в друга прямо на заводской проходной), и жить в общаге стало тесновато. Игорь работал и монтажником, и токарем - все только для того чтобы квартиру дали. Получили Петраковы квартиру - и ушел Игорь на мебельный комбинат, тоже работягой. Там зарплата мизерная, и вынуждены были супруги заняться выездной торговлей - коробейниками катались по селам и продавали китайский ширпотреб.

Параллельно в своем гараже Игорь потихонечку стал делать мебель. Для того, чтобы обставить свою квартиру. Благо на комбинате можно было купить ДСП-шные щиты на всякие некондиционные детали. Первое "произведение" Игоря - тахта. Следом он "сочинил" кухонный гарнитур. Подсмотрели друзья. И попросили мебель для них сделать. Так слух о частном мебельщике по городу и расползся. И в 95-м супруги Петраковы зарегистрировали в налоговой инспекции свою мебельную фирму.

Хотя первого наемного работника Игорь взял раньше. Об этом он и теперь говорит осторожно, ведь с налоговиками у мебельщиков война. Некоторые вещи Игорь раскрывает лишь потому, что "срок давности" истек. Но как можно назвать "преступлением" стремление упрятать зарплату работников в тень? Если не в конверте давать зарплату, то любая фирма разорится на налогах. Так-то у нас поддерживают российского производителя...

Светлана на заводе была технологом-машиностроителем и ровным счетом никакого отношения к мебели не имела. Теперь она - главный мебельный дизайнер семейного предприятия. Помогает то, что в детстве в художественной школе училась. Ну, и природный вкус не подводит пока. Игорь утверждает, что его супруга "сочиняет мебель как стихи пишет". Светлана рисует эскизы - Игорь все рассчитывает. Петраковы используют в своих творениях только качественную фурнитуру, тем не менее, их мебель почти вдвое дешевле аналогов, созданных на раскрученных предприятиях типа "Шатуры". Все просто: за аренду торговых помещений в Кузнецке плата невысокая. Да и взяток здесь не берут (а если таковые и приходится давать, они смешны по сравнению со столичными). Зато мебель из Кузнецка с охотой покупают мебельные салоны Новосибирска, Мурманска, Петербурга. Ну, а те, кто еще "лепит" - ну, совсем дешевую мебель - в гаражах, Пертаковым не конкуренты. Потому что в гараже невозможно создать нечто европейского уровня; для этого качественные станки нужны, которые не спрячешь в сарае. Но если говорить о мебельщиках уровня Петракова, то конкуренция в Кузнецке есть. И она весьма серьезна.

Хамзя Искандярович Абубекиров - директор и основатель мебельной фирмы "РИАЛ". Названа так фирма в честь детей Хамзи, Рината и Алсу. Татарами (а Хамзя - татарин) в Кузнецке никого не удивишь, поскольку в округе много исконно татарских сел. Хамзя был простым шофером, работал в автоколонне 1178. Но, когда "пошли в стране перемены", Хамзя продал легковушку, доставшуюся ему от отца - и купил старенький "КамАЗ". И начал возить мебель с мебельного комбината в поволжские города (частных фирм еще не было). До Ханты-Мансийска и Кагалыма доезжал Хамзя на своем "КамАЗе". Вообще в городе тогда оформился целый клан перевозчиков, который и сейчас остается неотъемлемой частью мебельного бизнеса.

Пришлось и повоевать с криминальными структурами. Едва запахло в Кузнецке деньгами, сразу появились "смотрящие", которые пытались обложить данью как производителей, так и "камазистов". Ничего, отбились. И даже без человеческих жертв обошлось. Корпусную мебель продавал Хамзя кузнецкого производства, а мягкую мебель брал в Пензе. И как-то подумал: "А чего это мы свои диваны не научились производить? Дай-ка, попробую!" Первый цех Хамзя построил возле своего дома. После купил на окраине города полуразрушенный цех и тут уже развернулся в полную силу. Теперь "РИАЛ" производит почти весь ассортимент мебели, но мягкая мебель - традиционно любимая для Хамзи продукция.

Но кто-то спросит: "Был мебельный комбинат. А он-то почему не стал развиваться так же стремительно, как и частные предприятия?" Хамзя убежден в том, что на комбинате некому было думать стратегически. При советской власти там делали хорошие стенки "Слава-45". И после перестройки их по инерции продолжали штамповать. А мебельный бизнес двигался вперед, появились в стране польские, румынские, югославские стенки - и "Слава" по сравнению с ними уже гляделась убогим "совком". Вот и "подсел" комбинат. Лишь недавно его купили москвичи и наладили производство комплектующих для современной офисной мебели. Только время было упущено безвозвратно и внедриться в рынок теперь гораздо труднее, нежели пять лет назад.

...Подлинным отцом-основателем мебельного бизнеса можно считать уроженца села Ульяновка, что под Кузнецком, Владимира Александровича Королева. К сожалению, на этом свете Королева уже нет. Он скончался несколько лет назад, прямо на рабочем месте, в возрасте 40 лет. Ни жена, ни дочери семь лет не заходили в его кабинет. Они и сейчас верят, что дух их любимого человека обитает здесь. Сомневались (продолжать ли дело) после смерти отца семейства недолго. В случае закрытия все село осталось бы без работы. И даже расширились: при Владимире Александровиче "Владикор" производил лишь мягкую мебель, теперь - весь мебельный ряд. Рынок призывает к разнообразию.

Руководит теперь вдова Королева, Надежда. Ее заместитель - старшая дочь Елена. Младшая дочь Любовь сейчас учится на экономиста. Елена и ее муж Сергей - юристы; появится экономист - и семейное дело будет защищено от произвола государства со всех сторон. К сожалению в данный момент мир российской экономики устроен так, что никто не защитит тебя кроме тебя самого.

Владимир Александрович работал на Кузнецкой фабрике начальником цеха. То есть был профессионалом. В 90-м он оказался на улице - считай, его выкинули за ненадобностью - и на окраине Ульяновки, в сарае, он стал мастерить диваны. И первый легальный цех, все в той же Ульяновке, открыл именно Королев. Можно сказать, нынешний мебельный бум в Кузнецке - замечательный и вполне материальный памятник этому удивительному человеку (Владимир Александрович никогда на зацикливался на собственном кармане, он финансировал городской спорт и занимался благотворительностью).

Ныне и во "Владикоре", и в других серьезных (а не "гаражных") предприятиях все серьезно и солидно. Королевы работают с модельным агентством из Самары, чтобы делать своему делу качественную рекламу; они придумали свой рекламный слоган: "Качество, эстетика, удобство". Елена Королева думает поступать в художественный вуз - чтобы "дизайнерскую хватку" в себе упрочить.

Сетует Елена только на одно. В Кузнецке есть ветеринарный, электронный и плановый техникумы. А в городе на хватает хороших столяров. Ну, о-о-чень нужны Кузнецку мебельщики! Пора видно профессиональным учебным заведениям перепрофилироваться. Ну, и город впору переименовать в Мебельск. Все же суть отразится.

Пензенская область

-- Пернатые рвутся в бой

Бойцовых петухов в Россию впервые привез граф Орлов - из Англии, специально для увеселения императрицы Екатерины и ее двора. Путь бойцовой петушиной породы очень сложен: в Европу "бойцов" завезли из Индии, где искусство петушиного боя процветало с древних времен. Ныне в России "бойцовую" линию продолжают мои герои: Любовь Ивановны Морозова и Борис Яковлевич Кувшинов.

...Познакомились они на Дальнем Востоке, куда обоих забросили их романтические натуры. Оба они работали в Приморской филармонии; она -травести (исполняла роли мальчиков), он - аккомпаниатором (с детства Борис играет практически на всех русских народных инструментах). Любовь обычно играла на концертах "Славу Бойко", очаровательного юнгу; у нее даже были поклонницы, которые направляли ей любовные послания. Борис был просто гармонистом, но играл он виртуозно. Вообще, Борис - самородок; мама, ткачиха, воспитывала в одиночку пять детей, надо было зарабатывать на жизнь, а не тратить время на училища и институты, тем не менее, Борис при помощи самообразования достиг больших успехов, чем некоторые достигают в консерваториях.

Удовлетворив страсть к романтике, супруги вернулись в Первопрестольную. Любовь Морозова попала в театр Наталии Сац, там она тоже играла подростковые роли, а Борис Кувшинов создал при одном из Домов культуры ансамбль, но в сущности он оставался "свободным музыкантом" и перебивался случайными заработками. Из театра, как говорит Любовь Ивановна, не уходят - из театра - умирают. В каком-то смысле она "умерла", поскольку подростков до бесконечности играть невозможно, особенно, если у тебя самой подрастает сын. Перестройка менее всего отразилась на Борисе - ведь он как халтурил "до" так и продолжал халтурить "после", а вот в жизни Любови образовался вакуум.

Любовь и сама не знает, из чего же выросла ее любовь к петухам и курам, но точно известно, что первых цыплят купила вовсе не она, а муж. Борис приобрел их прямо в обществе, сразу 30 штук разных пород; наверное, он чувствовал, что его супруге нужна какая-то "отдушина"... Мимолетное увлечение переросло в любовь за те дни и ночи, когда цыплята прямо в ванной, под лампочкой, вырастали в разноцветных красавцев и красавиц. Еще они познакомились с патриархом отечественного птицеводства, великим знатоком кур Борисом Степановичем Антонычевым (к сожалению, сейчас его уже нет в живых). Это был настоящий подвижник, его на птичьем рынке все знали под кличкой "Теоретик"; именно он и стал учителем начинающей семьи птицеводов.

Этот дом, что в деревне Криушкино, супруги купили немногим раньше под дачу, но теперь он обрел новое содержание. Каждую весну Борис и Любовь привозили своих питомцев (число которых умножалось) в деревню, осенью же их отправлял назад, в городскую квартиру. Их городское жилье превратилось в настоящий птичий двор: в ванной, на кухне, на балконе - везде были курицы и петухи. Некоторое время в квартире они даже умудрялись держать гусей - и каждый вечер Борис выносил с балкона целый мешок навоза. Представляете, какое в квартире стояло амбре? Маленький "филиал" птичьего двора находился в гараже, и не один раз птиц воровали, а однажды злодеи вместе с пернатыми умыкнули так же их старенький "Запорожец".

А вскоре душевный кризис охватил Бориса. Его мастерство, талант, оказались невостребованными, ведь настал период, когда все, кто хотел и мог, стали зарабатывать деньги. Деньги... А на столе в семье были только чай, сахар и хлеб. Любовь пару лет торговала на Птичьем рынке цыплятами, которых они выращивали в своей квартире, и это оставалось единственной подпиткой их семейного бюджета. Плюс еще подрастающий сын Василий подвергся влиянию улицы образца конца 80-х... Надо было что-то менять.

Как всегда, первый шаг совершил мужчина. Борис переехал в Криушкино вместе со всей живностью: курами, уточками, двумя козами (они их завели еще в городе!), гусями; здесь же они завели кроликов - по просьбе сына. Случилось это в 1990 году. В том же году Любовь подарила мужу на день рождения... лошадь Ваксу, которая уже через две недели принесла жеребенка. Она считает этот год самым для них счастливым:

- Когда мы сюда переехали, нас не покидало ощущение необыкновенной радости. Когда родился жеребенок - это было просто фантастическое ощущение. Мы завели коз романовской породы и сами у них принимали роды... Но единственное, что мы не учли - это что надо кормить всех. И вот, когда все это напало...

Через три года лошадей они отдали в находящийся неподалеку Никитский монастырь. Не стало овец и коз. Зато в 1993 году супруги оформились как крестьянско-фермерское хозяйство, выбрав название "Возрождение". Тогда же они решили развиваться в одном направлении: опытно-экспериментальном племенном декоративном птицеводстве. Если сказать коротко, теперь они занимаются экзотическими породами кур.

Сейчас из живности на ферме только курицы и две злющих собаки. Собак они завели после одного страшного инцидента, когда хищники истребили почти все их элитное поголовье, 60 птиц. Это случилось восемь лет назад. Ночью хорьки приникли в и загрызли несчастных птиц, которые, как известно, ночью слепы и беспомощны... Последним (это было видно по количеству перьев и крови) погиб бойцовый петух. Он и сам был весь в ранах, в то время как обычные куры лежали "всего лишь" с перегрызенными глотками.

Любовь утверждает, что название знаменитого московского Птичьего рынка произошло именно из-за петухов. В Калитниковской кладбищенской церкви служил дьячок, которому каким-то образом удалось раздобыть бойцовых птиц; именно этот священник, имя которого стерлось из исторических анналов, в поле перед кладбищем стал устраиваться петушиные бои, вокруг которого постепенно выросло целое торжище, устраиваемое в дни схваток, как правило, по воскресеньям и праздникам. Ныне, когда волею не слишком внимательных к историческим традициям властям Калитниковский рынок ликвидирован, об этих вещах, к великому сожалению, можно говорить только как о милых сердцу сказаниях предков.

Любовь о бойцовых петухах может говорить бесконечно и с неизменным вдохновением. Кстати, бойчатники (так именуются охотники до петушиных боев) никогда не назовут петуха "петухом"; для него он - "птица". Между прочим, специфический термин из криминально-тюремного мира "петух" возник вот, из-за чего. Петухи и куры раньше держались раздельно, и - как и у самцов, так и у самок - самые бойкие особи не преминут поиздеваться над более слабыми. Что делать, так устроена природа... На Криушкинской ферме петухи держатся "гнездами", вместе с курами, что избавляет птиц от греха.

- ...Когда мы с Борисом Степановичем общались, приходилось искать к нему "ключики" - просто так от него толком ничего не добьешься. Так, за чайком, с анекдотами, с прибаутками, мы и узнавали тайны бойцовой птицы. Дела в том, что бойчатники - народ скрытный и старательнее всего они скрывают секреты тренировки птиц.

- Неужели прямо все - в тайне?

- Ну, в принципе их надо и гонять, чтобы хорошо бегали, а некоторые даже на ноги гири навешивают, чтобы ноги крепкими были. А знаете ли, что русский петушиный бой - самый гуманный в мире?

- Я вообще ничего про петушиный бой не знаю.

- Ну, тогда с самого начала. Родина бойцового петуха - Индия. Но самый жестокий бой - испанский: там на ноги птицам даже бритвы привешивают, таким оружием легко можно даже срезать голову. Вообще сейчас петушиные бои запрещены по всей Европе, но они проводятся подпольно. У нас пока таких запретов нет. Кстати, в царской России, перед Революцией, их тоже запретили. А вообще еще в древнем Риме гладиаторам специально показывали петушиные бои, чтобы они поняли, что такое - настоящая воля к победе. Вот я думаю, что для воспитания молодых мужчин это зрелище полезно и сейчас. Борис Степанович рассказывал, что когда-то в России пытались запретить кулачные бои, но ничего не получалось. Но как-то это безобразие само пошло на спад, и знаете, почему? Потому что пришла мода на петушиные бои.

Итак, правила русского петушиного боя довольно гуманны, ведь птица никогда не забивала своего соперника насмерть. У каждой птицы есть имя, например, петухи, которые сейчас пребывают на ферме, имеют клички: Серый, Навуходоносор, Клюня, Брат. Для боя делается специальная ширма; форма площадки - круглая или квадратная, ширина - 2,5 метра. На дно постелен ковер - для того, чтобы птицы не травмировались при падении. Птицы ставятся с разных концов ширмы, причем, зрители в это время должны молчать и не делать резких движений до момента, пока бойцы не схватятся. Птицы сначала расхаживают, делая вид, что не замечают друг друга, но на самом деле они примеряются. По тому, насколько птицы нахохливаются, можно судить о степени их озлобления. Столкновение происходит молниеносно - настолько, что даже невозможно угадать кто пошел в атаку первым. Главное орудие бойца - ноги, именно поэтому они так хорошо развиты. Как только бойчатники произнесли слово "пошли", можно кричать, болеть, заключать пари, в общем, предаваться азарту поединка.

Биться птицы способны очень долго, все зависит от крепости характеров. Если бойчатники решают "до конца", схватка может продлиться и час, и три часа, но обычно птиц в таких случаях жалеют и признают ничью. Под конец схватки птицы от усталости едва стоят на ногах, лениво топчутся друг вокруг друга, но уступать все равно никто не намерен. Признак поражения - если птица либо вылетает за ширму, либо прячет голову под крыло. Обычно при этом петух обиженно "клохчет". Естественно, сковородка проигравшего не ждет, но он лишается права продолжить свой род, ибо в нем уже зародился ген страха. Породу укрепляет победитель.

Сейчас самый сильный боец на ферме - Серый; пока поражений он не знает. Но, кроме бойцовых качеств, птица должна иметь и соответствующий экстерьер: большие ноги, мощный корпус, длинную шею, короткий, массивный и толстый клюв (как у орла), гордая стать. Грива и гребешок у птицы должны быть маленькими, чтобы их не мог подцепить соперник. Поэтому не факт, что средний по своей внешности Серый станет пращуром великих бойцов будущего.

Ярославская область

--

--

-- Богатства заводчика Кузнецова

"Кузнецовская богадельня", стоящая на окраине поселка, - яркая иллюстрация того, во что мог бы превратиться Краснофарфорный, если бы... А в общем-то этого "если" все-таки не произошло. Купец I гильдии Иван Емельянович Кузнецов построил богадельню потому что был верующим человеком, старообрядцем. Там жили болящие и блаженные. Теперь живут здоровые (вроде бы) люди. Не уверен, что они во что-то верят.

В прошлом году половина богадельни сгорела, пожар совпал с простоем завода, с полной безнадегой в человеческих сердцах. Тем не менее контингент мрачного здания, из недр которого вышло не дно поколение краснофарфорцев, уплотнился и остался жить. Народ соответствующий - сплошь алкаши да тунеядцы. Нормальный, рабочий люд в пятиэтажках проживает. Но, когда завод закрылся и работяг распустили по домам, все смотрели в сторону богадельни задумчиво и как-то содрогаясь. Ведь кроме завода в поселке только школа, детсад, приют для брошенных детей - и больше ничего. Под ногами простиралась пропасть...

Ладно - было б на заводе какое-нибудь грубое производство, но ведь фарфор выпускали, завод носит звание "поставщика Его Императоского Высочества двора". Значительная часть трудящихся - художники, натуры тонкие и ранимые. Чуть тронешь такую душу - в запой уйдет, а после те, кто выстоял, будут насмехаться над бывшим творческим человеком: "Бомж, пьянь, короста... давить таких!"

Случилась вот какая беда. На завод пришли хозяева, которым вовсе не интересно было производство. Они нагло обманули власть, заверив, что будут поднимать производство. На самом деле они его систематически растаскивали. Продукция уходила дешевле себестоимости, сырье покупалось выше рыночных цен... обычный "русский бизнес". Безбожный... Ну и дотаскались - то того, что рабочие объявили голодовку. Все были уволены, завод почти год стоял.

Спасение пришло от "олигархов". В лице нефтяного и газового трейдера "Транснафта", который купил предприятие вместе с его долгами. На завод вернулись люди, им стали платить зарплату. И новое название появилось: "Фабрика И. Е. Кузнецова на Волхове". Точнее, старое, ведь исторически завод "Красный фарфорист" и был "фабрикой Кузнецова". И старинный фарфор, который продается на зарубежных аукционах, так и называется: "кузнецовским". Цены на кузнецовские "чайные пары" в Европе и Америке доходят до 50 000 фунтов.

Роду Кузнецовых принадлежали в России 19 заводов по производству посуды. Иван Емельянович появился на Волхове в 70-х годах XIX века и основал в Новгородской губернии три фарфоро-фаянсовых завода: у станции Волхов, в селе Бронницы, и в деревне Батановка. Нынешний поселок Краснофарфорный - наследник деревни Батановки, названной когда-то в честь помещицы Батановой, которая продала свое имение Кузнецову. Жители поселка и сейчас называют свое селение Батановкой.

Иван Емельянович Кузнецов был человеком сурового нрава. Он не якшался со своими родственниками, шел своим путем, и добился того, что продукция именно его заводов мгла конкурировать с фарфором Императорского завода в Санкт-Петербурге. Кузнецов прославился своей жесткостью (но не жестокостью); он не стремился улучшить условия труда своих рабочих, не шел ни на какие переговоры с профсоюзами и доходило до того, что кабинет министров России (и лично граф Витте) предписывал Ивану Кузнецову "быть мягче".

...Когда нынешний директор завода Юрий Романович Кругликов рассказал, что по некоторым вполне достоверным сведениям Ивана Кузнецова расстреляли именно здесь - прочем свои же рабочие - я не удивился. У нас еще не такое бывает. Это случилось в 1919-м году; комиссары приехали за продовольствием, прибыл сюда и хозяин, вот и попал под горячие руки. Что характерно, никто хозяина (бывшего) не жалел. И захоронили его так, что никто даже не запомнил, где легендарный старик лежит. Если вообще его похоронили, а не сбросили в Волхов.

Кузнецов был фанатиком своего дела, жил на одном из своих заводов (под Великим Новгородом, теперь это поселок Пролетарий), и в сущности единственным личным богатством считал свое дело, которое состояло из производственных мощностей, уникальных технологий и мастеров, которых Иван Емельянович взрастил самолично. Из страны он убегать не собирался - по причине того, что не верил, что большевики пришли надолго, а так же потому, что фарфор для него был жизнью. А как можно расстаться с жизнью? Вот он и расстался - одновременно со всем...

Фабрику национализировали, назвали "Красным фарфористом" и переориентировали на ширпотреб - фарфор и фаянс для широких народных масс. О сервизах, которые шли в подарок фрейлинам и князьям, по естественным причинам пришлось забыть...

Юрий Романович на взводе. Он год в должности директора, пришел сюда после того как хозяевами на заводе стал "олигархи". Кстати, как утверждает Кругликов, компании "Транснафта" фарфоровое производство прибыли не приносит, пока убытки (еще бы - сколько долгов-то себе в обременение взяли!). Но на данный момент, по словам директора, ему хочется иногда плевать чиновникам в лица. Юрий Романович протянул мне кипу бумаг и пояснил, что это - финансовые требования:

- ...И все говорят: "Дайте, дайте, дайте!" Никто, ни разу не сказал: "На..." А клиент нынче пошел такой, что не платит. Отказ таков: "Посуда ваша не продается, забирайте..." Приезжаем: ни денег, ни посуды... Государство не хочет защищать своего производителя. Не ставит препоны на пути опасного для здоровья низкотемпературного фарфора с Востока. Да и не фарфор там делают вовсе, а полуфарфор. Фарфор - вершина керамистики...

...Директор немало рассказал о чуде кузнецовского фарфора. О том, например, что здесь соблюдается идеальный температурный режим, изделия получаются наипрочнейшими, масса превращается в полупрозрачный белый камень. Процесс очень трудоемкий, нужно громадное количество ручного труда. Что касается ручного труда: директор специально в Китай ездил, чтобы посмотреть, как там делают этот самый "полуфарфор". И открыл, что там обжигают фарфор при более низких температурах. Отчего и в изделиях остается больше вредных веществ. Специально привез китайские образцы-полуфабрикаты и здешние художники пытались отдекорировать из красками. Расплавились китайские шедевры в наших печах!

Впрочем рабочие мне рассказали, что директор (его бесконечно уважают и верят в него) после ознакомительного путешествия ворчал: "Вот, уволю всех - и китайцев работать привезу..." Юморно, но мрачновато. Куда их селить - в богадельню, что ли? А, когда Юрий Романович водил меня по цехам, я приметил, что он больше внимания обращает на сильную половину работающих (коих, впрочем, на предприятии гораздо меньше, чем женщин). На предмет наличия на рабочем месте алкоголя. Ведь годами в безнадеге жили, привыкли стресс снимать...

А потрясен я был, когда узнал о прежнем месте работы директора. Оказывается Юрий Романович руководил ламповым заводом в... Лейпциге. Построили в туманной Германии при советской власти такое предприятие, которое при смене строя не выдержало конкуренции. Кругликов был там "кризисным управляющим". А вообще его гражданская профессия врач-реаниматолог. Сейчас-то он на пенсии, и вот теперь промышленность реанимирует. Если верить словам директора, производителям сейчас туго и в сытой Европе.

Сейчас завод возвращается к былым традициям: снова здесь начали делать элитный фарфор. Как-никак мастера остались, не в одном поколении работают. Стали создавать фарфоровую скульптуру, повторяют то, что делалось в Батановке до 1917 года. Правда, из-за катастрофического роста стоимости энергоносителей директор подумывает перейти с газового обогрева печей на дровяное. Впрочем, он надеется, что государство такой глупости не допустит.

Директор рад, что последние два месяца его предприятие работает без дотации. То есть научилось само себя прокармливать.

У Виктора Алексеевича Бирюкова, старейшего художника завода, свое мнение. Он был и главным художником на "Красном фарфористе", и участвовал когда-то в создании заводского музея. Но как заметил Виктор Алексеевич, трудные времена - даже самые жуткие - семечки по сравнению с тем, что он пережил в блокадном Ленинграде. А блокаду он ребенком испытал "от звонка до звонка", с 41-го по 44-й годы. Впрочем и сейчас, когда налаживаться стало, Бирюков, по его выражению, "улыбается нечасто".

Есть проблемы творческого плана. Раньше Виктору Алексеевичу давали задание: "чайный сервис". И он полностью моделировал чайник, сахарницу, чашки, блюдца. И придумывал рисунок. Теперь все иначе: директор приносит какую-то вещь и говорит: "Мне такое же повторите..." И художники копируют - а после запускают в производство.

Дело вот, в чем. Юрий Романович ориентирован на рынок, и он экспериментирует не "художественно", а "рыночно". В таком же направлении экспериментировал и пресловутый Кузнецов. Он тоже оглядывался на рынок и заставлял своих художников копировать китайский или саксонский фарфор. Делали в Батановке в основном бытовую посуду, ориентированную на лиц среднего достатка, а "подарки для фрейлин" - лишь малая часть производства кузнецовских заводов.

В данный момент Виктор Алексеевич работает над чайником в форме паровоза. Директор принес такой и сказал, что железнодорожным работникам такое должно понравиться. А для души Бирюкову осталась акварель. На досуге он пишет пейзажи.

И жена Бирюкова Валентина Петровна - тоже художник. Он с ней в живописном цеху познакомился. Правда супруга сейчас на пенсии. Отдыхает. У Бирюкова трое детей. Никто из них не художник и не керамист. Чему Бирюков несказанно рад.

Новгородская область

-- Ответившие за козла

В воронежской глубинке, в селе со знаковым названием "Козловка", люди научились из козьего пуха создавать удивительные творения. Что самое интересное, пух здесь предпочитают брать не от козы, а от козла... По большому счету, и Козловка, и описанный Выше Урюпинск относятся к одному региону, но везде есть свои характерные "примочки".

"Ой, напряла на платок - как сущая чарёва!" Трудно понять, что это значит... В Козловке объяснили: "сущая чарёва" - очень-очень тонкая нить. А пух козловских коз - он вообще удивителен. Знаменитый на весь мир кашемир - он и в подметки не годится козловскому продукту. И вот, что интересно: козловских коз пробовали вывозить в другие регионы и там их разводить. Не получались - вымирали несчастные особи...

И еще один момент: козловские козлы дают белее тонкий пух, нежели козловские козы. И обладает он довольно интересным свойством сохранения тепла в самый лютый мороз. Обернись "козловым" платком, накинь сверху любую дерюжку - никакая стужа тебе нипочем! Возможно, козлы зимой предпочитают не нежиться в сарае, как их подруги, а почаще торчать на свежем воздухе. Да и летом не прячутся в тень, а бдят, охраняя гарем от вероятных конкурентов... Впрочем прозаики жизни утверждают, что всему виной (здесь я имею в виду коз обоих полов) лишь жесткий континентальный климат.

Издавна пух величали не иначе как "мягким золотом". Удивительные свойства козьего пуха обусловлены не только суровыми ветряными зимами. Летом козы находятся в степи под палящим солнцем. В это время у животных активно растёт пух, который аккумулирует солнечную энергию. Пух даёт "сухое тепло", препятствует перегреву, массирует нервные окончания кожи и способствует улучшению циркуляции крови в капиллярах.

Козий пух прекрасно поглощает влагу, а также хорошо испаряет её, оставаясь при этом сухим. Такое прогревание "сухим" теплом лечит лимфаденит, ревматические боли в суставах, простуду, бронхит и пневмонию. Намного удобней прогреть ребёнка, завернув его в пуховый платок, нежели мучить его банками и горчичниками. Пух содержит в больших количествах ланолин, а он входит почти во все противоаллергические и противовоспалительные препараты. Козий пух не вызывает аллергию ни у детей, ни у взрослых. В общем, изделия из козьего пуха расхваливать можно до бесконечности, а это не моя задача. Я хочу рассказать об уникальном промысле, процветающем и по сию пору в селе Козловка.

Наиболее известны, конечно, оренбургские пуховые платки. Но факт, что "раскрученному" оренбургскому бренду всего два столетия, а на воронежской земле платки из козьего пуха вязали еще в XVI веке. Это потом "русский" платок экспортировали на Южный Урал. Древним прообразом современного платка был убрус - кусок домашней ткани, который замужние женщин, надевали поверх повойника, головного убора, который украшал голову женщины сразу же после венчания.