Живое
Живое Перед Вами вторая часть дилогии о традиционной (духовной и материальной) культуре русского народа. Первая, носящая режущее слух название «Убытое» имеет кабинетный характер. «Живое» - результат полевого труда, эта половина создана, как говорят силовики, «на земле». Отсюда – землистость и приземленность текста. На самом деле перед Вами большой репортаж, причем, читать его можно начинать с любого места.
Однажды известный собиратель народных слов Владимир Иванович Даль направлялся в село Холуй, что при впадении реки Тезы в Клязьму, собирать эти самые слова. На мосту его поджидали довольно нервно настроенные мужики. Они мягко так намекнули гостю: “Ты, барин, такую-то твою маму, вали-ка отсюда подальше, пока ноги не поотрывали!”. Владимир Иванович быстренько прикинул, что “свалить” будет гораздо выгоднее, нежели разбираться. Не знал он, что столь агрессивны мужики были, потому что приняли его за... налогового инспектора. Старинный их промысел - писание икон - был весьма прибылен и государственному презрению подвергался туго. Возможно, настоящего налогового чиновника им не удалось так быстро отвадить, но, тем не менее, бессмертный словарь Даля остался без словечек из села Холуй.
Кстати, об ударении. Это больная мозоль холуян. Почему-то упорно ставят это самое ударение на втором слоге - какое, мол, государство, такое и ударение. Но правильно - на первом. Холуй - старинное название разновидности рыболовной снасти, а в финно-угорских языках так назывались песочные наносы на реке. Для любителей исторической романтики: приблизительно так на древнеиндийском звучит “болото”. Есть в Холуе рыба, регулярно наносится песок, а уж болото - так вообще со всех сторон. Но, как водится, относительно происхождения названия села ученые к единому мнению не пришли.
Еще в первые набеги монголо-татар здесь скрывались русские люди. Точное начало иконописного промысла датировать трудно, но по рассказам в прошлом веке в Холуе иконы не писали только два человека - смотритель моста и мельник. Представьте себе: в год здесь производилось до двух миллионов (!) икон. Холуй был крупнейшим в России иконописным центром; на четырех годовых ярмарках наезжающие офени (коробейники) закупали “доски” крупным оптом и развозили товар по всей стране. А еще в Холуе зародились традиции “халтуры”. В целях повышения производительности (не случайно я к иконописи применил слово производство) и снижения себестоимости товара мастера, так сказать, узко специализировались. Были “личники” (писали лики святых), “доличники” (расписывали пейзаж, одежду и прочие детали), драпировщики, позолотчики. В какой-то момент времени поняли, что в иконе, предназначенной под оклад, вовсе не нужна работа доличника - и это при той же цене за икону. Производительность труда растет, прибыль - тоже. А Бог… может, не выдаст?... Если вам подобные “иконы” - где только лица - встречались, знайте, откуда они... В общем, минуя несколько звеньев логической цепочки, заключим: случилась революция.
Холуйских богомазов революция 1917-го заставила искать иную работу. Они красили вагоны, баржи, верстовые столбы. Пока не сказал своего слова в истории пролетарский писатель Максим Горький, тоже, между прочим, обиженный холуянами. Будучи еще Алешей Пешковым и скитаясь по Руси, попросился он в Холуе переночевать. Как водится, его не пустили, Алеша прошел еще тридцать верст и приютили его в Палехе. С подачи Горького в трех селах - Палех, Холуй и Мстера - промыслы возродили, но на другом качественном уровне. По завезенной из Германии технологии стали расписывать ларчики из папье-маше. Только холуяне остались как бы в тени двух других центров лаковой миниатюры. Старинный стиль, основанный еще на традициях Троице - Сергиевой лавры, не мог так запросто выветриться: к примеру, крестьянок, протыкающих вилами стога с сеном, изображали так, как когда-то писали архангелов, поражающих копьями всякую нечисть.
Холуян в округе довольно зло называют “фараонами”. Кличка пристала давно и толком никто не помнит ее происхождения. Одни говорят, это оттого, что в селе стояло 28 часовен (мода такая была). Другие вспоминают, что так называлась рыболовная сеть. Третьи же утверждают, что в Холуе не принято было самим пахать и сеять. Делали это крестьяне соседних деревень. Вне зависимости от того, какая версия верна, “фараонов” не любят. Считают их богатеями. Лет десять назад на них действительно обрушился денежный дождь.
Помните: “Перестройка, матрешка, балалайка...”. Открыли занавес и к нам хлынул интурист. Экзотичная для иностранцев лаковая миниатюра оказалась идеальным сувениром: маленькая по размеру и полезная в быту. В Холуй зачастили новоявленные “офени” - перекупщики. Себя они называли коммерсантами, художники их именовали более точно - “барыгами”. Товара брали много, платили исправно - долларами. Их навар так же был известен - “накидывали” по два - три “конца”, то есть где-нибудь на Невском проспекте ларчик стоил триста долларов, в то время как художник получал за него сто. Но и это в глубинке были фантастические деньги. У многих закружилась голова, они ушли из мастерских на вольные хлеба, покупали машины, строились, отдыхать ездили в экзотические страны, вот только... из их жизни ушло творчество. Как и столетие назад, художники стали копиистами - тиражировали затасканные сюжеты. Постепенно наши перманентные реформы привели к тому, что у цивилизованных народов Россия вместо чувства эйфории стала вызывать состояние, близкое к омерзению. Холуяне поняли это так, что рынок их продукцией насытился. Но жизнь не кончилась. Барыги приезжают, заказы есть. Немного, но на жизнь хватает. Машин уже не покупают, домов не строят, а вот выращивать картошку потихоньку начали учиться. Такова внешняя канва истории села Холуй.
Оно до сих пор считается зажиточным. На полторы тысячи жителей здесь двести (!) художников. Большая часть из них за ничтожно маленькое содержание трудится в ТОО “Холуйские художественно-производственные мастерские”. Остальные - свободные художники. Есть здесь училище, где готовят миниатюристов. Но настоящих художников, творцов - немного. Расскажу об одном из них...
https://drive.google.com/file/d/0B3qsMeX1qQfsZ3RJb0IyQjFwMDg/view