Рассказы об Итальянском
Михаил Танич.
Но взаимностью советская власть старшему Танхилевичу не ответила. В тридцать восьмом за ним пришли. Тогда за многими приходили. И наряду с другими руководящими работниками города арестовали и начальника городского коммунального хозяйства. Обыск в доме без предъявления обвинения, ростовская тюрьма, приговор «десять лет без права переписки». И все. Был человек — и нет его.
Через девять месяцев, как раз накануне нового учебного года, арестовали и Мишину маму как «жену врага народа». После этого жизнь мальчика круто изменилась. По законам того времени, как несовершеннолетнего, его ждал спецдетдом для детей «врагов народа», но Мишу забрал к себе его дед по материнской линии, живший тогда в Ростове. Там Михаил окончил 10 классов, как раз накануне войны.
Как у любого ребенка, в Таганроге у Миши были друзья. С ними он проводил все свободное время, играл в незамысловатые детские игры, ходил с ними на море, в кино, школу. Некоторые Мишины друзья до сих пор живут в Таганроге, хорошо помнят его и рассказывают о тех далеких детских годах поэта. Вспоминает ветеран труда ТАНТК имени Г. Бериева Татьяна Михайловна Волкова (Учитель), проживавшая в Исполкомовском переулке с 1935 по 1959 годы:
Кафе «Катри», построенное на месте исторической пивнушки. Фото 2012 года.
Не одно поколение таганрожцев сменилось у пивнушки в Исполкомовском переулке. Здесь стояло и мужало почти все мужское население прилегающей округи. К концу 90-х годов таганрогский пивзавод прекратил выпуск знаменитого таганрогского пива. Позакрывались многие пивные точки, а на углу уже Итальянского переулка и Александровской улицы в 1998 году вместо «стекляшки» образца 70-х годов выросло фундаментальное одноэтажное здание — кафе «Катри», которое обозвать «пивнушкой» язык не поворачивался. А молодое поколение таганрожцев стало называть его пренебрежительно — «пивняком». В «пивняке» вам без всякой очереди предложат бокал-другой пива и раков, но уже по 30 рэ за штуку в современных ценах. И пиво уже не надо пить стоя или на корточках. Можно присесть за круглый столик прямо в зале или под раскидистый зонтик на свежем воздухе и посидеть по-человечески. Пиво теперь завозят в специальных емкостях — кегах или бутылочное. Сортамент самый разнообразный. Есть и так называемое «живое» пиво, без консервантов. Но «старики» все равно ностальгируют по старому жигулевскому пиву и, вздыхая, приговаривают:
— Эх, сейчас бы кружечку того, жигулевского, с пенкой!
Повороты судьбы
То, что автор популярных и любимых народом песен Михаил Танич родом из Таганрога, большинство жителей нашего города долгие годы не знало. Только в конце 90-х годов Михаил Исаевич сам приоткрыл «тайну» своей малой родины. В 2006 году в свет вышла его книга-биография «Ваш Михаил Танич», из которой мы узнали, что Танич родился 15 сентября 1923 года в Таганроге и что Танич — это творческий псевдоним поэта, а настоящая его фамилия Танхилевич. Судьба Михаила поначалу складывалась удачно. Родился после Гражданской войны в благодатном месте, в культурной, социально состоявшейся семье, имеющей материальный достаток. Его отец Исай Танхилевич революцию воспринял всей душой, стал ее искренним приверженцем и участником. «В Гражданскую гонялся на тачанках с пулеметами за батькой Махно, в девятнадцать лет уже замещал должность начальника мариупольской ЧК», — так писал в своих воспоминаниях M.И. Танич о своем отце. После окончания Ленинградского института коммунального хозяйства и переезда в Таганрог работал техническим директором на «Красном котельщике». В 30-е годы возглавил горкомхоз. Высокий по тем временам пост.
В 1962 году на месте бывшего ТЮЗа построили городской Дом культуры. В начале 60-х годов здесь находился техотдел горгаза. Фото В.А. Калачева.
На Исполкомовском работала пивная...
Это была знаменитая в городе пивная точка! Находилась она на углу улицы Свердлова и Исполкомовского переулка (четная сторона). Говорят, что построили ее еще до войны. Аборигены называли ее ласкательно — пивнушкой. Она представляла собой деревянное строение, покрытое толстым слоем коричневой краски. На фронтоне красовалась вывеска «Пиво-воды». Если буфет на углу улицы Фрунзе и Итальянского переулка принадлежал тресту столовых, то эта пивнушка относилась непосредственно к пивзаводу.
Внутри помещение делилось на две части — подсобку и небольшой зал (это, конечно, громко сказано) для посетителей не более чем на 7-8 человек. Но при желании в него втискивалось раза в два больше. Помещение разделяла стойка-прилавок, за которой священнодействовали продавцы пива. Вход в пивнушку находился со стороны улицы Свердлова.
В помещении пиво распивали только в холодные зимние дни или во время сильного дождя. И то, если разрешат хозяйки заведения. Народу набивалось много, просто не продохнуть. Теснота усугублялась плотной завесой табачного дыма, так как многие присутствующие, отхлебывая пиво из кружки, затягивались крепким «Беломором» или дешевой «Примой». Народ сюда хаживал простой, как говорится, без претензий.
Но обычно любители пива выстраивались у окна- раздачи со стороны Исполкомовского переулка и терпеливо ждали своей очереди.
Пиво завозили в деревянных бочках с местного пивоваренного завода. Разнообразием оно не отличалось, завод поставлял исключительно «жигулевское». А по весне на какое-то время появлялось темное «мартовское» пиво. Бывали случаи, когда на заводе происходил технологический сбой, и пиво не выпускалось. Тогда в город везли ростовское пиво, чуть кисловатое и невкусное, спросом оно особо не пользовалось.
Многие считали, что вкусовые качества и особый шарм таганрогскому пиву придавала жесткая миусская вода, насыщенная солями и щелочными соединениями. На самом деле все зависело от особой технологии, по которой варили пиво, и от исходных компонентов. Помимо солода таганрогские пивовары добавляли в производство пива инжир, поступавший на завод по особому заказу.
Бойкая торговля шла здесь целый день, правда, если пиво имелось в наличии. Народ подходил и живо интересовался:
— Пиво есть?
В ответ звучало:
— Пива нет! Но должны подвезти, ждите.
Табличка с предупреждающим текстом «Пива нет!» частенько выставлялась в окне пивнушки. Слабонервные тут же уходили, а самые стойкие крутились поблизости в ожидании подвоза лечебного напитка. Потихоньку образовывалась очередь.
Как только к киоску подъезжала машина с бочками, откуда ни возьмись набегала толпа мужиков, и со стороны Исполкомовского переулка выстраивалась беспорядочная очередь. Обязательно находились добровольцы, желающие помочь выгрузить бочки. Две или три закатывали в подсобку, а больше в ней не помещалось, а еще одну затаскивали прямо в распивочный зал. В те годы действовал жесткий регламент, который устанавливал, в какой точке сколько бочек следовало оставлять. Лишняя бочка в точке стоила экспедиторам определенного вознаграждения.
Торговля начиналась прямо с колес. Продавщица выбивала из бочки пробку, из-под которой тотчас, словно джин из бутылки, с шипением вырывалась густая белая пена. Смахнув ее рукой, продавщица быстро навинчивала ручной насос, подготавливая его к работе.
А на улице уже раздавались нетерпеливые выкрики:
— Ну, скоро вы там? Уже трубы горят, сколько можно копаться!
Женщина в серо-белом халате, высунувшись в окно, терпеливо поясняла страждущим, что сначала надо пену согнать, а уже потом отпускать пиво. Но толпа неистовствовала, и крики усиливались:
— Давай в кружку сливай, все одно попьем!
Тех, кто соглашался пить эту пену, пропускали без очереди. А потом начиналась торговля в штатном режиме. Незамедлительно следовали коллективные заказы: четыре кружки, шесть, восемь, десять и даже двенадцать. Так пили пиво мужики, подошедшие небольшими компаниями. А очередь, глотая слюну, ждала, пока они напьются и освободят кружки. Но находились хитрецы. Они перехватывали немытые кружки и, протянув продавщице деньги, выкрикивали:
— Мне повторить!
Народ весь этот обман видел, шумел и набрасывался на ловких парней чуть ли не с кулаками. Но в этой многоликой толпе находились и законные «льготники» — жители прилегающих улиц. Они безропотно держали в руках эмалированные (алюминиевые, стеклянные и т.п.) бидончики и стоически ожидали счастливого мгновения. А когда образовывался кружечный дефицит, продавщица, высунувшись в окно, кричала:
— Кто с посудой, подходите без очереди!
Но существовала еще одна категория «льготников», о которой стоит сказать особо. К ним относились работники находящихся поблизости учреждений: горвоенкомата, городского и районного отделов милиции и преподаватели военно-морской кафедры ТРТИ (их называли «черными полковниками», так как они носили черную форму офицеров ВМФ) и просто хорошие знакомые продавщиц.
Эту категорию любителей пива называли «блатными», то есть получавшими свою кружку-другую пива по блату. Их запускали в подсобку и обслуживали в первую очередь. Толпа на них не обижалась и терпеливо ждала, когда отпустят им пиво. Людей при погонах очередь уважала, а может, боялась нарваться на неприятности.
В далекие 50-е годы минувшего века у пивнушки «на Исполкомовском» торговали раками. На маленькой скамеечке сидела пожилая женщина с неизменной папиросой во рту, перед ней стоял алюминиевый тазик с вареными раками. Большие — по пять, поменьше — по три рубля. Почти как у Жванецкого. Аромат вареных раков, сдобренных укропом, витал над пивной. Приторговывала женщина и семечками: большой стакан — 10 копеек, маленький — пятак. Вообще-то женщина работала уборщицей в городском суде, там и жила в подвальном помещении со своим взрослым сыном. Поговаривали, что за ней тянулся след нескольких лет сталинских лагерей. Каждый день ее сын ездил в Синявку или Мокрый Чалтырь на ловлю раков. Семья жила бедно, очень нуждалась, и такая раковая коммерция служила им хорошим подспорьем.
А теперь не грех вспомнить тех самых продавцов пива, которых мы упомянули. Многим запомнился Боря-армянин, с рябоватым лицом и большим носом. Немолодой уже человек, плохо говорящий по-русски, с характерным кавказским акцентом. Очень долго проработала на Исполкомовском Тамара-цыганка». Ее характерная внешность соответствовала облику женщины-цыганки: невысокого роста, очень подвижная, темнокожая, черноволосая, с карими глазами. В ушах болтались две большие золотые серьги, а на пальцах красовалась пара золотых колец.
В паре с Тамарой работала Дина, а их сменяли Маша и Лида. Продавщиц называли только по именам и убеленные сединой ветераны, и мужики среднего возраста, и даже те, кто только-только начинал осваивать солоноватый вкус пива. Их отчества никто не знал. Такие вот были отношения. Когда Тамара заступала на смену, постоянные клиенты воодушевлялись. При ней очередь двигалась быстро и незаметно. Она умела говорить с разбушевавшейся толпой и быстро приводила заводил в чувство. Хотя Тамара и допускала некоторый недолив, но на это никто внимания не обращал. Ходил слух, что ее «крышует» кто-то из «Пентагона». Так пивная братия называла городской отдел милиции, находившийся в двух шагах от пивнушки.
Зимой, в морозные дни, пиво отпускали «с подогревом». У Тамары и ее сменщиц на электрической плите всегда стоял большой алюминиевый чайник, литров на пять, с горячим пивом. И когда клиент просил дать пиво с подогревом, Тамара щедро лила из этого чайника, разбавляя холодное пиво из бочки. Тамара и мои родители были знакомы. Во-первых, мы жили рядом с пивнушкой и часто пользовались ее услугами, покупая пиво или вкуснейший лимонад того же таганрогского пивзавода. Во-вторых, мой отец как инженер-электрик «шефствовал» над несложной пивной техникой и в случае необходимости ремонтировал то насос, то электроплитку, то еще какой-нибудь агрегат. И когда подошло мое время пить пиво, то это знакомство распространилось и на меня.
Однажды мы с другом и коллегой по совместной работе в ТРТИ Фимкой Левиным подошли к киоску выпить по кружке пива. Стояли не очень холодные зимние дни, но мы заказали пиво «с подогревом». Тамара, высунувшись в окно, наклонилась в мою сторону и тихо проговорила:
— Не надо тебе пива с подогревом, бери нормальное. И мы взяли «нормальное», догадываясь, что в чайнике, наверное, находилось многовато воды или пиво «с подогревом» было не первой свежести.
В начале 70-х годов нашу пивнушку — архитектурный памятник довоенной эпохи сломали, а на его месте поставили современный ларек из стекла и стального каркаса. Того же назначения. Его внутренняя планировка почти не изменилась. Добавилась только еще одна дверь — служебная, со стороны Исполкомовского переулка, прямо в подсобку. Через огромные стеклянные проемы хорошо просматривалось все, что происходило внутри и кто там распивает пиво в рабочее время. И вскоре сообразительные продавщицы завесили окна изнутри разноцветными занавесками. Маскировка, однако! К этому времени в стране появилось новое пивное оборудование в виде стационарных металлических емкостей, пришедших на смену классическим деревянным бочкам. Пиво стали привозить в автоцистернах и закачивать под давлением в установленные в киоске емкости-танки. А дальше все происходило, как в доисторические времена. На улице раздавались нетерпеливые выкрики:
— Ну, скоро вы там? Уже трубы горят, сколько можно копаться!
Женщина в серо-белом халате, открыв окно, терпеливо поясняла страждущим, что сначала надо пену согнать, а уже потом отпускать пиво. Но возбужденная толпа неистовала, крики усиливались:
— Давай в кружку сливай, все одно попьем!
Знатоки, потягивающие пиво из новых кружек современной конфигурации (их стали называть бокалами), приговаривали:
— Не то пиво стало, не тот вкус.
Но вскоре к нему привыкли, и процесс пошел своим чередом. Очередь не исчезла, и по-прежнему в окне красовалась историческая табличка «Пива нет!».
В этом здании до войны находился таганрогский ТЮЗ. В годы войны здание было разрушено во время налета советской авиации.
Такие трамваи Усть-Катавского завода марки КТМ-КТП-1 появились на улицах городов от Таганрога до Владивостока в 1954 году и находились в эксплуатации вплоть до 1978 года. Фото предоставлено Е.С. Зайцевым.
Ближе к осени начали прокладывать трубы газопровода, и наш «окоп» засыпали. А потом стали восстанавливать дорожное покрытие, используя вынутый булыжник. К счастью, его не растащили по дворам. Сауны тогда не строили, на дачах его не использовали, а возводить заборы из него никто не додумался. Соображали слабо. Зато в наши дни, как только где-то обнаруживается «бесхозный» камень, тут же появляется человек с тачкой или самосвал, и камень уплывает в неизвестном направлении. Все для дома, все для семьи!
Но восстановить мостовую с требуемым качеством, как это имело место в минувшей эпохе, не удалось. И после обильных дождей и весенней оттепели земля в этом месте еще долго давала осадку, и булыжник уходил в землю. Поэтому через пару лет после прокладки газопровода старинную мостовую очистили от грязи, обильно полили смолой и закатали в асфальт. Правда, хорошего качества. На отдельных участках переулка он держится до сих пор.
А потом началась тотальная газификация дворов. Во дворы газ заводили подземным газопроводом, а разводка по квартирам осуществлялась воздушными линиями. Во дворах творился небывалый подъем и ажиотаж, особенно когда люди узнавали, что им не придется платить ни за газовые плиты, ни за отопительные форсунки. Халява окрыляла, и все с нетерпением ждали, когда в квартирах вспыхнет голубое пламя.
Специальная бригада слесарей ходила по квартирам и выполняла монтажные работы. Командовал слесарями мужчина колоритной наружности, большого роста, с громким командным голосом и почему-то красным лицом. Звали его Иваном. Однажды Иван зашел в наш двор и зычным голосом объявил:
— Завтра с утра начинаем работать у вас. Пока будем работать, вы должны пройти обучение правилам пользования газовым оборудованием.
А потом обратился к моей бабушке и спросил:
— Кто у вас будет ответственным лицом?
Бабушка ответила: — Наверное, я. Ведь готовить на плите придется мне. Да и печку топить тоже. Бригадир, посмотрев на меня вопросительным взглядом, спросил:
— А мальчик тоже будет пользоваться плитой?
Опережая бабушкин ответ, я прокричал:
— Конечно, буду! Я тоже хочу пройти обучение!
На следующий день мы с ней отправились на участок, где жители сдавали газовый техминимум. Этот учебный центр временно размещался в разрушенном здании бывшего кинотеатра «Аполло», где перед войной находился театр юного зрителя. На этом месте сейчас находится городской Дом культуры. В одной из комнат стояло несколько столов для слушателей, а в углу — газовая плита и газовый баллон. За отдельным столом сидел инструктор, который, окинув меня взглядом, поинтересовался, сколько мне лет. За меня ответила бабушка:
— Скоро двенадцать, уже большой.
— Конечно, большой, — согласился инструктор и дал нам почитать правила пользования газовыми приборами.
Помню, что к тексту прилагались картинки, которые я стал внимательно рассматривать, вместо того чтобы читать инструкцию. Потом мы расписались в каком-то журнале и получили на руки небольшие клочки бумаги, из которых следовало, что мы сдали техминимум с оценкой «хорошо».
Затем он подвел нас к газовой плите и разрешил покрутить ручки, объясняя, как надо включать и отключать газ. Мы по разу самостоятельно включили плиту. Помню, у меня немного дрожали руки, когда я подносил зажженную спичку к горелке.
Газ в нашем доме запылал то ли в конце пятьдесят девятого, то ли весной
шестидесятого. И отпала необходимость заготавливать на зиму дрова и уголь. Но у
нас в подвале до сих пор лежат пиленые бревна из «догазового» времени. На
всякий случай.
Ура! Мусор приехал!
К слову сказать, наш Серега — парень хоть куда, не Геракл, конечно, но вежливый, обходительный, а главное — старается не опаздывать. В восемь так в восемь!
Но в прошлую субботу казус вышел. Ждали его как обычно, а он ближе к двенадцати объявился. Пролетел по переулку, как комета Галлея, оглушая округу резким, пронзительным гудком. Сосед Валентин рассказывал, что во время войны у них на Балтике точно такой сиреной оповещали о налете вражеской авиации. А народ уж истомился в ожидании. Каждую минуту кто-то выглядывал за калитку — не едет ли Серега? Роза Ивановна из-за этого на рынок не пошла, Валентина — подруга детства — стирку отложила, а вот Тетьмаш успела борщ заправить и теперь с чистой совестью суетится с кульками и охапкой высохшей травы. А Серега, как ни в чем не бывало, не спеша выходит из кабины своего мусоровоза и с достоинством направляется к рычагам управления контейнером. При этом успевает закурить очередную сигарету, поздороваться с народом и, оценив профессиональным взглядом содержимое пакетов, поинтересоваться:
«Люминия или какого другого металла нет?».
А через день все начинается сначала. Жильцы нашего маленького дворика, выйдя поутру из своих «жактовских» квартир, озадачивают друг друга одним и тем же вопросом: «Будет ли сегодня «мусор?», а потом томятся в ожидании спецтранспорта. Но стоит ему появиться в переулке за два-три дома от нашего двора, как обязательно раздастся чей-то оповещающий клич: «Му-сор приехал! Му-сор!».
Прошло целое десятилетие с того времени, как был напечатан этот рассказик. Процесс утилизации ТБО (твердых бытовых отходов) цивилизовался. Сегодня уже не надо торчать с ведрами и пакетами на улице в ожидании Сереги и мусорки. Достаточно сложить (читай, бросить) приготовленные кульки или какой другой домашний хлам на исторически сложившееся место, и после этого можно уходить куда угодно: на работу, по магазинам, на рынок, друзей навестить. А мусорка может появиться в любое время дня, и даже дважды, но вам это уже «по барабану», как говорит продвинутая молодежь. Мусор заберут и без вас. И никто больше не кричит на всю округу: «Му-сор приехал! Му-сор!», ведь в этом уже нет никакой необходимости. Процесс-то цивилизовался.
Свет далекого детства
В те давние-давние времена, когда наши родители были молодыми и красивыми, а страна мужественно залечивала раны минувшей войны, в Таганроге полным ходом проходила электрификация улиц и переулков. За годы фашистской оккупации все электрохозяйство города пришло в полную негодность.
В начале 50-х годов на улицах стали устанавливать новые фонарные столбы: деревянные заменяли металлическими. Вешали новые светильники, известные в кругу специалистов как «молочные шары», перетягивали километры проводов, ремонтировали оборудование подстанций и трансформаторных будок. И все равно свет в городе оставался большой проблемой. Во-первых, электроэнергия поступала в Таганрог строго лимитированная и ее катастрофически не хватало. Во-вторых, в непогоду то и дело обрывались видавшие виды провода и улицы погружались в темноту. Особенно часто аварии происходили зимой, и почему-то в вечернее время.
Слово «авария» стало для меня привычным лет с четырех. Чуть ли не каждую ночь в нашей квартире раздавался резкий телефонный звонок, и все разом просыпались, задаваясь вопросом «что случилось?». Трубку обычно брал дед, около кровати которого стояла тумбочка с телефоном. Сквозь сон до меня долетали слова:
— Что случилось, какая авария, бригаду послали? Высылайте машину!
Дед, работавший директором «Горэлектросети», выезжал почти на все аварии, особенно если они были серьезными и нарушали ритм работы промышленных предприятий. Любая авария, связанная со сбоем электроснабжения заводов и государственных учреждений, тут же попадала в поле зрения компетентных органов. Дед об этом хорошо знал, поэтому брал под свой личный контроль работу аварийных бригад. Мое поколение еще помнит то время, когда поздними зимними вечерами по всему Исполкомовскому переулку внезапно отключался свет, а буквально через минуту окна домов озарялись бледно-оранжевым светом керосиновых ламп и стеариновых свечей. Опыт военных лет научил людей быть готовыми к любым неожиданностям, вот и стояли в квартирах наготове свечи и керосиновые лампы.
К месту будет заметить, что керосин как энергетическое топливо занимал в те годы второе место после угля. На керосине работали примусы и керогазы — канувшие в Лету приборы, предназначенные для приготовления пищи. Но если примусом пользовались еще в двадцатые годы прошлого века, то керогаз — изобретение середины 50-х годов. Он обладал большей мощностью и производительностью, чем примус.
Керосин стоял в ряду товаров первой необходимости, уступая приоритет углю, дровам и селедке пряного посола. Керосином торговали в специально отведенных и оборудованных местах. В старой части города он продавался на Новом рынке, на нефтебазе в Добролюбовском переулке, а также на Касперовке за городским парком. Но если его там не оказывалось, то люди бежали в Аптечный переулок, где на маленьком базарчике находилась точка по продаже горюче-смазочных материалов. За керосином выстраивалась длинная очередь, но двигалась она быстро, так как керосин подавался под некоторым давлением, и сосуды наполнялись за считанные секунды. Отпускали его только в металлические емкости. Иногда керосин внезапно заканчивался и не доставался тем, кто стоял в хвосте очереди. Стоил он дешево, теми деньгами что-то около шести копеек за литр. А еще керосином торговали прямо с колес. Худая кляча, цокая копытами по мостовой Исполкомовского переулка, тащила телегу с металлической бочкой, на которой красовалась надпись, сделанная мелом — «керосин». А рядом в длиннополом брезентовом плаще, пропитанном маслом и керосином, шел ездовой. В одной руке он держал кнут, которым подгонял кобылу, а в другой дудочку, и периодически дудел, подавая сигнал о своем прибытии. Люди с сияющими лицами выбегали с бидонами и отоваривались прямо у своих дворов. Вот такой был ненавязчивый сервис.
В долгие зимние вечера наша семья собиралась на кухне, около натопленной печи, от которой исходило приятное тепло. Керосиновая лампа, стоявшая на столе, источала приятный запах чистого керосина и освещала небольшое пространство вокруг. Читать и рисовать (писать я только учился) при таком свете было трудновато. Зато слушать сказки, которые вслух читала мне бабушка или мама, интересно и чуточку таинственно.
Иногда чтение заменялось рассказами мамы о том, как милиция ловила соседского парня, хулигана Славку. Ее порой выдуманные сюжеты действовали на меня магически, и вскоре я засыпал.
Давно ушли в прошлое детские годы. На дворе XXI век. В стране понастроили великое множество ГЭС, ГРЭС и АЭС, и энерговооруженность отечества возросла в тысячи раз. Уличные «лампочки Ильича» и «молочные шары» отошли в далекое прошлое. Их заменили галогеновые светильники, люминесцентные и энергосберегающие лампы. Но, несмотря на это, нет-нет, да и случится какая-нибудь авария или отключат свет без всякого предупреждения. Правда, сегодня появились новые понятия, такие как веерное отключение, профилактические работы и просто плановые отключения. Вот так! И сидит народ без света час, два, три... Хорошо, если так. Вот в прошлом году три дня Итальянский переулок жил без света. Да и в этом году уже успели два раза посидеть по целому дню. Полный алес! А ведь без света и дня прожить невозможно: ни телевизор посмотреть, ни за компьютером посидеть, ни книгу на ночь почитать.
Но жизнь нас чему-то научила. И у многих людей в домах на видном месте стоят подсвечники, а в кладовках — заправленные керосиновые лампы. На всякий случай. А вдруг в плановом порядке свет отключат или авария какая-нибудь приключится! Сплюнем.
Газпром — национальное достояние?
Прошу читателей не удивляться тому, что в качестве заголовка исторического повествования использован современный рекламный слоган. Правда, восклицательный знак мы заменили вопросительным. По своей сути эта назойливая реклама, периодически возникающая на телеэкране, не просто нелепая, а до неприличия неправдоподобная. Ну, скажите на милость, какая нация могла допустить такие немыслимые цены на газ или создать трехступенчатую вертикаль газораспределения? А стоимость услуг, оказываемых всякими «межрайгазами»? А вы видели тех несчастных людей, которые, как очумелые, мечутся по коридорам газовых офисов и контор, согласовывая, утрясая и подписывая проект на замену крана над газовой плитой? И за все надо платить, за любую справку, за выдачу технических условий, за вызов техника, да мало ли за что. Газпром — национальное достояние! В смысле, достал уже всех!
Но в те давние-давние времена, о которых сейчас пойдет речь, газ действительно являлся национальным, народным достоянием, а не собственностью ограниченного круга лиц, страшно далеких от народа. В самом конце 50-х годов, примерно в 1958-1959 году, Исполкомовский переулок содрогнулся от грохота землеройной техники. Выглянув на улицу, жители увидели, как по переулку шагает экскаватор. Начиная от улицы Ленина, он ковшом подрывал булыжники мостовой и глубоко вгрызался в землю. Водитель набирал полный ковш земли и отваливал его на газон. На глазах образовывалась ровная, как натянутая струна, траншея, вдоль которой вырастали терриконы вынутого грунта.
Для нас, десятилетних мальчишек, радости не было предела. Наконец-то можно поиграть в «войнушку» в настоящих «окопах». Правда, в «окоп» мы запрыгивали легко, а вот вылезали из него с большими трудностями. Глубина, однако! Но более всего нас привлекала часть траншеи, пересекающая улицу Фрунзе, по которой ходил трамвай. И мы тут же придумали игру «на смелость», то есть, кто осмелится посидеть в траншее под идущим сверху трамваем. Желающих оказалось мало. Тогда мы решили проявить коллективную смелость и уселись под рельсами все вместе. Через какое-то время раздался грохот трамвая, и над нами пролетела стальная громада. Душа ушла в пятки, а на головы посыпалась земля и мелкие камни. Из траншеи все вылезли грязные, как черти, все в земле от пяток до головы. Зато гордые и счастливые, так как испытание «на смелость» все выдержали с честью.
Кто-то из соседей видел нас, сидящих в траншее под идущим трамваем, и доложил моей маме. А вечером родители устроили мне разнос, да такой, что я его даже описывать не стану. Больше я в этих «окопах» никогда не играл.
Когда же дадут воду?
Как только из колонок переставала капать вода, жители выходили на улицу и спрашивали друг у друга:
— Вы не знаете, что случилось, почему нет воды?
Соседи неопределенно пожимали плечами и говорили:
— Наверно, авария где-то. Трубу прорвало или еще что-то.
В те годы население держали в неведении, и о предстоящих коммунальных катаклизмах городская газета ничего не сообщала. И народ, взяв ведра, совершал паломничество в ближайшие районы в надежде набрать хотя бы полведра живительной влаги.
Но во все времена самым жизненно важным оставался вопрос «скоро ли дадут воду?». Его задавали друг другу соседи, выходящие на улицу выяснить ситуацию. Но когда из жерла колонок наружу вырывалась с легким шипением струя воздуха, а вслед за ней появлялись первые капли воды, обязательно на всю улицу раздавался чей-то радостный и зычный голос:
— Во-ду дали! Во-ду дали!
И жизнь входила в свою привычную колею.
Мусор приехал!
Утилизация бытовых отходов — проблема древнейшая, как пятый подвиг Геракла, дошедший до наших дней в виде античного мифа. Напомним его.
Некий немолодой царь Авгий задыхался от скопившихся во дворце продуктов жизнедеятельности своего многочисленного стада овец. Повсюду вперемешку с навозом валялись опустошенные амфоры, консервные банки из-под маслин, остатки экологически чистых продуктов и прочие свидетельства элитных пирушек во имя процветания царского двора. Венценосец пребывал в глубокой тоске и печали, не зная, как избавиться от всего этого. Тут и подвернулся ему отважный Геракл, обладающий неземной силой и острым умом. Изловчившись, он направил во дворец венценосца воды двух ближайших рек — Алфея и Пенея, бурным потоком которых и смыло все это «добро», а двор засверкал как новенький обол с изображением императора.
К современному способу утилизации бытовых отходов человечество шло веками. Сегодня уже не надо соединять русла рек и направлять бурные потоки в конкретные дворы. Сегодня каждый двор сам выносит ведра, коробки, кульки, мешки и тазики к дороге и ждет, когда появится вожделенный спецтранспорт, прозванный широкой дворовой общественностью «мусоркой».
«Мусорка» должна появляться строго по графику — по утрам, но утро — понятие растяжимое. Она может приехать и в семь, и в восемь, а может и в девять или ближе к обеду. А если «мусорка» не появится совсем, значит, что-то стряслось. Бывает, кардан полетит, а бывает, что нашего Серегу-водителя бросают на другой участок, так как там просто завал с мусором. Как у царя Авгия!
Артефакты минувших эпох во дворе дома №28 в Итальянском переулке: действующие колодец (сооружен в XIX веке) и водоразборная колонка (установлена в 1940 г.).
Но вернемся в незабываемые 50-е годы. Помню, как душными летними вечерами дружок Вовка (вечная ему память!), живший по соседству в двадцать шестом номере, выносил на улицу ведро с охлажденной в подвале водой и продавал ее перегретым землякам, плетущимся с Центрального пляжа, по две копейке за кружку. Люди охотно покупали воду, утоляя жажду знойного дня. Некоторые бросали пятак и говорили:
— Две кружки, без сдачи!
Такой нехитрый бизнес позволял ему быть материально независимым от родителей и не клянчить у них деньги «на кино» или «на мороженое». Деньги Володька делал из воды. В те далекие времена вода была вкусной, ни запаха хлорки, ни привкуса ржавчины. Никакой дополнительной фильтрации она не требовала и перепродаже через торговую сеть не подлежала.
Правда, воду частенько отключали, то ли по техническим причинам, то ли в целях экономии, то ли еще по какому-либо поводу. И в каждой квартире жители держали воду «про запас» в оцинкованных ведрах, из расчета два-три ведра на день. Эта привычка прочно укоренилась в сознании людей, и сегодня они по-прежнему держат воду «про запас». Только оцинкованные ведра население заменило пластиковыми.
Волошин В.А. "Вдоль и поперек Итальянского"
РАССКАЗЫ ОБ ИТАЛЬЯНСКОМ ПЕРЕУЛКЕ
Необходимое предисловие
В начале нового, двадцать первого столетия я начал пописывать небольшие рассказики-воспоминания, относящиеся к 50-70-м годам ушедшего XX века. Некоторые из них публиковались на страницах «Таганрогской правды», такие как «Воду дали!» или «Мусор приехал!». С них начался коммунальный цикл, задуманный специально для «Таганрогской правды», но идея вскоре заглохла. Кто-то посчитал нецелесообразным писать о «коммуналке» в иронично-шутливом тоне. Дескать, им, бедным, и так достается. Но сохранились некоторые наброски, которые подверглись реанимации, и «коммунальный цикл» трансформировался в рассказы об Итальянском переулке. Почему именно о нем, постараюсь объяснить. Я родился и вырос в этом некогда тихом, зеленом и ухоженном (в те далекие годы) переулке, ведущем к морю. Это были непростые времена. Но, несмотря на трудности текущего момента, в жаркие летние дни по Исполкомовскому переулку два раза в день проезжала машина «Водоканала» и обильно поливала дорогу и тротуары водой, сбивая пыль и охлаждая воздух. На какое-то время жара отступала, и становилось легче дышать. Мы, мальчишки из нескольких дворов Исполкомовского переулка, поджидали «поливалку» и, улучив момент, подставляли свои детские тела под упругий водяной душ. Хоро-шо!
А по вечерам из соседних дворов раздавалось разноголосое пение. Но это пели не птички из окон Козарезовых из сорок четвертого номера, а голосили на всю округу наши женщины. Их репертуар особым разнообразием не отличался: в двадцать шестом номере преобладали казачьи и народные песни, протяжные и грустные. В тридцатом пели украинские, на малороссийском наречии. У нас в двадцать восьмом — молодежные, как правило, из просмотренных кинофильмов. Запомнилась песня о целинниках: «Едем мы, друзья, в дальние края, стали новоселами и ты, и я...». Ее исполняли соседские девчонки, почти уже девушки, Люся и Эля. А еще мы любили вот такую авиационную песню: «Пропеллер, громче песню пой, песню пой, летят распластанные крылья в последний бой, в последний бой, в последний раз, в последний раз летит стальная эскадрилья...». Но самыми «крутыми» считались строчки «про Максима», который «на пузе проползет, и ничего с ним не случится». Мы пели их с особым надрывом, весело, педалируя голосом слова «на пузе».
В нашем дворе звучали и музыкальные номера. Сосед дядя Коля Гончаров из четвертой квартиры любил играть на баяне. Выйдет, бывало, на порожек, сядет на небольшую табуретку, закурит любимый «Беломор» и начинает тихонько подбирать мелодию. Музыке он никогда не учился, был самоучкой, но способным от природы. И уже через несколько минут по двору разливались звуки старинного вальса «На сопках Манчжурии» или звучали «Амурские волны».
Его дочь Элеонора, или попросту Эля, играла на аккордеоне, аккомпанируя желающим попеть песни. А когда начинало темнеть, мы разводили небольшой костер и пекли картошку в мундире. Так проходило наше детство.
Но лето быстро заканчивалось, и наступала пора идти в школу. Бархатной золотистой осенью с раннего утра по всему переулку дворники (была такая профессия) сметали на дорогу листву с тротуаров и тут же ее подпаливали. В те годы листья на свалку не вывозили. И по переулку разносился приятный дымок пылающей листвы. И никакая окружающая среда не загрязнялась, и никакие «горсэсы» никого не штрафовали. Только потом дворники весь этот пепел собирали и разбрасывали по газонам. Удобрения все же! На моих глазах в переулке происходили разные события, которые иногда всплывают в памяти.
Воду дали!
Тема этого рассказика оставалась актуальной во все исторические времена. Вот послушайте. Двор наш маленький, жактовский: шесть квартир, шесть ответственных квартиросъемщиков, не считая четырех милых кошечек «дворянского» происхождения. Когда-то во дворе нас проживало намного больше, но со временем наши девочки взрослели, выходили замуж и съезжали со двора, а старшее, еще довоенное поколение в муках неизлечимых болезней уходило в мир иной.
Сегодня социальный состав нашего двора почти однородный, практически все пенсионеры. Живем дружно, без склок и конфликтов (сплюнем, чтоб не сглазить!), у каждого свои проблемы, свои дела и заботы. Но есть и общие, двор-то жактовский. Кстати, что означает таинственное слово «жакт», до недавнего времени оставалось загадкой. Да и сегодня мало кто знает его истинное значение. К слову привыкли, и живет оно вот уже лет девяносто. Это таинственное слово появилось в лексиконе советских служащих в далеких 20-х годах, когда в Таганроге бурно проходил процесс муниципализации жилищного фонда, иными словами, передел собственности. У одних дома отбирали, а другим отдавали. Причем, где раньше проживала одна семья, теперь благодаря уплотнению образовывалось несколько квартир, в большинстве своем с
общим коридором и кухней. Туалет во дворе. Вот тогда и появились жилищно-арендные кооперативные товарищества, а сокращенно «жакт».
Украшением и единственным достоянием нашего двора являлась водоразборная колонка. Старожилы вспоминают, что до войны ее вообще не было, как не было их в большинстве дворов Исполкомовского переулка. Жильцы целыми днями напролет тянулись за водой в соседние дворы, таская в натруженных руках ведра, молочные бидоны и другую водопригодную тару. Некоторые тащили за собой небольшие тачки, в которых стояли две-три емкости «под воду».
За водой отправлялись целыми семьями, как на праздник. В соседнем дворе жила тетя Лида, так она ходила по воду с коромыслом, как в деревне. Набрав полные ведра в тридцатом номере и водрузив коромысло на плечи, она важно шествовала по Исполкомовскому переулку, стараясь не пролить на асфальт ни капли драгоценной влаги.
Ради исторической справедливости следует заметить, что с водой в родном Таганроге всегда было плохо — и при Петре Великом, и во времена Александра Благословенного, и при Ленине, и при Сталине, и при последующих генсеках и президентах.
Еще в XVIII веке находчивые жители города рыли во дворах глубокие колодцы-цистерны для сбора дождевой воды. Ее использовали для бытовых нужд, а после кипячения она годилась для питья и приготовления пищи. Колодцы, как и колонки, имелись не в каждом дворе. Они дожили до наших дней и в трудную минуту приходят на помощь жителям переулка.
Директор средней общеобразовательной школы №10, заслуженный учитель РСФСР А.В. Войновская. Фото 60-х годов.
Я ответил «да» и сам не зная почему густо покраснел. Видя мое замешательство, одноклассники дружно засмеялись. Не успел он закончить перепись, как в зал неожиданно вошла директор школы Анна Васильевна Войновская. Как всегда со строгим выражением лица, в темно-синем костюме. На лацкане пиджака выделялся ромбик знака «Отличник народного просвещения РСФСР».
Первой поздоровалась Анна Васильевна, и тут же вразнобой раздались наши нестройные голоса: «здрасьте», «здравствуйте». Нам показалось, что она случайно зашла в зал, помните, у Грибоедова: «шел в комнату, попал в другую». Но через минуту стало ясно, что не случайно. Обращаясь к Марку Самуиловичу, Анна Васильевна, не меняя выражения лица, заговорила:
— Только я вас попрошу, Марк Самуилович, никаких чарльстонов, твистов и рок-н-роллов. Как мы договаривались, разучиваете только вальсы и другие приличные танцы.
Один из наших остряков не выдержал и выкрикнул:
— А летку-енку можно, Анна Васильевна?
Это был очень модный в те годы групповой танец, озорной и веселый, пришедший к нам в 1962 году из стран Скандинавии. Наша директриса на секунду призадумалась, а потом на полном серьезе ответила:
— Летку можно, только красиво, без задирания ног.
В ответ раздался дружный хохот. На том мы и расстались. Анна Васильевна ушла, и началась наша учеба. Марк Самуилович начал с теории, разъясняя, что основой танцев являются танцевальные позиции. Это как в музыке гаммы, а в танцах определенная постановка ног: первая позиция, вторая, третья и так далее до шестой. И целый час мы учились ставить ноги то в одну, то в другую позицию. И каждое последующее занятие начиналось с этих самых позиций. Первая, вторая, третья...
И побежали танцевальные будни, один раз в неделю. Если честно, танцами мы увлеклись основательно. Особенно когда нас разбили по парам. Но это произошло уже на следующем занятии.
В вихре вальса
А это современный автокатафалк на базе автомобиля «Газель».
Со временем Старое городское кладбище, заложенное еще в начале XIX века, оказалось заполненным, и решением исполкома горсовета от 13 июля 1971 года №208 его закрыли. А через двенадцать дней далеко за городом, за Николаевским переездом, заработало Новое кладбище. Первой там похоронили Марию Мироновну Огрызкову шестидесяти одного года, скончавшуюся от кровоизлияния в мозг.
Один из бывших работников Нового кладбища, сам много лет ходивший «на жмура», ныне покойный музыкант Виктор Марков, несколько лет назад рассказал автору этих строк, как хоронили «бабушку Марию».
Фактически ее похороны означали открытие Нового кладбища. Состоялись они 25 июля 1971 года в два часа дня. Стоял жаркий летний день. Первый директор кладбища по Николаевскому шоссе Борис Михайлович Солдатов дал указание музыкантам играть безвозмездно и без всякого магарыча. А потом всем коллективом помянули усопшую бабушку и одновременно отметили открытие нового городского погоста.
С того времени пешие похоронные процессии ушли в прошлое. И никто уже не кричит на всю округу: «Хоронят! Хоронят!». А фраза «жмура понесли» утратила свой смысл.
Учитель танцев (памяти Марка Самуиловича Каца)
Во второй половине XIX века в Таганрог прибыл некто Вронди, итальянец по происхождению, занимавший скромную должность реквизитора оперного театра. Но знаменитым и популярным он стал совершенно в иной области деятельности. Широкую известность Вронди приобрел, открыв танцевальные классы, которые с удовольствием стали посещать молодые таганрожцы.
Вронди жил на втором этаже в доме №67 на улице Петровской рядом с Полтавским переулком (ныне пер. А. Глушко). Там и держал классы. В полный курс обучения входили: вальс, падекатр, котильон, мазурка и другие танцы. В качестве аккомпанемента служило старенькое пианино. Но кто на нем играл — то ли сам Вронди, то ли нанимали тапера со стороны — неизвестно. Судя по всему, он был единственным в своем роде танцмейстером в Таганроге. По крайней мере, другие имена история не сохранила. Как свидетельствуют краеведческие источники, Вронди дожил до глубокой старости, перевалив за 90-летний рубеж, и умер в 20-х годах XX столетия.
Пройдет чуть более тридцати лет, и в Таганроге взойдет звезда нового Вронди — знаменитого танцмейстера, основателя школы бальных танцев в Таганроге, подготовившего десятки замечательных танцоров, победителей всесоюзных и международных конкурсов по бальным танцам, Марка Самуиловича Каца. Деятельность Каца на танцевальном поприще — это целый исторический пласт в многогранной культуре Таганрога.
Встреча в Исполкомовском переулке
По Исполкомовскому переулку со стороны улицы Фрунзе легкой походкой шел мужчина. Создавалось впечатление, что он скользит по асфальту, слегка касаясь подошвами тротуара. Обычно так ходят спортсмены-легкоатлеты или профессиональные танцоры.
В это время я и родной брат моего отца, известный в городе барабанщик Юрий Волошин, стояли у видавших виды ворот нашего старого жактовского дворика. Подойдя совсем близко, незнакомец поздоровался с дядей, как с хорошим знакомым.
Поразило его лицо: довольно смуглое, то ли от постоянного пребывания на солнце, то ли обожженное жаром мартеновской печи. Но металлургом он никогда не был и у вагранки в жизни не стоял. Как выяснилось позже, большую часть лета он проводил на Черноморском побережье, работая танцмейстером в здравницах и домах отдыха Крыма и Кавказа. Там и приобрел бронзовый, не сходящий загар южного солнца.
Глаза у него были карие, взгляд прямой, пронзительный. Роста среднего, может, чуть ниже. Стройный, подтянутый, ничего лишнего. Спортсмен, да и только. Дополним его портрет большим лбом, явным признаком раннего облысения. Его одежда отличалась особой элегантностью, если не сказать шиком:
модная рубашка с короткими рукавами, зауженные книзу брюки тщательно отутюжены, с наведенными «стрелками», на ногах остроносые туфли-лодочки.
Дядя перекинулся с ним несколькими фразами, упомянув при этом каких-то «чуваков» и «чувих». Заметив, что я прислушиваюсь к их разговору, мужчина, указав на меня, спросил:
— Юра, юноша — твой сосед?
— Племянник! — засмеявшись, ответил дядя и добавил: — Брата сын. Особого интереса моя персона у него не вызвала, и он, распрощавшись с нами, все тем же быстрым шагом проследовал дальше по Исполкомовскому переулку.
— Кто это? — спросил я родственника.
— Ты что, не знаешь его? — вопросом на вопрос ответил дядя. — Это же Марк Кац! Известный в городе танцор, руководитель студии бальных танцев.
Клава (это моя мама — прим. В.В.) его хорошо знает, а живет он на углу Исполкомовского, не доходя до Энгельса.
Эта информация ровным счетом ничего мне не говорила, и я на какое-то время забыл нашу мимолетную встречу. Лето подходило к концу, и август отсчитывал свои последние дни. Скоро предстояло идти в школу. Я и подумать тогда не мог, что пройдет совсем немного времени, и мне с моими одноклассниками придется осваивать основы бальных танцев под руководством этого смуглого элегантного человека.
Всем классом в танцзал
Наша 10-я школа, в которой я имел счастье учиться, считалась в городе образцово-показательной, особенной в своем роде. С одной стороны, ее особенность заключалась в характере учебного процесса, и любой первоклассник, освоивший алфавит, мог прочитать на доске, висевшей на фасаде школьного здания: «Средняя общеобразовательная школа №10 с политехническим обучением». Иными словами, выпускники школы, помимо программных знаний, приобретали рабочие профессии и специальности — кто слесаря, кто токаря или фрезеровщика, а кто и программиста-вычислителя.
С другой стороны, в стенах школы постоянно рождались какие-то идеи и бурно протекали процессы, именуемые в наши дни инновационными. Но тогда таких слов никто не знал, даже учителя, которые знали все.
Среди инноваций 60-х годов в продвинутом коллективе педагогов 10-й школы родилась идея обучать школьников младших классов навыкам классического балета, а старшеклассников — бальным танцам. В том памятном году мы уже считались старшеклассниками.
Однажды на перемене в класс вошел наш классный руководитель, учитель немецкого языка Владимир Маркович Шкварцов, подозвал нас к себе и объявил, что в школе организуется кружок бальных танцев, и наш класс, как самый дружный и дисциплинированный (что да, то да), должен в этом деле показать пример и дружно записаться в новый кружок.
Надо так надо. Девочки сразу проявили высокую сознательность и выразили горячее желание пританцовывать хоть каждый день. А мальчишки стали искать повод, чтобы проигнорировать очередное нововведение. Кто-то закричал, что он ходит в спортивную секцию и ему не до танцев.
У нас в классе учились три Юрки — Поляков, Яловец и Рыжеволов. И вот вся эта троица, я и примкнувший к нам Димка Сарычев стали дружно отказываться под предлогом, что все мы ходим в технические кружки и нам не до танцев.
Насчет кружков мы не врали. Как только заканчивались уроки, мы (правда, не все) спускались в полуподвал, где находились школьные мастерские и технические кружки, и до самого вечера мастерили модели самолетов и автомобилей.
Руководитель кружков в единственном числе Евгений Гаврилович Голубовский (по прозвищу Евгав), узнав про танцы, тут же отреагировал по-
своему:
— Ну, ребята, как знаете. Выбирайте либо танцы, либо кружки. Неволить никого не стану.
И мы выбрали... танцы, но и кружки Евгава не бросили.
Давайте познакомимся
На первое занятие наш класс отправился почти в полном составе. Пошли кто в чем был одет. Войдя в актовый зал, я увидел около стола с электропроигрывателем того самого смуглого мужчину, которого летом мы с дядей встретили у нашего двора. Когда прозвенел звонок, а они раздавались строго по расписанию, учитель танцев попросил нас построиться в одну линию. Сначала он представился:
— Зовут меня Марк Самуилович. Я буду вести у вас кружок бальных танцев по двухгодичной программе. А помогать мне будет моя ассистентка Лидия, — и он указал на симпатичную светловолосую девушку, скромно стоящую поодаль.
Затем, обратив внимание на нашу внешность, он заметил, что в таком виде заниматься бальными танцами нельзя. И в следующий раз мы, мальчики, должны явиться в чистых рубахах, желательно светлых, отутюженных брюках и легкой обуви, лучше на кожаной подошве. Девочкам разрешил ходить в школьной форме. Сам же учитель танцев выглядел безукоризненно. Так, как при нашей встрече в Исполкомовском переулке.
А потом началась формальная часть. Марк Самуилович взял со стола тетрадку и стал записывать наши фамилии, заодно принимая приготовленные нами деньги за обучение. Подошла моя очередь. Я назвал свою фамилию и имя. Записывая, учитель танцев спросил:
— А ты какой Волошин, не с Исполкомовского ли?
Специализированные автобусы (автокатафалки) в 1971 году сменили пешие процессии и катафалки на гужевой тяге.
Примерно такие катафалки ходили по Таганрогу в 50-60-х годах прошлого века.
Однажды мы с ребятами выскочили со двора на улицу и буквально нос к носу столкнулись с катафалком, стоящим у въезда. Мы впервые увидели так близко похоронный транспорт XIX века. Стало немного не по себе. Вид черно-белой конструкции с черными траурными лентами и пустым гробом вызывал чувство страха и близости чьей-то смерти. На катафалке стояли горшки с живыми цветами. К тому же от катафалка исходил неприятный запах: смесь навоза, сырого дерева и прелости. Мы называли его могильным.
Несколько позднее, когда в нашей семье случилось горе (в 1953 году умер мой дед Ф.И. Волошин) и мы каждое воскресенье ходили на кладбище, недалеко от кладбищенской церкви видели стоявшие катафалки, а рядом за зеленым забором находилась небольшая конюшня.
Музыкант-ударник Юрий Волошин. Ну, настоящий артист. Фото 1950-х годов.
Когда в 1960 году оркестр в кинотеатре «Рот Фронт» ликвидировали, его костяк остался сплоченным и нерушимым и еще долгие годы ходил «на жмура». Руководил оркестром Федор Курочкин, а после его преждевременной кончины дело взял в свои руки ударник или, как говорили в народе, барабанщик Юрий Волошин. Если у человека случалось горе и требовалась «музыка», он шел на Исполкомовский, 28 к барабанщику по прозвищу Бурдила. Здесь за четверть века творческой деятельности «жмурик-оркестра» перебывал чуть ли не весь город. Получив задаток — гарантию того, что заказчик больше ни к кому «за музыкой» не пойдет, Юра начинал обзванивать коллег и созывать на «жмура». Самые близкие сотоварищи понимали: раз раздался звонок Бурдилы и последовало приглашение, значит, получен задаток и надо бежать на Исполкомовский.
В течение получаса собиралась небольшая компания из нескольких человек. Тут же находили «жертву», которую отправляли за вермутом, хлебом и баночкой кильки в томатном соусе. Разносолов здесь никогда не бывало. Иногда обходились тем, что бог послал: яблочком, помидорчиком или головкой лука с корочкой хлеба. После первой бутылки переходили к теме дня. Во-первых, для хорошего звучания следовало набрать определенное количество музыкантов. А во-вторых, сформировать оркестр с полным набором инструментов — от кларнета до басовой трубы и барабанов (большого и малого). К слову сказать, исполнить скорбную мелодию Шопена можно при самом минимуме инструментов, даже на одной струне, но тогда как оправдать затребованную сумму денег? Заказчик может удивиться и воскликнуть:
— Шо ж вы такие деньги взяли, а играют всего три калеки?
«Музыка» в те годы стоила от 30 до 100 рублей по курсу 1961 года. И тогда Бурдила шел на хитрость. Он за трешку, а то и просто за магарыч, набирал знакомых парней, давал им инструмент в руки и говорил:
— Ваша задача — делать вид, что вы играете. Главное — раздувайте щеки, перебирайте пальцами по кнопкам, чтобы никто ничего не заподозрил. В конце работы получите еще по стакану вина.
Ну, кто от такого мог отказаться? Штат подставных «музыкантов» всегда находился под рукой. И оркестр выглядел солидно и пристойно. Ради
справедливости надо сказать, что играли музыканты профессионально, от души, и редко халтурили. Последний раз они исполняли траурную мелодию, когда гробокопатели заколачивали крышку и опускали гроб в могилу. Для родственников и близких покойному людей наступал самый тягостный момент. Стук молотков под музыку раздирал душу и выбивал слезу. Музыканты играли в полную силу, на самой высокой ноте, и громче обычного. Тем самым отдавая последние почести человеку, уходящему в загробный мир. Когда все заканчивалось, организатор похорон подходил к музыкантам и со словами «помяните нашу бабушку (дедушку, дядю, тетю и т.п.)» протягивал им пару бутылок портвейна или бутылку водки. Шеф, игравший на басовой трубе, опускал поминальные бутылки в широкий раструб трубы, брал ее на плечо, и все дружно шли в ближайшую забегаловку помянуть «жмурика». К месту будет заметить, что в то время такая коммерческая деятельность никакими законами не регулировалась.
В городе проживала еще одна категория жителей, которых провожали в последний путь по-другому. К ним относились старые люди, глубоко верующие, до последнего дня соблюдавшие церковные каноны и обряды. Их хоронили в катафалках, запряженных лошадьми. Лошади накрывались специальной попоной, а их головы украшали высокие ментики и большие кожаные шоры. Шоры одевались для того, чтобы лошадь смотрела только вперед и не шарахалась из стороны в сторону. Естественно, что в таких процессиях отсутствовали знамена, музыка, а вместо портретов несли иконы с ликом Христа или Богородицы.
Музыканты джаз-оркестра к/т «Рот Фронт» перед выездом на село с шефским концертом. Фото второй половины 50-х годов.
Михаил Танич и его группа «Лесоповал».
Его соавторами стали такие известные композиторы, как Ян Френкель, Никита Богословский, Юрий Саульский, Оскар Фельцман, Игорь Николаев, Давид Тухманов, да разве можно всех перечесть. А какие мастера песенного жанра исполняли его песни! Лариса Долина, Алена Апина, Наталья Ступишина, Лев Лещенко, Валентина Толкунова, Алла Пугачева. И сегодня его шлягеры распевают подрастающие звезды эстрады.
На концертах мы часто слышали, как ведущие праздничных программ объявляли: «На тебе сошелся клином белый свет», слова Михаила Танича, музыка Игоря Шаферана и Оскара Фельцмана. Исполняет Майя Кристалинская». Солистку Кристалинскую обожала вся страна, песни в ее исполнении звучали с экранов телевизоров, магнитофонов и пластинок фирмы «Мелодия». Ее знали в лицо, впрочем, как и Фельцмана, который нет-нет, да и появлялся у рояля в «Утренней почте» или «Голубом огоньке». А вот кто такой Танич и как он вообще выглядит, многие не знали. Как-то так повелось у нас в стране, что поэты почему-то всегда оставались в тени.
Как Танхилевич стал Таничем, рассказал сам Михаил Исаевич в своей книге:
«И вот когда солдатик помыл сапоги пусть не в Индийском океане, но все-таки в далекой речке Эльбе, а потом отдал долг начальнику на лесоповале, будучи зеком Танхилевичем Михаилом Исаевичем, статья 58 пункт 10, 6 лет ни за что, газеты вдруг ни с того, ни с сего захотели печатать его стихи, а он вдруг призадумался: не поднимутся ли вихри враждебные по поводу этого слишком уж неблагозвучного под русскими стихами имени, и не лучше ли было бы звучать ему пусть и не так уж придумано, а хотя бы покороче, например, Михаил Танич?! А?
И зазвучало, представьте! И сразу в «Литературной газете»:
Серые шинели,
Розовые сны! —
Все, что мы сумели,
Принесли с войны».
Стихи о войне, о пережитом на фронте, составляли большую часть его творчества. Он один из немногих поэтов-лириков, кто смог тонкими мазками, без наигрыша и бравурной патетики, рассказать о фронтовых буднях, о судьбе своего поколения. И не случайно во многих его песнях звучат биографические нотки:
Этот колокол — обо мне,
Этот вечный огонь — мой,
Это я пропал на войне,
Это я не пришел домой.
Маскхалата белый сатин
Искупался в крови, в крови!
Как же я дожил до седин,
До твоей и моей любви?
А на Волге мороз жесток,
И деревня лучину жжет,
И девчушка — восьмой годок —
Не меня, а гостинца ждет.
А за ставнями — ни огня,
И до станции — день ходьбы,
Все же ты дождалась меня,
Вот такой поворот судьбы.
Михаил Исаевич Танич скончался 17 апреля 2008 года на 84-м году жизни. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.
«Жмура понесли»...
Это очень грустный рассказик. Он о смерти, о покойниках, о том, как хоронили в середине прошлого века, и о моем родном дяде. Но в каждой грустной истории можно отыскать долю веселого или даже смешного. Так устроена жизнь. Слезы и смех рядом идут. Диалектика!
Как уже говорилось, переулок Исполкомовский — это центр старой части Таганрога. Он пересекает одну из главных магистралей города — улицу Александровскую (в прежние времена — имени Свердлова), по которой из центра города везли усопшего на кладбище. Дойдя до Смирновского переулка, процессия сворачивала влево и под нестареющий марш Шопена продолжала движение на Старое городское кладбище.
Веками русский народ выработал иронично-шутливое отношение к смерти, похоронам и всему, что с этим связано. По этому поводу рождено множество анекдотов и смешных историй. Тема похорон прочно обосновалась в рассказах писателей-юмористов и стала достоянием артистов- сатириков на эстраде. Далеко за примерами ходить не надо, вспомним хотя бы юмористические произведения мэтра современной эстрады Михаила Жванецкого. А до него на эстраде исполняли свои произведения другие авторы, и зрители исходили хохотом от историей «с похоронами».
Такое отношение к «старухе с косой» имеет психологическую подоплеку. Человек не приемлет смерть, внутренне он ее отторгает, вступает с ней в непримиримую схватку, понимая при этом ее неизбежность и свою слабость перед ней. И остается одно — шутить, иронизировать, высмеивать. Смерть смертью, но жизнь продолжается, и остановить ее нельзя.
Когда и в какой социальной среде возникло слово «жмурик», точно не знает никто. Говорят, что его придумали веселые одесситы-музыканты, играющие на похоронах. Этимология этого слова достаточно проста. В основе сленга лежит глагол «жмуриться», то есть прикрыть глаза. И, соответственно, «жмурик» означает умершего человека, глаза-то у него закрыты. А словосочетание «жмура понесли» следует понимать — «понесли покойника». Видите, как все просто.
В 50-60-е годы прошлого века хоронили совсем не так, как сегодня. По крайней мере, в части доставки умершего на кладбище.
О том, что где-то поблизости проходят похороны, жители Исполкомовского переулка узнавали по отдаленным звукам щемящего душу похоронного марша Шопена. Спустя некоторое время звучание усиливалось, и на весь переулок раздавался звонкий ребячий крик:
— Хоронят! Хоронят! — и вся улица выбегала посмотреть, кого это там несут.
Информацию подхватывали другие голоса, и вот уже весь переулок приходил во взбудораженное состояние, с минуту на минуту ожидая похоронной процессии.
Вообще-то, покойника обычно везли на грузовой машине, но в народе издавна укоренилось понятие «несут», которое стало синонимом слову «везут». Жители близлежащих к улице Свердлова дворов и домов, как правило пенсионеры, женщины и дети, выскакивали из своих жилищ полюбопытствовать и дать оценку происходящему.
Похоронная процессия выстраивалась по строго установленному порядку. Впереди колонны несли портрет умершего, за ним следовали его государственные награды, если они имелись. За наградами несли алые бархатные знамена, но только для членов партии, уважаемых в трудовых коллективах людей. Одно знамя принадлежало предприятию, на котором работал покойный, другое доставляли из райкома и (или) горкома партии, в зависимости от номенклатурной принадлежности умершего.
За знаменами несли траурные венки. И, наконец, за венками медленно шла машина с открытыми бортами, обитыми красной тканью. Кузов, как правило, застилали коврами (восточный обычай, пришедший к нам из Средней Азии), на котором стоял гроб с покойником, тем самым «жмуриком». Если взрослые брали «на похороны» маленьких детей, то, щадя их ножки и оберегая от долгого утомительного пути, их усаживали в кузов рядом с покойником, не задумываясь о том, что это может вызвать испуг и нанести детям психологическую травму. За машиной следовали родственники, друзья, знакомые, коллеги и соседи покойного. Замыкала шествие музкоманда, периодически исполнявшая на всем пути следования траурные мелодии. Такие похороны назывались «по высшему разряду».
Любознательных старушек-пенсионерок и догоняющих их по возрасту женщин, прежде всего, интересовало: кого это там хоронят, мужчину или женщину, молодого или старого, известного в городе человека или простого работягу, роскошные похороны или так себе, средненькие. Роскошность похорон определялась количеством венков. Бабки, стоящие у дороги, пересчитывали их по пальцам, а потом оглашали результат:
— Ого! Целых восемнадцать штук! Видать, знатный был человек! Или следовал такой комментарий:
— Цветов целое море, даже лица покойника не разглядеть.
Очень интересное зрелище — мертвого лицезреть. Ну что за люди эти женщины! Все им надо, даже на мертвеца поглазеть!
В музыкальном сопровождении похорон участвовали многие духовые оркестры города, но самым известным и популярным считался джаз-оркестр кинотеатра «Рот Фронт». В него входили: Федор Курочкин (труба), Юрий Волошин (бас-труба), Сергей Тамохин (тромбон), Василий Понамарев (труба), Борис Кривошеев (саксофон, кларнет) и другие примкнувшие к ним музыканты. Что интересно, несмотря на обилие духовых оркестров, конкуренции практически не существовало. Да и хоронили тогда намного меньше, чем сегодня, не более пяти человек в день.
Девочка Таня из сорок четвертого номера – подруга детских лет Михаила Танича. Фото 1940года.
— Миша Танич, а в те годы мы его знали как Мишку Танкелевича (так произносили его фамилию в то время), жил недалеко от нас по переулку Исполкомовскому, 55, а мы в том же переулке, в большом жактовском дворе №44. Здесь прошло наше довоенное детство. Миша часто приходил к нам во двор, он дружил с одним ленинградским мальчиком Аркадием Алексеевым, который каждое лето приезжал к своей тете Екатерине Семерниковой, учительнице вечерней школы, жившей в нашем дворе.
Мы собирались на скамейке под большим деревом и подолгу обсуждали просмотренные фильмы или прочитанные книги. Играли в «испорченный телефон», «города», «скалочки», «жмурки» и другие детские игры. Наша дружная компания подобралась не только потому, что мы жили рядом, но в первую очередь по общим интересам и возрасту. Моя старшая сестра Клава и Миша были одногодками, только она училась в 29-й школе, а он в 10-й. Ленинградец Аркадий и я родились в одном году — 1925-м, а соседские девочки-двойняшки Майя и Неля Заславские — в 1927-м. Сестры тоже учились в 10-й школе, на занятия ходили вместе с Мишей и возвращались домой всей гурьбой. В наших играх верховодили Миша и Аркадий, и говорили в основном они. А мы, раскрыв рты, слушали их рассказы о Ленинграде, о поэтах Серебряного века, о таинственных странах и приключениях. По своему воспитанию и образованию и Миша, и Аркадий превосходили нас. Оба начитанные, воспитанные, культурные и эрудированные.
Я хорошо помню Мишиных родителей: маму — красивую женщину, которую мы считали поэтессой, так как она писала стихи, и их печатали в «Таганрогской правде». Помню, как арестовали его отца, работавшего начальником горкомхоза, а потом и маму. После этого Миша уехал в Ростов к дедушке. И с тех пор мы с ним не встречались. После войны в Таганрог он уже не вернулся. Знаю, что однажды в 90-х годах он приезжал сюда, побывал в своем доме, заходил и в наш двор, где его тепло встретили подруги детства — Неля, Майя и их старшая сестра Дина. Я об этом узнала слишком поздно и очень сожалела, что не встретилась с ним.
Авторская справка
Приезд М.И. Танича, о котором рассказала Татьяна Михайловна, состоялся в 1992 году. Тогда Михаил Исаевич впервые приехал в Таганрог после долгих лет разлуки. Он уже давно стал признанным поэтом, автором многих популярных лирических песен. А потом он приезжал в родной город со своей вокальной группой «Лесоповал» в 2001, 2004 и 2006 годах.
16 сентября 2001 года М.И. Танич присутствовал при открытии мемориальной доски на фасаде своего дома по Итальянскому переулку, 55, где он жил до войны.
Но продолжим рассказ о жизни таганрожца Михаила Танхилевича. 22 июня 1941 года юноша получил аттестат зрелости, и в этот же день началась война, перечеркнувшая все его мечты и планы. До того как смертоносный вал войны дошел до Ростовской области, он успел поступить в Ростовский институт инженеров железнодорожного транспорта (РИИЖТ). Но проучился недолго, началась эвакуация ростовских предприятий, учреждений и вузов. Выехал в Махачкалу и Миша. Этот город в годы войны приютил многих жителей Ростова, Таганрога, Новочеркасска и других городов области.
Вскоре пришел вызов в институт из Тбилиси, куда был эвакуирован РИИЖТ. Так Миша оказался в столице солнечной Грузии. Продолжить обучение ему не пришлось, так как подошел день призыва в армию. Но на фронт он попал не сразу. В военкомате Мише предложили поступить в Тбилисское артиллерийское училище. Какое-то время он колебался, все-таки в его биографии было «пятно» — тень репрессированного отца. Но об этом факте Миша не стал распространяться, и его зачислили в курсанты. А через год, на выпускных экзаменах, мандатная комиссия неожиданно прозрела, выявив «темную сторону» его жизни. И Михаилу вместо положенного звания младшего лейтенанта присвоили старшего сержанта. Военная служба Танхилевича началась в запасном артиллерийском полку в Харькове, где он обучал молодых солдат обращаться с неподъемной 152-миллиметровой гаубицей. На фронт он попал, когда война уже катилась на запад. Неоднократно подаваемые им рапорты с просьбой направить в действующую армию оставались без внимания. Начальству было виднее. В конце концов его просьбу «уважили», и старший сержант Танхилевич оказался в 33-й истребительной противотанковой бригаде, которая формировалась в городе Чугуеве Харьковской области. С этой частью он прошел по дорогам войны в составе 1-го Прибалтийского и 1-го Белорусского фронтов в должности командира противотанкового орудия. День Победы встретил на Эльбе. Его ратные заслуги были отмечены рядом правительственных наград, среди них ордена Отечественной войны 1-й степени, Славы 3-й степени, Красной Звезды и 15 медалей.
После окончания войны Михаил вернулся в Ростов-на-Дону и поступил в архитектурно-строительный институт. Но окончить его не успел, так как по доносу угодил в ту же тюрьму, что и его отец в тридцать восьмом. Шел 1947 год, жизнь продолжалась, продолжались и поиски «врагов народа». Впереди его ждали шесть лет лагерей, изнурительного труда на лесоповале.
В марте 1953 года умер Сталин, и пришло долгожданное освобождение. В стране стали возрождать «ленинские нормы соцзаконности», и незаконно репрессированный Михаил Танхилевич, участник Великой Отечественной войны, кавалер боевых наград оказался на свободе. С чистой совестью. Впрочем, она и до этого у него была чиста, как слеза ребенка.
Во второй половине 50-х годов Михаил всерьез занялся литературным творчеством. Начал писать неплохие стихи, которые публиковались в разных московских газетах. Появились и первые гонорары. К месту будет заметить, что стихи Михаил начал писать еще в школе с девятого класса. Это были лирические, трепетные строки, посвященные одноклассницам и любимым учителям.
Он стал знаменитым и очень популярным сразу с выходом первой песни, той самой, в которой пелось про незамужних ткачих текстильного городка. Ее распевала вся страна — на больших концертах, в дружеских компаниях, на праздничных демонстрациях. Успех окрылял, и в эфире и в кинофильмах все чаще и чаще звучали: «Как тебе служится, с кем тебе дружится, мой молчаливый солдат...?», «Любовь — кольцо, а у кольца начала нет и нет конца...», «Идет солдат по городу», «Жил да был черный кот за углом», «Погода в доме», «На недельку, до второго, я уеду в Комарово...» и еще многие-многие другие песни.
Более всего Марк Самуилович любил конкурсы бальных танцев. Они становились для него не только праздником танца, но и души. В те годы танцевальные конкурсы проводились только под живую музыку, фонограммы и магнитофоны не признавались. У нас, в городском ДК, на конкурсах играл оркестр под управлением Владимира Мотева.
Последнее танцевальное выступление Каца проходило в ДК имени В.И. Ленина в 1982 году на межгородском конкурсе «Хрустальная пара». Он вместе со своей супругой Лидией Петровной великолепно исполнил музыкальную композицию «Бабушкино танго» под неподражаемый голос Клавдии Шульженко. А потом совместно с нами исполнил музыкальную композицию «Маэстро» на музыку Раймонда Паулса.
А вальс надо танцевать так! Марк Самуилович Кац и его постоянная партнерша Лидия Лазарева.
Наши занятия всегда начинались по одной схеме. Марк Самуилович выходил на середину зала, хлопал в ладоши и громко объявлял:
— Так, построились в линию, полная тишина. Стали в первую позицию (пауза), стали во вторую (пауза), стали в третью (пауза)... И... вдруг окрик:
— Я сказал в третью, а ты, Чалабов, в какую позицию поставил ноги?
Бедный наш Иосиф страдал врожденным плоскостопием, заметно прихрамывал, и не все у него получалось. Но он очень старался, потому что иначе наш отличник и большая умница не мог. Его неуклюжесть дополняла не прошедшая детская полнота. В классе его любили и называли «ходячей энциклопедией», так как он много читал и многое знал. За это и заработал свое прозвище. Он рано ушел из жизни, и пусть эти строки отзовутся светлой памятью о нем.
После разминки Марк Самуилович подозвал к себе свою ассистентку и, обращаясь к нам, сказал:
— А сейчас мы начнем разучивать вальс.
И далее последовал непродолжительный экскурс в историю вальса. Затем он стал показывать, как надо держать партнершу, как ставить и передвигать ноги, в какую сторону следует поворачивать голову, чтобы она не кружилась. Все это они проделывали медленно и без музыки.
После этого нам предстояло повторить их движения. Сначала в одиночку, а затем парами, но тоже без музыки. Марк Самуилович, направляя наши движения в нужный ритм, считал вслух:
— Раз, два, три, раз, два, три... — и отбивал такт хлопками ладош.
А мы, медленно вращаясь вокруг собственной оси, отрабатывали рисунок вальса. Не все у нас получалось, точнее, ничего не получалось. Кац, видя наши телодвижения, восклицал:
— Ну что вы, как коровы на льду! Держите темп! Чалабов, раз, два, три, раз, два, три... давай крутись, я все равно из тебя танцора сделаю!
У девочек выходило намного лучше. Юрка Рыжеволов не выдержал и крикнул:
— Давайте музыку включайте, под музыку все получится.
Кац парировал:
— Рано вам еще под музыку, надо шаг освоить и ритм почувствовать: раз, два, три, раз, два, три...
Закончив краткий курс вальса, наш учитель дал нам возможность передохнуть, а потом объявил:
— А сейчас попробуем под музыку. Только думайте, думайте! В танце прежде всего думать надо!
Он подошел к электропроигрывателю, выбрал пластинку, и через мгновение по залу разлилась мелодия нестареющего вальса. Как нас учили, с первыми аккордами мы подошли к девочкам, галантно приглашая их на танец. Как нас учили, стали в исходную позицию. И по команде учителя начали вальсировать, повторяя про себя: раз, два, три, раз, два, три... Внезапно музыка остановилась. Мы даже не заметили, как Кац подошел к проигрывателю и остановил его.
— Ваша главная ошибка заключается в том, — комментировал наши потуги учитель, — что вы неправильно держите и ведете партнершу.
Он взял со стола газету и положил ее себе на живот (понятие условное, так как живота у него вообще не было, а если и был, то впалый) затем слегка, чтобы мы видели, прижал ассистентку к себе и начал с ней вальсировать, при этом поясняя:
— Видите, газета не падает и никогда не упадет, если держать партнершу близко к себе. Запомните, главная фигура в вальсе — мужчина, он ведет девушку. Понятно?
Затем, посмотрев почему-то в мою сторону, громко произнес:
— Волошин, ты что, не можешь прижать девушку? Что ты ее держишь за километр от себя?
При этих словах раздался дикий хохот. А Марк Самуилович, запустив проигрыватель, прокричал нам:
— Попробуем еще раз. Юноши приглашают девушек, и... раз, два, три, раз, два, три...
Недолго музыка играла, недолго танцы танцевали
Кац нам нравился. Он старался держаться с нами как старший товарищ, но соблюдал дистанцию. Много острил, обладал хорошим чувством юмора и относился к нам с нескрываемой иронией, но мы не обижались. Он сильно отличался от педагогов 10-й школы, в нем отсутствовали черты, присущие любому школьному учителю.
Незаметно подошел к концу учебный год. Заканчивались занятия и в школе бальных танцев. Слово «кружок» как-то само по себе вышло из употребления. За это время, помимо вальса, мы освоили и другую классику бальных танцев:
падеграс, медленное танго, вальс-бостон, быстрый фокстрот, липси (танец дружественной нам в те годы ГДР) и, конечно же, озорную летку-енку.
В следующем году занятия в школе возобновились. И мы перешли к разучиванию современных танцев, таких как ча-ча-ча, джайв, румба и другие. Они были намного сложнее в исполнении и требовали большей отдачи. День ото дня наши ряды стали заметно редеть. Кац некоторым из нас, в том числе и мне, предложил перейти к нему в студию в городской Дом культуры. Когда дома я рассказал родителям, что меня приглашают в танцевальную студию, мама категорически заявила:
— Никаких студий! Позанимался немного — и хватит. Надо к институту готовиться.
Со временем Кац все реже и реже стал появляться на занятиях. Вместо себя он присылал высокого светловолосого парня с большим открытым лбом и взбитым чубом. От него исходил запах хорошего одеколона и бриолина. Молодой человек носил остроносые туфли на высоких каблуках, а на левой руке поблескивал золотой перстень-печатка. Звали его Алексеем Дмитриевичем. На наших девочек он произвел особое впечатление, и они стали наводить о нем справки.
Выяснилось, что его фамилия Ждановский, он женат и ведет такой же кружок бальных танцев, как наш, только в 15-й железнодорожной школе. А еще он ученик Каца и занимается у него в студии при городском Доме культуры.
На занятия Алексей Дмитриевич приходил с электропроигрывателем «Ленинград-2» или переносным магнитофоном. Включал его в сеть, долго искал нужную мелодию, а найдя, приглашал нас стать в круг. И мы начинали танцевать порядком уже поднадоевшие танцы. А хотелось чего-то другого, нового.
Однажды Ждановский, придя на занятие, объявил, что Марк Самуилович больше не будет вести наш кружок, так как уезжает из города, и теперь с нами будет заниматься он. Еще некоторое время мы ходили на танцы, а потом перестали. А вскоре школьный кружок вообще прекратил свое существование. Наступали другие времена и другие танцы.
С тех пор прошли десятилетия, но когда вспоминаешь школу и наш старенький Исполкомовский переулок 60-х годов, в памяти невольно возникает образ искрометного учителя танцев — Марка Самуиловича Каца, и слышится его далекий голос, отбивающий ритм вечно молодого вальса: раз, два, три, раз, два, три...
Бойцы вспоминают минувшие дни
О последних годах жизни М.С. Каца рассказывает его ученик, руководитель танцевального коллектива «Кому за тридцать» ДК имени В.И. Ленина 80-х годов прошлого столетия Анатолий Перепелица.
В 1966 году М.С. Кац уехал в Минск вместе со своей партнершей Лидией Петровной Лазаревой, ставшей его второй женой. Но связи с нами он не терял. А спустя шесть лет мы с женой Ларисой посетили их в Минске. Он тогда руководил группами бальных танцев во Дворце культуры Минского тракторного завода. Нас поразило, что занятия проходили одновременно на первом, втором и третьем этажах Дворца. На втором этаже стоял проигрыватель и озвучивал все этажи одновременно. Марк Самуилович бегал с одного этажа на другой, показывая движения танца. Занятия начинались в восемь утра и заканчивались в одиннадцать часов вечера. На вопрос, как это ему удается, он ответил:
— Очень много желающих обучаться танцам, вот и приходится совмещать и проводить занятия одновременно. Трудно, конечно, но я уже втянулся.
Приглашение на чарльстон.
На следующий год супруги Кац собирались приехать в Таганрог на 20-летие студии бального танца и готовились к этому событию, но их почему-то не пригласили.
Последнее посещение Таганрога Марка и Лидии состоялось летом 1985 года. Он очень сильно болел, весил всего сорок четыре килограмма и, видимо, чувствовал приближение смерти. Вот и приехал в родной город попрощаться. Супруги встречались со своими друзьями, соратниками и учениками, посетили печально известную Балку смерти, где обрели покой его мать и брат Яков.
M.С. Кац в композиции «Маэстро».
Последний приезд М.С. Каца в Таганрог.
Лето 1985 года. На Балке смерти. Сегодня в Минске живет вторая жена Марка Самуиловича — Лидия Петровна и его сын от первого брака Вячеслав, который иногда по зову сердца приезжает в Таганрог.
Биографическая справка
М.С. Кац родился в 1919 году в Польше. В 1922 году семья, в которой, помимо Марка, воспитывался и его родной брат Яков, переехала в Россию. Период жизни семьи Кац в России в 20-50-е годы прошлого столетия остался за гранью доступного. Известно лишь то, что в период оккупации Таганрога немецкими войсками в 1941-1943 годах мать Каца и брата Якова оккупанты расстреляли в Балке смерти как лиц семитского происхождения.
В 60-е годы Марк Самуилович проживал в Исполкомовском переулке, в небольшом жактовском дворе под №114 с женой Ириной Дмитриевной Грушиной, сыном Вячеславом и дочерью Викторией.
В 1963 году в городском Доме культуры он создал студию бальных танцев, ставшую широко известной в европейской части Советского Союза, Украине и Прибалтике.
В 1966 году М.С. Кац покинул Таганрог и выехал в столицу Белоруссии - город Минск.
Впоследствии М.С. Кац приезжал в Таганрог для участия в различных конкурсах бальных танцев. Последний раз он посетил родной город в 1985 году, будучи тяжело больным человеком. В сентябре 1986 года в Минске на 67-м году жизни Марк Самуилович Кац скончался.
Сегодня ветераны бальных танцев уже не выходят на паркет, но если представится случай, они с радостью продемонстрируют свое мастерство. Есть еще порох в пороховницах. Вот некоторые имена учеников и последователей творчества М.С. Каца: Алексей и Людмила Ждановские, Александр и Любовь Зубковы, Анатолий и Лариса Перепелица, Татьяна Филимонова, Лидия Лазарева, Татьяна Забежайлова, Ольга Мамонова и другие мастера бальных танцев.
Им было за тридцать
В 70-е годы в Таганроге началось повальное увлечение танцами. Причем, если в предыдущем десятилетии приверженцем бальных танцев являлась молодежь, то в середине 70-х на паркет потянулись люди постарше, те, кому перевалило уже за тридцать-сорок лет. И во Дворцах культуры и заводских клубах стали создаваться группы (школы) бальных танцев с красноречивым названием «Кому за тридцать». Эти школы действовали почти 30 лет, а потом по разным причинам прекратили свое существование. Главная заключалась в том, что тем, кому было за тридцать, стало уже за пятьдесят, а некоторым и того больше.
Но интерес у населения к бальным танцам не пропал, он только сместился в другую возрастную категорию — детско-юношескую, и бальные танцы стали называться бально-спортивные или просто спортивные.
Среди известных танцевальных пар того времени звучали имена Анатолия Перепелицы, Валерия Еркина, Александра Яковлева и других таганрожцев. Каждый из них пришел в искусство танца своим путем и достиг высоких результатов. Но у всех этих увлеченных людей было одно общее начало, один человек, учитель и наставник — Марк Кац.
О своих встречах в танцзалах с Марком Самуиловичем Кацем рассказывает врач-эндокринолог Александр Иванович Яковлев.
— Танцами я увлекся еще в студенческие годы, когда учился в Оренбургском медицинском институте. И все шесть лет занимался в хореографической студии. Только это были не бальные, а народные, характерные танцы.
Срез дороги в Итальянском переулке.
На мой недоуменный вопрос, зачем они это делают, рабочие, выполнявшие работы, объяснили, что будут ставить новые бордюры из бетона, а после этого дорогу покроют еще одним слоем асфальта. Когда в конце рабочего дня экскаватор удалился в неизвестном направлении, я решил обследовать образовавшуюся траншею. Края траншеи по всей длине были разворочены ковшом, и ничего интересного обнаружить не удавалось. Разве что разбросанные по всей траншеи разнокалиберные булыжники «кубической формы». Но вот в одном месте открылся четкий срез культурного слоя. Я сходил за рулеткой и произвел некоторые замеры. Оказалось, что исторический булыжник по краям дороги залегает на глубине 30-33 сантиметров, поверх него в два слоя лежит асфальт толщиной в 7 и 9 сантиметров. А размеры самого булыжника колеблются по высоте от 15 до 20 сантиметров. Маленькое, но открытие.
Сегодня почти все дороги в старой части города, выложенные когда-то булыжником скального происхождения, покрыты асфальтом, за исключением небольших участков по 1-му Крепостному переулку, ведущему от улицы Чехова к Никольскому храму, и по Красному переулку между улицами Фрунзе и Октябрьской. Такая вот новейшая история старого переулка.
В заключение следует отметить, что эта книга стала возможной благодаря широкому кругу лиц, к кому автор обращался за помощью. Всем им огромная благодарность и искренняя признательность.
Детский магазин «Мой малыш». Фото 2012 года.
В переулке нет-нет, да ведутся какие-нибудь работы по его благоустройству. Вот совсем недавно, 5 сентября 2012 года, по всему переулку раздался грохот шагающего экскаватора. Из интереса я вышел на улицу посмотреть, что там происходит. Экскаватор своим мощным ковшом с трудом подрывал дорожные бордюры из знаменитого ракушечника, установленного еще в XIX веке, и, описав в воздухе дугу, бережно укладывал их в кузов КамАЗа.
Победители конкурса бальных танцев "Таганий Рог». 1980-е годы. На вершине пьедестала семейная пара - Александр и Татьяна Яковлевы. Слева - Лев Барашков и Надежда Агапочкина, справа - Михаил Вайсман и Зоя Барашкова.
В 1975 году меня направили в Минск на курсы повышения квалификации, на целых четыре месяца. Помимо программных занятий у нас имелась возможность посещать театры, музеи, выставки, Дворцы спорта и другие культурно-развлекательные места. А однажды я увидел объявление о наборе в группу бальных танцев при республиканском Дворце культуры и спорта. И решил записаться в одну из групп. Занятия вела молодая женщина, звали ее Лидия Петровна. А через два-три занятия в зале появился стройный, подтянутый мужчина с характерной внешностью. Поразила его открытая улыбка и нескрываемая доброжелательность. Он был бодр, весел, вел себя непринужденно. Чувствовалось, что это человек оптимистического склада характера. Как выяснилось, он был мужем Лидии Петровны, и в дальнейшем стал заниматься с нами. Это и был Марк Самуилович Кац.
Первый танец, который мы разучивали, назывался «Русский лирический». Благодаря навыкам, полученным в студии народных танцев, он давался мне легко, да и партнерша попалась тоже подготовленная. И на нас обратил внимание Кац. В перерыве он спросил, откуда мы приехали. Я ответил: из Таганрога. Он как услышал про Таганрог, сразу оживился, заулыбался и говорит:
— Не может быть, я ведь тоже из Таганрога!
В дальнейшем мы почувствовали с его стороны повышенное к нам внимание. Он забрал нас к себе, и мы перешли к разучиванию более сложных латиноамериканских танцев. И до конца своей учебы мы с Алсу — так звали мою партнершу — занимались у Каца.
Когда вернулся в Таганрог, бросить танцы уже не смог. И мы с женой пошли в ДК «Красного котельщика», где в те годы работал знаменитый ансамбль «Дружба». Вел танцевальную группу Аркадий Родов, называлась она «Кому за тридцать». В городе тогда работали четыре школы бальных танцев с одним названием — «Кому за тридцать».
В 1976 году мы с женой впервые приняли участие в городском конкурсе бальных танцев. Судить его приехал из Минска М.С. Кац с женой Лидой. Встретились мы с ним как старые добрые знакомые. И неожиданно наша пара заняла первое место.
Вторая наша встреча с Марком состоялась также в Таганроге в 1982 году. На том самом конкурсе «Хрустальная пара». Последний раз мы встретились с Марком в Севастополе, где проходил Международный конкурс бальных танцев. Против нас выступала очень сильная пара, в которой танцевала Лида — жена Каца. К тому времени она уже имела звание танцора международного класса. Очень серьезными оказались наши конкуренты. Судил конкурс М.С. Кац. Несмотря на родственные связи, первое место заняли мы с женой. Танцы, конкурсы, Марк Самуилович Кац — это наша молодость, хотя нам уже было далеко за тридцать.
Эпилог
Вот и закончилось наше повествование. Но жизнь на этом не остановилась, жизнь продолжается. Итальянский переулок переживает новые времена. Он заметно преобразился, но по-прежнему несет на себе отпечаток и девятнадцатого, и двадцатого столетий. Здесь живут дети, внуки и правнуки тех известных таганрожцев, о которых мы вам рассказали. Но много и новых людей, приехавших в Таганрог из разных уголков бывшего Советского Союза. Для них Итальянский переулок — просто место проживания, и никакого родства с ним, никаких исторических корней они пока не ощущают. До поры, до времени.
Пока книга готовилась к печати, в переулке произошли некоторые изменения, к которым все уже привыкли, и никто на них не обращает внимания. Но мы обратили. Так, на месте салона красоты «Одри» (Итальянский, 15) неожиданно появился магазин «Мой малыш» по продаже детских вещей. Никто не спорит, такой магазин нужен, особенно молодым семьям. Но смущает скоротечность смены владельца помещения и его предназначения. А так все нормально. Жизнь продолжается.
На верхней ступени пьедестала - семейная пара из Таганрога Анатолий и Лариса Перепелица. Первенство области, турнир «Эксельсиор-2009». 10.01.2009 года. Ростов-на-Дону.
